"Не называй меня майором..." - читать интересную книгу автора (Словин Леонид)8.— Звони! — Цуканов перекрестился, показал Африканцу на дверь. За дверью могло ждать всякое. За тридцать лет в ментовке насмотришься и наслушаешься. Об этом чего говорить?! Уши Бат Сантес обреченно взглянул на своего мучителя, но руку к звонку поднял . Легкое треньканье прозвучал где-то далеко. Квартиры тут были огромные, большинство имели комнаты для прислуги, черный ход. Потом их превратили в коммунальные. Жило по семь — десять семей в каждой. Недавно их выкупили, отмыли, произвели евроремонт… — Еще звони! Звонки звучали словно в пустом вымершем мире. Все происходило, как они и полагали. В квартире у Коржакова все было тихо. Зато по другую сторону площадки, за запертой дверью, за спинами Цуканова и нигерийца, громко запрыгал, залаял большой злобный пес. Потом там защелкали запоры. Крупный мужчина в спортивном костюме появился на площадке: — Вы к Евгению Ивановичу? — Несмотря на бессонную ночь он выглядел бодро. — А его нет… Уши Бат Сантес повернул голову. Сосед в первое мгновение растерялся, когда от дверей напротив на него глянуло черное, как смоль, лицо натурального нигерийца. Самое черное среди африканцев… — Может могу помочь? В отличии от Уши Бат Сантеса Цуканов не оглянулся, напротив, сделал попытку заглянуть в дверной глазок. На секунду-другую лицо его закрыло обзор изнутри. Игунов в лифте точно уловил момент. — Пошли… Все трое устремились из лифта вперед — на голос соседа… Качан вылетел первым — он занимался восточными единоборствами. Именно это было решающим в выборе очередности. Начальнику розыска не нужна была Большая Драка на лестничной площадке. Качан надеялся снести противника в секунды, пока Цуканов прикрывает дверной глазок. По тем же причинам вторым Игумнов пропустил Карпеца. У того вечно чесались руки. Зачистку он оставил себе. Громкий собачий лай заглушил шум борьбы на лестничной площадке. Пес, кстати, не выскочил и даже не проявил большей агрессивности. Качан буквально снес мужика с подсечкой и крутым разворотом на себя. В конце ночи ему, наконец, представилась хоть какая-то возможность приблизить возвращение пистолета… Карпец, тот вообще не пропускал ни одной силовой разборки… Вместе с Игумновым все трое ворвались в квартиру, увлекая с собой тяжелое тело… Сосед повторял машинально: — В чем дело?! — Однако негромко, почти неслышно. — Милиция! — Милиция так не врывается… Где-то совсем рядом надрывно-тяжело продолжала лаять собака — крупный злобный пес — ротвейллер или московская сторожевая, но на дверь не бросалась и в коридор не выскочила. «Наверное, привязана…» Игумнов захлопнул за ними дверь. В прихожей было темно. Внезапно оказалось, схватка ещё не закончена. К соседу пришло подкрепление. У Игумнова на шее сошлись две чьи-то крепкие руки. Он почувствовал врезавшуюся у подбородка кромку металлической пластины… Ни Качан, ни Карпец не носили браслеток. Железки с именами и группой крови на запястьях ушли в прошлое… «Видно, кто-то из братков…» В темноте нельзя было ничего разобрать: «Бой в Крыму, все в дыму…» Игумнов ударил коленом туда, где должен был находиться пах нападавшего. Раздался короткий всхрап. Кто-то метнулся в сторону… Откуда-то сверху на головы полетели коробки с одеждой. Передняя оказалась заставленной вещами… — Выключатель! Мать… Раздался щелчок, но свет не врубился — в патроне под потолком лампочка была вывернута. Цепляясь за чьи-то вытянутые руки, колени, острые углы мебели, Игумнов прорвался дальше — коридор здесь круто уходил в сторону. Впереди была дверь. Кто-то бросился навстречу, Игумнов с силой отшвырнул его. Нападавший всем телом влетел в буфет. Тонко прозвенело стекло. Что-то покатилось под ноги. Послышался звон разбитой посуды… На помощь Игумнову никто не подоспел. Его подчиненные все ещё возились в прихожей с хозяином. Тот успел оправиться от неожиданности и теперь мотал их, как щенят, используя разницу в весе и уровень спортивного мастерства, Игумнов метнулся дальше вдоль стены, нащупывая выключатель. Кто-то сзади схватил его за куртку, Игумнов двинул локтем. Понял: «Попал!..» Раздался сдавленный стон… Впереди хлопнула дверь. «Черный ход…» За очередным поворотом стены Игумнову под руку попал выключатель. Вспыхнул свет. Он находился в маленькой боковухе — «комнате для горничной». Дальше была кухня с выходом на черную лестницу. Игумнов с хода врезал по ней ногой, дверь не поддалась. Выбежавшие закрыли её на замок… «У них все было подготовлено…» — Игумнов повернул назал. В глубине квартиры по-прежнему злобно лаяла собака. Из передней показался Качан, он вел мужика в спортивном костюме, которого им с Карпецом удалось все-таки сломать. Игумнов с хода двинулся на него: — Где африканец?! Сосед молча взглянул на него — на обоих висках спортсмена краснели ссадины — результат столкновения со стенами коридора, которых он коснулся одновременно. В углу. — Я говорю про Мосула Авье! Мужик кивнул на черный ход. — А Коржаков?.. Он разлепил набухшие губы. — Коржаков с ним… Из комнат появился Карпец, он успел пробежать по квартире. Младший инспектор вел с собой человека, соединенного с ним наручником. Карпец успел его обыскать — в