"Далекие королевства" - читать интересную книгу автора (Банч Кристофер, Коул Аллан)

Глава девятая НА КРАЮ СВЕТА

Река вела в глубь холмистой местности, на которой так хорошо смотрелись бы фермы и деревни и славно жилось бы людям, но вот только человек здесь почти не встречался. Нам попадались на пути маленькие селения, и их бедные обитатели провожали нас безучастными взглядами, без улыбок, без приветственных взмахов рукой. Даже нашим солдатам надоело грубо подшучивать над встречавшимися женщинами, поскольку те вели себя так, словно и не понимали этих намеков.

— Все эти люди, — заметил Янош, — как две капли воды похожи на бедняков в краях, где я вырос. Всех мужчин с саблей, даже пусть она и в ножнах, они рассматривают как врагов. Ты, может быть, помнишь, — сказал он, повышая голос, чтобы его услыхал и идущий недалеко от нас Кассини, — как я рассказывал, что делает война с людьми на этой стороне Узкого моря? Так вот, взгляда на этих людей достаточно, чтобы, даже не зная об их жизни, понять, каково им.

Кассини пожал плечами:

— Сильный всегда побивает слабого, и так будет. Боги так велят, а человек лишь подчиняется.

Дальше нам все чаще попадались необитаемые деревни. Пару раз Янош указывал на поросшие травой развалины того, что некогда было усадьбой. Климат здесь был немного теплее, чем в Ориссе, да и дожди, наверное, шли чаще. Но в это время года каждый дождик был не обильнее росы, принося небольшое облегчение от жары. Мы продвигались на восток, ориентируясь и по компасу, и по карте, восстановленной Кассини. Хотя на ней обозначались лишь приметные горные вершины и водоемы, все же она была достоверной и хорошо помогала прокладывать курс.

Мне все было интересно, и не только потому, что я первый из цивилизованных ориссиан увидел эти земли, но и потому, что по-настоящему начал видеть вещи глазами моего народа. Конечно, я, как сын торговца, не переставал прикидывать, сколько золота можно добыть в этом путешествии или в будущем для подземных хранилищ семейства Антеро. Здесь встречалась рыба, белое мясо которой, будучи прокопченным, становилось деликатесом. Попадались зеленовато-лиловые фрукты, чей вкус просто взрывался наслаждением в вашем рту. Небольшое заклинание, предохраняющее от гнили и порчи, и эти продукты стали бы самыми популярными в Ориссе. А семена, столь жгучие, что с ними не сравнится никакой перец?

Через пять дней мы столкнулись с нелепой напастью — сразу же, как наступали сумерки, на нас нападал неодолимый чих. И это была самая досадная неприятность, особенно потому, что до этого мы продвигались словно по парку, где гуляют ради собственного удовольствия. Через неделю, впрочем, чих прошел.

Я шел рядом с Кассини и лениво размышлял о том, что уж больно легко нам шагается между этими невысокими холмами, по покрытому галькой берегу реки. И тут воскреситель остановился, да так резко, что сержант Мэйн чуть не налетел на него. Кассини не обратил на это никакого внимания. Он застыл, тупо таращась, вглядываясь пустоту… Я отвел Кассини в сторонку и махнул рукой, подзывая Яноша. Тот быстро подошел. Я испугался, что нашего воскресителя вдруг околдовали каким-то неведомым заклятием. Но дело оказалось не в этом, и Кассини быстро пришел в себя; он огляделся и понял, что весь отряд остановился и ждет его объяснений.

— Именно об этой земле, — сказал он, — и говорил шаман прибрежного народа. Я ощущаю присутствие душ тысяч людей, живших некогда на этих холмах, тех, кто путешествовал этой дорогой, по которой мы идем.

Я невольно кивнул в знак согласия, сообразив, почему нам так легко шагалось. Ну разумеется, ведь это же заброшенный торговый путь.

— А в долине, раскинувшейся впереди, — сказал Кассини, — которую вы не видите отсюда, находился знаменитый постоялый двор на перекрестке. И многие останавливались там.

— И что же произошло? — спросил Янош.

— Смерть, — сказал Кассини. — Смерть и кровь. Так много крови и так долго она проливалась, что оставшиеся в живых убежали или попрятались.

— Но кто же принес сюда смерть? Откуда она появилась? И зачем? Смерть от оружия… или от колдовства?

— Я думаю, и от того, и от другого, — медленно проговорил Кассини. — Просто колдовство я чувствую сильнее, оно эхом отдается среди холмов. Кто принес его сюда? Не знаю. Откуда? И этого я не понимаю.

И тут он полностью овладел собой.

— Ну довольно, — сказал он. — Я ведь не колдунья какая-нибудь, которая на празднике Сева вызывает благоговение толпы своими видениями. Послушай, солдат. Принеси-ка мне немного вина. А потом проверь завязки на моей обуви, боюсь, я натер волдырь.

Даже для воскресителя Кассини был хладнокровным человеком.

Час спустя один из осликов стал кричать и брыкаться, сваливая кладь с себя на землю. Кладь на нем была небольшая, но тяжелая — парусиновая сумка с половиной нашего запаса золота. Упав на землю, сумка развязалась, монеты покатились в траву. Мэйн рявкнул на проводника животного, но тот лишь покачал головой — он никак не мог понуканиями управиться с ослом, и в момент, когда животное взбрыкнуло, он находился рядом, никуда не отлучаясь. Другие прибрежники подтвердили, что он говорит правду.

— Ну, так, значит, вдвойне виноват, — сердился Мэйн. — Поскольку утром плохо приторочил кладь или веревка была гнилая. Так что ты вдвое глупее осла, и это он должен погонять тебя, а не ты его.

Прибрежник забормотал, что да, наверное, веревка старая, но Мэйн не должен так разговаривать с ним.

Я подошел к упавшей клади и поднял веревку. Она была совсем новой, с корабля «Киттивэйк». Но зато она была просто обрезана, словно какой-то сильный человек один раз резко полоснул длинным острым ножом. Я отнес веревку Яношу, а тот показал ее и Кассини. Янош сказал сержанту Мэйну, чтобы тот оставил погонщика в покое. Кладь заново упаковали и продолжили путь. Никто из нас ничего не сказал, но было ясно, о чем все думают, я вспомнил о маленьком золотом серпе, тайком приобретенном Яношем в Ликантии. Я понимал, что это орудие можно использовать не только для срезания трав и приготовления магических отваров, но и для наведения заклинания на расстоянии. И наверняка в природе существуют другие золотые серпики и колдуны, размахивающие ими. И вновь я вспомнил о страшном выборе жертвы в Ликантии и о том, как близко тогда то существо подобралось ко мне. Затем мне вспомнилась буря после странного штиля. После этого я стал оглядываться через плечо. И хотя никакой очевидной опасности нам пока не угрожало, я чувствовал, что она близко.

Вскоре мелкие неприятности участились: нас атаковали клещи, чьи укусы обжигали, как огонь. А в сумерках на нас нападал таинственный припадок чиханья.

Настоящие проблемы начались однажды вечером, когда мы обнаружили примечательные развалины. Пологий берег позволял без труда продвигаться вдоль реки. Внезапно река обмелела, и эта отмель тянулась на протяжении двух бросков копья. Это выглядело неестественно, поскольку дальше, насколько я мог видеть, продолжалось нормальное течение. Как человек, выросший на реке, я полагал, что все знаю о повадках потоков, и потому задумался. Видимо, дело в том, что очень давно здесь был канал. Я крикнул, чтобы отряд остановился, а сам сквозь кусты добрался до реки, ища доказательств моему предположению. И без особого труда их отыскал: речные берега были аккуратно выложены камнем, и расстояние между каменными стенами составляло около тридцати футов. Рядом возник Янош, удивленно разглядывающий V-образное ложе канала.

