"Зарубежные клондайки России" - читать интересную книгу автора (Сироткин Владлен)

III. «ЛЕНИНСКОЕ» ЗОЛОТО. «НИЖЕГОРОДСКИЙ КЛАД» УХОДИТ НА ЗАПАД

В предыдущей главе речь шла о движении оставшейся в России в годы Гражданской войны половины золотого запаса страны на Восток. Теперь рассмотрим, как вторая половина уходила на Запад.

Ни левым эсерам, убившим графа Мирбаха и фельдмаршала Эйхгорна, ни правоэсеровскому КомУчу, захватившему «казанский клад» 7 августа 1918 г. не удалось сорвать секретные переговоры большевиков с представителями кайзера.

Как уже отмечалось выше, сорвать эти переговоры не удалось еще и потому, что в финансово-экономическом плане эта сделка кайзера и большевиков была чрезвычайно выгодна Германии. Ведь февральско-мартовские сепаратные мирные договоры в Брест-Литовске с украинскими националистами и русскими интернационалистами не только закрывали для немцев Восточный фронт, но и фактически делали Украину гетмана Скоропадского аграрно-сырьевым придатком Германии (этот вариант в 1941-1943 гг. почти буква в букву повторит Гитлер), а Советскую Россию – экономическим союзником Германии против Антанты (и этот план будет в августе 1939 г. – июне 1941 г. благодаря второму аналогичному пакту успешно реализован Гитлером).

Брестский мир позволил Германии перебросить на Западный фронт больше половины своих дивизий, и весной 1918 г. немцы едва не взяли штурмом Париж. Лишь «чудо на реке Марна» (отчаянное сопротивление французов, впервые применивших «мотопехоту», – в столице были реквизированы тысячи частных автотакси, которые доставили прямо к окопам несколько свежих французских дивизий, остановивших, а затем и отбросивших германские войска) спасло тогда Францию.

Безусловно, финансовые и экономические ресурсы Германии (и еще больше Австро-Венгрии) были к середине 1918 г. на исходе. Вступление в апреле 1917 г. США в войну на стороне Антанты, наоборот, существенно усилило ее потенциал; Антанта получала военные кредиты, оружие и продовольствие, помощь мощного военного и торгового флотов.

В этой ситуации и «самостийная» Украина, и большевики-интернационалисты виделись из Берлина как противовес США и как прочный финансово-сырьевой тыл Тройственного союза. Следует подчеркнуть, что к лету 1918 г. Западный фронт снова стабилизировался, и еще далеко не было ясно, кто в конце концов победит в этой затянувшейся кровавой мировой бойне?

У большевиков тоже был свой интерес к сделке с кайзером. По условиям Брест-Литовского мира от 3 марта 1918 г. они обязаны были демобилизовать всю старую царскую армию, а спешно созданная на ее руинах добровольческая Красная гвардия была партизанской, совершенно небоеспособной, особенно при столкновении с регулярной кайзеровской армией.

Советскую Россию спасли не Красная армия, созданная 23 февраля 1918 г. а соглашения от 27 августа того же года. Они гораздо более объективно отражали реальное соотношение сил.

С советской стороны в подписании соглашения участвовали три идейных большевика, три выходца из богатых буржуазных еврейских семей – полпред в Германии Адольф Иоффе, сын крупного крымского откупщика, и два финансовых советника полпредства – Яков Ганецкий (Фюрстенберг), сын богатого варшавского адвоката, и Мечислав Козловский, также из семьи адвоката и сам бывший присяжным поверенным задолго до революции 1917 г.

Характерно, что два последних участника проходили летом – осенью 17-го по делу о «большевиках – агентах германского Генерального штаба» наряду с Лениным, Троцким, Зиновьевым, Коллонтай, Луначарским, Раскольниковым и др. причем Козловский был арестован и заключен в тюрьму М.Ю. Козловский (1876-1927) затем станет членом «малого» Совнаркома РСФСР и ВЦИК СССР, умрет своей смертью. Я.С. Ганецкий (Фюрстенберг) (1879-1937) проделает типичный для функционера КПСС путь: в 1919 г. – и. о. председателя Народного (Государственного) банка РСФСР, в 1920-1922 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Латвии, с 1923 г. – член коллегии Наркомата внешней торговли, в 1932-1935 гг. – председатель Гособъединения по музыке, эстраде и цирку, с 1935 г. – директор Музея революции, в 1937 г. арестован как «троцкист» и расстрелян. Был, правда, и третий – самый главный участник этих переговоров – будущий наркомвнешторг Леонид Красин, но он формально этот пакт не подписывал, ибо имел статус всего лишь «эксперта». Подробнее об этом см. далее. Версия о «большевиках – немецких шпионах» так до конца не была ни доказана, ни опровергнута историками в течение почти 80 лет.

Но весьма симптоматично, что два ключевых «героя» этой эпопеи Козловский и особенно Ганецкий год спустя после шумного расследования вновь оказались в непосредственной близости от здания германского Генерального штаба.

Следует сказать, что материалы Брест-Литовских переговоров (22 декабря 1917 г. – 3 марта 1918 г.) довольно подробно публиковались в Советской России, в том числе рассматривался и их экономический аспект. При этом надо иметь в виду, что сам Брестский мир от 3 марта 1918 г. (всего 14 статей, пять с половиной страничек текста) в значительной степени был экономическим соглашением с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией (144 страницы приложений – дополнительных протоколов: подробнейшие тарифы, таможенные правила, консульские конвенции, соглашения о вознаграждении за убытки и т.п.).

Однако никаких конкретных цифр возмещения убытков в этих приложениях не было. Пробел и должен был восполнить еще один сверхсекретный «дополнительный протокол», но на этот раз подписанный в Берлине. В советской печати текст «дополнительных соглашений» от 27 августа 1918 г. не публиковался до 1957 г. (он отсутствовал даже в обстоятельных документальных изданиях 1920-1923 гг. под редакцией А.А. Иоффе и Б.Е. Штейна), хотя в Западной Европе они были известны почти сразу же после их подписания. Одним из первых ключевые статьи 2 и 3 изложил (с сокращениями) в своих публикациях на французском (1921 г.) и английском (1928 г.) языках В. Новицкий.

Только с началом хрущевской «оттепели» и решением лидеров КПСС начать публикацию документов из архивов МИД СССР (для чего в 1957 г. была создана Комиссия по изданию дипломатических документов во главе с А.А. Громыко) в самом первом томе «Документов внешней политики СССР», вышедшем в конце 1957 г. по архивному подлиннику этот «дополнительный протокол» под длинным и неудобопроизносимым названием «Русско-германское финансовое соглашение, служащее добавлением дополнительного договора к Мирному договору (от 3 марта 1918 г. в Брест-Литовске. – Авт.), заключенному между Россией, с одной стороны, и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией – с другой» был наконец опубликован в полном виде. От имени правительства РСФСР соглашение подписал полпред Адольф Иоффе, от имперского германского правительства – статс-секретарь МИД контр-адмирал в отставке Пауль фон Ганце и директор департамента МИД тайный советник Иоганн Криге. Через одиннадцать лет тот же документ был перепечатан в сборнике о советско-германских отношениях 1917-1922 гг.

Следует согласиться с Владимиром Новицким: ключевыми в этом финансовом соглашении являлись вторая и третья статьи:

"Статья 2. – В целях возмещения германским подданным, в результате мер, принятых русским правительством (имеются в виду меры по национализации иностранного имущества и авуаров. – Авт.), и одновременно учитывая соответствующие русские контрпретензии, заявленные в ходе переговоров, о размерах и стоимости продовольствия, реквизированного в России германскими вооруженными силами после заключения мира (в Брест-Литовске 3 марта 1918 г. – Авт.), Россия соглашается выплатить Германии сумму в шесть миллиардов марок Фактически это была контрибуция за национализированную германскую собственность и авуары, которая вытекала из «Русско-германского дополнительного договора» – приложения к Брестскому миру от 3 марта 1918 г. (см.: Брест-Литовская конференция. – М. 1918. – С. 71-79). Выходит, декреты большевиков в январе-феврале 1918 г. об отказе от долгов «проклятого царизма» носили весьма избирательный характер: выгодно – будем платить, невыгодно – не будем.

Статья 3. – Выплата шести миллиардов, упомянутых в ст. 2, будет осуществлена следующим образом:

1. Сумма в полтора миллиарда марок будет выплачена через трансферт 24 564 кг чистого золота и 545 440 руб. в кредитных обязательствах, то есть 363 628 000 руб. в купюрах по 50, 100 и 500 руб. Германии и Франции эти бумажные купюры, обеспеченные золотом, называли «романовками» («billets de Romanoff»), и остальная сумма в 181 813 000 в купюрах по 250 и 1000 руб. Выпущенные в годы Первой мировой войны купюры-ассигнации достоинством в 250 руб. и 1 тыс. руб. под гарантию Государственной думы России там же называли «думками» («billets de Duma»).

