ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО НИРО ВУЛФА

Вообще–то я кошмарам не подвержен, но в то роковое утро проснулся внезапно, как от какого–то толчка, с неприятным предчувствием. Я малость повалялся в постели, прикидывая, с чего бы это у меня могли разыграться нервы. Но не придумал ничего, что могло бы омрачить ближайшее будущее обитателей старинного особняка на Тридцать пятой западной улице. Никаким конкретным делом в данный момент мы с Ниро Вулфом не занимались, банковский счет Ниро был далек от истощения, так что голодная смерть нам не грозила, и от жизни следовало ждать лишь обычных скромных удовольствий и маленьких радостей. Часы показывали 8:30, а будильник я выставил на 9:00. Не было смысла дожидаться, пока он зазвонит, и я решил подниматься. Будильник–то, конечно, свое дело сделал исправно, но к этому времени я находился уже на кухне и слышать его не мог.

Фриц Бреннер, наш кулинарный гений, как раз вернулся со второго этажа, неся поднос с грязной посудой. Вулф, согласно заведенному обычаю, завтракал в своей спальне. Сейчас он наверняка уже повязал галстук и на скрипучем лифте поднялся в оранжерею на крыше, дабы провести там два часа в обществе садовника Теодора Хорстмана и 10 000 орхидей.

Я пожелал Фрицу доброго утра и уселся за свой столик, на котором дожидались уже утренние выпуски «Нью–Йорк Таймс» и «Газетт», а также высокий стакан апельсинового сока. Стакан я осушил сразу же, а с прессой решил повременить, сосредоточившись на маисовых лепешках с чебрецовым медом, пироге со сметаной, посыпанном коричневым сахаром и корицей, лимонном варенье, бисквитах и кремонском сыре.

Вторую чашку кофе я пил не спеша, бегло проглядывая страницы газет.

Ничего интересного. Я только задержался на статье, посвященной стыковке в космосе нашего «Аполло» и русского «Союза».

Отложил прессу и отправился в кабинет, где принялся неторопливо исполнять утреннюю рутину. Вскрыл почту, вытер пыль, вынес и вытряхнул содержимое корзинки для бумаг, сорвал листки с настольных календарей, налил свежую воду в вазу, стоящую на столе Вулфа. Когда патрон в одиннадцать часов спустится в кабинет, то принесет свежесрезанную орхидею. Вулф любит, чтобы на его столе каждое утро красовалась новая орхидея.

Все это заняло у меня от силы полчаса, и я уже начал шарить взглядом по книжным полкам. выискивая, чего бы почитать, когда пол подо мной ощутимым образом дрогнул. Я удивился. Я всегда считал, что Нью–Йорк находится отнюдь не в сейсмической зоне. Это вам не Калифорния!.. Довести эту мысль до конца не дал донесшийся откуда–то из–за стены приглушенный крик.

Я выскочил в холл. Из двери напротив, ведущей на кухню, высунулся Фриц Бреннер. Мы обменялись взглядами.

— Ты тоже слышал? — спросил я.

— Мне показалось, что кричит Теодор, — ответил Фриц. — Но почему–то снизу. Он ведь сейчас в оранжерее должен быть…

Крик повторился, и стало ясно, что кричит действительно Хорстман и кричит из подвала, где находятся бильярдная, комната Фрица, кладовки и подсобки.

Мы с Бреннером еще раз переглянулись и бросились к лестнице, ведущей в подвальный этаж. Сбежав по ступеням, свернули в освещенный коридор и увидели в самом дальнем его конце Хорстмана. Бледный садовник стоял перед дверью кладовки и с ужасом смотрел на пол. Когда мы подбежали, он повернулся к нам и трясущейся рукой указал:

— Арчи, Фриц, смотрите!

Это, собственно, было лишне — мы уж видели лужицу крови, вытекающую из–под двери кладовой. Лужица увеличивалась.

Я дернул ручку двери. Заперто.

— Ключ у тебя? — спросил я садовника. Тот молча кивнул. — Открывай.

Открывать все же пришлось мне — у старого Хорстмана тряслась рука и он никак не мог попасть в скважину. Я распахнул дверь и зажег свет. Садовник и повар испустили невольный крик, а я понял, что впервые за несколько десятилетий сегодня будет нарушена одна незыблемая, священная традиция: Ниро Вулфу придется прервать свое свидание с орхидеями до одиннадцати часов. Уткнувшись в черные пластиковые мешки с удобрениями (чтобы упасть, как следует, в кладовке просто не было места), на коленях прикорнул классический труп. Судя по всему, жмурик был совсем еще свежий.

— Фриц, — распорядился я, — зови Вулфа. Быстро.

Фриц бросился исполнять приказание, а я, заметив, что лужица крови уже коснулась обувки Теодора, велел ему отойти в сторонку. Сам же принялся осматривать место происшествия. Помещение было небольшим: полтора на полтора метра, без единого окошка, только под самым потолком справа виднелась небольшая, размером с открытку, решетка вентиляции, покрытая толстым слоем пыли. У левой стены стоял стеллаж со всякой мелкой садоводческой утварью, а справа, на полу, высился штабель пластиковых мешков с удобрениями и подкормкой. В него–то и уткнулся убиенный. На затылке покойного явственно виднелось входное пулевое отверстие, а то, что осталось от мозгов и лица, все еще медленно сползало по стене. Зрелище не для слабонервных. Казалось, все произошло пару минут назад. Поскольку для убийства нужен кто–то второй, а такового в кладовке не было, да и негде ему тут было поместиться, то оставалось только предположить самоубийство. Странноватое такое самоубийство. Теоретически можно, конечно, выстрелить себе в затылок из пистолета, но среди самоубийц это как–то не принято. И, самое главное, пистолета нигде не было видно. И запаха пороха в воздухе не ощущалось. И на затылке убитого не было характерных пороховых пятен, которые непременно бы возникли при выстреле в упор.

