Люди и судьбы: Третий имам

Долгие и изнурительные годы Кавказской войны явили взорам наших соотечественников целую плеяду неординарных характеров и незаурядных личностей, чьи дела и поступки возбуждали живое внимание современников. Многие из них, будучи представителями обеих противоборствующих сторон, оставили в истории свой след, другим же в памяти потомков был отмерян недолгий век. Но среди всех имен, связанных с кавказскими событиями, пришедшимися почти на все XIX столетие, особое место принадлежит человеку, которому суждено было стать символом Кавказской войны. Его имя – Шамиль.

Днем рождения будущего правителя Дагестана считается 26 июня 1797 года. Его отец Денгав Магомед, кузнец аварского аула Гимры, как истинный горец, был горд и счастлив появлению на свет сына-наследника. Во время благодарственной молитвы по поводу столь важного в жизни каждой семьи события дед младенца согласно мусульманскому обычаю прошептал ему на ухо имя, звучавшее как Али. Впрочем, радость по поводу прихода в жизнь нового человека оказалась недолгой – младенец был столь слаб и хил, что все сходилось к тому, что среди живых он долго не задержится. Согласно преданиям, когда жизнь маленького Али уже висела на волоске, в небе над аулом появился белый орел, о котором все знали, но которого никто никогда не видел. Орел долго кружил над селением, потом вдруг кинулся вниз и тотчас же взмыл обратно в небо, унося в когтях змею, пойманную им рядом с домом родителей Али. Это было расценено знающими людьми как знак свыше, дающий надежду на выздоровление младенца. Но вот имя ему нужно было дать другое – ведь только тогда злые духи, пришедшие за душой ребенка, будут обмануты и посрамлены. Новое имя, кстати, необычное и редкое для тех мест, было найдено, и сын кузнеца отныне стал Шамилем.

Трудно сказать, насколько этот рассказ достоверен, да и доискиваться до истины не имеет смысла, хотя бы потому, что с именем Шамиля, столь почитаемого и уважаемого горцами и по сей день, связано еще множество легенд.

Так или иначе, но с того дня мальчик, как будто в благодарность за счастливое избавление от верной гибели, начал расти, крепнуть и очень скоро обогнал своих сверстников по всем статьям. В его характере и в отношении к окружающим необычайно рано стали проявляться черты непререкаемого лидера. Чем бы он ни увлекся, в какое бы занятие, пусть и самое детское и невинное, ни погрузился – все делалось им так, как будто от достижения в нем успеха зависит его жизнь. Незаметно подрастая, Шамиль буквально все делал лучше своих ровесников. При этом проказы и шалости были у него не в чести, хотя отставать от окружающих он был совершенно не намерен. Он удивлял взрослых необычайной меткостью в стрельбе и великолепным владением холодным оружием. Однако он чтил Коран, и священная книга всех мусульман была при нем всегда. Так и ходил юный Шамиль с кинжалом – в одной руке и с Кораном – в другой. Опять же неясно, насколько

это правдиво, но вся его последующая жизнь явилась подтверждением этому: стремясь жить согласно заповедям Пророка, он никогда не оставлял оружия…

Впрочем, безоблачной раннюю пору его жизни не назовешь. Неудачи, которые он все-таки терпел, стремясь к неоспоримому лидерству среди сверстников, оборачивались для юноши, в памяти которого якобы запечатлелись картины его детских страданий, тяжелыми переживаниями. Периодически испытываемое им ощущение собственной неполноценности, невозможности выразить себя до конца, по всей видимости, сыграли свою роль в его будущей жизни и судьбе, отразившись на его мировосприятии.

Известен такой случай из его юношеской биографии. Отчаявшись уговорить отца, который, однажды вкусив прелесть хмельного забытья, весьма пристрастился к употреблению вина, а главное – упорствовал в этом пристрастии, юноша пошел на крайние меры. Он заявил отцу, что если тот не оставит дурной и греховной привычки в самое ближайшее время и не перестанет позорить семейное имя в глазах соплеменников, то он, Шамиль, заколет себя прямо у него на глазах. Денгав хорошо знал характер сына, сомнений в том, что угроза будет приведена в исполнение, у него не было. Поэтому пить он бросил…

И все же наряду со всем тем, что было свойственно характеру Шамиля, главной его чертой была жажда знаний и стремление к духовному совершенству. Еще во время учебы в медресе, где Шамиль быстро постиг все науки, в один прекрасный день учитель позвал его отца к себе и велел ему забрать сына из школы, объяснив это тем, что учиться тому больше нечему, ибо теперь он сам может учить…

С тех пор верными и, пожалуй, единственными спутниками жизни Шамиля стали книги. В них он черпал то, чего ему не хватало в реальности, в них он искал то совершенство, к которому стремилась его душа, хотя они отнюдь не были для него способом забытья, ухода от действительности. Все узнанное Шамиль пытался понять, принять и переосмыслить, примеряя полученные знания сообразно своим представлениям о том мире, который он исподволь, еще сам того до конца не осознавая, вознамерился изменить. Ведь почти все, что окружало его, было очень далеко от совершенства, конечно, в его понимании. И именно этими мерками он все последующие годы мерил все – и свои мысли, и поступки, и мысли и поступки других. И горе тому, кто осмеливался встать у него на пути. Этого Шамиль не прощал никому…

Ну а пока Шамиль вместе со своим сверстником и единомышленником Магомедом, которому в скором будущем было суждено стать первым имамом Дагестана, а еще со столь любимыми ими обоими книгами, а в основном же налегке, решил отправиться в поисках знаний по родной земле. Молитвы и разговоры с мудрыми людьми, знающими жизнь, – все это они впитывали в себя с жадностью юности, не знающей пустых забав, но стремящейся к истинному познанию. За годы странствий их пути то пересекались самым теснейшим образом, то расходились, но лишь для того, чтобы иметь возможность встретиться и поделиться друг с другом увиденным и услышанным – связь их не прерывалась вплоть до смерти Магомеда в 1832 году.

