"Красавица Амга" - читать интересную книгу автора (Данилов Софрон Петрович)

Глава четырнадцатая

Задолго до рассвета Соболев проснулся от сильного стука в дверь и машинальным движением выхватил из-под подушки браунинг.

— Кто там?

— Красноармеец Сычев, вестовой военкома.

— Чего надо?

— Товарищ командир, вас немедленно вызывают.

— Меня одного?

— Всех сотрудников.

— Хорошо. Сейчас приду.

Стараясь унять сердцебиение, Соболев некоторое время ещё лежал, закрыв глаза. Что бы такое могло стрястись? Соболев остановился на том, что это обычная ночная тревога, не спеша оделся, попил остывшего чаю и пошёл к себе в военкомат.

Его сослуживец и сосед по комнате Курбатов был уже на месте. Мрачно ссутулясь, он сосредоточенно рылся в своей полевой сумке.

— Что случилось, товарищ Курбатов?

— Вы ещё не слыхали? Прошлой ночью пепеляевцы овладели Амгинской слободой. Точнее — передовой батальон полковника Рейнгардта.

— Взяли Амгу?

Соболев был ошеломлён. Пала Амга… Как это случилось быстро! Рейнгардт… Полковник Рейнгардт…

— А что с отрядом Суторихина?

— Не знаю, — засовывая обратно в полевую сумку свои бумаги, буркнул Курбатов. — Сейчас у военкома совещание.

Совещание было кратким. Военком Рубин, разглаживая бритую голову, рассказал о вчерашнем ночном событии. Амга имела все возможности держать длительную оборону: бойцов хватало, вооружение было хорошим, боеприпасов достаточно. Но командир гарнизона Суторихин потерял бдительность, не сумел обеспечить хорошую разведку, не выставил дозоры и заставы на нужных направлениях. Застигнутый врасплох, красный гарнизон не смог дать отпора и оказался вынужденным попросту бежать. Сколько наших прорвалось — ещё неизвестно, есть сведения, что много красноармейцев попало в плен.

На сотрудников военкомата возложена обязанность по скорейшему обучению новых воинских частей, обеспечению их вооружением и боеприпасами. Якутск объявлен на осадном положении, город разделён на пять оборонительных районов. На строительство укреплений объявлена мобилизация всего трудоспособного населения и всех транспортных средств. Соболев получил назначение на южный участок обороны: от прежней радиостанции до церкви Богородицы. Затем приказано было всем сейчас же разойтись по своим участкам и уже к вечеру представить в штаб проекты укреплений.

После ареста Аргылова Соболев обрёл некоторое спокойствие: войско генерала Пепеляева находилось, по слухам, где-то очень далеко, в окраинных районах, до Якутска пепеляевцы могли и не дойти. Так хотелось думать Соболеву, и он так думал, подвёрстывая факты к этой своей надежде. И в самом деле, на востоке вплоть до Охотского моря и в окрестных улусах развелось нынче бог знает сколько белых отрядов, да только все они были или разгромлены, или распались сами. Почему дружину Пепеляева должна была миновать эта же участь? Ведь изо дня в день все повторяли одно и то же: поход генерала Пепеляева есть авантюра и, как всякая авантюра, заранее обречён на провал. Как было не поверить в это? А на деле выходит иначе. Пала Амга… Может, и правда у генерала большие силы? Нешуточное это дело — в пору самых лютых морозов, по бездорожью, пустынными пространствами в тысячи вёрст, по снежной целине да через несколько горных перевалов пройти с обозами до Амги и с ходу, с маху захватить её! Смело! Очень смело! Полковник Рейнгардт — хитрая лиса, без трезвого расчёта он не примкнул бы к ним.

Если от побережья Охотского моря через дикий хребет Джугджур они дошли до Амги, то около двухсот вёрст от Амги до Якутска для них вроде прогулки. И ни одного крупного красного отряда на пути — это Соболев знал. Теперь, когда всё обернулось вопреки ожиданиям, Соболев стал размышлять, укладывая факты, ему известные, в некую систему.