Трансферт должен быть осуществлен пятью траншами, а именно:

а) первый транш весом в 43 860 кг чистого золота и 90 900 000 руб. кредитными билетами, то есть 60 000 000 руб. в купюрах 50, 100 и 500 руб. («романовки». – Авт.) и 30 300 000 руб. в купюрах 250 и 1000 руб. («думки». – Авт.), должен быть отправлен не позднее 10 сентября 1918 г.;

б) четыре следующих транша – не позднее 30 сентября, 31 октября, 30 ноября и 31 декабря 1918 г.; каждый из этих траншей будет включать по 50 675 кг чистого золота и по 113 635 000 руб. в кредитных билетах, то есть 75 757 000 руб. в купюрах по 50, 100 и 500 руб. и 37 878 000 руб. в купюрах по 250 и 1000 руб.

2. Сумма в миллиард марок должна быть выплачена в русских товарах в следующие сроки: 15 ноября и 31 декабря 1918 г. (каждый раз отправляемый груз не может быть по стоимости менее 50 000 000 марок); 31 марта, 30 июня, 30 сентября и 31 декабря 1919 г. (каждый раз на 150 000 000 марок, но 31 марта – не менее чем на 300 000 000 марок).

3. Сумма в два с половиной миллиарда марок должна быть выплачена до 31 декабря 1918 г. путем трансферта облигаций займа, который начиная с 1 января 1919 г. принес бы их германским держателям 6% и был бы амортизирован за счет 0,5%, включая неоплачиваемый налог по вкладам. Этот заем будет распространен русским правительством в Германии, и принципы этого займа будут рассматриваться как уже включенные в настоящее соглашение. В гарантии этого займа будут даны специальные государственные привилегии, в особенности проистекающие из экономических преимуществ, предоставляемых в России германским подданным. Эти детализированные гарантии станут предметом обсуждения и заключения специальной конвенции, с таким расчетом, чтобы ежегодный доход держателей облигаций этого русского займа мог бы превосходить 20% годовых.

4. Оставшаяся сумма в один миллиард марок, при согласии Германии и в случае, если эта сумма не станет частью долей Украины и Финляндии в рамках их договоренностей с Россией о разделе национального достояния бывшей Российской империи, явится объектом заключения специального соглашения в будущем".

Прежде чем проследить, как на основе этого уникального для германо-русских отношений соглашения из России на Запад в сентябре 1918 г. ушли почти 100 т чистого золота и миллионы «романовок» и «думок», попробуем оценить этот «дополнительный протокол» с высоты сегодняшнего дня для понимания того, что мы вообще знали о последних месяцах Первой мировой войны.

Во– первых, из соглашения следовало, что кайзеровские власти в августе 18-го вовсе не собирались капитулировать перед Антантой, а, как минимум, воевать до полной своей победы, назначенной ими самое позднее к 1 января 1920 г.

Во– вторых, они явно хотели наверстать то, что Бисмарк так опрометчиво упустил в 1880 г. -сделать Россию как минимум своим финансовым союзником, о чем свидетельствуют все эти планы начать с 1 января 1919 г. распространение «русского займа» в Германии под гигантский процент (20%; напомним, что максимальный французский составлял 14%).

В– третьих, во имя этого блока Германия готова была пожертвовать одним миллиардом марок из шести, дабы привлечь к германо-русскому военно-политическому союзу Украину и Финляндию -«осколки» Российской империи.

И, наконец, в-четвертых, в геополитическом плане соглашение 27 августа 1918 г. по своей сути сохраняет основные идеи (но не цифры) и в последующих германо-советских соглашениях.

А пока же большевикам пришлось срочно выполнять график отправки золота, «романовок» и «думок» на 1918 г. ведь первый «золотой эшелон» должен был отбыть в Берлин из России через две недели – 10 сентября 1918 г.

Большевикам, безусловно, предстояло выполнить в очень краткие сроки – с сентября по декабрь 1918 г. – гигантскую работу: собрать, погрузить и отправить в Германию четыре эшелона чистого золота и четыре эшелона «романовок» и «думок».

Где взять такую гигантскую сумму? Единственным «золотым карманом» к сентябрю 1918 г. (после захвата КомУчем «казанского клада») у большевиков оставался нижегородский. В отличие от казанского по нижегородскому до сих пор существуют отрывочные и противоречивые сведения. Даже наиболее информированные исследователи В. Новицкий, проф. Л. Юровский, «отец» нэповского золотого червонца, и С. Петров почти ничего не сообщают о «нижегородском кармане», за исключением того, что там осталась половина золотого запаса России Л.Н. Юровский в своем капитальном исследовании «Денежная политика советской власти, 1917-1927 гг.» (М. 1996) считал, что на ноябрь 17-го большевики располагали золотым запасом ценой в 1 млрд. 101 млн. зол. руб. Стало быть, в Нижнем Новгороде находилось золота на 552 млн. зол. руб. При всех этих подсчетах почти никто из исследователей не учитывает «бумажное золото» (облигации займов, акции компаний, векселя, «романовки», «думки» и прочие обеспеченные золотом ассигнации 1897-1917 гг.), причем настолько, что все исследователи истории «золота Колчака» странным образом потеряли след 5-го эшелона адмирала, 45 вагонов которого были набиты «бумажным золотом».

До сегодняшнего дня единственным обстоятельным исследованием по «нижегородскому карману» в 1918-1922 гг. остаются две статьи доцента А.П. Ефимкина, опубликованные в 1987-1988 гг. в журнале «Волга» (Саратов).

3 сентября в Нижний прибывает правительственная комиссия из трех человек во главе с комиссаром бывшей царской Экспедиции заготовления государственных бумаг А.Е. Минкиным. С помощью местных властей и рядовых служащих нижегородской конторы Народного (Государственного) банка, мобилизованных ЧК на круглосуточную работу по упаковке золота в ящики и погрузке на грузовики, уже через трое суток, в ночь с 6-го на 7 сентября (ровно через месяц после того, как отряд В.О. Каппеля захватил «казанский клад»), длинный конвой тщательно охраняемых грузовиков направился на Московский вокзал, где вдали от главного перрона на дальних запасных путях стоял состав с двумя паровозами в голове. 120 чекистов и милиционеров перетаскали 2400 ящиков с золотом в вагоны, и на рассвете 7 сентября первый «золотой эшелон» тронулся в путь на Москву. На встрече старых большевиков в Горьком в 1957 г. тогда еще живые участники этой акции вспоминали: состав так был загружен, что и два паровоза никак не могли стронуть его с места.

9 сентября точно таким же путем отправили и второй «золотой эшелон» еще с 2400 ящиками.

Ветеранам ленинской гвардии никто, конечно, не сказал, куда отправляется это золото. Так до самой своей смерти они и были уверены, что вагоны с золотом следуют в Москву (столица, кстати, и была указана для камуфляжа в накладных) – большевики спасают его от белочехов!

Оба эшелона в Москве остановили, пересчитали и переложили золотые слитки из деревянных ящиков в стандартные металлические по 50 кг в каждом, добавили «бумажного золота» на 90 900 тыс. зол. руб. в эшелон и точно по графику, 10 сентября, первый эшелон отправили по Брянской (Белорусской) железной дороге через Оршу в Берлин (42 860 кг золота).

15 сентября «Известия» на последней полосе поместили коротенькое сообщение: «Первая партия золота, подлежащего выплате Германии согласно русско-германскому добавочному соглашению, прибыла в Оршу и принята уполномоченными германского Императорского банка».

Любопытно, что левые эсеры, постоянно следившие за сделкой «кайзер – Ленин» и уже заславшие в Нижний своих лазутчиков, сделали последнюю попытку сорвать сговор и пустить первый «золотой эшелон» под откос.

Как признался эсер-боевик Г. Семенов (Васильев) на процессе 22 эсеровских вождей в 1922 г. в Москве, его боевая группа присмотрела даже место под Москвой, где она заложит динамит, и подготовила грузовик, чтобы после крушения состава забрать часть золота себе, но по каким-то причинам операция сорвалась, и эшелон без помех проследовал на Оршу.

Без помех прибыл в Оршу и второй эшелон с 50 675 кг «ленинского» золота в слитках и на 113 млн. 635 тыс. «романовок» и «думок».

Но на этих двух эшелонах отток «ленинского» золота (в металле и в «бумаге») в Германию прервался. Третий (срок отправления – 31 октября) «золотой эшелон», уже загруженный и готовый к отправке, не говоря уже о четвертом (30 ноября), и тем более пятый (31 декабря) так и не доехали до Орши.

11 ноября 1918 г. в Компьенском лесу, недалеко от Парижа, были подписаны Акт о капитуляции Германии и военное перемирие с Антантой. Через два дня, 13 ноября, ВЦИК РСФСР денонсировал Брест-Литовский мир от 3 марта и «дополнительные соглашения» от 27 августа 1918 г.

Однако 93 535 кг чистого золота и на 203 млн. 635 тыс. «бумажного» («романовки» и «думки») навсегда ушли из России, начав свою странную «жизнь», продолжающуюся и поныне. Понятное дело, что после 11 и 13 ноября ни о каких поставках товаров или размещении займа в Германии речь уже не шла. Но и отправленным «ленинским» золотом побежденной Германии воспользоваться не пришлось. В первом издании книги я писал, что «до сих пор до конца не ясно, каким путем победители забрали эти „золотые эшелоны“ у побежденных».

