"Сват" - читать интересную книгу автора (Барченко Александр Васильевич)

Александр БАРЧЕНКОСВАТ

I

Я не сразу узнал про объявление войны.

Верный привычке, с первыми тёплыми днями весны бежал подальше от разноголосого писка столичной толпы, от скрежета трамваев, от облаков чёрного дыма, тяжело придавивших город, — я в то лето забрался в самую глушь Повенецкого уезда, вёрст за шестьдесят от Сумского тракта, далеко в сторону от кипевших в то время изысканий для Беломорской железнодорожной ветки.

Янки Марка Твена, волею чуда и автора, проснулся при дворе легендарного короля Артура.

Обитатели Средней, культурной полосы России, с её частушками и двухрядной гармонью, знают далеко не всё, что за двести пятьдесят вёрст от столицы — стоит на какую-нибудь полсотню, если не меньше, вёрст сбиться с железнодорожного либо почтового тракта — и тотчас «проснёшься» лет за двести — триста назад.

Хвойный девственный лес обступил гранитные лбы. К ним прилипли бревенчатые терема. Двадцатиглавые деревянные церкви зажигают своими крестами в чаще путеводные звезды. Большеглазые строгие красавицы в старорусских костюмах, вожеватые, тихие, встречают и потчуют путника с поясными поклонами: «Пожалуй-ко, богоданный гость…»

Живы здесь ещё старые песни, былины и сказки. Живы предания о том, как обижали лесных и озёрных людей в Смутное время «панки» и литовские люди. Как жгли себя сами в деревянных церквах, вместе с паствой, столпы «древнего благочестия», уходя «на небо» от царского гнева. И совсем ещё свежи не легенды, а воспоминания о славном преобразователе родины нашей, Петре Великом, для олончанина и помора просто — «осударь» — без имени.

В захолустных углах, среди «несосветимых» топей и зыбунов, где деревушка от деревушки за сорок вёрст, где селения связаны пешеходными тропинками среди скал и болот, где хозяин — медведь и ядовитая страшная «комариная сила», что в полдень кроет стену промысловой избушки живым плотным войлоком — тронешь, так пятерня и останется; повсюду не диковинка встретить в убогой божнице, рядом с иконой, позолоченную серебряную чарочку старинной работы — её не уступит хозяин, какая бы нужда ни подошла, ни за какие деньги.

Прадеду дарена, дескать, та чарка самим «осударем» в стародавние годы, когда неугомонный державный плотник врубался в чащу обонежских лесов, вызывая к жизни рлубоко погребённые богатства и силы глухого края.

И до сих пор среди дикого леса, далеко от жилья, не диковинка наткнуться на догнивающие в трясине брёвна гати, в старину выдерживавшей огромную тяжесть. В кучах щебня и мусора опытный глаз сразу узнаёт остатки разведочных шахт и плавильных печей. И легко до сих пор на щетинистом горизонте лесов румяной зарёй различить впадины заросших петровских просек.

В этом краю, на самой границе Архангельской губернии, где в реку Онду, на пути из того же имени озера, впадает порожистая Быстрица, слышал я быль, которой делюсь с читателями. Слышал от приятеля, семидесятилетнего рыбака Игнатия Царева, седого как лунь и крепкого, как старый, кряжистый дуб.

Я позволил себе только чуть пройтись пером по рассказу. Потушевал трудно воспринимаемый без привычки «выговской» оборот, уничтожил цоканье. Колорит фабула остались нетронутыми.