"Недоверчивые любовники" - читать интересную книгу автора (Смайт Шеридон)

Глава 6

Кэндис подавила невольный порыв приложить ладонь к уху. Может, она не расслышала?..

— Я не понимаю.

— И не поймете. — Он с невеселым видом вздохнул. — Это долгая история. Забудьте. Я жалею, что у меня вырвалось.

Кэндис не нуждалась в повторной просьбе. Если Хайд и пытался проникнуть в ее личную жизнь, то тут же отказался от таких попыток. Ей следовало вести себя так же. Но она надеялась, что настанет день, когда он ей доверится. Он явно нуждается в этом, хочет этого, сказала себе Кэндис. И к тому же она любопытна, а это вполне естественно.

Зажужжал таймер электрической духовки, нарушив тишину. Оба как по команде повернули головы в сторону крошечной кухоньки, куда вела дверь из небольшой жилой комнаты. Кэндис знала, что в квартирке над гаражом есть еще спальня и ванная. Жилье, обставленное лишней мебелью из большого дома, было уютным и вполне удобным. Кэндис узнала кресло и диван, обитые тканью в розовато-лиловую и голубую полоску. Она сама заказывала их для своей комнаты, но Ховард невзлюбил эти вещи с первого взгляда.

«Это в прошлом, Кэндис. Все в прошлом».

— Вы сами приготовили пиццу? — спросила она удивленно и покраснела, сообразив, что ее удивление может показаться грубым: многие мужчины готовят сами, в этом нет ничего необыкновенного. — Я имею в виду…

— Нет, я заказал се пораньше, чтобы посыльный не разбудил дракона. Поставил в духовку подогреть за несколько минут до десяти часов. Давайте приниматься за еду.

Кэндис положила руку на его ладонь, и Остин галантно помог ей встать. Она почувствовала себя при этом не вещью, но личностью. Женщиной, а не исполненной чувства долга покорной супругой. Женственной и вместе с тем сильной.

И охваченной желанием до дрожи в ослабевших коленях.

Господи, да что же с ней?

Она вдова, вполне нравственная беременная женщина, которая…

Которая обладает нормальными желаниями.

Желаниями? Быть может, это что-то гормональное? Ведь раньше она ничего подобного не испытывала.

Кэндис как в тумане последовала за Остином к столу; он выдвинул для нее стул. Усевшись, она принялась наблюдать за тем, как Остин достает из духовки пиццу, и, заметив, что от упаковочной коробки идет дым, почему-то почувствовала облегчение: похоже, этому мужчине не хватало кулинарного опыта. Еще несколько секунд, и коробка бы вспыхнула.

Пока Остин раскладывал пиццу по бумажным тарелкам, Кэндис, ощущая под босыми ступнями ворс ковра, пыталась припомнить, когда ей доводилось сидеть за обеденным столом без обуви и чулок. Пожалуй, только в раннем детстве, а при Ховарде — ни разу.

Она вздохнула и заправила волосы за уши. Вентилятор, закрепленный на потолке над столом, овевал ее шею струйками прохладного воздуха, и она вновь почувствовала себя неловко оттого, что у нее расстегнут воротник. Напомнила себе, что то был самый невинный акт — урок непринужденности.

Мистер Хайд тем временем принес на стол полные тарелки и поставил одну из них перед ней. Широкоплечий и… тоже босой? Он явно не испытывал ни малейшего неудобства, держался уверенно и свободно. Усевшись напротив Кэндис, он открыл жестянку охлажденной кока-колы, Кэндис обратила внимание, что напиток легкий, и улыбнулась. Окинула взглядом стол и удивилась:

— А вилки?

— Что вы, что вы! Это просто безобразие — есть пиццу вилкой.

— Еще один урок?

— Да, мэм.

Он взял ломоть пиццы и откусил изрядный кусок. Сколько лет прошло с тех пор, как сама она ела пиццу? Ой, много! У нее просто слюнки потекли, когда она глянула на толстый слой расплавленного сыра. Бросив на Остина взгляд исподтишка и убедившись, что тот на нее не смотрит, Кэндис взяла горячий ломоть и надкусила.

Восхитительный, насквозь промасленный кусочек, полный холестерина, несомненно, стоящий той горячности, с которой Ховард ей твердил, что от такой плебейской пищи один только вред. Да, ее покойный муж наверняка перевернулся в гробу.

— Вы испачкали томатным соусом подбородок, — как ни в чем не бывало заметил Остин.

Кэндис машинально потянулась за салфеткой, вытерла подбородок и только после этого обратила внимание на озорное выражение лица своего сотрапезника.