За эти годы и Шамиль, и Магомед получили всестороннее образование, изучили арабский язык, в совершенстве знали Коран и шариат (религиозный и правовой свод законов ислама). Своими учениками их называли лучшие умы того времени, а когда мудрецы сочли, что эти двое вполне дозрели до того, чтобы воспринять суфийский путь к познанию истины (суфизм – мистическое течение в исламе о слиянии с Богом через интуитивное познание и аскетическую практику. – Прим, ред.), их духовными наставниками стали самые почитаемые и уважаемые люди – святой шейх Магомед Ярагинский и потомок Пророка Джамалуддин Казикумухский. Вот, правда, окружающий мир, по мнению, молодых суфиев, никак не становился ни гармоничнее, ни правильнее…

Однажды, возвратившись после очередного паломничества в родной аул, Шамиль встретил там взбудораженного Магомеда. Тот заявил ему, что, обойдя многие селения и увидев их жизнь, не может более оставаться покойным от мысли о том, что жизнь людская дошла до пределов неправедности, священные законы шариата забыты, мусульмане творят то, что неугодно Аллаху, в то самое время как иноверцы грозят поработить их родину. Шамиль отнесся ко всему услышанному с полным пониманием, и между ними было решено, что для того, чтобы установить в горах должный порядок, нужно действовать решительно, иными словами, любые убеждения, если таковые не будут приняты, должны подкрепляться кинжалом.

Деятельность двух шариатистов была бурной и всесторонней, хотя нельзя сказать, что их пламенные речи везде находили понимание, но друзья не собирались сдаваться – они слишком хорошо понимали, что достойное сопротивление могущественной Российской империи, быстро превращавшейся в грозного врага, можно оказать лишь в том случае, если горцы будут сплочены одной идеей.

Эта миссия была очень непростой, но к 1830 году большинство дагестанских образований сочли признание шариата единственно правильным в сложившихся условиях " законом жизни. В том же году на съезде представителей Дагестана Магомед, к чьему имени теперь прибавилось второе – Гази, что означает «воитель за веру», был избран первым имамом, верховным правителем Дагестана. Принимая на себя столь почетное и обязывающее звание, Гази-Магомет, обращаясь к высокому собранию, торжественно изрек: «Душа горца соткана из веры и свободы. Такими уж создал нас Всевышний. Но нет веры под властью неверных. Вставайте же на священную войну, братья! Газават изменникам! Газават предателям! Газават всем, кто посягает на нашу свободу!»

Хотя официально газават был объявлен только с момента провозглашения Гази-Магомеда имамом, формально он начат был горцами уже давно. Чем более крепло и ширилось движение шариатистов, тем больше беспокойства это вызывало у российских властей. Бесконечно вспыхивающие то здесь, то там восстания горских племен сделали Кавказ постоянно кровоточащей раной. Гази-Магомед, побуждаемый все той же идеей освобождения своего народа от ига неверных, всегда был в первых рядах сражавшихся.

В 1832 году во время штурма русскими войсками его и Шамиля родного аула Гимры и один, и другой, засев в построенной ими же несколько лет назад укрепленной башне, яростно отбивали атаки русских. Когда силы горцев были на исходе, Гази-Магомед, открыв ворота башни и улыбнувшись напоследок оставшимся в живых, устремился наружу и тут же рухнул, сраженный пулями неприятеля… Шамиль, опять же согласно легенде, не желая сдаваться на милость победителя, выпрыгнул из высокого проема башни, да так далеко, что оставил цепь атакующих позади себя. Но уйти невредимым ему не удалось – русские солдаты, сначала онемев от подобной дерзости, тут же набросились на него. Шамиль упорно отбивался, хотя был уже неоднократно ранен. Говорят, что в тот день от неминуемой гибели ее спас Всевышний, ибо раны, полученные им в бою, были смертельными. Тогда ему, лежащему без чувств и истекающему кровью, явился все тот же белый орел, воспаривший над полуразрушенными Гимрами. Шамиль воспринял это как знак свыше – он понял, что останется в живых, поскольку его миссия на земле еще не закончена.

Раны же его на самом деле были ужасными. Их, после того как Шамилю, собравшему все оставшиеся силы и дошедшему до безопасного места, на протяжении нескольких месяцев лечил кунак его отца и, кстати, его будущий тесть, известный в тех местах лекарь Абдул-Азиз.