С лестницы донеслось рычания взбешенного Ниро Вулфа, а следом оправдательный лепет Фрица. Я повернулся и увидел, как туша Вулфа вписывается в не очень просторные габариты подвального коридора. Когда шеф подошел к нам, я посторонился, давая ознакомиться с картинкой. Ниро замолчал. Он стоял неподвижно и только громко сопел, в то время как его цепкий взгляд живо обегал сцену театра военных действий.

Когда я решил, что первичное ознакомление состоялось, то кратко ввел патрона в курс дела, заодно выяснив, что Тео спустился из оранжереи в подвал, чтобы пополнить запас подкормки для орхидей. К садовнику–то и был обращен первый вопрос Вулфа:

— Когда последний раз отпирали кладовку, Теодор?

— Да только вечера, сэр. Посыльные доставили мешок с удобрениями, и мы с Фрицем перенесли его сюда. Все было нормально.

— Ключ от кладовки у тебя?

— Да, сэр. Постоянно при мне. А другого нет.

Вулф мрачно хрюкнул и повернулся к Фрицу.

— Посторонние в доме?..

Повар только пожал плечами.

Вопрос был риторический, Вулф мог бы его и не задавать. Он сам ежевечерне обходит дом и включает сигнализацию, так что ночью к нам даже мышка не пролезет. В доме были только мы четверо. Ну, и еще вот этот…

Вулф угрюмо посмотрел на меня.

— Пока не узнаем, как все произошло и кто, собственно, убит, наши домыслы бесполезны. А опознание — это дело полиции. Боюсь, Арчи, у нас нет другого выхода, как…

Он не договорил, но этого и не требовалось. Я тоже помрачнел: нам действительно не оставалось ничего другого, как звонить в полицейское управление, в департамент по расследованию убийств, нашему заклятому другу инспектору Кремеру.

Воздержусь от подробного описания того бедлама, что творился в нашем доме в течение последующего часа. Скажу только, что помимо осмотра, фотографирования и прочих формальностей, торжествующий инспектор Кремер приказал провести тщательный обыск на предмет обнаружения орудия убийства. Разумеется, никакого оружия в доме найдено не было, если не считать моего личного «Варли–32», хранящегося в нижнем ящике моего письменного стола. Но его я сам вручил инспектору вместе с лицензией.

Торжество же инспектора Кремера — я бы даже сказал: мстительное торжество — было понятно. В нашем доме всякое случалось — подбрасывали нам, например, газовую бомбу, подкладывали бомбу бризантного действия, упрятанную в металлическом кофейнике (когда она взорвалась, крышка кофейника просвистела в дюйме от головы Вулфа), но никогда еще здесь не происходило такого серьезного преступления, в совершении которого можно было бы обвинить Вулфа и меня. Да, такого подарка судьбу Кремер давно не получал. Он был счастлив. Когда эксперты завершили работу, мертвеца упаковали в пластиковый мешок и увезли. Инспектор Кремер велел нам подписать протоколы допросов. (Это происходило в кабинете Вулфа, причем инспектор сидел за рабочим столом Ниро: как патрон пережил это унижения, я не знаю). После этого Кремер объявил, что мы четверо являемся подозреваемыми, находимся под домашним арестом и не имеем права покидать дом. И удалился, оставив в подкрепление своих слов сержанта Стеббинса дежурить на крыльце. Можно было не сомневаться, что инспектор уже организовал наружное наблюдение за подходами к дому как со стороны Тридцать пятой, так и со стороны Тридцать четвертой улиц.

Когда он ушел, Вулф брезгливо вытер носовым платком свое знаменитое кресло, сделанное специально под его обширные габариты и обошедшееся ему в 650 долларов, бросил платок в корзину для бумаг и занял, наконец, свое законное место. Прежде всего, он велел принести пива. Я тоже ощущал потребность малость взбодриться и заказал Фрицу порцию скотча. Фриц все принес и отправился помогать Теодору наводить в доме порядок после обыска. Вулф откупорил первую бутылку золотой открывалкой — презентом благодарного клиента. Я медленно, маленькими глоточками, потягивал свое виски. Молчание было длительным, тяжелым, и что–то не вырисовывалось ни малейшего повода к его прекращению.

Допив виски, я решил отнести стакан на кухню. Вулф принялся открывать очередную бутылку. Делал он это чисто механически, его невидящий взгляд был неподвижен.

Проходя мимо входной двери, я невольно выглянул на крыльцо, чтобы проведать, как там наш драгоценный Перли Стеббинс, и увидел, что сержант препирается с Солом Пензером, нашим лучшим оперативником. Рядом стояли его помощники — Фред Даркин и Орри Кэйтер. Троица явно хотела попасть в дом, а сержант их не пускал. Поскольку ни я, ни Вулф не вызывали Сола и других детективов, оставалось только предположить, что прослышав о нашем неприятном положении, они сами решили узнать, не могут ли чем помочь. Я был тронут.

Перехватив взгляд Даркина, я жестом указал ему, чтобы они шли в обход, со стороны Тридцать четвертой улицы. Фред все понял и принялся дергать Сола за рукав.

Оставив стакан на кухне и, не торопясь, выйдя из холла через дверь черного хода, я спустился по лестнице из двадцати ступенек (с этой стороны холл, кабинет, кухня и все остальное находились не на первом этаже, а на втором), прошел по узкой, мощеной каменными плитами дорожке между двумя рядами кустов шиповника, сирени и роз, поднялся на четыре каменных ступеньки вверх к деревянным воротам высотой в семь футов и принялся ждать стука. Когда таковой раздался, я быстро распахнул створку и впустил, к своему удивлению уже не трио, а квартет. К детективам неведомо как и где присоединилась мисс Лили Роуэн, дама, с которой я состою в сложных и не вполне ровных отношениях. Но и она в тяжкую годину смогла переступить через личные обиды и доказала, что является настоящим другом. Я был вдвойне тронут. Перед тем, как запереть ворота, я бросил взгляд в узкий проход меж двух домов, ведущий на Тридцать четвертую улицу. На освещенном солнцем тротуаре стоял некто и озадаченно смотрел в мою сторону. Озадаченность агента инспектора Кремера можно было понять — ему явно велено было следить, чтобы никто из дома не вышел, а вот насчет «зашел» указаний не дали. Я тщательно запер ворота и проводил гостей в дом.

