"Парк Горького" - читать интересную книгу автора (Смит Мартин Круз)

1

Если бы ночи всегда были такими темными, зимы такими мягкими, а свет фар так ослепительно ярок…

Милицейский фургон резко тормознул и заскользил по снегу. Из машины выбралась бригада по расследованию убийств — будто выкроенные по одному шаблону неуклюже туповатые на вид милиционеры в овчинных полушубках и худощавый, бледный, в штатском — старший следователь. Он с интересом выслушал рассказ офицера, обнаружившего в снегу трупы — тот наткнулся на них глубокой ночью, сойдя с тропинки парка, — закоченел от холода, захотелось отлить — расстегнулся и тут увидел их.

Группа двинулась в направлении света фар. Следователь полагал, что бедняги сбросились на троих и, веселясь, замерзли насмерть. Водка в стране всегда была «жидкой валютой». Цена ее постоянно росла. Считалось, что бутылка на троих удачно сочетала экономические возможности и желаемый результат. Великолепный пример первобытного коммунизма.

Осветилась другая сторона поляны, по снегу побежали тени от деревьев, затем наконец появились две черные «Волги». Из машин вышла группа сотрудников КГБ в штатском во главе с коренастым энергичным майором по фамилии Приблуда. Милиционеры и агенты КГБ топали ногами, чтобы согреться. Изо ртов валил пар. На шапках и воротниках мерцал иней.

Милиция, служба МВД, регулировала уличное движение, гоняла пьяных и ежедневно подбирала трупы. На Комитет государственной безопасности, КГБ, возлагались более важные обязанности — борьба с внешними и внутренними заговорщиками, контрабандистами, недовольными. Хотя сотрудникам комитета полагалась форма, они предпочитали ходить в штатском, чтобы быть незаметными. Майор Приблуда, расточая улыбки, беспрестанно отпускал грубоватые шутки, довольный, что тем самым сглаживает профессиональную неприязнь, которая отравляла «сердечные» отношения между милицией и Комитетом государственной безопасности. Он разглядел следователя.

— Ренко!

— Так точно. — Аркадий Ренко сразу направился к трупам. Приблуде оставалось идти следом.

Оставленные на снегу следы милиционера, обнаружившего трупы, кончались на полпути к выдавшим трагедию сугробам в центре поляны. Старшему следователю полагалось бы курить хорошие сигареты, но Аркадий закурил крепкую дешевую «Приму» и глубоко затянулся — как всегда, когда он имел дело с мертвецами. Как и говорил милиционер, было три трупа. Они мирно, будто уложенные заботливой рукой, покоились под тающей ледяной коркой. Тот, что в центре, лежал на спине со сложенными как для похорон руками. Другие два — скорчившись подо льдом, будто виньетки по углам дорогой почтовой бумаги. На всех были коньки.

Приблуда плечом оттеснил Аркадия.

— Начнете, когда смогу убедиться, что здесь не затронуты вопросы государственной безопасности.

— Безопасности? Майор, да здесь три пьяницы в общественном парке…

Но майор уже махал рукой одному из своих сотрудников с фотоаппаратом. При каждом щелчке затвора снег вспыхивал голубым светом, а трупы будто парили в воздухе. Иностранная камера проявляла снимки почти моментально. Один из них фотограф с гордостью показал Аркадию. Отраженный снегом свет вспышки смазывал изображения трупов.

— Ну как?

— Быстро. — Аркадий вернул фотографию. Снег вокруг трупов все больше затаптывали. Чтобы унять раздражение, он снова закурил. Провел длинными пальцами по гладким темным волосам. Заметил, что ни майор, ни фотограф не догадались надеть сапог. Может быть, промокшие ноги заставят кагэбистов заняться своими делами. Что касается трупов, то он рассчитывал найти поблизости в снегу пустую бутылку — другую. Позади него, за Донским монастырем, постепенно рассеивалась ночная мгла. На краю поляны он увидел Левина, патологоанатома из милиции, с презрением наблюдавшего за происходящим.

— Похоже, что трупы лежат здесь давно, — сказал Аркадий. — Через полчаса наши специалисты смогут очистить их ото льда и исследовать при свете.

— В один прекрасный день и ты станешь таким, — Приблуда указал на ближайший труп.

Аркадий не был уверен, не ослышался ли он. В воздухе мерцали льдинки инея. Не мог он так сказать, решил Аркадий. Лицо Приблуды с хитрым выражением, будто он что-то задумал, то появлялось в свете фар, то исчезало. Сверкали его маленькие темные глазки. Внезапно он стал стягивать перчатки.

— Мы здесь не для того, чтобы вы нас учили. — Приблуда, раскинув ноги, уселся прямо на трупы и начал по-собачьи разгребать снег налево и направо.

Человек порой думает, что привык к виду смерти; Аркадию приходилось бывать в жарких кухнях, забрызганных кровью от пола до потолка, он специалист, ему известно, что летом бывает слишком много крови, поэтому он предпочитает закоченевшие в зимнее время трупы. И вот из снега показалась маска смерти. Старший следователь подумал, что он никогда не забудет это зрелище. Он еще не знал, что оно станет решающим событием его жизни.

— Убийство, — сказал Аркадий.

Приблуда был невозмутим. Он тотчас стал сметать снег с других голов. Они выглядели так же, как и первая. Затем он сел верхом на тело, лежавшее посредине, и начал колотить по замерзшему пальто, а потом разодрал его. Затем он содрал с тела нижнюю одежду.

— Та-ак, — рассмеялся он. — Можно констатировать, что это баба.

— Ее застрелили, — сказал Аркадий. Между мертвенно-белых грудей чернела рана. — Вы уничтожаете следы, майор.

Приблуда разломал одежду на двух других трупах.

— Застрелены, все застрелены! — Он ликовал, как удачливый грабитель могил.

Фотограф Приблуды озарял его действия вспышками, фиксируя, как тот приподнимает смерзшиеся волосы, выковыривает из черепа одного из трупов сплющенную пулю. Аркадий заметил, что, кроме обезображенных лиц, у всех трех жертв отсутствовали последние фаланги пальцев.

— У мужиков, кроме того, прострелены головы, — Приблуда вытер снегом руки. — Три трупа, счастливое число, следователь. Теперь, когда я сделал за вас грязную работу, мы квиты. Хватит, — приказал он фотографу. — Поехали.

— Вы всегда делаете грязную работу, майор, — сказал Аркадий, когда фотограф удалился.

— Что вы хотите сказать?

— В снегу три убитых и изуродованных человека. Это работа для вас, майор. Вы же не хотите, чтобы расследованием занимался я. Кто знает, куда это может привести?

— Куда же?

— Всякое случается, вы же сами знаете. Почему бы вам и вашим людям не взять расследование на себя, а я бы со своими людьми отправился домой?

— Насколько я вижу, здесь нет признаков государственного преступления. Просто дело несколько сложнее, чем обычно, только и всего.

— Более сложное из-за того, что кто-то уничтожил следы.