Гибель первого имама, который ничем не опорочил своего имени и погиб несдавшимся с оружием в руках на поле боя, опечалила сердца горцев. И все же нужно было избрать нового верховного правителя. На тот момент главной кандидатурой на этот высокий пост был Шамиль – верный соратник Гази-Магомеда. Все, конечно, знали, что он тяжело болен. Но и сам Шамиль в тот момент чувствовал, что это – не его время. Тогда он не был готов к столь высокой ответственности и сделал все от него зависящее, чтобы уйти в тень, хотя бы на время…

Вторым имамом в том же 1832 году был избран Гамзат-бек, сын одного их беков Аварии и один из главных сподвижников первого имама. Его деятельность на посту верховного правителя Дагестана была недолгой. Всего через 2 года после своего избрания Гамзат-бек был предательски убит прямо в мечети, куда он направлялся для молитвы, аварскими ханами – правителями последней, не желавшей подчиняться воле большинства области Кавказа, с которыми он повел борьбу в первую очередь.

Итак, первый имам пал жертвой русских, второй – своих же соплеменников. Это обстоятельство не могло не наводить Шамиля на размышления. Ему было понятно, что нет на его родной земле ни достаточных сил, чтобы противостоять могущественному врагу, ни столь необходимого для этого противостояния единства…

Потеряв за столь короткий срок двух имамов, народ гор впал в оцепенение, граничившее с отчаянием. Главы горских общин понимали, что допустить повсеместного распространения подобных настроений нельзя – не то время. Необходимо было в срочном порядке избрать преемника Гамзат-бека, и осенью 1834 года на собрании горских общин и всех почитаемых мужей и ученых, состоявшемся в ауле Ашильта, было решено передать власть имама в руки Шамиля. Говорят, что и тогда он, понимая, сколь нелегкая ноша ляжет на его плечи, поначалу отказался. Но после того, как был укорен собравшимися в малодушии и нежелании спасти свой народ, ответил согласием. Так настал его час…

Начало войны

В 1814 году, то есть когда Шамилю было 17, а Магомеду – 19 лет, в Европе была отпразднована победа над Наполеоном. Русский император Александр I получил возможность обратить свои взоры к Кавказу, обширнейшие области которого после падения Персии, помимо остальных районов, где русское влияние распространилось раньше, вошли в состав Российской империи. Таким образом, практически весь Кавказ находился под властью «неверных». До вторжения в Россию «корсиканского чудовища» император Александр еще как-то пытался урегулировать взрывоопасную ситуацию на Кавказе политическими методами, но после победного шествия по европейским городам военные показались ему куда как эффективнее. Поэтому дело усмирения непокорных горцев было поручено герою Отечественной войны, генералу от инфантерии А. Ермолову. Генерал взялся за дело преобразования этого «дикого» края с основательностью человека истинно военного. Ермолов хорошо знал историю завоеваний Кавказских гор и понимал, что покорить здешний народ можно только в том случае, если он будет разобщен и обескровлен. А потому его политикой была сила. Ермолов понимал, что далеко не все одобряют его методы, и даже император время от времени, хоть и не очень решительно, пытался его урезонить, но генерал был непреклонен: «Хочу, чтобы имя мое стерегло страхом наши границы крепче цепей и укреплений, чтобы слово мое было для азиатов законом вернее неизбежной смерти».

Спустя год Ермолов отдал русским войскам приказ перейти реку Терек и оттеснить от него горцев. То было начало Кавказской войны.

1557 Военно-политический союз между Россией и старшим князем Кабарды, Темрюком

1561 Династический брак царя Ивана iv (Грозного) и дочери Темрюка Гуашане (в крещении Мария)

1577 Строительство крепости Терки (левый берег Терека), основание Терского казачьего войска

1594 Первые попытки России расширить свое влияние в Грузии – военные действия в Прикаспии против крымского хана – шамхалы Тарковского, закончившиеся поражением

1604 Новый поход воевод Бутурлина, Плещеева и терских казаков против шамхалы Тарковского, также закончившийся неудачей и почти 100-летним ослаблением влияния России на Кавказе

1722-1723 i Персидский поход Петра i. Присоединение Дербента, западного и южного побережья Каспия

1736 Оттеснение русских войск за Терек, строительство форпоста России на Кавказе, крепости Кизляр

1774 По условиям Кучук-Кайнарджийского мира с Турцией к России отходят Кинбурн, Еникаде, Керчь, Кабарда и Северная Осетия

1778 Восстание кабардинцев и ногайцев против захвата их земель казаками

1783 Георгиевский договор между Россией и царством Картли-Кахети (Восточная Грузия)

1796-1813 ii Персидский поход русских войск в Дагестан и Азербайджан, присоединение Грузии и Азербайджана

1816 Назначение главнокомандующим на Кавказ генерала А. Ермолова

1817 Начало Кавказской войны

1817-1821 Закладка русского укрепления Преградный стан, основание крепостей Грозная, Внезапная, Бурная

1822-1826 Карательные операции русских войск против черкесов в Закубанье, подавление восстания Бей-Булата

1827 Назначение главнокомандующим на Кавказ генерала И. Паскевича

1830 Провозглашение Гази-Магомеда первым имамом Дагестана, призыв к газавату, «священной войне против неверных»

1831 Взятие отрядами Гази-Магомеда Тарки, Кизляра, Бурной, Внезапной и Дербента, а затем оттеснение их русскими войсками в Горный Дагестан