Запомнился Соболеву радостный день 29 июля 1922 года, когда половина населения Якутска явилась на берег Лены проводить в дальний путь два красных экспедиционных отряда, отправившихся на трёх стареньких чадящих пароходишках, один из которых назывался «Соболь» (это Соболев не мог не запомнить), а два других — «Диктатор» и «Революционный». Шлёпая плицами, пароходики отдалили и медленно поплыли вниз по Лене. Грянула песня с реки, а здесь, на берегу, полоскались на ветру красные флаги, летели вверх фуражки и гремело «ура». Всё это вместе произвело на Соболева впечатление не только общего, но, как ни странно было ему, собственного обновления. Помнится, он тогда похвалил сам себя за благоразумие: повинился перед Советской властью, прощён, теперь работай честно, служи… Чувство это было устойчиво в нём, хотя пароходишки с молодыми красноармейцами ушли далеко и скрылись.

Куда же ушли они? Два отряда были отправлены на побережье Охотского моря в порт Аян и в Охотск, куда к этому времени стягивались остатки разгромленных белых отрядов есаула Бочкарёва и «командарма» Васьки Коробейникова. Преследование с целью окончательного его разгрома — разве это могло бы вызвать какое-либо сомнение в целесообразности операции? Близился час окончательной и безраздельной победы — разве не радость жить в ожидании этого часа?

Как узнал потом Соболев, вскоре после отправки пароходов пришло, а затем было подтверждено сообщение о походе Пепеляева.

Один из этих двух отрядов, так никого и не настигнув, больше двух месяцев просидел в глухом местечке Алах-Юнь, не в силах двигаться из-за осеннего бездорожья, из-за отсутствия тёплой одежды и продовольствия, из-за транспорта, наконец, так как лошади и олени были все съедены. Пепеляев в это время высадился с войсками в Аяне, соединился с остатками разбитых белых отрядов, дошёл до Нелькана. Боеспособный же недавно отряд сидел как в западне, дожидаясь установления зимней дороги и транспорта из Якутска. Теперь вот пала Амга. Не что-нибудь, Амга, ключевой пункт на пути к Якутску! Не благодушием ли было предполагать, что Пепеляев не двинется дальше Нелькана и что его поход не представляет собою серьёзной военной угрозы? Пепеляев не стал отсиживаться в Нелькане. И вот теперь Амга… Этот Суторихин, говорят, убежал чуть ли не в подштанниках, бросив свой гарнизон. Вот и служи таким!

Ядрёный мороз бодрил Соболева, шёл он споро, и стало ему жалко, что вот-вот он придёт на место к церкви Богородицы, начнутся его дела — и останется недостроенной его «система». Ну какие ещё факты остались неучтёнными? Ведь это же очень важно для него, это ведь так серьёзно — принять решение! «Амга пала… Амга пала…» — повторял он про себя уже машинально. Это был сигнал для него. Только к чему сигнал?

Соболеву однажды пришлось побывать в Амге. Это небольшое селение он хорошо рассмотрел глазом военного: расположено чуть на взгорье, очень удобно для обороны. Одно плохо: растянуто с запада на восток. Круговая оборона такого пункта требует много сил на постройку укреплений, большое количество людей и вооружения. Соболеву ещё тогда подумалось, что в случае обороны целесообразнее заранее оставить неукреплённой западную часть села и сосредоточить все силы на восточной половине, где есть больница с большим запасом льда, два продовольственных склада, церковь могла бы послужить хорошим наблюдательным пунктом, а могильные плиты прилегающего к церкви погоста — хорошим материалом для укреплений.

Как оно там было? Догадались ли именно так построить оборону или растянули её вкруговую? Впрочем, какое это имеет значение сейчас, когда всё равно Амга пала?

