Люди и судьбы: Эрнест Хемингуэй: Победитель не получает ничего

Утро было очень тихое. Сухой сосновый лес вокруг домика спал, и горы угрюмо молчали в неверном свете. Все затаилось в предчувствии шумного весеннего дня. Он смотрел на горы. Мир — это хорошее место, и за него стоит драться, и ему не хотелось его покидать. Но иногда жизнь похожа на роман, который никак не допишешь. Ружье стояло прислоненное к стене. Отец говорил, что ружье может быть или лучшим другом, или злейшим врагом. И сейчас оно друг и поможет ему. Отец… «Умирать совсем не трудно», — говорил он. Отцу было не страшно, и ему не страшно тоже. Ведь это жизнь требует мужества, а не смерть.

Холлы и Хемингуэи были наиболее уважаемыми и состоятельными семействами городка. Их особняки красовались друг против друга на самой респектабельной улице. Его отец, Кларенс Хемингуэй, жил в Оук-Парке, пригороде Чикаго. Он гордился своими предками, среди которых были бесстрашные покорители Дикого Запада, колесившие по прериям в фургонах, а также участники войны Севера и Юга. В особняке напротив с каждым днем хорошела юная Грейс Холл. Когда он окончил медицинский колледж, состоялась помолвка. Через некоторое время Грейс сделалась женой провинциального доктора Хемингуэя, бросив начатую ею карьеру певицы. Однако кипевшее в ней честолюбие требовало выхода. Она не уставала напоминать мужу о своей жертве. Кларенс жил жизнью тихой и созерцательной. Любитель охоты и рыбалки, он на лоне природы чувствовал себя как дома. Оукпаркский особняк, где хозяйничала вечно недовольная Грейс, казался ему тюрьмой. Бог не обделил Хемингуэев детьми. Эрнест, родившийся 21 июля 1899 года, был вторым ребенком. Мальчика назвали в честь деда, и Эрнест никогда не любил своего имени, считая его слишком буржуазным. Еще не умея говорить, маленький Эрнест тем не менее ясно чувствовал, что мать и отец отгородились друг от друга глухой стеной враждебности, и атмосфера в доме была всегда предгрозовая и удушливая.

На лето Хемингуэи перебирались в коттедж на озере Валлун. Здешняя спартанская обстановка была мальчику больше по душе, и иногда он забывал, что на свете существует скучный лицемерный Оук-Парк. Однажды Эрнеста послали на ближайшую ферму за молоком. Он вприпрыжку бежал по тропе, помахивая палочкой, но вдруг неожиданно споткнулся, упал и острая палочка воткнулась ему в горло. Кларенс быстро остановил кровь. Горло долго заживало и очень болело. «Когда больно и хочется плакать, свисти», — посоветовал отец. Впоследствии этот совет очень пригодился Эрнесту. С тех пор, если Эрнест совсем падал духом или страдал физически, он беспечно насвистывал, желая показать всем на свете, что происходящее с ним — ерунда.

В три года он испытал чувство неподдельного счастья, выудив из ручья маленькую форель. Он никогда не забывал этого ощущения — натянутой лески, на конце которой бьется живая упругая рыба. Чтобы научить сына внимательно целиться и метко стрелять, Кларенс выдавал ему по три патрона в день.

Грейс уже смирилась с тем, что из старшего сына не выйдет благопристойного жителя Оук-Парка, но когда он еще и боксом увлекся, она просто видеть не могла этого дикаря с разбитым носом и синяком под глазом. «Бокс научил меня никогда не оставаться лежать», — скажет потом писатель Хемингуэй. Эрнест нахватался на боксерских тренировках и поединках крепких словечек и частенько вворачивал их в разговоре. Грейс непререкаемым тоном приказывала: «Иди в ванную и вымой рот с мылом!» А в школьном журнале тем временем уже появился один рассказ Эрнеста в духе его кумира — Джека Лондона и другой — о махинациях вокруг боксерского тотализатора. Всюду затевая ссоры, юный Хемингуэй стремился доказать себе и всем, что он непобедим и неуязвим.

Окончив школу, Эрнест должен был, подобно любому добропорядочному оукпаркцу, поступить в университет, найти занятие по душе, жениться и осесть в тихом пригороде Чикаго. Однако Эрнеста просто тошнило от этой перспективы. Он хотел драться, напиваться, покорять! Он готов был удрать куда угодно, лишь бы подальше отсюда. За океаном вот уже три года шла Первая мировая война. Какой уж тут университет, когда можно принять участие в такой крупной заварушке! Однако родители, которые содержали его, решительно взбунтовались против военного развлечения. Ну и пусть его не пускают на войну, дома он все равно не останется. Ему надоели нотации Грейс, и он перебрался в Канзас-Сити, где дядя помог ему устроиться репортером в газету. «Моей удачей стал большой пожар», — вспоминал Эрнест. Чтобы увидеть все детали, молодой журналист залез в самое пекло, так что искры прожгли дырки на его новом костюме. Передав информацию по телефону, он включил в счет редакции 15 долларов за костюм. Однако никто не собирался возмещать ему ущерб. «Это было мне уроком, — скажет писатель, — не рисковать ничем, если ты не готов это потерять». Энергия Эрнеста била через край. Один журналист вспоминал, что, печатая на машинке, Хемингуэй всегда пропускал буквы, потому что его пальцы не поспевали за мыслями. Он весь день метался по городу, выполняя задания, а ночи проводил читая книги.

