"Троны Хроноса" - читать интересную книгу автора20Хотя рука Телоса направила Элоатри на новый путь, от старых привычек она так и не избавилась. Закончив медитацию, она сделала три очистительных вдоха и выдоха и встала. Ее рука машинально потянулась к чаше для подаяния и, не найдя ее, коснулась висящего на шее Диграмматона. Пришла пора совершить восхождение к следующей вершине. Элоатри села в транстуб, обходя кучки людей с их смехом и разговорами. Похоже было, что каждый человек на Аресе либо уже отмечает, либо едет отмечать, либо празднует проводы Флота (или горюет) в одиночестве. Сады Джихана были почти пусты. В тихом воздухе слышался далекий смех, напоминающий крики морских птиц. Элоатри приблизилась к неприметной двойной двери, зная, что делает это в последний раз. Внутри ее встретила новая геометрия — изумительная мандала* [5], созданная из света, стекла и воды. Если бы у Элоатри не было определенной задачи, она никогда больше не вернулась бы сюда после своего первого визита — и совершила бы ошибку, сама того не ведая. Ежедневные посещения Галереи Шепотов позволили ей изучить мышление Дулу так, как не удалось бы и за годы кропотливых занятий. Сначала все здесь казалось ей раздробленным, как бы отражающим структуру панархистского общества. Теперь она видела это как гештальт, единое целое, а в голосах и обрывках бесед наблюдалось даже нечто вроде синхронистики. Ей стило ясно одно: каждый, кто входит сюда, — это пилигрим, хотя и на короткий срок. А тот, кто создал Галерею, — поборник духовного странничества. Такой была и сама Элоатри в те долгие годы на Дезриене, когда блуждала босиком по пыльным дорогам, просила подаяние и искала ответы в медитациях и дискуссиях. Много недель она молча наблюдала, как Ваннис Сефи-Картано плетет свои сети вокруг Брендона Аркада, используя вместо нитей убеждение, обязательства, обмен, прямой приказ и улыбчивую просьбу. Не совсем понятно как — возможно, через «новости», — но скоро, очень скоро, через каких-нибудь несколько часов, Ваннис затянет последнюю нить, и сеть сомкнется. Брендон будет вынужден остаться на Аресе, предоставив другим воевать за него. Плетение паутины требовало неустанного труда, но каждый раз в пять часов вечера Ваннис находила время — и предлог — прийти сюда и послушать, о чем говорят люди ее круга. Элоатри сильно подозревала, что Ваннис не нашла еще своего ответа и непременно придет сюда в последний раз. Зная, что я буду ждать ее здесь. Элоатри посмотрела на стеклянную дорожку, — казалось, что та, благодаря расположенным с одной стороны зеркалам, тянется в бесконечность. Голосов не было слышно, и тишину нарушали только шаги Элоатри и отдаленный плеск фонтанов. Элоатри набрала в грудь воздуху и запела. Ее голос, отраженный от гладкого стекла, казался скрипучим, старым и не особенно мелодичным, но это не имело значения. Песнь, знакомая теперь всякому, кто посещал Галерею в пять часов, служила маяком. Элоатри знала, что Ваннис ее найдет. Она тоже смотрит на Галерею, как на гештальт, но в еще более полном понимании; человек, который, входя в людную комнату, способен мгновенно уловить все детали обстановки, туалетов, поз и голосов, уступает полнотой восприятия разве что самому архитектору Галереи. Голубой блик в одном из зеркал возвестил о появлении Ваннис в небесно-голубых одеждах, с бриллиантовой пряжкой в высоко поднятых волосах. Элоатри сложила руки на груди. — Зачем вы это делаете? — спросил идеально поставленный, музыкальный голос Ваннис. — Контекст этого часа — любовь, — ответила Элоатри. По точеному лицу пробежала гневная искра. — Не надо меня высмеивать. — Но это правда, — развела руками Элоатри. Ваннис, наклонив голову, ответила жестом вежливой иронии. — Я не шпионю, — продолжала Элоатри. — Я наблюдаю и могу поделиться своими наблюдениями, если попросят. Грациозный жест Ваннис выразил отрицание. — Вы каждый день посылаете сюда своего человека, и он всегда поет одно и то же. Я знаю, что это метит в мой адрес, — но с какой целью? — Этим словам несколько тысяч лет, дитя мое, — сказала Элоатри, снова складывая