"Ранчо “Кобыла потерялась”" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)Глава 6Проснулся он значительно позже обычного. Спал тяжело и беспокойно: временами его озаряла неясная прозорливость, он видел себя валяющимся на кровати в нездоровом поту; в кошмарах его преследовало ощущение сна, но стоило ему только выбраться из глубин кошмара, как он неотвратимо погружался все в тот же липкий сон, хотя знал, что в конце его ждет что-то неприятное, и он все время откладывал срок платежа на потом. Раньше чем открыть глаза, он ясно осознал несколько вещей. Прежде всего, что с кухни тянуло запахом яичницы на сале. А это значило, что сегодня воскресенье и восемь часов утра. Эта традиция восходила еще к временам их детства: несмотря на то, что брат предпочитал мясо с кровью, Матильда настояла на том, чтобы по воскресеньям не нарушалась традиция, сложившаяся еще в Фарм Пойнт, когда на завтрак подавалась яичница и обязательный апельсиновый джем — он был тогда дорог, его берегли, но выдавали детям по ложке в воскресенье. Кэли Джон должен был уже давно подняться и верхом объехать ранчо вместе с Юнзалесом, как он обычно делал по утрам в воскресенье. Ему не надо было также открывать глаза, чтобы удостоверяться: идет дождь. До его слуха доносились грозовые раскаты. Моросило. Он знал также, что гору было едва видно, а особенный воздух, его ни с чем не сравнимая свежесть, говорили ему, что наконец началась зима. Вот так вдруг — зима. И почтя постоянные, с редкими исключениями, прекрасные солнечные дни. Зима, а в полдень — теплынь. И Матильда поспешит выложить на кровати дополнительные шерстяные одеяла, которые несколько дней будут пахнуть нафталином, и китаец зажжет котел. Он слышал, как ходит по комнате сестра, и решил начать одеваться, тщательно подбирая вещи, поскольку чувствовал себя еще не совсем уверенно. В памяти всплывали какие-то обрывки вчерашнего вечера, даже не обрывки, а клубы сигарного дыма, и все происшедшее накануне показалось каким-то грязным; ему было стыдно за то, что он говорил, за это мгновенное доверие к Борису, с которым его никогда не связывала искренняя дружба. Выглядел он, как всегда, свежо, и взгляд мутным не был. Он выдержал испытание — это в его-то возрасте — и гордился этим. Нужно было вести себя как ни в чем не бывало, самым естественным образом войти в общую гостиную, поцеловать в лоб сестру и усесться на свое место. Он справился с этим почти безукоризненно, с такой естественностью, что Матильде пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. В соседней комнате Пиа мучилась с воскресным туалетом: она надевала туфли, на что решалась только раз в неделю, и ее стенания как раз донеслись до них из-за стенки. Матильда сидела напротив брата. Они завтракали. Из-за дождя и зимней свежести в комнате стало по-семейному уютно. Иногда зимними вечерами Матильда — это в свои-то семьдесят три года — предлагала: — Поиграем в Фарм Пойнт? И разжигала камин, где лежали поленья, хотя в доме было паровое отопление. — Зима, Джон… — тихонько говорила она. — Зима, — как строку псалма, эхом повторял он. Ему хотелось поговорить с ней, но не находилось слов. Уж не собирался ли он все ей рассказать? Но разве Пегги, которой он так доверял, не предала его? Нет, Матильда его не предаст. Она не была с ним согласна, и это было ему прекрасно известно. Возможно, она осторожно попытается высказать ему свои возражения. Во всяком случае, появится хоть кто-то, с кем он сможет спокойно обсудить случившееся. — Послушай, сестра… Он произнес эти слова именно в тог момент, когда она вставала со стула. Ей надо было еще вымыть посуду, одеться, а на это по воскресеньям уходило достаточно времени. Он поправился: — Не сейчас… Когда вернемся… В запасе у них было сколько угодно времени, целый день, потому что