Однако его не покидало желание отправиться на войну. Ему хотелось поучаствовать в этом представлении. Он желал сражаться ради сражения, а не защищать какие-то идеалы. Скорее всего, ему было все равно даже, на чьей стороне воевать. Однако военная комиссия забраковала его по причине слабого зрения. Тогда он завербовался в транспортный корпус Американского Красного Креста и стал готовиться к отправке на итальянский фронт. Наутро на пароходе «Чикаго» страдающий от похмелья Хемингуэй отправился в Европу. Все пассажиры опасались нападения немецких подводных лодок. Хемингуэй стоял на палубе, ожидая, не покажется ли над водой вражеский перископ. Когда пароход благополучно прибыл на место, он, жаждавший приключений, сказал, что у него такое чувство, будто его надули.

Из Милана Хемингуэй отправил домой открытку с лаконичным: «Прекрасно провел время». Только на сей раз этот смельчак бравировал. В Милане бомба попала в завод боеприпасов, и волонтеры расчищали от трупов огромную территорию. Это было жутко, особенно когда выносили тела женщин. Потом они собирали куски тел, застрявших в колючей проволоке. Все это немного отрезвило молодого журналиста. До этого момента он воспринимал войну как игру в ковбоев и индейцев.

Волонтеров разместили в тихом местечке Шио. Эрнесту казалось, что он приехал на отдых в загородный клуб, и это его бесило. Он попросился на передовую, и его послали на реку Пьаве. Ежедневно он доставлял в окопы еду и сигареты и однажды чудом остался цел после прямого попадания снаряда в окоп. «Я был весь забрызган тем, что осталось от моих приятелей». Хемингуэй хвастался, что он заговорен от пуль и снарядов. Но 18 июля 1918 года, когда Хемингуэй, как обычно, привез солдатам на велосипеде шоколад и сигареты, неожиданно австрийцы открыли шквальный огонь из миномета. Всех, кто был рядом с Эрнестом, убили. Его же сильно оглушило. Последнее, что он видел, был раненый итальянский снайпер, лежавший неподалеку. Очнувшись, Эрнест выбрался из окопа и пополз к снайперу. Тот оказался жив, и, взвалив его на себя, Хемингуэй, пригибаясь, попытался добраться до своих. Однако австрийцы заметили его и стали обстреливать. Снова контуженный взрывной волной, Хемингуэй опять свалился на землю. На мгновение он почувствовал, как то, что называют душой, вылетело из него и через какое-то время вернулось обратно. «Потом были только боль и чернота, — вспоминал Хемингуэй. — Пришла мысль о том, что я должен думать о всей своей прошлой жизни, и это показалось мне смешным. Я должен был приехать в Италию специально для того, чтобы думать о своей прошлой жизни! И вообще в такие минуты думаешь о чем угодно, но только не о прошлом. Я хотел бежать и не мог, как это бывает в ночных кошмарах».

Когда Эрнест добрался до своих, оказалось, что итальянец, которого он тащил, давно убит осколком. Сгоряча сам Хемингуэй не чувствовал боли, хотя ему раздробило колено и в ноге засело множество осколков. В полевом госпитале часть осколков (всего их было более двухсот) вынули, и Эрнест был отправлен в Милан. Один его знакомый вспоминал, как, лежа на госпитальной койке, Хемингуэй развлекался тем, что вынимал из своей ноги стальные осколки, складывал в баночку и пересчитывал. Нависшая над ним опасность ампутации миновала после многочисленных операций. Однако боль мучила его днем и ночью. Он старался заглушить ее с помощью коньяка. Но его ангел-хранитель не забывал о нем и однажды явился к нему в образе молодой медсестры. Американка Агнес фон Куровски была на семь лет старше Эрнеста, и это ему очень нравилось. Романтизм отношений в стиле «раненый воин и милосердная женщина» полностью захватил его. Агнес же смотрела на него как на забавного ребенка и называла его «мой малыш». В течение дня они обменивались многочисленными записками, и Агнес подгадывала свои дежурства на ночное время, чтобы быть с ним. По ночам он сам разносил градусники раненым, чтобы ей не надо было вставать. На обратном пути он думал о том, что она лежит в его постели, и эта мысль согревала его так же, как ее тело час назад.

Пуританский Оук-Парк давал о себе знать — Эрнест хотел непременно жениться на любовнице. Он любил ее, как любят первую женщину: не замечая ее недостатков и пороков. Нога заживала, и Эрнест так привык к боли, что чувствовал себя не в своей тарелке, если ничего не болело. Пока он переживал свой первый роман, война закончилась. Его наградили итальянской серебряной медалью «За отвагу». Он был одним из первых американских солдат, получивших ранения на фронтах Первой мировой. Во многих американских газетах был описан его подвиг.

В Оук-Парк вернулся совсем другой Эрнест Хемингуэй. Опираясь на палку, из вагона вышел человек в итальянском кожаном пальто. Он отказался опереться о руку отца и сел в автомобиль. Испытание болью, любовью и «медными трубами» сделало свое дело. Чтобы не чувствовать себя чужим дома, Эрнест превращает свою комнату на третьем этаже в военный окоп — по стенам были развешаны военные фотографии и одежда, карты, награды, оружие. Укрывался он одеялом из миланского госпиталя, запах которого сглаживал ночные кошмары, мучившие его. Единственная радость — Агнес. «Она такая красавица, — снова и снова говорит он родным, — вот она приедет, тогда увидите». Ожидая писем от Агнес, он каждое утро с нетерпением встречал почтальона. Неожиданно Эрнест слег с температурой, не выходил из своей комнаты и не позволял отцу осмотреть его. Причину болезни он открыл только своей сестре Мерселине, когда прочитал ей письмо от Агнес. Та писала, что ее любовь к нему — это больше любовь матери, что она выходит замуж за итальянского офицера.