— Построено человеком, — сказал он. — Но с какой целью.

— Система шлюзов, — пояснил я. — В каждом конце располагались деревянные ворота, позволяющие судну заходить внутрь и подниматься вместе с подъемом воды или опускаться, чтобы переместиться для последующего плавания на другой уровень канала. Вон там, — указал я, — сохранились столбы от шлюзовых ворот. Когда систему забросили, река, вырвавшись из берегов, отыскала другое русло.

Мы с Яношем молча представили себе, как в этих шлюзах ожидая своего уровня воды, стояли суда, груженные товарами. Ширина канала свидетельствовала о том, что некогда здесь был процветающий край, о чем говорило и видение Кассини.

Янош приказал Мэйну выслать разведчиков, и те вскоре вернулись, сообщив, что найдены и другие признаки цивилизации. Дальше по реке один из солдат обнаружил механизм поворотного круга. Я догадался, что, должно быть, это был буксирный механизм, чтобы тянуть тяжело груженные суда вверх по реке не руками на бечеве, не на парусах и не с помощью забирающих много энергии заклинаний. В нескольких футах в стороне, увитое виноградными лозами, пряталось строение с толстыми каменными стенами, с узкими окнами-бойницами. Здоровенная балка, некогда поддерживавшая уже несуществующую крышу, осталась на месте, хотя и почернела от времени. Неподалеку располагался небольшой круглый домик.

Теперь Янош высказал свои предположения.

— Это здание, видимо, бывшая таможня, а то маленькое — сторожевой пост. Можем тут передохнуть. Через балку натянем парус, вот и крыша будет.

Он приказал сделать привал на ночь. До сумерек оставалось еще добрых два часа, поэтому Янош отрядил двух прибрежников, утверждавших, что они непревзойденные рыболовы, добыть свежих продуктов на ужин и завтрак.

Я стоял и думал, теряясь в догадках. Конечно, жители этих мест были вправе когда им заблагорассудится бросить свой дом и дела; но тем не менее в этих руинах меня не покидало какое-то печальное и пугающее ощущение. Вот жили тут люди и вдруг исчезли. По своей воле или их вынудили? Кто знает?

И тут еще одна довольно интересная мысль поразила меня. Я поделился ею с Яношем:

— Как ты полагаешь, какое направление охраняли служившие здесь воины? Где были их враги? На востоке, впереди? Или большая угроза была на западе?

Янош, не дав себе труда задуматься над этим, просто пожал плечами.

И вдруг мы услыхали крики, какую-то ругань, звон сабель. Мы побежали туда и увидели разбросанный костер перевернутый котел и двух солдат с саблями наголо. Янош закричал на них, но те, не обращая на нас никакого внимания, продолжали сражаться друг с другом. Серый Плащ выхватил свой клинок и ловкими неуловимыми движениями, которые я уже наблюдал у таверны в Ориссе, выбил сабли у обоих из рук. Солдаты пришли в себя и в свое оправдание забормотали что-то невнятное. Один, мол, ублюдок пнул котел, другой, мол, смеялся и кривлялся, как обезьяна.

— Ну хватит! — рявкнул Янош. — Поднять руку на брата! Да как вы посмели? Вы же знаете, какое за это грозит наказание. Изгнание, если дело обошлось без кровопролития, и смерть, если имело место ранение! Следовательно…

Его прервал спокойный голос Кассини:

— Это магия, капитан.

Мы обернулись.

— На нас всех действуют чьи-то злые чары, — уверенно заявил воскреситель. — Эти пока еще несильные чары преследовали нас последние дни. Этот чих, эти клещи… да и вообще все мы что-то стали слишком быстро раздражаться без всякого повода.

— Кто же заколдовал нас? — вскрикнул один из дравшихся солдат. — Эти чертовы прибрежные люди?

И на наших маленьких спутников обратились злые взгляды ориссиан.

— Думаю, нет, — сказал Кассини. — Заклинания могут достигать нас даже из Ликантии. Они несильные, так что какой-нибудь маг без труда может их посылать и поддерживать, не тратя особенно сил.

— Но они могут убить, — тихо сказал Янош. — Если бы мне не удалось выбить сабли, то Лион или Черфас могли погибнуть.

Тогда высказался я, довольный тем, что конфликт закончился, не успев разгореться.

— Верно, воскреситель. Еще раз мы убедились в том, что нам повезло, когда ты отправился вместе с нами, служа нам прикрытием от зла. — Разумеется, мой комплимент был не до конца искренним. Но я понимал, что люди должны максимально доверять Кассини, чтобы легче переносить тяготы путешествия. — Отправьте человека… нет, двух людей к реке, чтобы они привели обратно наших рыболовов. Никто не должен находиться вне лагеря этой ночью. Должным образом расставьте часовых. Кассини, прочти, пожалуйста, контрзаклинание над нашей пищей.

Мои слова воодушевили Кассини, и он отдал необходимые распоряжения. А час спустя, когда уже пала ночь, он совершил несложную церемонию. Кассини приказал двум солдатам принести с берега реки на плаще горку сырой глины. Нас всех он выстроил в шеренгу и приказал каждому, взяв пригоршню глины, вылепить какую-нибудь статуэтку человека, пока он на незнакомом языке произносит молитву. Затем он сказал, чтобы каждый взял что-нибудь от себя, например, отрезал лоскут одежды и спрятал это внутрь глиняной фигурки. Но строжайше предупредил, чтобы это не была слюна, или ноготь, или что-нибудь действительно принадлежащее телу. Затем он отвел всех в сторону, в кусты, где им уже был разведен костерок из сухих веток. Он начертил ножом по земле линию вокруг огня и приказал побросать наших кукол в этот круг поближе к костру. Мы встали в кольцо вдоль линии. Кассини приказал всем сосредоточиться только на одной мысли: моя кукла — это я сам. В другое время солдаты, может быть, и отпустили бы пару шуток насчет мастерства, с которым изображены фигурки, но сейчас все были напуганы и преследовавшими нас заклятиями, и происходившим сейчас магическим ритуалом. Мне казалось, что я чувствую, как какие-то непознаваемые силы кружатся вокруг нас в ночи, когда Кассини монотонно заговорил над поднимающимся дымом:

Дым поднимется

Дым восстанет

Попадая в глаза

Туманя ум…

Он тихо предупредил нас не отвлекаться, пока он не хлопнет в ладоши три раза и не прикажет повернуться спиной к куклам и костру. Мы все исполнили, как он приказал, и, не оглядываясь, пошли к лагерю. Слышно было, как позади продолжал читать Кассини:

Теперь мы слепы

Теперь мы неподвижны

А ты теперь ищи

А ты теперь найди.

Круг удержит

Круг не выпустит

Круг позаботится

Круг удержит…

Через час он пришел и сказал, что можно поесть и ложиться спать. Можно также без опаски сходить в кусты по нужде, но держаться подальше от догорающего костра, откуда еще поднимался дым. Кассини уверил всех, что больше не о чем беспокоиться. Противозаклинание брошено, и все чары, направленные на нас, теперь придут к этим фигуркам.

Солдаты и прибрежные люди, похоже, почувствовали облегчение и, полностью доверяя Кассини и его магии решили, что все трудности позади. Я отвел Кассини в сторону, за нами последовал и Янош. Я пообещал воскресителю, когда мы вернемся в Ориссу, выплатить премию за это ночное действо. И спросил, действительно ли после этой ночи все чары и проклятия падут только на кукол. Он заявил, что уверен в этом, поскольку действовавшие против нас чары были несильны и не требовалось большого искусства, чтобы противостоять им. И еще он чувствовал, что лучше не полностью ликвидировать насылаемые на нас заклинания, а просто отводить их в сторону.