руке он нес пачку документов. — Этот — тоже из «Освальда», майор, служил в морском десанте… — Карпец успел заглянуть в бумаги. — Имеет лицензию частного охранника… Он кивнул Игумнову на комнату, из которой только что появился . Оттуда все ещё доносился собачий лай — Посмотрите, что у них там! Игумнов заглянул за дверь. В небольшой уютной гостиной на столе работал обычный портативный магнитофон. Не оставляя задержанного Карпец подошел к столу, нажал на клавиш — собачий лай прекратился. «Конечно! Откуда у них время возиться с псом! Выводить, кормить…» Игумнов убрал документы бывшего десантника в карман, туда же пошли оба — внутренний и заграничный паспорта — хозяина квартиры. Больше он не собирался тут задерживаться. — Разберемся… Ночной налет на квартиру не принес ожидаемого результата… Игумнов забыл, что кое-где в домах черные лестницы ещё работают. Иначе бы этого не случилось. Коржаков успел бежать и захватил с собой Мосула Авье. Оставалась, правда, небольшая надежда на то, что вызванная Игумновым оперативная группа МУРа все-таки успела прибыть и блокировать двор. — Уходим! — переступая через разбросаные на полу осколки посуды, Игумнов пошел к дверям. Болел затылок — видимо, он все-таки получил по голове. — Цуканов… — Здесь. Заместитель уже вел наркокурьера, они были по-прежнему соединены наручниками. Хозяин квартиры позади потянул с вешалки куртку. — Я должен одеться… Игумнов, не оборачиваясь, махнул рукой:. — Cвободен… — то же относилось и к бывшему десантнику. После этих слов Карпец аккуратно отсоединил соединявший их металлический браслет. Оба могли только связать им руки. «Сейчас у нас одна цель — пистолет!» Завтрашний, точнее уже сегодняшний, день мог полностью смешать все фигуры на доске… *** Было ещё темно. Вертикали зажженных окон высвечивали линии лестничных колодцев. Подъезды были безлюдны. Но в двух-трех квартирах по фасаду уже горел ранний свет. Приближение утра было разлито в воздухе. Цуканов со своим наркокурьером-»желудочником» сразу прошел к машине. Игумнов остановился перед аркой — там виднелись двое незнакомых в камуфляжах: — Кто это? Водитель, приехавший с Цукановым, объяснил: — Из МУРа… — Они уже успели проверить его документы Со двора появился ещё кто-то в милицейском. Вгляделся. — Игумнов! Ты?! Игумнов узнал давешнего старшего опера — вихрастого с треугольным узким лицом. Теперь Самарский был в форме капитана милиции. С опозданием, но все — таки привез своих людей. — Ерунда получается, Игумнов… — Старший опер выглядел озадаченным. — Едва мы блокировали здание, как мне позвонил на сотовый дежурный по МУРу… — Ну!.. — Игумнов спешил. — Вот наш разговор дословно… — Чувствовалось, что он серьезно обеспокоен. — «Самарский, ты сейчас на Варсонофьевском?» — «Точно…» — «Кого-то там задерживаешь, я не знаю…» — «Да…» — «Так вот: немедленно оставь все, как есть. Извинись и возвращайся!..» Игумнов все никак не догонял. — Ничего не понимаю!.. — Я тоже. Говорю: «Какого хрена, командир?! У меня заява о без вести пропавшем, о Коржакове… А , кроме того, тут наркодела!» — «Ты меня слышал, Самарский?!» — «Ну!» — «Вот и выполняй!» — Полный бардак… Старший опер продолжил: — У меня там друг сегодня на подхвате, я связался. «Что? Почему?» Он объяснил: дежурному позвонил начальник Главка. Из дома. Представляешь? Снял трубку ночью и позвонил! «Кто у тебя сейчас на Варсонофьевском? Срочно дай отбой!..» Вот и все! А уж кто там поднял на ноги генерала ни свет, ни заря, можно только догадываться. — Президент, что ли?! — Звонил-то? Не президент, конечно. Но кто-то из его прежних коллег. Это точно. Так что… — Самарский развел руками. — Мы снимаемся, Игумнов. Успеха! Надо уносить ноги… Игумнов с секунду молчал. Это было серьезное предупреждение. Менты с ж е л е з к и вторглись на территорию чужой грозной епархии. Поэтому кто-то, имеющий власть, поднял с кровати начальника Московского Главка, и тот отдал приказ — не оказывать помощи тем, кто атаковал генеральскую фирму «Освальд». «Спустить все на тормозах…» «Следствие закончено: забудьте»… — так назывался старый итальянский фильм. Там комиссар полиции тоже пассовал перед мафией, связанной с политиканами… Игумнов спросил все же: — А как же Коржаков?! Наркомафия?! — Комментариев не будет, Игумнов. Если прикажут — мы снова его найдем. Будь здоров… Игумнов взглянул в глубь двора. Опергруппа Самарского уже снялась. — Вы давно подъехали? Старший опер взглянул на часы. — Минут двадцать назад. Ты остаешься? — Да. Получалось, что опергруппа МУРа была во дворе, когда Коржаков и Мосул Авье выскочили из квартиры через вторую дверь… — Можешь дать мне фонарик? — Держи… — Спасибо. Я верну. *** Под ногами хрустело раздавленное стекло. Черный ход оказался действительно черным: на лестницах все лампочки были или перебиты, или вывернуты. Света не было. Подъезд не убирался. Игумнов и Качан поднимались, освещая дорогу фонариком. Каждый из них служил сейчас отличной мишенью для стрельбы на поражение. Длинные тени ползли по стенам. Но выхода не было. Выключив фонарик — они становились ещё более беспомощными и уязвимыми… Качан дергал ручки дверей. Все они оказывались заперты. Все ближе был последний этаж. Дальше