Эрнест глотал коньяк, запершись в комнате до тех пор, пока воспоминания о миланских ночах не стерлись из его памяти. Когда же все «перегорело», осталось только одно желание — писать. Обретя кое-какой опыт, он уже знал, о чем, но не знал, как. Перебравшись в коттедж на озере Валлун, он стал исписывать лист за листом, но его не покидало чувство неудовлетворенности, ощущение, что все это не то, что он ищет. Некоторое время он был одержим идеей ехать на Восток, но мать отказалась дать ему денег на паспорт и проезд до Иокогамы. Она замучила сына упреками в безответственности. По ее мнению, вот уже 18 месяцев он болтается без дела, не желая найти себе серьезное занятие, приносящее доход. Профессия журналиста была для нее синонимом тунеядства. А мысль о том, что юноша из порядочной семьи может стать писателем, приводила ее в ярость. В конце концов Грейс поставила сыну ультиматум — или пусть ищет работу, или убирается из дому. Эрнест выбрал второе.

Он поселился у друга в Чикаго и устроился помощником редактора в экономический журнал. Если раньше он работал ради удовольствия, то теперь, лишившись поддержки семьи, делал это лишь ради денег. Эрнест познакомился с девушкой по имени Элизабет Хэдли Ричардсон. Скоро он пригласил ее на футбольный матч. Но Хэдли в этот день подвернула ногу. Ступня распухла, и надеть на нее туфлю никак не получалось. Тогда Хэдли надела на ногу красную домашнюю тапочку и невозмутимо шла в ней по улице рядом с Эрнестом. Такое презрение к условностям покорило Хемингуэя. Ему нравились ее каштановые волосы и улыбка. Жизнь Хэдли до встречи с Эрнестом нельзя было назвать раем. Ее отец покончил с собой, она долгое время страдала из-за травмы позвоночника и думала, что будет обузой для мужчины, который свяжет с ней жизнь. Отвергнутый Агнес, Хемингуэй в это время тоже считал себя ущербным человеком. Оба нуждались друг в друге. Хэш (как называл ее Хемингуэй) жила в Сент-Луисе, и долгое время они обменивались письмами. Она первая оценила его литературные опыты, сказав, что в его прозе есть ритм и точность слова. Она подарила ему его первую пишущую машинку, сказав: «Я сделала тебе такой хороший подарок, что теперь ты обязан на мне жениться». 3 сентября 1921 года они обвенчались в маленькой методистской церкви в местечке Хортон-Бей. Присутствовавшая на церемонии Грейс надеялась, что, обзаведясь семьей, Эрнест возьмется за ум и перестанет кропать рассказики, которые никто не хочет покупать. После смерти матери Хэш получила небольшое наследство и была готова вложить эти деньги в своего подающего надежды мужа-литератора. А Эрнест мечтал о Париже. И тут редактор «Торонто Дейли Стар» предложил ему поехать в Европу разъездным корреспондентом газеты. Все расходы Эрнест должен был взять на себя, редакция будет оплачивать только его публикации.

8 декабря 1921 года чета Хемингуэй отплыла из Нью-Йорка в Европу на пароходе «Леопольдина». Хэш поразили в Париже низкие цены — за семь франков (60 центов) можно было хорошо пообедать. В Париж отовсюду съезжались молодые непризнанные таланты, привлеченные дешевой жизнью и атмосферой творческой и нравственной свободы. Супруги сняли двухкомнатную квартирку на улице Кардинала Лемуана без водопровода и прочих удобств. Спали они на матрасе, брошенном на пол. Хэш была идеальной женой для непризнанного гения — стоически переносила все трудности этой походной жизни. Эрнест писал для газеты очерки о парижском быте и нравах, ездил на международную конференцию в Генуе, позже брал интервью у Муссолини. Во французской столице он познакомился с парижскими американцами: Гертрудой Стайн, полной некрасивой женщиной, которая говорила метафорами, взбалмошной четой Фицджералд, владелицей книжного магазина Сильвией Бич. Хэш достался весьма нелегкий в общении муж. Он целыми днями мог не разговаривать, поглощенный творческими замыслами. Литература, пожалуй, единственное, к чему он относился серьезно, говоря, что она не терпит полумер. Когда Эрнест начинал произведение, он резко сокращал любое общение с супругой, направляя всю свою энергию на сочинительство. Однажды, когда Хэш ехала к нему в Лозанну, чтобы покататься на лыжах, у нее украли в поезде чемодан со всеми его рукописями, которые она везла для него. Узнав об этом, Эрнест устроил скандал, обвиняя Хэдли чуть ли не в злом умысле.

Европейцы непременно считали всех американцев миллионерами. Однако скоро Эрнест и Хэш с трудом наскребали даже семь франков на обед. Эрнест предпочитал экономить лишь на нарядах для Хэш, но не на еде и не на выпивке. Когда Хэш забеременела, он с ужасом воспринял это известие. Он жаловался Гертруде Стайн, что не готов быть отцом и подозревал, что ребенок осложнит его и без того тяжелый быт. Его первая книга «Три рассказа и 10 стихотворений», вышедшая тиражом в 300 экземпляров, потешила самолюбие Эрнеста, но осталась незамеченной и не принесла ни цента денег. Скоро, однако, он примирился с тем, что ему придется быть отцом. Он водил беременную Хэш на бокс, возил ее в Швейцарию кататься на лыжах, а позже они вместе видели бой быков в Испании. Эрнест считал, что после всего этого у Хэш непременно родится мальчик, который станет настоящим мужчиной. Впервые увидев корриду в Памплоне, Хемингуэй был покорен этим зрелищем, говорил, что бой быков — это действо сродни античной трагедии. Танцующие люди на улицах, с кожаными бурдюками, полными вина, бег быков по главной улице — все это создавало обстановку средневекового карнавала. Казалось, празднество не имеет границ ни во времени, ни в пространстве.

