"У дороги" - читать интересную книгу автора (Банг Герман)

2

Рождественские праздники продолжались.

Катинке казалось, что уже давным-давно, с тех пор как она покинула родительский дом, она не проводила рождество так радостно и по-домашнему уютно. И не потому, что его отмечали как-то особенно, иначе, чем всегда: один раз они с Баем побывали у Линде, там был Хус и еще кое-кто из соседей, в другой раз фрекен Линде и капеллан зашли к ним вечером с Кьером и Хусом. Сестры Абель явились на станцию к вечернему поезду, их тоже пригласили на огонек. А после ухода восьмичасового поезда затеяли танцы в зале ожидания и сами себе подпевали.

Ничего необычного в этом не было. Но все светилось какой-то особенной радостью.

Единственный, кто немного «портил дело», был Хус. Он теперь часто ни с того ни с сего вдруг впадал в странную задумчивость.

— Хус, вы спите? — спрашивала Катинка. Хус резко вздрагивал на своем стуле. Радость, царившая в доме, передалась и Баю.

— Черт возьми, вот что значит хорошая погода, — говорил он, стоя на платформе после ухода вечернего поезда. — В последнее время я чувствую себя преотлично, — ей-ей, преотлично…

Даже самые их супружеские отношения как бы помолодели. Не то чтобы в них появилась страсть или пылкость, но просто большая близость и теплота.

Наступил канун Нового года, было недалеко до полночи. Супруги Бай сидели в гостиной, собираясь встретить Новый год.

Вдруг за дощатым забором раздался оглушительный грохот.

— Фу, черт! — сказал Бай. Они играли с Бентсеном в «тридцать шесть», и оба вздрогнули. — Петер не пожалел пороха.

В окно постучали, раздался голос Хуса: «С наступающим!»

— Черт возьми, да это Хус, — сказал Бай и встал.

— Я так и подумала, — сказала Катинка. Сердце у нее все еще колотилось от испуга.

Бай пошел открывать. Хус приехал в санях.

— Да заходите же, — сказал Бай, — пропустим по рюмочке ради праздника.

— Добрый вечер, Хус. — Катинка вышла на порог. — Заходите же, выпейте с нами.

Они привязали лошадь Под навесом склада. Катинка дала ей хлеба.

Потом они встретили Новый год и решили дождаться курьерского поезда. Он проходил в два часа ночи.

— Поиграй нам, Тик, — сказал Бай.

Катинка заиграла польку, Бай подтягивал басом.

— Недурно мы когда-то отплясывали, верно, Тик? — И он пощекотал шею жены.

Они вышли на платформу. Небо было облачным впервые за много дней.

— Будет снегопад, — сказал Бай.

Он взял пригоршню мягкого снега и бросил в лицо Малышу-Бентсену. И все стали играть в снежки.

— А вот и поезд! — сказал Бай. Раздался отдаленный гул.

— Тьфу, черт, тьма хоть глаз выколи, — сказал Бай. Гул приближался. Вот состав покатил по мосту. Маленький огонек становился все больше, и наконец из темноты с громыханием вынырнул поезд, похожий на гигантского зверя с горящими глазами.

Пока поезд с грохотом мчался мимо, все четверо стояли молча. От паровоза валил пар, свет из вагонов бежал по снегу.

Поезд пыхтя исчез в темноте.

— Что ж, — сказала Катинка. — Вот и новый год начался. Они помолчали.

Она прижалась к мужу и потерлась виском о его щеку.

Бай тоже расчувствовался. Он наклонился и поцеловал жену.

Шум поезда замер вдали. Все четверо вернулись в дом.

Лошади Хуса солоно пришлось на обратном пути. Он нахлестывал ее кнутом так, что она неслась вихрем, да в придачу осыпал ее ругательствами.

Было темно, начинался буран.

Катинке не спалось. Она разбудила Бая.

— Бай, — сказала она.

— Чего тебе? — Бай перевернулся с боку на бок.