воспользовавшимся черным ходом отступать было некуда. Внизу выход перекрывали люди Самарского, ещё не получившие приказ уходить. Коржакову представлялся жесткий набор дальнейших действий… Шальной выстрел сверху мог оказаться роковым… Ближе к последнему этажу Игумнов поднял пистолет. — Милиция! Руки! Неяркий светлячок побежал вверх, к чердаку. Десятки лет не знавшие ремонта стены были расписаны названиями модных групп… — Кладите оружие! Свет фонарика сместился ниже. И вдруг: «Руки…» Двое стояли с поднятыми руками. Белый и черный… «Коржаков и Мосул Авье…» — Лицом к стене! Быстро! Повторять не пришлось. Оба задержанных придвинулись вплотную к стенам. Игумнов кивнул Качану: — Посмотри их! Качан переступая через ступени рванулся вверх. В любую секунду он готов был ощутить конфигурацию и тяжесть родного «макарова». Качан ощупал одежду каждого, провел руками вдоль тел. Увы!.. — Ничего нет… Игумнов показал Коржакову пистолетом: — Спускайся. Жди нас внизу… Ему нужен был африканец. — Есть… Коржаков испытал облегчение: на темной лестнице, в отсутствии свидетелей, когда один из противников вооружен, у него свободно может возникнет соблазн посчитаться физически. Он начал быстро спускаться. Игумнов подождал, пока под тяжелыми шагами внизу замер скрип раздавленного стекла. Теперь они остались на лестнице втроем. Мосул Авье оказался похожим на свою фотографию из ориентировки: низкие брови, широкие скулы, уплощенные крупные крылья носа… Игумнов всмотрелся в темное лицо:Чужой тип внешности не давал никаких подсказок для характеристики… «Как с ним говорить?!» Был, конечно, и верный способ результативного и быстрого допроса — ему обучали ребят из диверсинных групп. Красивого этого породистого нигерийца ничего не стоило превратить в комок дикой боли и страха… «Сломать кость и чуть постучать по ней…» — говорили те, кому приходилось к этому прибегать. — Мосул Авье? — Да, сэр… — Нигериец сверкнул белыми крупными зубами. — Это я. Игумнову не пришлось вспоминать уроки английского, нигериец знал русский. Можно было приступить сразу. — Мы тут трое. Я и мой друг. У нас личный вопрос… Чтобы задать его, мы искали тебя всю ночь. Тебе придется нам ответить. Как ты хочешь говорить? По-хорошему? По-плохому? Голова в шапке-ушанке с опушенными наушниками качнулась: — Да, сэр… По-хорошему. Игумнов направил свет на Качана. — Ты видел его ночью? Он отвел фонарь чуть в сторону, чтобы свет не бил африканцу в глаза. Скуластое большелобое лицо нигерийца теперь ему было хорошо видно. Мосул Авье несколько секунд вглядывался в Качана, потом покачал головой. Он нервничал. — Нет! — Смотри ещё раз! — Игумнов снова повел фонарем. Качан присел на ступеньку, раскинул руки по сторонам. Закрыл глаза. Потом, подумав, расстегнул куртку… Игумнов подсказал: — Домодедово. Платформа… Мосул Авье уже кивал: он вспомнил. — Да, да. Видел. — Он сидел? — Да. На платформе — Спал? — Спал. — Твои друзья подошли к нему, обыскали… Они осмотрели его карманы! Нигериец живо мотнул головой: — Нет, сэр! Это не мои друзья… — А чьи? Коржакова?! — Не знаю. Двое. Высокие, б е з к э п и… В куртках… Они стали его трясти. Потом расстегнули куртку. Обыскали… — И… — Сразу уехали. — Марку машины запомнил? — Это не машина. Электричка. Они уехали на последней электричке. Когда они садились, она уже отправлялась,… — На Москву? — Нет, сэр… — Африканец был сама покорность. «Прямо роман. „Хижина дяди Тома…“ Нигериец покосился на пистолет, который Игумнов все держал в руке. — Электричка была из Москвы… — Ты хочешь сказать… Уехали в сторону Каширы?! — Да, сэр… Этому не было объяснений. Все вернулось на круги своя. Мосул Авье обрисовал все так же, как и уборщик — отставник. Только тот не заметил, что похитители сели в поезд. Они второй раз за эту ночь добрались до того же истока. Игумнов убрал пистолет. Видимо, все было так, как как говорил нигериец. Во двор спустились вместе. Все трое. Внизу их ждал Коржаков. Он никуда не ушел, с ним рядом стоял вооруженный Карпец. — Уезжаем… Игумнов, за ним Качан направились к машине. Мосул Авье и Коржаков двинулись следом в сопровождении Карпеца. У машины Игумнов обернулся к задержанным. — Свободны… *** Он включил мобильник. Все это время — пока они врывались в квартиру и потом, когда казалось — «вот-вот прорвемся!» — сотовый его оставался отключенным. Установившуюся во дворе тишину сразу нарушил звонок. — Слушаю… Непонятно, кто, кроме дежурного, мог его сейчас разыскивать. О доме он не подумал — звонить в этот час там было некому. Другие, кто работал с ним ночью, — Качан, Карпец, Цуканов — все были тут, рядом. У телефона был советник генерала Ткачука полковник Холин. — Доброе утро… Он предпочел не называть ни имен, ни фамилий. — Если позволите, я сразу перейду к делу… — Да, так лучше… — Игумнов был весь внимание. Разговор состоялся странный — повидимому, в санатории предполагали воззможное развитие событий и даже сделали единственный логически напрашивавшийся вывод. — Я насчет пистолета Качана, который вы сейчас тихо разыскиваете… Советник помолчал, выжидая ответную реакцию. Игумнов промолчал и Холин понял, что не ошибся. — Хотим по-дружески предупредить. Его использовали в сегодняшней разборке. Из