— Попались! Еще один урок: не принимайте все и каждого до такой степени всерьез. — Он принялся за третий кусок, а Кэндис еще не управилась с первым. — Кстати, вы собираетесь кормить ребенка грудью?

Она вздрогнула от неожиданности, кусок выпал из руки и плюхнулся на блузку. Остин продолжал жевать, и взгляд у него был чересчур невинным. Пожал широкими плечами:

— Сегодня пицца, а когда малыш срыгнет, так или иначе, блузке конец.

Кэндис сняла с блузки упавший кусок пиццы и поморщилась при виде жирного пятна. Фу, какая досада!

Остин отодвинул свой стул.

— У меня есть спортивная рубашка с короткими рукавами, вы можете переодеться.

— Не надо… все в порядке, ничего страшного.

Надеть на себя его рубашку — это, пожалуй, слишком… интимно.

Он словно бы не услышал ее возражения и принес черно-желтую футболку.

— Это моя любимая майка.

— Вы играли в футбол?

С чего это она удивилась? С такими плечами, с такими мускулистыми ногами почему бы ему не играть в футбол?

Остин кивнул, свернул майку в округлый комок и бросил ей, как бросают мяч. Кэндис поймала ее. Дурацкие слезы навернулись на глаза. Должно быть, она просто устала, если готова заплакать оттого, что малознакомый мужчина предложил ей свою любимую спортивную рубашку.

— Вы знаете, где ванная комната?

Кэндис встала и поспешила скрыться в ванной, прежде чем Остин заметит ее пылающие щеки и прочитает ее грешные мысли. Она закрыла и заперла за собой дверь, дрожащими пальцами расстегнула блузку. Натянув трикотажную рубашку, встала перед зеркалом, висевшим над раковиной. Плечевые швы майки оказались на уровне локтей, а подол почти прикрывал колени, — казалось, что под майкой на Кэндис вообще ничего не надето.

Остин сотворил нечто совершенно немыслимое, думала Кэндис, широко раскрытыми глазами глядя на свое отражение. Никто не узнает при встрече этого застенчивого подростка, в том числе и миссис Мерриуэзер.

В том числе и она сама.

— У вас там все в порядке? — постучал в дверь Остин.

Сердце у Кэндис заколотилось о ребра.

— Я… да, все отлично. Буду готова через минуту.

Дура, дважды дура! Даже голос у нее звучит, как у перепуганной глупой девчонки. Возможно, мистер Хайд оказал на нее не слишком хорошее влияние. Она, разумеется, немного скованна, с этим нельзя не согласиться, но, кажется, произошел чересчур сильный рывок в противоположном направлении.

Может, не стоит открывать дверь и демонстрировать ему себя в таком виде?

— Как вы знаете, камеры у меня нет.

Кэндис вытерла губы обрывком туалетной салфетки и присмотрелась к испачканной блузке, пытаясь определить, можно ли ее вообще будет носить хоть когда-нибудь. Хотя трикотажная рубашка закрывала гораздо больше, Кэндис чисто эмоционально чувствовала себя почти обнаженной.

Остин снова постучал в дверь.

— Однако там может быть спрятано записывающее видеоустройство. В наши дни ни одна предосторожность не будет излишней…

Кэндис вопреки здравому смыслу принялась искать какую-нибудь крошечную штучку и, само собой, ничего не нашла. Господи, какая же она в самом деле дуреха. Хоть бы этот Хайд отошел от двери и дал ей собраться с духом.

— Я не могу поверить, что вы согласились бы предстать перед кланом алчных родственников, в то время как не решаетесь показаться даже мне.

Кэндис замерла. Гнев мгновенно вышиб из нее все ее смущение. Она рывком распахнула дверь, немало удивив Остина.

— Вы, кажется, говорили, что не читаете газет! — нанесла она удар.

Он солгал. А если он солгал в этом, как вообще можно ему доверять?

Остин не находил слов для характеристики собственной глупости. Он совершил большой промах, и как раз тогда, когда добился немалого прогресса. Тем не менее у него, можно сказать, слюнки потекли, когда он увидел в дверном проеме Кэндис в обличье разгневанной фурии. Прелестный образчик соблазнительной женщины — с растрепанными волосами и в его футболке, которая была ей велика и… только подчеркивала ее женственность. Мисс Ледышка бесследно исчезла — теперь перед ним стояла мисс Испепеляющее Пламя.

Слегка опомнившись и набравшись смелости посмотреть ей в глаза, Остин тотчас осознал, как ошибся. Он ляпнул первое, что пришло в его одурманенную голову, и это, увы, оказалось правдой.

