"Недоверчивые любовники" - читать интересную книгу автора (Смайт Шеридон)

Глава 18

С наступлением вечера Остин показал себя опытным туристом: развел веселый костер на безопасной круглой площадке и кормил Кэндис жареными сосисками и лепешками до тех пор, пока она со смехом не запросила пощады. После захода солнца температура воздуха упала, но Кэндис не было холодно. От костра шел жар, да и накинутая на плечи спортивная куртка Остина согревала ее.

Стараясь вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя такой счастливой и спокойной, Кэндис наблюдала со своей удобной позиции в шезлонге за тем, как Остин подбрасывал в огонь сухие сучья из кучи, собранной ими обоими еще до наступления темноты.

— А ведь миссис Мерриуэзер знала, куда мы едем, верно?

Остин поднял голову, и пламя костра высветило мужественные черты его лица.

— Она это и предложила, причем очень настойчиво. А как ты догадалась?

Кэндис, скрестив руки на груди, обхватила себя за плечи.

— Лишние одеяла, теплая одежда, которую я не укладывала. К тому же она нисколько не удивилась, когда я говорила с ней по телефону.

— Тебе бы детективом быть, — заключил Остин, вытирая руки от пыли о джинсы.

Он раскрыл складной стул и уселся напротив Кэндис, положив ногу на ногу. Кэндис не обращала особого внимания на мерцавшие достаточно далеко от них огоньки костров соседей по кемпингу, но не обращать внимания на мужчину, сидящего напротив, не могла. Остин переоделся в свободный зеленый свитер, который подчеркивал ширину его плеч, и, должно быть, по сравнению с этим, казалось, что джинсы особенно плотно обтягивают бедра и ноги.

А может, виновато всего лишь ее бурное воображение.

С некоторым усилием Кэндис отвела взгляд в сторону и уставилась на огонь, удивляясь своему разыгравшемуся либидо и не зная, то ли стыдиться, то ли радоваться подобному обстоятельству.

— Хочешь чашку горячего какао? — спросил Остин.

Кэндис кивнула и проводила его взглядом, пока он не скрылся в трейлере. Через несколько минут она услышала сдавленные проклятия, потом что-то зазвенело. Остин выскочил из фургона с невероятно злой физиономией. Кэндис прикусила нижнюю губу, чтобы удержаться от улыбки.

— Позволь мне угадать — печка не работает?

— Да, не работает! — прорычал Остин. Потрогал щетину на подбородке и добавил: — А мне не мешало бы побриться.

— Значит, и водопровод…

— Скорее всего там вообще нет воды. — С досадливым вздохом Остин вернулся на место. — Думаю, нам придется потерпеть одну ночь. Я заметил, что в общественных купальнях есть душевые установки.

— Нет проблем.

Кэндис завернулась в слишком большую для нее куртку. Показалось ей, или Остин и в самом деле избегал физического контакта? Он только подал ей руку, помогая выбраться из фургона, но ни разу не поцеловал и даже не привлек к себе.

Уже совсем стемнело. Они находились в относительном уединении — лишь звезды над головой, горы кругом и костер между ними. Ночь располагала к объятиям, романтике, любви. Быть может, Остин хотел бы, чтобы она сделала первый шаг? А если она так поступит, а он этого вовсе не ждет?

Кэндис сунула руку под куртку и потрогала свой уже довольно заметный живот. Вполне вероятно, что именно из-за беременности он остерегается трогать ее. Но ведь он продолжает обжигать ее пламенными взглядами, все так же заботлив и предупредителен, как и раньше. Только не дотрагивался до нее весь день. Зато в предыдущую ночь…

— Ты, наверное, ждешь? — сказал Остин, прерывая ход ее беспокойных мыслей.

— Чего?

Кэндис заморгала, не уверенная в том, что поняла его. Вдруг он догадался, о чем она думает?

— Я дал тебе обещание, помнишь? Ты делишься со мной, а я с тобой.