Прежде, чем запустить их в кабинет, я решил убедиться, в каком настроении пребывает Ниро Вулф. В нише, справа от двери кабинета я нащупал скользящую деревянную панель и сдвинул ее в сторону. Мне открылась тыльная сторона пейзажа с водопадом, висевшего на стене кабинета. Сквозь «струи водопада» можно было разглядеть интерьер кабинета. В прошлом это нехитрое приспособление не раз оказывало нам важные услуги. К немалому своему удивлению, я увидел, что обитое красной кожей кресло для клиентов было занято. В нем сидел незнакомый мне пожилой джентльмен. Кресло было так повернуто, что я не мог толком его разглядеть. По сути, я видел только венчик жиденьких седых волос на макушке да старческую, артритную руку на подлокотнике кресла. Незнакомец молчал, Вулф, тоже молча, глядел на него. Так, стало быть, Стеббинс все же пропустил в дом какого–то посетителя? Кто бы это мог быть? Я задвинул панель на место. Соваться сейчас к Вулфу, когда у него посетитель, могло быть опасно, но я решил рискнуть. Извинюсь, в крайнем случае.

Я приоткрыл дверь кабинета:

— Прошу прощения, шеф…

И осекся, уставившись на красное кресло. В нем никого не было. Пустое было кресло.

Ниро, казалось, оторвался от глубоких раздумий.

— Ну что еще?

— А–а… А где этот?.. — я указал на кресло.

— Кто? — в голосе Ниро сквозило раздражение.

— Ну, ваш посетитель — пожилой, седовласый джентльмен с руками, пораженными артритом. Который только что сидел здесь.

Мне не часто случалось видеть Вулфа в ярости, но, скажу я вам, зрелище это внушительное и незабываемое. Ниро побагровел, грозно поднялся на ноги, схватил со стола пресс–папье, которым в свое время одна пожилая леди раскроила череп своему благоверному, и замахнулся им.

— Ты что, издеваешься, Арчи?! Что ты несешь?..

Понимая, что пал жертвой галлюцинации и что сейчас не время что–то доказывать и объяснять, я замахал руками, крича, чтобы он успокоился, не убивал мне, и что пришли наши друзья, так можно ли их впустить?

Вулф положил пресс–папье на стол, опустился в кресло и мрачно сказал:

— Можно.

— Заходите, ребята, — крикнул я в холл.

Они–то зашли, а я, наоборот, вышел. Мне надо было придти в себя, да и выпивку гостям принести, поскольку Фриц вместе с Тео все еще наводил порядок наверху.

Я, правда, не был уверен, что старый мизогин благожелательно отнесется к приходу Лили Роуэн, но надеялся, что Сол отвлечет внимание Вулфа изъявлением сочувствий и предложением услуг.

До кухни я не дошел. Послышался дверной звонок, и я направился в входу. Через глазок я увидел стоящего на крыльце инспектора Кремера. В другое время я лишь приоткрыл бы застегнутую на цепочку дверь и вволю поиздевался бы над инспектором, прежде чем отослать прочь. Но не сейчас. Не то было положение. Да и в лице Кремера читалось нечто такое, что я отворил дверь молча и беспрекословно. Инспектор прошагал мимо меня, как будто меня тут не было, и целеустремленно направился прямо к кабинету Вулфа. Я поспешил следом.

В кабинете, по всей видимости, уже завязалась какая–то более или менее ровная беседа, но при нашем появлении все голоса смолкли. Инспектор, не говоря ни слова и не снимая своей обтрепанной фетровой шляпы, прошел к красному креслу и плюхнулся в него. Извлек из кармана сигару и вставил в рот. Он всегда жует сигару, когда чем–то расстроен и взволнован. Но я ни разу не видел, чтобы он ее раскуривал. Инспектор молча смотрел на Вулфа, и выражение его лица мне не нравилось. Я не мог его расшифровать. Все присутствующие замерли, почувствовав, что происходит нечто необычное. Сол и ребята сидели в желтых креслах, расставленных перед столом Ниро, Лили скромно примостилась на диванчике у стены. Поединок взглядов Вулфа и Кремера продолжался. Вулф хмурился. Серые глаза инспектора превратились в щелочки. Наконец он извлек изо рта сигару и сказал:

— Ну, ладно, Вулф. Я знаю, что это сделали вы. Но бога ради, объясните мне — как? Как вы это сделали?!

Последние слова он просто проорал и я понял, что Кремер находится на грани истерики.

— Что сделал? — вкрадчиво спросил Вулф.

Вместо ответа инспектор вырвал из внутреннего кармана какие–то бумаги.

— Вот, — сказал он, — акты экспертизы. Я приказал бросить на это дело все силы и провести экспертизу в самые сжатые сроки…

— Да уж могу представить, — пробурчал Вулф.

— … и все было проделано меньше, чем за час. Это, — Кремер поднял вверх одну из бумаг, — копия заключения баллистиков. Из этого документа следует, что убитый был застрелен именно в вашей кладовке — из стены извлекли пулю, на стене пятна крови и все такое прочее. Тут сомнений нет. Но далее все эксперты в один голос уверяют, что выстрел был произведен с расстояния в полсотни метров из винтовки М–16 армейского образца!

По комнате пронесся вздох удивления.

— А вот это, — инспектор поднял вторую бумагу, — копия акта идентификации трупа. Мы нашли в картотеке полицейского архива соответствующие отпечатки пальцев. Более того, на щиколотке правой ноги убитого мы обнаружили два характерных шрама — след давнего укуса собаки. И мы теперь знаем, кто убит. Имя Пола Найдера вам что–нибудь говорит?

Кое–что нам это имя говорило.

— Не может быть! — в один голос воскликнули мы с Вулфом.

