"Судебные ошибки" - читать интересную книгу автора (Туроу Скотт)

21 15 — 19 июня 2001 года Коллинз

Джексон Эйрз, адвокат, которого Эрно нанял племяннику, был неприятным человеком. С глазу на глаз он мог называть своих клиентов бандитами, но к обвинителям и полицейским относился еще хуже. Привлекала его в них только возможность соперничества. Для Эйрза в судопроизводстве существовала только одна проблема — расовая. В его мире все сводилось к белым против черных. Несколько лет назад на процессе он назвал Мюриэл перед присяжными рабовладелицей. Она не могла сказать, что эта вспышка испортила их отношения. Они и так были испорчены донельзя.

Джексон сидел в кабинете Мюриэл и, сведя кончики тонких пальцев, выслушивал ее просьбу. Хотя ему перевалило далеко за семьдесят, он был бодрым, подтянутым и все еще блестящим адвокатом. Седые волосы его напоминали взбитые белки, как у Нельсона Манделы[15], это сходство вряд ли было неумышленным. Подобно всем адвокатам, он не привык получать преимущество, а когда получал его, становился совершенно несносным. Мрачный, взъерошенный Томми Мольто сидел рядом с Джексоном по другую сторону громадного стола Мюриэл и слушал его, не пытаясь скрывать расстройства.

— Им-мунитет, — произнес Эйрз, когда Мюриэл сказала, что им нужно поговорить с Коллинзом.

— Иммунитет? — переспросила Мюриэл. — Чего ради? Даже если он лгал нам в девяносто первом году, срок давности уже истек.

— "Чего ради" касается только меня и его, Мюриэл. Не будет иммунитета, он заявит о своих конституционных правах на основании Пятой поправки[16].

— Как насчет прогноза? — спросила Мюриэл.

Эйрз мог сказать, что покажет его клиент.

— С какой стати мне это делать? Человек живет в Атланте, штат Джорджия, притом припеваючи. Ему незачем говорить с тобой, Мюриэл.

— Джексон, откуда у меня такое ощущение, что ты беседовал с Артуром? Я только что ответила на его ходатайство с просьбой судье Харлоу принудить меня дать иммунитет твоему клиенту.

И Артур, и Джексон знали, что правом предоставить иммунитет человеку обладает только обвинитель и что Мюриэл ни за что на это не пойдет без уверенности, что Коллинз поможет ей выиграть дело.

— Мюриэл, это нужно Артуру. Что касается меня, можешь забыть о существовании Коллинза. Но мой человек не будет разговаривать ни с Артуром, ни с тобой без полной гарантии неприкосновенности по закону.

— Джексон, Коллинз может не раскрывать рта, — сказала Мюриэл, — но мне нужно, чтобы он появился, пусть судья видит — мы пытались выяснить, что он имеет сказать. Примешь повестку о вызове для дачи свидетельских показаний?

— А что это даст моему клиенту?

— Бесплатную поездку в родные места.

— Миледи, он владелец бюро путешествий. И ездит бесплатно в родные места, когда вздумается. К тому же вызов свидетеля — гражданская процедура. Хотите допросить его — поезжайте к нему. Только вряд ли Мистер Налогоплательщик будет очень доволен, что вы совершите две поездки в Джорджию за его счет лишь затем, чтобы услышать, как этот человек откажется отвечать на ваши треклятые вопросы.

— Две поездки? — спросил Мольто. Мюриэл не захотела доставлять Джексону удовольствия, задавая этот вопрос, хотя тоже не поняла. Книги «Федеральные правила гражданского судопроизводства» на полке у нее не было.

У Джексона появилась возможность позлорадствовать, и он широко заулыбался. Его потемневшие от курения зубы неправильной формы редко можно было увидеть в суде, там у него единственным выражением лица была маска негодования. Чтобы вызвать Коллинза, объяснил он, им сначала нужно обратиться в федеральный суд Атланты и там получить обеспеченную правовой санкцией повестку.