— Протокол и фотографии вам пришлют, — Приблуда изящными движениями надел перчатки, — так что мой труд пойдет вам на пользу. — Он заговорил громче, чтобы было слышно всем, кто находился на поляне. — Само собой разумеется, если вы обнаружите что-нибудь относящееся к компетенции Комитета государственной безопасности, пусть прокурор немедленно сообщит мне. Вам ясно, следователь Ренко? Через год или через десять лет, но как только вы что-то узнаете, дайте знать.

— Так точно, — так же громко ответил Аркадий. — Можете рассчитывать на наше полное сотрудничество.

«Гиены, воронье, навозные мухи, черви, — думал следователь, глядя на покидающий поляну автомобиль Приблуды. — Темные твари». Занималась заря; он чуть ли не физически ощущал, как земля ускоряет вращение навстречу восходящему солнцу. Снова закурил, чтобы выбросить из головы Приблуду. Курение — отвратительная привычка, как и пьянство, также порождение государственной монополии. Все на свете — государственная монополия, включая его самого. В первых проблесках утра уже заискрился снег. На краю поляны милиционеры все еще удивленно таращили глаза. Они уже увидели эти выступающие из снега кровавые маски.

— Расследование поручили нам, — объявил Аркадий своим сотрудникам. — Так что пора браться за дело.

Он приказал поскорее огородить место происшествия, а сержанту поручил вызвать по рации еще одну машину с людьми, лопатами и металлоискателями.

— Значит, мы…

— Продолжаем, сержант. До дальнейших указаний.

— Хорошенькое утро, — усмехнулся Левин.

Патологоанатом был старше других по возрасту. По виду — еврей с карикатуры в форме капитана милиции. Он равнодушно наблюдал за Таней, выездным экспертом, которая не могла оторвать глаз от изуродованных лиц убитых. Аркадий отвел ее в сторону и распорядился для начала набросать план поляны, а потом попробовать изобразить положение трупов.

— До или после того, как на них напал милый майор? — спросил Левин.

— До, — сказал Аркадий. — Как если бы майора вовсе здесь не было.

Судмедэксперт группы начал искать в снегу вокруг трупов следы крови. Похоже, сегодня будет чудесная погода, подумал Аркадий. Он увидел, как первый луч солнца заиграл в окнах на здании Министерства обороны на том берегу Москвы-реки — единственные минуты, когда оживали его бесконечные серые стены. Вокруг поляны, как пугливые олени, из темноты возникали деревья. Снежные узоры засверкали розовыми и голубыми лентами. Наступал день, когда, казалось, зима начала наконец уступать место весне.

— Черт, — взгляд его снова остановился на трупах.

Фотограф следственной группы спросил, не фотографировали ли уже сотрудники КГБ.

— Да, но уверен, что их фотографии годятся только на сувениры, — сказал Аркадий, — никак не для следствия.

Польщенный фотограф рассмеялся.

«Давай, — подумал Аркадий, — смейся громче».

В служебной машине — откатавшем пять лет «Москвиче», а не в сияющей, как у Приблуды, «Волге» — приехал следователь Паша Павлович. Щегольски одетый мускулистый романтик, Паша был наполовину татарин.

— Три трупа. Двое мужчин и женщина. — Аркадий сел в машину. — Замерзшие. Может быть, им неделя, может, месяц, а может, и пять. Нет никаких документов, никаких вещей, ничего. Все убиты выстрелами в сердце, у двоих, кроме того, раны в головах. Пойди взгляни на их лица.

Аркадий остался ждать в машине. Просто не верилось, что зима заканчивалась, могла бы и подольше не раскрывать всего этого ужаса. Если бы не вчерашняя оттепель да не переполненный мочевой пузырь милиционера и лунный свет на снегу, Аркадий все еще дремал бы в постели.

Вернулся негодующий Паша.

— Какой идиот мог натворить такое?

Аркадий жестом поманил его в машину.

— Здесь был Приблуда, — сказал он, когда Паша забрался внутрь.

Говоря это, он видел, как едва уловимо изменилось поведение сыщика, — при этих немногих словах он как-то сжался, бросая взгляд то на поляну, то снова на Аркадия. Эти три загубленные души были не столько жертвами страшного преступления, сколько создавали щекотливую проблему, нередкую во взаимоотношениях с КГБ. Но Паша принадлежал к порядочным людям и больше, чем кто-либо другой, принимал все близко к сердцу.

— Это дело не для нас. — добавил Аркадий, — Мы поработаем здесь немного, а потом они заберут его от нас, не беспокойся.

— Все-таки в Парке Горького… — растерянно пробормотал Паша.

— Да, очень странно. Делай то, что я скажу, и все будет хорошо. Поезжай в местное отделение милиции и достань план конькобежных дорожек. Составь списки всех милиционеров и буфетчиц, работавших зимой в этой части парка, а также дружинников, которые могли крутиться здесь. Главное — побольше активности, — Аркадий вышел из машины и наклонился к окну. — Кстати, дали мне еще кого-нибудь из следователей?

— Фета.

— Я его не знаю.

Паша сплюнул в снег и сказал: «Птичка по лесу летала, что услышит, повторяла…»

— Ну и ладно. — В таком деле к нему обязательно должны были прицепить стукача, следователь смирился с этим обстоятельством. — Хоть какая, да помощь.

Паша уехал. Подъехали два грузовика с курсантами школы милиции с лопатами. Таня разбила поляну на квадраты, так, чтобы можно было убирать снег метр за метром, точно обозначать места, где будут обнаружены вещественные доказательства. Правда, Аркадий не надеялся найти что-нибудь, учитывая срок, прошедший со времени убийства. Однако нужно было создать видимость работы. Если это удастся, к концу дня, возможно, заглянет Приблуда. Во всяком случае, физический труд не повредит милиционерам. Они были даже рады немного размяться. В остальном же у них не было особых причин радоваться. В милицию набирали деревенских парней прямо из армии, соблазняя их обещаниями московской прописки, в чем порой отказывали даже физикам-ядерщикам. Потрясающе! В результате москвичи считали милицию чем-то вроде оккупационной армии бездельников и скотов. Милиционеры в свою очередь видели в своих согражданах законченных диссидентов и тунеядцев. Однако ни один из них не вернулся в деревню.

Солнце было высоко, живое, теплое, уже не тот мертвый диск, каким оно появлялось зимой. Курсанты слонялись под теплым весенним ветерком, отводя глаза от середины поляны.

Почему в Парке Горького? Укрыть трупы было бы гораздо легче в парках побольше — в Измайлове, в парке Дзержинского, в Сокольниках. Парк Горького был всего два километра длиной и меньше километра поперек в самом широком месте. Правда, это был первый парк, открывшийся в столице после революции и пользовавшийся наибольшей любовью москвичей. На юге своим узким концом он почти доходил до университета. На севере за излучиной реки открывалась панорама Кремля. Сюда приходили все: служащие со своими завтраками, бабушки с детьми, юноши и девушки. Там были чертово колесо, фонтаны, детские театры, уютные тропинки и павильоны для игр. Зимой были открыты четыре катка и ледяные дорожки.