— Таким образом, я надеюсь, наши враги будут убеждены, что их заклятия продолжают действовать и им нет нужды применять нечто более серьезное.

— Наши враги? — спросил Янош. — Откуда?

Кассини несколько смущенно поглядел на него:

— Ну, прежде всего я полагаю, эти чары насылаются из Ликантии, где, как мы знаем, у нас есть враги. Скорее всего, насылаются они из клана Симеонов… Да, в самом деле, я действительно ощущаю излучение с той стороны. Но я ощущаю и еще кое-что… Поскольку вы не воскресители, я не могу вам точно объяснить… Что-то вроде огромной волны, накатывающейся с востока.

Мы с Яношем вздрогнули.

— Но мы здесь впервые, никто нас здесь знать не может, — сказал я. — Разве что кого-нибудь из этих прибрежных людей….

— Да, непонятно… — согласился Кассини. — Но что еще более загадочно, так это то, что в этой волне я не ощущаю ничего враждебного, никакой особой угрозы никому из нас она не несет. Такое ощущение, — он замолк, подыскивая слова, — что над нами нависли какие-то огромные невидимые силы, силы… которые… ах, я не могу найти слов, — замялся он. — Представьте себе громадную хищную рыбину в озере. А вокруг нее плавает крошечный пескарик. Громадина не голодна в настоящий момент, но поглядывает на эту крошку. И возможно, через час или через неделю, когда она действительно проголодается, то более внимательно отнесется к пескарику. — Кассини покачал головой. — Вот лучшее сравнение, которое я могу придумать.

Мы пришли к соглашению, что этой ночью часовые должны проявить больше бдительности по отношению не к возможному нападению, а к тому, чтобы никто не ускользнул из лагеря и не отправился из любопытства в то место, где сотворил противозаклинание Кассини. Дежурить взялись Янош, Кассини, сержант Мэйн и я. Кассини заступил в первую смену, которая начиналась тотчас. Позже Янош признался, что предложил поставить Кассини первым потому, что в это время еще все бодрствовали и ему особенно не приходилось переживать из-за способностей Кассини как часового. Далее должен был стоять Мэйн, затем я, а Янош выбрал себе последнюю смену, которая всегда чревата опасностями в тихие предрассветные часы.

Я крепко спал, когда Мэйн разбудил меня на смену. Я взял оружие и сел за дверью здания, чтобы наблюдать за поляной, залитой звездным светом, самому оставаясь в тени. Периодически я выходил наружу и обходил здание, убеждаясь, что никто не подкрадывается. Было так безмятежно и тихо. Успокаивающе журчала река. После сна я чувствовал себя бодро, да и искусство Кассини сняло тяжесть с плеч. Я понял, что, как и остальные, был измотан преследующими нас небольшими заклятиями.

Я взглянул на тропу вдоль берега, до которой было около одной шестой лиги. Потом мой взгляд привлекли два крупных камня на вершине холма. И вдруг эти камни задвигались и оказались двумя воинами на лошадях.

Конечно, до них было далеко, но мои глаза не могли мне лгать. Я мог бы поклясться, что различаю на обоих совершенно необычные доспехи и шлемы с высокими гребнями. В моей памяти всплыла картина, описанная Яношем тем солнечным полуднем в винном погребке: «Даже их лошади защищены доспехами, я видел, как в лунном свете сверкнула сталь на голове одного из коней. И позицию они занимали именно такую, какую избрал бы и я, руководя патрулем, чтобы сверху осматривать каждый проулок…»

Я приготовился поднять тревогу, но остановил себя. Прошедший день закончился магией, у всех нервы были не в порядке. Я не раз слышал от старых солдат, друзей моего отца, истории о часовых-новобранцах, которые поднимали тревогу, увидя врага, который при приближении разбуженного командира оказывался кустом. И тут я увидел, что на вершине холма уже никого нет, всадники исчезли; наверняка это все мне померещилось. Тем не менее, когда я разбудил Яноша на последнюю смену, то подождал, пока он полностью проснется, и рассказал ему об увиденном мною мираже.

Янош задумчиво почесал свой подбородок.

— Итак, — наконец сказал он, — большая рыба Кассини дает о себе знать. Мы можем с рассветом отправиться на гребень холма. Хорошо, коли мы отыщем там отпечатки копыт, чтобы убедиться — за нами здесь наблюдают обычные люди. Если же мы ничего не обнаружим… что ж тогда или тебе пригрезилось, или… — Янош фыркнул, — я думаю, не стоит кому-либо еще это рассказывать, друг мой. Если на вершине холма были наблюдатели, то надо полагать, владыки Далеких Королевств уже знают о нашем присутствии. Могут ли они быть нашими врагами? Никто тогда в Костроме не заявлял, что эти призрачные всадники нанесли кому-либо физический ущерб. Но кто может знать, что у них на уме, у их великого мага? Может, они и намерены принести нам зло? Хотя мы, надо отметить, к счастью, похоронили как положено их воина. А солдаты любого народа, если они, конечно, рождены из чрева человеческой женщины, такую честь всегда ценили высоко. Пусть мы даже кое-что у него и забрали.

Услышав этот аргумент, я улыбнулся.

— Дружище Янош, ты начал рассуждать как дурачок, играющий в чет и нечет с другим дурачком. Если последний раз у него в кулаке был один камень, будет ли столько же и в следующий раз? А на какой раз будет два или вообще ни одного? Ты ищешь систему там, где ее не может быть. Что зря гадать?

Я замолчал, и Янош засмеялся.

— Спасибо тебе. Я сам себя заморочил, как сорок мудрецов, размышляющих на тему: зеркало — это отражение или реальность. Добрые намерения у наблюдателей или злые, или они примерно так же озабочены нашим существованием, как и та громадная сытая рыбина, — не нам знать.

— Может, стоит посоветоваться с Кассини?

— Я думаю, не стоит. Давай посмотрим, как будут развиваться события.

Все же мне показалось, что Янош более обеспокоен этой новостью, чем хотел показать; опять же, он был тем, кому доводилось видеть это явление раньше любого из нас.

Спустя две ночи, когда мы поднялись еще выше по реке и она начала мелеть и сужаться, принимая в себя многочисленные узенькие ручейки, спадающие с холмов, наблюдатели были замечены вновь. На этот раз их видели сержант Мэйн, один из солдат и один из прибрежников. И вновь всадники ничего не предпринимали, просто сидели на лошадях, а затем исчезали. Кассини настаивал на том, чтобы задать призракам магический вопрос: что означает их присутствие — добрые или злые намерения?

— Задать вопрос, — пробормотал Янош. — Умно, ничего не скажешь. Как бы они нам его не задали, да так, что и отвечать будет некому.

Заклинание Кассини ничего бы не дало. Да и вообще он считал, что наблюдатели не что иное, как природная иллюзия — необычная разновидность миража. А Янош все время сомневался — то ли это иллюзия, то ли нет; если не считать того мертвеца на дне ущелья, ни у одного из наблюдателей не было замечено лиц или открытых частей тела. Казалось, что доспехи надеты на невидимок.

Кассини же повел себя, на мой взгляд, с опасным высокомерием. На следующий день он отыскал самый высокий в округе холм и с его вершины, размахивая факелом, произнес молитвы и юридические формулы, утверждающие права Ориссы на эти земли. Не думаю, чтобы кто-нибудь из местных жителей или духов воспринял бы это всерьез. В те времена никто из ориссиан, даже воскресители, нигде не допускали столь нахальных выходок. Настоящая же церемония, состоящая из молитв, а затем высевания семян, привезенных из нашей страны, имела своей целью сообщить местным существам, как физическим, так и невидимым, о заявлении прав Ориссы и ее жителей на эти земли. И сводилась церемония к просьбе, больше, правда, выглядевшей требованием, чтобы все существа данной земли пользовались уважением и защитой юридических и воскресительских законов Ориссы. Только в этом случае все считалось законным.