Деньги из наследства Хэш к тому времени подошли к концу, и чета решила на пару лет уехать в Америку, подзаработать там, а потом вернуться в Европу. В октябре 1923 года в Торонто родился Джон Хэдли Никанор. Никанором мальчика назвали в честь матадора, который поразил Хемингуэя своей виртуозностью. Дела отца семейства между тем шли не блестяще.

Заместитель главного редактора невзлюбил Хемингуэя за чрезмерное свободомыслие и приложил все силы, чтобы выжить его из газеты. После либеральной Европы Торонто показался Эрнесту увеличенной копией Оук-Парка.

Эрнест вырабатывает свои творческие принципы. Писатель — прежде всего внимательный наблюдатель жизни. «Даже если вы убиты горем, стоя у постели умирающего отца, вы должны замечать все, до последней мелочи, пусть даже это причиняет вам страдания». Из наблюдения за деталями рождался знаменитый хемингуэевский принцип айсберга. Герои — мужчина и женщина — могут сидеть в баре и говорить о малозначимых вещах вроде марок вин, и лишь случайно брошенное слово, жест, дрогнувший голос указывают на то, что оба переживают трагедию.

Уволившись из газеты, Эрнест с семьей отплыл обратно в Европу. В Париже они сняли квартирку над лесопилкой на улице Нотр-Дам-де-Шан. В январе 1924 года малым тиражом выходит вторая книга Эрнеста «В наше время». Кларенс заказал шесть экземпляров сборника и сразу отослал их обратно. Натуралистические подробности некоторых рассказов очень шокировали его родителей. Эрнест считал, что писать надо правдиво, ничего не замалчивая. Отец же написал ему: «Порядочные люди не обсуждают свои венерические болезни нигде, кроме кабинета врача». Мерселина вспоминает, что родители отреагировали на книгу сына «как монашки, попавшие из монастыря в публичный дом». О сборнике «В наше время» Кларенс и Грейс старались не вспоминать, а если и вспоминали, то именовали его не иначе, как «эта книга». Такое неприятие его творчества больно задело Эрнеста, и он перестал писать родителям. Между тем Эрнест решил не возвращаться к профессии журналиста, считая, что она испортит его перо. Хэш и Эрнест питались луком и кагором, разведенным водой. Эрнест впоследствии вспоминал, как он врал Хэш, что приглашен на обед, и отправлялся гулять по Парижу, чтобы жене и сыну досталось больше еды. Избегая смотреть на витрины кондитерских, он бродил по Люксембургскому саду, иногда заглядывал в музеи, отмечая, что картины становятся яснее и прекраснее, если сосет под ложечкой. У него появилась привычка работать в кафе, где не мешали шум лесопилки и плач сына. «Я заказывал кофе с бриошами за один франк и работал весь день», — вспоминал писатель. Полуголодное существование не обескураживало Эрнеста. «Будь я проклят, если напишу роман только для того, чтобы обедать каждый день», — говорил он. Он зарабатывал по 10 франков за раунд, выступая партнером для тренирующихся боксеров-профессионалов. В октябре 1925 года солидное американское издательство выпустило второе издание его сборника «В наше время».

Однажды он познакомился в кафе с американкой Дафф Твисден. Дафф была одной из самых скандальных личностей Парижа. Дочь аристократки и лавочника, она успела побывать британской шпионкой, женить на себе английского аристократа и сбежать от него в Париж со своим кузеном-бисексуалом. Эрнест понравился ей тем, что был нераспущенным и симпатичным — редкое для Парижа сочетание. Летом 1925 года состоялась знаменитая поездка в Памплону. Дафф сопровождал ее кузен, ее новый любовник Гарольд Лэб и Хемингуэй с женой. Сразу по приезде в Испанию образовался любовный пятиугольник. Соперничество трех мужчин наэлектризовало их компанию. Ревнивый кузен Дафф поставил ей синяк под глазом, а Эрнест, который всюду стремился быть победителем, вызвал Лэба на поединок. Хэш молча наблюдала за всем этим. Их отношения дали трещину, когда она забеременела вторично, и Хемингуэй заставил ее сделать аборт. В конце концов, Дафф бросила всех троих, увлекшись красавцем матадором. Несмотря на то что Эрнест и Дафф никогда не были любовниками, она, с ее короткой стрижкой, просто и элегантно одетая, стала его музой, вдохновившей его на написание первого романа под названием «Фиеста». Дафф, конечно, не отказалась бы от его постели, но когда дело заходило об измене жене, Эрнест становился пуританином.

Хотя персонажи романа не были копиями реальных участников поездки в Памплону, все любовники Дафф узнали себя. Главная героиня Брет Эшли, списанная с Дафф, беспечная и страдающая, понравилась читателям больше всего.

Эрнест столь мастерски описал страдания рассказчика — импотента Джейка, что поползли слухи о мужской неполноценности писателя. Тема потерянного поколения была в моде, но роман Эрнеста стал энциклопедией жизни людей, вернувшихся с Первой мировой войны.

