"Недоверчивые любовники" - читать интересную книгу автора (Смайт Шеридон)

Глава 14

С минуту Остин разглядывал лицо Кэндис, мокрое от слез и сияющее такой пронзительной признательностью, какой ему еще не доводилось видеть. Ему вдруг стало стыдно, что он считал эту прекрасную, изумительную женщину в чем-то похожей на его мать.

В горле застрял ком величиной по меньшей мере с яйцо, но Остин как мужчина, разумеется, не мог позволить себе расчувствоваться; он просто поставил креслице на место и вернулся к Кэндис. Стиснул ее в объятиях и поцелуями осушил слезы.

Прелестно, он не разрыдался, но глаза у него явно были на мокром месте.

— Ты боялась показывать мне, да? — мягко спросил он, гладя Кэндис по голове, в то время как она тихонько плакала у него на плече.

Она кивнула и хлюпнула носом.

— Можешь сказать почему?

Он подозревая, в чем дело, но боялся этому верить. Кэндис подняла голову, и Остин очень нежно взял ее лицо в ладони. Слезы повисли у нее на ресницах и блестели в прекрасных глазах. Он бережно выпил эти слезы и поцеловал Кэндис в губы крепким, быстрым, горячим поцелуем. Потом отпрянул и стал ждать. «Любовь превратила меня в сентиментального олуха», — подумал Остин.

— С Ховардом порой было трудно… — неуверенно начала Кэндис.

— Трудно? — Остин сощурил глаза. — Как это трудно?

Улыбка Кэндис была печальной, и у Остина защемило сердце.

— Ты в самом деле не читал газет?

— Нет. Но я не совсем тебя понимаю. Какое дело газетчикам до того, что с Ховардом было, как ты выразилась, трудно?

— У нас было несколько горничных, которые Ховарда не устраивали. Он их уволил, а девушки после этого не сочли нужным оставаться лояльными.

Кэндис, продолжая говорить, начала ходить по комнате.

— Репортеры звонили и просили его подтвердить или опровергнуть слухи. Но Ховард с ними никогда не разговаривал. И чем настойчивее он отказывался, тем более дотошными становились газетчики.

Стараясь, чтобы голос у него звучал ровно, Остин спросил:

— Какого рода слухи?

— Слухи о том, как Ховард обращался со мной. Он сам выбирал для меня друзей, одежду, еду и, если я делала что-нибудь против его желания, высмеивал меня достаточно громко, чтобы все и каждый в доме могли его слышать.

Остин ненавидел себя за то, что задает этот вопрос, но он должен был знать:

— Почему ты его не бросила?

Из-за денег? Этот второй вопрос, не заданный вслух, мучил его, хоть он и чувствовал сердцем, что не в деньгах дело.

Кэндис остановилась возле кукольного домика и уставилась на Остина словно в трансе.

— Несколько раз я пыталась, но он… отговаривал меня. Думаю, я его жалела за то, что он такой. Можно считать, что он страдал навязчивой идеей. — Кэндис приоткрыла крошечный ставень и снова — очень осторожно — закрыла его. — Имели значение и брачные обеты, и данное мной обещание не покидать его. — Внезапно она повернулась и в упор посмотрела на Остина, словно прочитав его мысли. — Я оставалась с ним не ради денег. Я оставалась потому, что он обещал мне ребенка, и еще я верила — старалась убедить себя, — что ребенок его изменит.

Остин поверил ей, он даже мог понять эту логику отчаяния.

— Мы пытались добиться желаемого два года, но я так и не забеременела, и мы обратились к специалисту по лечению бесплодия. Врач не обнаружил никаких явных причин, из-за которых я не могла зачать, но Ховард проявлял нетерпение и договорился об искусственном оплодотворении. Это было как раз перед несчастным случаем.

Как раз перед несчастным случаем. Остина просто затрясло, когда он повторил про себя ее слова. Папка, которую Джек давал ему, была помечена датой за полгода до гибели Ховарда, а это значило, что мистер Вансдейл был в клинике задолго до искусственного зачатия. Или Кэндис ошиблась, или явно произошло нечто сомнительное.