Я всегда считал эту церемонию неумной и от души рад, что ныне, когда путешественники из Ориссы много разъезжают по миру, она совсем забыта. А уж в этой необычной стране, с ее магией, неизвестным населением и призрачными наблюдателями, такая церемония, на мой взгляд, выглядела уж совсем неуместной. Но ни я, ни Янош ничего не сказали. Если бы я запретил Кассини совершение подобных церемоний здесь или в другом месте, он по возвращении в Ориссу наверняка сообщил бы о моем поведении Совету воскресителей. А уж те нашли бы, как растолковать такой приказ Антеро. Так на меня свалилась еще одна проблема.

Важничание Кассини, несмотря на его удачное представление с контрзаклятием, раздражало всех. Похоже, он вообразил, что является фактическим руководителем экспедиции, а стало быть, обязанность каждого — следить за тем, чтобы их воскресителю было удобно, чтобы он был вкусно накормлен и защищен от всех невзгод. А поскольку тяготы нашего путешествия все возрастали, я поймал себя на мысли, насколько я был бы счастливее, обходясь в моем открытии без милостивого покровительства воскресителя, и насколько бы стало веселее, если бы по воле случая с Кассини произошла какая-нибудь мелкая неприятность, выводящая его из строя.

Река все мелела, начали попадаться бочажки и топи. Вскоре мы наткнулись на живописное озерцо, из которого с журчанием выбегал ручеек.

— Мы прошли вдоль всей реки от устья до истока, — заметил Янош. — Не удостоимся ли мы по этому случаю, о воскреситель, какого-нибудь особого благословения?

Кассини криво улыбнулся, но ничего не сказал. Если остальные члены нашего отряда попросту старались избегать Кассини, то у них с Яношем дело дошло уже почти до открытой вражды. К счастью, оба они понимали, что не дело затевать вражду на чужой земле, в пути, но я опасался, что серьезной стычки не миновать после нашего возвращения.

Этой ночью мы расположились лагерем у истоков ручья. Мы с Яношем обсуждали, как двигаться дальше. На карте наблюдателя эти утомительные лиги по глухим холмам и долинам ничем особым отмечены не были. Пользуясь двумя пройденными ориентирами, указанными на карте, мы с помощью компаса наметили направление, которое, по нашему убеждению, должно было привести нас к следующему ориентиру. Я неожиданно открыл в себе скрытый талант: мне понравилось разбираться в картах и рисовать их. Я очень внимательно отнесся к прокладыванию дороги в этих далеких землях, так что, если бы нам пришлось вынужденно возвращаться, я думаю, мы без труда вернулись бы в ту же самую точку, не блуждая, как мы это делали ранее, попадая то в топь, то в тупиковый каньон.

После ужина меня отыскал старший проводник и сказал, что прибрежникам дальше заходить не полагается и что завтра они и вьючные животные отправляются назад, к берегу. Я чуть не вышел из себя, но сдержался, чему был рад. Я сказал ему, что вообще-то мы договаривались, что они будут с нами все путешествие, которое к тому же только началось. Это неправда, сказал он. Они соглашались идти с нами до края света. А это место, где река прекращала свое течение, как раз и было краем. Ну хорошо, сказал я, а что же там, дальше? Вон те заросли деревьев, они где? Он пожал плечами. Ответ был очевиден. Для него это был другой свет, другой мир, поскольку, по твердому убеждению, этот мир заканчивается у этого ручья, а непознаваемый тот мир принадлежит другим племенам и народам. Он улыбнулся и сказал, что не сомневается в благосклонности этих племен к таким людям, как мы. И добавил, что там мы найдем новых носильщиков и вьючных животных.

Завязался спор, в котором я быстро отставил в сторону соображения морали, упирая на материальную выгоду. Очевидно, сказал я, до сей поры по недоразумению присутствовало взаимное непонимание по этому вопросу. Я откровенно предложил проводнику не только возможность прославиться среди собственного народа и даже дальше, вплоть до моей отчизны, но и богатство. Я удвоил его ставку и еще сказал, что по завершении экспедиции, вернувшись на Перечное побережье, они будут иметь возможность по собственному выбору взять любое наше оружие или одежду. Это предложение вызвало интерес, но проводник печально сказал, что все равно решиться трудно. Очень, очень трудно. Я предложил, чтобы Л'юр и его моряки, перед тем как мы отправимся домой, построили бы прибрежникам новые и более удобные жилища. А если мне удастся благополучно добраться до Ориссы, то в первом же торговом рейсе я заеду к ним и привезу из дому богатые подарки. Но он продолжал покачивать головой: очень, очень трудно. Я предложил редкие ориссианские специи, от которых вкус рыбы будет просто потрясающим. В глазах промелькнула заинтересованность, а затем опять: извините, но по-прежнему очень, очень трудно решиться. В доказательство моих намерений я достал из сундука и раздал каждому проводнику по две золотые монеты. Они были очень благодарны. Но… «Надо подумать… Возможно, если мы согласимся пойти дальше… но нет, это очень, очень трудно». А если новые сети и новые лодки для рыбаков? Прекрасно, но все равно очень трудно. А вы только представьте, как ваши жены, наложницы и дочери будут выглядеть в наших ярчайших и тончайших шелках. А?

Закончил я с этим делом только после полуночи. Прибрежные люди уединились обдумать предложения. Наконец их предводитель сказал:

— Вы оказали мне… нам великую честь. Черная Акула с присущей ему мудростью разглядел в вас ценного друга.

— Так вы идете с нами?

— Путешествие… это очень, очень трудно. — Он улыбался и уважительно поклонился мне. — Но что за жизнь, когда не очень, очень трудно…

Измотанный, я отправился спать. Уже лагерный костер превратился в золу. Тем не менее я был доволен тем, что сын искусного в переговорах, дипломатичного Пафоса Карима Антеро добился своего.

Я заснул, гордясь собой. А проснулся одураченным. Каким-то образом, когда стражи уснули, перед самым рассветом прибрежники исчезли. Следы вели на запад, обратно к побережью, к их дому. Сначала я разозлился. Ведь они же согласились, разве нет? Янош едва удерживался от смеха, объясняя мне, что это племена хитрецов, которые не могут напрямую сказать «нет» и пользуются любыми уловками, лишь бы избежать откровенного ответа.

— Такими, как «очень, очень трудно», — с горечью сказал я.

— Такими уловками, как «очень, очень трудно» они избегают риска нажить себе врагов.

А я-то лил медовые речи, а я-то давал им золото!

— На самом деле, — сказал Янош, — ты все делал как надо. Обрати внимание — они ведь оставили ослов и упряжь. Может быть, такова цена твоему золоту, а может быть — медоточивому языку.

Впрочем, у нас не было времени, чтобы обсуждать случившееся. Мы с усердием принялись нагружать осликов. Задача, которая для прибрежников выглядела столь простой, у нас заняла полдня. А далее довелось нам изведать и каково оно — быть погонщиком. После этого только и оставалось, что в сердцах сказать: «Это очень, очень трудно». Век бы мне не слышать этого.

