"Добрыня и Маринка" - читать интересную книгу автора (Славянский эпос)

Вариант 2


В стольном в городе во Киеве,

У славнова сударь-князя у Владимера

Три годы Добрынюшка столничал,

А три годы Никитичь приворотничал,

Он столничал, чашничал девять лет,

На десятой год погулять захотел

По столному городу по Киеву.

Взявши Добрынюшка тугой лук

А и колчан себе каленых стрел,

Идет он по широким по улицам,

По частым-мелким переулачкам,

По горницам стреляет воробушков,

По повалушам стреляет он сизых голубей.

Зайдет в улицу Игнатьевску

И во тот переулок Маринин,

Взглянет ко Марине на широкой двор,

На ее высокия терема.

А у молоды Марины Игнатьевны,

У ее на хорошем высоком терему

Сидят тут два сизыя голубя

Над тем окошком косящетым,

Цалуютца оне, милуютца,

Желты носами обнимаютца.

Тут Добрыни за беду стало:

Будто над ним насмехаютца.

Стреляет в сизых голубей,

А спела вить титивка у туга лука,

Звыла да пошла калена стрела.

По грехам над Добрынею учинилася:

Левая нога ево поколзнула,

Права рука удрогнула:

Не попал он в сизых голубей,

Что попал он в окошечко косящетое,

Проломил он оконницу стеколчетую,

Отшиб все причалины серебреныи.

Розшиб он зеркала стеколчетое,

Велодубовы столы пошаталися,

Что питья медяныя восплеснулися.

А втапоры Марине безвременье было,

Умывалася Марина, снарежалася

И бросилася на свои широкой двор:

– А хто ето невежа на двор заходил?

А хто ето невежа в окошко стреляет?

Проломил оконницу мою стеколчетою,

Отшиб все причалины серебреныи,

Розшиб зеркала стеколчетое? –

И в те поры Марине за беду стало,

Брала она следы горячия молодецкия,

Набирала Марина беремя дров,

А беремя дров белодубовых,

Клала дровца в печку муравленую

Со темя следы горячими,

Разжигает дрова полящетым огнем

И сама она дровам приговариват:

– Сколь жарко дрова разгораютца

Со темя следы молодецкими,

Разгоралось бы серце молодецкое

Как у молода Добрынюшки Никитьевича! –

А и божья крепко, вражья-то лепко.

Взяла Добрыню пуще вострова ножа

По ево по серцу богатырскому:

Он с вечера, Добрыня, хлеба не ест,

Со полуночи Никитичю не уснетца,

Он белова свету дажидаетца,

По ево-та щаски великия

Рано зазвонили ко заутреням.

Встает Добрыня ранешонко,

Подпосял себе сабелку вострою,

Пошол Добрыня к заутрени,

Прошол он церкву соборную,

Зайдет ко Марине на широкой двор,

У высокова терема послушает.

А у молоды Марины вечеренка была,

А и собраны были душечки красны девицы,

Сидят и молоденки молодушки,

Все были дочери отецкия,

Все тут были жены молодецкия.

Вшел он, Добрыня, во высок терем,–

Которыя девицы приговаривают,

Она, молода Марина, отказывает и прибранивает.

Втапоры Добрыня не во што положил,

И к ним бы Добрыня в терем не пошел,

А стала ево Марина в окошко бранит,

Ему болно пенять.

Завидел Добрыня он Змея Горынчета,

Тут ему за беду стало,

За великую досаду показалося,

Збежал на крылечка на красная,

А двери у терема железныя,

Заперлася Марина Игнатьевна,

А и молоды Добрыня Никитичь млад

Ухватит бревно он в охват толщины,

А ударил он во двери железныя,

Недоладом  ис пяты он вышиб вон

И збежал он на сени косящеты.

Бросилась Марина Игнатьевна

Бранить Добрыню Никитича:

– Деревенщина ты, детина, зашелшина!