— Пожалуй, мы так и сделаем, — сказала Мюриэл. — Может, управимся с повесткой и допросом за один рейс. Я пришлю тебе уведомление.

— Думаешь, я не вижу, когда люди блефуют? Мюриэл, адвокатская лицензия у меня на стене до того давняя, что овца, из шкуры которой сделан пергамент, плавала с Ноем в ковчеге. Не знала этого? Мюриэл, я достаточно опытен, чтобы не поддаваться на блеф.

Мольто проводил Джексона из кабинета. Когда вернулся, Мюриэл немного поговорила с ним, потом оставила Ларри сообщение на автоответчике. В начале шестого Старчек появился на пороге, вежливо постучал по открытой двери. Стоя там, он, как всегда, произвел на нее впечатление своим ростом. Крупные люди занимают все пространство.

— Занята?

— Лар, для тебя я всегда свободна.

Все ее помощники разошлись, телефоны молчали. Пальцы Старчека все еще лежали на косяке двери. Мюриэл остановила его легкой модуляцией голоса, которую расслышала сама. Кто-нибудь, подслушивающий сейчас или накануне в комнате для свидетелей, счел бы, что она флиртует. «Сила привычки», — подумала она. Прежняя Мюриэл берет верх над новой. Ларри был полноватым пожилым мужчиной, однако на клеточном уровне сохранилась память о его привлекательности. Конечно, было приятно ощущать себя помолодевшей, полной жизни, что называется, в соку. Но вместе с тем и глупо.

Мюриэл передала свой разговор с Джексоном. Ларри не мог понять, зачем Коллинзу требовать иммунитета.

— Может быть, — сказала Мюриэл, — он знает, что от меня не получит неприкосновенности. Видимо, в отличие от дядюшки не хочет давать показаний. Сославшись на Пятую поправку, он останется в стороне. Поэтому мы летим в Атланту.

— Мы?

— Да, мы. Я буду хлопотать о повестке, а ты допрашивать Коллинза, когда ее выпишут.

— Вправе я разговаривать с Коллинзом, если его адвокат против?

— Я не могу вести разговор со стороной, интересы которой представляет адвокат. Но Джексон отказывается принимать повестку. Поэтому кто-то из полицейских должен нанести визит Коллинзу, объяснить причину повестки и суть дела. Если он согласится говорить с тобой вопреки совету адвоката, это не наша вина.

Мюриэл была приятна мысль о реакции Джексона. Он всегда вопил громче всех из-за собственных ошибок.

Во вторник утром Ларри ждал у ворот аэропорта, вид у него был нервозный, когда примчалась Мюриэл. Для нее успевать на самолет перед уборкой трапа было спортом. Если служащий не закрывал ворот при ее появлении, она считала, что попусту потратила невозвратимые минуты.

— Черт возьми, как это вынести? — поинтересовался Ларри, когда они втиснулись на сиденья. — Летать самолетом и без того удовольствия мало.

Оба они взяли по большой сумке, но багажное отделение оказалось забито битком. Из управления юстиции Джорджии, которое оказывало им содействие, сообщили, что оформление повестки займет не больше часа, но Ларри удастся встретиться с Коллинзом только к вечеру. Если учесть уличное движение в часы пик, существовала перспектива заночевать в Атланте. Ларри затолкал сумку под переднее сиденье, жалуясь, что всю дорогу до Атланты будет чувствовать себя сидящим на стуле из кукольного дома.

— Извини, Лар. Я все пыталась дозвониться до Клэр — дочери Толмиджа. Вечером я должна была забрать нашего внука.

— Надеюсь, ты воспримешь это как комплимент, но я не вижу в тебе бабушку.

— Я все понимаю, Ларри. Лучшей возможности у меня не будет, и я хватаюсь за нее.

Даже просто говоря о ребенке, Мюриэл ощущала легкое беспокойство и тоску, которые зачастую вызывали его присутствие и отсутствие. Видимо, это отражалось на ее лице.

— А усыновление? — спросил Ларри.

— Что?

— Ты о нем не думала?