Но не случайно один из читателей моих публикаций в Женеве, Александр Самородов, писал о нашем патриотическом движении. Как-то в перерыве заседания Ассоциации историков Первой мировой войны, что при Институте всеобщей истории РАН, ко мне подошла скромная невысокая женщина – Светлана Сергеевна Попова, старейший архивист ЦХИДК (Центр хранения историко-документальных коллекций, бывший Особый архив: трофейные документы Особый архив (трофейные документы) с 1945 г. поступали архивы «третьих стран», захваченные нацистами в оккупированных странах и вывезенные затем в Германию. По решению Союзной контрольной комиссии эти «трофейные документы» были поделены между союзниками-победителями и СССР, в частности, достались архив французской контрразведки межвоенного периода, ордена и медали Наполеона I Бонапарта и многое другое. Именно в архиве контрразведки и оказалось франко-бельгийско-германское соглашение от 1 декабря 1918 г. о «ленинском» золоте). С.С. Попова давно следила за моими публикациями и мягко указала на мою оплошность: дополнительный финансовый протокол от 27 августа 1918 г. изложен не только В. Новицким в 20-х гг. но и опубликован полностью в «Документах внешней политики СССР» еще в 1957 г.

И как бы мимоходом заметила: «А ведь я, просматривая фонд французских трофейных документов, обнаружила в нем протокол о передаче немцами 1 декабря 1918 г. „ленинского“ золота во Францию». Я едва не подпрыгнул – как обнаружила? Да французы 80 лет пишут, что никакого брест-литовского золота у них отродясь не было и никакого соглашения с немцами они не заключали!

Вскоре мы встретились вновь, и результатом нашей работы стала совместная публикация документов из ЦХИДК «А „ленинское“ золото все-таки во Франции!» в «Литературке» (28 января 1998 г.).

Наконец– то достоянием общественности стал текст итогового Протокола финансовой подкомиссии по перемирию и будущим репарациям, подписанный двумя французскими, двумя бельгийскими и тремя германскими представителями в гор. Спа (Бельгия) 1 декабря 1918 г. (ЦХИДК, ф. 198, оп. 17, д. 1122, л. 86. Типогр. экз. по-франц.).

Согласно его содержанию, капитулировавшая Германия якобы добровольно передавала Франции 93 т 542 кг «ленинского» золота ценой в 120 млн. зол. «царских» рублей, или 322 млн. золотых франков, которое в период с 5 по 11 декабря в одиннадцати четырехосных пульмановских вагонах под охраной французских войск через Саарбрюкен «будет перевезено в Париж и помещено в хранилище Французского банка, который и будет обеспечивать его сохранность». Более того, протокол обязывал побежденную Германию сдать Антанте и все другое золото – русское, румынское и т.д. «которое могло быть захвачено или передано Германии согласно Брест-Литовскому и Бухарестскому договорам, дополнительным протоколам или по каким-либо другим основаниям». Причем этой безоговорочной конфискации в пользу Франции подлежало не только государственное, но и частное золото не только подданных бывшей Российской империи и Румынского королевства, но даже граждан Антанты, если только это частное золото оказалось на территории Германии.

Словом, еще не установив размеры репараций с Германии (что случится полгода спустя на Версальской мирной конференции 1919 г.), французы авансом подчистую подметали золотые немецкие кладовые, спеша вывезти все драгметаллы как «военные трофеи».

Столь откровенный грабеж побежденной Германии (помните слова «тигра Франции» Жоржа Клемансо: за все заплатят боши!) вызвал резкое противодействие моралиста и доктринера Вудро Вильсона, президента США. И тот настоял, чтобы по крайней мере судьба «ленинского» золота была отражена в итоговом Версальском мирном договоре, где в ст. 259, ч. 7 четко зафиксировано: данное золото «конфисковано» на временной основе.

Попытки французских властей, пользуясь тем, что ст. 259 не указывает, в каком банке конкретно находится «ленинское» золото, скрыть факт хранения золота в «Банк де Франс» (а обнаруженный С.С. Поповой финансовый протокол от 1 декабря 1918 г. опубликован лишь 80 лет спустя, да и то только в России) тем не менее не удались. Французская и английская пресса еще в 20-х годах установила, что 9 апреля 1924 г. половина «ленинского» золота (47 т 265 кг) тайно была перевезена через Ла-Манш во все тот же «Банк оф Ингланд», где уже лежало с 1914-1917 гг. «царское казенное» золото.

Современные попытки французских властей убедить общественность, что золото это не «ленинское» (русское), а «кайзеровское» (немецкое), разбились об аргументацию парижской прессы со ссылкой на ту же ст. 259, но ч. 6: Версальский мир, как и постановление ВЦИК от 13 ноября 1918 г. аннулировал Брест-Литовский мир от 3 марта и дополнения к нему от 27 августа как обязательные для России и Германии международные соглашения. А если так, то Германия с 28 июня 1919 г. дня подписания в Версале Генерального мирного договора, завершавшего Первую мировую войну, обязана была вернуть в Советскую Россию два полученных ею в Берлине «трансферта». Почему не вернула – понятно. Золото-то лежало не в Берлине, а в Париже, «что ясно означает, – пишет французская журналистка Элен Атун, – что речь больше идет не о германском, а, безусловно, о русском золоте».

К перипетиям «ленинского», а также «царского золота» в связи с продолжающимися во Франции газетными публикациями – какую сумму по «русским займам» должна сегодня выплатить Россия – мы еще вернемся. Пока же обратим внимание читателя на странный феномен. Как и японская пресса о «золоте Колчака», так и французская с английской и немецкой как воды в рот набрали в почти 80-летней истории с «бумажным золотом». Куда же делись все эти «романовки» и «думки», в 1916-1922 гг. оказавшиеся в Западной Европе, Японии и США?

Ведь и в страшном сне немцам, французам и японцам не могло присниться такое действо в Советской России, когда 14 октября 1919 г. «вождь мирового пролетариата» подписывает постановление Комиссии «малого» Совнаркома по использованию денежных бумажных ресурсов страны. В комиссию входят все тот же Я.С. Ганецкий, по совместительству и. о. комиссара-управляющего Госбанком РСФСР, Н.К. Беляков, член коллегии Наркомпути, и И.С. Тер-Габриэлян, член коллегии Главнефти. Задача: «…в срочном порядке уничтожить все аннулированные Совнаркомом процентные бумаги прежних правительств».

И с ноября 1919 г. в Нижнем Новгороде запылали печи – жгли кредитные билеты, облигации займов, акции, купоны царского казначейства, «романовки» и «думки». «Мешками с этими бумагами, – меланхолично пишет Андрей Ефимкин со ссылкой на госархив Горьковской области, – всю зиму отапливались две городские бани и здание губфинотдела. Прилегающая к нему часть Большой Покровки покрылась черными хлопьями бумажного пепла. Так в трубу котельной вылетел внутренний (только ли? – Авт.) долг царского и Временного правительств».

Чтобы мешками с «бумажным золотом» пять месяцев топить две городские бани и здание губфинотдела, надо было здорово потрудиться! В один банковский мешок вмещалось 2 млн. ценных бумаг. Судя по всему, сожгли раз в 100 больше, чем отправили кайзеру в сентябре 1918 г. А могли бы и выбросить через Финляндию и Прибалтику на европейские биржи ценных бумаг, ведь царские «романовки» и «думки» были тогда еще в большой цене.

Не додумались, носились тогда с коммунистическим проектом декрета Михаила Ларина (Лурье), отца будущей жены Николая Бухарина Анны, об отмене денег в Советской России вообще. Ведь 19-й – самый «коммунистический» год эпохи «военного коммунизма»: декретировались запрет торговли, введение коммун, «социализация земли», 8-часовой день для работников сельского хозяйства, запрет держать на подворье домашних животных (даже кошек и собак) и т.п.

Тон задавал сам вождь: «Когда мы победим в мировом масштабе, мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира». Ему вторили теоретики рангом пониже. Председатель Коминтерна Г.Е. Зиновьев патетически восклицал в 1920 г.: «Мы идем навстречу тому, чтобы уничтожить всякие деньги».

Нет! На такое ни немцы, ни французы, ни японцы пойти не могли. Так куда же делись два «ленинских» и один «колчаковский» эшелоны с ценными бумагами общей стоимостью в 303 млн. 635 тыс. зол. руб.?

История с утечкой золотого запаса России на Запад будет неполной, если не установить, сколько золота в 1918-1920 гг. из Советской России ушло через прибалтийское «окно».

Это тем более интересно, что проблема «долгов» России независимым Балтийским республикам в 1991-1992 гг. и позднее родилась как бы заново, причем в наше время – в экстремальном националистическом варианте – как требование компенсации за «оккупацию» Эстляндии, Курляндии и Лифляндии чуть ли не со времен Петра I.