Вчерась ты, Добрыня, на двор заходил,

Проломил мою оконницу стеколчетую,

Ты розшиб у меня зеркало стеколчетое! –

А броситца Змеишша Горынчишша,

Чють ево, Добрыню, огнем не спалил,

А и чють молодца хоботом не ушиб.

А и сам тут Змеи почал бранити ево, болно пеняти:

– Не хочю я звати Добрынею,

Не хощю величать Никитичем,

Называю те детиною-деревенщиною и зашелшиною,

Почто ты, Добрыня, в окошко стрелял,

Проломил ты оконницу стеколчетую,

Розшиб зеркало стеколчетое! –

Ему тута-тка, Добрыни, за беду стало

И за великую досаду показалося;

Вынимал саблю вострую,

Воздымал выше буйны головы своей:

– А и хощешь ли тебе, Змея,

Изрублю я в мелкия части пирожныя,

Разбросаю далече по чистом полю? –

А и тут Змеи Горынич,

Хвост поджав, да и вон побежал,

Взяла его страсть, так зачал срать,

А колышки метал, по три пуда срал.

Бегучи, он, Змеи, заклинаетца:

– Не дай бог бывать ко Марине в дом,

Есть у нее не один я друг,

Есть лутче меня и повежливей.–

А молода Марина Игнатьевна

Она высунолась по пояс в окно

В одной рубашке бес пояса,

А сама она Змея уговаривает:

– Воротись, мил надежа, воротись, друг!

Хошь, я Добрыню оберну клячею водовозною?

Станет-де Добрыня на меня и на тебя воду возить,

А еще – хошь, я Добрыню обверну гнедым туром?

Обвернула ево, Добрыню, гнедым туром.

Пустила ево далече во чисто поля,

А где-та ходят девять туров,

А девять туров, девять братиников,

Что Добрыня им будет десятой тур,

Всем атаман – золотыя рога!

Безвестна, не стала богатыря,

Молода Добрыня Никитьевича,

Во столном в городе, во Киеве.

А много-де прошло поры, много времяни,

А и не было Добрыни шесть месяцев,

По нашему-то, сибирскому, словет полгода,

У Беликова князя вечеринка была,

А сидели на пиру честныя вдовы,

И сидела тут Добрынина матушка,

Честна вдова Афимья Александровна,

А другая честна вдова, молода Анна Ивановна,

Что Добрынина матушка крестовоя;

Промежу собою разговоры говорят,

Все были речи прохладныя.

Неоткуль взялась тут Марина Игнатьевна,

Водилася з дитятеми княженецкими,

Она больно, Марина, упивалася,

Голова на плечах не держитца,

Она болно, Марина, похволяетца:

– Гои еси вы, княгини, боярыни!

Во столном во городе во Киеве

А и нет меня хитрея-мудрея,

А и я-де обвернула девят молодцов,

Силних могучих богатырей гнедыми турами,

А и ноне я-де опустила десятова молодца,

Добрыня Никитьевича,

Он всем атаман – золотыя рога! –

За то-то слово изымаетца

Добрынина матушка родимая,

Честна вдова Афимья Александровна,

Наливала она чару зелена вина,

Подносила любимой своей кумушке,

А сама она за чарою заплакала:

– Гои еси ты, любимая кумушка,

Молода Анна Ивановна!

А и выпей чару зелена вина,

Поминай ты любимова крестника,

А и молода Добрыню Никитьевича,

Извела ево Марина Игнатьевна,

А и ноне на пиру похваляитца.–

Проговорит Анна Ивановна:

– Я-де сама ети речи слышела,

А слышела речи ее похваленыя! –

А и молода Анна Ивановна

Выпила чару зелена вина,

А Марину она по щеке ударила,

Шибла она с резвых ног,

А и топчет ее по белым грудям,

Сама она Марину болно бранит:

– А и сука ты, блядь, еретница-блядь!

Я-де тебе, хитрея и мудренея,

Сижу я на пиру, не хвастаю,

А и хош ли, я тебя сукой обверну?

А станешь ты, сука, по городу ходить,

А станешь ты, Марина,

Много за собой псов водить! –

А и женское дело прелестивое,

Прелестивое-перепадчивое.