Приехал следователь Фет. Он был почти одного возраста с курсантами, сквозь очки в металлической оправе смотрели голубые шарики глаз.

— Займитесь снегом, — Аркадий жестом показал на растущие груды. — Растопите и исследуйте.

— В какой лаборатории, товарищ старший следователь, провести это исследование? — спросил Фет.

— Думаю, это можно сделать горячей водой прямо на месте. — Подумав, что это, возможно, прозвучало недостаточно внушительно, Аркадий добавил: — И чтобы ни одной снежинки не осталось.

Аркадий сел в желто-красную милицейскую машину Фета и въехал на Крымский мост. Замерзшая река вот-вот должна была вскрыться. Девять часов. Два часа как его подняли с постели. Он еще не завтракал, только курил. Спускаясь с моста, он помахал красным удостоверением регулировщику на перекрестке и промчался мимо остановившихся машин. Служебная привилегия…

Аркадий не питал особых иллюзий в отношении своей работы. Он был старшим следователем по расследованию убийств в стране, где совершалось мало хорошо организованных преступлений и не было талантливых преступников. Обычной жертвой простого русского была женщина, с которой он спал, а потом, напившись, бил ее по голове топором, к тому же и попал-то только на десятый раз. Короче говоря, преступники, с которыми имел дело Аркадий, прежде всего были обыкновенными пьяницами, а потом уже убийцами. Из своего опыта он вынес убеждение, что практически не было ничего опаснее, нежели быть приятелем или женой пьяницы, а полстраны не просыхало от пьянства.

С крыш свисали мокрые сосульки. Пешеходы шарахались от мчавшейся машины следователя. Но все же было лучше, чем два дня назад, когда машины и люди расплывчатыми тенями передвигались в клубах тумана. Обогнув Кремль, он выехал на проспект Маркса, повернул на Петровку и через три квартала подъехал к желтому шестиэтажному зданию — Управлению московской милиции. Поставив машину в подвальном гараже, он поднялся на лифте на третий этаж.

Газеты обычно писали об оперативном штабе милиции как о «настоящем мозговом центре Москвы, готовом в считанные секунды среагировать на сообщения о несчастных случаях или преступлениях в самом безопасном для жизни городе мира». Одна из стен представляла собой огромную карту Москвы, разделенную на тридцать районов и усыпанную лампочками, обозначавшими сто тридцать отделений милиции. На пульте связи — ряды переключателей. Отсюда офицеры связываются с патрульными машинами («Пятьдесят девятый», ответьте «Волге») или по кодовому названию — с отделениями («Омск», ответьте «Волге»). Едва ли во всей Москве был другой такой зал, где царили бы столь продуманный порядок и спокойная атмосфера — порождение электроники и тщательно организованного процесса просеивания информации. Существовали определенные квоты. Участковому милиционеру полагалось официально докладывать только об определенном числе преступлений; иначе он поставил бы своих коллег с других участков в нелепое положение — им пришлось бы докладывать об отсутствии преступлений вообще. (Все признавали, что хоть какая-то преступность должна быть.) После этого отделения милиции друг за другом подгоняли свою статистику, с тем чтобы показать надлежащее сокращение убийств, разбойных нападений и изнасилований. Это была эффективная система, которая требовала спокойствия и добивалась его. На большой карте сейчас мигала только одна лампочка, означавшая, что за последние двадцать четыре часа в столице, насчитывающей семь миллионов жителей, отмечен всего лишь один значительный акт насилия. Лампочка мигала там, где был Парк Горького. В центре оперативного зала, глядя на лампочку, стоял комиссар милиции, крупный широколицый мужчина в отделанном золотыми галунами сером генеральском мундире с орденскими колодками во всю грудь. С ним были два полковника, заместители комиссара. Аркадий в своей будничной одежде имел затрапезный вид.

— Товарищ генерал, докладывает старший следователь Ренко, — согласно ритуалу представился Аркадий. «Побрился ли?» — подумал он про себя, удерживая желание провести рукой по подбородку.

Генерал едва кивнул в ответ.

— Генералу известно, — сказал полковник, — что вы специалист по расследованию убийств.

— Генерал хочет знать ваше предварительное мнение по этому делу, — сказал другой полковник. — Можно ли рассчитывать на то, что дело будет раскрыто быстро?

— Я уверен, что с нашей лучшей в мире милицией и при поддержке народа мы сможем разыскать и задержать виновников, — убежденно ответил Аркадий.

— Тогда почему, — спросил первый полковник, — в отделениях милиции нет сводки с информацией о жертвах?

— На трупах не было документов. Они в замороженном состоянии; трудно сказать, когда они умерли. Кроме того, они изуродованы. Установить их личность обычным путем не представляется возможным.

Бросив взгляд на генерала, другой полковник спросил:

— На месте преступления был представитель Комитета государственной безопасности?

— Да.

— В Парке Горького… Просто в голове не укладывается, — в конце концов вставил свое слово и генерал.

В управлении Аркадий позавтракал, выпив кофе с булочкой, затем, опустив двухкопеечную монету, позвонил из автомата.

— Можно товарища Ренко, учительницу?

— Товарищ Ренко на совещании в райкоме партии.

— Мы собирались вместе пообедать. Передайте товарищу Ренко… передайте ей, что муж будет вечером.

Весь следующий час он просматривал досье молодого сыщика Фета. Удостоверившись, что тот занимался только делами, представлявшими особый интерес для КГБ, Аркадий покинул управление через двор, выходящий на Петровку. Милицейские служащие и женщины, возвращавшиеся после долгого хождения по магазинам, пробирались между стоявшими у подъезда машинами. Помахав дежурному в будке, он направился в лабораторию судебной экспертизы.

В дверях прозекторской Аркадий остановился и закурил.

— Что, боишься блевануть? — взглянул на него Левин, услышав, как чиркнула спичка.

— Нет, просто не хочу мешать работе столь высокооплачиваемых специалистов, — парировал Аркадий, намекая, что патологоанатомы получали на 25 процентов больше обычных врачей, имевших дело с живыми людьми. Это была «надбавка за вредность» да постоянную опасность заразиться от трупного яда.

— Всегда есть риск, — сказал Левин. — Одно неосторожное движение ножом…

— Они заморожены. Единственное, чем они могут тебя наградить, — это простуда. Кроме того, ты никогда не ошибаешься. — Аркадий несколько раз глубоко затянулся, пока носоглотка и легкие как следует не пропитались дымом.

Подготовившись таким образом, он шагнул в атмосферу, насыщенную запахом формальдегида. Эти три жертвы при жизни были абсолютно разными людьми, но смерть сделала их какими-то страшными близнецами. Белые как мел тела, лишь легкая синева на ягодицах и плечах, покрытых гусиной кожей, у каждого — отверстие против сердца, обрубленные пальцы и безликие головы. От линии волос до подбородка и от уха до уха вся плоть была срезана, остались только костяные маски в запекшейся крови. Глаза выколоты. В таком виде их достали из-под снега. Ассистент Левина, страдающий насморком узбек, еще больше разукрашивал трупы, вскрывая дисковой пилой грудные полости. Чтобы согреть руки, узбек время от времени откладывал пилу. Крупный труп мог оставаться куском льда целую неделю.