Закрыв глаза, он мысленно хлопнул себя по лбу.

Джек. Разумеется, это Джек упустил несколько деталей, по своему обыкновению. Почему Ховард нанес визит Джеку до того, как Кэндис была протестирована?

— Остин?

Встревоженный голос Кэндис вывел его из задумчивости.

—А?

— Кто-то звонит в дверь.

Остин, погруженный в свои мысли, не услышал звонка, зато теперь он его слышал вполне отчетливо, а Кэндис тем временем проскользнула мимо и направилась к парадным комнатам дома. Он догнал ее в холле и сказал:

— Я сам открою.

— А если это репортер?

Остин вздернул одну бровь.

— Что они могут увидеть здесь, чего не видели раньше?

К его облегчению, Кэндис явно успокоилась и улыбнулась. Уже лучше, решил Остин, берясь за дверную ручку.

То был не репортер. Во всяком случае, человек, которого Остин увидел перед входом, ничем не напоминал репортеров, каких ему доводилось знавать. Это был немолодой мужчина лет под шестьдесят или даже чуть за шестьдесят, с редеющими седыми волосами и густыми бровями. Остин бросил беглый взгляд на его дорогой костюм и нахмурился.

Незнакомец протянул правую руку и, удивленный молчанием Остина, заговорил:

— Вы, должно быть, мистер Хайд. Я Люк Маквей, адвокат миссис Вансдейл.

Так это и есть Люк Маквей? Бог мой, да он Кэндис в дедушки годится!

— Откуда вы знаете, кто я такой? — спросил Остин, загораживая дверь, дабы защитить Кэндис. Да будь этот тип хоть самим президентом — он его до сих пор в глаза не видел.

— Я узнал вас по фотографиям.

— Что? — выкрикнул, не сдержавшись, Остин.

Невозмутимый адвокат достал коричневый конверт и вытащил из него пачку глянцевых фотоснимков, черно-белых, размером восемь на десять. Протянул снимки Остину. Остин сжал их в руке, а Люк Маквей как ни в чем не бывало обошел его и вступил в холл.

— В одежде у вас совсем иной вид, разумеется, но я узнал вас в лицо, — произнес адвокат без малейшего намека на юмор, голос его звучал достаточно мрачно.

Остин закрыл дверь и сосредоточил внимание на изображении Кэндис в мокрой, совершенно прозрачной пижаме. То был счастливый день для репортера: солнечный свет падал прямо на Кэндис. На ее теле не осталось ни одного дюйма, который нельзя было бы разглядеть во всех деталях, начиная от четко обозначенных сосков и кончая темным треугольником между ногами.

Сообразив, что сейчас совсем неподходящее время для разглядывания снимков любимой женщины, Остин быстро пролистал остальные. Было там его изображение со спины — он поднимался по лесенке из бассейна, было и несколько фронтальных фотографий, на которых опущенная рука прикрывала его причинное место лишь в незначительной степени.

В полном оцепенении смотрел он на свое взбешенное лицо на снимке и снова приходил в бешенство. Пробормотав проклятие, протянул снимки Кэндис и устремил яростный взгляд на адвоката.

— Где вы это взяли?

— Но ведь они дали слово не публиковать это. Я обещала им интервью, — задыхаясь, проговорила Кэндис.

Люк предупреждающим жестом выставил вперед ладонь.

— Я отвечу на все ваши вопросы, но для начала, Кэндис, прошу вас сесть.

Остину это не понравилось. И прежде всего то, как адвокат смотрел на него. Впрочем, признал он минутой позже, эти снимки в любом, кто их увидит, несомненно, пробудят любопытство. Но адвокату платят вовсе не за то, чтобы он проявлял любопытство к личной жизни клиента.

Если, конечно, этот юрист не работает на врага.

Подозрение заставило Остина сдвинуть брови.