набухшее небо не оставляло сомнений, что дождь продлится до вечера, а что им еще делать, как не коротать друг с другом остаток дня. — Как хочешь, Джон… Несколькими часами позже, несколькими раньше, правда ведь? Один-единственный упрек. Привычно забрякали чашки и тарелки. Он поднялся вытереть посуду — иногда он делал это, и она тактично сдержала улыбку. Гонзалес и Майлз Дженкинс тоже должны были принарядиться. На мгновение, из-за дождя, он задался вопросом, не сесть ли им всем в машину, но не отважился предложить, потому что сегодня это выглядело бы нарушением привычек, традиций, которые стали почти священными. Китаец пригнал полностью запряженную повозку с поднятым верхом, по которому растекались дождевые капли. Матильда, вся в черном с головы до ног, в черных шерстяных перчатках, воспользовалась зонтом, чтобы добраться до своего места, Пиа бегом устремилась на свое, Забилась в глубь повозки за сиденья, как звереныш. Джон взял в руки вожжи. В том, как они отъезжали от старого дома в этой повозке на очень высоких колесах, служившей им уже не один десяток лет, было что-то ободряющее, а вернее — успокаивающее. Вскоре Ганзалес и Майлз Дженкинс вскочили на лошадей, и как раз тогда, когда повозка выехала на большую дорогу, рядом с ней равномерно застучали копыта их лошадей, пущенных в галоп. Копыта вязли. Поперек дороги — широкие лужи. Спины животных блестели от пота. В определенном месте всегда становился слышен колокол. И они его услышали — свидание состоялось. Все встречались у испанки, на Джейн-Стейшн, где распрягались лошади, Гонзалес и Майлз Дженкинс оставили тут своих животных. Церковь была совсем рядом, маленькая и белая, чистенькая, как на картинке, темные силуэты направлялись к главному входу. Одни выходили из ближайших домов, другие, такие, как они, приезжали издалека. Поляки, например, прибыли не на старом «Форде», куда не вмещалось все семейство, а в грузовике, который подбрасывало на дороге, как корабль при килевой качке. Были они не протестантами, а католиками. Но поскольку их церкви рядом не было — ехать пришлось до самого Тусона, — они попросту ходили к протестантской службе. Да разве они одни? Пришли почти все. Даже те, кто неделю напролет поминал дьявола. Все с одинаковым убеждением распевали гимны, а Кэли Джон имел обыкновение петь таким голосом, что слышно было только его. Пошел ли этим воскресным утром в церковь Энди Спенсер? Стены были белыми. Светлые деревянные скамьи, которые недавно вновь покрыли лаком, все еще пахли смолой. Пастор был молод и походил на спортсмена. Хорошо! Очень скоро Джон все скажет Матильде, покажет ей документы, спросит совета. Даже если она не даст ему добрых советов, он избавится от тяжести, которая начинала уже давить ему на грудь, и так сильно, что он позволил себе напиться. Если быть честным до конца, то Кэли Джон признавал, что, не повстречай он даже Бориса, выпил бы все равно больше, чем нужно, — настолько поведение Пегги Клам выбило его из колеи. Проповедь была очень хороша. Они всегда бывали очень хороши. Пастор не был каким-нибудь интеллектуалом из Бостона или другого большого города; ему, сыну фермера со Среднего Запада, не составляло труда понять здешних людей. Оставалось исполнить несколько ритуальных актов: например, выходя из церкви, пожать кое-кому руку. Джон всегда немного задерживался, давая Матильде время поболтать с тремя-четырьмя пожилыми женщинами. Насколько у нее хватало средств, она помогала некоторым бедным семьям. Среди них были и дети, которым она раздавала связанные ею носки и сшитую самой одежонку, поэтому по утрам в воскресенье она всегда везла с собой пакетики. Гонзалес, как было заведено, проводил остаток дня у своих соотечественников, которые жили в двух милях от церкви, а Майлз Дженкинс верхом отправился Бог знает