руки. — Тема представляется мне подходящей для ваших пятичасовых дискуссий, и мои молодые послушники говорят, что их вклад послужил источником многих интересных диалогов. Драгоценные камни на шее Ваннис сверкнули — признак затрудненного дыхания. — Не кажется ли вам, что в словах наших предков заложена большая мудрость? — Элоатри прочистила горло и запела снова: — Разве любовь и религия — не оксюморон* [7]? — прервала Ваннис. — Что мудрого может изречь по этому поводу монах, — голос Ваннис звучал холодно и резко, — даже живший четыре тысячи лет назад? Элоатри остановилась перевести дыхание. Ваннис ждала — ее глаза стали темными от эмоций, залегающими где-то в глубине. — Неужели вы действительно верите, что сексуальный опыт дарует мудрость? — мягко спросила Элоатри. — Или что у людей, избирающих целомудренный образ жизни, нет ни ума, ни сердца? Ваннис молчала. — Мне не дано знать, что такое союз двух людей, проявляющий лучшее, что в них есть, — но и вы не узнаете этого, если будете принимать обладание за любовь. — Что вы хотите этим сказать? — Голос Ваннис резал как алмаз. — Я наблюдаю за вами издали с того самого дня, как мы видели высадку рифтеров на Пожирателе Солнц. Я видела, как вы плетете сеть вокруг Панарха, чтобы принудить его поступить против собственной воли. Вы вложили в эту сеть все — ваш ум, вашу волю, ваши способности; все, кроме любви. — Но я люблю, — еле слышным шепотом произнесла Ваннис. — Нет, не любите. И он не будет чувствовать любви, вырываясь на волю. Ваннис пошла было прочь, но обернулась, колыхнув юбками. — Это угроза? — Конечно же нет, дитя мое. Я не говорила с ним об этом и не стану. Но... неужели вы думаете, что он ничего не знает о вашей деятельности? Чем другим может быть торжественный прием, оказанный рифтерскому синдику, если не великодушным жестом по отношению к вам? Ваннис повторила свое отрицательное движение. — Это просто политический ход. Элоатри покачала головой и сказала, не прибегая на этот раз к пению: — «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». — Я уже слышала это, когда была маленькая, — сказала вдруг Ваннис, стиснув руки так, что костяшки побелели. — Я помню, что будет дальше: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал». Вы хотите сказать, что я веду себя как ребенок? — Я хочу передать вам письмо, — сказала Элоатри, и ее сердце забилось сильнее помимо ее воли. Драгоценности в волосах Ваннис дрогнули. — Корабли, приходящие сюда, помогают связать воедино различные части ДатаНета. В числе прочего я получила ответ на запрос, который послала вашей матери. Ее ответ — это то, что вы слышите здесь каждый день вот уже несколько недель. У Ваннис побелели губы. — «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, когда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а когда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше». Элоатри поклонилась Ваннис, поклонилась и пошла прочь. Когда Ваннис вернулась из Галереи Шепотов, уже стемнело. Время, проведенное в дороге, она использовала, чтобы оправиться от шока, который вызвало в ней переданное через Верховную Фанессу послание от матери. Первой реакцией Ваннис был гнев, по он всего лишь послужил отдушиной. Элоатри к нему безразлична, и он не поможет понять, почему мать передала ей именно это — и именно таким путем. Пока что следовало утешаться двумя фактами: мать жива и способна поддерживать связь, какую бы жизнь ни вела. Это открывало массу возможностей в будущем. В ее будущем. О своем я еще должна позаботиться. Ваннис медленно шла по мощеной дорожке к анклаву. Пришло время поговорить с Брендоном наедине. Никто не знал его расписания лучше, чем она, — он не мог назначить встречу, даже самую невинную, без того, чтобы об этом не стало известно полудюжине нужных людей. Ваннис, кивнув часовым-десантникам, вошла в сад. Единственный ее шанс — это пустить в ход свои недюжинные таланты и подстроить случай, который даст ей с Брендоном достаточно времени без посторонних ушей — как людских, так и электронных. Она вышла из-под деревьев перед самой стеклянной дверью в его