— Да. — Кэндис от души надеялась, что темнота скроет ее вспыхнувшее лицо, — ведь она подумала совсем о другом! — Да, разумеется. Если ты готов. У нас впереди вся ночь.

Он, очевидно, не спешил лечь в постель.

— Ты уже знаешь, что отец оставил мне деньги по завещанию, — начал Остин. — И я говорил тебе, что по определенным причинам не касался этих денег. Самая главная заключается в том, что деньги эти заработаны нечестным путем.

— Наркотики?

Остин впился в нее глазами.

— Откуда ты узнала?

— А может, я медиум? — Кэндис улыбнулась, чтобы разрядить напряжение: Остину было явно трудно и больно говорить об отце. — Видишь ли, миссис Мерриуэзер нашла в «кадиллаке» старую газету. Там была статья о Драммонде Хайде, которая привлекла ее внимание. — Кэндис пожала плечами, давая Остину понять, что ей не важно, кем был его отец. — Так мы с ней все и узнали.

Резкость черт его лица заметно смягчилась. Остин даже улыбнулся — чуть заметной, слабой улыбкой.

— Теперь ты понимаешь, почему я предпочел идти своим путем, вместо того чтобы пользоваться отцовским наследством.

Кэндис кивнула.

— Ты был еще маленьким, когда он умер?

— Таким маленьким, что не помню его. Мать снова вышла замуж через полгода.

— Значит, у тебя тоже был отчим, — отметила Кэндис еще одно сходство их судеб. — Каким он был?

Остин хмыкнул и уставился на огонь, уклоняясь от ее испытующего взгляда.

— Я и не знал его как следует. Мать наняла множество нянек, чтобы успокоить свою нечистую совесть, а когда я подрос, меня сплавили в школу-интернат.

Кэндис подалась вперед.

— И она была ужасной? Я имею в виду школу. Я уже обдумывала…

—Нет!

Кэндис отпрянула, пораженная страстностью, с которой он перебил ее.

Остин потребовал — резко, почти грубо:

— Обещай мне, что ни за что не пошлешь на… своего ребенка в школу-интернат!

Он едва не сказал «нашего ребенка», заметила Кэндис и ощутила прилив необычайного тепла всем телом. Если бы это было правдой, ее жизнь сложилась бы совсем иначе.

Не теряй надежды, шепнул ей еле слышный внутренний голос. Остин не был биологическим отцом ее ребенка, но если бы они поженились, стал бы чудесным отчимом, на этот счет Кэндис ничуть не сомневалась.

Она крепко сжала руки, чтобы унять неуместную дрожь.

— Если все так плохо, как ты говоришь, я, разумеется, даже не стану думать о школе подобного рода. Для моего ребенка я хочу только самого лучшего.

— Есть очень неплохие школы-интернаты, — вздохнув, сказал Остин. — Мне кажется, для нас это было скверно, потому что…

— Нас?

— Да, для меня и моего брата. — Остин теперь снова смотрел на огонь; в его голосе не было жалости к себе — только горечь. — Нам школа казалась ужасной, потому что мы чувствовали себя брошенными. У матери все время уходило на то, чтобы тратить деньги нового мужа, где уж тут заботиться о детях.

Кэндис даже не знала, что у Остина есть брат. Ничего себе — спала с мужчиной, не зная о нем таких важных вещей!

— Твоя мать еще жива? — спросила она как можно деликатнее.

— Да. Она живет со своим пятым мужем в Италии.

Остин подбросил в костер еще одну ветку сушняка, и огонь вспыхнул ярче. Сквозь пламя Кэндис увидела, как губы Остина изогнулись, но не в улыбке.

— Мы видимся с ней нечасто.

Он произнес эти слова вроде бы равнодушно, но Кэндис инстинктивно чувствовала, что он расстроен. Как и она сама страдала из-за того, что Пит Клэнси отталкивал ее, даже после смерти матери. Детские обиды оставляют глубокие и долго не заживающие рубцы.

Она помедлила, прежде чем задать следующий вопрос, опасаясь зайти чересчур далеко.