— Как же ты раскрываешь убийства, если не выносишь вида покойников? — спросил Аркадия Левин.

— Я арестовываю живых людей.

— И гордишься этим?

Аркадий взял со стола предварительные заключения и прочел:

Прислонившись к стене и накурившись до головокружения, Аркадий сосредоточенно читал эти бумаги.

— Как ты определил возраст? — спросил он.

— По зубам.

— Значит, зубные формулы уже сделал?

— Да, но от них мало толку. У второго толстенная стальная коронка на коренном зубе, — пожал плечами Левин. Узбек передал формулы и коробку с выбитыми передними зубами, помеченными номерами пуль.

— Одного не хватает, — Аркадий пересчитал зубы.

— Рассыпался в порошок. Что осталось — в другом контейнере. Но, если хочешь взглянуть, есть очень интересные вещи, не отмеченные в предварительном заключении.

Он снова отчетливо увидел мрачные бетонные стены, пятна вокруг водостоков, мигающие лампы дневного света, белую плоть и лобковую растительность. Следователь старался смотреть и не видеть, но… Три мертвеца. Взгляни на нас, говорили маски. Кто нас убил?

— Как видишь, — сказал Левин, — у первого массивный скелет и хорошо развитая мускулатура. Второй — хрупкого телосложения. У него был сложный перелом левой голени. И что самое интересное, — Левин протянул между пальцами похожий на перья хохолок, — он красил волосы. Их естественный цвет — рыжий. Все это будет зафиксировано в окончательном заключении.

— Жду с нетерпением, — Аркадий вышел.

Левин нагнал Аркадия у лифта и вслед за ним проскользнул в кабину. Когда-то он был главным хирургом Москвы, пока Сталин не тряхнул врачей-евреев со своих мест, и с тех пор держал в кулаке свои эмоции.

— Это дело не по твоей части, — сказал он Аркадию. — Тот, кто резал лица и руки, настоящий специалист. Он это делал и раньше. Снова все, как на Клязьме…

— Если ты прав, майор завтра же заберет это дело к себе. И они не дадут ему ходу, только и всего. Ты чего так волнуешься?

— Ты-то почему спокоен? — Левин открыл дверь и, прежде чем она закрылась, повторил: — Снова все, как на Клязьме.

Помещение баллистической лаборатории почти целиком было занято четырехметровым резервуаром с водой. Аркадий оставил пули и направился в центральную лабораторию — большой зал с паркетными полами, мраморными столами, зелеными грифельными досками и высокими, по колено, пепельницами, поддерживаемыми свинцовыми нимфами. Одежда каждой из жертв лежала на отдельном столе, и разные группы работали над ее мокрыми остатка-ми. Эту лабораторию возглавлял полковник милиции с прилизанными волосами и пухлыми ручками по фамилии Людин.

— Пока что ничего, кроме крови, — сияя улыбкой, доложил Людин.

При появлении следователя сотрудники подняли головы. Один из подчиненных Людина пылесосил карманы, другой счищал грязь с коньков. Позади них, как конфетки, переливались всеми цветами радуги стеклянные сосуды с реактивами, кристаллами йода, растворами нитрата серебра, гелями агара.

— Откуда одежда? — спросил Аркадий. Ему хотелось увидеть высококачественные заграничные шмотки, которые бы свидетельствовали о том, что троица была связана со сбытом контрабанды, а это уже в компетенции КГБ.

— Вот, посмотрите, — Людин указал на этикетку на внутренней стороне одной из курток. На ней было слово «jeans». — Нашего шитья. Все здесь барахло, которое можно купить в любом магазине. Взгляните на бюстгальтер. — Он кивнул на другой стол. — Не французский, даже не немецкий.

Аркадий увидел под рабочим халатом Людина широкий цветастый галстук. Он заметил его потому, что широкие галстуки были недоступны простой публике. Полковник радовался разочарованию Аркадия по поводу одежды убитых — важность криминалистов возрастала прямо пропорционально разочарованию следователя.

— Правда, нам еще нужно применить газовую хроматографию, спектрометрию, выборочную нейтронную активацию, но для трех отдельных комплектов одежды это обойдется в копеечку, — Людин беспомощно развел руками. — Не говоря уж о машинном времени на ЭВМ.

«Цену набивает», — подумал про себя Аркадий.

— Полковник, для правосудия средства не ограничены, — сказал он.

— Верно, верно, но, видите ли, если бы у меня было что-нибудь с подписью, указание провести полную гамму, анализов…

Аркадий в конце концов подписал бланк. Конечно, полковник Людин впишет в него ненужные анализы, которые он и не собирается проводить, а неиспользованные химикаты сбудет налево. Но специалист он классный — грех жаловаться.

Когда Аркадий вернулся в баллистическую лабораторию, эксперт, согнувшись над микроскопом, проводил сравнительный анализ пуль.

— Видите?

Аркадий прильнул к окулярам. Одна пуля из Парка Горького была под левым, другая под правым окуляром. Одна пуля была сильно повреждена при прохождении сквозь кость, но обе имели одинаковую левую нарезку. Поворачивая их, Аркадий насчитал примерно дюжину признаков сходства в нарезке.

— Из одного пистолета.

— Все из одного пистолета, — согласился специалист. — Все пять. Калибр 7,65 довольно редкий.

Аркадий принес от Левина только четыре пули. Он вынул из-под микроскопа две пули. Одна из них не была помечена.

— Только что привезли из парка, — пояснил эксперт. — Обнаружили металлоискателем.

Три человека были убиты на открытом пространстве с близкого расстояния спереди из одного оружия. Застрелены, а потом изуродованы.

…Приблуда… Река Клязьма…

Московская городская прокуратура располагалась на Новокузнецкой улице, среди построенных еще в прошлом веке магазинов и мастерских. Само здание прокуратуры делилось на две половины — желтую двухэтажную пристройку и серый трехэтажный корпус. Следователи в пристройке видели из окон унылый крошечный садик, где на скамейках обычно сидели сгорбленные фигуры — вызванные на допрос граждане. Его украшали клумба размером с могильный холмик и пустые бетонные вазоны для цветов. Прокурор сидел в основном здании, выходившем окнами на спортплощадку.

Аркадий вошел в здание, где помещались следователи, и через ступеньку взбежал на второй этаж. В вестибюле ему встретились следователь по особо важным делам Чучин и Белов, специалист по хозяйственным преступлениям.

— Тебя искал Ямской, — предупредил Чучин.

Аркадий, не замечая его, прошел в свой кабинет. Белов вошел следом. Белов, старейший из следователей, питал к Аркадию, как он сам говорил, «бесконечную привязанность». Кабинет размером три на четыре метра с двойным окном был обставлен простой сосновой мебелью. Бурые стены украшены планами городских магистралей и фотографией Ленина, сидящего в летнем плетеном кресле.