— Послушай, какой ветер…

— Ну и что — мы же не в открытом море, — спросонья отозвался Бай.

— Да ведь метет, — сказала Катинка. — Как ты думаешь, Хус уже добрался до дому?

— О, Господи, наверное… И Бай снова уснул.

Но Катинка уснуть не могла. Она беспокоилась о Хусе, который был в пути в такой буран. Тьма кромешная, а он в округе человек новый.

Как странно, что Хус приехал сюда всего три месяца назад…

Хоть бы он поскорей добрался до дому… Катинка снова прислушалась к вою пурги… И он был сегодня чем-то расстроен… Молчал, — она его уже изучила, — и о чем-то грустил… Что-то с ним творится неладное.

Да, да, с ним что-то неладное в последнее время…

Только бы он поскорей добрался до дому — пурга так и метет…

Дремота стала одолевать Катинку, и наконец она уснула рядом с мужем.

На второй день нового года в пасторскую усадьбу съехались гости.

Собралось чуть ли не пол-округи, и комнаты от самой прихожей наполнились шумной болтовней. Так бывало всегда — в пасторском доме все чувствовали себя вольготно.

Вдова Абель с «птенчиками» появилась тогда, когда уже начали играть в шарады. Дамы Абель всегда являлись позже всех.

— Время уходит у нас между пальцев, — говорила фру Абель. — Нам так трудно расстаться со своим гнездышком.

В дни, когда сестрицы Абель собирались в гости, они все утро бродили по дому в пеньюарах и ссорились. Фру Абель приходилось одеваться в последнюю минуту, и вид у нее всегда был такой, точно ее потрепала буря.

В поисках костюмов для шарад все шкафы в пасторском доме были перерыты вверх дном.

Фрекен Агнес, облачившись в штаны одного из хусменов, изображала толстяка, а потом эскимоса, а Катинка — его жену-эскимоску.

— Как хорошо, что вы никогда не ломаетесь, моя прелесть, — говорила фрекен Линде.

Они так отплясывали эскимосский танец, что у Катинки даже голова закружилась. Фру Бай развеселилась до того, что стала почти проказливой.

Малютка-Ида участвовала в шарадах, только в другой партии. Они большей частью представляли какой-нибудь гарем или купальню. И при каждом удобном случае Иду прижимал к себе и тискал потрепанный блондин в форме младшего лейтенанта.

Пожилые гости толпились в дверях, глядя на игру. В саду под окнами стояли старший работник, два хусмена и батраки. Они скалили зубы, глядя, какие штуки «откалывает» их «барышня».

Пастор Линде ходил из комнаты в комнату.

— Они веселятся, веселятся всласть, — приговаривал он, возвращаясь к гостям постарше.

Фру Абель проводила пастора взглядом. Она сидела рядом с женой мельника.

— А ведь и правда, здесь очень весело.

— Да, — сказала мельничиха. — Слишком весело для пасторского дома. — Слово «пасторского» было произнесено не без суровости.

Дочь мельничихи Хелене стояла рядом с матерью. Она предпочла уклониться от игры.

Мельник с женой отстроили себе новый дом, они хотели быть на виду в округе. Дважды в год они принимали гостей, и те чинно сидели, таращась на новую мебель. Мебель так и оставалась новой.

В гостиной повсюду были разложены вещицы, вышитые руками фрекен Хелене.

В будни семья ютилась в старом флигеле. Раз в неделю новый дом протапливали, чтобы мебель не испортилась.

Фрекен Хелене была единственной дочерью. Ее наставнице фрекен Иенсен поручили с особым усердием налегать на иностранные языки. Фрекен Хелене была первой модницей в округе и питала неукротимое пристрастие к золотым безделушкам. Но дома какое бы платье она ни надевала, она ходила в серых войлочных туфлях и белых бумажных чулках.

В гостях она чуть что обижалась и с кислой миной усаживалась возле матери.

— Вы правы, — говорит фру Абель, — мои птенчики тоже считают, что здесь бывает чересчер уж весело…

— Мама, — заявляет Малютка-Ида, — дай мне твой носовой платок.