1832 Провозглашение Гамзат-Бека вторым имамом Дагестана

1834 Захват войсками Гамзат-Бека столицы Аварии Хунзах, истребление семьи аварских ханов, отказавшихся выступить против России, и последовавшее за этим убийство Гамзат-Бека

1834 Провозглашение Шамиля третьим имамом Дагестана

1857 Назначение наместником Кавказа генерала Д. Барятинского

1859 Разгром войск Шамиля и его пленение на горе Гуниб

1864 Окончание Кавказской войны, покорение Кавказа Россией

Реформатором Шамиль был отменным. Созданный им имамат стал невиданным ранее для здешних народов институтом власти, поддерживаемым и укрепляемым неуклонно и повсеместно. Казалось, он предусмотрел все. Было введено упорядоченное разделение территорий имамата на «административные единицы», наибства, которые также одновременно являлись и военными округами. В обязанности наиба, наместника самого верховного правителя, входило совмещение нескольких должностей – губернатора, судьи, священника и полководца. Централизованная административная власть была сосредоточена в руках Верховного Совета (он же Совет Ученых), который был органом, напоминавшим народное собрание, и действовал по принципу коллегиальности, хотя чем дальше, тем больше подпадал под непосредственное влияние самого имама.

Этот Совет был средоточием высшей военной, административной и судебной власти, куда стекались все нити управления на местах и где решались самые насущные и важные вопросы, Казна имамата так-же стала примером неведомых доселе новаций – помимо денежных «поступлений» в виде строго определенной доли от традиционной добычи была введена система налогообложения. Немало средств поступало в казну и за счет многочисленных штрафов, налагаемых в качестве платы за нарушение законов шариата. Созданная Шамилем военная система предусматривала наличие регулярной армии и ополчения, действующих на основе рекрутского набора. Все имеющиеся крупные военные соединения входили в государственную систему, а столь любимые горцами спорадические набеги перестали носить стихийный характер и также подчинялись установленным правилам. В армии были введены военные чины, чего раньше тоже никогда не было. Связь с представителями имама на местах осуществлялась посредством «Правительственной» почты, согласно правилам которой каждое селение обязано было по первому же требованию посланника имама предоставлять самых лучших лошадей, которые на протяжении пути менялись по мере необходимости. Такая для горцев «диковинка», как перепись населения, также производилась, поскольку иначе невозможно было узнать количество налогоплательщиков и военнообязанных в различных уголках имамата. В ряду всех прочих законов и уложений, призванных поддерживать должный порядок на государственном уровне, на территории имамата был упразднен обычай кровной мести. В этой вековой традиции защищать честь имени с помощью бесконечной череды убийств, порой тянущейся из поколения в поколение, Шамилю виделась все то же анархическое, неуправляемое начало, которое противоречило его принципам управления. Заменив кровную месть уголовной ответственностью, подчиненной законам шариата, он всячески преследовал и жестоко карал непокорных – наказанием за нарушение этого закона была смертная казнь. И подобная мера «воздействия» применялась не только в этом случае. Смерть грозила всем предателям и смутьянам, которые осмеливались не подчиниться существующему порядку.

Одной из главных сил по его поддержанию в имамате являлась личная гвардия имама – корпус муртазеков, которые были набраны лично им из числа самых искусных и преданных воинов, коих было около 1 000 человек. Это была своеобразная тайная полиция, в обязанности которой входило не только обеспечение имама всей необходимой информацией о настроениях на местах, но и осуществление карательных мер по усмирению любых проявлений непокорности.

Дело по объединению горцев, которое он добровольно взвалил на себя, было неимоверно сложным. Их разобщенность, привычка к вольной, мало чем регламентированной жизни, стремление к независимости и в то же время зависимость от действий и условий, постоянно выдвигаемых российскими властями, – все это было препятствием на пути к тому видению порядка, которое сложилось в представлении самого Шамиля. Но он проводил свою политику железной рукой, будучи совершенно уверенным в своей правоте. Одни страшились его, другие принимали как спасителя. Но как бы там ни было, уже в 1834-м под его властью находился практически весь горный Дагестан, а в 1840-м он стал и имамом Чечни.

Созданный им имамат стал, в условиях далеко не мирной жизни Кавказа в те времена, уникальным образованием, своего рода государством в государстве, управлять которым он предпочитал единолично, не считаясь с тем, какими средствами это управление поддерживалось.