него застрелили лидера Видновской группировки. Никто пока об этом не знает… — Советник снова прислушался, Игумнов никак не реагировал. — Вы слушаете? — Да. — Все между нами. Просто хотели предупредить… Игумнов не ответил. Это было бы настоящей бедой для Качана, для него самого. Советник главы «Освальда» присовокупил пару ничего не значащих фраз. Закончил главным — для чего звонил: — Мы надеемся на ответный жест и сотрудничество. Кстати, меня просят напомнить. Все обещанное за столом остается в силе, т о в а р и щ м а й о р. Прощаюсь… И сразу раздался второй звонок. Звонил дежурный. Он сообщал последние новости: — Генерал Скубилин присылал на вокзал своего человека. Только-только спровадил… — И чего он?! — Не знаю. Чего-то выспрашивал насчет старшего инспектора МВД. Я и не слыхал такого… — Может Черныха? — Точно. — И что там? Дежурный почувствовал интерес, припомнил: — Пристал: «Был ли ночью Черных на вокзале?» — И что ты? — «Не видел, не знаю!» Игумнов чувствовал непонятную пока чужую интригу. Он машинально коснулся кармана, в котором лежали компроматы на Черныха — министерское план-задание, заведомо ложное заявление о придуманном разбое, расписка о получении удостоверения… Все это следовало обдумать. «Но не сейчас…» — Мне никто не звонил? — Звонили Качану. С линии. Но это без меня… — А в связи с чем? Кто? — Ничего не знаю. Может перезвонят… — Может… — Игумнов почувствовал досаду. «Закон подлости… Снова звонок Качану. Снова с линии. Неизвестно чей, неизвестно о чем. И этот тоже исчез в сливе…» — Из Домодедова было что-нибудь?. — Да. Они уточнили приметы… — Нашлись свидетели? — Преступник угрожал пистолетом Кириллычу. Бывшему нашему начальнику службы. Ты его помнишь. Он сейчас уборщиком… — А приметы? — Не ахти! За сорок, среднего роста. В пальто. Уголовник. В глаза не смотрит… Домодедовцы задействовали план «Перехват». У нас весь наряд уже в курсе. Закрыли платформы прибытия. Метро… — Что за пистолет у него был ? — Кириллыч видел близко. «Макаров»… Игумнов достал сигареты. Дежурный только то, о чем ему звонил советник генерала Ткачука. Мосул Авье либо со своим сообщением о двоих б е з к э п и уехавших в электричке, что-то либо напутал, либо обманул. «Пистолет попал в руки кого-то из участников разборки. И тот пустил его в дело…» В этом случае в действиях Качана был состав преступления: «Небрежное хранение, создавшее условия для использования другим лицом, если это повлекло тяжкие последствия…» При таком раскладе, даже если пистолет найдется до утра, просто так поставить его на место, в пирамиду, уже не придется. Дежурный мягко продолжил без перехода: — Слушай, Игумнов… Его занимало другое, близко касавшееся, — он потому и звонил Игумнову каждые несколько минут. — Скоро мне передавать суточную сводку. Не забыл? — Все будет. — Игумнов думал об этом не меньше, чем он сам. — Да, Игумнов! Еще тебе звонила т в о я… Речь зашла о Ксении. — Она будет ждать в проходной на заводе. Ты в курсе? — Знаю… «Витенькины поминки…» Игумнов посмотрел на часы. Ночь закончилась. А с ней и погоня, и версии. Преследовать было некого. «Все свободны. „Следствие закончено: забудьте…“ *** Почти не менявшаяся с годами, витькина мама — грубо размалеванная крупная блеклая женщина в пестром платье, с тонкими палками-ногами была уже на взводе. Душе её хотелось плакать, а хмель привычно тянул на средину — то ли дробить, то ли петь… Ксения опаздывала. — Пейте-ешьте, гости дорогие… Как Игумнов и предполагал, за столом собралась разношерстная компания. Вахтерша-сменщица, дежурный электрик. Охранник из соседней проходной. К утру, как обычно, заехали несколько патрульных ментовских экипажей — молодые парни, постоянные ночные гости заводских проходных. У сторожей и вахтеров для них наготове всегда был горячий чаек и продавленное кресло, чтобы подремать… — Царствие ему небесное… Игумнов выпил, не чокаясь. По дороге они завезли Цуканова с африканцем в Склиф и там оставили. Пока его заместитель объяснялся с токситологом , он и Качан прошли к знакомому врачу. Тот зарегистрировал их в реестре обратившихся в Институт Скорой помощи имени Склифосовского и прошедших тест. Теперь у обоих на руках были официальные справки. В них оба они значились абсолютно трезвыми. Игумнов знал порядок: утром первым делом начнут с их проверки на наличие алкоголя … — Пусть Земля будет ему пухом… Из помнивших Витьку приехал только он и ещё Качан. Да и кто, кроме них, знал, кто он был, Витька, на самом деле… Для соседей — блатняк, ворина. Сидел за кражи, что совершал по-пьянке. Освобождался всегда «по половинкам» за примерное поведение. Так все выглядело со стороны. В действительности, с тех пор, как Игумнов положил на него глаз, Витька давно уже резко изменил жизненный маршрут. Помогал ментам. Валялся на нарах в КПЗ, а потом в ИВаСи, вслушивался, хитрил. Менты ставили перед ним серьезные задания. «Установить, куда выбросили п у ш к у, кому сдали темное…» Витька жил с чужими документами, неделями г н и л в притонах, ставил на карту жизнь… Свой грех перед обществом, если такой действительно был тяжелее, чем вина общества перед малолеткой, он давно искупил. С Витькиной помощью менты размотали десятки нераскрытых