Хэш интересовала его все меньше. В старых платьях, располневшая, всегда сидящая дома с сыном и такая… обычная. Он уже жалел, что упустил возможность адюльтера с Дафф. Может быть, поэтому он обратил внимание на подругу Хэш, Полин Пфейфер. Полин можно было назвать, скорее, очаровательной дурнушкой, чем красавицей. Дочь богатых родителей, она работала в парижском журнале «Вог» и одевалась, как модели с его страниц. Яркая птичка по сравнению с Хэш, обычным серым воробушком. Полин умела льстить мужчинам и, чтобы женить на себе модного писателя, разыгрывала из себя поклонницу его творчества. Она цитировала фразы из его рассказов, так и сыпала его любимыми выражениями и даже переняла его манеру говорить. Полин последовала за четой на швейцарский горнолыжный курорт, где, скорее всего, и стала любовницей Эрнеста. Хемингуэй сразу стал жалеть о своем поступке и тяготиться чувством вины. Сознание того, что он живет с Полин «во грехе», заставило его попросить у Хеш развода. Позже он обвинял Полин в крушении своего брака и называл Хэш самой великодушной женщиной на свете. Как ни странно, после развода сильнее страдал сам его инициатор. Эрнест впал в депрессию, называл себя мерзавцем и сукиным сыном. Весь гонорар за «Фиесту» он отдал Хэш.

Один из героев рассказа «В чужой стране» озвучивает тогдашние пессимистичные мысли писателя: «Нельзя человеку жениться. Он должен найти то, чего нельзя потерять». Хемингуэй впервые посмотрел на этот мир как на вселенскую западню. Каждая его очередная жена была богаче, чем предшествующая. Время голода и экономии прошло, и Эрнест поселился с Полин в просторных апартаментах. Шок, вызванный разводом, был так велик, что Эрнеста поразила временная импотенция.

В Америке он поселился в самой экзотической ее части — на острове Ки-Уэст у южной оконечности Флориды. Пока он писал новый роман, в его жизни случилось два события. Полин родила ему сына. Роды были тяжелые, и ребенок появился на свет с помощью кесарева сечения. Эрнест много часов провел в больничном коридоре, уверенный, что Полин умрет, а если она умрет, то это только по его вине. Почти сразу вслед за этим событием Кларенс Хемингуэй покончил с собой, застрелившись из своего «смит-и-вессона». Отец страдал от диабета и, кроме того, прогорел, вложив крупную сумму денег в недвижимость во Флориде. Будучи врачом, Кларенс ясно видел, как прогрессирует его болезнь, и, не желая доживать свой век беспомощным инвалидом, убил себя выстрелом в голову в своей спальне в Оук-Парке. По мнению Эрнеста, так уходят из жизни лишь трусы. Он обвинял во всем мать, считал, что она подавляла Кларенса своим диктаторским характером. В будущем он называл Грейс не иначе как «эта стерва» и, когда она умерла, не приехал на ее похороны. Отец остался в его памяти добрым, но строгим человеком, научившим его стрелять и ловить форель. Он любил его очень сильно. До тех пор, пока Кларенс не стал подкаблучником жены. Сам Эрнест так боялся стать похожим на отца, что не просто главенствовал в своей семье, но даже был домашним тираном. Когда ему писалось хорошо, он был благодушен и весел, зато, когда он бывал недоволен написанным, он становился невыносимым. Эрнест долгое время не разрешал себе горевать об отце. Это могло помешать ему дописать роман.

В 1933 году он отправился с Полин в свое первое африканское сафари. Писатель всегда считал, что его женщина должна уметь все, что умеет он. Поэтому все его жены без исключения были меткими стрелками, блестящими лыжницами и искусными рыбачками. Чета Хемингуэй поселилась на ферме в Найроби. Две недели они готовились там к сафари.

На легковой машине они двинулись в заповедник Серенгети. Их сопровождали два грузовика с охотничьим снаряжением, механиком, носильщиками и поваром. Убив своего первого льва, писатель испытал сильное разочарование. Он ожидал жестокой борьбы с ревом и кровью, а лев просто упал замертво. Там, в Африке, он задумал рассказ об охотнике, который преодолевает свою трусость. Стремясь быть победителем во всем, Эрнест старался добыть трофеев больше, чем остальные. Ему удалось подстрелить носорога и множество антилоп куду. Зеленые холмы Африки, ее изумрудные долины надолго стали темой его творчества.

Вернувшись в Америку, он приобрел на судостроительной верфи в Бруклине свой знаменитый катер «Пилар». На острове Бимини он купил ручной пулемет, который установил на катере, чтобы отгонять акул от пойманной рыбы. Тогда же он познакомился с Джейн Мейсон, прекрасно сложенной голубоглазой блондинкой. Она была замужем за богатым респектабельным человеком. Это был несчастливый брак. Джейн была бесплодна и часто искала развлечений на стороне. Из своего фешенебельного дома с девятью слугами она сбежала к Эрнесту. Они вместе ходили на «Пиларе» в море. К тому времени Полин уже родила с помощью кесарева сечения второго сына. Врачи предупредили ее, что новая беременность может закончиться летальным исходом и для нее, и для ребенка. Боясь забеременеть, Полин выставила мужа из супружеской постели. А бесплодная Джейн в этом смысле не знала никаких ограничений. Часто они встречались в Гаване в номере гостиницы «Амбос Мундос», куда романтичная любовница залезала по пожарной лестнице. Джейн была на редкость неуравновешенной, сильно пила, страдала депрессиями и однажды пыталась покончить с собой. Постепенно их страсть сошла на нет. Джейн была слишком похожа на него. Иногда Хемингуэю казалось, что он — несчастливый талисман, прикосновение к которому чревато трагедиями. Несмотря на то что он всегда носил в кармане конский каштан и кроличью лапку, он не мог не чувствовать несчастливую ауру вокруг себя. Отец его убил себя, сестра Урсула, заболев неизлечимой болезнью, покончила с собой, младший брат застрелился в 1982 году. Пытались свести счеты с жизнью его любовница Джейн Мейсон и его парижский друг писатель Фицджералд. Один из первых биографов писателя выбросился из окна.

