"Далекие королевства" - читать интересную книгу автора (Банч Кристофер, Коул Аллан)

Глава четырнадцатая ВТОРАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Не хочу хвастать, но похороны Пафоса Карима Антеро стали одними из самых пышных в истории города. Они вызвали такое внимание, что магистрат приказал устроить погребальный костер в Большом амфитеатре. А затем вся Орисса потянулась длинной процессией вдоль реки к Роще странников, где мы принесли жертву Тедейту, а я развеял прах отца по ветру.

Все, и я в том числе, были удивлены, какой же популярной фигурой оказался мой отец. Спокойный по характеру человек, он избегал всяческих почестей и шумных застолий. Но, как я уже упоминал ранее, он обладал сверхъестественной проницательностью и, если достойный человек попадал в беду, делал все, чтобы облегчить его страдания. Делом своим он занимался так, что если и перехватывал более выгодную сделку, то его конкуренты ни в коем случае не проклинали его. Однако после случая с Халабом эта популярность отца не проявлялась публично. Теперь же, после моего торжества, уже никто не боялся воскресителей и, не стесняясь, выказывал свою любовь к усопшему. Страх же переместился на другую сторону. Последствия похорон эхом отдавались в жизни города еще долго после того, как ветер унес последние крупицы пепла. Могущественные люди начали заключать новые сделки, искать новых союзников; раскол проник и в ряды самих воскресителей.

Похороны моего отца, со всеми оплакиваниями, отчаянным вырыванием волос и пышными речами, явились важным фоном для усиления тех споров, которые охватили Ориссу. В центре этих споров находились вторая экспедиция и Янош Серый Плащ. Никто так до конца и не понимал, как глубоко внедрились в нашу жизнь мысли о Далеких Королевствах. Внезапно весь старый образ жизни оказался под сомнением. Все люди, от самых высокопоставленных до последнего из рабов, считали, что заслуживают лучшего. Они жаждали изменений, и жаждали их немедленно. И для всех, мужчин и женщин, молодых и старых, дураков и прозорливцев, солдат, богачей и рабов, символом этого нового стал Янош.

Серый Плащ купался в лучах внезапно свалившейся славы. Он посещал бесконечные банкеты в его честь, а затем, забирая там богатую выпивку и еду, раздавал ее беднякам на улицах. Он вновь и вновь пересказывал историю наших приключений, не гнушаясь любой аудиторией — от аристократов на богатых виллах до бродяг на пристани. И каждый раз эта история выглядела как рассказанная впервые, и ему не приходилось разыгрывать фальшивые эмоции, когда он доходил до того момента, когда мы увидели черный кулак горного кряжа. На улицах к нему подбегали женщины и просили оказать им честь забеременеть от него; матери называли сыновей его именем; отцы часами простаивали в ожидании, когда он пройдет, чтобы только пожать ему руку. И каждый из них о чем-нибудь его спрашивал, ждал совета по самым разным вопросам. Серый Плащ сделался всеобщим авторитетом.

— Меня уже расспросили обо всем, — как-то в полдень, когда у него выдалась свободная минутка, рассказывал мне Янош. — От величины налогов до цен на вино в тавернах. Рыбак спрашивает, стоит ли забрасывать сеть в безлунную ночь. А какая-то женщина, клянусь Буталой, даже спросила, верю ли я, что ее дочь честная девушка, и если да, то почему бы мне не убедиться, что из нее выйдет отличная любовница. — Борода раздвинулась в ухмылке, и он пригладил усы. — Как ты понимаешь, я не мог не ответить «да» на оба вопроса.

Несмотря на это идолопоклонство, Янош не позволял себе измениться. Во все это безумие он окунулся только с одной целью — чтобы вынырнуть обратно с готовностью возглавить очередную и, как он клялся, решающую экспедицию к Далеким Королевствам.

— Я не политик, — говорил он. — И у меня нет желания войти в магистрат или стать королем, если бы в этом городе вдруг была учреждена монархия. Пусть богатство достается богатым — оставим им эту слабость. На самом же деле в этой жизни ценна лишь идея, да и в следующей, как я подозреваю.

Могло показаться очевидным, что Янош просто создан для того, чтобы возглавлять вторую экспедицию. И действительно, так считалось какое-то время, но тут, к нашему наивному удивлению, активно зазвучал голос Кассини.