— О! — Мюриэл сделала паузу, чтобы унять сердцебиение. — Три года назад мы едва не усыновили мальчика. Афроамериканца. Мать совершенно здоровая. Полный порядок. И все сорвалось. Я чуть с ума не сошла. Но, как говорится, может, оно и к лучшему. Дочери оценивают Толмиджа как отца в лучшем случае на тройку. И все равно я иногда подумываю еще об одной попытке.

— Толмидж не противится?

— Особого энтузиазма не выражает. Он постоянно в разъездах — мне пришлось бы всем заниматься одной. Это сложно.

— Когда дочери повзрослели, он не стал лучше ладить с ними?

— Они хорошо принимают его. И симпатизируют мне.

Мюриэл ткнула себя пальцем в живот, и оба рассмеялись. Собственно говоря, постоянное отсутствие Толмиджа способствовало ее сближению с молодыми женщинами. Все они понимали, что Толмидж принадлежит всему миру, не им одним. Мюриэл со своей стороны относилась к этому терпимо, даже уважительно. Не только из восхищения, но и потому что сама была почти такой же. Существовали сила и ритм в симметрично возвышающихся траекториях жизни, которые она разделяла с Толмиджем. Но оставались точки, в которых их кривые не совпадали. Они блаженствовали, дружно взмывая ввысь, но земные удовольствия — прогулки в парке, выбор обоев, даже секс — бывали у них редко. И Мюриэл не с кем было поделиться личными проблемами.

Эти безрадостные мысли были нежеланными, как и весь разговор. В самолете трудно говорить так, чтобы тебя не слышали посторонние. И у Мюриэл пробудилось давнее сознание, что в разговорах с Ларри о Толмидже есть что-то дурное по своей сути. Она принялась за работу.

— Ладно, — сказал Ларри. — Оставлю эту тему.

Не поднимая глаз от столика, куда выложила несколько папок, Мюриэл ответила:

— И хорошо.

— Только вот...

— Ну-ну?

— Конечно, это не мое дело, — сказал он.

— Пусть тебя это не смущает, Ларри. До сих пор не смущало.

Старчек вздохнул.

— Отлично.

— Говори, Ларри. И на этом будет кончено. Последний выстрел. Стреляй.

— Знаешь, иной раз, когда говоришь о Толмидже, мне вспоминается, как ты говорила о... Как бишь его?

— Как бишь кого?

— Своем блаженной памяти муже.

— О Роде?

Она так громко рассмеялась, что, несмотря на гул двигателей, кто-то из пассажиров обернулся. Между этими людьми не могло быть никакого сравнения. Толмидж был тяжеловесом, местной достопримечательностью. Род — пьяницей.

— Спасибо, что сказал, Ларри, — произнесла она и раскрыла другую папку. Но для нее тема не была закрыта, потому что она неожиданно вспомнила, каким ей виделся Род, когда гонялась за ним — блестящим, обаятельным, отнюдь не потерпевшим крушение в бокале с коктейлем. Продолжая мысль Ларри, она нашла между своими мужьями немало общего. Оба старше ее. Рассеянные. Оба ее учителя. Оба звезды на ее небосводе. И оба с очень высоким самомнением, скрывающим, как могла бы подсказать ей интуиция, глубокую неуверенность в себе. У нее захолодело сердце. Что это означало? Все? Ничего? Ей сорок четыре года, и она устроила свою жизнь. Сидящий рядом философ несколько недель назад открыл ей непреложную истину: жизнь несовершенна. Мюриэл потянулась в тесном самолетном кресле и привычно загнала эти мысли в глубь сознания, чтобы снова приняться за работу.