И ещё одно припомнилось Соболеву: его недавно уязвило известие о том, что мелкие гарнизоны из Амги, куда они были на время стянуты, приказано было вернуть в прежние пункты. Это уязвило его потому, что на всех оперативных совещаниях, где приходилось быть, он только и знал, что твердил: не распылять силы, а концентрировать, не разбрасывать, а сжимать в кулак. С ним не спорили, но всё оставалось по-прежнему: в Абаге, Арылахе, в усадьбе Борисова стояли игрушечные гарнизоны по нескольку десятков человек каждый. «Наконец-то образумились, догадались их стянуть в Амгу», — подумалось ему, как вдруг приходит известие об этом приказе — вернуть гарнизоны в прежние места. Когда же это было? Боже праведный, да неужто позавчера? Неужто первого февраля?

«Так вот оно, милостивые государи, господа стратеги, — думал Соболев, — за три-четыре дня до нападения на ключевой стратегический пункт вы выводите из гарнизона около сотни бойцов, а ровно за день до нападения вопреки неоднократным (моим — с удовлетворением отметил про себя Соболев) предупреждениям вы выводите ещё не менее сотни. Не слишком ли странное стечение обстоятельств?»

Итак, система завершилась. Она представилась Соболеву безукоризненно законченной, будто шедевр искусства или научная концепция. А сводилась она в общем-то к простому суждению: он, Соболев, служит людям, которые, сколько бы ни распевали «мы наш, мы новый мир построим», ничего не построят, а только разрушат всё, что было до них. А жить на развалинах Соболев был не намерен.

Жаль только, что, при всей завершённости, системе недоставало какого-то последнего штриха, подобно тому, как его недостаёт портрету, дабы лицо на нем ожило, или симфонии, которой недостаёт последнего завершающего аккорда.

В этой творческой нужде, сами того не зная, помогли Соболеву двое якутов-добровольцев, двое парней лет восемнадцати или чуть поболе. Соболев поднимался на крутой взлобок, а те, нищенски одетые, с винтовками на ремнях вниз дулами, заливаясь радостным смехом, катились вниз: один на подошвах своих облезлых торбасов, а другой — попросту на заднице, чертя снег дулом винтовки. Оба были так беззаботны и веселы, будто собрались не на войну, а на хороводный осуохай, на кумысное пиршество. Уже поднявшись наверх, Соболев ещё раз оглянулся на них. Весь облепленный снегом, один из них барахтался в сугробе, а второй молодым козлёнком прыгал возле товарища и хохотал во всё горло…

«Оборванцы! Дикари! — брезгливо отвернулся Соболев. — Вот они, красные бойцы, — ни рыла у них, ни ума! Идут, как на уток, — винтовки дулами вниз. Дурачьё!»

В поражении вот такого воинства Соболев теперь уже не сомневался. Но вместе с этой уверенностью явилась и тревога: заняв город, пепеляевцы предъявят счёт и ему: он выдал чекистам их эмиссара и не выполнил ни одного их задания. Тот же Рейнгардт, с которым он был в полуприятельских отношениях, предаст его суду. А он, Соболев, хорошо знает, что за суд у белых: они-то не станут, как чекисты, допрашивать, вести следствие, искать свидетелей, обращаться в трибунал. Изобьют до полусмерти, вывылокут во двор и шлёпнут.

«…Ждите. Мы прибудем. Как нас встречать — о том поведает податель сего письма», — писал ему Рейнгардт.

«Как нас встречать…» Соболеву стало неуютно и зябко до дрожи. «Ждите. Мы прибудем». Слава богу, Аргылов тут уже не помеха, его теперь наверняка расстреляли. Но останутся документы! Пепеляевцы по обычаю белых постараются прежде всего завладеть документами Чека. А там его донос и все показания. И ещё: наверняка белые заслали сюда не одного Аргылова. Кто-нибудь ещё из их лазутчиков небось издавна наблюдает — кто как себя ведёт и кто что из себя представляет. Как их «встречать» — не знал этого Соболев! Зато он подлинно знал, как «встретят» его они: к стенке! Только-то и дел…

Тут решительность совсем покинула Эраста Константиновича. Он осознал себя в положении человека, загнанного в глубокую нору: ни у красных теперь служить ему нельзя, ни у белых. Ему бы сейчас поразмыслить не торопясь, и тогда, может, пришла бы в голову светлая мысль вроде той, как в прошлый раз, когда он был готов уже нажать на спуск своего браунинга. Но именно в этот момент внезапного отчаяния он подошёл наконец к старому зданию бывшей радиостанции. С этого места до белеющей на изрядном удалении церкви Пресвятой Богородицы простирался будущий участок обороны, забота о надёжности которого была возложена на него, человека, озабоченного лишь тем, как спастись самому.