убийств, разбоев, изнасилований, давно списанных в архив, признанных прокуратурой заведомо бесперспективными… «Источнику стало известно… — писал он. — о том, что убийство на перроне совершил имя-рек…» «Безымянный источник»! В конце листа псевдоним — фамилия, взятая в кавычки. Вот только похоронили его под настоящим именем, в точности неизвестным, никому, кроме матери и нескольких старших оперов, знавших его личное дело. Да ещё жене, к у р в е, которая его бросила, не выдержав их сумасшедшей жизни. «Источник». Жил и не жил… Игумнову стало тоскливо. «В вечной командировке. Без биографии. В папке под грифом „совершенно секретно“ … Без друзей, всегда один. Приговоренный к смерти строгим законом Тюрьмы. Вынужденный молчальник, пивший в одиночку в четырех стенах, запершись на ключ; обходивший стороной всех, чтобы не быть случайно опознанным; неотблагодаренный ни одним из потерпевших — для которых старался. «А что дальше?!» Жизнь, как шла так и идет. Вместо раскрытых Витькой убийств и разбоев давно уже совершены новые. В сейфах полно таких же «висяков». И те братки, кого Витька сдал, давно уж либо полегли в непрекращающихся воровских разборках, либо отсидели срока и снова подсели по-новой… Вопрос этот был к ним ко всем — и к ментам, и к агентам. Стоило ли все того, чтобы коверкать свои жизни, мотаться ночами, не спать, рисковать, жить в состоянии непроходящего напряжения?! «Сейчас вот Качан…» Все, что было сделано этой ночью, чтобы найти пистолет, все коту под хвост… «Фактически, все время раскрывали обстоятельства убийства Сохи на переходном мосту в Домодедово. Роль фирмы „Освальд“ в предшествовавшем похищении Мосула Авье….» — Давайте, ребята, ещё по граммулечке, — витькина мать держала стопку косо, расплескивая водку. — Помянем его… На неё нахлынули воспоминания. — В детстве пришел раз из школы. Говорит, больше, мам, не пойду. Всем учителька дала лыжи на физкультуре, а у него лыжи с креплениями отобрала, отдала другому ребятенку — у того отец где-то. Большая шишка… И так и не ходил. Не могла заставить… Дверь громко хлопнула. Помощница, наконец, появилась. — Привет… Ксения прошла к столу, на ходу показала длинные, меж полами распахнувшейся дорогой шубы, стройные ноги. Села рядом с Игумновым — он держал ей место — откинула на плечи волосы. Она знала Витеньку. П л а т н и к начальника розыска приглядывал за нею, когда им обоим приходилось работать в транзитных залах на вокзале. Витькина мать тоже её знала. — Милая, не забыла!.. Она не связывала приезд Ксении с Игумновым. Впрочем, и должность его она все равно не знала. Как и название предприятия, на котором работал сын. Витька говорил, да она забыла: «Какой-то почтовый ящик…» — Небось набегалась за день, Ксения. Садись. Помянем светлую душу Витеньки. Царствие ему небесное… — Спасибочки… Ксения знала, как себя вести. Кивнула ментам, Качану. В прошлый раз она тоже сидела на том же месте. Подвинула тарелку. Улучив минуту, когда её оставили без внимния. быстро шепнула: — Мосул вернулся в общежитие. В курсе? Ему заказали билеты на ближайший рейс в Лагос. Днем он улетит… — Вполне объяснимо… — Сейчас ищут курьера с «начинкой». Никак не найдут. У него скоро критический срок. Он у вас? — Его завезли в Склиф. Как ты сама? — Perfect! Совершенно! Она вернулась из общежития в отличном настроении. Ей можно было позавидовать: впереди вся жизнь и каждый день — новые надежды и свежие впечатления. Фортуна к ней пока благоволила. — Молодец… Ксения благодарно прижалась к нему коленом. Потом и вовсе заплела Его ногу. Так уже бывало. — На тебя не накатили, когда ты звонила? — Нет, никто даже не обратил внимания… Витькина мама наполнила стопки. Все снова пригубили. — Ты чего? Завязал? — Ксения обратила внимание — Качан поставил рюмку нетронутой. — Да нет. — Он улыбнулся. — Просто завтра меня кинут… — Кто?! — Начальство… — Да ладно! — Путана показала ослепительно белые зубы. — Честно. Это и по мне тоже поминки… Он недоговорил. У Игумнова прозвонил сотовый. У телефона был Карпец . Он звонил с вокзала. Был хорошо слышен голос дикторши, объявлявшей об отправлении очередного сцепа. Пухлогубая, она их едва размыкала и в конце почти каждого слова у неё слышалось явственное «м». — … Отправляетися-м… со второго… пути-м… Уже вовсю ходили электропоезда. — С вами поговорят… — Карпец обращался к Игумнову всегда только на «вы». Трубку взял Никола. — Это я… — Что-нибудь случилось? — Я на вокзале. У меня… п л е т к а, Игумнов… Он выбрал совсем новое словечко. «Может, чтобы Карпец не понял…» На ф е н е последних лет п л е т к о й называли оружие! — «Макаров»?! — Да. Из Домодедова. Он был у этих к о з л о в… *** В отличии от молодых нынешних воров Никола вел краховый образ жизни — без машины, одетый посто, как многие вокруг; в ресторанах почти не бывал: «пить — это да, а жрать — дело свинячье»! Ментов он по-прежнему презирал. В машине, когда Цуканов снял с него наручники, Никола сразу решил, что останется в Домодедово. Ехать с Цукановым, со вторым ментом, сидевшим рядом с водителем — скользким, с быстрым присматривающимся взглядом — ему было ни к чему. Кроме Игумнова у него не было среди них ни одного, кому он доверял или