История отношений Советской России с лимитрофами, к которым в межвоенный период в НКИД СССР относили Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву и Польшу (все – «осколки» бывшей Российской империи) и долго, целых 20 лет, третировали как страны «ближнего» зарубежья (вот откуда пришло сегодня знаменитое козыревское деление на «ближнее» и «дальнее» зарубежье!), все еще объективно так и не написана. Между тем в самые тяжелые для большевиков годы военной, финансовой и экономической блокады, иностранной интервенции и Гражданской войны Финляндия и Прибалтика (особенно Эстония и ее порт Ревель/Таллин) сыграли исключительную роль «отдушины», через которую Москва могла покупать на Западе товары – от продовольствия до оружия, а с марта 1919 г. еще и помогать валютой братским секциям Коминтерна.

Сразу после подписания Брест-Литовского мира 3 марта 1918 г. в балтийских столицах Ревеле, Риге и Вильно (Вильнюсе), все еще оккупированных германскими войсками, объявляются большевистские торговые эмиссары: наркомфин, затем полпред в Эстонии И.Э. Гуковский, наркомвнешторг Л.Б. Красин, все те же неутомимые Ганецкий с Козловским. И не с пустыми руками – сумками везут золото и бриллианты и пока ищут (и находят) контрабандные пути проникновения на Запад, прежде всего в Швецию. Помогают старые довоенные и военные связи в Дании, Норвегии, Германии, Польше.

В качестве политического прикрытия используются большевистские декреты об отказе от «проклятого прошлого»: от 29 ноября 1917 г. о возврате художественно-исторических реликвий украинскому народу, от 25 января 1918 г. – польскому и т.д. На практике речь шла о возврате эвакуированных в связи с угрозой германского вторжения в 1914-1916 гг. из «русской» Польши, Белоруссии, Литвы, Латвии в глубь России (преимущественно, как и золото, в Поволжье) художественных ценностей. Например, пяти тысяч колоколов, снятых с польских костелов и отправленных в Саратов, или «драгметаллов» (скажем, 500 ящиков из частных банков Риги, привезенных в Нижний Новгород).

«Золотой поток» от большевиков особенно возрос с января 1920 г. когда Верховный совет Антанты, опираясь на Версальский мирный договор, официально отменил финансово-экономическую блокаду Советской России. И вскоре, 16 и 20 марта 1920 г. большевистский Совнарком принимает постановление – максимально использовать балтийское «окно» для импорта промышленных изделий (знаменитая сделка со Швецией 15 мая 1920 г. о ввозе одной тысячи паровозов и запчастей к ним, на что из «нижегородского кармана» было выделено 300 млн. «золотом в виде слитков и золотой монеты») и продовольствия, главным образом через Ревельский морской порт.

И «желтый дьявол» снова потек на Запад. Только в марте-апреле 1920 г. из Нижнего Новгорода в Ревель и в Вильно было отправлено восемь «золотых посылок» из 2200 ящиков с золотой монетой и 665 слитками чистого золота.

При этом большевики даже не стали предлагать шведам часть тех знаменитых паровозов оплатить из золота на сумму в 4 млн. 850 зол. руб. (или 2,5 млн. долл. США, или 13 млн. зол. франц. фр.), что в день штурма большевиками Зимнего дворца прибыло в Стокгольм из Петрограда на основе секретной (Швеция считалась нейтральной в Первой мировой войне) конвенции Временного правительства о поставках оружия (снарядов, патронов, броневиков и т.д.), но так никогда больше и не вернулось в Россию и по сию пору лежит в подвалах шведского Риксбанка.

Безусловно, в 1920 г. балтийское «окно» стало главным для ввоза в Советскую Россию продовольственных и промышленных товаров. К концу того года через эстонскую, литовскую и финскую границы удалось провезти товаров на 105 млн. зол. руб.

«Окно» обходилось большевикам дорого: во всех дипломатических договорах с лимитрофами о «замирении» (Эстонией, Литвой, Латвией, Финляндией и Польшей Мирные договоры 1920 г. с Эстонией (2 февраля), Литвой (12 июля), Латвией (11 августа), Финляндией (14 октября) и Польшей 1921 г. (18 марта). Подробнее см.: Сироткин В.Г. Рижский мир // Международная жизнь. – 1988. – № 8) в 1920-1921 гг. фигурировали обязательства РСФСР поделиться частью золотого запаса бывшей Российской империи. В итоге из «нижегородского кармана» уплыло в Ревель 15 млн. зол. руб. в Вильнюс – 3 млн. в Варшаву – целых 30 млн. (правда, половину внесла Украина); всего же лимитрофам большевикам пришлось уплатить 48 млн. золотом.

И тем не менее остатки золотого запаса (включая и возвращенное в Казань «золото Колчака») гнали и гнали эшелонами в Ревель и Вильно, только из одного «нижегородского кармана», и только в 1920 г. его «добыли» 148 т, а всего – на 274 млн. зол. руб.

В Нижний едут и едут комиссия за комиссией, и комиссары вскрывают подряд все «места» (ящики, сумки, баулы, коробки и т.п.) «на предмет извлечения из них золота в монете, слитках и изделиях» (из инструкции «поисковикам» Наркомфина и Гохрана РСФСР, январь 1921 г.). Похоже, к началу 1921 г. «нижегородский Клондайк» оскудел.

10 февраля 1921 г. из Нижнего в Москву отправляется очередной «золотой эшелон». Но везут уже не чистое золото в слитках или «рыжиках», а семь мешков с Георгиевскими крестами (золотыми, бронзовыми и солдатскими медными), шкатулку с конфискованными у некоей мадам М. Бубновой фамильными драгоценностями, 192 ящика залоговых ценностей петроградского ломбарда. Не брезгуют и иностранной золотой и серебряной разменной монетой (200 ящиков персидских кранов).

4 июля 1921 г. забирают серебро (153 ящика) и более 1000 пудов чистой электролитической меди (уже тогда Эстония нуждалась в этом цветном металле). 5 марта 1922 г. грузят в вагоны остатки серебра (375 ящиков 10– и 20-копеечных серебряных монет) и еще 363 ящика разной «мелочовки»: столовое серебро на 200 кувертов с бывшей царской яхты на Волге, золотой кубок с крейсера «Рюрик», чарки и подносы из серебра, конфискованные в «домике Петра» в Петергофе, и т.п. 8 июля и 9 августа 1922 г. «нижегородский карман» очищают окончательно – вывозят ордена, медали, церковную утварь, не щадят и нижегородский художественный музей.

И тем не менее 17 сентября В.И. Ленин пишет записку замнаркому финансов М.К. Владимирову историю ВКП(б) Мирон Владимиров («товарищ Лёва») вошел как первый большевик, прах которого в 1925 г. был захоронен в Кремлевской стене. Вторым стал Л.Б. Красин (1926 г.) (Аргументы и факты. – 1997. – № 3): «Будьте любезны сообщить: 1) сколько у нас осталось золота?. 2) сколько других ценностей?.» Ничего не осталось, дорогой Владимир Ильич, по крайней мере в Нижнем Новгороде – 9 августа 1922 г. вывезли последние ценности.

Почистили и все остальные «золотые кладовые» – в Казани и в Перми. И это несмотря на то, что в этих трех «кладовых» на май 1920 г. находилось помимо отбитых в Иркутске остатков «клада Колчака» еще 2 т 739 кг золота (успели вывезти из Омска до мятежа белочехов), на 408 млн. «рыжиков», припрятанных рабочими Нижнеудинска, и 32 т 800 кг золота в Иркутске, которое пришло ранее с сибирских приисков и не было обнаружено ни чехами, ни союзниками, ни Политцентром.

Куда же все это несметное богатство ушло? За границу через Ревель, главным образом в Швецию и Англию (с ней 16 марта 1921 г. заключили торговое соглашение, предусматривавшее свободную продажу русского золота на британской бирже «драгметаллов»). До этого соглашения большевики продавали золото в Лондоне по цене на 15-20% ниже мировой (кстати, аналогичным образом поступали в 1919 г. представители Колчака во Владивостоке), а после заключения англо-советского торгового договора 16 марта – лишь на 6%.

По подсчетам В. Новицкого, только через эстонскую границу большевики вывезли золота на продажу на гигантскую сумму в 451 млн. зол. руб. (1 млрд. 202 млн. 660 тыс. зол. фр.), да через другие границы (в Иран и Турцию) еще на 74 млн. (192 млн. зол. фр.).

По мнению этого информированного царского финансиста, к концу 1921 г. большевики уже утратили 2/3 имевшегося у них золотого запаса при резком снижении добычи золота (в 1921 г. было добыто всего 2,5 т) и к моменту введения нэпа остались с пустой казной.

Иными словами, большевики, еще не победив в мировом масштабе, уже «озолотили» кладовые банков нескольких самых больших городов мира – Лондона, Стокгольма, Нью-Йорка, Парижа. И в этом деле насыщения послевоенного рынка золотом на Западе им активно помогли их непримиримые политические противники – белые монархисты и розовые учредиловцы.

Среди этих 451 млн. зол. руб. вывезенных в виде золота, бриллиантов, церковной утвари и т.д. через прибалтийское «окно» в 1919-1922 гг. существенную часть составляло «золото Коминтерна».