— Ты и не женился из-за матери? Из-за ее отношения к детям? — Остин при ее словах вопросительно поднял брови, и Кэндис покраснела. — Доктор Джек сказал мне, что ты никогда не был женат.

Ответ Остина прозвучал отрывисто, но он смотрел при этом на Кэндис таким жадным взглядом, что она забыла о тоне.

— Я не женился, потому что не встретил подходящую женщину.

— Вот как? — Кэндис не знала, что на это сказать, зато знала, что хотела бы услышать от него.

Хотела услышать: «Пока не встретил тебя».

— Я рад, что мы смогли поговорить по душам, — произнес Остин.

— Я тоже рада, — ответила она, подавив вздох: слова были совсем не те, каких она ждала.

Кэндис прикрыла ладонью рот, чтобы спрятать зевок. Долгая дорога, сытная еда и тепло, идущее от костра, разморили ее.

— Хочешь спать? — Прежде чем Кэндис собралась с ответом, Остин был уже на ногах. — Пойду приготовлю постели. Миссис Мерриуэзер снимет с меня голову, если я привезу тебя домой усталой.

Постели. Кэндис едва не завопила от разочарования. Целый день она мечтала о том, как уснет в его объятиях, а он, видите ли, собрался приготовить им постели! Значит, она была права — его желание угасает.

Но почему в таком случае, спросила она себя, Остин смотрит на нее глазами, полными желания?

Кэндис сердито вскочила на ноги, обиженная и смущенная тревожными признаками в поведении Остина. Сейчас она пойдет и сама приготовит себе постель — пусть знает, что она вовсе не беспомощная. И если Остин лелеет в глубине души бессмысленное предположение, что она станет сама просить его о близости, то он глубоко заблуждается.

Она никого ни о чем подобном не просила. Никогда!

С наступлением третьей ночи Остин решил, что предпочел бы обойтись без воздуха, которым дышит, без питьевой воды и без пищи, потому что это сделало бы его менее несчастным, чем невозможность прикасаться к Кэндис.

Дело не только в сексе — к такому заключению он пришел, тупо разглядывая после полуночи потолок фургона, по крыше которого равномерно барабанил дождь. Он тосковал по нежной коже Кэндис, по ее пылким объятиям, по невероятной радости целовать ее губы, созданные для поцелуев. Если бы он считал, что может положиться на свою выдержку, то прямо сейчас ринулся бы к ней в постель и прижал любимую к себе. Держал бы ее в объятиях всю ночь. Целовал бы ее в шею и нашептывал ласковые слова на ухо.

Больше всего Остина раздражало, что Кэндис вроде бы не замечала и не принимала близко к сердцу необычность его поведения. Она улыбалась и смеялась, показав себя мастером непринужденной болтовни на отвлеченные темы и веселым товарищем. Он, разумеется, и представлял себе ее такой.

Однако втайне он надеялся, что Кэндис выразит протест против раздельных коек. Но к его досаде, она зевнула ему прямо в лицо, пожелала спокойной ночи и свернулась под одеялом без малейших признаков недовольства. Через несколько минут Остин услышал ее негромкое посапывание, а сам тем временем лежал без сна, все тело у него ныло, а мозг учинил своему владельцу утонченную пытку при помощи эротических фантазий.

Они разговаривали обо всем на свете. Нимало тому не удивившись, Остин обнаружил, что многие их жизненные ценности и убеждения схожи.

На второй день он взял Кэндис на рыбную ловлю, а нынче они плавачи по озеру под парусом до тех пор, пока набрякшие дождем тучи не вынудили их причалить к берегу. Потом они сидели в трейлере, жевали холодные сандвичи с ветчиной и играли в долгую, требующую немалой сообразительности игру джин-рамми [7]. Кэндис наголову разбила Остина и злорадно упивалась своей победой до тех пор, пока он не пригрозил выгнать ее под дождь. На что она гордо вскинула голову и заявила: пусть только попробует.