— Это дело сугубо личное, Кэндис, — веско проговорил Маквей.

Здравствуйте! Кто это, черт побери, позволил адвокату называть ее просто по имени? Остин продолжал испепелять адвоката взглядом.

— Все в порядке, я вполне доверяю Остину. Все, что вы хотите мне сообщить, можно сказать при нем.

Остину захотелось привлечь к себе Кэндис и расцеловать ее.

Хозяйка проводила их в уединенную уютную комнату. Маквей уселся в удобное кресло у окна, Остин устроился на подлокотнике дивана, поблизости от Кэндис. Люк соединил пальцы обеих рук домиком перед своей физиономией и устремил мрачно-сосредоточенный взгляд на своих слушателей.

— Во-первых, эти снимки получены мной от Альберта Хейза.

Остин глянул на Кэндис, и она пояснила:

— Альберт Хейз работает на Реймонда и Дональда, сыновей Ховарда. Он их адвокат.

Не раздумывая, Остин взял Кэндис за руку. Ощутил, как дрожит эта рука, но голову Кэндис держала высоко. «Молодец, девочка моя, я горжусь тобой». Что бы ни происходило, Остин и Кэндис будут действовать заодно.

Люк кивнул, но Остин заметил, что он старательно избегает смотреть на их соединенные руки.

— Как Хейз получил эти снимки? — спросила Кэндис. — Ведь я заключила соглашение с репортером. — Она прикусила нижнюю губу, потом сама ответила на свой вопрос: — Соглашение предусматривало только то, что он не напечатает снимки в газете. Другие варианты мы не обсуждали.

Остин слегка сжал ее руку, чтобы подбодрить, Эти ничтожества намереваются шантажировать Кэндис? Ничего у них не получится.

— Как я понимаю, предприимчивый репортер получил немалую мзду? — произнес он с саркастической усмешкой. Ох, попадись этот тощий ублюдок ему в руки!

— Я уверен в этом. — Люк подался вперед в своем кресле. — Младшие Вансдейлы уже отчаялись чего-то добиться, а тут оружие, в котором они так нуждались.

—Я…

Остин встал с места и не дал Кэндис договорить.

— Несколько снимков Кэндис в ее собственном бассейне, причем в пижаме, — и вы называете это оружием? Чего они этим могут добиться? Кэндис вдова, это всем известно. Не думаю, чтобы кто-то ожидал, что она станет монашкой.

— Не в том дело. Им надо было посеять семена сомнения, и благодаря фотографиям они этого добились.

— Нельзя ли попросить вас изъясняться попроще? Какие семена сомнения, и чего они добились?

Остин опомнился, сообразил, что стиснул руку Кэндис слишком сильно, явно причиняя боль, и отпустил ее. У этого адвокатишки нет ни капли здравого смысла.

— Если бы судья увидел эти снимки…

Кэндис с силой втянула в себя воздух, и Остин перевел взгляд с одного на другую. Он, кажется, упустил что-то очень важное, и это его невероятно злило.

— Фотографии Кэндис с другим мужчиной, — продолжал Маквей, — для них просто подарок судьбы. — Он сделал многозначительную паузу. — Это основание для теста об установлении отцовства.

Пол закачался под ногами у Остина, когда до него дошел смысл заявления адвоката.

— Тест об установлении отцовства?

Кэндис произнесла это со вздохом облегчения, а в груди у Остина ее слова отозвались громом. Стало быть, она не имела представления…

«Потому что ты слишком труслив, чтобы сказать ей».

Кэндис рассмеялась, а Остину неудержимо захотелось разрыдаться.

— Пусть они получат этот свой тест. Мне не о чем беспокоиться. Младшие Вансдейлы попадут в дурацкое положение и судья вместе с ними.

Сердце у Остина билось сильно, до боли. Если бы он не знал Кэндис, он бы только поморщился, услышав об ожидающем ее унижении. Но теперь все изменилось. Абсолютно все.