Этот человек фигурировал в деле, которое мы расследовали четверть века тому назад. Пол, совладелец фирмы «Домери и Найдер», имитировал самоубийство — он якобы бросился в гейзер в Йеллоустоунском национальном парке. Спустя какое–то время, однако, его племянница увидела дядю на показе мод, а еще через пару дней его обнаружили — уже по–настоящему убитым — в офисе фирмы «Домери и Найдер» на двенадцатом этаже дома #496 на Седьмой авеню. Убили Найдера ударом по затылку палкой с железным набалдашником — такой палкой пользуются для поднятия наверх оконных рам. Да еще нанесли множество ударов лицу с целью затруднения идентификации трупа.

В свете этой информации наши с Вулфом восклицания не покажутся странными. Не каждый день человек, уже побывавший полтора раза в мертвецах, оживает только для того, чтобы быть снова убитым, да еще и при таких более чем странных обстоятельствах.

— Никаких сомнений! — заявил инспектор Кремер. — Труп в вашей кладовке — это Пол Найдер. И я требую объяснений — как и зачем вы это сделали?!

— Да как вы смеете?! — заорал на инспектора Вулф. — Какое вы имеет право утверждать подобное?! У вас что — есть доказательства?

— Да какие тут нужны доказательства?! — завопил в ответ Кремер. — Кто еще в целом свете сможет такое обстряпать, как не Ниро Вулф с его распроклятыми гениальными мозгами?! Или, по–вашему, я это сделал?

— А почему бы и нет! — взревел Вулф. — За те десятилетия, в течение которых нам с вами приходилось сталкиваться, вы могли накопить столько ненависти, что теперь на все способны. Я отказываюсь выслушивать всякие бредовые и бездоказательные обвинения в свой адрес, и с этой минуты вам никто здесь не ответит ни на один ваш вопрос, пока сюда не прибудет мой адвокат. Арчи! Срочно вызови Паркера.

Я поднял трубку, но остановился.

— Патрон, Паркер сейчас во Флориде.

— Ну, так зови того, кто его замещает, какая разница! Нам нужен адвокат.

Я дозвонился до конторы Натаниэля. После того, как я сумел втолковать секретарше, что нам нужно, она передала трубку некому Эймону Уилсону, человеку в фирме Паркера, видимо, новому, я его не знал. Я протянул трубку Вулфу.

— Хэлло, — сказал Ниро, — простите, сэр, с кем я говорю?.. Рад познакомиться, мистер Уилсон… Да, адвокат… Если вы замещает Паркера… Да, желательно, чтобы вы приехали и как можно скорее.. Адрес?.. Манхэттен, Тридцать пятая улица, дом…

Сильный удар потряс фундамент и стены нашего дома. Звякнули пустые пивные бутылки на столе Вулфа, с потолка посыпалась меловая пыль. Мы тревожно переглянулись. Но Вулф, кажется, и не заметил подземного толчка. Его глаза остекленели, губы зашевелились по–рыбьи — то вытягивались трубочкой, то втягивались в рот. Верный признак напряженного мыслительного процесса. Но Эймон Уилсон этого не видел, и из телефона доносился его квакающий требовательный голос. Я уже хотел, было, взять трубку и объяснить ситуацию, когда Ниро вышел из транса и отрывисто произнес в микрофон:

— Извините, мистер Уилсон, ситуация изменилась. Адвокат нам не нужен. Приношу свои извинения за беспокойство.

И бросил трубку на рычаг.

Повернулся к нам, выпрямился. Обвел всех нас величественным взором и произнес:

— Я знаю имя убийцы. Я знаю, кто это сделал.

Кремер заскрежетал зубами. Перед ним снова во всем своем величии был прежний Ниро Вулф, который на протяжении десятилетий, раз за разом, сажал его, Кремера, в лужу.

— И кто же это? — проскрипел инспектор. Похоже было, что слова даются ему с трудом.

— Мой враг, — помрачнев, ответил Вулф. — Мой самый старый и самый неотступный враг… Только ему под силу проделать такое…

Мы ошарашено молчали. Никто из нас и понятия не имел, что в прошлом Вулфа кроется какая–то тайна. Да, собственно, что мы знали о его прошлом? Мне, например, из всяких случайных фраз было известно лишь то, что в молодости Вулф был очень беден и что ему случалось выполнять поручения австрийского правительства, какую–то конфиденциальную миссию в Испании. Вот, пожалуй, и все.

— У вас есть враг? — недоверчиво спросила Лили. — Такой враг?!

— А как вы думаете, — с горечью сказал Вулф, — почему я живу затворником в этом доме и боюсь надолго его оставлять? Почему вот уже сорок лет я боюсь даже смотреть на женщин?..

— Так кто же он?! — заорал Кремер.

— Чуть позже вы это узнаете, это я вам гарантирую. Более того, вы его увидите — он сам сюда придет. А пока назовем его мистер Икс и как следует приготовимся к его встрече.

Он повернулся ко мне.

— Арчи, подай мне, пожалуйста, телефонную книгу. Спасибо. А теперь, будь добр, приведи сюда Фрица и Тео.

Я молча повиновался.

Садовник с поваром к этому времени навели относительный порядок в оранжерее и прибирались в спальнях.

Втроем мы спустились в кабинет и застали там Вулфа, беседующего с детективами. Инспектор Кремер сидел в тупом оцепенении в желтом кресле. Лили растерянно глядела на моего патрона.

— Что тут еще произошло? — тихо спросил я ее.

— Мистер Вулф дозвонился до ближайшего оздоровительного центра и вызвал оттуда диетолога и специалиста по бодибилдингу. После этого позвонил в главную мечеть Нью–Йорка и попросил прислать нам какого–нибудь муллу. Кажется, его просьбу удовлетворили.

Удивляться–то я еще не разучился, но вот запас средств, с помощью которых это чувство можно выразить, растратил за сегодняшний день полностью. Поэтому я молча смотрел в лицо Лили и не знал, что сказать.