Остин со стоном перевернулся на другой бок. Одно дело заниматься вместе рыбной ловлей, парусным спортом или просто гулять по окрестностям. А теперь вот, когда дождь загнал их в тесные пределы фургона, Остин уже не ручался за себя. Бог мой, да они тут пройти мимо друг друга не могут, не соприкоснувшись.

Наконец, убаюканный звуками дождя, Остин задремал.

Он пробудился наутро под негромкое мурлыканье напевавшей какую-то мелодию Кэндис. Остин полежал, тревожно прислушался, не донесется ли еще каких-нибудь звуков. Звук донесся: дождь барабанил по-прежнему. Так сказать, явление природы, превратившееся в мучительную пытку. С негромким проклятием Остин вывернулся из койки, благополучно приземлился на ноги. И замер.

Кэндис стояла возле небольшой газовой плитки, которую Остин приобрел в магазинчике кемпинга после того, как они убедились в полной неисправности печки в трейлере. Кэндис была в ночной рубашке, слишком для нее просторной, но при этом и слишком короткой, довольно сильно открывающей бедра — словно для вящего соблазна Остина. Ноги у нее были босые, на лице никакого грима, а волосы, собранные в хвост на макушке, свободно падали на шею и плечи, Она выглядела не только совершенно счастливой, но и весьма соблазнительной.

От бурного приступа желания у Остина ослабели колени. Он скрипнул зубами и ухватился за планку, которая удерживала у стены доску складного обеденного стола.

— Чем это ты занимаешься? — спросил он внезапно севшим голосом.

Кэндис охнула и быстро обернулась, прижимая к груди ложку.

— Ты меня напугал. Я взбиваю яйца. — Ее солнечная улыбка словно прояснила мрачную погоду. — Разве ты не голоден?

Голоден ли он? Голоднее медведя после долгой зимы. Медведя-самца, которому самка нужна не меньше, чем пища. Пока Остин стоял, борясь со стремлением подхватить Кэндис на руки и отнести в койку, она уронила ложку.

Наблюдать за тем, как она наклонилась, было еще мучительнее, чем терпеть пытку дождем. Кэндис не присела, а просто нагнулась, открыв для обозрения длинные стройные ноги и дерзкую попку в белых трусиках.

У Остина пересохло в горле. Он скорее прошелестел, чем проговорил, чтобы Кэндис выключила горелку.

— Чего ради? — удивилась она. — Омлет еще не готов.

— Ради того, что иначе он сгорит.

— Остин, ты не заболел? — озабоченно сдвинув брови, спросила Кэндис.

— Можно сказать и так.

Разве порыв страсти — не болезнь? Самая настоящая!

Выражение лица Кэндис сделалось еще более озабоченным. Она выключила горелку и опустила ложку в кастрюльку с длинной ручкой.

— Могу я чем-нибудь помочь тебе? Ты подхватил простуду? У тебя температура?

Остин наконец отпустил планку и взял себя в руки.

— Могла бы подойти ко мне и проверить.

Он намеревался нарушить свой временный обет воздержания и провести весь дождливый день, занимаясь любовью с Кэндис снова и снова. Они ведь достаточно наговорились.

Кэндис подошла к нему близко, так близко, что Остин был уверен: она своим телом ощущает его возбуждение.

Глаза у Кэндис были ласковые и блестящие; она коснулась прохладной ладонью его лба.

— Здесь все в порядке, лоб холодный, — сообщила она и перенесла руку Остину на грудь, запустив пальцы в густую поросль.

Остин затаил дыхание. Озорница!

Кэндис поджала губы и покачала головой:

— И здесь тоже ничего.

Рука ее медленно спускалась ниже, ниже, пока не коснулась трепещущего от напряжения пениса.

— А вот здесь горячо, — проворковала она удовлетворенно.

С поистине дикарским рычанием Остин подхватил ее на руки и потащил к себе в постель. Кэндис смеялась, обняв его за шею; поцеловала ямку на горле, потом подбородок и наконец прильнула губами к губам.

Дождь лил до самого вечера, но им было наплевать на дождь.