В баре Ки-Уэста он встретил Марту Геллхорн, еще одну блондинку в черном костюме. Он всем говорил, что сначала он влюбился в ее стройные ноги, а уж потом — в нее саму. Марта была волевой, честолюбивой, независимой особой. Она была достаточно известной журналисткой и прославилась как обличитель социальных язв вроде безработицы. Они часами разговаривали о разразившейся в Испании гражданской войне. И если на первую свою войну Эрнест отправился исключительно из желания подраться, то теперь он горел желанием выгнать франкистов из любимой страны пинком под зад. Полин всеми силами старалась отговорить его от этой затеи. Эрнест с Мартой в качестве корреспондентов выехали из Америки по отдельности и встретились в Мадриде, поселившись в гостинице «Флорида» в разных номерах. Марта была настоящей «окопной женой» — терпеливо переносила походные трудности и не кланялась пулям.

Полин бомбардировала его письмами, умоляя вернуться домой. «Хочу, чтобы ты был здесь, спал в моей постели, мылся в моей ванной, пил мой виски. Дорогой Папа, приезжай скорее домой!» — писала она. И он ненадолго вернулся в тихий Ки-Уэст, чтобы вскоре вновь умчаться в Испанию. В осажденном Мадриде он чувствовал себя как человек, «у которого нет жены, детей, дома, катера, ничего». Ездил с Мартой на машине по Арагонскому фронту, ночуя в сараях или в кузове грузовика, снимал документальный фильм об испанской войне, таская под обстрелом тяжелую аппаратуру и ища наиболее удачный ракурс для камеры. Скоро оба уехали в Париж, где Эрнеста ждала Полин. После победы франкистов Эрнест, утомленный ссорами с женой, поселяется в Гаване, в своем любимом отеле «Амбос Мундос». Каждый день с восьми часов и до обеда он писал свой новый роман об испанской войне под названием «По ком звонит колокол». Впоследствии, когда его спрашивали, что он хотел сказать этим произведением, он отвечал, что хотел написать «о земле, которая пребудет вовеки». Марта жила вместе с ним. «Колокол» имел огромный успех. Роман сразу растащили на цитаты. Даже слова из эпиграфа: «Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол — он звонит по тебе», стали крылатым выражением. Студия «Парамаунт» приобрела права на экранизацию романа. Тем временем, разведясь с Полин, он сразу женился на Марте. Почти со всеми своими бывшими женщинами он поддерживал хорошие отношения. «Если по-настоящему кого-то любишь, то уже никогда не избавишься полностью от этой любви», — говорил он. Марта в отличие от прочих жен Эрнеста не очень годилась на роль хранительницы домашнего очага. «Она самая честолюбивая женщина из всех, что жили на земле», — вспоминал писатель.

После нападения японцев на Пёрл-Харбор США вступили во Вторую мировую войну. Марта моментально испарилась из кубинской Финки, где они к этому времени поселились, и умчалась на фронт. Хемингуэй, страдая от одиночества, решил организовать сеть контрразведки для выявления вражеских агентов, пробравшихся на Кубу. Он сам вербовал официантов, рыбаков, грузчиков и пил в обществе своих многочисленных кошек. Написав «Колокол», он понимал, что установил себе тем самым планку, и если следующее произведение будет слабее, пойдут разговоры о том, что Хемингуэй исписался. В конце концов, измотанный физически и душевно, он приехал к Марте в Лондон, где познакомился с Мэри Уэлш, невысокой блондинкой и тоже американской журналисткой. Он шокировал ее, сразу заявив, что хочет на ней жениться… Изрядно выпив на вечеринке, он, возвращаясь в отель на машине, врезался в цистерну с водой и сильно ударился головой. Пришлось провести некоторое время в больнице. Марта пришла навестить его и, увидев забинтованную голову, громко засмеялась. Эрнест обиделся, а она набросилась на него с упреками, говоря, что «на войне так себя не ведут», и отбыла в зону боевых действий.

Эрнест тем временем решил совершить полет на английском бомбардировщике. Вероятность того, что самолет собьют, была велика, и накануне вылета писатель чувствовал себя не очень уютно. К тому же горничная случайно выбросила его талисман — камешек, подаренный ему сыном Бэмби. Суеверный писатель окончательно потерял душевное равновесие, и тогда горничная дала ему на счастье пробку от бутылки из-под шампанского. Самолет, сбросив свою порцию бомб, благополучно вернулся на аэродром, а пробку Эрнест еще долго носил в кармане, считая ее «счастливой».

В 1944 году Хемингуэй вместе с американскими частями моторазведки вошел в небольшой французский город, где с местными партизанами организовал круговую оборону. Вид оставленного немцами Парижа вызвал у него слезы: «В горле у меня запершило, потому что впереди раскинулся жемчужно-серый и как всегда прекрасный город, который я люблю больше всех городов на свете». После обороны, обосновавшись в номере «Ритца» со своими заросшими и вооруженными до зубов приятелями, которые готовы были пристрелить всякого, кто обидит их Папу, он долго и бурно праздновал победу. Вскоре в «Ритце» появилась Мэри, и они провели свою первую ночь в номере, заваленном ружьями, гранатами и пустыми бутылками, слушая, как на улице распевают «Марсельезу». В конце 1945 года, когда он развелся с Мартой, в одной бульварной газете появилась статья под названием «Колокол звонит по трем женщинам Хемингуэя».