— А–а!.. — воскликнул Вулф. — Фриц, Тео, вот и вы. Идите сюда…

— Сэр, — сказал Хорстман, — мы еще не закончили приборку…

— Это совершенно не важно, есть дела более срочные. Фриц, сегодня у нас в доме состоится торжественный обед, я хочу, чтобы ты немедленно приступил к его подготовке. Это должен быть королевский обед, ты понимаешь, что я имею в виду… Меню обсудим чуть позже. Накрыть следует в этом кабинете. Господа Сол, Фред и Орри любезно согласились помочь тебе перетащить в кабинет большой стол из столовой. Накрывать надо на… — Вулф на секунду задумался, — да, на четырнадцать персон: все присутствующие, включая вас, Фриц и Тео, а также сержанта Стеббинса. Я полагаю — взгляд в сторону Кремера — он тоже имеет право все узнать. Плюс четыре гостя, включая убийцу. Так… Что теперь?.. А, Арчи, скажи, друг мой, у нас в доме есть американский флаг?

— Есть, сэр, — ответил я, глядя Вулфу в глаза — туповато, но преданно.

— Будь любезен, принеси его.

Я молча повиновался.

Вообще–то за долгие годы нашей совместной работы у меня не один раз возникала мысль, что, мол, вот, наконец–то шеф, как и положено гению, сошел с ума, но всякий раз развитие событий доказывало мою неправоту. И я привык выполнять любое его поручение беспрекословно, каким бы идиотским, на первый взгляд, оно не казалось. Я уже знал, что за внешней нелепостью обязательно кроется некое рациональное зерно, понимание которого мне временно недоступно. Ну, что поделаешь, из нас двоих гений именно он, а не я. Я всего лишь исполнитель.

Поэтому я просто спустился в подвал и извлек из кладовки (слава богу, не той, в которой произошло убийство), флаг. Фриц вывешивал его на крыше нашего особняка 4 июля и в День Благодарения. Войдя в кабинет с развернутым стягом на плече, я вытянулся перед Ниро во фрунт и отрапортовал:

— Приказание выполнено, сэр! Дальнейшие указания?

— Вольно, Арчи. Дело в том, что вскоре должны прибыть гости. Два джентльмена прибудут на красном «мустанге», и еще один на зеленом «шевроле». Со всеми договорено, что они узнают мой дом по следующему признаку: на крыльце будет стоять человек и размахивать флагом. Вот ты, Арчи, этим и займешься. Иди. Да, и пришли сюда Стеббинса, нечего ему там торчать…

Я молча повиновался.

На крыльце меня ждало новое потрясение. Ну, во–первых, шел дождь. Но не простой, а так называемый «слепой», когда ярко светит солнце. Я поднял голову. Справа, со стороны океана, на Лонг–Айленд надвигалась густая, плотная, черная туча, прорезаемая огненными нитями молний. Она заняла уже полнеба. Левая половина сияла чистейшей голубизной. За моей спиной припекало солнце, а перед мной над черепичными, островерхими крышами старинных особняков и кронами старых вязов, кленов и каштанов безмятежно простерлась радуга. А во–вторых, перед домом стояла толпа из нескольких сот, если не тысяч человек. Не знаю, когда и зачем собрались здесь эти люди, но они стояли совершенно неподвижно, разбившись на кучки по пять–десять человек, и молча смотрели на наше крыльцо сквозь подсвеченные солнечными золотом дождевые струи. Я обвел толпу взглядом и понял, что большая часть присутствующих мне знакома. Я знал, что если задержу взгляд на любом из них больше, чем на секунду, то моя тренированная память профессионала тут же начнет выдавать информацию: имя, фамилия, профессия, где и когда, при каких обстоятельствах… Но я этого не делал, ибо в каждой кучке было два–три человека, внешне ничем не отличающихся ото всех остальных, но один только взгляд на которых повергал меня в ужас. Мне даже показалось, что боковым, периферийным зрением я улавливаю над их головами какие–то черные, как бы дымчатые столбы, уходящие в небо. В ближайшей к крыльцу группе это была молодая девушка, которую я точно знал, но одна только мысль о том, чтобы вспомнить ее имя, вызвала у меня ощущение ледяной пустоты внизу живота. Я перевел взгляд на Перли Стеббинса, на его бледное лицо и бегающие глаза, и понял, что он перепуган до смерти.

— Идите в дом, сержант, — сказал я.

Оказалось, что даже таким животным не чужды человеческие чувства. Видели бы вы исполненный благодарности взгляд, которым он одарил меня, прежде чем юркнуть в дверь.

Я развернул знамя и принялся размахивать им, стараясь не глядеть на неподвижную молчащую толпу. Чувствовал я себя при этом полнейшим идиотом. К счастью, красный «мустанг» приехал довольно быстро. Два вышедших из него джентльмена вызывали античные ассоциации. Стройный, как Аполлон, мужчина с карими глазами, смуглой кожей и вьющимися волосами назвался Лучано Пачифико и оказался диетологом. Второй, нордического типа блондин, смахивающий на Геркулеса, был, конечно же, спецом по бодибилдингу. Он представился, как Свен Андерсен. Я обменялся с ними рукопожатиями и предложил пройти в дом, там, мол, вас встретят. Сам же продолжил свои эволюции со стягом, пока не дождался появления зеленого «шевроле». Из машины вылез негр в ослепительно белом костюме и черной водолазке, с бритым наголо черепом и аккуратной седой бородой. Негр поднялся на крыльцо, сотворил намаз и представился как Зун–н–Нун аль–Мухасиби, муфтий мусульманской общины города Нью–Йорка. Надеюсь, я достаточно хорошо владею своими лицевыми мускулами, чтобы дать высокому гостю понять, что для нас прием духовных лиц такого ранга — дело обыденное и даже в чем–то плевое. Что папа римский, что далай–лама, нам все едино…

Я свернул флаг, и мы прошли в гостиную, где слонялся без дела сержант Стеббинс, а Вулф совещался с Фрицем. Я уловил несколько фраз типа: «… шаш–кебаб из козленка… цыпленок маренго… филадельфийские омары… петрушка завяла, попробуем лук… устрицы… индюшка на вертеле… да, побольше перца… висконсийский сыр… черепаховый суп по–мэрилендски… херес…», которые сразу напомнили мне, что время ленча мы уже пропустили. Я покашлял, чтобы привлечь внимание. Вулф обернулся, увидел муфтия и с неожиданной от такой туши грацией поспешил к нам. Меня всегда поражала способность шефа двигаться, если нужно, легко и бесшумно. Со светским изяществом Вулф провел ритуал знакомства, затем, взглянув на Фрица, извинился перед гостем — мол, что поделаешь, дела, дела… и выразительно посмотрел на меня, явно перекладывая на мои плечи заботу о развлечении Зун–н–Нуна на ближайшее время. Я понял и, поставив флаг к стене, учтивым жестом пригласил муфтия в кабинет…

… переступив порог которого, мы оба остановились с раскрытыми ртами.