В период суда над КПСС в Москве появилась целая серия разоблачительных публикаций о «золоте Коминтерна» как составной части «золота партии». Такого рода публикации могут стать сенсацией лишь для тех, кто начисто забыл подлинную историю создания СССР. И поэтому необходимо хотя бы вкратце осветить «коминтерновскую концепцию» строительства СССР и его внешней политики в 1919-1929 гг. в реализации которой огромную роль играло «золото Коминтерна».

В первой Конституции СССР 1924 г. провозглашалось, что «Отечество мирового пролетариата» – это лишь первый шаг по созданию Пролетарских Соединенных Штатов Мира, ибо образование СССР «послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику» (из преамбулы-декларации к Конституции 1924 г.). Ни в одном календаре с 1918 по 1936 г. (год принятия «сталинской конституции») не было даже праздника Великой Октябрьской социалистической революции, вместо нее значилось: «7-8 ноября – дни начала Всемирной пролетарской революции».

Кажущийся сегодня абстрактным спор большевиков между собой в 20-х годах о возможности «победы социализма в одной отдельно взятой стране» (в котором победили Сталин и его партийная «пехота») на деле означал гигантскую коллизию доктрины и реальной жизни.

Ленин в 1917-1920 гг. много раз говорил, что октябрьский переворот – это не национальная революция, а начало процесса мировой пролетарской революции. Выступая на I Учредительном конгрессе Коминтерна в марте 1919 г. он утверждал: «…мы скоро увидим рождение Международной Советской Республики».

Как бы Сталин потом в интересах борьбы за власть в партии и государстве ни подгонял в «Кратком курсе ВКП(б)» марксистскую доктрину под свой национал-большевизм, на IV Всемирном конгрессе Коминтерна (ноябрь 1922 г.) он голосовал за следующую резолюцию: «IV Всемирный конгресс напоминает пролетариям всех стран, что пролетарская революция никогда не сумеет восторжествовать в пределах одной только страны, что она может восторжествовать только в международном масштабе, вылившись в мировую революцию».

В теоретическом плане это был грандиозный утопический проект передела всего мира, замены принципа «нация» (Лига Наций, июнь 1919 г.) на принцип «класс» (Коминтерн, март 1919 г.). И не случайно в газетах Запада тех времен была модной карикатура: на земной шар накинуты две петли: за одну тянет президент США Вудро Вильсон («отец» Лиги Наций), за другую – Владимир Ленин («отец» Коминтерна).

У Ленина архимедовым рычагом был класс пролетариев и Коминтерн, у Вильсона – нация и Лига Наций. Любопытное совпадение: и Коминтерн, и Лига Наций были созданы в один год, 1919-й, и оба утописта – Ленин и Вильсон – по фатальному стечению обстоятельств тоже умерли в один год (1924-й).

Вильсон предложил классический вариант американской и французской революций XVIII в.: чтобы ослабить негативные классовые последствия мировой войны, надо снова сплотить буржуазию и рабочих в одну нацию. А для этого создать в Европе и Азии по возможности моно-, в крайнем случае бинациональные (как Чехословакия) небольшие государства по типу Латинской Америки при арбитражной роли Лиги Наций, где бы всем заправляли державы-победительницы (США, Франция, Англия).

Нетрудно заметить, что аналогичная схема (только не три, а пять «великих держав» – постоянных членов Совета Безопасности с правом вето) легла и в основу структуры ООН. Однако Лига Наций оказалась гораздо слабее ООН. Во-первых, она не имела Совета Безопасности как эффективного инструмента принятия решений и очень скоро превратилась в простую говорильню, с которой никто не считался, даже ее учредители. Во-вторых, с самого начала из нее выпали США, ибо американский сенат не ратифицировал Версальский договор и устав Лиги Наций как его составную часть. Это был смертельный удар по престижу Вильсона-политика, несмотря на то что за Лигу Наций ему была присуждена Нобелевская премия мира. Вопреки сопротивлению руководства собственной партии, Вильсон (здесь он был так же упрям, как и его антипод Ленин) ринулся в 1920 г. как «независимый кандидат» на третий президентский срок (тогда это еще не запрещалось), но надорвался, тяжело заболел и досрочно сошел с дистанции. Выздоровев, Вильсон резко ушел из политики, оставив по себе память в родном Принстонском университете в виде «Вудро Вильсон скул» – политологической аспирантуры при университете, построенной на его личные пожертвования (в 1991 г. мне довелось вести занятия с тамошними аспирантами, а также поработать в личном архиве «отца» Лиги Наций).

В итоге в Лиге Наций стали соперничать Франция и Англия. Большевики до 1934 г. принципиально Лигу не признавали, называя ее не иначе как «Лига убийц», противопоставляя Коминтерн и его дочерние организации (КИМ, Крестинтерн, Спортинтерн, МОПР, Межрабпом и др.) этому «сборищу империалистов».

Когда они в 1934 г. все же вошли в Лигу, большого эффекта это не дало, так как в том же году из Лиги демонстративно вышли Германия и Япония, а в 1939 г. СССР вообще исключили из Лиги как агрессора за войну с Финляндией.

Самый же главный недостаток утопии Вильсона в его эксперименте с нациями коренился в другом: США настояли на развале двух многонациональных империй – Австро-Венгерской и Османской – и санкционировали отделение от третьей, Российской, ее западных окраин: Финляндии, Балтийских республик, Польши (со времен Венского конгресса 1815 г. и до 1917 г. 2/3 польских территорий вместе с Варшавой входили в состав Российской империи). Однако никакой эффективной экономической и политической помощи, как это делали США в Латинской Америке после провозглашения в 1823 г. «доктрины Монро», они, не признав Версальскую систему, не оказали.

Не удалось до конца провести в жизнь и принцип мононациональных государств (типичный «анти-Вильсон» – конгломерат наций – Королевство сербов, хорватов и словенцев, будущая СФРЮ), а также извлечь «мины» замедленного действия – решить территориальные споры (Венгрии и Румынии – из-за Трансильвании, Польши и Литвы – из-за Вильно, Югославии и Болгарии – из-за Македонии и т.д.). Франция и Англия, ослабленные после Первой мировой войны и занятые внутренними проблемами, в лучшем случае шли лишь на создание антибольшевистских военных союзов типа Малой Антанты.

В итоге предоставленные сами себе малые восточно– и южноевропейские государства, разорвав традиционные экономические связи в рамках бывших империй, попали в полосу жесточайшего экономического и социального кризиса (ситуация, во многом повторяющаяся сегодня в Прибалтике, на Украине, в Молдове, в государствах Закавказья). Единственным фактором, который мог сохранить их государственность, стал авторитарный национализм, быстро принимавший форму фашизма. Достаточно проследить хронологию установления национал-авторитарных режимов в этих странах: 1919 г. – Венгрия, 1923 г. – Болгария, 1926 г. – Польша и Литва, 1929 г. – Югославия. В 30-х годах наступила очередь Финляндии и остальных Прибалтийских государств.

Таким образом, задолго до прихода Гитлера к власти в Германии национал-фашизм уже победно шествовал по Восточной и Южной Европе.

Одиноким островком классической буржуазной демократии здесь оставалась только Чехословакия.

Экономический кризис 1929-1933 гг. и заложенные в нем социальные угрозы усугубляют политическую ситуацию.

Общим для всех стран становится усиление роли государства в социальных вопросах. В США президент Франклин Делано Рузвельт начинает «новый курс». Он формирует его как глобальную концепцию «сочетания интересов». «Я имею в виду не всеобъемлющее регламентирование и планирование экономической жизни, – пояснял он в 1932 г. – а необходимость властного вмешательства государства в экономическую жизнь во имя истинной общности интересов не только различных регионов и групп населения нашей великой страны, но и между различными отраслями ее народного хозяйства». Рузвельт особо подчеркивал, что абсолютный приоритет должен быть отдан интересам всего общества. «Отвлечься от этого означало бы шараханье от одной группы к другой, предлагая временные и, как правило, неэффективные меры… Каждой социальной группе надлежит осознать себя частью целого, звеном общего плана».

В другой форме аналогичный курс проводит правительство Народного фронта во Франции (в социальной сфере – введение оплачиваемых отпусков и организация коллективного отдыха по «соцстраховским путевкам»; в экономической сфере – национализация железных дорог, тяжелой и горнодобывающей промышленности, энергообразующих отраслей – «Электричество Франции», «Газ Франции» и т.д.).

Но «новый курс» начинает с 1933 г. и Гитлер: в Германии усиливается роль госаппарата, создаются «народные предприятия», на частные назначаются «хозяйственные комиссары», ликвидируется массовая безработица – бич Веймарской республики.

Сталинский «год великого перелома» (29-й) – это тоже «новый курс», который, как и в США, Франции и Германии, усиливает роль государства в экономике, но одновременно устраняет все элементы рынка (нэп).

Особенностью сталинского «нового курса» в 1929-1933 гг. является его «коминтерновское» идеологическое прикрытие – в сверхиндустриализацию и коллективизацию идут под лозунгами защиты «осажденной крепости» – СССР. Внешне сохраняются все атрибуты мировой революции: до 1943 г. официальным гимном СССР все еще является «Интернационал», первая программа радио носит название «имени Коминтерна», серп и молот по-прежнему осеняют флаг державы, а надписи на гербе СССР даются на европейских языках – немецком, английском, французском и т.д. (с 1936 г. их заменят на языки союзных республик, входящих в СССР).