Теперь он любил ее, и ему была невыносима мысль о том, что она станет несчастной. Он наконец получил то, чего так хотел: Кэндис потеряет свое состояние.

Вкус этой победы был чем-то сродни вкусу давно остывшей золы.

Сказать ей…

Или не говорить…

Свое состояние она потеряет в любом случае: тест покажет, что Ховард вовсе не отец ребенка.

Узнав правду, Кэндис может возненавидеть Остина за ту крошечную, микроскопическую, биологическую роль, которую он сыграл в этом невероятном сценарии, пусть и невольно.

Если он ничего не скажет, Кэндис может остаться с ним, когда потеряет свои деньги. Он получит любимую женщину и своего ребенка, чего, собственно, и желал. За исключением одного: Кэндис никогда не узнает, что он и есть биологический отец, а ведь он этим, черт побери, гордится.

Остин не мог поверить, что в состоянии даже обдумывать дальнейшую жизнь с такой чудовищной ложью на душе. То была эгоистичная, непростительная фантазия, и он понял, что не поступит так, в ту же секунду, как подумал об этом.

Выбора у него не осталось — он обязан был сообщить ей.

Чертов Джек!

После ночи бессонного самокопания Остин решил, что лучше рассказать все Кэндис как можно скорее.

Но сначала он хотел закончить бассейн. Еще одно изображение ската на дне, высушить рисунок и можно пускать воду, решил Остин.

Однако работа отняла больше времени, чем он предполагал. Ведь он в конце концов всего лишь человек.

В воскресенье, после еше одной бессонной ночи, Остин бросил наконец кисть и направился в дом с твердым намерением выложить все начистоту. Он чувствовал, что больше не в силах находиться в подвешенном состоянии. Но прежде чем он заговорил, Кэндис схватила его за руку и потащила за собой на чердак; лицо ее сияло таким радостным возбуждением, что у Остина замерло сердце.

На чердаке солнечные лучи плясали на пыльном полу, и Кэндис с гордостью показала Остину свою находку: антикварное кресло-качалку, которое прекрасно подходило к обстановке в детской. Этот случай лишний раз напомнил Остину о его обмане и о том, как сильно Кэндис любит свой дом, как привыкла жить среди роскоши.

На чердаке стоял еще и старый, отправленный в отставку диван, и, не окончив осмотр, Остин оказался на этом диване в горячих объятиях Кэндис. Они отдавались друг другу со страстью, а что касается Остина, то и с отчаянием в душе. После этого он сказал себе, что ниже пасть невозможно.

Однако в понедельник, во вторник, а также до самого вечера в среду он только и занимался тем, что изобретал благовидные предлоги для отсрочки решительного разговора. Отговорки совершенно логичные. Не могла же Кэндис сама чистить кресло-качалку и покрывать его лаком. Ей незачем дышать ядовитыми испарениями.

И как он мог сказать ей правду, когда она была так самозабвенно счастлива? Лучше подождать с этим… Подождать, пока ребенок появится на свет. Тем временем Остин станет бережно хранить каждое воспоминание, каждое прикосновение, запечатлевать в себе каждый звук ее мягкого, счастливого голоса.

Наконец по иронии судьбы не кто иной, как Джек, вынудил Остина задуматься о разумности подобной затяжки. Когда Кэндис сказала, что Джек просит его к телефону, Остин уединился в маленьком кабинете и взял трубку, ощутив пустоту в животе при звуке возбужденного голоса брата.

— Ты читал сегодняшнюю газету? Почему не позвонил мне?

Примерно минуту Остин ничего не мог понять. Потом сообразил, о чем толкует Джек. Значит, Вансдсйлы, не тратя времени даром, «сеяли семена сомнения», как выразился Люк Маквей, при помощи охочих до сенсаций средств массовой информации. Губы Остина скривились в гримасе отвращения, когда он вспомнил, кто втравил его во всю эту историю.

— Успокойся, Джек. Они ничего не могут узнать, пока не родится ребенок. У тебя еще целых четыре месяца в запасе до тех пор, когда тебя запрут и выбросят ключ.