Вернувшись в Финку, писатель совсем расклеился. Его мучили головные боли, ночные кошмары. Вообще голова была его ахиллесовой пятой. Не проходило и года, чтобы он не получал сотрясения мозга. Все из-за рисковых занятий вроде рыбалки, бокса и охоты в сочетании с привычкой к спиртному. В результате он стал хуже слышать, появилась замедленность речи. Присутствие Мэри, его ангела-хранителя, всегда действовало на него успокаивающе. «Она — просто жена, а не склочная, одержимая карьерой женщина», — говорил он. Когда Мэри забеременела, он повез ее из Гаваны на север США, чтобы показать врачу. Беременность оказалась внематочной, по дороге открылось кровотечение, и Мэри впала в кому. Врач предложил ему проститься с женой… Все, что происходило, до ужаса напоминало концовку в «Прощай, оружие!» И он решил, по собственному выражению, «изнасиловать судьбу». Он велел под свою ответственность вливать Мэри плазму. После операции, на которой он присутствовал, писатель неделю сидел возле постели жены. Мэри поправилась.

После приезда с женой в Италию он на охоте познакомился с молодой девушкой Адрианой Иванчич, которую увидел вечером в охотничьем домике. Она сидела у огня и сушила после дождя свои черные блестящие волосы, расчесывая их длинными пальцами. Эта первобытная картина заворожила писателя. Хемингуэй сломал свою расческу и отдал ей половинку. Девушка происходила из старинного далматинского рода. Последняя любовь писателя была безгрешной, их связывали только платонические отношения. Черноволосая муза положила конец творческому кризису. Ее «длинные ресницы, очень смуглая кожа», ее классическая красота вдохновили Эрнеста на написание последнего романа «За рекой, в тени деревьев». Девушке льстила любовь маститого писателя, сама же она не испытывала к нему глубоких чувств. Роман «За рекой…» во многом автобиографичен. Из творческого подъема, вызванного последней привязанностью, родилась также повесть-притча «Старик и море», лебединая песня Хемингуэя.

Мэри построила в Финке трехэтажную башню, где он мог работать в уединении. Однако работа не ладилась. Писатель часто раздражался, ругал всех и вся, ходил по барам с известной гаванской проституткой по кличке Ксенофобия. Когда к нему приехала погостить Адриана, он повез ее на побережье. Они долго в молчании смотрели на море, после чего Хемингуэй тихо сказал: «Спасибо». 4 мая 1953 года он рыбачил на «Пиларе», когда по радио сообщили, что ему присуждена Пулицеровская премия. Игрок Хемингуэй всегда стремился к победе, зато, когда одерживал ее, она переставала что-либо значить для него. Дорога может быть интереснее, чем цель, к которой по ней идешь. После триумфа он устроил себе каникулы. Они с Мэри отправились в Испанию, потом в Африку. Эрнест решил показать Мэри свои любимые зеленые холмы с высоты птичьего полета, и они наняли самолет. Самолет ударился о телеграфные провода и стал падать. Под ними были болота с крокодилами. Пилот дотянул машину до твердой земли и совершил посадку. У Мэри были сломаны несколько ребер, у Эрнеста — вывихнута рука. Вдобавок, когда они вернулись в лагерь, рядом разразился лесной пожар. Помогая его тушить, писатель споткнулся и упал в огонь. Через мгновение он уже не слышал собственного голоса, в глазах появилось двоение.

На пароходе, плывшем в Венецию, ему стало совсем плохо. Голова все время кружилась, рана на ней — последствие ожогов — гноилась, и все внутри адски болело. Однако он отправился на машине из Венеции в свою любимую Испанию. По дороге он понял, что явно переоценил свои силы.

Вернувшись в Финку, писатель по совету врачей сел на диету и стал значительно меньше пить. Он надеялся, что, поправив здоровье, снова сможет писать. Его пишущая машинка, стук которой он сравнивал с треском пулемета, молчала и пылилась. 28 октября 1954 года ему была присуждена Нобелевская премия по литературе за повесть «Старик и море». Эрнест боялся зазнаться и говорил: «Премия — это проститутка, которая может заразить дурной болезнью. Слава — сестра смерти».

Вокруг его персоны начался подлинный ажиотаж. В письмах друзьям он жалуется, что репортеры буквально вламываются в его дом. «Я чувствую себя так, словно кто-то оправился в моей личной жизни», — писал Хемингуэй, после чего на некоторое время переселился на «Пилар», где с грустью обнаружил, что вытаскивать больших марлинов ему уже не под силу. Он стал часто ссориться с Мэри, но жена считала, что гению все позволено, и относилась к его часто несправедливым обвинениям как к милому детскому лепету. К своей последней жене писатель чувствует глубокую привязанность. «Когда ее нет, наша Финка пуста, как бутылка, из которой выцедили все до капли», — писал он. В середине пятидесятых на Кубе началась революция. Как всегда писатель не обращал внимания на опасность и продолжал жить в Финке. Однажды солдаты диктатора Батисты, ворвавшись в его дом в поисках оружия, убили Блэк Дога — старого пса писателя, который предпринял героическую попытку защитить Финку. Это надолго лишило его душевного равновесия. Он не мог писать, если старый пес не лежал рядом на шкуре куду. Хемингуэй больше не чувствовал себя здесь как дома. Он любил Финку — любил, чтобы его кошки сидели на столе и у него на плечах, когда он пишет, любил загорать на крыше башни и сидеть на ступеньке, которую никогда не позволял ремонтировать, потому что сквозь нее проросли цветы. Но он знал, что должен отсюда уехать. И уехал.