куда. Дождь шел по-прежнему, только стал чуть крупнее. Гроза гуляла туда-сюда между горами, которые, казалось, отсылали ее друг к другу и по очереди скрывались за тучами. Сейчас гроза бушевала над Тусоном, но когда нужно, она будет тут как тут. — Ты выглядишь спокойнее, Джон… В повозке они находились вдвоем. Пиа, пристроившаяся за ними, была не более чем верной собачонкой. Ехали они по знакомой дороге. — Я и не волновался… — Не совсем так… Тебя что-то тревожит? — Нет… Она прекрасно знает, что это у него пройдет, что один он не сможет долго оставаться. Это ее обидело, совсем немного, но в то же самое время доверие брата ее успокоило. — Кажется, кто-то приехал… Она взглянула на дорогу перед лошадьми. После потопа, начавшегося на рассвете, на дороге, через которую лились настоящие потоки, не могло остаться никаких вчерашних следов. Тем не менее кое-где можно было различить следы автомобильных шин. — Думаешь, Чайна Кинг умеет водить машину? — спросил Кэли Джон — он тоже увидел отпечатки шин. И тут же первый пожал плечами. Трудно было представить себе старика китайца, усевшегося в желтую машину, чтобы покататься по дорогам. — Нас кто-то ждет дома… Он хлестнул лошадей. Сердце у него сжалось. Он спрашивал себя, не вернулся ли Энди Спенсер и не окажутся ли они неожиданно лицом к лицу. Он не мог принять какой следовало вид, не знал, какие произнести слова. А если это Пегги Клам? Она была на такое способна. Она, наверное, сожалела о своем вчерашнем поведении. Вместо того чтобы позвонить и пригласить его зайти, побеспокоилась сама, вот и все. Эта перспектива была самой приятной. Матильда плохо знала Пегги. Когда-то, будучи молоденькой девушкой, она навещала ее, но с тех пор сестра почти перестала ездить в Тусон, а Пегги никогда к ним не заглядывала. Несколькими неделями раньше, правда, Пегги заметила: — Нужно мне все-таки съездить посмотреть, как ты устроил свой дом… Ну конечно! Это Пегги. И тогда день удался, действительно удался, потому что Пегги обязательно раскроет тайны. Он исподтишка взглянул на сестру, пожалел о несколько смешной шляпке, которую та упорно продолжала носить, — шляпка эта сильно старила ее, и по воскресеньям она из-за нее выглядела значительно старше, чем когда занималась хозяйством в своем фартуке. — Это Пегги… — заявил он. Матильда промолчала. Только после долгой паузы прошептала: — Она знает, где ключ? Китаец проводил воскресенья у себя в комнате часто с другим китайцем, который приходил к нему, и они вели бесконечную игру в кости. В этот день Чайна Кинг был свободен от забот по дому. — Нет, не знает… Всегда, когда дом оставался пустым, последний, кто выходил, засовывал ключ в щель в стене, справа от заднего окна. — Никого… Они подъезжали к дому, а никакой машины видно не было. — Может, она объехала постройки? Лошади не могли двигаться быстрее. Это не машина, где достаточно нажать на акселератор. За домом тоже было пусто, но следы шин виднелись весьма отчетливо. Можно было даже проследить на влажной почве, как машина разворачивалась, прежде чем выехать. — Она не знала, что мы вернемся. Китаец так и не вышел. Он позвал его, крикнув что было сил в сторону хозяйственных построек: — Чайна Кинг! Чайна Кинг! Видишь. По воскресеньям он глохнет. Жаль! Не знаю, не должен ли я ей позвонить, на всякий случай, как только она доедет до Тусона. Мы разминулись… Матильда машинально шарила в щели — она и перчатку сняла, чтобы ее не запачкать, — но ключа там не было. Кэли уже начал распрягать коней. — Джон… посмотри… Она указала ему на дверь, не на ту, через которую проходили гости, а на заднюю, которой пользовались они сами. — Ну и что? — спросил он, посмотрев на дверь. — Ключ… Я его не оставляла в двери… Ключ торчал в замке. — Ты уверена, что сунула его в щель? — Совершенно. Она была