— Как ты можешь быть таким спокойным? — надрывался Джек. — Ты признался ей? Она знает?

Остин поморщился и оглянулся через плечо на, слава Богу, пустой дверной проем.

— Нет, не сказал. Нет, не знает. Собираюсь сделать это в свое время.

Даже на его собственный слух слова эти звучали неубедительно. Каждый день, проведенный в обществе Кэндис, делал все менее возможным этот разговор.

— Остин, нельзя терять время! У этих субъектов могут возникнуть подозрения, а вдруг судья не захочет дать согласие на тест по их требованию? Ты влип в это дело по уши.

— А по чьей вине? — возмутился Остин, однако тут же овладел собой и продолжил: — Слушай, Джек, я скажу ей, когда почувствую, что готов к этому, договорились? Просто думай об этом так: у тебя есть еще время, пока она не повесит тебя сушиться на солнышке.

О собственном наказании он предпочитал не думать, потому что всякий раз, как подобные мысли приходили ему в голову, Остин с трудом сдерживался, чтобы не завыть, как раненый зверь. Когда Кэндис все узнает, то возненавидит его. Ясно и просто.

— Полагаю, что, когда наступит час, мы должны все рассказать ей вместе.

— Ты сумасшедший. — Остин крепче сжал трубку и понизил голос: — И всегда им был.

— Если мы поговорим с ней вместе, то есть я хочу сказать, что вдвоем мы могли бы объяснить Кэндис, почему мы…

— А почему мы?

— Почему я сделал то, что сделал. Ты помог бы — сказал, что я сделал это ради нее. Дал бы ей понять.

Отчаянный лепет брата напомнил Остину о его прежних подозрениях насчет Ховарда Вансдейла. Это был выстрел вслепую, но дело того стоило.

— Если бы ты рассказал Кэндис всю правду, она, возможно, не стала бы очень уж сильно обвинять тебя.

Доктор Круз замолчал. После долгой-долгой паузы Остин услышал его дрожащий голос:

— Всю… всю правду? Какую правду?

Остин всегда и с легкостью узнавал, когда Джек лжет. Его выдавала нервическая дрожь в голосе. Остин готов был держать пари, что сейчас правый глаз у Джека дергается.

Призвав на помощь всю доступную ему силу убедительности, Остин заявил:

— Мне известно, что муженек Кэндис приходил к тебе задолго до осуществления процесса в пробирке!

Он ни в чем не был уверен, но Джек не должен был этого знать.

— Откуда ты?..

— Я видел дату на папке.

— Тебе вообще не следовало лезть в эту папку.

Попал!

— Ты полагаешь, сейчас это имеет значение? — Машинально покачивая головой, Остин дивился тому, насколько сложно развивалась эта безумная ситуация, пока не произошел наконец взрыв. Нет, с него достаточно. — Ховард Вансдейл мертв, Джек. Ты больше не должен защищать его личную жизнь — по крайней мере в той ее части, которая имеет отношение ко мне и Кэндис. Мы вроде бы не собираемся продавать информацию журналистам.

Последняя фраза была предельно насыщена сарказмом.

— Он доверился мне… — Джек вздохнул. — Но полагаю, ты прав. Когда ты считаешь нужным взорвать бомбу?

Остин поморщился, услышав вычурное выражение Джека.

— Встретимся у меня на квартире в два часа. Обсудим, как уладить дело наилучшим способом. Ключ над дверью — на случай, если ты прибудешь туда раньше меня. И постарайся хоть немного прибраться.

Джек запротестовал.

— Немного домашней работы тебя не убьет. Помимо всего прочего, ты задолжал мне уйму времени, доктор Джекилл. К тому же именно меня Кэндис возненавидит, когда все откроется!

Джек пробормотал что-то насчет бульдозеров и бросил трубку. Остин осторожно положил свою на рычаг. Его руки дрожали, а сердце словно попало в тиски.

Дьявол. Правы те, кто утверждает, что любовь — истинная мука.