Позже, когда они с Кэндис уютно лежали рядышком в койке — точь-в-точь две ложечки в футляре, — он убрал с ее лба влажные волосы и в очередной раз отогнал от себя тревожные мысли о неопределенном будущем. До чертиков хотелось выложить ей всю правду и покончить с этим раз и навсегда.

Страх быть отвергнутым сковывал его язык.

Кэндис положила руку Остина себе на живот и накрыла своей ладонью.

— Когда ты перестал даже дотрагиваться до меня, — заговорила она, — я решила, что причина в этом.

Остин рывком сел. Повернул Кэндис на спину и заглянул в глаза. Ему и в голову не приходило, что она может подумать такое.

— Ты должна понимать, что это чушь! — воскликнул он. — Ты с каждым днем становишься все более желанной для меня.

Судя по выражению ее лица, Остин не убедил Кэндис; тогда он наклонился и прижал губы к ее животу, а потом коснулся его щекой. Как еще мог он выразить свои чувства, не возбуждая подозрений? Он не мог рассказать ей — пока не мог.

Он хотел — нет, ему было просто необходимо — остаться вот так с Кэндис наедине. Здесь, далеко от города, репортеров и своего сумасшедшего братца, он мог почти убедить себя, что все в порядке. И почти надеяться, что Кэндис горячо и навсегда полюбит его.

Солнце поднялось высоко в небо, дождя как не бывало, когда на следующее утро они вдвоем выбрались из домика на колесах и направились в душ.

Остин оставил Кэндис у входа в женскую раздевалку после сладкого и долгого поцелуя и, вполне счастливый и довольный, вошел в душевую кабинку в мужском отделении. Вооруженный мылом, шампунем, дезодорантом, чистой одеждой и полотенцем, он включил душ и, насвистывая, принялся мыться, стоя под струями тепловатой воды.

Он настраивал себя на оптимистический лад. Быть может, Кэндис привязалась к нему достаточно сильно, чтобы простить. Держа ее ночью в объятиях, Остин верил этому, но отрезвляющий дневной свет приносил с собой сомнения. Он нанес на волосы шампунь и закрыл глаза, подставив голову под душ, чтобы смыть пену.

— Вот мочалка, — произнес голос, до того знакомый, что Остин открыл глаза.

Какого черта? Мыльная вода потекла на лицо быстрее, чем он снова успел зажмуриться. Остин протянул руку, схватил предложенную ему мочалку из махровой ткани и прижал ее к глазам, которые сильно щипало.

— Извини. Я не хотел тебя напугать.

Остин осмелился приоткрыть один покрасневший глаз, как будто разум отказывался верить тому, чего не подтвердило зрение.

Встревоженное лицо Джека просунулось в кабинку сквозь щелку в занавеске.

Значит, это вовсе не галлюцинация. Джек был здесь. В душевом отделении кемпинга, за сотни миль от своего дома в Сакраменто. Остином овладело дурное предчувствие — как, впрочем, обычно в присутствии Джека. Пожалуй, на этот раз оно было более сильным: если Джек притащился в такую даль, у него определенно плохие новости.

Остин поспешил смыть с волос мыльную пену и выдернул полотенце из пальцев Джека. Вытираясь, он принялся расспрашивать сводного брата:

— Как ты нас нашел?

— Это было нелегко. Я приехал сюда вчера во второй половине дня и только поздно вечером отыскал ваш трейлер. — Джек покачал головой. — Должен заметить, братик, что ты мог бы себе позволить что-нибудь получше этой консервной банки.

«Знал бы ты все ее недочеты», — кисло подумал Остин, но вслух произнес:

— Валяй дальше.

Если бы настал тот день и час, когда Джек Круз явился бы с добрыми новостями, он поцеловал бы ему ноги. Но такого, похоже, никогда не случится.

— Значит, я нашел вас только поздно вечером и решил снять номер в отеле, а утром вернуться сюда. — Он подумал немного и добавил мрачно: — Я вообще счел бы за лучшее не видеться с миссис Вансдейл.