так взволнованна, что не решалась открыть дверь. Он подошел, размашисто шагая, резко толкнул дверь. — Кто-то приходил, Джон… Черт возьми! Дверь его комнаты была широко распахнута. Он не закрыл ее на ключ, когда уезжал. Раз он решил сказать все сестре по возвращении, отпала необходимость прятать от нее бумаги, да и дом в любом случае будет закрыт. Итак, зеленого баула больше в комнате не было. Его протащили по полу, на котором остались царапины, потом по каменным плитам общей гостиной. Его должны были открывать, рыться в нем, потому что из него выпало несколько бумаг, среди которых фотография Блондинки Мери, программка «Клетки для попугаев» и страничка дневника, где были карандашом нацарапаны какие-то цифры. Пиа проскользнула в дом. Матильда, чтобы прийти в себя, налила себе немного еще не остывшего кофе. Кэли Джон направился к маленькому секретеру, который стоял в углу его комнаты, около окна. Это была единственная вещь, закрывавшаяся на ключ, а ключ от секретера был у него в кармане. Он открывал его утром. С тех пор как он привез письмо от фотографа, там находился оригинал, и прежде чем уехать в церковь, он положил туда и фотографию, от которой раздувался его бумажник. Теперь секретер был открыт с помощью какого-то инструмента. Открыт он был чисто, с минимумом повреждений. Только царапинка на кедровом дереве, около замочной скважины. Оба документа — оригинал и копия — исчезли. А вот сотня долларов по-прежнему лежала в маленьком ящичке слева. Вопреки всякому здравому смыслу, на поиски Чайна Кинга ушел целый час. Матильда же в это время готовила завтрак, вздрагивая от каждого шороха. Чайна Кинга в комнате не было. Вещи развешаны на плечиках: китаец был очень аккуратен. Постель не застелена. Все было в точности так, как всегда по утрам в воскресенье. Казалось, Чайна Кинг вышел всего на несколько минут, может, пошел за банкой консервов в кладовку, которую называли «столовой», потому что там хранилась провизия. Все лошади были на месте. Желтая машина тоже. Что Чайна Кинг пошел пешком по плохо проходимой тропке к большой дороге, вызывало большие сомнения. Кэли Джона начала мучить тоска. Что если его слугу убили? А тело спрятали где-нибудь в соломе или сене? Несколько нетвердо держась на ногах из-за вчерашней попойки, он вилами переворошил и сено, и солому, но ничего не нашел. Тогда, чтобы осмотреть ранчо, он сел на лошадь и наугад несколько раз объехал его, зовя китайца по имени. Вернулся он раздосадованный, ничего не обнаружив. Толкнул дверь в кухню. — Не знаю, что с ним приключилось… Если бы он отправился повидаться с друзьями, то взял бы лошадь… Я спрашиваю… Он замолк из-за Пиа, перед которой ему не хотелось рисовать мрачные картины. — Вещи у него в комнате? — Все развешано. — А дорожный чемоданчик? Об этом он не подумал. О чемоданчике Чайна Кинга, которым китаец очень дорожил, вспомнила Матильда. У китайца была старомодная дорожная сумка, и в эту сумку ни всегда закрывал чемоданчик современного фасона такие продают в любой аптеке, — к которому, казалось, питал особую привязанность. Джон вернулся в комнату, открыл дорожную сумку — замки были закрыты на ключ, который валялся на полу. В сумке были старые сапоги, белье, кинжал с ручкой из слоновой кости, фаянсовые статуэтки, выигранные на ярмарках. Чемоданчика там не было. — Понимаешь, Джон, никому не нужно было красть вместе с чемоданчиком китайца твои бумаги. По крайней мере я так предполагаю, потому что ты мне еще ничего не сказал… — Сейчас скажу… — Я уверена, что Чайна Кинг уехал по собственной воле. — Он живет с нами уже пятнадцать лет. Я знал его отца в Санбурне… С завтраком справились быстрее, чем обычно. Пиа отправилась спать. Когда отец, который работал более чем в десяти милях отсюда на ранчо, не приезжал навестить ее, самой большой