"Дни и ночи" - читать интересную книгу автора (Синуэ Жильбер)1— — — — — — — — Рикардо! Проснись! Умоляю тебя, проснись! Он очнулся, ужас еще сидел в нем. Пот заливал лицо, руки дрожали. Неуверенным движением он на ощупь нашел выключатель. Дрожащая рука опрокинула лампу, которая упала с глухим стуком. Он вздрогнул, словно загнанное животное. — Успокойся, любимый, успокойся. Это всего-навсего кошмар. Он уже позади. Женщина встала с кровати. В комнату проник свет. Стоя у двери, она смотрела на возлюбленного, будто видела его впервые. Бледная и полуодетая, она тоже задрожала. Он попытался справиться с прерывистым дыханием и с трудом выговорил: — Чертовщина какая-то. Никогда у меня не было таких снов… Мужчина замялся, подыскивая подходящее слово. Женщина подсказала: — Таких правдоподобных? — Да. Я там был. Я действительно там был. — Где, скажи на милость? Что за сон ты видел? У тебя был ужасный вид. Он не ответил и, пошатываясь, направился к двери. Обычно у Рикардо Вакарессы была горделивая походка, отличная выправка. Он казался самоуверенным и даже наглым. Недаром близкие друзья из тех хвастунов и фанфаронов, что ошиваются в бедняцких кварталах города, прозвали его Красавчиком. Но в эти минуты, несмотря на свои сорок лет, Красавчик больше походил на растерявшегося мальчишку. Подойдя к молодой женщине, Рикардо рассеянно провел ладонью по ее щеке. — Мне очень жаль, что я тебя разбудил. — Куда ты идешь? — Мне позарез нужно пропустить стаканчик. В салоне она молча смотрела, как Вакаресса заказывал вино. Его делали из мясистого винограда, который сморщило солнце на винограднике в Сан-Хуане, в долине Ла-Риоха. Усевшись в кресло в стиле Людовика XIV, соответствующее всей стильной мебели заведения, он поднес стакан к губам. — Расскажи мне свой сон, Рикардо. — Абсурд, да и только. Кажется, я собирался с кем-то заниматься любовью. — Со мной… — С другой женщиной… — Уже? А ведь мы только что помолвлены! Ну и начало. Все-таки расскажи. — Все как-то смутно. Какая-то голая женщина. Всевозрастающее напряжение. Чувство тоски. Непонятные фразы о страхе, о богах… — О Боге? — О богах. — Мой жених чуть было не стал язычником? Он усмехнулся: — А разве я не язычник? — И это все? — Был еще ужасный шум, такой же оглушающий, как на водопаде Игуасу, — казалось, мир рушился. Потом все завертелось. Я был уверен, что сейчас умру, что меня сотрут в порошок. Далекие голоса поднимались от Рио-де-ла-Плата. Ни малейшего ветерка не проникало через широко открытую застекленную дверь, выходившую в сад поместья. Никогда еще в Буэнос-Айресе не было так душно и влажно. Такая тяжелая и давящая влажность может убить, если не поостеречься. Женщина нервно потянулась за пачкой сигарет, лежавшей на низеньком столике. Закурив, она выпустила дымок и долго наблюдала за голубоватыми завитками, а потом тихо сказала: — Как бы то ни было, но ты меня ужасно напугал. — Я сожалею. Ведь ты знаешь, что такое кошмар… тут просто не владеешь собой… — Дело не в кошмаре, Рикардо, а в твоем голосе. — Мой голос? — Ты кричал, но крик был не твой. — А чей же? — Кричал-то ты, но чужим голосом. — Забавно. — Забавно? Я до смерти перепугалась! — Может, во мне пробудился чревовещатель? — Рикардо! Перестань! Я не шучу. Серьезность тона озадачила его. — Да успокойся ты. А что я говорил? — Трудно повторить… Какие-то бессвязные слова… Непонятные… Уверена в одном: говорил ты не на испанском. Это было скорее что-то похожее на диалект. Ничего вразумительного во всяком случае. Рикардо Вакаресса встал с кресла и подошел к распахнутой двери. Он был мокрый от пота. Духота неимоверная. Казалось, задыхаются даже гибискусы и глицинии. Он взглянул на свое любимое дерево-талисман — восхитительную араукарию. Все считали, что он сошел с ума, когда за большие деньги — несколько тысяч песо— велел выкопать ее из земли Патагонии и пересадить сюда. Все как один утверждали, что несчастное хвойное дерево не приживется на новом месте. Сегодня же араукария и не думала погибать, за три года она вымахала до пятнадцати метров. Вероятно, это окончательно убедило Рикардо в том, что деньги, оставленные ему отцом в наследство, дают удивительную власть. Он машинально провел ладонью по лбу, размышляя, есть ли еще силы у заполоненной реки течь там, в лимане. Вообще-то лучше бы уехать на несколько дней