"Большой рождественский бал" - читать интересную книгу автора (Смит Джоан)

Глава 1

Барон Костейн, помощник лорда Косгрейва, в чьем ведении находился шпионаж на благо Его Величества и правительства Англии, сидел за своим письменным столом в скромном кабинете Генерального штаба английской армии, уставясь невидящим взглядом на снежинки, кружащиеся за окном. Перед ним, на исцарапанном дубовом столе, были разложены сброшюрованные черновики инструкций и секретных бумаг, переданных ему в соответствии с его обязанностями.

До сих пор, а занимал он это место уже неделю, единственным документом, который ему поручили, оказались эти черновики. Ясно, что лорд Косгрейв задет этим назначением и вознамерился держать его в тени. Ситуация складывалась невыносимая. Добропорядочность лорда Костейна не вызывала никаких сомнений. Он был младшим сыном одной из старейших в Англии знатных семей. Его отец, герцог Халфорд, прославил себя на посту министра в двух правительствах, а старший брат пошел по отцовским стопам, как только тори потерпели поражение. Веками Халфорды защищали короля и страну. Сам лорд Костейн два года мужественно сражался с французами на Пиренеях, но после пулевого ранения левой ноги был комиссован и отослан домой. Как раз это и могло служить его верительными грамотами, а вовсе не то, что он был стойким тори и другом герцога Йорка и принца-регента.

Йорк и его закадычные друзья бездарно управляли делами на Пиренеях, послав Веллингтона с горсточкой пехоты и четырьмя сотнями кавалерии на бой с французами, совершенно забыв об обозах. Если бы Веллингтон не догадался захватить с собой в Испанию лошадей, транспортировать провиант было бы невозможно. Объединенный комитет начальников штабов неизменно требовал отступать, когда победа уже маячила невдалеке, и атаковать, когда поражение было очевидным. И хотя все это уже кануло в Лету, в Генеральном штабе в делах, связанных со шпионажем, по сей день царил хаос. Лорд Кестлри поделился с Костейном мыслью о том, что кто-то или преступно беспечен, или ведет двойную игру. Важные документы нередко терялись, а последующего события доказывали, что они попали в руки Бонапарта.

— Мне нужна пара свежих глаз, чтобы разобраться в этом винегрете, — сказал Кестлри. — К сожалению, вам придется поработать под началом Косгрейва. Чтобы расставить все на свои места, скажу, — что он весьма недалек и умом не блещет. Но вы справитесь. Я уверен в вашей проницательности и осмотрительности, Костейн.

Лорд Костейн не замедлил проявить эти похвальные качества, но, взломав замок Косгрейва и порывшись в его бумагах, не обнаружил ничего примечательного, кроме пачки любовных писем, содержащих некоторые несоответствия: Странно, что женщина обращалась к своему любовнику «мой дражайший Косгрейв», но сама подписывалась «твоя преданная голубка». И Косгрейв, каким бы дураком он ни был, держал письма в своем столе, где каждый мог на них наткнуться и использовать, чтобы выудить военные секреты. Переписка могла бы представлять достойное чтиво в любом из непристойных журналов. Разве имеет право человек, который не может даже свои амурные дела вести осмотрительно, заправлять разведкой?

Размышления лорда Костейна были прерваны стуком в дверь, после чего порог переступил старший клерк.

— Вот, только что получили, — сказал он, протягивая запечатанный воском пакет лорду Костейну. — Передайте его лорду Косгрейву, как только он вернется с собрания — они обычно тянутся часами. Его секретаря нигде не видно, а Бьюрек ушел наверх поговорить с Дженкинсом. Мне не хотелось бы оставлять пакет без присмотра.

Искра интереса вспыхнула в темных глазах лорда Костейна.

— Откуда это взялось? — спросил он. Клерк ответил заговорщическим голосом.

— Его принес парень, который называет себя мистером Джонсом и говорит с немецким акцентом. К его письмам всегда относятся с огромным уважением. Он обычно присылает посыльного. То, что он рискнул прийти лично, говорит о чрезвычайной важности сообщения.

— Где он?

— Когда я разговаривал с ним, Косгрейв был занят. Мистер Джонс передал мне пакет и ушел. Вы берете его?

Кабинет клерка был этажом ниже. У загадочного мистера Джонса было море времени, чтобы исчезнуть.

— Конечно, — сказал лорд Костейн, глядя на пакет.

Как только клерк ушел, он закрыл дверь кабинета, достал из кармана перочинный нож и нагрел его тонкое, как бумага, лезвие над огнем лампы, затем просунул лезвие под восковую печать и приподнял ее с одной стороны, чтобы впоследствии, нагрев, прикрепить на место. Развернув лист бумаги, он сердито нахмурился.