радостью для Пиа было проспать всю вторую половину дня. Матильда вымыла посуду, и брат помог ей еще раз. Он предпочел бы помолчать, когда они мирно и спокойно уселись один напротив другого. Зажег сигару, потребовал чаю. Он даже попросил Матильду, как обычно, заняться вязанием, для того чтобы все было как принято дома в зимние вечера. — Это Пегги Клам заставила меня купить на распродаже на мебельном складе зеленый баул, который ты видела. Принадлежал он Роналду Фелпсу… — начал Кэли Джон. Затем он рассказал о документе, который там обнаружил. Он мог пересказать текст наизусть, так как читал и перечитывал его достаточное количество раз. — Понимаешь, это Г., или Э., или Р., а может быть, Б… Он честно рассказал все, спокойным, слегка глухим голосом; временами у него закрывались глаза от дремоты, которой он стыдился, потому что причина ее ему была слишком хорошо известна. — Я не хотел тебе об этом… говорить, потому что ты всегда защищала Энди… Поехал в Санбурн… Расспросил людей… Сделал кое-какие открытия… Например, узнал, что даже в твое время… Когда в доме говорили «во времена Матильды», это означало, что речь шла о тех годах, когда они обосновались на ранчо. Матильда с ними в Санбурн не приехала. Родители ей не разрешили. Или в то время в Фарм Пойнт ее еще что-то задерживало? Они никогда об этом не говорили между собой, но в жизни у сестры была несчастная любовь. И это был не Энди Спенсер, о ком ей, может быть, и случалось временами мечтать, во всерьез никогда. Она приехала к ним обоим. И именно она случайно дала имя ранчо, потеряв свою первую кобылу. «Во времена Матильды», именно так. Это были именно те времена, когда они жили втроем и девушка окружала обоих мальчиков, как она говорила, одинаковыми заботами, испытывая и к одному и к другому почти одинаковое чувство, одинаковую братскую любовь. — Я узнал, — говорил он, — что даже в твои времена он частенько ездил туда играть, и играл по-крупному… Она искоса рассматривала его, желая удостовериться, что с ним, наконец, можно говорить откровенно, и тогда, к изумлению своего брата, тихо произнесла: — Я это знала… — Как это — знала? Давно? — Всегда, потому что он мне об этом говорил… Не гордился, конечно нет… Послушай! Он был немного похож на тебя, каким ты сегодня утром появился из своей комнаты… Хорохорился, чтобы скрыть раскаяние… Когда он был таким, я спрашивала: «Сколько? « — Почему ты никогда не говорила мне об этом? — А зачем? Он не рассердился. Он удивленно и восхищенно смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Ему вдруг показалось, что он ничего не знает, что он прожил жизнь, не зная ничего, что происходило вокруг него, что Пегги Клам, совсем как Матильда, обращалась с ним как с ребенком, говоря ему только то, что считала нужным сообщить. — Ты давала ему деньги в долг? Об этом уж он догадался сам, с некоторой гордостью. — Мне приходилось это делать, и даже хозяйственные деньги… Ему пришло в голову другое, и он встал, обошел комнату, еле сдерживая нетерпение. — Не понимаю, Матильда, что нужно предпринять по поводу китайца. Если его убили… — Его наверняка не убили… — Почему? — Не знаю. Мне так кажется. Я всегда доверяю своим чувствам… — И про Энди Спенсера тоже! — не удержался он. — Мы сейчас поговорим об Энди Спенсере… А с китайцем… ну что бы ты хотел предпринять? Предупредить шерифа, полицию штата или даже федеральную полицию? Для того чтобы всюду — на дорогах Аризоны, в деревеньках, на ранчо и в городах принялись бы искать старика китайца? А если его найдут и он ответит, что хватит с него ранчо «Кобыла потерялась» и что он уехал по собственной воле? — Не взяв с собой вещей? — Но с дорожным чемоданчиком… — Если, конечно, именно он его взял… Кстати, а почему он уехал? — Может быть, его увезли… — Силой? — Не обязательно. Я