Именно поэтому печатный орган ЦК ВКП(б) в редакционной статье по случаю нового, 1941 г. продолжал публиковать такие сентенции: "…велика наша Родина, товарищи: самому земному шару нужно вращаться девять часов, чтобы вся огромная страна вступила в новый год своих побед. Будет время, когда ему понадобится для этого не девять часов, а круглые сутки, потому что каждый новый год – это ступень к коммунизму, к братству народов земного шара.

И кто знает, где придется нам встречать новый год через пять, через десять лет: по какому поясу, на каком новом советском меридиане? С какой новой советской страной, с каким новым советским народом будем мы встречать новый год?."

А комсомольский поэт Павел Коган, погибший в первые годы Великой Отечественной войны, поэтически озвучил эту партийную установку передовицы в «Правде»:

Но мы еще дойдем до Ганга, Но еще умрем в боях, Чтоб от Японии до Англии Сияла Родина моя.

«Мировой» СССР все еще цепко держит души советских людей, уверенных, что Запад загнивает, а в случае войны «малой кровью на чужой территории» Красную армию поддержит восстание мирового пролетариата.

Для анализа проблемы «золото Коминтерна» исключительное значение имеет сборник документов «Коминтерн и идея мировой революции» под редакцией Я.С. Драбкина, вышедший в конце 1998 г. в издательстве «Наука», правда, мизерным тиражом всего в семьсот экземпляров. За минувшие без малого 80 лет, с 1929 г. это первое фундаментальное издание на русском языке о «коминтерновской линии» во внешней политике СССР 20-30-х годов.

Начиная с 5 января 1919 г. еще до создания Коминтерна, когда вождь Советской республики в Венгрии Бела Кун требовал у В.И. Ленина срочно выслать в Будапешт денег на мировую революцию, поток банкнот и драгоценностей на разжигание «мирового пожара» в 20-х годах не иссякал.

Так, только в апреле-августе 1919 г. по статье «секретные суммы» ИККИ отправил в Англию, Францию, Германию, Италию, США и другие страны «братскую помощь» на 3 млн. 223 тыс. зол. руб. бриллиантами и деньгами на 200 тыс. Переправляли бриллианты нелегально – зашивали в специальные подошвы башмаков, для чего через Елену Стасову ИККИ добывал специальную кожу («кожа нам нужна для подметок, в которые мы будем заделывать ценности, главным образом бриллианты»).

Чаще всего в таких «башмаках Коминтерна» в качестве курьеров за границу отправляли женщин-большевичек, имевших опыт политической эмиграции (например, Галину Крулину, которая за один раз нелегально перевезла в Германию бриллиантов на сумму до 15 млн. зол. руб.!).

Внутри СССР доктрина мировой революции, несмотря на все гигантские идеологические усилия (революционные празднества, Пролеткульт, демонстративный разрыв с прошлым: «Термин „русская история“ есть термин контрреволюционный», – писал М.Н. Покровский), не привилась.

Совсем иное дело – внешняя политика и «деньги Коминтерна». Здесь с самого начала «временной, частичной стабилизации капитализма» (с 1921 г.) возник дуализм в политике, отразившийся в работе трех «контор» – НКИД, Коминтерна и ОГПУ.

Со времен XX съезда КПСС в нашей историко-дипломатической литературе сложился устойчивый стереотип: с октября 1917 года СССР только и делал, что боролся за мирное сосуществование с «капиталистическим окружением». При этом изучалась исключительно деятельность НКИД (МИД), а Коминтерн и ОГПУ оставались в тени.

«Прорыв империалистического фронта» (Генуэзская конференция 1922 г.), «Полоса дипломатического признания СССР» (с 1924 г.), «Борьба СССР за коллективную безопасность в Европе» (30-е годы) – на эти темы написаны тысячи книг и защищены сотни диссертаций. Причем первой «моделью» мирного сосуществования изображался нэп.

А теперь при помощи краткой таблицы посмотрим, как обстояло дело фактически:

18 марта 1921 г. – Рижский мир с Польшей, Скандал с Л.Б. Каменевым в Англии (выслан за попытку передать бриллианты из Гохрана лейбористским депутатам), Декретом Совнаркома ЧК преобразуется в ГПУ (с 1924 г. – ОГПУ)

16 марта 1921 г. – Московский договор о дружбе и братстве с Турцией, По секретному приложению к этому договору туркам выделено 10 млн. зол. руб. (из денег нэпа) на закупки оружия, Подавление Кронштадтского восстания и антоновского мятежа на Тамбовщине

1921 г. – НКИД инициирует декрет Совнаркома о свободе выезда за границу (400 зол. руб. госпошлина), Создается секретная лаборатория Коминтерна по изготовлению фальшивых загранпаспортов, документов и т.д. (просуществовала до августа 1991 г.), ОГПУ «дополняет» «Положение о въезде и выезде» (1925 г.) секретным приложением о нежелательных лицах (фактический запрет на выезд)

1922 г. – Дипломатическое признание Советской России Италией Муссолини и Веймарской республикой в Германии, Встреча «трех интернационалов» в Берлине. Ленин срывает компромисс коммунистов и социал-демократов, Процесс над эсерами в Москве. II Интернационал присылает защитников. Их избивают и выгоняют. ОГПУ без суда высылает около 200 чел. беспартийных интеллигентов,, (Н. Бердяев, П. Сорокин, М. Осоргин и др.) и «левых» меньшевиков (Ф. Дан,Н. Николаевский и др.) за границу

1923 г. – НКВД начинает переговоры о крупном торгово-экономическом договоре с Германией «Весной 1924 г. переговоры прекращаются (налет немецкой полиции 3 мая на советское торгпредство в Берлине, обыск, арест сотрудников – ищут „агентов Коминтерна“). Конфликт урегулируется лишь в июле (совместный берлинский протокол от 29 июля 1924 г.).» (подписан 12 октября 1925 г. в Москве), Коминтерн посылает в Германию «красные бригады». Задача – к 9 ноября (пятая годовщина Ноябрьской революции) поднять мировую революцию. Аналогичная акция в Болгарии. В обеих странах – полный провал, Бывший агент ОГПУ и Коминтерна Н. Мирский публикует разоблачения «За кулисами ЧК. Из архивов советской миссии Красного Креста в Болгарии» (София, 1923)

1924 г. – Дипломатическое (де-юре) признание СССР Англией (февраль) и Францией (октябрь), 1 декабря «красные бригады» атакуют здания правительства, центры связи и казармы в Таллине, затем намерены «пригласить» стоящие у границы части РККА и установить советскую власть в Эстонии. Полный провал авантюры в течение нескольких часов (эстонские рабочие не поддержали путчистов), Создаются первые ОСО – «Особые совещания» («тройки»). Судят за шпионаж, контрабанду, валютные операции. Пока – с обязательным участием прокурора

24 апреля 1926 г. – Германо-советский договор о ненападении и нейтралитете (подписан в Берлине) «Подробнее о двойном значении этого договора см. ниже, гл. 6.»

Май– июль 1926 г. -Попытка использовать забастовку шахтеров для начала мировой революции в Англии. Деньги Коминтерна и «письмо» Г.Е. Зиновьева, председателя ИККИ, Расширение сети политизоляторов для политических противников («перевоспитание» эсеров, меньшевиков и т.д.)

1927 г. – Разрыв дипотношений с Англией (май). Восстановлены лишь в 1929 г. (июль), Декабрь 1927 г. – Попытка поднять мировую революцию в Китае (Шанхайское восстание). Разрыв Коминтерна с Гоминьданом. Столкновения на КВЖД, бои на советско-китайской границе. Разрыв дипотношений (июль 1929 г.), Продовольственная паника в СССР (население готовится к войне). Нэпманы переводят золотые рубли за границу. ОГПУ ловит «валютчиков», «спекулянтов», «паникеров». Массовые высылки в ГУЛАГ поборников мировой революции – троцкистов.

Сравнивая эту таблицу с впервые публикуемыми под редакцией Я.С. Драбкина документами Коминтерна, еще раз убеждаешься в надуманности перестроенной легенды о «двух» (военного коммунизма и нэпа) и даже «трех» (Юрий Буртин) Лениных. Ленин всегда был и умер одним Лениным – доктринером мировой пролетарской революции. И на эту революцию – мечту всей его жизни – никаких денег из «проклятого царского прошлого» ему было не жалко.

Именно Ленин в июле 1920 г. в период заседания II Всемирного конгресса Коминтерна, убедил колеблющихся членов ЦК РКП(б) продолжить наступление РККА, «бойцов Коммунистического интернационала, героев общей борьбы всего человечества» (из обращения IV «нэповского» конгресса Коминтерна в ноябре 1922 г. «К Красной армии и флоту РСФСР») на Варшаву и далее на Берлин. И именно он прямо с конгресса 23 июля 1920 г. направил члену Реввоенсовета Юго-Западного фронта И.В. Сталину такую телеграмму:

«Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии (?! – Авт.). Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть, также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно».