Земля становилась все суше, лишь вдоль редких ручейков и речушек сохранялись лужайки травы вперемешку с рощицами деревьев. Некоторое время по этим зарослям мы находили воду, а затем все чаще стали попадаться отдельно стоящие деревья без малейших признаков влаги вокруг; должно быть, глубоко под землю в поисках воды уходили корни этих растений. Тем не менее благодаря опыту Яноша нам удавалось избегать опасности остаться без воды. Стараясь не уходить далеко от маршрута, мы преследовали антилоп, которые непременно приводили нас к источникам. Также мы на них охотились, съедали мясо, а из их желудков делали мехи для воды. Правда, вода в них становилась зеленой и приобретала запах, но это было не страшно. Ослики упрямились, но тащили дополнительную кладь.

Обувь наша поистрепалась, и Янош объявил, что пришла пора узнать, как предпочитают гулять боги — босиком, а обувь сохранить для более грубой почвы. Кассини поднял по этому поводу такой вой, что мы пришли к выводу: проще каждые два-три дня изготавливать ему сандалии из желудков антилоп, чем заставлять его двигаться босиком.

Наш опыт в путешествии накапливался: мы даже увлеклись соревнованием — кто добычливее. Острые наконечники стрел сменили на деревянные, тупые. Они предназначались для пухлых непуганых птиц, которых вокруг было множество. Такой наконечник надежно оглушал птицу до той поры, пока ее не найдет охотник и не свернет ей шею. К тому же такую стрелу можно было использовать многократно, если она не терялась. Мы быстро выяснили, что не рекомендуется есть плоды или ягоды, если у них сок белый, как молоко, а также поняли, что зачастую опасными бывают красные фрукты и ягоды. Также проверить плод на ядовитость можно было следующим образом: растереть его о руку; если рука воспалилась — есть нельзя. Помимо источников в земле мы отыскивали естественную воду в дуплах некоторых толстых деревьев, где копилась влага после дождей.

Боюсь, в этом месте можно подумать, что мое открытие обернулось всего лишь изнурительной битвой за выживание. Прошу прощения, я добивался вовсе не этого эффекта. Несмотря на все эти трудности, питались мы хорошо, воды было вдоволь, и никто не болел, хоть условия были далеко не стерильные.

Итак, мы шли дальше и дальше. Днем, когда солнце достигало зенита, жара была такая, что воздух, казалось, плавился и дрожал в тишине. Вокруг все было окрашено в коричневые тона, а случайные островки зелени приносили взгляду облегчение. Во все стороны простиралась степь, которая постепенно переходила в пустыню. Кроме антилоп попадались и другие животные: стаи шакалов, охотящиеся семейства грозных волков. Они долго тащились за нами, пока не поняли, что здесь не будет отставших, с которыми можно легко управиться. Встречалось и несколько разновидностей крупных кошек вроде пантер — те нянчились со своими выводками, и детеныши шаловливо наскакивали на своих мамаш. Пантеры не представляли для нас угрозы в это время года.

Однажды на рассвете мы увидали на вершине одного из утесов рыкающего черногривого льва. Вдруг рядом с ним появились два верховых наблюдателя. Один из них протянул руку в рыцарской перчатке, на которой блеснуло отраженное солнце, и погладил зверя по голове. Лев зажмурился, как ручной… и наблюдатели исчезли.

Очередной иссушающий тело и душу летний день подходил к концу. Мы оказались уже в настоящей пустыне.

Вокруг лежали только обожженные камни да пески, лишь кое-где встречался колючий кустарник. У нас было несколько компасов, и все, казалось, работали исправно, карта, которую я продолжал заполнять, хотя все меньше становилось заметных ориентиров, но мы потихоньку начали сомневаться в верности выбранного курса. Янош сказал, что, несмотря ни на что, надо двигаться строго на восток. Когда доберемся до указанной на карте горной гряды, до которой было еще достаточно далеко, тогда и определимся точно. Пока же не следовало сомневаться ни в компасах, ни в нашем здравом смысле, иначе начнем кружить по пустыне, утыкаясь в собственные следы. Мы знали, что не первые пересекаем эту пустыню, встречались следы караванов, и это успокаивало. Иногда мы шли по их следам, если они вели на восток. Но вообще редкие караваны, как можно понять, двигались здесь во всех направлениях.

Под вечер мы увидели и тех, кто оставлял следы. Далеко на горизонте показалась череда наездников. Кочевники, предположил Янош. Они сделали вид, что совсем нас не замечают, в чем мы все сильно сомневались. Пару часов спустя мы вышли на их следы, среди которых оказались отпечатки копыт не только лошадей, но и коз. Янош сказал, что вряд ли это наблюдатели. Им ни к чему перегонять с собою скот.

— Жаль, — сказал я, — если эти люди не окажутся родственниками айфора и мы не сможем воспользоваться старыми связями. Я продолжаю считать, что та женщина — Тепон — была весьма очаровательной. Несмотря на то, что подпиливала себе зубы.

Янош усмехнулся.

— Когда придет время мемуаров и ты, друг мой Амальрик, примешься описывать наше путешествие как исполненное на каждом шагу тягот и опасностей, не упоминай, пожалуйста, последнее твое заявление. Будет трудно поверить, что ты умирал от жажды и в то же время предавался похотливым мыслям. Что же касается айфора, то, когда я впервые познакомился с ними, за моей спиной было пятьдесят кавалеристов-ликантиан против их двадцати. И такой вот пропорции я всегда старался придерживаться, имея с ними дело. Все кочевники, с которыми мне приходилось сталкиваться, люди отважные. А уж если они чувствуют, что у тебя есть что-то ценное, то способны на удивительную жестокость.

— Тогда будем надеяться, что они нас не заметили, — сказал я.

Янош кивнул и направился к сержанту Мэйну сказать, чтобы его люди постоянно находились в полной боевой готовности.

На следующий день выяснилось, что с каждой стороны от нашего отряда едут по два всадника. Сначала я подумал, что это те самые призрачные наблюдатели, но эти всадники, не исчезая, продолжали час за часом держаться параллельно нашему курсу на расстоянии примерно в лигу. Кассини объявил, что чувствует присутствие давних заклинаний, причем заклинаний, оставленных колдунами. Янош тоже сказал, что ощущает нечто.

— Традиционное покалывание в большом пальце? — спросил я.

Он покачал головой:

— Нет, совсем другое. Словно кто-то заглядывает мне через плечо.

На рассвете мы увидели позади отряд всадников, а к тем, кто ехал по бокам, добавились и пешие. И те, и другие сохраняли дистанцию. Мы старались двигаться с прежней скоростью, как из соображений экономии энергии, так и для того, чтобы не выказывать страха. Около полудня отряд наших преследователей увеличился человек до двадцати. Янош сказал, чтобы все удвоили бдительность.

Атака последовала внезапно. Если бы я случайно не оглянулся, то мог бы вообще не заметить нападения. Один из осликов взбрыкнул и завопил — из его боков торчали две стрелы. Раздался еще один крик боли, и наш воин рухнул со стрелой, глубоко вонзившейся в бедро. На нас напали. При этом ближайший лучник находился на расстоянии полулиги! Тут же послышались военные команды. Всем приказали лечь, заставили опуститься наземь ослов. Янош и Мэйн приказали солдатам немедленно поднять щиты вокруг нас.

Я схватил за руку Кассини. Он разглядывал одну из этих стрел, долетевших с такого расстояния.

— Проклятье! — заорал я. — Кассини, произноси контрзаклинание… и быстрей!

Рот у Кассини открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег. В глазах стояла пустота. Янош поддержал меня.

— Неуверенность, — сказал он. — Внуши тому колдуну неуверенность в своих силах.

Кассини, находившийся в смятении, наконец понял, что от него хотят. Он, запинаясь, забормотал какую-то фразу, но постепенно его память прояснялась, слова потекли ровнее. Вновь словно из ниоткуда обрушился залп стрел, воткнувшись в песок, не долетев до нас. На этот раз стрел было шесть.