в свой дом на берегу океана, в Мар-дель-Плата, подальше от угнетающей влажной духоты и скуки. Увы, невозможно. Предстоят деловые встречи. В перспективе — подписание выгодной сделки. Пятьсот тысяч долларов обломится ему, если все пройдет как задумано. А все так и должно пройти. В конце концов, когда, в какой момент жизни удача изменила ему? Он всегда был везунчиком. Интересно, почему древние представляли фортуну в виде женщины с повязкой на глазах и с рогом изобилия в руке? Удача не должна быть слепой, раз уж она пристрастна и отдается добровольно. Почти безотчетно он прошептал: Vinieron de Italia, tenian veinte anos Con un bagayito por toda fortuna… В продолжении говорилось о кучке эмигрантов, уехавших из Италии в Аргентину в двадцатилетнем возрасте. Они не уставали повторять: «Hacerse America» 1. Разве не обещали им, что на этом континенте полно золота? Не поэтому ли они окрестили одну из своих рек Рио-де-ла-Плата — река Богатства? Вместо денег большинство из этих пионеров нашли нищету и одиночество. День за днем их надежды увязали в голой земле, без деревца, без камушка, в пампасах. Эту страну действительно ожидало прекрасное будущее, недра ее оказались чрезвычайно богатыми, но все это будет позже. Пионерам не повезло только потому, что они оказались первыми. Но в любом случае эта песня была не о Рикардо, и если уж ему случалось напевать ее, то больше для того, чтобы отвести рок. — Ты поешь? — Извини, я задумался. Женщина нервным жестом раздавила сигарету в первой попавшейся пепельнице. — По всей видимости, тебя, кажется, не очень-то тронуло то, что я только что сказала. Сразу он не ответил. Ему вспомнилось, что этот самый кошмар его преследовал уже несколько ночей. Поневоле вообразишь себе бог знает какую болезнь! Рикардо небрежно махнул рукой: — Послушай, Флора, не будем говорить об этом. Я уже все забыл. — Ты считаешь, что говорить на незнакомом языке голосом неизвестного человека вполне нормально? — Она в раздражении возвела глаза к небу. — Какое-то безумство! — Согласен. Может, я и бормотал что-то такое. Но многие люди ворчат во сне, невнятно говорят, несут околесицу… — Не своим голосом? Голосом… — Флора помешкала, прежде чем продолжить: — Замогильным, загробным! — Замогильным!.. Миленькая, тебе не кажется, что ты немножко преувеличиваешь? Вакаресса потянул ее за рукав в спальню: — Пошли. Еще нет и пяти. А мне надо бы немного поспать перед дорогой. — Ты уезжаешь? — У меня важная встреча. Намечается неплохое дельце. — Когда вернешься? — Дней через четыре-пять. — Но мы приглашены на ужин к Женаро на завтра. — Очень жаль. Придется пойти без меня. — Рикардо, любимый, нехорошо так поступать. Ведь это уже не первый раз… Приблизившись, он нежно обнял ее: — Не сердись. Дело-то важное. И скрылся в спальне. Оставшись одна, Флора прилегла на канапе с узорчатыми подушками. Какого черта продолжала она ходить к этому мужчине? Она, Мендоса! Подумать только, она отдала ему девственность и согласилась выйти замуж! Она была молода — всего-то двадцать семь — и красива. Стоило посмотреть, как мужчины глазели, когда она проходила мимо. Да и богата она была, не беднее Рикардо. Кроме того, никто больше не мог похвастаться таким происхождением: среди ее предков был известный Педро Мендоса, основатель Сент-Мари-дю-Бон-Эр, Буэнос-Айреса. Произошло это, правда, в XVI веке, а сейчас шел 1930 год. Но какое это имеет значение! В Аргентине не было человека, который не слышал бы, кто такой Педро Мендоса. Откуда же такая страсть? С его стороны были только мимолетные знаки внимания. Хуже того, он ни разу не сказал ей: «Я тебя люблю», даже в разгар любовных игр. Она знала его почти год, но никак не могла определить: то ли у Рикардо Вакарессы совсем отсутствовали эмоции, то ли какой-то страх начисто парализовал его чувства. Единственное, что его интересовало, — это пастбища, размеров которых он и сам не представлял. Кроме лошадей, его увлекал разве что конный баскетбол — глупая забава, которую Флора ненавидела. Как можно восхищаться всадниками, до кровавого пота старающимися загнать кожаный мяч в железное кольцо, укрепленное на столбе? Подумать только, первоначально мячом служила несчастная утка! Вот глупость! Флора коснулась пальцем щеки. Углубившись в свои мысли, она и не заметила выплывавшие из глаз слезинки. |
||
|