думала об этом, пока ты искал китайца, где его наверняка нет… Представь себе, что кто-то приехал за твоими бумагами… Этот кто-то знает нас, знает наши привычки… Кто-то, кто знает, что мы все вместе ездим к одиннадцатичасовой проповеди… — А ключ! — победно воскликнул он. Еще одна из того же ряда мелочей, что и чашки. В доме уничтожили всякий намек на пребывание туг Спенсера и сохранили этот тайник для ключа. — Думаешь, о нем знал только он? У нас были ковбои и до Гопзалеса с Чайна Кингом. Когда-то у нас был и управляющий. Ну и что, ключ… Кто-то приехал. О китайце не подумал… Тот, наверное, удивился, увидев перед распахнутой дверью дома машину. Подошел. От него мы могли бы узнать, кто украл бумаги. Вот его и увезли… — Ну так я и сказал: силой! — Хочешь завтра прочесть эту историю в газетах, Джон? Почему силой? Разве Чайна Кинг не пойдет все равно за кем за какую-нибудь сотню долларов? Он не любил, когда ему говорили подобные вещи, потому что убаюкивал себя иллюзией, что люди работали на него из любви. Он загасил сигару, имевшую отвратительный вкус, сходил за трубкой, которую курил редко и которая стала почти реликвией, потому что сохранилась еще со времен Санбурна. Первый раз за год окна были закрыты, и стена дождя снова обрушилась на них. Холодно не было, но пришлось зажечь камин, чтобы смотреть, как трещат поленья. — Это Энди, — вдруг решил он. Он дважды или трижды повторил: — Энди! Энди! У меня есть доказательство… Он ожидал, что сестра начнет протестовать, но она продолжала мирно вязать. — Вот послушай… Существует две копии документа… Согласна? Во-первых, сам документ, потом, две фотографии… Здесь была только одна… Вторая — у Энди. Представь теперь, что тот, кого уличает этот документ, не Энди. Видишь, я честен… Все равно кто; кто-то, кого мы не знаем или на кого мы не думаем… Итак! Он неминуемо знает, что у меня оба эти документа, оригинал и копия, — вот почему он потрудился приехать во время службы, украсть и увести с собой Чайна Кинга, чтобы не оставлять свидетеля. Он был возбужден: уверенный в непреложности и вескости своих рассуждений, он уже с некоторым снисхождением поглядывал на сестру. — Если ему все это известно, он знает и то, что у Энди есть копия. И в этом случае ему совершенно незачем красть документы у меня, потому что есть еще кое-кто, кто может выдвинуть против него обвинения… Поняла? — Поняла. — Она и бровью не повела, не желая возражать. — Если же это все-таки Энди некогда заплатил Ромеро, он уничтожает все улики против себя, когда крадет документы, поскольку третий экземпляр уже находится у него в руках. Я не утверждаю, что он приехал сам. Я охотно буду утверждать обратное. Раньше он тоже сам не действовал, а отправился в Санбурн нанять метиса… — Вот видишь… — Что — вот видишь? — Что ты заранее уверен: это он! Ты всегда так думал… Ты так крепко вбил себе в голову эту мысль, что я никогда не пыталась переубедить тебя… Я говорила себе, что настанет день, когда ты станешь разумнее. Я вижу, как ты попусту мучаешь себя. — Послушай, Матильда… — Дай я докончу. Они забыли о возрасте — Джон о своих шестидесяти восьми и Матильда о своих семидесяти трех. Они переругивались — брат стоял, а сестра продолжала сидеть, но уже не так покорно. — Дай мне закончить. Ты с первого дня был уверен, что это Энди организовал, чтобы в тебя стреляли… — Нет, потом… Из-за дат. — Из-за его женитьбы? — А шахта? Ты забываешь про шахту! Ты также забываешь, что только он знал, что я буду возвращаться по тропе койотов. Она пожала плечами. В день засады погода и правда была такая же, как сегодня. Кэли Джон прошел к окну. — Я был тут, уже сидел на лошади… Поблизости не было ни ковбоев, никого не было. Я сказал ему… — Вот именно. Повтори точно, что ты сказал… — «Я буду возвращаться по тропе койотов и по