— Зачем ты так с Чучиным? — заметил Белов.

— Из-за таких, как он, нас и зовут легавыми.

— Он делает нужное дело, — Белов почесал свой редеющий ежик. — Все мы на чем-то специализируемся.

— Я не говорил, что ищейки не нужны.

— Вот и я говорю. Ведь ему приходится иметь дело с отбросами общества.

Как всегда, Всеволод Белов, был одет в потертый пиджак и брюки с пузырями на коленях. Великая Отечественная война, как пулеметная очередь на стене, оставила в его сознании глубокие выбоины. Его пальцы рук были изуродованы старостью. Он был великодушным, отзывчивым человеком, но реакционером в душе. Если Белов бормотал про себя о «китайских бандитах», Аркадий знал, что на границе повышенная боеготовность, а коль Белов упоминал «хаимов», значит, закрывали синагоги. Если у Аркадия появлялись сомнения по политическим вопросам, он всегда мог обратиться к Белову за советом.

— Дядя Сева, кто красит волосы и носит спортивные куртки с поддельными иностранными этикетками?

— Не повезло тебе, — посочувствовал Белов. — Похоже, что это либо музыканты, либо хулиганы. Панки или что-то вроде этого. С этим народом не очень-то поладишь.

— Любопытно. Значит, по вашему, хулиганы?

— Тебе видней. Но, судя по всему, такие атрибуты, как крашеные волосы и фальшивая этикетка, наводят на мысль о хулиганах, да еще с музыкальными наклонностями.

— Трое убиты из одного пистолета. Изуродованы ножом. Никаких документов. Приблуда первым обнюхал трупы. Это вам ничего не напоминает?

Белов как-то сразу сник.

— Частные разногласия между органами правосудия не должны мешать делу, — сказал он.

— Помните?

— Думаю, — уклонился от ответа Белов, — в данном случае можно говорить о войне между шайками хулиганов.

— Какие войны между шайками? Да слыхали ли вы о таких войнах в Москве? Возможно, в Сибири или в Армении, но здесь?

— Я знаю, — настаивал на своем Белов, — что следователь, который пренебрегает сплетнями и опирается на факты, никогда не ошибается.

Аркадий положил руки на стол и улыбнулся.

— Спасибо, дядя Сева. Я всегда дорожил вашим мнением.

— Так-то лучше, — Белов с облегчением направился к двери. — Давно не виделся с отцом?

— Давно. — Аркадий разложил на столе протоколы вскрытия и пододвинул пишущую машинку.

— Когда увидишь, передавай привет. Не забудь.

— Обязательно.

Оставшись один, Аркадий напечатал предварительное заключение:

Когда Аркадий перечитывал свое предварительное донесение, постучавшись, вошли Павлович и Фет. Паша был с портфелем.

— Сейчас вернусь, — Аркадий надел пиджак. — Паша, ты знаешь, что делать.

Чтобы попасть на прокурорскую половину, Аркадию нужно было выйти на улицу. Прокурор обладал огромной властью. Он осуществлял надзор за расследованием всех уголовных дел, представляя при этом и государство и подсудимого, давал санкции на арест, рассматривал приговоры суда и мог их обжаловать по своему усмотрению. Он мог при желании сам возбуждать иски, давал заключения о законности постановлений местных органов власти и в то же время выносил решения по искам и встречным искам на миллионы рублей, когда, скажем, один завод поставлял другому гайки вместо болтов. Не важно, каким было дело, крупным или малым, все они — преступники, судьи, мэры и директора держали ответ перед ним. Сам он отвечал только перед Генеральным прокурором.

Прокурор Андрей Ямской был у себя. Гладко выбритый розовый череп являл собой разительный контраст со специально пошитым на его могучий торс темно-синим мундиром с генеральскими золотыми звездами. Мясистые переносица и скулы, толстые бледные губы довершали облик прокурора.

— Подождите, — бросил он, продолжая читать лежавшую перед ним бумагу.

Аркадий стоял на зеленом ковре в трех метрах от стола. Отделанные деревянными панелями стены были увешаны фотографиями: Ямской во главе делегации прокуроров на официальной встрече с Генеральным секретарем Брежневым. Генеральный секретарь пожимает Ямскому руку. Ямской выступает на международной конференции прокуроров в Париже. Ямской купается в Серебряном Бору. Совершенно уникальный, замечательный снимок, опубликованный в «Правде», — Ямской на коллегии Верховного суда опротестовывает приговор по делу рабочего, несправедливо обвиненного в убийстве. Сквозь окно с темно-бордовыми шторами из итальянского бархата проникали солнечные лучи и падали на блестящий череп Ямского, покрывая его крупными бурыми пятнами.

— Да? — Ямской перевернул бумагу и взглянул на посетителя светлыми, водянистыми глазами. Как всегда, он говорил так тихо, что собеседнику невольно приходилось быть очень внимательным. Аркадию уже давно было известно, что внимание — ключ к расположению Ямского.

Аркадий сделал шаг к столу, положил свой отчет и отошел в сторону. Будь собранным — помни, кто ты такой и о чем хочешь сообщить, точно знай свое место в служебной иерархии.

— Там был майор Приблуда. Вы об этом не упоминаете.

— Ему не хватало только помочиться на трупы. Наломал дров и укатил. Он что, звонил, чтобы меня отстранили от расследования?

Ямской внимательно посмотрел на Аркадия.

— Аркадий Васильевич, вы старший следователь по расследованию убийств. С какой стати ему нужно, чтобы вас отстранили?

— Недавно у нас с этим майором были трудности.

— Какие трудности? КГБ забрал дело себе, и тем самым вопрос был закрыт.

— Извините, но сегодня мы обнаружили трупы трех молодых людей, с которыми разделался в общественном парке опытный убийца, пользовавшийся пистолетом калибра 7,65 мм. Москвичи могут достать только пистолеты армейского образца калибра 7,62 или 9 мм, не имеющие ничего общего с орудием убийства. Кроме того, жертвы были изуродованы. Пока что в моем заключении не содержится никаких предположений.

— Предположений о чем? — удивленно поднял брови Ямской.

— Вообще никаких, — помолчав, ответил Аркадий.

— Благодарю вас, — сказал Ямской, тем самым давая понять, что разговор окончен.

Аркадий был уже в дверях, когда прокурор, будто что-то вспомнив, заговорил снова.

— Все необходимые юридические нормы в этом деле будут соблюдены. Не придавайте значения исключениям, которые лишь подтверждают правило.

Аркадий, кивнув, вышел.

Фет и Паша развесили план Парка имени Горького, сделанный Левиным набросок места преступления, снимки трупов и заключения о вскрытии. Аркадий тяжело опустился на стул и открыл пачку сигарет. Закурил он только с третьей спички. Две сломанные и одну обгоревшую спичку он положил посреди стола. Фет хмуро смотрел на него. Аркадий поднялся, сорвал со стены снимки убитых и бросил в ящик стола — ему не хотелось глядеть на них. Снова сел и стал перебирать спички.