Остин закончил вытираться и вышел из кабинки, радуясь уже тому, что они здесь одни. Выхватил чистую рубашку из аккуратной стопки одежды на скамейке — очередное проявление маниакальной страсти Джека к порядку.

— Откуда ты узнал, что я пошел сюда?

— Я не знал. Поставил машину на соседней с вами свободной площадке и ждал, пока вы выйдете из прицепа. Увидев, куда вы направляетесь, я последовал за вами, сохраняя безопасную дистанцию, чтобы не наткнуться на миссис Вансдейл. — Джек сунул руки в карманы своих измятых брюк и окинул критическим взором серые влажные стены душевого отделения.

— Надеюсь, миссис Вансдейл пользуется антибактериальным мылом.

— Если бы ты ее опекал, я уверен, так оно и было бы. — Остин скрипел зубами, натягивая джинсы. Он любил брата, но ему не понравилось это вторжение. — Ты когда-нибудь соберешься с силами и объяснишь мне, чего ради ты притащился сюда из Сакраменто? Предупреждаю тебя, Джек, причина должна быть хорошей!

— Я не стал бы употреблять именно это слово, потому что новости у меня тревожные.

Остин пригвоздил брата взглядом, потом сел на скамейку и сунул босые ноги в сандалии.

— Ты уверен, что не драматизируешь? — с надеждой спросил он.

Лицо Джека приняло окончательно трагическое выражение, когда он произнес:

— Кто-то взломал дверь моего кабинета, Остин.

— Кто это был?

Остин встал и с трудом подавил знакомое желание вытрясти из Джека душу — и всю информацию. Однако тут же вспомнил, насколько бесполезным для возможного шантажиста или ретивого газетчика было досье Кэндис. С чувством величайшего облегчения он уселся на место.

— В досье Кэндис нет ничего, что могло бы впутать в это дело тебя или меня. Кажется, ты напрасно проделал весь этот долгий путь.

— Хотел бы, чтобы это было правдой.

«Черт! Тысяча чертей!» Остин уставился на Джека, кровь прилила к голове. Низким, полным ярости голосом он спросил:

— Что именно ты хочешь сказать?

Джек попятился на безопасное расстояние, побелев как мел.

— Я держал запертыми у себя в столе несколько личных досье, записи и документы о различных соглашениях.

— Например?

— Список. — Джек с трудом сглотнул и закончил: — Список потенциальных доноров. Твое имя было обведено, а имя миссис Вансдейл вписано рядом.

Остин ухватился за скамью как можно крепче — чтобы не дать в зубы младшему братцу.

— Как ты мог быть таким безответственным? — процедил он.

— Я и думать не думал, что кто-то взломает дверь! — Джек поднял тощие плечи с видом глубочайшей беспомощности. — Терпеть не могу выбрасывать бумаги. Мне они потом всегда бывают нужны.

— Ш-ш! Говори хотя бы потише, ты, идиот!

— Может, они не воспользуются… — Джек прервал свою речь: Остин резким движением повернулся к нему.

— Воспользуются, и ты это отлично понимаешь! Кто стал бы взламывать дверь твоего кабинета с риском угодить в тюрьму только ради праздного любопытства?!

— Остин?

Оба замерли при звуке голоса Кэндис, донесшегося из-за двери.

К Остину в конце концов вернулся дар речи.

— Сейчас иду! — крикнул он и, повернувшись к Джеку, тихонько проинструктировал его: — Будь дома завтра вечером в восемь. Я привезу Кэндис, и мы вдвоем расскажем ей все до того, как она это узнает из других уст.

— Заметано.

— Увидимся в Сакраменто.

Остин собрал свои туалетные принадлежности и направился к двери. Перед самым выходом обернулся и взглянул на Джека. Вид младшего брата, который при тусклом освещении казался особенно потерянным и виноватым, сделал свое обычное дело: смягчил сердце Остина и вселил в него толику снисхождения.

— Спасибо, что предупредил меня, Джек. Будь осторожнее за рулем и не волнуйся. — Остин даже чуть-чуть улыбнулся: — Хуже уже быть не может.

В ответ Джек застонал.