— Проклятье! — выругался он.

Письмо было написано по-немецки. После многих лет дипломатической службы Косгрейв говорил по-немецки, лорд Костейн — нет. Кроме того, он не мог отдать письмо штатным переводчикам, так как Косгрейву сразу стало бы известно, что он вскрывал его.

Костейн хмурился над непонятными словами, но не мог ничего поделать. Кому же доверить перевод этого сообщения, который необходимо сделать как можно скорее, прежде чем кто-нибудь вернется? Внезапно его хмурый взгляд смягчился, а потом сменился победной улыбкой. Гуляя и знакомясь с окрестностями, он как-то увидел маленькую табличку на боковой двери дома по Кинг Чарльз-стрит:

quot;МИСТЕР РЕЙНОЛЬДС.

ОКАЗЫВАЕМ УСЛУГИ ПО ТОЧНОМУ ПЕРЕВОДУ.

ФРАНЦУЗСКИЙ, ИТАЛЬЯНСКИЙ,

ИСПАНСКИЙ, НЕМЕЦКИЙ, РУССКИЙquot;.

Подумав, что такие услуги в один прекрасный день могут оказаться весьма кстати, он нанес визит мистеру Рейнольдсу и обнаружил, что это пожилой, заслуживающий доверия джентльмен, ушедший в отставку с дипломатической службы, без особых связей в обществе. Ей-Богу, он сможет это сделать! Косгрейв был из тех, кого предпочитают в Генштабе, когда созывают совещание, которое может закончиться небольшими возлияниями. Костейн спрятал письмо во внутренний карман, прижав восковую печать, и выглянул за Дверь. Он должен вернуться с письмом до того, как вернется Косгрейв, на случай, если клерк расскажет, у кого оно. Будет очень интересно, если Косгрейв даст Кестлри иную интерпретацию письма, чем та, которая будет получена от Рейнольдса. Кестлри приказал проверять каждого, а в понимании Костейна и глава службы безопасности не должен был стать исключением. Пока у него не было оснований думать, что Косгрейв изменник, но вполне могло оказаться, что его немец не без греха. Неточные переводы могут оказаться как раз тем видом глупости, которого можно ожидать от ставленника Йорка.

Костейн надел свою бобровую шубу и красно-коричневые перчатки — цвета Йорка, поглубже надвинул бобровую шапку, прихватил тросточку и шагнул за дверь. Никто не наблюдал за его уходом, и он быстро миновал коридор, а затем шагнул за дверь в кружащийся снег. Раненая нога слегка ныла в такую промозглую и влажную погоду, но Костейн с радостью почувствовал, что уже не нуждается в тросточке. Скоро можно будет вернуться на Пиренеи. Он поспешил сквозь метель к дому на Кинг Чарльз-стрит.

Снежинки кружились в темнеющем декабрьском воздухе и перед окном дома на Кинг Чарльз-стрит. Кетти Лайман оторвалась от страниц романа и загляделась на падающий снег. Ей подумалось, что приближается Рождество, а вместе с ним — Большой зимний бал, который должен стать самым заметным событием сезона. Дело в том, что ее не ожидало ни щедрое и веселое празднование Рождества, как это бывало, пока был жив отец, ни поездка на бал. Как раз утром мать заявила, что цена билетов совершенно невообразима — двадцать пять фунтов за пару. Даже зная, что деньги пойдут на благотворительные нужды, леди Лайман не могла представить себе поездку на бал за пятьдесят фунтов, когда у дома нужно обновить крышу. Гордон был дома и тоже хотел бы поехать на бал, и, конечно, они не могли обидеть Родни, не пригласив и его.

Кетти отвела взгляд от окна и вернулась к книге. Погода действовала угнетающе, перекликаясь с настроением «итальянского романа» миссис Рэдклиф. Кетти часто читала, когда не надо было делать переводы для дядюшки Родни. Она обнаружила, что готические романы миссис Рэдклиф вносят нечто живительное в серую скуку ее жизни. Когда умер отец, мама отдала своему брату Родни Рейнольдсу западное крыло дома. В этом крыле находились и библиотека, и кабинет, который Родни использовал как личную контору. Мама считала, что неплохо иметь мужчину в доме, а Родни не доставлял ей никаких хлопот. Он служил неприятным испытанием лишь для Кетти, так как библиотека была ее любимой комнатой, но выручало то, что основное время дядя проводил в своей конторе.