дороге снова поставлю загородку… « — Все? — Все. — И из-за этого ты осуждаешь человека? — Есть даты… — Послушай, Джон… Тебя тогда целый день не было дома. Ну так вот, за один день может произойти много всякого. Это было пятнадцатое августа, я тоже кое-что помню, а в это время на ранчо не так много работы. Предположи, что в определенный момент один из ковбоев говорит Энди: «Пойду поставлю загородку на тропе койотов». Кэли Джон покраснел. Ему никогда в голову не приходил такой вариант. Он взмахнул рукой, приказывая сестре замолчать. — Что бы ты ответил? Что мог ответить Энди? «Не стоит беспокоиться… Кэли Джон будет там возвращаться сегодня вечером и сам займется этим». Таким образом, кто угодно на ранчо через час после твоего отъезда мог знать, что ты вечером возвращаешься там, где всегда. Все еще не желая сдаваться, он возразил: — У нас тогда не было телефона… — А кто тебе сказал, что у Ромеро не было приятелей среди наших людей? Кто тебе сказал, что они не должны были где-нибудь встретиться? — А ключ? Он перепрыгнул через тридцать восемь лет, через точку опоры волнение все больше и больше охватывало его. — Может быть, на днях ты найдешь такое же простое объяснение, как и с тропинкой… Прошу, выслушай теперь меня. Признайся, что я не так часто говорю, а противоречу и тем более. Ты захотел смотреть на Энди как на врага, на своего личного врага. — Не только моего… — Знаю. Есть еще Пегги Клам, но это несерьезно. Не будь Энди, она бы придумала кого-нибудь другого. Она бы возненавидела любого зятя. — Есть и другие… — Потому что так принято — упрекать тех, кто преуспевает и забирает себе слишком много власти. У такого человека находятся любые недостатки. Говорили, что он эгоист, что он суров, стыда не имеет… — Спроси у Бориса… Он не хотел сдаваться, однако понимал: возражения его будут недостаточны. — Ты уверил себя также в том, что во всех трудностях, с которыми ты сталкивался, виноват Энди… Когда однажды украли у тебя тридцать быков, чтобы перегнать их в Мексику, ты допустил, что, вполне возможно, заплатил им Энди Спенсер. — Я никогда такого не говорил. — Ты и другого тоже не говорил. А сейчас я тебе покажу кое-что, что докажет тебе, что Энди никогда не переставал нами интересоваться… Она решительно встала, прошла к себе в комнату, ему было видно, как она там встала на стул, чтобы взять какой-то предмет, спрятанный за старым шкафом. Это была совершенно обыкновенная шкатулка для драгоценностей с потертыми углами. Она выбрала малюсенький ключ на цепочке, которая всегда висела у нее на груди под платьем. Брат, нахмурившись, следил за ее движениями. — Что это? — Увидишь… Это были драгоценности — такие драгоценности могли быть в любой старой семье — некоторые, например, были у их матери. Этих только было значительно больше. Шкатулка была почти полна. Часы в корпусе из синей эмали, медальон, броши, кулоны. Ни одна из этих вещей не стоила очень дорого, но каждая была ценна сама по себе, по изяществу и скромности. — Их тридцать семь, — просто сказала Матильда. Он подумал, что понял, взглянув на нее с таким изумлением, что на этот раз она не смогла не рассмеяться. — Кричи, ругайся, сжимай зубы, дорогой мой Джон, но их ровно тридцать семь, и в следующем месяце я жду тридцать восьмую. Потому что в ноябре был ее день рождения. — Каждый год Энди отправлял мне маленькую коробочку и каждый год, с тех пор как покинул ранчо, он сопровождает ее одними и теми же словами: «С дружескими чувствами». — Ты из-за этого его защищаешь? — Я никогда его не защищала, как никогда на него и не нападала. Я уважала твое мнение… И потом, хочешь, я скажу тебе все, что думаю? Наступил момент, когда ты был бы несчастен, окажись, что ненавидеть его больше не за что. — Неправда. Он побагровел. Он чуть не ударил кулаком по столу. — Когда