Ларри время от времени приходилось летать самолетом, чтобы допросить какого-то свидетеля или схватить убийцу для последующей экстрадиции. Однако после Вьетнама он не очень-то любил покидать дом. Пока ребят не стал удерживать график спортивных состязаний, он каждое лето возил их с Нэнси во Флориду. Сам до сих пор в начале каждой весны с компанией детективов отправлялся в Лас-Вегас, где они четыре дня вели себя как двадцатилетние. Пьянствовали, играли в карты, звонили во все так называемые бюро по найму спутниц, наводя справки о ценах. Возвращались домой, чувствуя себя, будто собаки, удравшие со двора. Потом вернулись — а миски полные! Но в Атланту он летел неохотно. Было очень душно. И он не очень уютно чувствовал себя рядом с Мюриэл.

К высокому белому зданию федерального суда они подъехали в половине третьего. Потом стояли снаружи с Тейном, помощником генерального прокурора, и следователем из прокуратуры округа Фултон, планируя остаток дня. Над каньоном уличных туннелей были видны небоскреб Си-эн-эн и купол Всемирного конгресс-центра Джорджии. Ларри сможет сказать ребятам, что повидал достопримечательности города.

Вчетвером они пришли к решению, что Ларри и следователь Уилтон Морли отправятся с повесткой к Коллинзу, а Мюриэл будет ждать в управлении юстиции с включенным сотовым телефоном. Если Коллинз вдруг согласится дать показания без адвоката, она подъедет, чтобы должным образом их задокументировать. Если от Ларри не будет вестей, они встретятся в аэропорту перед вылетом домой.

У Морли был адрес Коллинза в северном пригороде. По телефону Уилтон говорил с сильным южным акцентом, и Ларри не мог догадаться о его расе. Оказался он черным как уголь и покладистым. Отношения между белыми и черными здесь были другими, чем на Севере. Ларри заметил это несколько десятилетий назад, и похоже, с тех пор ничего не изменилось. Черные победили здесь ощутимее. Покончили с рабством, потом с расовой сегрегацией. Приятно, когда можно назвать поверженных врагов.

В машине Морли показал Старчеку собранные документы. В отчете о кредитных операциях Коллинз значился владельцем агентства «Коллинз трэвел». Перечень его арестов, как и утверждал Эрно, не продолжался после освобождения из тюрьмы пять лет назад. Семьдесят восемь процентов из тех, кто отбывал срок, снова попадали в тюрьму. Но Ларри иногда утешался другим показателем. Онкологи были бы счастливы, если бы им удавалось излечивать двадцать два процента тяжелых раковых заболеваний. Правда, многие из этих людей не исправились — просто научились заметать следы. Ларри не мог знать, относится ли к их числу Коллинз. Вызывало легкие подозрения, что человек, освободившийся всего несколько лет назад, нашел средства, чтобы открыть свой бизнес. А ведь для отмывки наркодолларов бюро путешествий было бы превосходным прикрытием. Однако Морли слышал хорошие отзывы о Коллинзе.

— Один из моих людей ходит с этим Коллинзом в церковь, — сказал Морли, — и покупает у него авиабилеты. Говорит, он молодчина. Не знаю, как это понимать.

Атланта напоминала Ларри Лос-Анджелес. Привлекательные ландшафты Юга — в данном случае холмы и деревья — портили скоростные шоссе и торговые ряды. Коллинз жил и работал в тридцати минутах езды от центра, в старом городке, слившемся теперь с беспорядочно растущим большим городом. Проехав милю-другую по восемьдесят пятому федеральному шоссе, они миновали все однотипные рестораны, о каких Ларри только слышал, и несколько похожих на универмаги церквей.

Морли проехал мимо агентства Коллинза и развернулся. Оно находилось в конце торгового центра за бетонным забором, рядом с химчисткой и зоомагазином. Подумав, Ларри решил, что идти к Коллинзу лучше ему одному.

— Ты на Юге, приятель, — сказал Морли, когда Ларри предложил ему остаться в машине. — Положение вещей здесь может оказаться не таким, как там, откуда ты приехал.

Ларри не совсем понял, что Морли имел в виду. Может быть, он думал, что полицейский-северянин бесцеремонно войдет и заедет Коллинзу по физиономии.

— Ясно, — сказал Ларри. — Не теряй меня из виду. Я думаю, мне легче будет чего-то добиться от него, если это будет выглядеть встречей старых знакомых, а не арестом.