— Хорошо, — сказал Янош. — Еще разок. Следующий залп должен закончиться перелетом. — Он задумался на секунду. Вытянув одну стрелу из песка, он протянул ее воскресителю: — Более сильное заклинание: «Брат обращается к брату».

Я увидел, что загорелое лицо Кассини покраснело.

— Как ты можешь…

— Делай это, приятель, или мы все сдохнем здесь!

Кассини взял стрелу в обе руки и поднес к губам. Он прошептал неразборчивые слова, затем переломил стрелу ровно посередине. Я взглянул и обомлел: летящие в нас стрелы ломались в воздухе.

— Отлично, — одобрил Янош. — Теперь распространяй это заклинание. Распространяй пошире.

Кассини подчинился. Я, не знаю, каков был результат воздействия, только стрелы больше не взлетали. Янош принялся было еще что-то советовать, но сам себя оборвал, пробормотав, что ничего не понимает в магии.

— Ну а теперь, Кассини, не можешь ли ты между ними и нами поставить какое-нибудь препятствие? Невидимое?

Кассини уже настолько пришел в себя, что даже губы скривил:

— Это потребует слишком много энергии и истощит мои силы, поэтому я сделаю кое-что полегче… и получше.

Он набрал горсть песку, который стал пропускать через пальцы, затем лег навзничь, не переставая все это время что-то бормотать. Я посмотрел на кочевников и увидел, как точно посередине между нами и ими стал подниматься песчаный смерч, вращаясь все стремительней. Кассини, приободренный успехом, бросился к ослику, который вез его снаряжение, и начал копаться в своих мешочках, торопливо ища средства закрепить заклинание. Наши солдаты, заняв круговую оборону, томились под пылающим солнцем, но чувствовали себя в большей безопасности. Я вспомнил о том, что у нас есть раненый, и направился к нему. Но тот уже умер. Я подозвал Яноша, который, подойдя, лишь мрачно кивнул. Он обратил внимание и на то, что ослик тоже умер, хотя получил лишь легкое ранение.

— Заколдованные стрелы, — догадался я.

— Вряд ли, — сказал Янош. — Скорее всего, яд на наконечниках. В пустыне есть где найти отраву — от гадюк до скорпионов. Зачем тратить магическую силу, когда пустыня сама производит вещество огромной убойной силы.

Кассини уже извлек порошки и жидкости и нарисовал на песке магические символы. Пыльный смерч стал больше, поднявшись в воздух уже на высоту в пятнадцать футов.

— Хорошо, — сказал Янош. — Песчаная буря, по крайней мере, спасет нас от дальнейших атак. Хотя оторваться будет трудновато. Те, на флангах, продолжают наблюдение. Мне даже кажется, что эти люди знают, куда мы направляемся.

Он обратился к солдатам, стоявшим на коленях или лежавшим, заняв оборонительные позиции.

— Очень хорошо, — сказал он. — Вы действовали слаженно. Вижу, что выбрал достойных людей.

Я, в свою очередь, вглядевшись в их лица, с удивлением обнаружил, что на них нет и следа испуга или паники. Лишь боевая злость и собранность. Ясно было, что смерть, даже посланная рукой мага, не сильно их страшила. Может быть, их ощущения как раз и передавались известной фразой о «солдатском жребии».

— Подняться! — приказал Янош. — Теперь нам предстоит двигаться, и двигаться быстро. Сержант Мэйн, пусть возле каждого осла идут по два человека, чтобы животные не сбежали, если на нас вновь нападут. Поклажу мертвого осла распределить среди других животных. С нашим товарищем простимся, когда воскреситель закончит защитное заклинание.

Когда Кассини закончил свою работу, Янош подошел к нему.

— Примите мои извинения, воскреситель, — начал он. — Я сгоряча прикрикнул на вас, просто не понял, что у вас уже были свои соображения, как действовать.

Кассини холодно уставился на него.

— Вы как-то уже говорили, что интересуетесь магией, — сказал он. — Должно быть, всерьез интересуетесь, если знакомы с заклинанием «брат обращается к брату». Такое знакомство может в Ориссе закончиться объяснением с Советом.

— Тогда уж лучше объясниться здесь, — сказал Янош примирительным и веселым тоном. — Я запомнил это заклинание, еще когда служил в Ликантии. Его произносил наш полковой кудесник, когда однажды при захвате вражеского города враги поливали нас стрелами с крыш домов.

Я ждал реакции Кассини. Интересно, позволит он себя одурачить или нет? Воскреситель не спускал глаз с Яноша.

— Ваша память, — сказал он холодно, — проворно действует в моменты опасности.

— Это мне уже говорили. Позвольте, я помогу погрузить ваши вещи. Нам надобно быстрее двигаться.

После завершения погребальной церемонии над телом погибшего солдата я спросил у Яноша, что же мы будем делать дальше.

— Полагаю, — сказал он, — что эта часть маршрута ничем не отличается от пройденных. Мы должны рассчитать наше движение так, чтобы возможный источник или оазис был впереди не более чем в двух днях пути. Также я предлагаю поторопиться, чтобы кочевники не успели отравить там воду.

— Ты думаешь, что магия Кассини их не обескуражила и они от нас не отстанут?

— Можно только надеяться, — ответил он. — Они поняли, что мы сильны и, стало быть, везем нечто ценное. Так что, скорее всего, не отстанут. Стычки только начались.

Оставалось молить богов, чтобы Янош ошибался.

Мы шли всю ночь, следуя компасу и определяясь по звездам. К рассвету я уже решил, что молитвы мои услышаны, поскольку наших преследователей не было видно. Янош выглядел еще более встревоженным, однако отказывался объяснить почему. Два часа спустя на горизонте замерцала какая-то зелень. Это был не мираж, а реальный оазис. За час до сумерек мы добрались туда. Сквозь низкие кусты и склонившиеся деревья видна была голубая гладь озерца. Глаза привыкли к бурым, выгоревшим пейзажам, и новые краски казались необычными.

До заветного места оставалось пройти расстояние в два броска копьем, когда послышалось знакомое завывание кочевников, которые нас опередили. Из кустарника по дуге, не долетая до нас, посыпались стрелы, пущенные из луков руками, а не магией.

Янош выкрикивал приказы:

— Парни, ослов — в ту лощину! Сержант Мэйн, командуйте. Кассини, Амальрик, держитесь поближе ко мне. Они почти наверняка вышлют парламентера.

Я подивился, что Янош по поведению кочевников, этим стрелам, не долетавшим до нас, пришел к такому выводу.

— Уберите оружие, пока я не дам другую команду, — продолжал Серый Плащ, прежде чем я успел спросить. — Когда они приблизятся, глядеть на них вызывающе, ни в коем случае не показывать, что мы опасаемся их. Они хотят захватить нас живьем.

Кассини спросил, откуда Яношу это известно.

— Стрелы были выпущены для запугивания, а не на поражение. Отсюда я делаю вывод, что этим кочевникам мы нужны или в качестве рабов, или в качестве священной жертвы Скорее всего, последнее, поскольку ни один обитатель пустыни не будет тратить стрелы ради невидимых богов без особой необходимости.

Из кустов, окаймляющих оазис, вышли три человека. Одеты они были одинаково: обтрепанные штаны до колен, туники и развевающиеся накидки с капюшонами. На поясах в ножнах висели кривые сабли. Двое из них несли копья острием вниз, повязанные белыми тряпками, третий держал руки вверх, открытыми ладонями вперед. Они приближались. Я хотел было сделать такой же жест миролюбия. Янош покачал головой:

— Нет.