Героизм или просто любой выдающийся поступок по-разному воспринимается людьми. Вовсе не обязательно человек выходит из великих испытаний с клеймом героя на лбу. Героем ведь можно и провозгласить. А если провозгласили, то избавиться от такого звания не так просто, как скинуть мантию. Поклонники Кассини, а их было немало, считали, что он пал жертвой несправедливости. В последовавшей суматохе городской жизни рассказанная им ложь была здорово искажена. Некоторые сознательно забыли о лжи; некоторые утверждали, что его просто неправильно поняли; кое-кто поговаривал, что мы с Яношем специально подстроили сцену нашей гибели, с какими-то своими темными намерениями. Среди поклонников Кассини было много просто честных дураков: ведь если ты уже пожал руку герою и провозгласил в таверне тост в его честь, трудно начать думать о нем плохо, поскольку его слава уже отразилась на тебе. У более могущественных сторонников Кассини, однако, существовали и более серьезные причины. На Кассини ставили, от удачи его карты зависели влияние и власть воскресителей. Признать его подлость — значит испытать и собственное унижение; а в коридорах власти, где победа или поражение порой зависели от одного неудачно выбранного слова, унижение никак не поощрялось.

На пути Яноша стояла и еще одна преграда: в Ориссе существовало незаметное, но могучее меньшинство, которое совершенно не приветствовало продолжение исследований в направлении Далеких Королевств. Их устраивало существующее положение вещей. Подвалы их были полны добра, рабы покорны, а во всех возможных изменениях они видели лишь угрозу собственному благополучию.

Однажды все вышесказанное точно суммировал мой приятель Маларэн. Этот веселый торговец, мой ровесник, хоть немного и пижон, скрывал за маской легкомысленного болтуна недюжинный ум.

— Ты только меня не убеждай, дорогой Амальрик, — сказал он. — Лично я считаю все это твое открытие чрезвычайно важным. Но Орисса уже давно превратилась в унылое застойное болото. А ты собираешься раскачать то, в чем сидит мой отец и ему подобные. Он, например, считает, что Орисса и так прекрасна. И его можно понять. Он ведь и пальцем не шевелит, а его корабли наполняют и наполняют его казну золотом. Его ничего не волнует. Я сказал ему, что его сыновьям и дочерям уже не будет так легко житься, не говоря уж о внуках, но ему наплевать.

— Но ведь должен же он понимать, что мы одной экспедицией можем в громадной степени увеличить влияние нашего города, — заспорил я. — Да и не только прибыль и положение поставлены на карту. А почему бы не подумать и о тех знаниях, которые мы получим, а? Да сверх того, представь, что могут предложить нам люди Далеких Королевств? Их существование и деятельность, в чем мы убедились, ясно доказывают, что во многих вещах они нас сильно превосходят.

— Вот это-то больше всего и пугает, — ответил Маларэн. — В настоящее время мой папаша чувствует себя как громадный змей в мелкой воде. Ему ни в чем не надо напрягаться. А каково ему придется, когда он столкнется с конкурентом из Далеких Королевств? А вдруг тот змей крупнее раза в два, а то и больше?

— Да ведь дело не только в нас, — сказал я. — От того, что мы откажемся от Далеких Королевств, они не перестанут существовать и превратятся снова в легенду. Ликантия, уверяю тебя, мгновенно влезет в это пространство, не заполненное нами. И уж тогда, ручаюсь с гарантией, их захудалое государство расцветет. Сейчас же их доходы мизерны, да и само существование под угрозой. Так, думаешь, они будут терпеливо вымирать, покорные своей судьбе? Нет уж, своих-то детей они направят куда надо.

Маларэн немного поразмыслил, затем кивнул головой.

— Твой последний аргумент, — сказал он, — похоже, еще нигде толком не звучал. Дай-ка я доведу его до сведения отца. А там посмотрим.

Вскоре после этого друзья Кассини устроили в его честь тщательно продуманный банкет в интимной обстановке. Никто толком не знал, что там происходило, все было под покровом тайны, однако в течение последующей недели на Яноша обрушились слухи. Так, его обвиняли в том, что он шпион Ликантии. А уж если верить слухам до конца, то он вообще был сыном одного из архонтов, к тому же занимался черной магией, чтобы смущать добрых людей Ориссы.

Яноша, казалось, эти сплетни не беспокоили. Когда я стал уговаривать его выступить против этой клеветы, он лишь отмахнулся.

— Всем известно, что за этим стоит Кассини, — сказал он. — Все, что я могу сказать, это лишь повторить наши прежние обвинения: он трусливый, спасающий собственную шкуру лжец. К сожалению, я полагаю, чем чаще мы это будем повторять, тем больше шансов, что эти же обвинения привяжутся и ко мне.

— Что же ты намерен делать?