сочувствовал. «Все продажные суки…» Он отрабатывал им разрешение прописаться в столице, прекращение унизительного надзора, тасканий, преследований… — Я выйду у станции… — Сам доберешься? — Цуканов по обыкновению спешил. Никола это видел. У воров Цуканов не мог бы стать авторитетом. — А то подбросим… — Езжайте… До станции было ещё не меньше километра. Скользкий тип, сидевший с водилой, вновь коснулся Николы холодными цепкими глазами. Никола окунул подбородок в воротник. У него не было дел ни в Москве, ни в любом другом месте. Дела возникали внезапно сами по себе. Так было сызмала. Острый воровской взгляд вдруг засекал едва заметные складки взбугрившегося перед входной дверью половика, где хозяева, уходя, оставляли ключи. Или замечал форточку в окне — прикрытую, но не запертую… Или как этой ночью… Когда домодедовский начальник розыска ввернул в разговоре, что нашел отпечатки пальцев, сокамерник Руслан, сразу заменжевался. А речь-то шла всего лишь о заточке, которую Никола сбросил в машине… «Руслан не знал о ней! О чем же тогда он забеспокоился?!» Потом, когда мент в дежурке держал за спиной заточку, это снова застало частного охранника врасплох… «Почему? Он ведь не знал о ней?!» Никола не мог рассказать Цуканову о своих подозрениях. К чему? Тем более при постороннем. Своими бесцветными глазками недельного кобелька Никола замечал многое вокруг… Волноваться Руслан начал ещё раньше… Когда менты у переходного моста не смогли задержать «джип-» чероки» и бросились к замешкавшемуся охраннику, Руслан бросился за ближайшую коммерческую палатку, хотя у него не было никаких шансов. Схватили его уже по другую сторону торгового ряда… В машине, когда их доставляли, Руслан тоже нервничал. Не углядел, как Никола рядом незаметно сбросил из рукава заточку. Когда домодедовский начальник в дежурке брал его на пушку, он тоже не знал, как быть. «Он решил, что менты все осмотрели там, в снегу за палаткой…» — Значит, выходишь? — удостоверился Цуканов рядом с платформой. — Да, притормози… Никола оставил Цуканова с его операми в машине, направился к к переходному мосту. Еще не светало. На противоположной платформе — на Москву — было черно от людей, ожидавших первую электричку. Молчаливый невыспавшийся люд, привыкший досыпать в поездах… Где-то далеко послышался долгий гудок. Никола подождал, пока Цуканов отъехал, сходу повернул в сторону коммерческого торжища. Покупателей все ещё было мало, но они уже появлялись по — одиночке, то тут, то там… Внезапно Никола остановился. Навстречу шел его старый ненавистник — мент-уборщик, которого он давече видел на платформе. В недавнем прошлом Никола спьяна не раз бросался на начальника постовой службы. Он и сам не знал, почему не взлюбил его больше чем других ментов. «Из-за формы?!» — Тот все время ходил при погонах… Мусор не оставался в долгу. Вызывал наряд. В дежурке Николе делали «ласточку» — руки привязывали за спиной к ногам, били, бросали в гадюшник. Наутро подполковник подписывал на него административные протоколы, которые Игумнов потом отправлял в корзину… «Надо же: не повезло!..» Уборщик не узнал вора. Но в ментовской его голове что-то мелькнуло. Хотя он постарался не подать вида. Никола тоже не реагировал. Пропустив мента, он свернул за следующую коммерческую палатку. Именно туда забежал Руслан, когда его задерживали… За палатку уходило несколько тропок, Никола выбрал ближнюю. Совсем короткую дорожку следов. Она кончалась вытоптанной площадкой, где все произошло. Небольшой сугроб оставался только у самой палатки, тут было наметено больше снега. Перед тем, как его проверить, Никола повернул назад, на тротуар, и сразу наткнулся на уборщика. Мент никуда не ушел. Вернулся, следил за подозрительным знакомцем. Теперь Николе уже нельзя было отступать. «Он приведет ментов и они тут все разроют…» Никола вернулся за палатку. Часть сугроба у дальнего угла оказалась более рыхлой. «Наверное там…» Вор подошел к углу палатки, сел на снег. Тотчас из-за угла выглянул уборщик — интересовался… Никола снял ботинок — вроде начал переобуваться. В тоже время свободная рука его нырнула в снег. Холодный металл обжег кожу… «Пистолет!..» Бывший мент-уборщик выглянул снова. Что-то засело в дурьей его башке, но ему не хватало ума, чтобы оценить обстоятельства и сделать верный вывод. Николе удалось незаметно переправить «макаров» снизу в брючину, шнурками примотать к щиколотке. Отделавшись от мента-уборщика можно было переправить пистолет в карман… Вор поднялся. Тяжелый ствол тянул ногу. Чуть хромая, он подошел к углу — с п о н т а, отлить. Сбоку, на дорожке, хрустнул снег. «Уборщик…» Отставник решил его не отпускать. «Ну, все… Сдаст меня первому же менту…» А это было уже серьезно. Оборачивалось новым сроком… К его ноге шнурком от ботинка была привязана соответствующая статья Уголовного Кодекса. Точнее, первая её часть — «незаконное хранение, перевозка или ношение огнестрельного оружия, боеприпасов». Для него — особо-опасного рецидивиста — верный трояк. «И никакие объяснения не помогут… Да и что он скажет домодедовским ментам, если задержат — „Несу п л е т к у, чтобы передать вашим коллегам с ж е л е з к и …“ Прихрамывая, он двинулся к станции. Электрички