Морли поставил машину на противоположной стороне оживленной улицы, и они стали наблюдать за агентством. Вскоре оттуда вышли двое: мужчина, возможно, Коллинз, в нарядной рубашке с галстуком, и пожилая женщина, которой он пожимал руку. Когда они расстались, мужчина пошел к находящейся рядом с торговым центром авторемонтной мастерской. Двери отсеков были подняты. Ларри даже издали слышал пронзительное завывание электроинструментов и ощущал скверный запах смазки. Мужчина вступил в разговор с кем-то у передка старой «акуры», стоявшей на гидравлическом подъемнике. Ларри посмотрел в обе стороны и перебежал на другую сторону улицы.

Когда мужчина вышел из-за машины, Ларри окончательно узнал в нем Коллинза. И пошел к нему улыбаясь. Коллинз поймал его взгляд, повернулся и неторопливо пошел к своему агентству. Вошел внутрь, потом выскочил из боковой двери и побежал со всех ног. Ларри несколько секунд наблюдал за ним.

«Ну и дело, — подумал он. — Черт возьми, ну и проклятое же дело».

Потом пустился вслед за Коллинзом, скрывшимся за углом. Ларри понимал, что рискованно белому преследовать черного в районе, где кто-то может схватить пистолет и выстрелить в тебя из окна. Будучи строптивым подростком, он любил опасные приключения, но Вьетнам положил этому конец. Он понял, что опасность не улучшает тебя, а убивает. И теперь бежал во весь опор, надеясь быстро догнать Коллинза. Приближаясь к нему, он выкрикивал обычную глупость: «Я хочу только поговорить с тобой».

Коллинз бежал вверх по склону холма и после второй сотни футов остановился. То ли услышал выкрики Ларри, то ли, скорее, выбился из сил. Теперь он весил фунтов на пятьдесят больше, чем в девяносто первом году, и тяжело дышал, положив руки на колени.

— Что это с тобой, черт побери? — несколько раз спросил Ларри. Оглянувшись, он увидел бегущего к ним Морли с пистолетом в руке. И жестом обеих рук остановил его. Но тот продолжал наблюдать за ними.

Немного отдышавшись, Фаруэлл сказал:

— А вот я не хочу говорить с тобой, начальник.

На сильной жаре одежда Коллинза насквозь пропиталась потом. Под нарядной белой рубашкой видны были очертания майки.

— Убегать — самый верный способ оказаться схваченным.

Коллинз вспылил:

— Начальник, я ничего такого не сделал, чтобы хватать меня. Я веду честную жизнь. Проверь. Я чист.

Лицо Коллинза немного округлилось, он начал лысеть, но оставался необыкновенно красивым. Глаза цвета невыделанной кожи блестели. Летом его сравнительно светлая кожа покрылась загаром, придающим яркость цвету лица.

— Послушай, — сказал Ларри. — Я прилетел сюда с повесткой, потому что твой слишком умный адвокат взять ее у нас не захотел. Вот и все. Но я рад, что ты чист. Поверь, мне очень приятно. Ты сделал хороший выбор.

— Еще бы, — ответил Коллинз. — Я получил помощь от Бога, начальник, и сказал себе — хватит. Все, что было тогда, давно позади. Господь сказал, что может сделать меня новым человеком, и я ухватился за это предложение. Вот так. Сделал предложение, от которого я не мог отказаться. Я принял крещение и очистился от своих грехов.

— Хорошо, — сказал Ларри. — Замечательно.

Он пожалел, что у него нет поощрительного значка из тех, которые выдают в школе для малолетних правонарушителей. Коллинз такого заслуживал.

Жара спадала, день становился приятнее. Они стояли в квартале небольших домов, обшитых белыми досками, с зелеными крышами и верандами, большая часть которых была затянута сетками от насекомых. Сосны отбрасывали на квартал черные тени. Коллинз поднял благодарный взгляд к небу, потом они с Ларри молча зашагали вниз по склону. Ларри жестом показал Морли, что все в порядке. Но следователь футов двадцать пятился, не спуская с них глаз.