— С кем-нибудь говорил?

Паша открыл блокнот.

— Опросил десять милиционеров, которые ничего не знают. Коли на то пошло, я сам за зиму раз пятьдесят пробегал на коньках мимо этой поляны.

— Ладно, попробуй поговорить с буфетчицами. Эти бабки замечают многое из того, чего не видит милиция.

Фет был явно не согласен. Аркадий взглянул на него. Теперь, когда Фет был без шляпы, его уши, подумалось Аркадию, торчали именно под таким идеально выверенным углом, какой необходим для того, чтобы поддерживать очки в металлической оправе.

— Вы были там, когда нашли последнюю пулю? — спросил его Аркадий.

— Так точно. ПП-А была обнаружена в земле точно в том месте, где находился череп первого мужчины, ПГ1.

— О черт, может быть, все-таки назовем их как-нибудь вместо этих «один», «два», «три».

Паша стрельнул у Аркадия сигарету.

— Так как? — спросил Аркадий.

— Можно спичку? — попросил Паша.

— Парк Горького-один, Парк Горького-два… — начал было Фет.

— Не то, — затряс головой Паша. — Спасибо, — поблагодарил он Аркадия, выдыхая дым. — Скажем, Парк Горького-один. Это здоровый парень. Пусть будет Боров.

— Не совсем литературно, — заметил Аркадий. — Зверь. Женщину назовем Красоткой. Зверь — здоровый парень, Тощий — тот, что поменьше.

— Вообще-то у него рыжие волосы, — сказал Паша. — Рыжий.

— Красотка, Зверь и Рыжий. Наше первое важное решение, Фет, — сказал Аркадий. — Кто знает, как у криминалистов идут дела с коньками?

— Может быть, коньки для отвода глаз? — предположил Фет. — Трудно поверить, что в Парке Горького можно застрелить трех человек так, чтобы никто не услышал. Возможно, их убили где-то в другом месте, потом надели на них коньки, а ночью перетащили в парк.

— Согласен, трудно поверить, что можно убить трех человек так, чтобы никто не услышал, — сказал Аркадий. — Но невозможно надеть на мертвого коньки. Попробуйте как-нибудь. К тому же в Парк Горького нельзя незаметно переправить три мертвых тела.

— Я просто хотел узнать, что вы думаете о такой возможности, — ответил Фет.

— Ладно, — сказал Аркадий. — Теперь давайте посмотрим, что нового у Людина.

Он набрал номер лаборатории в Кисельном переулке. На двадцатом гудке коммутатор ответил, и его соединили с Людиным.

— Полковник, я… — успел произнести он, прежде чем его разъединили. Набрал снова. Кисельный переулок не отвечал. Он посмотрел на часы. Четыре двадцать — время, когда телефонисты выключают коммутатор и собираются домой. Работа заканчивается в пять. Скоро начнут собираться и сыщики. Паша пойдет работать со штангой. А Фет? Домой к маме или сперва к Приблуде?

— Возможно, их убили в другом месте и ночью перенесли в парк, — следователь сдвинул спички в сторону.

Фет аж подскочил.

— Вы же только что говорили, что так не могло быть. Кстати, последнюю пулю мы нашли там. Значит, там их и убили.

— Это говорит лишь о том, что там стреляли в голову пострадавшего, живого или мертвого. — Аркадий вернул одну спичку на середину стола. — Не обнаружено ни одной гильзы. Если пользовались автоматическим пистолетом, то гильзы летели бы в снег.

— Он мог их подобрать, — возразил Фет.

— Для чего? Чтобы установить огнестрельное оружие, достаточно пуль.

— Возможно, он стрелял с большого расстояния?

— Нет, — сказал Аркадий.

— Может быть, он решил подобрать гильзы, потому что, обнаружив их, стали бы искать тело?

— Стреляные гильзы, раскаленные во время выстрела, глубоко ушли бы в снег задолго до того, как тела засыплет снегом. Однако любопытно, — Аркадий взглянул на Фета, — почему вы решили, что убийца был один?

— Налицо один пистолет.

— Нам пока известно, что стреляли из одного пистолета. Можете представить, как трудно одному убийце заставить три жертвы стоять рядом и не двигаться, пока он их убивал… если только он был один? Почему они считали свое положение настолько безнадежным, что даже не пытались бежать? Ладно, этого убийцу мы поймаем. Мы только начинаем. Всегда найдутся какие-нибудь улики. Мы поймаем этого жирного сукина сына.

Фет не спросил, почему жирного.

— Во всяком случае, — заключил Аркадий, — мы хорошо поработали. Ваша смена закончилась.

Первым ушел Фет.

— Маленькая птичка улетела, — бросил Паша, уходя следом.

— Надеюсь, что он всего лишь попугай.

Оставшись один, Аркадий позвонил на Петровку и попросил дать ему сведения об убийствах из огнестрельного оружия по европейской части республики. Только для того, чтобы успокоить комиссара милиции. Потом он снова позвонил в школу. «Учительница товарищ Ренко, — ответили ему, — проводит родительское собрание и не может подойти к телефону».

Следователи заканчивали работу. По лицам видно, что мыслями они уже дома. Потом стали натягивать пальто. Солидные пальто, подумал Аркадий, глядя вниз с лестничной площадки. Советского производства, но лучше, чем у рабочих. Он не был голоден, но решил поесть, лишь бы чем-нибудь заняться. Ему захотелось пройтись пешком. Он взял пальто и вышел на улицу.

Он почти дошел до Павелецкого вокзала и забрел в кафетерий, где в буфете была маринованная селедка с картошкой. Аркадий подошел к стойке и заказал пива. На соседних стульях сидели железнодорожники. Молоденькие солдаты молча пили шампанское — угрюмые лица в окружении зеленых бутылок.

Вместе с пивом перед Аркадием появился бутерброд с клейкой серой икрой.

— Это откуда?

— Бог послал, — ответил заведующий.

— Бога нет.

— Зато есть мы, — улыбнулся заведующий, сверкнув во весь рот стальными зубами. Он пододвинул икру поближе к Аркадию.

Из кухни вышла крохотная женщина в белом халате — жена заведующего. Увидев Аркадия, она расплылась в широкой, во все щеки, улыбке, глаза радостно заблестели, что делало ее почти красавицей. Муж горделиво стоял рядом.

Это были Ф. Н. Висков и И. Л. Вискова. В 1946 году они создали «антисоветский центр», говоря другими словами, держали магазин книжных раритетов, где укрывали книги таких презренных писак, как Монтень, Аполлинер и Хемингуэй. «Допросы с пристрастием» сделали Вискова калекой, а его жена стала немой (выпила щелок, пытаясь покончить с собой). Им дали, как тогда шутили, по «четвертному» — двадцать пять лет в лагерях строгого режима (юмор относился к временам, когда госбезопасность и милиция составляли одно учреждение). В 1956 году Висковых освободили и даже предложили снова открыть магазин, правда, они отказались.