— Когда Джек рассказывал о возможной работе в вашем доме, он нашел нужным сообщить немногие сведения, которые, как он считал, мне следовало бы знать. — Остин сглотнул, но в горле по-прежнему было сухо до отвращения. — Он упомянул, что читал о беспокойстве, причиняемом вам родственниками мистера Вансдейла.

Поверила она ему? Он не мог бы ответить на этот вопрос. Кэндис просто стояла перед ним в дверях, вцепившись пальцами в косяк. С некоторым удивлением он заметил, что ногти у нее коротко острижены и не покрыты лаком. Стало быть, эта леди не проводила время в салонах красоты.

Но она вообще почти не выходила из дому из-за репортеров, которые знали то, чего не знал он, Остин Хайд. Иначе они не могли бы доставить вдове столько хлопот, верно?

Верно. Остину стало легче. У него было оправдание. Он на правильном пути. В фокусе без камеры…

Он улыбнулся собственному каламбуру.

Кэндис стерла улыбку с его физиономии одним лишь тембром своего голоса, низкого, дрожавшего от ярости:

— Вы сделали из меня забаву для себя? — Она рванула майку и тряхнула распущенными волосами. — Для вас это игра, не так ли?

Руки ее опустились на бедра, обозначив линию талии.

Остин беспомощно заморгал под взглядом пылающих гневом кошачьих глаз. Ну и ну! С этой женщиной не соскучишься.

— Вы решили, что это очень забавно — задать мне головомойку, поставить богатую вдову на колени.

— Да подождите вы хоть минуту, черт побери…

— Какой же у нас следующий урок, мистер Хайд? Окунемся нагишом в бассейн? Как вы думаете, это помогло бы мне расслабиться? Выглядеть более похожей на будущую мать? Я получила бы истинное удовольствие, а репортер — сенсацию. Это стоило бы занести в компьютер и сохранить для моего будущего ребенка!

Она сделала шаг вперед, и Остин вынужден был отступить, оказавшись прижатым спиной к стене. К радости Остина, Кэндис продолжала напирать на него, пока их тела не соприкоснулись. Однако ее горящие глаза сказали ему, что не стоит считать это особой удачей: Кэндис просто не соображала в своем ослеплении гневом, что делает.

И к тому же она испытывала боль, теперь он это понял. Его это беспокоило. Не потому, что она была в бешенстве, — слава Богу, значит, у нее твердый характер. Но боль — нечто совсем иное. Он вовсе не собирался обижать Кэндис, он всего лишь хотел убедиться, что его ребенку будет хорошо, что ему не придется страдать, как страдали они с Джеком. Вероятно, он слишком увлекся.

Кэндис ухватила Остина за подбородок и встала на цыпочки, стараясь, чтобы глаза их оказались на одном уровне. Голос ее перешел в полный презрения шепот. Остин про себя дивился тому, какую бурю вызвали его скромные усилия. Он и вообразить не мог, что в тельце хорошенького котенка прячется тигр.

— Вы старались разжалобить меня, смотрели печальными щенячьими глазами, делали туманные намеки на вашу мать и так далее, а в душе смеялись надо мной, пытались меня унизить.

Это было уж слишком. Остин сделал единственную вещь, которая, по его мнению, могла бы вывести Кэндис из ее состояния: наклонился и прижал свои губы к ее губам. Она оцепенела от неожиданности, но по крайней мере не оттолкнула его и не сопротивлялась, хоть и не ответила на поцелуй.

Остин попробовал кончиком языка разомкнуть крепко сжатые губы: она так напряглась, а ей необходимо расслабиться и позволить ему поцелуем снять ее душевную боль. Утешить, только утешить, — он думать не желал о том, что острые кончики ее сосков уткнулись ему в грудь, что ее живот прижимается к его животу, а лобковая косточка — к отвердевшему месту в его джинсах.

Господь всемогущий, какая же она сладкая, как сливается ее тело с его телом в самых подходящих местах! Он продолжал свои попытки разъединить кончиком языка ее губы, и наконец они раскрылись. Остин застонал от наслаждения.

Следующий стон прозвучал не из его уст, и Остин вдруг опомнился. Он не мог воспользоваться своим преимуществом. Вероятно, Кэндис крепкая и стойкая женщина, но он понимал, отлично понимал, что она еще и хрупкая.