Его планы были грандиозны – мало того, что он хотел по возможности искоренить горскую «вольницу» и обратить своих соплеменников на путь истинно религиозной нравственности, он стремился создать империю, в которой все и вся должны быть подчинены одному закону – подлинно религиозной нравственности. Именно в этом видел Шамиль свое высшее предназначение. И как бы ни относились к его деятельности исследователи, надо признать, что в деле намеченных им преобразований сделать ему удалось беспрецедентно много. «Он организовал такое общество, в котором все… разрозненные элементы были приведены к гармонии. Там, где раньше были племена, теперь существует Государство; там, где раньше было множество воинственных предводителей и наследственных вождей кланов, теперь – один верховный правитель; обычаи и традиции сменила власть закона и порядка; храброе, но несогласованное сопротивление кланов превратилось в хорошо отлаженную систему обороны с единым руководящим центром… Эта организация вызвана к жизни чрезвычайными условиями постоянной войны, в которых личная свобода по справедливой необходимости приносится в жертву общему делу независимости» – так охарактеризовал увиденное им на Кавказе в эпоху третьего имама представитель самого демократического из демократичных обществ американец Д.М. Макки. Представитель куда более консервативной державы, англичанин X. Тиррел, побывав там же и примерно в то же время, вынес для себя следующее: «Отвага воина, красноречие проповедника, мудрость законодателя и репутация пророка позволили ему основать нечто вроде варварской монархии… Различные племена и народы объединились под его властью в борьбе за религию и свободу». И как бы ни предвзят был взгляд иноземцев, как бы мало они ни знали об истинном положении вещей в созданном Шамилем имамате, в этих далеко не беглых впечатлениях сосредоточена сама суть того, что происходило на Кавказе в середине XIX столетия.

В то время, когда происходили хоть и постепенные, но достаточно «оперативные» внутренние преобразования, Шамиль предпочитал в отношениях с Россией придерживаться политики нейтралитета. Он понимал, что, пока не будет достаточно укреплена его власть и созданная им государственная машина не заработает в полную силу, вступать в военные действия со столь грозным противником – равносильно самоубийству. А потому он выжидал, хотя ожидание это никак нельзя было назвать пассивным, поскольку Шамиль собирал силы. И лишь в конце 1843 года он начал действовать. Почти 25 лет длилась борьба имама за свободу своего народа, почти 25 лет имя Шамиля было на устах всех – и русских, и горцев, почти 25 лет ему удавалось сопротивляться всем попыткам подчинить Кавказ.

Во время обороны первой укрепленной столицы Имамата – Ахульго, длившейся несколько месяцев, в жизни Шамиля произошло событие, ставшее для него во многом роковым. Бесконечные бои, в которых горцы проявили исключительное мужество, не раз отбрасывая войска противника от стен Ахульго, закончились полной блокадой крепости, И тем не менее защитники не сдавались. Силы русских тоже были на исходе, и тогда было принято решение пойти на переговоры с Шамилем. Командующий отрядом русских генерал-лейтенант П. Граббе выдвинул защитникам ряд ультимативных требований, главным из которых была выдача в заложники старшего сына Шамиля, 8-летнего Джамалуддина, а также сдача самого Шамиля. В случае согласия Граббе гарантировал жизнь и неприкосновенность всем оставшимся в живых. Шамиль ответил отказом, после чего Граббе, собрав последние силы, пошел на штурм. Тяжелейшие бои возобновились с новой силой. Шквальный огонь косил как оборонявшихся, так и нападавших. Женщины Ахульго надевали мужскую одежду, чтобы создать впечатление того, что защитников еще много, разрушенные за ночь укрепления ночью возводились заново. Гора, на которой стояла крепость, содрогалась от взрывов, а на ее склонах росли горы трупов. Но надежды у Шамиля уже не было. Говорят, что он, понимая всю безнадежность своего положения, за дни последнего штурма часто выходил на открытую, простреливаемую местность, ища пули как избавления от позора. Прошло еще несколько дней, и вконец обессилевший Шамиль решился выдать сына в надежде на то, что кровопролитие будет прекращено. Во время процедуры передачи Джамалуддина речь вновь зашла о том, что одного его недостаточно и что Граббе требует немедленной сдачи самого Шамиля. Но тот снова ответил отказом.

После еще нескольких дней боев и окончательного падения Ахульго небольшой отряд, ведомый Шамилем, под покровом ночи пробрался из крепости на территорию Чечни, в безопасное место. Джамалуддин же остался у русских. Вскоре его, названного Граббе «мальчиком бойким и свыше лет умным», увезли с Кавказа в Россию. Там он согласно воле императора сначала был определен в 1-й Московский кадетский корпус, а затем в Александровский кадетский корпус для малолетних сирот, находившийся в Царском Селе, там, где был мусульманский священник.

15 лет провел Джамалуддин в России, и все эти годы Шамиль мучался разлукой с сыном. Да, с ним оставались средний и младший сыновья – Гази-Магомед, названный Шамилем в честь своего друга, первого имама, и Магомед-Шапи, с ним оставались две его дочери, но то, что старший был от него оторван, находясь в далекой, неведомой и пугающей России, было для Шамиля незаживающей раной. За это время он похоронил свою первую жену Патимат, родившую ему трех сыновей и двух дочерей, а также свою вторую жену, юную Ждаварат, вместе с маленьким Саидом, его четвертым сыном, убитыми в одной из стычек с русскими. Но тоска по первенцу не оставляла его сердца.

Встреча отца с сыном произошла лишь в 1855 году, когда эпоха его правления уже клонилась к закату, и стала возможной благодаря очень необычному случаю.