уже пошли в обе стороны, Скучные, переполненные сонными работягами — в Москву и пустые, разболтанные — в обратную сторону. Утренний час пик был уже в разгаре. Впереди у переходного моста виднелось несколько ментов в форме. Как всегда в первые дни вблизи места, где было совершено тяжкое уличное преступление, здесь были уже выставлены усиленные милицейские наряды. Прежде, чем выйти на площадь, Никола оглянулся. Отставник — уборщик следовал за ним, как привязанный. Отработав в ментовской конторе, подполковник так и не узнал уголовный мир. На службе в последнее время, он, в основном, занимался инструктажами, проверками службы постовых. Административных нарушителей к нему приводили в кабинет — он подписывал протоколы. Вечером после работы переодевался в штатское и шел домой. Теперь, на гражданке, он терялся перед крутыми, накачанными. Николу — тихого, с пустыми глазами — он не испугался… Никола замедлил шаг: «Сдаст меня, как только подойдем к платформе…» Впереди оставались последние коммерческие палатки. За ними начиналась станция. Никола снова повернул — теперь уже за следующую палатку. Он рассчитал элементарно — уборщик за ним не свернет — побоится темноты, поэтому обогнет её и появится со стороны, откуда Никола его не будет ждать. Отставник так и сделал. Этой минуты хватило: Никола быстро отвязал ствол… Тем временем уборщик прошел вдоль витрины, осторожно выглянул. Площадка за палаткой была пуста — слежавшийся снег, желтые комья смерзшейся мочи. Мужика, за которым он следил, не было. Тротуар позади тоже был пуст… «Убежал?!» Заподозрив неладное, отставник свернул за палатку. высунулся из-за угла и… Он едва не наткнулся на дульний срез. Никола держал пистолет на уровне его виска. — Тихо!.. Они были вдвоем. Ствол медленно переместился и замер. Теперь черное отверстие заглядывало ему в глаза. Он обмер, с ясностью почувствовав: «Это моя смерть…» Страшная его мысль мгновенно передалась Николе — до этого он и не думал стрелять. За одно умышленное убийство — в зоне — он свое отсидел… Секунду — другую длилась неопределенность. Никола превозмог себя — убрал палец с крючка. — Хочешь жить — иди назад. И не оглядывайся. Подойдешь к ментам или позвонишь — убью… *** Электричка была дальней, шла почти без остановок. Приближаясь к очередной платформе машинист включал сигнал. Тревожный гудок оглашал лесопосадку и ближайшие окрестности. Состав качало. В тамбуре люди стояли вплотную друг к другу. Никола в вагон не входил, держался недалеко от дверей за спинами. «Сейчас уже ищут…» Он не доверял отставнику — уборщику: мент непременно сообщил о нем, как только электричка отправилась из Домодедова. Теперь из неё следовало срочно линять. Ближайшей большой станцией было Расторгуево — с переходным мостом, с платформой посредине, между Главными путями. Никола протиснулся к двери. Они уже подъезжали. По другую сторону срединной платформы ждал второй электропоезд на Москву — здешний, расторгуевский. Он стоял с поднятыми пантографами. Расторгуевский электропоезд отправлялся сразу вслед за прибывавшей электричкой… Никола выскочил на платформу одним из первых. Его целью был стоявший напротив электропоезд. Пассажиров в нем было немного — все, кто спешил уехать в Москву, перебежали в только что прибывшую электричку. Она уходила первой и шла почти без остановок… А дальше произошло, чего никто не ожидал. Автоматические двери с шипением закрылись за его спиной. Дальняя электричка осталась у платформы. Отправление дали расторгуевской!.. Никола сообразил: «Ищут! Дальнюю задержали потому что готовятся зачистить. А расторгуевскую отправили — она не проходила через Домодедово…» Электричка уже двигались, а вдоль перрона к остановленному сцепу из Домодедова уже бежали люди в штатском и в форме. Оперативная группа соседнего — Видновского Управления — получила задание перехватить электропоезд с убийцей. Такую же операцию — но уже транспортные менты — наверняка готовили на вокзале в Москве. А ещё при входе в метро на Павелецком… Никола не стал рисковать. Не доехал до любимых «Нижних Котлов», выскочил на «Коломенском» из электропоезда, перебежал в метро. Чутье и опыт его не подвели. Когда он приехал на Павелецкий вокзал, в метро уже вовсю действовал план операции по задержанию особо-опасного преступника по горячим следам. У эскалаторов несколько ментов в штатском цепляли глазамси пассажиров. Но, как Никола и предполагал, их интересовали только те, кто прибывал в Москву электричками, с линии, и направлялся в метро. На прибывавших из города на вокзал они не обращали никакого внимания… Никола тем не менее отвернулся, проходя мимо них, глянул вниз, словно ехал не один. Ниже, на эскалаторе, заметил, как ещё человек тоже быстро спрятался за спинами. Никола его мгновенно узнал: «Мент, который ехал вместе со мной и Цукановым в машине в Домодедове…» Выскочив из метро, Никола больше не вспомнил о нем, прямиком через перрон двинулся к ряду телефонов-автоматов на стене. Снял трубку с одного, показавшемуся ему по-новее, чем остальные. Только тут вспомнил: «Кончилась карточка…Епонский бог!..» Его выручил появившийся из сквозного вестибюля младший инспектор. Карпец спешил в дежурку. — Помочь что