И нельзя было забывать о ее беременности. Остин ослабил объятия, потом медленно и неохотно оторвался от ее губ и коснулся губами ее щеки. Теплое дыхание Кэндис легчайшими, быстрыми порывами согревало его лицо. Он ничуть не удивился, что голос у него сел, когда он произнес:

— Клянусь, я и не думал смеяться над вами.

Ресницы Кэндис мягко тронули его щеку, когда она открыла глаза. Поцелуй бабочки — припомнились ему когда-то давно услышанные слова. От кого он их слышал? Впрочем, не важно. Важно лишь то, что Кэндис ему поверила.

Когда она положила голову ему на плечо, он невольно зарылся лицом в ее волосы, вдыхая запах зеленых яблок и с каждой секундой чувствуя себя спокойнее. Только колени оставались до смешного слабыми, возвращая его к далеким дням юности, к воспоминаниям о ласках на задних сиденьях машин.

— Вы… так и не доели пиццу.

— Не доела.

Кэндис подняла голову и посмотрела на Остина, прежде чем отойти от него. Остин позавидовал ее самообладанию. Она раскраснелась, на лице у нее было странное, застывшее выражение, но, черт возьми, походка оставалась ровной и твердой, чего он не мог бы сказать о себе. Он был пьян от желания и вместе с тем встревожен.

Проклятие, а почему бы ему не признаться в этом? Леди влекла его к себе, возбуждала, не важно, богата она или нет, беременна или нет! Беременна… его ребенком.

Он хотел ее, но еще не обладал ею, а она уже вынашивала его дитя. Огонь желания вспыхнул с новой силой, воспламенив его чресла. Быть может, тот простой, неопровержимый факт, что она зачала от него ребенка, и возбуждает его, влечет к ней? Сознание этого потрясло Остина, почти подкосило ослабевшие от вожделения колени. Он прислонился к стене, радуясь, что смущенная Кэндис не смотрит в его сторону.

«Ни в коем случае». Одна из его нянек имела обыкновение повторять эти слова по поводу любой шалости, которую он или Джек пытались затеять с ее ведома.

Нянька. Он не намерен допустить, чтобы его ребенок страдал от подобного бедствия! Собственно говоря, не все няни были плохими, однако обшая статистика оставалась скверной.

Шесть месяцев. У него было полгода на то, чтобы убедить эту богачку, что воспитание ребенка — истинное чудо. Заставить ее понять, что ребенок остро нуждается в любящей матери. Доказать, какой приятной и радостной может стать жизнь здоровой, счастливой матери.

И он должен проделать все это, не укладывая мать своего будущего ребенка к себе в постель?

Остин начал беззвучно смеяться. Чем больше он размышлял о сложившихся обстоятельствах, тем сильнее его трясло от сдерживаемого смеха. Сквозь выступившие на глазах слезы он увидел, что Кэндис в изумлении уставилась на него. Остин попытался представить, какой вид будет у нее, если он выложит всю правду прямо сейчас, и от этой мысли развеселился еще сильнее.

Кэндис не могла догадаться, почему он хохочет, но, видимо, что-то в выражении его лица успокоило ее, и она улыбнулась, а потом и засмеялась вместе с ним.

Кое-как Остин добрался до стола и опустился на стул. Вытерев слезящиеся глаза, он наконец справился со своей неуемной веселостью, чему отчасти способствовала Кэндис, которая вручила ему салфетку и усмехнулась, словно все знала.

Взяв себя в руки, Остин принудил себя задуматься о вещах более серьезных. О самом важном — о том, что женщина, сидящая за столом напротив него, ждет от него ребенка, но не знает об этом.

Скорее всего она бы ему не поверила. Да, не поверила бы, сочтя абсурдной ложью, придуманной для того, чтобы уложить ее в постель. Кстати, если бы Остин точно знал, что это сработает, он бы не удержался и все рассказал ей.

На самом деле, напомнил он себе, именно он должен остановить начавшийся процесс сближения. На долю Кэндис выпало немало испытаний: гибель мужа, столкновение с его отвратительными родственниками, неизбежные тяготы беременности. Сам он в проблемах беременности смыслил мало — даже не дочитал книжку под названием «От зачатия до родов», — но все же ему хватало ума, чтобы сообразить, что Кэндис не нужны дополнительные стрессы, которые принесет в ее жизнь новая сексуальная связь.

Если тут и были какие-то плюсы, то лишь в его пользу. Эта леди — настоящая приманка для представителей средств массовой информации всех мастей. Они попросту съели бы ее заживо, докопавшись до чего-то. И родственнички ее мужа тоже — разорвали бы Кэндис на миллион кусочков и замели под коврик то, что от нее осталось.