В 1854 году Шамиль предпринял очередной поход, на этот раз на грузинскую Кахетию. Высланный им передовой отряд, оказавшись в родовом поместье князя Давида Чавчавадзе Цинандали, которое располагалось в 60 верстах от Тифлиса (ныне Тбилиси), захватил в плен отдыхавших там жену князя 28-летнюю Анну Ильиничну Чавчавадзе с двумя маленькими детьми, ее сестру 26-летнюю княгиню Варвару Орбелиани с полугодовалым сыном и племянницу Варвары, 18-летнюю княжну Нину Баратову. Шамиль, поняв, что за пленницы перед ним, решил, что, взяв в заложники столь высокородных женщин, он сможет добиться возвращения из России своего сына. После того как княгиням были объявлены условия их выкупа (передача Джамалуддина и миллион рублей серебром) и они написали необходимые письма родным, Шамиль приказал доставить их в свою резиденцию, которая после разрушения Ахульго была обустроена им в Ведено. Там узницы провели 8 месяцев, общаясь с тремя его женами и изредка с самим Шамилем. Ему тогда было 57 лет, но, по отзывам пленниц, он выглядел гораздо моложе своих лет. Вот как описывала его также оказавшаяся в плену воспитательница княжен Чавчавадзе француженка мадам Дрансе. «Он высокого роста, черты лица его спокойны, не лишены приятности и энергии. Шамиль похож на льва, находящегося в спокойном положении. Русая и длинная борода его много придает величественности его осанке. Глаза его серы и продолговаты, но он держит их полуоткрытыми, на восточный манер. Губы у него алы, зубы очень красивы, руки малы и белы, походка тверда, но не медленна; в нем обнаруживает человека, облеченного высокой властью». Шамиль относился к своим пленницам с должным уважением и всячески старался скрасить их заточение, но в своем решении оставался тверд – он хотел получить сына. Дело осложнялось тем, что та самая сумма в миллион серебром, объявленная Шамилем по требованию его наибов, была по тем временам огромной. Князь Чавчавадзе делал все возможное и невозможное, но собрать смог только 40 тысяч.

Весть о пленении княжон и об условиях, выдвинутых Шамилем, довольно быстро долетела до Петербурга. Николай I, всегда относившийся к Джамалуддину с особым участием, повелел вызвать его из расположения Уланского полка, с которым он, произведенный к тому времени в корнеты, находился в Польше. По дороге в Петербург Джамалуддин, или, как его называли в России Джемал-Эддин Шамиль, узнал обо всех подробностях произошедшего и на вопрос, хочет ли он вернуться к отцу, подумав немного, ответил согласием. Во время высочайшей аудиенции, произошедшей в Петербурге, царь поблагодарил его за верную службу и просил передать отцу, что зла на того не держит…

Когда стало известно, что Джамалуддин уже в пути, Шамиль, внутренне сгорая от нетерпения, но внешне оставаясь хладнокровным, заявил наибам, что он соглашается на предложенные 40 тысяч, хотя и вызвал этим ропот среди своих приближенных. Но тогда перечить ему они не осмелились… Княгиням было объявлено, что они свободны и им только теперь и останется, что прибыть вместе с Шамилем и его свитой к месту обмена. Это долгожданное событие произошло 10 марта 1855 года…

Джамалуддин, которому в этот момент было 23 года, хоть и вел вполне европейский образ жизни, никогда не забывал о том, чей он сын. Он прибыл на родину в мундире поручика, но его младший брат, Гази-Магомед, которого он увидел первым из родных, привез ему черкеску и оружие и попросил переодеться перед встречей с отцом. Когда Шамиль увидел представшего перед ним сына, он был потрясен, хотя внешне никак этого не проявил, только обняв его, очень долго не отпускал.

По дороге домой их приветствовала ликующая толпа, поздравлявшая со счастливым окончанием столь долгой разлуки. Отец и сын были счастливы, еще не зная, что пройдет 3 года, и Джамалуддин, так и не найдя ни понимания среди родного народа, обвинявшего его в том, что это именно он склонил отца на сговор с неверными, ни применения своим силам, хотя он очень старался помочь в деле установления мира, тихо угаснет от неизлечимой формы чахотки…

Говорили, что «власть имама была уничтожена коварством и изменой наибов и его приближенных, русским войском и золотом». Коварство и измена давно уже зрели в рядах как близкого, так и дальнего окружения Шамиля, постоянные боевые действия русских все больше обескровливали остававшиеся верными ему войска, но почему золото?..

После кончины в феврале 1855 года императора Николая и вступления на престол его сына Александра II наместником Кавказа спустя 2 года был назначен друг юности нового царя, князь А. Барятинский. Он бывал на Кавказе, воевал здесь и не единожды отличался в битвах с горцами и хорошо знал их характер, обычаи и нравы. Предложенный им план покорения Кавказа был рассчитан на быстроту и натиск, но помимо активных военных действий Барятинский с большим успехом применял и другую тактику. Тактику подкупа. Он понимал, что золото в здешних краях может сделать то, что не сделали и по сей день многочисленные русские войска, присылаемые на Кавказ беспрерывно. А поскольку, как мы помним, коварство и измена уже делали свое дело, то оставалось совсем немного. В результате настал час, когда рядом с Шамилем оставались только самые верные и преданные сподвижники, которых было слишком мало для того, чтобы продолжать борьбу…

Теснимый все больше и больше, Шамиль отходил к горе Гуниб, которая считалась еще более грозной и неприступной, чем Ахульго. Понимая свое положение, Шамиль незадолго до этого поручил своему младшему сыну Магомед-Шапи укрепить ее, и вот теперь, в начале августа 1859 года, он вместе с 400 защитников, которые составили это число вместе с жителями аула Гуниб, и еще с четырьмя пушками готовился держать оборону. Он возлагал на эту гору большие надежды, считая, что взять ее будет непросто и что у них есть шанс продержаться на ней не один месяц. Когда к горе было стянуто более 10 батальонов, прибывший в подножию горы Барятинский предложил Шамилю сложить оружие и заключить мир. Тот ответил: «Гуниб – высокая гора, я стою на ней. Надо мною, еще выше, Бог. Русские стоят внизу. Пусть штурмуют».