Такой протяжённый участок чем укрепишь? Где взять столько балбахов, если кроме них, этого презренного мёрзлого навоза, нет никаких подручных средств? Где взять столько огневых средств? А главное, кто будет оборонять этот участок — сотня вот тех, сопливых туземцев в торбасах, которые и винтовку-то по-военному не умеют носить? А белые между тем как попрут — их не остановишь. Вон оттуда они двинутся…

Соболев долго стоял в раздумье и глядел в сторону гор за рекой.

К условленному времени Соболев сдал составленный им проект и вскоре был вызван к военкому.

— Товарищ военком, по вашему приказанию…

— Присаживайтесь, Эраст Константинович! — военком Рубин привстал и жестом показал на придвинутый к столу стул. — Проект я видел. Отлично составлен.

— Рад стараться…

— Ладно, ладно! — вновь усадил вскочившего было Соболева военком и сел рядом. — Эраст Константинович, обстановку вы хорошо знаете. Нам требуется немедленно, в эти же дни провести тщательную инспекцию всех гарнизонов, расквартированных в сёлах на том берегу, — в Павловске и Маинцах. Если мы не примем безотлагательных мер, нас и тут может постичь печальная участь амгинцев. В те места мы решили послать наиболее авторитетного нашего представителя, и я остановился на вашей кандидатуре, Эраст Константинович. Ладно-ладно, сидите. Как военному специалисту, вам надлежит провести тщательную проверку боевого состояния гарнизонов и их подготовленности к отражению нападения белых. Через трое суток, в двенадцать часов дня об итогах командировки подадите мне рапорт.

— Слушаюсь!

— Ещё одно обстоятельство, Эраст Константинович. Командование вооружёнными силами республики разработало и утвердило план военных операций против войск Пепеляева. Дальнейшая наша деятельность должна идти согласно этому плану. Во время своей инспекционной поездки вы также должны руководствоваться требованиями того же плана. — Рубин поднялся и из старого, с облезшей краской сейфа достал тоненькую папку. — Не считаю нужным подчёркивать особую секретность этого документа. Идите сейчас к себе, запритесь и внимательно ознакомьтесь. Когда кончите, верните мне.

— Слушаюсь, товарищ военком!

Зайдя к себе и дважды повернув ключ, Соболев так и бросился к столу. Сначала он жадно пробежал глазами всё разом, затем внимательно стал читать четыре отпечатанных на машинке листа. Ага, так и есть, фантазии у вас на большее не хватило!

До сих пор Соболев был уверен, что красные отряды перехватят войска Пепеляева ещё на далёких подступах к Якутску и завяжут бои на удобных для себя позициях. Эту меру диктовала сама создавшаяся обстановка. Красные в этом случае хотя и не одержали бы решительной победы, зато нанесли бы значительный урон и истощили в многочисленных схватках генеральскую дружину, сильно изнурённую дальним походом. А эти вояки избрали иной путь, самый бесперспективный: они обрекли себя на пассивную оборону. План предписывал все силы собрать в один мощный кулак и сосредоточиться в Якутске. Всем гарнизонам приказано было в сжатые сроки стянуться в Якутск, чтобы не давать противнику возможности разбивать отряды поодиночке. После возвращения из Петропавловского отряда Строда гарнизоны Павловска и Маинцев также должны были вернуться в Якутск. Столица республики должна была превратиться в неприступную крепость и стоять насмерть до подхода новых частей из Иркутска.