Остин должен был сделать все, что в его силах, чтобы уберечь ее от всего этого. Джек причинил им обоим достаточно вреда. Чтоб ему пусто было, этому Джеку.

— Простите, — произнесли они в один голос, отважившись наконец взглянуть друг на друга.

Кэндис покраснела, и Остин подумал, что в жизни не видел ничего более очаровательного. Как ей удалось сохранить такую наивность и такую невинность сердца? И почему это так много значит для него? Просто удивительно.

— Я не должна была…

— Я вовсе не имел в виду…

Оба снова заговорили вместе и одновременно умолкли, глядя друг на друга словно впервые. Кэндис скрестила руки на груди; она, казалось, свыклась с тем, что на ней футболка Остина, а волосы распущены по плечам, зато Остин почувствовал себя крайне неловко, припомнив, как «работал» над ее новым обликом.

В поисках отвлекающего сюжета он подошел к письменному столу в углу комнаты и достал из яшика предмет, найденный им под окном спальни после того, как сбежал тип, напугавший Кэндис до обморока. Жаль, конечно, что не удалось поймать мерзавца, но у них по крайней мере есть какой-то ключ.

Кэндис разжала руки и выпрямилась; лицо ее вновь стало напряженным, когда она увидела усыпанные бриллиантами золотые наручные часы, которые Остин положил перед ней на стол.

— Где вы их нашли? — спросила она, хмуро разглядывая часики.

Остин смотрел на нее и всем сердцем ненавидел того, кто был повинен в ее тревоге.

— На земле под окном спальни для гостей, где вы тогда отдыхали. После того как увидели незваного гостя. Он потерял их, пока взбирался по решетке для растений.

— Так вот каким образом он поднялся до второго этажа!

Кэндис положила часы на стол, лицо у нее было расстроенное и усталое.

Остин подавил порыв обнять ее и прижать к себе. Это было бы неразумно, даже если Кэндис и нуждалась в подобном утешении.

— Вы когда-нибудь видели эти часы?

— Нет. Очень дорогие.

— Это я понял, — сухо произнес он. Кэндис, разумеется, не подозревала, как много он знает о золоте и драгоценностях. Его мать любила драгоценности гораздо больше, чем собственных детей. — Не могу представить, чтобы такие часы носил репортер, а вы? Остается предположить…

Он не договорил. У него были некие подозрения, но ему хотелось узнать, согласна ли с ним Кэндис.

Она посмотрела на Остина серьезными и полными тоски глазами.

— Это кто-то из родственников мужа. Им очень хочется вывалять меня в грязи. Люк утверждает, что у них нет ни единого шанса выиграть дело, и все-таки…

— Люк? — проворчал Остин. — Кто такой Люк?

Он считал, что у Кэндис нет никого на свете, кроме, конечно, миссис Мерриуэзер. Мысль о другом мужчине в ее жизни резанула его словно удар ножа, что было глупо: ведь эта женщина не может принадлежать ему только потому, что носит его ребенка.

— Люк Маквей. Мой адвокат.

Остину не пришлась по душе милая улыбка, с которой Кэндис произнесла эти слова. И что за парень этот Люк? Какой-нибудь лощеный адвокатишка с прилизанными волосами…

— Он мой друг.

Ладно. Остин решил не расспрашивать ее об этом друге. Ей ни к чему лишние волнения, напомнил он себе. В свое время он сам все разузнает.

Усевшись на место, Остин скрестил руки и старался не глазеть на то, как сияют ее волосы в свете лампы. Дорогой шампунь может сделать многое. Вполне вероятно, что настоящий цвет ее волос совсем иной. Остин тут же ругнул себя за это предположение, поскольку оно напомнило ему о том, как это можно проверить. Он с трудом подавил страдальческий стон.

Будь проклят Джек!

Будь он дважды проклят.

Остин кашлянул, прочищая горло и надеясь, что и в мозгах как-нибудь прояснится.

— Как вы считаете, насколько далеко могут зайти эти люди?

Услышав его вопрос, Кэндис снова нахмурилась, ее глаза потемнели. Ему куда больше нравилось, когда они пылали огнем или туманились от желания.

— Я не знаю. Право, не знаю. Миссис Мерриуэзер уверяет, что я очень легкомысленно отношусь к опасности.

— В таком случае вопрос решен. — Остин стиснул челюсти. Он должен это сделать — ради ребенка. И ради Кэндис тоже. Ради миссис Дейл. Может, так и следует ее называть — это как бы напоминание самому себе о необходимости держаться в определенных границах.

— Я переселяюсь в большой дом, — заявил он.