— Сию минуту.

Малютка-Ида довольно бесцеремонно выхватывает платок у матери.

Малютке-Иде по роли понадобился ночной чепец, а она обнаружила, что ее собственный носовой платок не отличается безукоризненной чистотой.

— Ах, они так увлечены игрой, — говорит фру Абель жене мельника.

Шарады кончились, до ужина решили поиграть в жмурки. В зале поднимается визг и такая беготня, что, того гляди, обвалится старая печка.

— Ой, печка, — кричит молодежь. — Осторожней, печка!

— Я здесь, ау, я здесь!

Малютка-Ида так устала, что рухнула на стул. Она с трудом переводит дух, до того у нее колотится сердце.

— Потрогайте. Слышите, как бьется, — говорит она и прижимает руку лейтенанта к своей груди.

Катинка водит — ее так закружили, что она еле стоит на ногах.

— Нет, вы только поглядите на мою прелесть, — кричит фрекен Агнес…

— Ау! Ау!

Катинка поймала Хуса.

— Кто это?

Он наклоняется, Катинка ощупывает его волосы.

— Это Хус, — кричит она.

Старый пастор Линде хлопает в ладоши, созывая гостей к столу.

— Хус, что с вами? — говорит Катинка. — Случилось что-нибудь?

— С чего вам вздумалось?

— Вы что-то невеселы в последнее время… не такой, как раньше…

— Ничего не случилось, фру Бай…

— А я, — говорит Катинка, — я почему-то так счастлива…

— Да, — говорит Хус, — это видно. Пришел Бай, он играл в карты.

— Господи помилуй, на кого ты похожа! — говорит он. Катинка смеется:

— Это мы танцевали эскимосский танец. Она идет к столу вместе с Хусом.

Бай выхватывает Малютку-Иду из-под носа у лейтенанта, тот идет за ними следом с сыном школьного учителя.

— Хансен, — говорит лейтенант. — Кто эта девица?

— А вон ее мамаша, та кривая, рядом с пастором, они живут по соседству на доходы с ренты.

— Огневая девка, — говорит лейтенант. — И грудь у нее шикарная…

Все рассаживаются по местам, пастор во главе стола. За ужином он провозглашает два тоста: «За отсутствующих» и «За веселую компанию». Эти тосты слово в слово провозглашаются за пасторским столом вот уже семнадцать лет.

Напоследок подают миндальный торт — а к нему хлопушки.

Пастор предлагает хлопушку фрекен Иенсен — они тянут ее за два конца.

Лейтенант пристроился со своим стулом поближе к фрекен Иде. Стулья сдвинуты так тесно, что Ида оказалась чуть ли не на коленях у молодого человека.

Гул стоит такой, что ничего не слышно — все смеются, с треском разрывают хлопушки и читают вслух вложенные в них записки.

— Молодость, молодость, — говорит пастор Линде.

— Хус, это нам с вами, — говорит Катинка. Она протягивает ему хлопушку.

Хус тянет хлопушку за свой конец.

— Записка у вас, — говорит Катинка. Хус разворачивает клочок бумаги.

— Вздор, — говорит он и рвет бумажку на мелкие клочки.

— Хус, зачем — что там было написано?

— Кондитеры всегда пишут только о любви, — заявляет Малютка-Ида с другого конца стола.

— Фрекен Ида! — Это говорит лейтенант. — Теперь наша с вами очередь.

Малютка-Ида оборачивается к лейтенанту, и они вдвоем разрывают хлопушку.

— Фу, как неприлично! — кричит Ида. В ее записке речь идет о поцелуях — лейтенант читает записку вслух, щекоча своими усиками щеку Иды.

Гости слегка отодвинулись от стола, дамы обмахиваются салфетками. Молодежь раскраснелась от жары и молочного пунша, его наливают гостям из больших серых кувшинов.

Щупленький студентик провозглашает тост за «патриархальный дом пастора Линде», все встают и кричат «ура». Студентик чокается с пастором.