— Твое прикрытие? — спросил Коллинз.

— Угу.

Коллинз потряс головой.

— Человек приезжает с прикрытием, хотя я веду совершенно мирную жизнь.

— Потому он и оставался в машине, Коллинз. Я вручаю тебе повестку, вот и все.

— Начальник, можешь вручать мне сколько угодно повесток. Говорить я не обязан. Так сказал адвокат. Пятая поправка, начальник.

— Послушай, рано или поздно тебе придется приехать в Трай-ситиз и сказать это судье. Если не захочешь ответить сейчас на несколько вопросов.

Коллинз рассмеялся. Такие уловки были ему не в новинку.

— Говорить я буду, когда скажет адвокат. Пятая поправка действует только в том случае, если держишь рот на замке. Он говорит, что если развяжешь язык, то уже не остановишься там, где захочешь. А ты сам знаешь, я натворил там много такого, о чем никому слышать не нужно. Не хочу возвращаться в тюрьму. Мне пришлось долго подниматься наверх, начальник.

— Видишь, я ничего не записываю. Все между нами, девочками. Собственно, у меня только один серьезный вопрос. Твой дядя говорит, что ты лгал мне в Редьярде десять лет назад, когда взвалил убийство на Ромми. Говорит, что ты провел меня.

Коллинз шел, глядя под ноги.

— Мой дядя хороший человек.

— Мы запишем это на мемориальной доске, Коллинз. Я хочу знать, правду ли он говорит. Лгал ты мне?

— Послушай... — Коллинз остановился. — Начальник, я напрочь забыл твою фамилию.

— Старчек.

— Угу, Старчек. Так вот, Старчек, одному ответу ты не поверишь. И сам это знаешь. Если скажу: «Да, тогда я лгал», — ты скажешь: «Ерунда, он просто поддерживает дядю». Тебе ведь хочется услышать только, что мой дядя дурак и лжец. А это не так. Совершенно не так.

Подойдя к агентству, они вошли в ту боковую дверь, из которой выбежал Коллинз. Она вела в маленькую заднюю комнатку, где хранились канцелярские принадлежности и бланки билетов. В передней комнате стояли два письменных стола. Один Коллинза, другой, видимо, секретарши. Сейчас стол пустовал. Коллинз сел и указал Ларри на кресло по другую сторону стола. За спиной Коллинза на обшитой панелями стене висел большой календарь со сценами из Библии. Рядом с ним крест из красного дерева, почти того же цвета, что и панели.

— Как идут дела?

— Ничего. Чертовы авиалинии не хотят, чтобы мы зарабатывали деньги. Я сейчас больше занимаюсь туристическим бизнесом. Многие церковные группы ездят по разным местам.

— И это агентство принадлежит тебе, Коллинз?

— Мне.

— Просто замечательное.

Ларри огляделся с оценивающим видом, словно говорил это всерьез.

— Дядя одолжил мне деньги для начала. В прошлом году я расплатился с ним.

— Дядя Эрно?

— У меня другого нет. Этот человек был для меня благословением. Я долго не мог этого понять, но он был рукой Христа в моей жизни. И я никогда не скажу ничего против Эрно. Он хороший человек. И теперь сам пришел к Богу.

— Кончай ты, — сказал Ларри не подумав. Он всегда с недоверием относился к верующим, считающим, что сподобились высшей истины. Истины, которая недоступна всем остальным.

— Не смейся, Старчек, когда я говорю о моем Господе и Спасителе. Вера — самое главное в моей жизни.

— Нет, Коллинз, меня смешит твой дядя. Он лжет, и ты знаешь это.

— Вот-вот. Как я и говорил. Думаешь, человек, который со дня на день предстанет перед Богом, станет лгать? А я так не думаю. Я считаю, что будет говорить истинную правду.

— Ну что ж, если он говорит правду, почему не поедешь туда и не поддержишь его?