Конечно, дипломатическая карьера Родни не была такой выдающейся, как у сэра Обри Лаймана, которому было пожаловано баронетство за его неоценимую службу за границей, и даже время не заставило потускнеть непорочность его репутации. О сэре Обри говорили с преданностью, граничащей с обожествлением.

У них был дом, мамино приданое и прекрасные воспоминания о юности, проведенной в золоченых столицах Европы, встречах с высшим обществом и приближенными к нему. Кетти очень жалела о том, что была еще слишком мала, чтобы бывать на блистательных балах и вечерах. Когда отец ушел в отставку, ей было только пятнадцать, но она все-таки видела Жозефину, первую жену Наполеона, и Меттерниха, и хитрого француза Талейрана. Однако годы, проведенные вдали от родины, испортили ее репутацию в глазах нескольких благопристойных джентльменов, которые в свое время намеревались сделать ей предложение. Высокие надежды Кетти с годами переплавились в некое неудовлетворенное смирение со своей судьбой. Имея скрытный характер и скромную натуру, она не могла стать блистательным довеском к своему малому приданому, а это требовалось, чтобы ухватить хорошую партию, поэтому в настоящее время она жила жизнью героинь миссис Рэдклиф.

Мать часто расстраивалась, что высокопоставленные друзья после смерти отца покинули их, однако переживала не настолько сильно, чтобы преследовать старых знакомых. Она была счастлива, обосновавшись в конце концов в собственном доме, но и без особых сожалений покинула бы его. У нее был свой узкий круг подруг, и сейчас она эпизодически следила по журналам за тем, что происходит в мире, и судачила о прожитых годах, живя по большей части прошлым.

Хотя Кетти приближалась к двадцати пяти годам, она была еще слишком молода, чтобы жить только воспоминаниями и фантазией миссис Рэдклиф. Она с нетерпением ожидала того дня, когда ее брат Гордон начнет дипломатическую службу. Он пообещал, что Кетти может стать его секретарем. Они уже решили, что первое его назначение должно быть в Рим. Гордона недавно отчислили из Оксфорда за какие-то мальчишеские выходки, в которых фигурировали осел и комната преподавателя. К счастью для Оксфорда, он не собирался туда возвращаться. Вместо этого он под руководством Родни изучал языки, готовясь к пребыванию в Италии. Кетти тем временем помогала дяде с текущими переводами, надеясь на то, что впереди ее ждет какая-нибудь романтическая работа. По правде говоря, на ее долю выпадало не так уж много каких-либо заданий. Основным делом Родни после ухода в отставку стал перевод трудов немецкого философа по фамилии Шиллер, чьи разглагольствования звучали для Кетти необычайно скучно.

Так как погода в этот вечер была слишком холодной, она не пошла даже на свою обычную прогулку, а осталась дома и выполняла небольшую работу для своего дядюшки. Мистер Стейнем принес любовное письмо на немецком языке, чтобы перевести его на правильный английский. Это была безвкусная вещь, написанная с единственной целью: назначить возлюбленной встречу на южном углу парка Сент-Джеймс в полночь. Была ли эта леди замужем? Он обращался к ней «дражайшая Ангелина»; это ни о чем не говорило, но можно было быть уверенным, что девица не особенно стремится к развитию отношений. Внимание Кетти привлек легкий стук в дверь, и она заглянула в дядин кабинет. Родни на месте не было. Ближе к вечеру он часто удалялся вздремнуть. Это мог быть мистер Стейнем, пришедший за своим письмом. Когда Кетти открыла дверь, в дом ворвался порыв холодного воздуха и даже влетело несколько снежинок.

Она увидела бобровую шапку, приглаженную ветром, и широкие плечи, которые из-за шубы казались еще шире.

— Вам лучше войти, мистер Стейнем, — сказала она.

Шапка приподнялась, и девушка обнаружила, что смотрит в лицо, которое не имело даже отдаленного сходства со строгими тевтонскими чертами мистера Стейнема. Первое, что она увидела, были глаза — темные, сияющие глаза и тонкие полукруглые брови, что придавало лицу мужчины удивленное выражение.

Когда он шагнул в комнату, она обратила внимание на его загар. Незнакомец снял шляпу, и Кетти увидела угольно-черные волосы, весьма необычно расчесанные на пробор. Итальянец? Испанец? Француз? Черты лица правильные, нос ярко выраженный, но утонченный, челюсть тяжелая.

— Отвратительный день, — сказал посетитель с произношением английского джентльмена. Его улыбка выдавала нервозность, он даже вздрагивал от напряжения.

— Да. Я ждала другого человека, — объяснила она с ответной улыбкой. Снег густо запорошил его шубу белыми звездочками.