кабинет, но мелькнувший в саду золотистый огонек заставил ее оглянуться. На террасе, выходящей в зал, горели свечи. Быстро перебрав в уме график светских мероприятий анклава, Ваннис осталась в недоумении. Быть может, официальный обед для ученых Малого Совета почему-то решили провести на открытом воздухе? Но это вызвало бы повышенную суету у обслуживающего персонала, чего Брендон обычно старался избегать. Или он изменил время своей прощальной пирушки с высшими чинами Флота? Ваннис отвела в сторону кружево ветвей и поднялась на террасу, ища глазами Фиэрин, — та вызвалась быть хозяйкой на академическом обеде, поскольку оба Омиловых были на него приглашены. Но ни Фиэрин, ни прислуги видно не было. На маленьком столике поблескивало серебро и стоял тонкий фарфор с золотой каймой. Стол был накрыт на двоих. На террасу вышел Брендон в официальном белом трауре — один, с пыльной бутылкой в руках. Он прищурился, разглядывая этикетку при слабом свете свечей, улыбнулся Ваннис и взмахнул бутылкой с удовлетворенным видом. — Я же знал, что видел там внизу это Локе с золотым листом. Из последних дедовских запасов. Его упрекали за его манеры, мораль, политику, друзей и врагов, но за вкус в винах — никогда. Отведаем? — Он сделал приглашающий жест. — Разве мы через час не даем обеда? — Омилов устроит его в Обители. — Брендон откупорил бутылку, плеснул немного вина в бокал и подал Ваннис. — Хотите попробовать? Ваннис подняла бокал, взболтнув рубиновый напиток. Аромат дошел до нее прежде, чем она пригубила, — тонкий букет, вызывающий ассоциацию с расплавленным золотом. «Вот мы и одни, — подумала она. — С его подачи». И еще: он знает. Сердце послало сквозь нее огненный разряд, сменившийся холодом уверенности. Он сделал начальный ход в финальной игре. — Восхитительно, — сказала она, подставив бокал. С ласковой улыбкой он налил ей, потом себе и пригласил ее сесть. Они заняли места друг против друга и подняли бокалы в безмолвном тосте, грациозно и четко, словно танцуя менуэт. — Мы достигли временного перемирия в вопросе о передаче ДатаНета в руки военных, — сказал он. — Гражданская часть Совета единодушно заявила, что не имеет ничего против Уилсонс лично — но принцип, традиции... Ваннис ощутила мимолетное головокружение, как будто станция пошатнулась на своей оси. Светский тон Брендона в сочетании с темой — точно они продолжают давно начатый разговор — был крайне загадочен. Собравшись с мыслями, она постаралась поддержать иллюзию и произнесла: — На время военных действий. Он сделал утвердительный жест. — Нет ли у вас кандидата на послевоенное время? Она знала об этих дебатах, но о достигнутом соглашении — нет. Стараясь соображать быстро, она предложила пару имен. Брендон подумал немного и одобрительно кивнул. Так оно и шло. Молчаливые стюарды появлялись, подавали и исчезали. Брендон в самой дружеской манере рассказывал ей о положении дел в каждом департаменте формирующегося правительства. Почти все это она уже знала, но знание далось ей нелегко — ее пути к информации зачастую бывали долгими и запутанными. Но были и неизвестные ей вещи, которые она еще не успела разузнать, — и все это он рассказывал ей тем же мягким голосом, как человеку, связанному с ним долгими доверительными отношениями. Она слушала внимательно и говорила по существу, часто встречая с его стороны согласие и всегда — интерес. Игру пока что вел он. Интимная и в то же время профессиональная беседа, сведения, которыми он делился с пей, — все это входило в его гамбит. Но гамбит — еще не победа. Он знает о ее планах — а следовательно, знает, что она в любой момент может разрешить Нику Корморану обнародовать факты об отправке «Телварны» к Пожирателю Солнц. И это заведомо удержит его, Брендона, здесь. Ваннис чувствовала, что все эти разговоры, оставляя в стороне их политические реалии, предваряют главный ход. Ей остается только подождать этого хода и объявить ему шах. А затем и мат. Они допили бутылку и закончили обед. За кофе с той стороны темного озера послышалась тихая музыка. Ваннис она показалась знакомой. На миг у нее екнуло сердце от предположения, что это новое послание от Элоатри, но мелодия перешла в минорный ключ. Она все еще напоминала что-то знакомое с детства, но слова были не те. — ...