Дело, конечно, заключалось не в том, что сюда уже перетащили большой стол из столовой и поставили встык со столом Вулфа, образовав большую букву «Т». И не в том, что столы уже были покрыты скатертью и на них расставлены были всевозможные напитки и холодные закуски. И даже не в том — хотя мне это и не понравилось — что Лили напропалую, самозабвенно флиртовала с Аполлоном и Геркулесом из оздоровительного центра и при этом явно мучилась вопросом, кого из них предпочесть.

Нет, дело было в том, что в кабинет перекочевали из оранжереи все 10000 орхидей. Горшки с цветами стояли вдоль стен, на всех полках и подоконниках, на сейфе и на моем рабочем столе. Менее ценные сорта были попросту срезаны и разбросаны по полу. В глазах рябило от ярких пятен. Зелень, белизна и золото мильтоний соседствовали с бледной лиловостью гибридной Ванды. Крапчатый фаленопсис Стюарта с лепестками, напоминающими шкуру леопарда, бросал вызов развратно–эротической Вуилстекеаре, бахромчатые каттлеи контрастировали со скромными аскофинетиями. На столе самого Вулфа царила роскошная одонтоглоссум гранде, похожая на семейство кораллов. Ее шафранного цвета трубчатые образования разделялись золотыми кольцами, а плоские и широкие лепестки отливали нежной голубизной. Воздух был насыщен пряным ароматом тропических джунглей. Единственным знакомым благовонием в этом головокружительном коктейле был запах ванили.

Да, подобного урона оранжерея Вулфа не испытывала с 1950 года, когда парни Арнольда Зека обстреляли наш дом из автоматов и ручных пулеметов Томпсона. Стрельба велась не на поражение, а с педагогической целью — чтобы преподать нам урок. Гангстеры, палившие с крыши здания через дорогу, особенно в охотку били по оранжерее. Должно быть, звон бьющегося стекла возвращал их в счастливые годы детства.

Опомнившись, я усадил гостя в кресло. Но все же я пребывал еще в некотором обалдении, поскольку попытался угостить муфтия виски. Только увидев вежливую, понимающую улыбку, сообразил, в чем дело, и заменил спиртное стаканом апельсинового сока. Тему для светской беседы подсказал очередной подземный толчок, от которого зазвенели бутылки и посуда на столах. Народ, как–то совершенно незаметно и естественно сгрудившийся вокруг нас с Зун–н–Нуном, принялся строить догадки: землетрясение? земляные работы? может быть, прокладывают новую линию метро?.. Кто–то догадался включить телевизор. Передавали новости, но про толчки ничего не говорили. Зато пошел сюжет с какого–то нью–йоркского кладбища. Нам показали опрокинутый памятник, разрытую пустую могилу. Диктор с негодованием говорил об эпидемии вандализма, поразившей город. Оказывается, почти на всех городских кладбищах можно обнаружить от одной до нескольких разоренных таким вот образом последних приютов. Новость произвела на всех нас неприятно впечатление, и «ящик» выключили.

К счастью, в это время из кухни вернулся Ниро Вулф и предложил всем гостям занять место за столом, заявив, что готов дать окончательное объяснение.

При этих словах инспектор Кремер, утешавший в углу убитого горем садовника Хорстмана, потрясенного разгромом своего хозяйства, повернул голову и снова стал привычным инспектором Кремером — тупицей и хамом.

— Давно пора, Вулф! — рявкнул он.

Вулф ухмыльнулся и опустился в свое огромное кресло, увенчав, таким образом, перекладину буквы «Т». К торцу основания буквы придвинули пустое красное кресло. Присутствующие, под руководством хозяина дома, разместились за длинным столом следующим образом: по левую сторону, если смотреть глазами Вулфа, сели Лили Роуэн, Зун–н–Нун, Аполлон с Геркулесом из оздоровительного центра, инспектор Кремер и сержант Перли Стеббинс. Справа: я, Теодор Хорстман, вакантное место для Фрица, Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кейтер. Этакая тайная вечеря. Я был рад, что Лили сидит напротив меня, и что ее отделили муфтием от сотрудников оздоровительного центра.

Вулф внушительно прокашлялся и для начала представил всех гостей друг другу и ввел в курс дела Зун–н–Нуна и сотрудников центра, вкратце поведав о примечательных событиях сегодняшнего утра. Он заверил, что роль новых гостей во всем этом выяснится попозже.

Сделав паузу, чтобы отхлебнуть добрый глоток пива из кружки, Вулф продолжил:

— Итак, леди, — взгляд на Лили, — и джентльмены, — он обвел глазами остальных присутствующих. — Чем характеризуется совершенное в нашем доме преступление? Во–первых, тем, что при его свершении оказались нарушенными фундаментальные законы пространства–времени. Выстрел произведен с расстояния, не вписывающегося в габариты скромной кладовки, — это противоречит тому, что нам известно о свойствах пространства. Убитым оказался человек, умерший четверть века тому назад, но оживший, — это противоречит основному свойству времени — необратимости. А во–вторых, это классическое преступление в закрытой комнате, в силу чего ход моих мыслей поначалу направился в привычное, классическое русло — я ломал голову над вопросом «как это сделано?» Между тем, самое главное качество детектива — это умение задавать правильные вопросы. Мне пришлось сделать известное усилие, чтобы отказаться от классической постановки задачи и отбросить вопрос «как это сделано?» как неразрешимый. Совершенно не важно, как это сделано, главные вопросы: «зачем и почему это сделано?» и «почему именно в моем доме?» Из решения этих вопросов автоматически вытекает ответ на вопрос, «кто это сделал?».