— Мне казалось, что вы работаете в кафетерии рядом с цирком, — сказал Аркадий.

— Оказалось, что мы с женой, работая вместе, нарушали инструкцию. Сюда она просто приходит помогать мне, когда есть время, — подмигнул Висков. — Иногда приходит помочь сын.

— Спасибо вам, — одними губами произнесла товарищ Вискова.

Боже, подумал Аркадий, аппарат обвиняет двух невинных людей, бросает их в каторжные лагеря, подвергает пыткам, лишает лучших лет жизни, а когда кто-то из аппарата проявляет по отношению к ним элементарную порядочность, они прыгают от счастья. Имеет ли он право хотя бы на одно их доброе слово? Он съел икру, выпил пиво и, посидев для приличия еще немного, покинул кафетерий.

Пройдя несколько кварталов, он замедлил шаг. Наступило его любимое время — мягкая вечерняя мгла. Яркий свет горел в окошках, и такими же светлыми были лица прохожих. В этот час он мог представить себя в Москве любого из последних пяти веков и ничуть не удивился бы, услышав шлепанье копыт по уличной грязи. Убогие куклы в витрине магазина изображали маленьких образцовых пионеров; вокруг лампы в форме луны, украшенной призывом смотреть в будущее, вращался работающий от батарейки спутник.

Вернувшись в кабинет, Аркадий сел у шкафа и стал просматривать папки с делами. Начал с преступлений с применением огнестрельного оружия.

Убийство. Придя домой, токарь застает жену в постели с морским офицером. В последовавшей драке рабочий убивает офицера из его же пистолета. Суд принял во внимание, что офицер не должен был иметь с собой оружия, что профсоюз характеризует подсудимого как старательного работника и что он раскаивается в содеянном. Приговор: десять лет лишения свободы.

Убийство при отягчающих обстоятельствах. Двое спекулянтов ссорятся при дележе прибыли. К удивлению обоих, сработал ржавый пистолет Нагурина. Один из них смертельно ранен. Спекуляция — отягчающее обстоятельство. Приговор: высшая мера.

Вооруженное нападение. (Ничего себе — нападение!) Мальчишка с деревянным пистолетом отбирает у пьяного два рубля. Приговор: пять лет.

Аркадий просмотрел имевшиеся у него дела об убийствах, стараясь отыскать преступления, о которых он, возможно, забыл, убийства, которые были тщательно подготовлены и хладнокровно исполнены. Однако во всех этих убийствах — ножом, топором, дубинкой, руками за горло — не могло быть и речи о какой-то подготовке. За три года в должности помощника следователя и два года работы старшим следователем ему встретилось не более пяти убийств, которые выходили бы за пределы элементарной глупости или после которых убийца, по-пьяному хвастаясь или раскаиваясь, не сдался бы милиции. Убийца в России твердо верит в неотвратимость того, что его поймают. Единственное его желание — пережить свой звездный час. Русские выигрывали войны, потому что бросались под танки. Такие поступки не согласуются с образом мыслей преступника высокого класса.

Безнадежное занятие, подумал Аркадий и захлопнул папку.

— Мальчик, — позвал Никитин, просунув голову в открытую без стука дверь. Войдя в комнату, он уселся на стол Аркадия. Круглолицый, с редеющей шевелюрой, старший следователь Никитин ведал контролем за соблюдением постановлений правительства. Когда он был пьян и улыбался, его глаза, как у жителя Востока, превращались в узенькие щелки. — Так поздно?

Хотел ли Никитин этим сказать, что Аркадий работает чересчур много, впустую или успешно, молодец он или дурак? Понимай как угодно.

— Как и ты, — заметил Аркадий.

— Я не работаю — проверяю тебя. Порой мне кажется, что ты ничему у меня не научился.

Илья Никитин был старшим следователем по делам об убийствах до Аркадия. Когда тот был трезв, Аркадий не мог представить себе лучшего следователя. Если бы не водка, он давно был бы прокурором, но, применительно к Никитину, говорить «если бы не водка» было все равно что говорить «если бы не вода и пища». Раз в год его, желтого от разлитой желчи, посылали на курорт в Сочи.

— Знаешь ли, Васильич, мне всегда известно, что ты задумал. Я все время присматриваюсь к вам с Зоей.

Как-то в выходной, когда Аркадий был в отъезде, Никитин пытался затащить Зою в постель. Как только Аркадий вернулся, Никитин улизнул в Сочи и ежедневно слал оттуда длинные покаянные письма.

— Хочешь кофе, Илья?

— Кто-то должен уберечь тебя от самого себя. Извини, Васильич, — Никитин снисходительно называл его по отчеству, — но я, как бы сказать… знаю, что ты не согласишься… я немного умнее и опытнее тебя или по крайней мере ближе к высоким сферам. Это не упрек тебе, потому что как работник ты себя зарекомендовал хорошо и вряд ли можно желать лучшего. — Никитин наклонил голову набок, влажная прядь прилипла к щеке. Он ухмылялся, источая, как дурной запах, лицемерие. — Просто ты не умеешь смотреть на вещи широко.

— Спокойной ночи, Илья, — Аркадий надел пальто.

— Я только хочу сказать, что есть головы поумней твоей. Смысл нашей работы состоит в том, чтобы примирять, согласовывать. Каждый день я привожу государственную политику в соответствие с социалистической законностью. Скажем, поступает указание снести дома рабочих под строительство кооперативных домов, где квартиры рабочим не по карману. Внешне нарушаются права рабочих. Со мной советуется Ямской, просят совета городской комитет партии и мэр Промыслов, потому что я знаю, как примирить это кажущееся противоречие.

— А разве нет противоречия? — Аркадий направился к выходу, Никитин за ним.

— Между рабочими и государством? Это же государство рабочих. Что идет на пользу государству, полезно и рабочим. Снося их дома, мы охраняем их права. Разве не ясно? Никаких противоречий.

— Мне не ясно, — Аркадий запер дверь.

— При правильной точке зрения нет никаких противоречий, — хрипло прошептал Никитин, спускаясь по лестнице. — Этого тебе никогда не понять.

Аркадий сел в служебную машину и по Садовому кольцу поехал в северном направлении. «Москвич» — тихоходная, маломощная машина, но он не возражал бы иметь такую свою. К этому времени на улицах остались почти сплошь такси. Мысли вернулись к майору Приблуде, который пока еще не забрал дело к себе. В свете фар ярко вспыхивали снежинки.

Такси повернули к вокзалам на Комсомольской площади. Аркадий поехал дальше, на Каланчевскую улицу, 43, к Московскому городскому суду. Игра света и теней от уличных фонарей на кирпичных стенах старого здания создавала впечатление, что оно разваливается на части. В городе было семнадцать народных судов, но серьезные преступления рассматривались в городском суде, посему он удостоился военной охраны. На лестнице Аркадий предъявил удостоверение двум совсем молодым солдатам. Спустившись в подвал, он вспугнул спавшего на столе сержанта.

— Я иду в «клетку».