— Эрно обойдется без моей поддержки. Он сделал все, что нужно. Я поеду туда беззащитным, без иммунитета. Ты прекрасно знаешь, что вы назовете меня лжецом и начнете преследовать. Это значит напрашиваться на неприятности. Мне это ни к чему.

Было ясно, что Эйрз так объяснил положение Коллинзу. И нельзя сказать, что был не прав.

— Ну, хорошо, если Эрно говорит правду, не думаешь ли ты, что у тебя есть какой-то долг перед Гэндолфом?

При упоминании о Шланге Коллинз помрачнел. И слегка ссутулился в широком кресле.

— Насчет Гэндолфа я скажу тебе только одно. Каждый вечер, когда молюсь и прошу Иисуса о прощении, я первым делом упоминаю Гэндолфа. Первым делом. Каждый день прошу у Бога прошения за то, что мы сделали этому несчастному воришке.

Коллинз с широко раскрытыми светлыми глазами бесстрашно посмотрел на Старчека и кивнул.

Ларри было непонятно, что движет этими людьми. Он полез в карман и достал два экземпляра повестки. Заполнил оборотную сторону одной, указав, где и кому она вручена, другую протянул Коллинзу. Тот стал читать ее, а Ларри тем временем разглядывал фотографии на столе. Большей частью крупной миловидной блондинки, зачастую со светловолосыми близнецами-девочками.

— Они мои, — сказал Коллинз, — если тебя это интересует.

— Дети?

— Да. Такие же белые, как ты. Когда я выносил младенцев из больницы, охранница не хотела выпускать меня с ними. Она тоже была черная. Анна-Мария, моя жена, подняла большой шум. Она реагирует острее меня, когда дело касается расовых проблем. Но эти дети мои. Было время, когда я никого из белых даже знать не хотел. Но от правды никуда не денешься. Правда в том, что все мои родственники белые. А я черный. Попробуй разберись в этом. Единственное объяснение — у Бога был какой-то особый промысел.

Ларри, уже получив упрек, на сей раз постарался сдержаться при упоминании о промысле Божием, но Коллинз все же разглядел трепет сомнения.

— Ты думаешь, я вроде не в своем уме. Но это правда моей жизни, начальник. Когда меня выпустили из Редьярда, и месяца не прошло, как я сдуру вернулся на свои кривые дорожки. Нет греха, какого не совершил бы. И знаешь, что произошло? То, что можно было предвидеть. Я схлопотал пулю, начальник. И мне хоть бы что. Вот он я. Две руки, две ноги. Врачам, начальник, в окружной больнице просто не верилось. Пуля повела себя как крылатая ракета. Словно бы меняла направления. Вот это позвоночник, я его не трону, потом сделаю маленький поворот, чтобы не задеть почку, потом сверну вправо, чтобы не порвать больших вен или артерий. Произошло чудо. Понимаешь, почему?

— Не совсем.

— Потому что Иисус давал мне понять кое-что, начальник. Говорил: «Я давал тебе одно знамение за другим, а ты все не понимал. Поэтому на сей раз совершу чудо. Если не сможешь уразуметь, что Я взираю на тебя сверху и желаю тебе добра, если даже и тут не поймешь, то ничего больше не смогу для тебя сделать. Хочешь быть дураком, ну и будь дураком. Только без Меня в рай не попасть никому. Можешь снова сидеть в камере и говорить: „Все, хватит“, — но если не примешь Меня в свою жизнь, тебе никогда не выбраться. А если возьмешься за ум, примешь Меня, то уже никогда не попадешь в тюрьму. Ни на минуту». И я не попадал.

Так что если понадобится говорить, Старчек, Иисус даст мне знать. И когда я присягну перед Ним, ты будешь уверен, что каждое мое слово — правда. Но сейчас Иисусу я нужен здесь. И здесь останусь. Пятая поправка, начальник.

Коллинз проводил Ларри до двери, пожал ему руку и пожелал всего хорошего. Даже помахал Морли, стоявшему на другой стороне улицы.