— Может, вы хотите снять пальто и стряхнуть снег? — предложила Кетти.

— Боюсь, что намочу ваш ковер, — сказал он, позволяя шубе соскользнуть с плеч и открыть взорам костюм на первый взгляд удивительный. Фрак, в котором Гордон немедленно признал бы работу Вестона, плотно облегал широкие плечи. Жилет был золотой, с тонкими темно-красными полосками, а галстук — неожиданный: гессенские блестки под несколькими капельками воды. Незнакомец стряхнул снег с шубы на камень, лежащий перед каминной решеткой, и грациозным движением сложил ее.

Этот джентльмен был далек от круга обычных клиентов. Чего только миссис Рэдклиф не сделала бы для него Кетти была заинтригована.

— Что я могу сделать для вас, мистер… ? Его рука предупреждающе взлетела:

— Скажем, Л. — Лавл. Мистер Лавл. — Лучше скрыть настоящее имя. — Я хотел бы поговорить с мистером Рейнольдсом, мадам.

Кетти почувствовала, как ее пальцы плотно сжались. Если он думает о ней как о молодой девчонке, ему придется откланяться.

— Мисс Лайман, — сказала она. — Может, я смогу вам помочь? Я иногда выполняю переводы для своего дяди. Если ваш текст на итальянском или испанском, то придется позвать дядю. Я же перевожу с французского и немецкого.

— Его нет?

— Он вышел вздремнуть на часок. Если вы не торопитесь, я позову его.

Лорд Костейн очень даже торопился. Девушка оказалась племянницей Рейнольдса, она все сделает, как надо. В следующее мгновение он принял решение.

— Это немецкий, — сказал он и вынул письмо из кармана. — Судя по табличке, вы выполняете срочные переводы. Я могу на это рассчитывать? Это письмо не мое. Мой друг получил его из Германии, но он не знает никого, кто мог бы перевести его, а я случайно увидел вашу табличку.

— Вы живете поблизости, мистер Лавл? — спросила она, беря в руки записку.

— Нет, я живу на площади Гросвенор, — сказал он, намеренно назвав адрес, далекий от его площади Беркли.

— Неверное, вы работаете в Уайтхолле, если заметили маленькую табличку моего дяди?

Он прочитал лишь вежливый интерес в ее глазах и почувствовал облегчение.

— Нет, просто я однажды прогуливался по парку Сент-Джеймс и, проходя, полюбовался вашим домом. Мой друг, тот, кому прислали эту записку, даже не может себе представить, кто мог написать ему из Германии. Всем свойственно ошибаться, смею заметить. В конце концов, Браун — фамилия совсем не редкая. «Зачем я так сказал? А вдруг в письме упоминается другая фамилия!»

«Слащавое любовное письмо, — сказала себе Кетти, — и ему стыдно в этом признаться». Она была разочарована, но вслух произнесла:

— Нет необходимости объяснять мне происхождение записки, мистер Лавл. Я просто переведу. Вы подождете? Я вижу, она короткая.

— Да, конечно.

— Вам, наверное, будет приятно посидеть у огня, я недолго.

— Спасибо. — Он на мгновение присел, но скоро встал, меряя шагами комнату в явном возбуждении.

Кетти достала чистый лист бумаги для своего перевода, прочитала письмо и озабоченно нахмурила брови. Это было не любовное письмо! В нем говорилось о джентльмене, разбитом под Москвой, и строились планы того, как Германии одолеть этого джентльмена, пока он в замешательстве. Этим джентльменом, очевидно, был Наполеон Бонапарт, который вторгся в Россию, и если мистер Лавл не шпион, то ее это очень удивляет. Волнение Кетти росло по мере того, как до нее доходило, что именно она читает. Единственный вопрос, который оставался открытым, — чьим же шпионом был мистер Лавл? У него вид южанина, хотя произношение англичанина. Его безупречная одежда не позволяла думать, что он живет на площади Гросвенор, а тот факт, что он знал о маленьком бюро переводов ее дяди, указывал на то, что он действительно работает в Уайтхолле. Кетти покосилась через плечо и увидела, что он пристально и сосредоточенно наблюдает за ней. Она подавила свое волнение и дикие фантазии и перевела записку. Когда она закончила, то сказала: «Готово, мистер Лавл», — подчеркнуто спокойным голосом, но ее руки дрожали. Он мгновенно бросился вперед.

— Сколько?

Она ограничилась пронизывающим взглядом.

— Для меня было большой честью переводить это. Можете сказать мистеру Брауну, что я отказываюсь от платы.

Их глаза встретились и задержались друг на друге. Он прочитал в ее взгляде понимание, и его сердце сжалось.