Осень 1958 года он встретил в городке Кетчум на западе США. В это время в Париже, в отеле «Ритц», нашли в камере хранения два его чемодана, лежавшие там с 20-х годов. В них были книги, вырезки, блокноты, вещи, когда-то важные для писателя. Когда Хемингуэй перебирал все это, у него возникла мысль написать воспоминания о своей парижской жизни. Он пытался начать новую книгу, но у него ничего не выходило. Свое шестидесятилетие Эрнест отметил на вилле под Малагой, повеселившись вовсю. Он отстреливал пепел с сигареты, которую его друг держал в зубах, с удовольствием пробовал изысканную еду и вина, заказанные Мэри. Потом, когда ракета во время фейерверка упала на пальму и приехали пожарные, Эрнест с друзьями напоили их и стали ездить вокруг виллы на пожарной машине с сиреной. Осенью 1960 года у него сильно упало зрение. Он боялся спать из-за ночных кошмаров. По возвращении в Кетчум появились и другие тревожные симптомы болезни. Он уверял всех, что за ним следят агенты ФБР, что полиция хочет его арестовать. Однажды он пришел в сильное беспокойство, потому что решил, что разорен. Мэри, желая его успокоить, позвонила в банк в Нью-Йорке, чтобы убедить его в том, что его счет полон. Однако навязчивая мысль о финансовом крахе его не покидала. Хемингуэй не желал признавать себя душевно нездоровым и обращаться к психиатру. Он считал это проявлением слабости. Он думал, что только он сам может себе помочь. Наконец Мэри уговорила его лечь в клинику Мэйо в Рочестере, под предлогом лечения гипертонии, которой он давно страдал. Весь город состоял из всемирно известной больницы и многочисленных гостиниц вокруг, где жили родные и близкие пациентов. Мэри сняла комнату в отеле и каждый день навещала мужа. Писатель иронизировал, что он живет в клинике под чужой фамилией Lord — Господь. Однако вскоре газетчики узнали о том, что Папа Хемингуэй не на шутку болен. Между тем его состояние не улучшалось, и врачи решили, что домашняя обстановка пойдет ему на пользу. В Кетчуме он пытался продолжить работу над книгой парижских воспоминаний, но ничего не мог из себя выжать. «Это потрясающая книга, я знаю, как все должно быть, но у меня ничего не получается». Он обвинял врачей и Мэри в том, что они загубили его талант, говорил, что предпочитает быть психом и уметь писать, чем быть как все. Когда от него потребовалось написать предисловие из нескольких строчек для публикации одной старой книги, он тщетно пытался связать слова в предложения, плакал… и, в конце концов, через две недели с помощью Мэри сочинил нужный текст.

В Хемингуэе всегда жили два человека: один внимательный и дисциплинированный творец, не встающий из-за машинки, пока не напишет нужное количество слов, и другой — охотник и рыболов без страха и упрека, который восторгался пойманной меч-рыбой больше, чем первый — опубликованным романом или полученной премией. Но один не мог жить без другого. Второй не мог спокойно стрелять куропаток, если первый не был полон замыслов о грядущих книгах. Когда умер писатель-Хемингуэй, жизнь Хемингуэя-супермена потеряла всякий смысл. Однажды Мэри застала мужа заряжающим ружье. Она пыталась отвлечь его, попросив прочитать ей предсмертную записку, которую он написал. Он объяснил, что все свое состояние оставляет ей. Пришедший врач и друг Эрнеста забрал у него ружье. В тот же день его повезли обратно в Мэйо. Когда все сели в машину, он заявил, что забыл кое-какие вещи и пошел в дом, где снова попытался застрелиться. Желание умереть было в нем таким же сильным, как раньше — желание жить. Как и в прошлый раз, в Мэйо его лечили сеансами электрошока. После этих болезненных процедур ему снова стало лучше. Когда лечение закончилось, они с Мэри вернулись в Кетчум. Первый вечер дома прошел спокойно, Эрнест казался спокойным и довольным. Утром 2 июля 1961 года, когда все еще спали, Хемингуэй отпер кладовку, куда Мэри спрятала ружья, и взял свою любимую двустволку.

Что такое смерть?..

Он почувствовал себя очень усталым и решил, что обязательно отдохнет там, за рекой, в тени деревьев. Он умер почти сразу и потом увидел яркий дневной свет и почувствовал запах моря. Пол под ногами покачивался в такт волнам, и он понял, что стоит на палубе. Он был на «Пиларе». Яхта была готова к отплытию. Он подошел к штурвалу и вдруг увидел на причале их всех. Он увидел коротко остриженную, похожую на мальчика Брет, а потом Кэт Баркли. А рядом — смугло-золотистая белозубая Мария. И Агнес была там, в белом фартуке медсестры и с книгой в руке. И старик Сантьяго с мачтой на плече. И Хэш в красной домашней тапке на левой ноге. «Как хорошо… — подумал он, — они все пришли проводить меня». Он завел мотор. Море лежало перед ним — ласковое, теплое, как любимая женщина. Причал скрылся из глаз. «Как это легко — когда тебя победили. Я и не знал, что это так легко…» — подумал писатель. Он уходил все дальше, прислушиваясь к вечному дыханию моря.

Наталья Клевалина