Он громко сказал кочевникам:

— Стоять!

Эти трое остановились.

— Как вы можете показывать, что желаете мира, — сердито заговорил он на языке торговцев, — коли стреляете в нас и уже убили одного из наших людей, хотя — мы и не выказывали к вам никакой враждебности? Вы что же, считаете нас дураками?

Тот из троих, что был безоружным, рассмеялся и заговорил на том же языке, хотя и не очень правильно. Очевидно, не часто ему приходилось им пользоваться.

— Я вовсе не считаю вас дураками. Скорее, я вижу в вас… ну, скажем, баранов. Баранов, которые отбились от отары и бродят в этой глухомани, рискуя стать жертвою волков или стервятников. А я… я считаю себя пастухом, предлагающим вам кров и безопасность.

— И несомненно, от чистого сердца, — саркастически усмехнулся Янош.

Кочевник слегка приподнял плечи.

— Ну, никто ничего не делает из чистой благотворительности, — сказал он. — Разве что боги. Пастух предлагает баранам безопасность, чтобы те, в свою очередь, обеспечивали его шерстью, а в конце концов и мясом, дабы пастух мог в дальнейшем позаботиться и о следующих поколениях баранов. Так уж заведено.

— Как любезно с вашей стороны, — сказал Янош. — Но может быть, меня подводит зрение? Ты утверждаешь, что ты пастух. Я же вижу перед собою лишь трех мерзких, питающихся падалью воронов, от которых несет гнилью, в то время как они растекаются в медоточивых речах. — Он сделал вид, что не слышит злобного шипения в ответ, и продолжил: — Да к тому же мы и не бараны. — Сабля вылетела из его ножен. Туземец отскочил назад, выхватывая свою саблю. — У баранов нет таких острых клыков, — сказал Янош, потрясая саблей. — Должно быть, солнце пустыни повредило твои мозги и ты не понимаешь, что ты и твои спутники всего лишь шакалы. — Янош обернулся ко мне: — Амальрик, не хочешь ли ты принять предложение этих шакалов и нацепить на себя кандалы? — спросил он, все еще говоря на том же языке. Я мог и не отвечать.

— Вот и я не хочу, — продолжал Янош. — Хватит с меня.

Кассини, похоже, колебался.

— А ты, воскреситель, — сказал Янош, — не подпадаешь под их предложение. Скорее всего, ты будешь умерщвлен на жертвенном алтаре их шаманом для укрепления его мощи.

Кассини тут же одолел собственную нерешительность:

— Ну, разумеется, я с вами.

— А за солдат я отвечаю, — сказал Янош. — Ты можешь взять нас только с боем, поедатель падали, — сказал он работорговцу. — Но уж после этого у матерей твоих людей печали будет в избытке.

Кочевник поднял руку:

— Ты храбро говорил. Но завтра или чуть позже захрипишь по-другому, когда у вас кончится вода. А может быть, львы пустыни избавят меня от необходимости быть милосердным, и мне не придется ждать, пока вы образумитесь.

Троица, не спуская с нас глаз, подалась к оазису и скрылась среди кустов.

— Кассини! — рявкнул Янош. — Какое-нибудь защитное заклинание! Немедленно!

Кассини едва успел что-то начать бормотать, когда из кустов в нашу сторону вылетел рой стрел. Но заклинание воскресителя успело их перехватить, и они застыли в воздухе, вонзившись в невидимую преграду. Янош схватил одну стрелу, переломил ее и отбросил. Затем повернулся и пошел в лощину. Мы последовали за ним.

Янош собрал всех и объяснил, что произошло. Двое солдат хотели было выразить сомнение относительно принятого нами решения, но быстро заткнулись под грозным взглядом командира. Затем мы, как обычно, втроем сели обсуждать, что же делать дальше.

Янош сказал:

— Они, конечно, могут подождать, пока мы выдохнемся. Но вряд ли у них окажется столько терпения. Скорее всего, они подождут дня два или три, пока мы хорошенько прожаримся на солнышке, а потом нападут. Сейчас они наверняка не ударят, поскольку мы в полной боевой готовности. Боевые действия тем успешнее, чем больше солдат противника ослабло. Вот почему кочевники любят засады или берут измором.

Кассини нахмурился:

— Но если это так, капитан… то, может быть, лучше, если они нападут как можно скорее. Мы отобьемся, нанесем им урон, и они отстанут от нас.

— Именно, — сказал Янош. — Вот почему нам до сумерек придется притворяться, что у нас кончается вода и мы слабеем час от часу. Пить будем только после наступления темноты. Для этого придется собрать все мужество. При необходимости, если они не будут торопиться напасть на нас, убьем ослов и будем пить их кровь и соки.

Тут меня осенило.

— Эти разбойники думают, — начал я медленно, а потом все быстрее, едва успевая за хлынувшими мыслями, — что мы неопытные купцы, новички, правильно? И если они нас недооценивают, то мы ведь можем обратить это их высокомерие против них же? Ну типа того… что, кто же серьезно воспримет торговца, у которого прогорклое масло или одежда у него заляпанная и поношенная? — Об этом образном сравнении я впоследствии не раз жалел.

Янош усмехнулся:

— Держу пари, ты читаешь их мысли. И тут я с тобой согласен. Продолжай.

Я был рад тому, что в этот опасный момент Янош сдержал язык. Ведь я излагал идеи, которые и так были очевидны всем.

— И этой ночью, — сказал я, — понадобятся ты, я, сержант Мэйн и еще один человек. Держась попарно, мы будем прикрывать друг друга. Как ты обучал солдат в Ориссе.

Янош кивнул.

— А остальные…

— Пусть остальные играют роль баранов, чтобы все было без подвоха. Ты, воскреситель, можешь остаться с ними. Нам понадобятся заклинания, которыми ты пользовался до этого, внушая им неуверенность. Может понадобиться и что-нибудь другое.

Я вспомнил, что Янош говорил в оружейной лавке о заклинаниях на поле битвы, но решил, что это другой случай. Мой план заключался не в том, чтобы избежать сражения, а, наоборот, чтобы его спровоцировать.

— Да. Вместо неуверенности хорошо бы в нужный момент наслать на них ужас, — предложил Янош. — Такой, какой, к примеру, испытывает крестьянин, видя, как с ясного неба сверкает молния и обрушивается ливень.

— Как только я точно пойму, в чем заключается план господина Антеро, — резко сказал Кассини, — я тут же придумаю самые сложные и хитрые магические приспособления поэффективнее тех, которыми обычно пользуются на поле боя.

Янош удержался от дискуссии, лишь подвел итог:

— Очень хорошо. Итак, нас четверо? Лучшее время, сразу с наступлением темноты, чтобы до рассвета было еще много времени. Нам понадобятся трутницы… Соскребем смолу с ящиков, размягчим на огне и обмажем наши стрелы для птиц. Когда окажемся внутри оазиса, подожжем их от костров кочевников, чтобы они умирали при свете…

Садилась луна, когда мы вчетвером отправились на вылазку, экипированные так, как задумал Янош, да плюс к тому у каждого был короткий дротик. Сержант Мэйн выбрал себе в напарники вспыльчивого Лиона, сказав, что умение того быстро ориентироваться в опасной ситуации как раз то, что нам пригодится.