— Ах вы, юный революционер, — как же это вы пьете за мое здоровье? — спрашивает пастор.

— Можно питать уважение к личности, — отвечает щупленький студентик.

— Верно, верно, — говорит пастор Линде. — Все верно. Молодежь должна за что-то бороться, не правда ли, фру Абель?

Фру Абель не сводит глаз со своей Малютки-Иды. Малютка-Ида такая резвушка. Она почти лежит в объятиях лейтенанта.

— Конечно, ваше преподобие, — отвечает фру Абель. — Ида, душенька моя (душенька не слышит), Малютка-Ида, ты не хочешь чокнуться со своей мамой? — говорит фру Абель.

— За твое здоровье! — говорит Малютка-Ида. — Лейтенант Нильсен, — она протягивает ему бокал, — чокнитесь с мамой…

Вдова Абель улыбается:

— Ах, чего только она не выдумает, моя Малютка-Ида… Щупленький студентик интересуется, читала ли фрекен Хелене Софуса Шандорфа…

Фрекен Хелене читает только книги из местной библиотеки.

— Я убежден, что это направление — благороднейший результат деятельности нашего титана Брандеса… И вообще свободы духа.

— Брандес? А-а, это тот самый еврей, — говорит фрекен Хелене. На мельнице именно так представляют себе свободу духа.

А студент уже воспарил к великому Дарвину.

Бай что-то сказал фрекен Иенсен, и та вспыхнула до ушей.

— Гадкий, — говорит фрекен Иенсен и хлопает Бая по пальцам.

— Хус, — говорит Катинка. — Надо принимать жизнь, как она есть… и…

— И что?

— В ней ведь все-таки столько хорошего…

— Лейтенант, — кричит фрекен Ида, — вы чудовище!

Старый пастор складывает руки и кивает.

— Поблагодарим хозяйку за угощение, — говорит он и встает.

Все с шумом поднимаются из-за стола, наперебой благодарят хозяйку. Агнес уже сидит за роялем в гостиной — сейчас начнутся танцы.

— Хотела бы я знать, обратила ли ты внимание на Иду, — говорит матери Луиса-Старшенькая. — Я готова была сквозь землю провалиться.

Малютка-Ида танцует в первой паре с лейтенантом.

— Больше задора! — кричит фрекен Агнес. Она играет песенку из ревю «На канапе», так что струны гудят.

Бай кружит Катинку, — держась за руки, они мчатся из одной комнаты в другую.

Впереди всех пастор Линде в паре с фрекен Иенсен — она только охает.

— Линде, Линде! — кричит пасторша. — Ведь у тебя ноги больные!

Фрекен Агнес барабанит по клавишам, так что в ушах звенит.

— Боже мой, я сейчас умру, — говорит дочь мельника Хелене.

Внезапно музыка обрывается. Запыхавшиеся пары в изнеможении валятся на стулья вдоль стен.

— Фу, даже жарко стало, — говорит Бай лейтенанту, утираясь платком. — Хорошо бы пропустить кружечку пива.

Лейтенант совсем не прочь. Они бродят по комнатам. В столовой на подоконнике стоят бутылки с пивом.

— Это что, деревенское пиво? — спрашивает лейтенант.

— Нет, от Карлсберга.

— Тогда я не прочь.

— Вот укромный уголок, — говорит Бай.

Они входят в кабинет пастора, маленькую комнату, где на выкрашенных в зеленый цвет полках стоят сочинения Эленшлегера и Мюнстера, а на письменном столе копия торвальдсеновского Христа.

Они поставили бутылку на стол и сели.

— Я сразу смекнул, чем пахнет дело, — сказал Бай. — Но подумал, пусть его получает удовольствие, да заодно и она, подумал я…

— Огневая девчонка… Роскошная грудь… И танцует здорово. Так и прижимается к тебе.

— А что ей еще остается, бедняжке, — сказал Бай и осушил свою кружку.