и это снова возвращает нас к Совету, — договорил Брендон. — Я ничего не забыл? Ее сердце болезненно забилось. — Как будто нет. — Он смотрел на нее, но она не была еще готова и поэтому спросила: — Что это за мелодия? Музыка теперь стала громче, и можно было различить голоса, поющие в унисон. — Светоносное бдение, — сказал он. — Вот и видно, что вы никого из родных не провожали на войну. — Он поднялся, оставил свой бокал и подал ей руку. — Пойдемте. Она коснулась пальцами его рукава, чувствуя твердость мускулов под тонкой тканью. Он держался непринужденно, но был собран. Ваннис молча последовала за ним на другой конец террасы. У стены он активировал свой босуэлл. Стена открылась, и Брендон жестом пригласил Ваннис в аэрокар. Больше он не прикасался к ней. Они сели, и Брендон привычной рукой включил двигатели. Они тихо взвыли, Ваннис прижало к мягкому сиденью, и они поднялись над анклавом. Брендон развернул машину, завис над озером и сказал: — Смотрите. — Ваннис подалась вперед, и у нее перехватило дыхание при виде огненной реки, медленно обтекающей озеро по периметру. Брендон снизился на несколько метров, и золотая река разбилась на сотни, если не тысячи, свечей в руках множества людей. Ваннис видела поднятые лица, освещенные теплыми огоньками: здесь были взрослые обоего пола, дети, пожилые люди — и все они пели. Брендон, нажав на кнопку, опустил окно. Прохладный воздух шевельнул волосы Ваннис и омыл пряным запахом ее тело. Песня, ведомая столькими голосами, казалась неодолимой силой. — Они будут петь, пока их свечи не догорят, — сказал Брендон. Тонкие струйки дыма поднимались к аэрокару, как призрачные, ищущие пальцы. В свечи были добавлены какие-то травы. Окно закрылось, и в наставшей тишине Ваннис вдруг остро ощутила присутствие мужчины рядом с собой — так близко, что она слышала его дыхание. Подняв глаза, она увидела, что он ждет. Прямой голубой взгляд, вьющиеся темные волосы, тонкое лицо. И рот с юмористической складкой, которую, должно быть, даже смерть не сможет стереть. — Вы согласны выйти за меня замуж? — спросил он. Смысл его слов дошел до нее не сразу. Затем поток насыщенных памятью эмоций хлынул в ее сознание, и она утратила всякое чувство времени и пространства. Это продолжалось недолго. Она быстро ассимилировалась и поняла, что переживает шок. Она уже была однажды замужем, хотя тот брак был заключен на расстоянии, и считала себя искушенной во всех видах интимных отношений: легкомысленных и серьезных, томных и интенсивных, с самыми разными мужчинами и женщинами. Но недавно она осознала, что никогда прежде не была влюблена. И вот человек, которого она любит больше всех на свете, предлагает ей то, к чему готовили ее с самого рождения, к чему она стремилась всеми средствами с самого возвращения Брендона на Арес. — Почему? — спросила она. Его профиль был задумчив. Медленно направив машину вниз к анклаву, он сказал: — Оказавшись на этом месте, мне пришлось постигать его прерогативы и препоны в ускоренном темпе — а вы были рядом, шли со мной в ногу и в целом, полагаю, видели перед собой те же цели. Я не знаю никого более подходящего на роль Кириархеи, чем вы. Это было больше, чем имела бы она с Семионом, который ясно дал ей понять, что после смерти Панарха Геласаара ее задачей будет царить в кругах высшего света, не вмешиваясь в военные или правительственные дела, относящиеся исключительно к его компетенции. Брендон, в свою очередь, не менее ясно дал понять, что они будут не только царствовать, но и править совместно. Но этого ей было недостаточно. Ваннис сделала несколько глубоких вдохов и, пользуясь тем, что они висят одни в крутящемся цилиндре между искусственными небом и землей, спросила: — А как же Вийя? Он мягко посадил аэрокар на подушку, и двигатели с тихим воем умолкли. Последняя клавиша отключила и пульт — в темноте Ваннис видела только белый камзол Брендона и силуэт его головы. Но она знала его