Внутри оазиса, освещая лагерь кочевников, горели три костра; по крайней мере, заблудиться мы не могли. От нашего лагеря мы отошли сначала в сторону и только затем проникли в оазис. Он был похож на парк — с густым кустарником и раскидистыми пальмами, правда, трава была не высока, так что продвигаться было несложно. Мы выбрали одну из троп, которые путешественники проделали от пруда до поляны, где удобно было бы разбить стоянку, и вдоль тропинки неслышно подобрались к кочевникам. Темнота была очень густой, приходилось двигаться почти на ощупь. Костры привлекали к себе внимание, но мешали разглядеть то, что буквально под носом. Я споткнулся и чуть не угодил в какую-то яму, но меня удержал сержант. Тут же он сделал знак остановиться. Я увидел что-то стоящее впереди, приняв это сперва за куст, но оказалось, что это часовой. К нему неслышно подобралась другая темная фигура, и тут же послышался такой звук, словно из надутого бурдюка выпускают воздух; из человеческих легких он выходит с тем же звуком. Янош опустил обмякшее тело на землю, и я увидел, как сверкнуло лезвие, когда он вытащил из тела кинжал.

Мы приблизились к лагерю и остановились. Скрываясь за кустами, осмотрели лагерь. Он состоял из двух палаток, каждая из которых была рассчитана человек на десять. Кроме того, мужчины и женщины спали, раскинувшись на земле между палатками и догорающими кострами. Некоторые были скованы цепями. Очевидно, работорговцы уже собрали часть «отары». Один полудремлющий часовой охранял рабов, а другой стоял на страже у небольшой конической палатки. Я решил, что там расположился вождь кочевников.

Тут я содрогнулся, словно душу мою обдул холодный ветер. Я ощутил себя одиноким, бредущим в мрачной пустыне, населенной жуткими чудовищами… Это действовало заклинание Кассини.

Мэйн и Янош натянули лук с боевыми стрелами, пока Лион и я, открыв трутницы, не подсыпали искр в угли крайнего костра и не сунули смоляные стрелы в огонь. Полыхнуло пламя… Запела тетива… и тут же с глухим ударом вонзились в цель стрелы. Часовые упали без крика. Лион и я выпустили свои стрелы с огнем по палаткам, а Мэйн и Янош добавили туда же своих. Мы встали и перезарядили луки.

По скверному изложению событий на этих белых листах меня можно посчитать не то самоубийцей, не то лжецом. Но здесь одна только правда. Представьте себе уверенного в себе разбойника-кочевника, мирно спящего и, возможно, видящего сны о том, как вскоре ему достанутся сокровища какого-то богатого дурачка, забредшего в пустыню. И вдруг вопли, пламя, ужас… ты хватаешь саблю, кое-как выбираешься из палатки и натыкаешься на четырех вопящих демонов. Из тьмы вылетает дротик, взлетает окровавленное лезвие сабли, подобно смерчу, с ревом горят палатки, подожженные пламенем разведенного тобою же костра. И вот когда перед тобой такая картина, что бы ты сделал на месте этих работорговцев? Вынес бы все эти вопли, к которым примешиваются твои же крики ужаса, и не удрал бы в ночь куда глаза глядят? И разве ужасное зрелище шестерых твоих товарищей со вспоротыми животами, падающих тебе под ноги, не добавило бы тебе скорости?

Я находился рядом с конической палаткой, приготовив саблю в смертельном замахе, когда откинулся полог. Я полагал, что именно мне доведется убить их вожака, но, когда я уже изготовился к удару, на свет, спотыкаясь, выскочила какая-то женщина. Я благодарю теперь богов, что на моем месте не оказался воин с реакцией более быстрой, чем у меня, скажем, Янош или Мэйн. Я успел удержать свой атакующий выпад. Это была красивая наложница вожака, рабыня — в свете пламени сверкнули кандалы на ее руках и ногах. Несчастная жертва разбойников.

Женщина была молода, на ней была надета мужская свободная рубашка и потрепанные шаровары. По плечам черными волнами спадали волосы. Словно мы стояли среди света дня, словно счет времени битвы не шел на секунды я успел разглядеть у нее на шее сверкающий золотой обруч с драгоценными каменьями и то, что эта женщина — настоящая красавица.

— Кто вы? — спросили мы с ней одновременно, или по крайней мере, мне так показалось, поскольку говорила она на незнакомом мне языке. Я что-то пробормотал насчет спасителей, и, казалось, она поняла.

Она посмотрела через мое плечо — в свет костров врывались остальные, наши солдаты. Среди них был и Кассини. Рабы уже все вскочили на ноги. Мэйн отыскал ключ и теперь открывал замки кандалов. Янош в горячке просто разрубал цепи ударом сабли.

Женщина вдруг заметила что-то и вздрогнула. Она подошла к телу одного из кочевников, лежащего лицом кверху, и склонилась над ним. Я узнал его — это был главарь банды. Женщина плюнула в его лицо, хрипло рассмеялась и что-то сказала на своем языке.

Янош освободил последнего из пленных и подошел ко мне. Подняв охапку сучьев из заготовленной кучи, он бросил их в огонь, пламя ярко разгорелось.

Янош попробовал обратиться к освобожденным нами рабам на языке торговцев. Казалось, его понял только один человек, да и то с большим трудом, так что Яношу пришлось дополнять каждое слово обильной жестикуляцией.

— Вы свободны, — сказал он, отбрасывая ногой в сторону цепь. — А нам надо двигаться дальше… на восток, — он ткнул себя пальцем в грудь и показал направление, — можете идти с нами, потому что разбойники могут вернуться завтра, — он взял в руку обрывок цепи и указал на запад, куда удалось убежать немногим кочевникам, — с подкреплением и оружием. Идите с нами. Вы свободны, — Янош сделал приглашающий жест.

Мужчины и женщины в нерешительности стали переглядываться. Никто не двигался. Наконец вперед вышла эта самая красавица; она подошла ко мне и сказала одно слово, которое я не понял. Она повторила его на другом языке, и я догадался, что это слово означало «свобода». Женщина искренне и широко улыбалась. Затем она повернулась к остальным и произнесла небольшую речь. Только тут бывшие рабы обрели дар речи и принялись что-то шумно обсуждать. И вот сначала один, потом двое и еще пятеро подошли к Яношу. Остальные внезапно замолчали. Опустив глаза, они сели на землю, выражая покорность рабской судьбе. Янош еще раз к ним обратился, но больше никто не встал. Он даже попытался поднять одного мужчину за руку. Но тот вырвал руку, явно не собираясь подниматься. Янош рассердился, начал выходить из себя, готовый даже убить кого-нибудь из не желавших принимать свободу.

Видя растущий гнев Яноша, вмешался Мэйн:

— Капитан Серый Плащ. Рассвет близится. Нам пора в путь.

Янош заставил себя успокоиться.

— Я совсем забыл, — печально сказал он, — совсем забыл, что, когда попал в такое же положение… я встречал людей, которые предпочитали жить в плену, чем умереть свободными.

И тут же они перестали для него существовать. Он крикнул, чтобы мы собирались. Надо было быстро вернуться в лагерь, погрузиться и скорее отправляться. Кочевники должны вернуться с подкреплением. И к этому времени мы должны уйти подальше в глубь пустыни. Мы забрали из их лагеря все ценное, оставив только запас дров для тех, кто решил жить в рабстве. Все остальное сожгли. Мы разогнали их лошадей в разных направлениях, надеясь сбить преследователей со следа. Мы не решились взять их с собой. Нам не хотелось отмечать маршрут нашего побега останками животных.

Мы двинулись дальше. Когда мы вышли из оазиса в первые багряные краски рассвета, меня догнала та красивая женщина, указала пальцем мне в грудь и что-то спросила. Я сразу сообразил, что она хочет узнать.

— Амальрик, — сообщил я.

Тогда она похлопала себя по груди:

— Диосе.

По мере того как мы углублялись в пустыню, дым от костра в оазисе терялся в мареве дрожащего воздуха, быстро нагревшегося солнцем.