— И вы знаете ответ? — скептически бросил Кремер.

— Знаю.

— И кто же этот суперпреступник, способный нарушать фундаментальные свойства пространства–времени? Бог? Пришелец из летающей тарелки?

— Нет, это человек. Не называя пока что имени, могу даже сообщить кое–какие данные из его биографии. Родился в 1886 году в Нобсвилле, штат Индиана. Уже в детстве проявил выдающиеся способности. К четырем годам дважды прочитал Библию. В девятилетнем возрасте совершил турне по Штатам, демонстрируя необыкновенное знание Священного писания. В тринадцать лет стал чемпионом курсов по правописанию. Служил во флоте, в частности на яхте президента Теодора Рузвельта. Далее жил в шести штатах, сменил около тридцати профессий, занимался, например, журналистикой, десять лет отдал гостиничному бизнесу… И только после сорока в нем прорезались наклонности, о которых до поры до времени не подозревали ни окружающие, ни он сам…

Вулф на секунду умолк, вперив в пустоту мрачный взгляд, потом спохватился.

— Я даже больше могу сказать — я могу назвать год и день его смерти. Он умрет в 1975, нынешнем году. Сегодня.

— Постойте, Ниро! — воскликнул Сол Пензер. — Но вы же говорили, что он должен придти сюда, что мы его увидим.

— Он придет.

— Придет… и умрет! Так это что — вы его?.. Того…

— О нет! — живо воскликнул Вулф. — Не я, к сожалению. Я над ним власти не имею. А придет он обязательно — в силу самой природы совершенного им преступления. Это не тривиальное частное преступление, совершенное из корысти, по глупости или в состоянии аффекта. Нет. Это преступление всеобщее, глобальное и фундаментальное, нечто вроде первородного греха. Оно затрагивает судьбы всего нашего мира. Преступление–символ. И совершено оно с единственной целью — предуведомить нас о скором приходе его автора. Такая вот визитная карточка.

— Ничего себе предуведомленьице! — воскликнул Фред Даркин.

— Да, он большой шутник, — согласился Вулф. — В свое время он написал научный труд, в котором на основе анализа текстов Конана Дойла доказывал, что доктор Ватсон на самом деле был женщиной — тайной любовницей Шерлока Холмса… Но, с вашего позволения, я проложу рассказ о ходе своего мысленного расследования. Ответ на вопрос, почему преступление было совершено именно в нашем доме, возник у меня, когда я разговаривал по телефону с адвокатом из конторы Паркера, с этим, как его… не важно… Он у нас никогда не был и спросил адрес…

Вулф сделал паузу и обвел взглядом гостей.

— Кто может назвать адрес моего дома? — спросил он неожиданно.

Мы удивленно переглянулись.

— Тридцать пятая западная улица, дом 68, — недоуменно произнес я.

— Да нет же, — встрял инспектор Кремер, — дом 98.

— А я, — вмешался Сол Пензер, — когда беру такси, всегда говорю водителю — дом 918, и он привозит меня именно сюда, а не куда–нибудь в другое место.

Инспектор Кремер уже готов был броситься в бой, доказывая свою правоту, но Ниро его опередил.

— Не спорьте, джентльмены, сегодня я улучил минутку и вышел наружу посмотреть. На моем доме вообще нет номера.

— Что за чушь вы несете, Вулф! — злобно бросил Кремер. — Такого быть не может. Дом без номера — все равно, что человек без имени.

— Да? — вкрадчиво–ласково переспросил Вулф. — В таком случае, инспектор Кремер, не будете ли вы так любезны, назвать нам свое имя? Ведь оно у вас есть. Или ваши родители, сразу же после вашего появления на свет, так вас и прозвали — инспектор Кремер?

Я вдруг, сообразил, что, действительно, к инспектору все обращались только так и никак иначе, я никогда не слышал его имени.

Все глаза устремились к Кремеру. А тот… Я никогда не видел инспектора таким — как будто из него воздух выпустили. Рот раскрыт, пустой бессмысленный взгляд в никуда. Это был нокаут — инспектор Кремер не знал, как его зовут!

— Итак, господа, — бодро продолжил Вулф, — положение нашего дома не определено в пространстве. Идем дальше. Арчи, — обратился он ко мне, — в каком году мы познакомились?

— В 34–м, шеф.

— Стало быть, мы работаем вместе уже более сорока лет. И все эти годы, Арчи, ты остаешься все тем же тридцатилетним повесой и сердцеедом, Теодор — все тем же шестидесятилетним джентльменом, инспектор Кремер — все тем же краснолицым хамом моего возраста, все в той же фетровой шляпе, которой за сорок лет давно положено истлеть в прах, а я… Я тоже все эти годы остаюсь тем, кто я есть. Мир чудовищно изменился. Прошла мировая война, прогремели ядерные взрывы, люди слетали на Луну, появились компьютеры и цветные телевизоры, джаз сменился роком, произошла сексуальная революция, битников сменили хиппи, а тех вытеснили панки… И только наш дом остается вне времени, в нем ничего не меняется и связанные с ним люди не стареют…

Вулф на секунду замолчал, а потом проговорил яростно, почти выкрикнул:

— Так скажите мне — где еще может совершиться преступление с нарушением свойств пространства, как не в доме, чье положение в пространстве не определено?! Где еще может появиться оживший покойник, как не в доме, находящемся вне времени?!

— Я вспомнил! — заорал я.

Все вздрогнули и обернулись ко мне.

— Я вспомнил имя той девушки в толпе — Дими Лауэр.