Обвернулася Маринка косаточкои,

Полетела далече во чисто поле,

А где-та ходят девять туров,

Девять братеников,

Добрыня-та ходит десятой тур.

А села она на Добрыню на правой рог,

Сама она Добрыню уговаривает:

– Нагулялся ты, Добрыня, во чистом поле,

Тебе чистое поле наскучала,

И зыбучия болота напрокучили4),

А и хош ли, Добрыня, женитися?

Возмеш ли, Никитичь, меня за себя?

– А, право, возму, ей богу, возму!

А и дам те, Марина, поученьица,

Как мужья жен своих учат! –

Тому она, Марина, не поверила,

Обвернула ево добрым молодцом

По-старому – по-прежнему,

Как бы силным могучим богатырем,

Сама она обвернулася девицею,

Оне в чистом поле женилися,

Круг ракитова куста венчалися.

Повел он ко городу ко Киеву,

А идет за ним Марина роскорякою.

Пришли оне ко Марине на высок терем,

Говорил Добрынюшка Никитичь млад:

– А и гои еси ты, моя молодая жена,

Молода Марина Игнатьевна!

У тебя в высоких хороших теремах

Нету Спасова образа,

Некому у тя помолитися,

Не за што стенам поклонитися,

А и, чаи, моя вострая сабля заржавела.–

А и стал Добрыня жену свою учить,

Он молоду Марину Игнатьевну,

Еретницу – блядь– безбожницу:

Он первое ученье – ей руку отсек,

Сам приговаривает:

– Ета мне рука не надобна,

Трепала она, рука, Змея Горынчишша! –

А второе ученье – ноги ей отсек:

– А и ета-де нога не надобна,

Оплеталася со Змеем Горынчишшем! –

А третье ученье – губы ей обрезал

И с носом прочь:

– А и ети-де мне губы не надобны,

Целовали оне Змея Горынчишша! –

Четвертое ученье – голову ей отсек

И с языком прочь:

– А и ета голова не надобна мне,

И етот язык не надобен,

Знал он дела еретическия!


***

Сюжет о колдунье, жене-чародейке, обладающей магической силой, оборачивающей героя волком, лисой или тигром (с последующим обратным превращением), достаточно хорошо известен в мировом фольклоре, принадлежит к числу «бродячих» В русском эпосе такой колдуньей суждено было стать Маринке Кайдаловне (кайдал – гурт, стадо) Она очаровывает и превращает в тура одного иа самых популярных народных героев – Добрыню Никитича, который становится так называемым «вынужденным оборотнем». Но с другой стороны, только ему по силам противостоять чарам Маринки, только он способен уничтожить злую еретицу, безбожницу.

Некоторые исследователи находят в былине и определенную историческую параллель: Маринка Кайдаловна – Марина Мнишек, что выглядит довольно убедительно, если вспомнить, что жена двух самозванцев сыграла в русской истории не менее «еретическую» роль, чем киевская колдунья. Былинные строки о Маринке Кайдаловне полностью подходят к ней:

Она много нонь казнила да князей князевичев,

Много королей да королевичев,

Девять русских могучиих богатырей,

А без счету тут народушку да черняди.

И все-таки сюжет былины, по-видимому, гораздо древнее, хотя в Смутное время благодаря совпадению имен и даже психологических типов он вполне мог получить неожиданное актуальное звучание. Так, кстати, бывало со многими другими былинными сюжетами в разные исторические эпохи.

Наиболее последовательно и полно сюжет о встрече Добрыни с Маринкой (в данном варианте она – Игнатьевна) разработан в былине «Три года Добрынюшка стольничел» из «Сборника Кирши Данилова». В варианте Кирши Данилова есть эпизоды нигде более не встречающиеся: вечеринка в доме Маринки, ее хвастовство на пиру у князя Владимира. «Это одна из интереснейших поэм!» – такую оценку именно этому варианту былины дал В. Г. Белинский.

Публикуется по изданию: Сборник Кирши Данилова, № 9

В.И. Калугин