— Сейчас? — сержант спрыгнул со стола и застегнул шинель.

— Да, если можно, — Аркадий протянул сержанту автоматический пистолет, который тот оставил на столе, и взял ключи.

«Клеткой» называли огороженное металлической решеткой подвальное помещение, где хранились судебные архивы. Аркадий выдвинул ящики картотеки с делами за декабрь и январь. Сержант, наблюдая, стоял за дверью по стойке смирно — как-никак старший следователь имел звание капитана.

— А не вскипятить ли нам чайку? — предложил Аркадий.

Он искал щепку, которую можно было бы загнать в зад Приблуде. Одно дело найти три трупа и подозревать майора; совсем другое — отыскать следы трех заключенных, которых из городского суда передали в руки КГБ. Он перебирал карточку за карточкой, отбрасывая слишком молодых и слишком старых, обращая внимание на место работы и семейное положение. Прошло несколько месяцев, но никто не заметил исчезновения убитых — ни на работе, ни в семье.

С чашкой горячего чая в руках он перешел к февральским делам. Одна из трудностей заключалась в том, что, хотя все дела о крупных преступлениях — убийствах, разбойных нападениях и грабежах — слушались в городском суде, некоторые из них, к которым КГБ также проявлял интерес, такие, как политическое инакомыслие и паразитический образ жизни, иногда разбирались народными судами — там легче контролировать публику. На стенах подвала мерцали капли воды. Город был покрыт кружевом рек — Москва, Сетунь, Каменка, Сосенка, Яуза, Клязьма.

Полтора месяца назад на берегу Клязьмы в двухстах километрах к востоку от Москвы близ села Боголюбово были обнаружены два трупа. Ближайшим городом был Владимир, но никто из владимирской прокуратуры не взялся за расследование — все «заболели». Генеральный прокурор поручил следствие старшему прокурору по делам об убийствах из Москвы.

Стояли холода. Погибшие — двое молодых людей. Мертвенно-белые лица, припушенные инеем ресницы, плотно сжатые кулаки на заиндевевшей земле, перекошенные рты. Пальто и грудные клетки разрезаны, в страшных ранах почти не было крови. Проведенное Левиным вскрытие показало, что убийца вынимал пули, которые и были причиной смерти. Кроме того, Левин обнаружил на зубах убитых следы резины и красной краски, а в крови — аминат натрия lt;Сильный транквилизатор.gt;. Аркадию стала понятной деликатная болезнь, поразившая местных следователей. В стороне от села Боголюбобо, не отмеченный на картах, но вмещающий больше обитателей, чем само село, находился Владимирский изолятор — тюрьма для политических заключенных, чьи идеи были слишком заразны, чтобы содержать их в обычных лагерях. Аминат натрия применялся в изоляторе, чтобы успокаивать эти опасные души.

Аркадий пришел к заключению, что убитые были обитателями изолятора, которых после освобождения убили члены их собственной организации. Когда администрация тюрьмы отказалась отвечать на его телефонные звонки, он мог поставить на деле пометку «не закончено» и передать его владимирской прокуратуре. Это никак не отразилось бы на его послужном списке. Вместо этого он надел форму старшего следователя, явился в тюрьму и потребовал журнал регистрации освобожденных из заключения. Он обнаружил, что, хотя в последнее время никто из заключенных не был освобожден, за день до того, как были найдены тела, двое заключенных были переданы майору Приблуде для допроса в КГБ. Аркадий позвонил Приблуде, но тот начисто отрицал передачу ему заключенных.

Следствие снова можно было бы приостановить. Вместо этого Аркадий вернулся в Москву, направился в ветхое здание одной из служб КГБ, что на Петровке, где работал Приблуда. На столе майора он нашел два красных резиновых мяча со следами эллиптической формы. Аркадий взял под расписку мячи и направил их в криминалистическую лабораторию. Следы на мячах совпадали со слепками зубов убитых.

Должно быть, Приблуда привел двух оглушенных наркотиком обитателей тюрьмы прямо на берег реки, заткнул им рты резиновыми мячами, чтобы заглушить крики, застрелил, подобрал стреляные гильзы, потом с помощью длинного ножа удалил пули. Возможно, он хотел создать впечатление, что их зарезали. Но они были уже мертвы, и крови от ножевых ранений почти не было. Растерзанные тела быстро окоченели.

Санкцию на арест мог дать только прокурор. Аркадий пошел к Ямскому с выдвинутым против Приблуды обвинением в убийстве и ходатайством о выдаче разрешения на обыск кабинета и квартиры Приблуды с целью изъятия огнестрельного оружия и ножа. Аркадий был у прокурора, когда по телефону сообщили, что по соображениям безопасности КГБ берет на себя расследование убийства на берегу Клязьмы. Все заключения и вещественные доказательства было предложено передать майору Приблуде.

По стенам, как слезы, стекала вода. Кроме рек, текущих на поверхности, под городом пробивали себе путь древние подземные реки, потерявшие направление. Бывало, зимой половина московских подвалов сочились водой.

Аркадий поставил ящики на место.

— Нашли, что искали? — шевельнулся сержант.

— Нет.

Сержант, прощаясь, ободряюще улыбнулся.

— Говорят, утро вечера мудренее.

По правилам Аркадий должен был вернуть машину на служебную стоянку, но он поехал домой. Было за полночь, когда он въехал во двор неподалеку от Таганки. На втором этаже выступали грубые деревянные балконы. В окнах его квартиры было темно. Аркадий вошел в подъезд, поднялся по лестнице и, стараясь не шуметь, открыл дверь.

Он разделся в ванной, почистил зубы и вышел, забрав с собой одежду. Спальня была самой большой комнатой в квартире. На столе стоял стереопроигрыватель. Аркадий снял пластинку и в призрачном свете, падающем из окна, прочел название: «Aznavour a L'Olympia». Рядом с проигрывателем стояли два стакана и пустая винная бутылка.

Зоя спала. Длинные золотистые волосы заплетены в косу, от простыней пахнет духами «Подмосковные вечера». Когда Аркадий тихо ложился в постель, Зоя открыла глаза.

— Поздно.

— Прости. Убийство. Три убийства.

Он увидел, что ее глаза наконец приняли осмысленное выражение.

— Хулиганье, — пробормотала она. — Вот почему я говорю школьникам, чтобы они не жевали резинку. Сперва резинка, потом рок-н-ролл, марихуана и…

— И что потом? — Он ожидал, что она скажет «секс».

— Потом убийство. — Голос затих, глаза сомкнулись, мозг, едва пробудившись, снова впал в безмятежное забытье. Зоя была загадкой, с которой он спал.

Спустя минуту усталость одолела следователя и он тоже уснул. Ему снилось, что он ровными мощными гребками все глубже уходит в темную воду. Как только он решил подниматься на поверхность, рядом с ним появилась красивая женщина с бледным лицом и длинными темными волосами. Облаченная в белые одежды, она, казалось, легко парила, опускаясь ко дну. Она взяла его за руку. Это была загадка, которая всегда являлась ему во сне.