Видя недоумение во взгляде Вулфа, я торопливо пояснил:

— Там вокруг дома толпа собралась. И на некоторых почему–то смотреть страшно, хотя на вид ничего особенного — люди как люди. Так вот, ближе всех стояла эта самая Дими Лауэр. Помните, в 50–м году мы с вами ездили в Уэстчестер, нанимать садовника, чтобы тот на время заменил Тео? А в его оранжерее мы обнаружили труп молодой девушки. Так вот, это и была Дими. А теперь она стоит в скопище около дома.

— Это точно, сэр, — встрял сержант Стеббинс, — я сам в толпе нескольких жмуров приметил. Не нравится мне все это, сэр, нет, не нравится!..

— А по телевизору только что показывали вскрытые могилы на кладбищах, — добавила Лили.

— Обращение хода времени, — задумчиво произнес Вулф. — Да… но я закончу с вашего позволения. Я надеюсь, если не все, то большинство присутствующих знакомо с понятием параллельных миров, если не по научной или научно–популярной литературе, то по научно–фантастической. Идея существования таких миров в последнее время находит все большую поддержку в физике. Такие миры, никак не пересекаясь друг с другом, могут в точности походить друг на друга, не иметь между собой ничего общего или же различаться какими–то частностями. Но считалось, что такие миры в общем–то равноправны по отношению друг к другу. Я же считаю, что среди параллельных миров есть доминантные, и человек из такого мира может в подчиненном мире совершать действия, противоречащие фундаментальным законам этого подчиненного мира. Представим себе параллельный мир доминантный по отношению к нашему. Там есть все то же, что и у нас — Млечный путь, Солнечная система, Земля и шесть ее континентов, Америка, Нью–Йорк и Манхэттен… все, все, но только больше, богаче. И вот человек из того мира задумал переход в наш, поскольку в том мире он самый обычный человек, так же как мы в своем. Но в нашем мире он может творить все, что захочет. Здесь он подобен богу. И вот он хочет перейти к нам. А точкой перехода, точкой соприкосновения этих двух миров является этот дом с его уникальными свойствами. Вот этого человека я и жду. Только вы, Пензер, неправильно меня поняли. Вы решили, что он сюда придет и умрет здесь. Нет! Сначала он умрет там у себя, в своем доминантном мире, а потом уже появится у нас…

Серия мощных ударов сотрясла дом, послышались испуганные крики. Отчаянно звенела посуда, раскачивалась мебель, пол ходил ходуном, с потолка сыпались водопады меловой пыли. Солнечный свет за окнами внезапно померк, и на какое–то неопределенное время наступила полнейшая тьма. Постепенно тьма рассеялась, а толчки прекратились. В западном окне снова показалось солнце, только оно уже касалось крыши одного из домов в той стороне. Освещение было вечерним. Люди и цветы в кабинете, запорошенные мелом, казались гипсовыми статуями. А в красном кресле сидел новый гость — тот самый седовласый, артритный старичок, который померещился мне, когда я заглядывал в кабинет через картину с водопадом.

Ниро Вулф величественно поднялся и простер по направлению к этому, такому безобидному на вид престарелому джентльмену в больничной пижаме десницу с указующим перстом. Что–то было в моем патроне от статуи командора.

— Вот! — провозгласил великий детектив. — Вот человек, из–за которого я живу затворником в этом осточертевшем мне доме, вот человек, заставивший меня бояться женщин, и в течение многих и многих лет возиться с орхидеями, от которых меня давно уже тошнит, вот человек, наградивший меня этой тушей, весящей 285 фунтов или одну седьмую тонны, вот создатель и повелитель нашего с вами мира, джентльмены! Разрешите представить: Рекс Тодхантер Стаут! Рекс Стаут, господа!

Старичок в красном кресле выглядел совершенно очумелым и в протяжении речи Вулфа только хлопал глазами.

— Но теперь, джентльмены, — продолжал Вулф, — от него уже ничего не зависит. Это находясь в своем мире, он был для нас богом, теперь же он стал одним из нас и он уже больше не сможет распоряжаться нашими жизнями. Что касается меня, то сразу же после прощального обеда — придется, конечно, сначала очистить помещение от мела — я ухожу. Мне здесь делать больше нечего. Мистер Стаут, если пожелает, может занять мое место. Я же…

Он повернулся к Аполлону и Гераклу из оздоровительного центра и спросил:

— Мистер Пачифико, мистер Андерсен, как вы полагаете — можно ли эту тушу превратить в нормальное человеческое тело и сколько времени на это понадобится?

Диетолог с атлетом переглянулись и наперебой принялись горячо заверять Вулфа, что тот поступил единственным правильным образом, обратившись за помощью именно в их заведение, и что через несколько месяцев усиленных тренировок и строгой диеты, он, мистер Вулф, станет выглядеть ничуть не хуже Ахилла, Гектора, Аякса или любого другого героя древнегреческой мифологии.

— Отлично, джентльмены, — заявил удовлетворенный Ниро. — Тогда не будем терять времени и приступим завтра же.

— А потом?! — воскликнул я.

— А потом, — ответил Вулф, — я объезжу весь белый свет, а впоследствии осуществлю свою давнюю мечту — заведу собственный дом в Египте, где и осяду.

— Мистер Вулф! — пискнула Лили. — А мулла–то вам зачем понадобился?

Вулф покосился на муфтия, встретил его взгляд, исполненный мудрого понимания, и скромно улыбнулся.

— Я желаю принять ислам.

— Но зачем?! — все наши голоса слились в одном возгласе.

Даже Рекс Стаут в своем красном кресле выказал слабые признаки удивления.

— Как зачем? Думаете, легко мне было по милости вот этого… — жест рукой в сторону красного кресла, — столько лет обходиться без женщин? Цветы, конечно, это органы, с помощью которых растения размножаются, да. Но возня с орхидеями плохая замена настоящему сексу. А мусульманам, как известно, разрешается иметь до четырех жен…

Произнося эти слова, Вулф жадно глядел на Лили Роуэн, и ноздри его хищно раздувались.

Юджин Траш

Перевод с североамериканского Евгения Дрозда