голос и слышала, как он старается говорить ровно, чтобы не показаться откровенным — дружески, чтобы избежать интимности. — Не знаю, согласилась ли бы Вийя мириться с ограничениями, связанными с титулом Кириархеи. Если нам доведется встретиться снова, мы, я надеюсь, будем жить вместе. Но я не могу оставить вас здесь как своего врага, Ваннис. Правительство у нас совсем новое, ситуация шаткая — я должен видеть в вас союзницу, хранительницу и попечительницу до окончания войны. Многолетнее обучение не смогло помешать чисто человеческой реакции. — А тем временем будете гоняться за своей рифтершей, которая хочет быть с вами в постели, но не в совете. Брендон вздохнул, откинув голову на спинку кресла. — Самое важное для человека в высшем и духовном смысле — это специфические черты его удовлетворенных желаний. Разве вы не вслушивались в подтекст речей во время приема рифтерской делегации? Кое-что там предназначалось для Дулу высшего круга — для вас. Итак, Элоатри снова оказалась права. Ваннис крепко прикусила губу и промолчала. — До того, как покинуть Артелион в день своей Энкаинации, я подумывал о том, чтобы найти рифтеров и переманить их на свою сторону, если получится. Вийя это знает, а я знаю другое: если бы она думала, что я способен забыть свой долг ради постельной партнерши, она выкинула бы меня из своей койки прямо в вакуум. В свое время она собиралась освободить одного из своих, Локри, если Панархический суд вынесет ему приговор. Освободить или умереть. Ваннис подумала о тренированных десантниках, охраняющих зону лишения свободы, вспомнила черные глаза и должарский выговор Вийи — и содрогнулась. Да, Вийя вполне способна сознательно подвергнуть свою жизнь смертельной опасности. Но раньше Ваннис не приходило в голову, что ее мотивом может быть преданность, а не просто склонность к насилию. — Почему же тогда она бросила вас? — Она не верит, что я смогу изменить Панархию так, чтобы в ней нашлось место для рифтеров. Или, скорее... — он поднял голову, и его профиль обрисовался на фоне черной стены позади аэрокара, — она не позволяет себе надеяться на это. Жизнь сделала ее недоверчивой. Пойдемте? Стена снова закрылась, спрятав аэрокар. Они вышли на садовую дорожку, и Ваннис снова услышала поющие голоса, неутомимые в своем бдении. Пламя свечей просеивалось сквозь кружево вековых папоротников. Ваннис усталыми глазами следила за движением огненного круга. Она подвела итог, и на нее нахлынул гнев, под которым таилось отчаяние. Она перестала следить за ходом игры, но Брендон не перестал — и полностью обставил ее этим своим предложением. Он высказался ясно. Она будет Кириархией, но не женой. Не будет старинного венчального обряда с обетом нерушимой верности и обменом кольцами, как у Геласаара с Иларой. Он знал о ее планах с самого начала и теперь сделал ловкий ход, противопоставив ее эмоции честолюбию. Шах и мат. — Еще кофе? — спросил он. — Ночь будет длинная... Чьи-то голоса поблизости прервали его. Они оба оглянулись, и Ваннис снова заметила, что он напряжен не меньше, чем она. — Прошу прощения. — Арторус Ванн вышел на террасу и поклонился. — Сообщение от адмирала Фазо — Хуманополис просит допустить его к гиперрации. Брендон снова резко повернул голову, взглянув на Ваннис, которая принудила себя сохранять спокойствие, ничего не выдавая ни лицом, ни жестами. В его глазах она прочла не торжество, а озабоченность. «...Вы не узнаете этого, если будете принимать обладание за любовь». Не он обставил меня, а я сама. Он в самом деле думает, что я люблю только власть. С молниеносной быстротой она перебрала в уме то, что предшествовало его предложению. Да, он хочет покинуть Арес, но это не значит, что он бросает Панархию на произвол судьбы, — он просит ее, Ваннис, заменить его на посту. Он не осуждает ее политические амбиции и признает ее цели достойными. Его предложение основано не на холодном расчете игрока, а на душевной щедрости — он верит ей и полагается на неё. Ты была трижды права, Элоатри. Ваннис закрыла глаза. Рядом со знакомым до боли голосом стали слышны другие, и Брендон ушел. |
||
|