Барятинский прилагал все возможные усилия, постоянно шел на переговоры, лишь бы избежать кровопролития, но Шамиль упорствовал. Одни предлагали ему сдаться, другие убеждали, что нужно биться, он выбрал второе. Ответив на очередное предложение князя лаконичным «Сабля наточена и рука готова!», Шамиль тем самым дал сигнал к началу штурма. Начавшись 22 августа, он был завершен 24-го. Силы были слишком неравны. Поднявшись наверх, Барятинский увидел страшные последствия штурма, но в самом ауле за возведенными стенами и завалами еще оставались те немногие, которых возглавлял Шамиль. Барятинский знал, что нужно совсем немного для того, чтобы сравнять аул с землей, но он опять, в который уже раз, отменил решающий штурм и послал Шамилю последний ультиматум о сдаче.

Было понятно, что если штурм состоится, погибнут все, в том числе дети и женщины, но Шамиль молчал. И тут он понял, что, как когда-то его сын Джамалуддин стал заложником имама, так теперь и имам должен стать заложником своего народа. Шамиль вышел…

Лицо его было непроницаемым, он крепко держался за кинжал, который, впрочем, никто не собирался у него забирать. Говорят, русские войска, завидев его, сначала замерли в оцепенении, а потом окрестности огласились их громким «Ура!».

Встреча Шамиля с князем Барятинским произошла у ставшего уже знаменитым камня, который лежал в березовой роще неподалеку от аула. Князь почтительно приветствовал его и, заверив, что все, кто остался с ним, могут не беспокоиться за свою жизнь, добавил, что судьба самого Шамиля теперь всецело в руках государя императора. Тот ответил, что уповает лишь на волю Всевышнего…

15 сентября того же 1859 года Шамиль встретился с императором Александром II в городке Чугуеве неподалеку от Харькова. Обняв его и подарив золотую саблю, царь сказал: «Я очень рал что ты наконец в России. Жалею, что это не случилось ранее. Ты раскаиваться не будешь…»

Так началась последняя страница жизни неистового Шамиля… Во всех русских городах, к немалому удивлению имама, его встречали как самого дорогого и почетного гостя. В Туле ему показали оружейный завод, подарили роскошное личное оружие и огромный самовар с именной надписью. Москва потрясла его своим размахом, величием и красотой. В Петербурге, где его встречали на вокзале с почетным караулом и оркестром, была произведена иллюминация, великолепие которой, по словам очевидцев, превосходило даже те, что бывали по случаю коронации императорских особ. Шамиль не переставал поражаться тому радушию, с которым его встречали буквально повсюду – от светских салонов, где в его честь устраивали многочисленные приемы, до городских улиц, где «Наполеона Кавказа» встречали как истинного героя.

Проводы Шамиля из столицы вылились в громадную демонстрацию едва ли не любви, со всех сторон раздавались приветственные крики и просьбы не уезжать, экипажи запрудили близлежащие улицы, да так плотно, что поезд, на котором он должен был отбыть из Петербурга, пришлось задержать. Шамиль был искренне тронут таким вниманием и просил передать жителям города следующие слова: «Скажите им, что внимание их…доставляет мне такое удовольствие, какого я не испытывал при получении известия о победе в Дарго в 45-м году и какого не доставляли мне успехи 43-го года в Дагестане».

В октябре 1859 года Шамиль с сыном Гази-Магомедом и несколькими верными сподвижниками, коих ему было разрешено оставить при себе, прибыл на место своего поселения, в Калугу. Там также встретили его со всем уважением и почетом. В распоряжение Шамиля был предоставлен один из лучших городских домов, 3-этажный каменный особняк, расположившийся по Одигитриевской улице, который ему очень понравился внешне, но вот внутреннее его убранство было далеко от привычной жизни имама, а поэтому он попросил его переделать. Для выполнения этого заказа был приглашен архитектор князь Вадбольский, который, прежде чем приступать к работе, очень внимательно и тактично попытался выяснить все, что касалось особенностей быта, привычек и пристрастий самого Шамиля и членов его семьи, и по возможности воплотил все это во внутреннем убранстве дома. Наконец дело было закончено, и Шамиль уже с нескрываемым нетерпением стал ожидать приезда своего семейства, за которым был послан Гази-Магомед.