Дур-раки! Бездари! Когда нужно сосредоточить силы, они их распыляют. А когда нужна совсем другая тактика, они трусливо прячутся за свои вонючие балбахи! Сидите же и дожидайтесь своего Строда! После падения Амги отряд Строда фактически отрезан от своих. Сейчас этот отряд уже наверняка уничтожен. Как видно, разгром Амгинского гарнизона подействовал на них парализующе, совсем перестали соображать — отказались от активных боевых действий против Пепеляева, решили не выступать навстречу ему. Это, прямо говоря, равно самоубийству. Пепеляев расправится с ними задолго до подхода частей из Иркутска. К тому же части, поспешающие на выручку Якутску, наверняка постигнет судьба отряда Каландаришвили.

«Чувствуете близкий конец, засуетились», — злорадно подумал Соболев и о Рубине самом, который прежде на него косился, даже повышал голос. Сухой, как чёрствый сухарь, он ни с того ни с сего стал необычайно ласков. Вот как быстро перелицевался!

Ну, да чёрт с ним! Остаётся проанализировать создавшуюся ситуацию. Первое: есть ли у военкома помимо явного лицемерия хоть доля истинного доверия ко мне, к Соболеву? Почему именно меня он посылает в эту инспекторскую командировку? Тут всё просто: некого послать, все сотрудники уже разосланы. Второе: почему военком доверил мне секретный документ? Такой шаг он не имеет права делать без согласования с Чека. Значит, когда Аргылов признался, что передал мне письмо Рейнгардта, а я наотрез отрёкся, поверили всё же мне, а не ему. Почему? Наверное, во-первых, зверски яростное и наглое поведение Аргылова само собой наводило на мысль о мести за выдачу, о клевете, провокации с его стороны. Аргылов явно расстрелян уже, в этом нет сомнения. Во-вторых, человек, выдавший Чека тайного агента Пепеляева и одновременно сам с Пепеляевым каким-то образом связанный, — это слишком уж не логично. Значит, пока будем считать, что всё в порядке.

Да, документ важный. Узнал бы о нём Пепеляев! Не опасаясь, что красные выйдут с боем навстречу, он дал бы отдохнуть войскам и, основательно подготовившись, набрав дополнительно солдат, с полной уверенностью в успехе штурмовал бы Якутск. Более того, зная этот план, он мог бы подстеречь в засадах все подступающие к Якутску отряды. А если так…

Тут сердце Соболева сильно забилось, а в голове у него мелькнула дерзкая мысль: он сам доложит генералу Пепеляеву об этом плане! Этим шагом окупалось бы всё — и выдача Аргылова, и другие его прегрешения. Почему бы не сказать, например, что Аргылов стал представлять собой опасность для выполнения заданий и его пришлось убрать! В такой ситуации за своевременную ликвидацию Аргылова он может даже получить поощрение…

Хотя бы вкратце переписать! — спохватился Соболев и рукой, дрожащей от возбуждения и спешки, стал быстро переписывать, пока не переписал все четыре страницы слово в слово. Затем драгоценные листки он спрятал в книгу, запер в ящике стола, чуть успокоился и пошёл к военкому. У того оказался посетитель, Соболеву пришлось немного подождать, и, ожидая, пока посетитель выйдет, он ещё более успокоился.

— Подождал, чтобы вам не мешать. — Он вошёл и протянул военкому папку.

— Хорошо, — сказал Рубин, отпирая и опять запирая сейф. — Утром выезжайте. К восьми дежурный пришлёт за вами ямщика. Вот ваше удостоверение. Отряд Строда, как только вернётся, быстро должен идти сюда, в город. Будьте требовательны, послаблений не допускайте. Пусть все учтут суровый амгинский урок. Через три дня в полдень жду вас. Начальники гарнизонов о вашем выезде предупреждены. Желаю успешной поездки!

Рубин протянул для пожатия свою волосатую ручищу.

— Спасибо! — вполне искренне поблагодарил Соболев.

Наутро Соболев выехал в командировку за Лену, в восточные гарнизоны.