Ведь не случайно на сцене Большого театра во время II конгресса Коминтерна висела огромная электрифицированная «Карта Мировой Революции», и Ленин с председателем Исполкома Коминтерна Зиновьевым поочередно включали ее перед заседаниями: лампочки вспыхивали в Берлине, Риме, Вене и т.д.

А что такое ленинская «советизация» Европы, разъяснил «любимец партии», автор «Программы мировой революции» Н.И. Бухарин на II, IV и VI конгрессах Коминтерна в 1920-1928 гг. «Мы живем на переломе, на грани между пролетарской обороной и пролетарским нападением на капиталистические твердыни, – писал он в журнале „Коммунистический Интернационал“ в 1920 г. – Революция может победить только как революция мировая. Поэтому всякая возможность ускорить крах капитализма в других странах есть революционная необходимость».

Даже в ноябре 1922 г. когда РКП(б) и Коминтерн официально провозгласили нэп (или «мирное сожительство» с капиталистическим окружением), на IV конгрессе Коминтерна в Москве Бухарин требовал включить в одну из резолюций пункт: «Каждое пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, поскольку распространение Красной армии является распространением социализма, пролетарской власти, революции».

Да что там «Коля Балаболкин»! Сам Ильич, оказывается, целиком разделял эти химеры о мировой революции (разве что после поражения РККА под Варшавой постоянно напоминал: «Я прошу записывать меньше: это не должно попадать в печать»).

Уже войска Пилсудского, разгромив Красную армию под Варшавой, стоят в Минске, уже идут тяжелые переговоры о военном перемирии и будущем мире, заключенном в Риге 18 марта 1921 г. (Советская Россия отдаст Польше всю Западную Белоруссию и Западную Украину с общим населением более 15 млн. чел. выплатит Польше большую контрибуцию, отдаст перемещенные культурные ценности и т.д.), а Ленин на IX партконференции в Москве заявляет 22 сентября 1920 г. делегатам: «Оборонительный период войны со всемирным империализмом кончился, и мы можем и должны использовать военное положение для начала войны наступательной (чем? РККА разбита, часть ее в плену, часть погибла. – Авт.). Мы еще раз и еще раз перейдем от оборонительной политики к наступательной, пока мы всех не разобьем до конца».

Но умный противник большевиков конституционный монархист Виталий Шульгин примерно в то же время в своих воспоминаниях «1920 год» очень точно замечает: нет, Ленин с Троцким никогда не станут национальными лидерами России: «на этих господах висят несбрасываемые гири, их багаж, их вериги – социализм, они ведь при помощи социализма перевернули старое и схватили власть. Они должны нести этот мешок на спине до конца, и он их раздавит».

Однако справедливости ради надо сказать, что не все большевики из ленинской гвардии были фанатиками-доктринерами, имелось среди них и немало прагматиков. К последним, как мы увидим ниже, еще с 1918 г. принадлежал Леонид Красин, весьма скептически относившийся к доктрине мировой революции и называвший ее «универсальным запором». Став наркомвнешторга, Красин будет всячески противиться выбрасыванию казенных денег на мировую революцию, не стесняясь на пленумах партии делать такие публичные заявления: «Источником всех бед и неприятностей, которые мы испытываем в настоящее время, является то, что коммунистическая партия на 10 процентов состоит из убежденных идеалистов, готовых умереть за идею, но не способных жить для нее, и на 90 процентов из бессовестных приспособленцев, вступивших в нее, чтобы получить должность. Бесполезно и безнадежно пытаться убеждать 10 процентов фанатиков в необходимости этой новой экономической политики, поэтому я обращаюсь к остальным 90 процентам и честно предупреждаю: если вы не хотите, чтобы массы русского народа поступили с вами так же, как с царской челядью, отбросьте беспочвенные мечтания (о мировой революции. – Авт.) и повернитесь лицом к экономическим законам. Как указывает Маркс, доктрина не является началом и концом всего на свете».

Сокрушительный удар, который нанесла советско-польская война 1920 г. по доктрине экспорта мировой революции на штыках «армии Коминтерна» на Запад, вынужденное введение нэпа и поиски дипломатического компромисса с Антантой (Генуэзско-Гаагская мирная конференция 1922 г.) обострили борьбу прагматиков с доктринерами, что проявилось уже с 1921 г. во все углублявшемся ведомственном конфликте аппаратов НКИД и Коминтерна и их представителей за границей.

Так, 14 июня 1921 г. наркоминдел Г.В. Чичерин пишет возмущенное письмо секретарю ЦК РКП(б) В.М. Молотову: советские профбоссы открыто ведут переписку с торгпредом Л.Б. Красиным в Лондоне о передаче через него 200 тыс. зол. руб. бастующим английским углекопам. По мнению Чичерина, осуществляя открыто такие акции, «мы рискуем немедленным разрывом с Англией» и можем получить одностороннюю денонсацию торгового соглашения от 16 марта 1921 г. с таким трудом заключенного тем же Красиным. Чичерин настаивал на «тщательном уничтожении всех до одной копий упомянутой мною официальной бумаги (письма генерального секретаря Профинтерна С.А. Лозовского Красину. – Авт.) по поводу передачи английским шахтерам через Красина двухсот тысяч рублей золотом». Ленин пишет на этой бумаге: «Т. Молотову. Я за. Затребовать от Лозовского бумаги, что гарантирует, что все уничтожил».

И двух месяцев не прошло, как руководители ИККИ Г.Е. Зиновьев и К.Б. Радек шлют «телегу» в Политбюро на НКИД: его полпреды за границей вмешиваются в дела Коминтерна, ведут сепаратные переговоры за спиной коминтерновских агентов с коммунистическими лидерами в Германии и Чехословакии, Чичерин лично вмешивается в коминтерновские дела Туркестанского бюро (Сафаров, Рудзутак), а Литвинов блокирует посылку денег на мировую революцию через «прибалтийское окно» (Ревель). Конфликт Коминтерна с НКИД настолько обостряется, что Зиновьев и Радек грозят уйти в отставку с постов руководителей ИККИ.

Мудрый Ильич и здесь соглашается: нехорошо, батеньки, надо жить дружно. В итоге на коминтерновской «телеге» появляется следующая резолюция вождя мирового пролетариата: «По-моему, поручить Зиновьеву и Чичерину устраивать периодические совещания для информации и считать инцидент „закрытым“. 17.VIII. Ленин». Но «закрыть» подковерную борьбу НКИД и Коминтерна не удастся ни Ленину, ни Политбюро. И только Сталин, превратив заграничную структуру ИККИ в агентуру своих спецслужб, официально объявит в интервью американскому журналисту Рою Говарду, опубликованном 5 марта 1936 г. в «Правде», что с «коминтерновской» линией во внешней политике СССР отныне покончено раз и навсегда.

Но пока, в 20-х годах, Политбюро и ЦК РКП(б), а также ИККИ были завалены предложениями типа «Тезисов Политбюро о взаимоотношениях между органами НКИД и Коминтерна», проектами решений Политбюро «О взаимоотношениях между аппаратом Коминтерна и НКИД», письмами все того же Лозовского на тему «О взаимоотношениях Советского Правительства и Коминтерна» и т.д.

Только в 1921 г. Политбюро с участием Ленина трижды обсуждало вопрос о взаимоотношениях НКИД и Коминтерна, принимая (14 мая 1921 г.) такие решения: «Безусловно запретить всякую нелегальную работу и деятельность как послам и ответственным должностным лицам Советских Представительств за границей, так и курьерам и всяким другим служащим».

Но все было тщетно: факты асинхронных действий Коминтерна, НКИД и ОГПУ свидетельствуют, что, несмотря на однопартийный характер внешней политики СССР, она оставалась «многоподъездной».

В июне 1921 г. Чичерин бил тревогу относительно откровенного подкупа боссов английских шахтеров, дабы они продолжили стачку и приблизили Британию к мировой революции. Но в мае 1926 г. Политбюро, Профинтерн и ИККИ не менее вызывающе организовали гигантскую пропагандистскую кампанию в СССР в поддержку «английских углекопов» и послали им в десять раз больше денег, чем в 1921 г. что в конечном итоге весной 1927 г. вызвало разрыв англо-советских дипломатических отношений.

В том же 1926 г. в ноябре-декабре, на расширенном Пленуме ИККИ (так называемом «малом» конгрессе Коминтерна) состоялась острая дискуссия о стратегии Коминтерна в условиях отлива революционного движения в мире, где вновь стал вопрос о взаимоотношениях Наркоминдела и Коминтерна. Найти консенсус между доктриной мировой революции и национальной внешней политикой участники дискуссии не сумели – увязли в спорах о соотношении мировой революции и социализма в одной стране, и конфликт Коминтерна и НКИД продолжался.

НКИД заботился о мирном сосуществовании, а Коминтерн продолжал подрывать «тылы империализма» изнутри, по-прежнему посылая братским секциям ИККИ не только деньги, но и террористические группы Это хорошо показано в разделе «Военно-конспиративная деятельность коммунистов» в 1923-1928 гг. в сборнике документов «Коминтерн и идея мировой революции» (док. 110-141).