я думаю, что ты получала подарки от этого… этого… — Сядь, Джон… Я знаю не больше тебя. Я ничего не утверждаю. Я старая женщина, и я почти ни с кем не вижусь. Однако что-то мне говорит, что человек, который в течение тридцати семи лет не прекращает посылать своей старой подруге маленькие подарки, не тот человек, не может быть таким человеком, кто заплатил метису за то, чтобы тот убил ее брата. — Письмо… — Я только что ошиблась, говоря, что ничего не знаю. Есть одна деталь, которую, я думаю, знаю и которую ты, наверное, не знаешь. Это имя адресата письма. Ведь существует тот, кто его получил. Малыш Гарри писал письмо не как упражнение в стиле. Этот кто-то знал про засаду и ничего не сделал, чтобы предупредить… — Кто это? — Роналд Фелпс. Бог мой! Как это было просто! Три дня назад Кэли Джон узнал, что Малыш Гарри не был настоящим владельцем «Санбурн-паласа» и других салунов. Он тщетно искал имя этого человека. Он спрашивал себя, как документ попал в руки англичанина. — Откуда ты знаешь? — Потому что Энди знал это. Ему случалось подписывать чеки, чтобы заплатить игорные долги. Его чуть не начали преследовать, и он дошел до конца цепочки, он вышел на Фелпса за Малышом Гарри. Именно Фелпс привез того сюда, и не из Сан-Франциско; а из Нью-Йорка. Деньги, которые он зарабатывал, работая на геологические компании, Роналд Фелпс вкладывал в игорные дома; Таким образом он должен был сколотить приличное состояние… Деньги эти он даже не клал в банк, а хранил дома. Это был одинокий скупец, понимаешь. Программки, фотографии, старые бумаги, напоминавшие о героической эпохе Санбурна, — все это теперь объяснялось. — А другой? Это Г., или Э., или Р… — Не знаю я, Джои… — Вообще-то это ничего не меняет. К нему вернулась его кротость. Время от времени он поглядывал на сестру, и в глазах у него было смирение вперемежку с невольным восхищением. Потом он встряхнулся, недовольный, что позволил себе такое. — Кто-то заплатил Ромеро… — Возможно… — Точно? И кто-то приехал ко мне выкрасть документы и увез с собой баул, опасаясь, не было бы там еще чего-нибудь компрометирующего. Этот кто-то силой или со взаимного согласия похитил китайца. Уверяю тебя, Матильда, что бы ты ни говорила… Она подняла глаза, и он не закончил фразы. — Во всяком случае, — пробурчал он, — драгоценности еще не доказательство, и… и… — Пора чай пить. Садись. Жаркое будешь? С неба по-прежнему лило: в городе люди шлепали по грязи, ожидая своей очереди у дверей кино. Другие же в огромных домах снобской дыры бесшумно вышагивали туда и сюда по своим толстым коврам, беспокоясь о завтрашнем дне. — Малыш Гарри написал англичанину, чтобы ввести его в курс дела. А это значит, что Роналд Феяпе не знал. Таким образом, он — не сообщник. Он просто никак не отреагировал. То есть… — Успокойся, Джон. Послушай, выпей сначала чаю. Чай был теплый и сладкий, гренки имели вкус воскресенья в кругу семьи. Кэли Джон снова набил трубку и уселся в кресло. Какое-то время он прислушивался к пощелкиванию спиц, потом задремал и вскоре уже спал глубоким сном, радея и проснулся в совершенном удивлении только тогда, когда стемнело. Он ничего не видел вокруг себя. Позвал: — Матильда! Она не стала зажигать свет, боясь разбудить его, и сидела в темном углу. Щелкнул диск телефонного аппарата. Он спросил: — Кто звонил? Она с удивлением взглянула на него. — Кто-то звонил ведь? Или это ты просила коммутатор? — Не кажется ли тебе, что ты бредишь? — улыбнувшись, спросила она, надевая фартук, чтобы готовить обед. Возможно. Тем не менее у него сохранилось чувство, что звонил телефон, во всяком случае, трубка снималась и приглушенно звучал голос сестры. — Что будешь есть? Она пошла будить Пиа, которая спала свернувшись калачиком, зажав в руке одну ногу, натертую выходными туфлями. |
|
|