ли?! — Ну! Карпец снял трубку, приложил к уху, потом пару раз с протяжкой двинул ладонью по телефонной коробке. Прислушался. Снова двинул. Удовлетворенный передал трубку Николе: — Звони ! Никола набрал номер мобильника. — Слушаю… — У телефона был Игумнов. — Я на вокзале. У меня… п л е т к а, Игумнов. — «Макаров»?! — Да. Из Домодедова. Он был у этих к о з л о в… *** — Надо ехать… — Игумнов и Качан поднялись. — Я с вами — уже поздно! — Ксения тоже встала. Витькина мать словно очнулась. Кончалась ночь, за которую она бессознательно цеплялась, единственная в году — короткая ночь поминовения… — Ну ещё по граммулечке!.. — Мать потянулась к бутылке. Там ещё оставалось. — Спасибо. Нам пора… Простились, вышли на улицу и будто перешли в другую жизнь. На тротурах было уже полно людей. На Кожевниках их догнал зеленый огонек. Ксения замахала рукой. Из всех городских средств передвижения она признавала только такси. — На Таганку, шеф… — Она ехала ещё куда-то. Не домой. — Обижен не будешь… До вокзала Игумнов и Качан доехали вместе с ней. Ехать было недолго — рукой подать. У сквера все того же музея «Траурный поезд В.И. Ленина» Ксения прижалась к Игумнову — заставила повернуть голову. Там, ночью, они единственный раз за время их агентурной связи были близки… «И тоже, кстати, возвращаясь с витькиных поминок…» — Приехали… Прощаясь, она чмокнула его в щеку. Кивнула Качану : — Не умирай раньше смерти… *** По вокзалу Игумнов и Качан шли молча. От прибывшей электрички густой толпой валили пассажиры. Никола ждал недалеко от входа в метро. Тут они постоянно встречались. В витрине книжного киоска он рассматривал цветные обложки женских детективов. Игумнов подошел сзади: — Отойдем в вестибюль… Никола не ответил, не обернулся. Двинулся под своды открытого вестибюля. Нашел более или менее уединенное место за колонной. Игумнов подошел один, Качан прикрыл их, смотрел, чтобы никто не подошел. Игумнов спросил: — Где он у тебя? Качан выгнулся, чтобы ничего не упустить. Никола кивнул на карман. — Постой! — Игумнов достал из куртки платок, сунул Николе в карман. Назад он вынул платок уже с пистолетом, переложил к себе в куртку — Как он к тебе попал? Никола объяснил: поведение Руслана при задержании, нервозность, рыхый снег за палаткой. Все сразу показалось подозрительным… О том, что произошло между ним и уборщиком на площади, Никола умолчал вовсе. — С т р е м н о. Я, пожалуй, поеду… — Светиться на вокзальной платформе рядом с ментами было рискованно. — Давай, отдыхай… — Постой! — Качан обернулся, поискал по карманам. Мелких денег не было, он сунул сотенную. — Дерни за меня… С Качаном творилось невообразимое. «Макаров» побывал в чужик руках. Из него убили человека. С этим уже ничего нельзя поделать…» Советник генерала Ткачука звонил как раз об этом. Игумнов все это хорошо чувстствовал. Отпуская Николу, спросил: — Кто-нибудь видел тебя на вокзале? — Нет, пожалуй. В метро только… Ваш новый мент, он был в Домодедово вместе с Цукановым… «Штирлиц?! — Игумнов удивился. — А этот как попал сюда?!» — Я позвоню… Никола убрал сотенную, поднял воротник. Вскоре он уже растворился в толпе. Игумнов и Качан отошли дальше в вестибюль. Каменный настил под открытыми сводами замело снегом. Особенно со стороны площади. Там ночью никто его не убирал. Ранние пассажиры успели протоптать узкую сквозную тропинку… — Прикрой! Игумнов встал боком к стене, достал платок с пистолетом. Оглянулся. Вокруг никого не было. Он развернул платок. Новенький вороненный ствол, красные щечки рукоятки… Качан снял очки, нагнулся к стволу. — Покажи… — Его трясло. Номер был выбит четко. Четыре цифры… — Игумнов, это не мой пистолет! — Посмотри внимательнее. Спокойно… — Это не он Лучше это или хуже Качан ещё не мог сообразить. «Из этого ствола совершено одно единственное убийство… Из него никого уже не замочат. А сколько положат из того, что ещё не найден?!» Этого никто не мог предугадать… . — «Макаров» чужой… Игумнов подвел черту: — Нигериец прав. Т в о ю п у ш к у у в е з л и в э л е к т р и ч к е… *** Косо протоптанной через сугроб тропинкой они вернулись к себе. Находка Николы все упростила только для домодедовцев. С этой новой уликой убийство Сохи могло считаться раскрытым. Для этого ценнейшее доказательство — пистолет, из которого оно было совершено — оставалось лишь легализовать. Способы для этого существовали традиционные. «Снова положить „макаров“ в снег за коммерческой палаткой. Обеспечить охрану места до того, как приедет следователь… Договориться с начальником розыска Домодедова и найти пистолет снова. В присутствии понятых. Оформить протокол…» Игумнов ещё на ходу все продумал. «Но прежде криминалист-эксперт должен убрать отпечатки Николы со ствола. Если этого не сделать его как раннее судимого мгновенно отыщут по картотеке пальцевых следов…» Имя Николы не должно было появиться в уголовном деле ни в коем случае. Игумнов это гарантировал… «По другому им его не найти…» Даже, если кому-то и пришла бы в голову шальная мысль — проверить «Анчиполовского», сидевшего в камере с Русланом, его ждала бы неудача. Никола находился там под фамилией мужика, которого никогда не видел и который годами не выходил из дурдома… |
|
|