После прибытия семьи в январе 1860-го в доме опять зазвучали детские голоса и Шамиль понемногу успокоился…

Он понимал, что родных гор ему уже не увидеть, и со временем даже смирился с этой мыслью. Но было в его сердце одно желание, которое преодолеть он не мог, да и не хотел – он считал, что на исходе жизни должен посетить священное для каждого мусульманина место – Мекку. В первый раз с просьбой отпустить его для паломничества Шамиль обратился к императору в июле 1861 года, в тот момент, когда после отмены в России крепостного права тот пригласил Шамиля в свою резиденцию в Царском Селе. Шамиль, прибыв туда вместе с сыном, поздравил царя с таким великим делом, как освобождение народа от рабства, и в надежде на то, что он сейчас находится в хорошем расположении духа, спросил у него позволения отбыть в святые места. Но император счел тогда такое разрешение несвоевременным, сказав, что непременно даст его, но несколько позже. По возвращении в Калугу Шамиль, взяв себя в руки, стал внешне жить по-прежнему, но внутренне продолжал готовиться к столь ответственному шагу.

В том же году младший сын Шамиля Магомед-Шапи, давно уже изнывавший от бездействия в калужском доме, а теперь, вдохновленный таким событием, как знаменитый Манифест о свободе, просто не находил себе места, улучив момент, попросил отца отпустить его на службу к императору. Шамиль, видя его неприкаянность, ответил согласием. И вскоре Магомед-Шапи был принят на службу в лейб-гвардии Кавказский эскадрон Собственного Его Императорского Величества конвоя в чине корнета и отбыл в Петербург вместе с женой.

В 1864 году последняя жена Шамиля Загидат (кроме нее в Калугу прибыла еще одна жена – Шуайнат) родила ему сына, которого назвали Магомед-Камилем. Этот мальчик стал для стареющего Шамиля последней отрадой. Он подолгу играл с ним, рассказывал разные истории, а когда тот немного подрос, Шамиль сажал его на коня и подолгу катал по саду, вспоминая былые дни и называя разные закоулки сада столь милыми его сердцу именами – Гимры, Ашильта, Ведено…

Но ожидание его слишком затягивалось. Он чувствовал, что жить ему оставалось недолго. Поняв, что император, по всей видимости, опасается того, что Шамиль не вернется из Мекки, он решился написать царю письмо с просьбой о предоставлении ему российского гражданства. Александр II тут же откликнулся, пригласив его при этом присутствовать на торжественном бракосочетании цесаревича Александра Александровича. Шамиль с благодарностью принял приглашение и прибыл на свадьбу. Во время церемонии он встретился с императором и на его просьбу, чего бы тот хотел в награду за такое решение, твердо ответил: только одного – позволения посетить Мекку.

В августе 1866 года в парадной зале Калужского губернского дворянского собрания Шамиль вместе с сыновьями Гази-Магомедом и Магомедом-Шапи принес присягу на верноподданство России. А спустя 3 года Высочайшим Указом Шамиль был возведен в потомственное дворянство…

Зная, что Шамиль уже немолод и калужский климат не лучшим образом сказывается на его здоровье, император решил выбрать для него более подходящее место, каковым и стал Киев. Отбывая в ноябре 1868 года из давшей ему на столько лет приют Калуги, Шамиль пошел на семейное кладбище проститься с 17 могилами, в которых покоились близкие ему люди, оставшиеся в русской земле навсегда. Проводы были теплыми и трогательными, Шамиль давно уже стал не просто местной достопримечательностью, но и неотъемлемой частью жизни этого города. В декабре 1868-го он вместе с семьей прибыл в Киев.

Чем больше он чувствовал бремя прожитых лет и чем более беспокоили его старые раны, тем сильнее тянуло его в Мекку. Сидя на берегу Днепра, он с тоской смотрел на пароходы, идущие на Одессу, – он знал, что оттуда уже рукой подать до Стамбула, а там… Наконец, его последнее ходатайство, в котором он уже не в первый раз просил Александра II отпустить его для совершения хаджа с женами и дочерьми, оставив при этом сыновей в России, было удовлетворено. Гази-Магомеду и Магомеду-Шапи было позволено сопровождать его только до Одессы, и после недолгих сборов они тронулись в путь.

…Многолетняя мечта имама сбылась, он увидел и Мекку, и вторую святыню ислама Медину, он поклонился гробу Пророка. Но на это последнее свое путешествие Шамиль истратил все силы… 4 февраля 1871 года он тихо отошел в мир иной и был похоронен в Медине на кладбище Аль-Бакия. Он не боролся за жизнь – все что мог, он уже сделал и теперь ему оставалось только предстать перед Всевышним, который единственный и будет судить его за все им содеянное…

P.S.

Последняя жена Шамиля Загидат пережила мужа всего на несколько месяцев и была похоронена в Мекке, жена Шуайнат скончалась 5 лет спустя, ее предали земле в Стамбуле. Все дочери Шамиля к этому времени также умерли.

Гази-Магомед с началом Русско-турецкой войны возглавил турецкую дивизию и отличился при осаде Баязета, закончил свою карьеру маршалом турецкой армии и остаток дней провел в Медине, где и умер в 1902 году.

Его «отступничество» не лучшим образом повлияло на судьбу Магомеда-Шапи. Он после начала войны просился на фронт, но такого разрешения не получил, в 1877-м был отстранен от службы и поселился в Казани. Умер Магомед-Шапи в Кисловодске в 1906 году.

Последний сын Шамиля, Магомед-Камиль, рожденный уже в Калуге, так же как Гази-Магомед, служил в турецкой армии и так же, как и он, закончил службу в чине маршала. Он дожил до 87 лет и скончался в 1951 году.•

Владимир Романов