Впрочем, Чичерин все же не был столь твердым государственником, как Красин. О «коминтерновской» слабинке наркоминдела свидетельствует его выступление на XIV съезде ВКП(б) в 1925 г. в котором Чичерин договорился до того, что объявил все полпредства СССР за границей «крышей» для агентов Коминтерна. Столь резкое расхождение наркома иностранных дел с официальной программой большевиков, нацеленной на «мирное сожительство» с капиталистическим окружением, побудило даже доктринеров мировой революции не включать речь Чичерина в стенографический отчет съезда, и она увидела свет лишь 66 лет спустя, в 1991 г. в журнале «Кентавр». Впрочем, это только для нас, бывших советских людей, откровения Чичерина на партийном съезде были тайной. На Западе благодаря русской эмигрантской печати они ни для кого секрета не представляли. П.Н. Милюков в 1927 г. в эмиграции обнародовал в своей книге «Россия на переломе» еще более раннюю (1921 г.) директиву наркоминдела советским полпредам за границей: «Для нас лучше остаться на время в тени. Официальное признание наших представителей, развитие торговых отношений, постепенное распространение пропаганды и усиление нашего влияния на пролетарские массы: таковы задачи нашей деятельности».

Но от своих «наркоминделовцев» начальство не скрывало, что на Западе мало верят в мирные намерения большевиков. В выходившем для служебного пользования «Бюллетене НКИД», в обзоpax иностранной печати в 20-х годах можно было прочитать такие откровения (из «Курьера Польского» от 4 октября 1921 г.): «За границей должны надлежащим образом оценить тот большой труд, с которым Польша старается сохранить и укрепить мирные отношения с большевистской Россией. Мир с государством, не признающим никаких норм цивилизованного мира, ненавидящим политическое устройство всей остальной Европы и желающим видеть ее объятой пожаром и бунтом».

Понятное дело, что, несмотря на все ухищрения Коминтерна по конспирации экспорта революции (листовками, бриллиантами, террористическими группами и т.д.) и запреты Политбюро («возку нелегальной литературы дипломатическим курьерам запретить» – Протокол № 21, пункт 8 заседания Политбюро 4 мая 1921 г.),

Запад не верил в дипломатическую лояльность большевиков и их декларации о «мирном сожительстве».

Так, в Веймарской республике министр внутренних дел писал в германский МИД по поводу советско-германского соглашения от 18 февраля 1921 г. о дипломатической почте: его МВД категорически против этого соглашения, поскольку в советских дипломатических вализах «будет лежать не что иное, как материал для агитации за мировую революцию, так как у России не найдется ничего другого на экспорт».

Еще более скептически к внешней политике СССР были настроены американцы, не признававшие большевиков до 1933 г. Мотивируя отказ от дипломатического признания, государственный секретарь Чарльз Юз еще 18 декабря 1923 г. сделал в сенате следующее заявление: США не признают СССР до тех пор, пока Коминтерн не прекратит «пропаганды за ниспровержение существующего у нас строя».

Да и что говорить о доктринерах мировой революции, когда даже царские генералы вроде Алексея Брусилова, во время польской кампании перешедшего на службу в РККА, поддерживали авантюристический план Л.Д. Троцкого о военном походе Красной армии на Индию.

Брусилов, по свидетельству Троцкого, еще в 1918 г. разработал свой собственный план «создания конного корпуса (30 000-40 000 всадников) с расчетом бросить его на Индию».

Более того, в марте 1921 г. (уже провозглашен был нэп, а Советская Россия капитулировала 18 марта в Риге перед Польшей Пилсудского! – Авт.) бывший главковерх Временного правительства Брусилов докладывал на закрытом заседании Совнаркома под председательством В.И. Ленина свой план «броска на Индию» (с картами, схемами, выкладками).

Вряд ли этот ученик и последователь известной русской оккультистки Елены Блаватской, занимавшейся также и теософией, воспитанник Пажеского корпуса генерал от инфантерии А.А. Брусилов (1853-1926) верил в марксистскую доктрину мировой революции. Но в способность Троцкого возродить былую силу и славу русской армии (пусть и в «красном» обличье), в ее скобелевские походы в Среднюю Азию – наверняка уповал.

Сам Брусилов не успел рассказать в деталях об этом старом проекте русских царей – ударе по Англии с тыла (в 1800 г. поход на Индию пытался осуществить Павел I, в 1808 г. – Александр I). Но это сделал в своих мемуарах «1920 год» В.В. Шульгин: "…они (большевики. – Авт.) восстановили армию. Это первое. Конечно, они думают, что они создали социалистическую армию, которая дерется «во имя Интернационала», но это вздор. Им только так кажется. На самом деле они восстановили русскую армию. И это наша заслуга. Мы (белогвардейцы. – Авт.) сыграли роль шведов. Ленин мог бы пить «за» «здоровье учителей». Эти учителя – мы. Мы били их до тех пор, пока они не выучились драться. И к концу вообще всего революционного процесса Россия, потерявшая в 1917 г. свою старую армию, будет иметь новую, столь же могущественную.

Далее. Наш главный, наш действительный лозунг – Единая Россия. Когда ушел Деникин, мы его не то чтобы потеряли, но куда-то на время спрятали… А кто поднял его, кто развернул знамя? Как это ни дико, но это так – знамя Единой России фактически подняли большевики. Конечно, они этого не говорят. Конечно, Ленин и Троцкий продолжают трубить Интернационал. И будто бы «коммунистическая» армия сражалась за насаждение «советских республик». Но это их армия била поляков (в 1920 г. – Авт.) как поляков. И именно за то, что они отхватили чисто русские области".

В отличие от большевиков Шульгин хорошо знал, чем кончаются все революции в мире – приходом нового «царя», ибо «сила событий сильнее самой сильной воли: Ленин предполагает, а объективные условия, созданные Богом, как территория и душевный уклад народа, „располагают“. И теперь очевидно стало, что кто сидит в Москве – безразлично, кто это, будет ли это Ульянов или Романов».

По мнению Шульгина, рано или поздно «социализм смоется, но границы останутся. Будут ли это границы 1914 года или несколько иные – это другой вопрос. Во всяком случае, нельзя не видеть, что русский язык во славу Интернационала опять занял шестую часть суши».

В одном Шульгин, Милюков, Николай Устрялов и другие мыслящие русские эмигранты ошиблись: сумеют ли наследники большевиков сохранить «границы 1914 года или несколько иные», когда социализм в СССР «смоется». Увы, для России посткоммунистическая номенклатура второго-третьего эшелонов сохранила в 1991 г. «несколько иные» – границы начала XVIII в.

Зато в другом – кто станет «царем» новой советской империи – Шульгин оказался более чем пророком: «И тогда придет Некто, кто возьмет от них их „декретность“, их решимость – принимать на свою ответственность, принимать невероятные решения. Но он не возьмет от них их мешка. Он будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям (выделено мною. – Авт.)».

Но пока до прихода этого Некто было еще далеко, и все три коммунистические «конторы» – НКИД, Коминтерн, ОГПУ – соревновались в борьбе за перехват «опаздывающей» мировой революции.

В наши дни Президент России издает указы о срочном создании всероссийской «национальной идеи». Целая бригада бывших консультантов ЦК КПСС на бывшей цековской даче почти год пытается сотворить нечто похожее на уваровскую триаду «самодержавие – православие – народность» (1832 г.).

Большевикам в 20-х – начале 30-х годов не было нужды заказывать «спецам» какой-либо текст: к VI Всемирному конгрессу Коминтерна в Москве (1928 г.) пером Н.И. Бухарина они его уже сотворили и единогласно приняли – «Программу мировой пролетарской революции».

И прав был бывший профессор Московского императорского университета П.Н. Милюков, когда в 1927 г. в Париже писал: «Те, кто думает, что эта навязчивая идея большевиков – мировая революция – может измениться или даже что большевики уже „отказались от мировой революции, вместе с коммунизмом и другими основами большевизма“, те недостаточно углубились в понимание большевизма и рискуют серьезными ошибками в своих суждениях и разочарованием в последствиях своих отношений с большевиками. Не только к деяниям большевиков, но и к их идеологии надо относиться серьезно. В день, когда эта идеология будет потеряна, большевиков вообще больше не будет. Будет простая шайка бандитов – какими часто и считают большевиков их нерассуждающие враги. Но простая шайка бандитов не владеет секретом гипнотизировать массы. И что в конце концов потеря большевистской идеологии неизбежна и что большевики к этому фатально идут – это совсем другой вопрос!»

Но пока – и это крайне важно для нашего последующего изложения – они к этому «фатальному концу» еще не пришли. Наоборот, они уверены, что и «царское» золото 1914-1917 гг. и золото Брест-Литовска, и, уж конечно, «золото Коминтерна» они непременно вернут, как только революция разразится наконец «во всемирном масштабе», и все это богатство и так достанется «первому отечеству мирового пролетариата», которое к тому времени (зачем же принимали в 1924 г. первую Конституцию СССР?) охватит весь мир благодаря подрывной деятельности Коминтерна.