— А та, другая, что за особа? — Лейтенант имел в виду фрекен Агнес.

— Превосходная девушка, — сказал Бай. — Но это совсем другой коленкор, — сказал он. — Приятельница моей жены.

— Вон что, — сказал лейтенант. — Я так и подумал: эта из таковских — поговорить, а больше ни-ни.

Собеседники перешли к широким обобщениям.

— Провинциальные девицы, — сказал лейтенант. — Они, само собой, недурны… но… Понимаете, господин начальник станции… Нет у них того обхождения. Что там ни говори… город совсем другое дело…

Сам лейтенант «устроился» весьма недурно.

— Я, видите ли, стою на частной квартире… Это куда лучше… Куда сподручнее… Незачем соваться во Фредерике или на Вестер…

— А девчонки там недурны?

— Лихие девчонки, накажи меня Бог, лихие девчонки…

— М-да, я ведь теперь поотстал… Ничего не поделаешь, человек семейный… На правах зрителя, лейтенант, только на правах зрителя… даже если иной раз отлучишься в город на пару дней…

— На правах зрителя, — повторил он еще раз.

— Можете мне поверить, лихие девочки, — сказал лейтенант, — и притом обходительные…

— Говорят, они уезжают в Россию.

— Да, говорят…

На пороге появился пастор Линде.

— А, вот вы где, господин начальник, — сказал пастор и вошел в кабинет.

— Да, господин пастор, мы тут сидим себе и философствуем… потихонечку… да еще прихватили парочку бутылок…

— На доброе здоровье. Здесь и в самом деле уютно. — Пастор обернулся с порога.

— А в гостиной играют в фанты, — сказал он. Бай с лейтенантом отправились в гостиную.

Там игра была уже в разгаре: «упавшие в колодец» выбирали «спасителя».

Тщедушный студентик, толковавший о «благороднейшем результате», выбрал Катинку.

— Поцелуйтесь! — закричала Агнес.

Катинка подставила щеку, чтобы «результат» мог ее поцеловать. Студентик покраснел до ушей и едва не чмокнул Катинку в нос.

Катинка засмеялась и захлопала в ладоши.

— Я выбираю, выбираю… Хуса, — сказала она.

Хус подошел и наклонился к ней. Он поцеловал ее в голову.

— Выбираю фрекен Иенсен, — сказал он. Голос его сорвался, точно он вдруг охрип.

Ложась в постель, где ее поджидал Бель-Ами, фрекен Иенсен все еще вспоминала поцелуй Хуса.

Катинка так задумалась, что не заметила, как слегка прислонилась к радикальному студенту.

Гости разошлись.

Посреди гостиной фрекен Агнес оглядывала поле брани. Вся мебель была сдвинута с места, на полу по углам громоздились стаканы, на книжном шкафу красовались тарелки из-под пудинга.

— Уф, — сказала она и села, — можно подумать, будто здесь побывал сам сатана.

Вошел капеллан Андерсен.

— А-а, это вы, — сказала она. — Вы были сегодня очень милы.

— Фрекен Агнес, вам было весело?

— Нет.

— Чего лее ради вы стараетесь?

— Отвечу — ради того, чтоб было весело другим. Только вы один всегда брюзжите… Помогите-ка мне лучше навести порядок, — сказала она.

И принялась расставлять мебель.


— Больше я никуда не пойду с Идой, — заявила Луиса-Старшенькая. — Говорю тебе — никуда. Мне стыдно смотреть в глаза соседям.

— Это все потому, что тебя никто не приглашает танцевать. А я должна скучать с тобой за компанию — да?

Вдова Абель никогда не вмешивалась в перепалки дочерей. Она знала, что они не кончатся, пока не будет накручена последняя папильотка. Вдова на цыпочках ходила по комнатам, складывая одежду своих «птенчиков».


— Тьфу, черт, устаешь от всей этой сутолоки, — сказал Бай. Он с трудом вышагивал на одеревеневших ногах. Катинка не ответила. Они молча шли по дороге к дому.