— Вы поняли, — сказал он глухим голосом.

— Да, я поняла, — спокойно откликнулась она.

Губы лорда Костейна нерешительно сжались, пока он торопливо читал письмо. Закончив, он опустил его и посмотрел на Кетти. Что заставило эту чопорную маленькую старую деву поступить именно так? Ему не терпелось броситься с новостями к Кестлри, который спит и видит, как бы подстрекнуть Меттерниха и пруссаков разорвать альянс с Бони[1]. Но письмо следует вернуть до того, как Косгрейв заметит его отсутствие. Самое главное, он должен взять с этой девицы обещание хранить секрет.

— Вы понимаете, мисс Лайман, что это совершенно конфиденциально.

— Конечно.

— Я отнюдь не переоцениваю значение секретности.

— Моя семья в течение долгих лет связана с дипломатической службой, мистер Лавл. Наше слово — это наши кандалы.

— Вы не должны говорить никому, даже вашим домашним.

— Я понимаю. Меня беспокоит только одно. Почему вы не воспользовались услугами правительственной службы перевода? Почему принесли такой секретный документ ко мне?

— Потому что там есть люди, которым нельзя доверять. Мы не знаем, кто виноват, но секретная информация просачивается из Генерального штаба.

Кетти мгновенно оценила сказанное и нашла это разумным.

— Я сочту за честь выполнять подобную работу и в дальнейшем, разумеется, бесплатно.

— И никому не говорите, что я был здесь. Я несколько нарушил инструкцию, и у меня могут быть неприятности, если это откроется.

— Да, это довольно опрометчиво с вашей стороны, мистер Лавл, — сказала она серьезно, но не осуждающе. — Однако вы можете полностью положиться на мою осторожность.

Господи! Он вкладывает государственные секреты в руки простой девушки. Даже Кестлри не удержался бы от смеха, узнав о такой глупости. Он несколько мгновений изучал ее. Волнение добавило искристости в карие глаза, опушенные густыми ресницами. Что до остального, то она была определенно хорошенькой в общепринятом смысле, с россыпью каштановых кудряшек и правильными чертами лица. Первый образ, который он для нее подобрал, был связан с понятием — «старая дева», но она была определенно не стара. Однако ничто пока не указывало на ее характер. Она упоминала об истории своей семьи. Лайман — что он знает о них? Был некий сэр Обри Лайман.

— Вы — дочь Обри Лаймана? — спросил Костейн.

— Да, — гордо сказала Кетти.

— О, и какой же пост он теперь занимает?

— Он умер пять лет назад.

— Мои соболезнования, — произнес он небрежно. В его интересы входило разузнать что-нибудь о положении и репутации семьи, но у него не было времени сделать это.

— Моя семья поддерживала с ним отношения несколько лет назад, — гладко соврал он. — Вы позволите мне навестить вас как-нибудь?

— Мы будем рады принять вас, — улыбнулась она. Ее застенчивая улыбка сказала ему, что она восприняла этот жест как персональный комплимент. Не пора ли на этом покончить со своей безалаберностью?

— Вы будете дома сегодня вечером? — спросил он.

— Ох, да, мы редко выходим. Я имею в виду, в такую погоду, — добавила она поспешно, так как ей не хотелось, чтобы у мистера Лавла создалось представление, что она не выезжает в свет.

— Кажется, что у нас все-таки будет белое Рождество. — Лорд Костейн улыбнулся, надевая шубу. — Я не знаю, как благодарить вас, мисс Лайман. — Он взял свою шапку и шарф.

— Вспомните о нас, если вам понадобится перевести документы.

— Обязательно.

Он надел шапку, открыл дверь, сказал: «Аu revoir», — и исчез в темноте, проклиная себя за опрометчивое поведение. Ей определенно не терпелось сунуть нос в государственные секреты! Конечно, Лайманы не были в сговоре с французами. Однако он, кажется, вспомнил, что сэр Обри несколько лет назад жил во Франции. Известны случаи, когда дипломаты меняли шкуру. Подозрительно, что их контора так близко к Уайтхоллу. Не слишком большая контора, капитала на ней не сколотишь. Он должен навести справки и посмотреть, что удастся обнаружить.

Сидя в дядином кабинете, Кетти Лайман давила в себе волнение и чувствовала себя так, как будто сама стала героиней одного из романов миссис Рэдклиф. Единственное, чего не хватало, — так это древней дубовой рощи и готического замка, но главный герой с лихвой компенсировал их отсутствие. Она с наслаждением представила, как будет хранить такой замечательный секрет от Гордона. Уж ему бы точно захотелось участвовать в этом!