— То же, что и делал, — ответил Янош. — Ведь с каждым днем у нас все больше сторонников. Более того, меня просто завалили просьбами добровольцы, желающие отправиться в экспедицию. Я даже хочу просить тебя нанять мне секретарей, чтобы с ними разбирались. Я ведь солдат, а не чиновник. Хотя клянусь вялым богом, покровительствующим чиновникам, что больше не буду проклинать их породу. Моя казарма забита всевозможными прошениями со всякими там «несмотря на» и «исходя из».

— Посмотрим, что можно сделать, — сказал я. — Я выделю тебе кого-нибудь плюс помещение в какой-нибудь из наших контор. Однако не опережаешь ли ты немного события? Вторая экспедиция еще официально не одобрена, не выбран и человек, который ее возглавит.

— Это я знаю, — сказал Янош. — Но я продолжаю заниматься делом так, словно таких вопросов и не существует. Слишком многие верят, что все и так ясно. Я не могу бросить это дело. Иначе — это шанс для наших противников.

— Все это прекрасно, — сказал я. — Однако, когда ты говоришь о людях, противящихся твоему намерению, не забывай о самых главных недругах. О воскресителях. Ясно, что они поддерживают Кассини. Я подозреваю, что у них вообще нет другого выбора. Ведь судить его — это все равно что осудить самих себя. И не важно, как много людей в Ориссе поддерживают нас. В решительный момент нас могут полностью заблокировать воскресители.

— Ты в самом деле так думаешь? — спросил Янош, и я понял, что он немного засомневался. — Лично мне кажется, что если бы на пути наших простых ориссиан к Далеким Королевствам встал бы сам великий Тедейт, то, боюсь, они бы и его разорвали.

— Возможно, ты и прав, — сказал я. — Хотя, думаю, ты смотришь на происходящее через розовые очки. Тем не менее воскресители остаются грозной и могущественной силой. И игнорировать их никак нельзя, иначе мы рискуем потерять нечто большее, чем просто вторую экспедицию.

А убедила меня в том, что мои страхи хоть и имеют под собой основания, но все же преувеличены, моя сестра Рали. И эти новости я получил, расслабляясь в общественных банях. Это был один из тех редких дней, когда мне удавалось вырваться из-под пресса дел и политики, хорошенько размяться в гимнастическом зале, а потом распарить мышцы в бане.

— Я все утро искала тебя, Амальрик, — сказала Рали. Она оглядела зал; мужчины быстро отводили взгляды. Никто не знал, что делать. То ли остаться, то ли исчезнуть побыстрей.

— В общем, я здорово намучилась с этими поисками, — наконец сказала она. — Пожалуй, присоединюсь-ка я к тебе.

С этими словами она скинула обувь, тунику и, оставшись обнаженной, подмигнула мне и опустила свои изящные ягодицы на скамейку.

— Поддай-ка пару, — прикрикнула она на раба. Тот быстро выполнил приказ. С той же быстротой двое или трое мужчин ретировались из зала.

Рали разлеглась, широко раскинув ноги. Один из оставшихся мужчин рискнул окинуть ее жадным взглядом. Но вместо того, чтобы сдвинуть ноги и прикрыть грудь, Рали строго посмотрела на него и сказала:

— Крошка, эта штука, на которую ты так смотришь, может слопать тебя живьем.

Тот сбежал. И еще до того, как с моего лба упала следующая капля пота, в зале не осталось никого. Я хохотал до колик в боку.

— Вот и хорошо, — фыркнула Рали. — Для моего рассказа мне как раз и нужна интимная обстановка. Но для начала… немного вина, дорогой братец, смочить горло.

Я налил ей, и она залпом осушила бокал. Затем подняла большой кувшин с холодной водой и облила себя. Вода пролилась на пол, попадая в яму с раскаленными камнями, отчего туман стал еще гуще.

— Ну и что же это за новости такие, из-за которых тебе доставляет удовольствие запугивать бедных мужчин таким вот своим видом?

— А, ерунда, Амальрик. Им хоть будет о чем поговорить. Я просто подсыпала перцу в их унылую жизнь. Их женам повезет. Если я чуть-чуть взбодрила этих мужиков, то они сейчас помчатся домой, чтобы убедиться, что они действительно еще мужчины.

— Ну, полно дурачиться, — сказал я. — Если не возражаешь, то перейдем к новостям. Итак, новости.

Я вновь наполнил ее бокал. И без дальнейшего понукания она приступила к изложению.

— В моем отряде есть одна девушка, — сказала она. — Ее мать уже не первый год моет полы у воскресителей. Она так давно драит их залы, что они уже перестали замечать ее. Поскольку у этой женщины хватило ума заметить, что ее дочь дружит с нашей компанией, то услышанным там она делится не с соседками, просиживающими задницы возле дома, а со мной.

Я сел прямо — вот так удача. Гвардия маранонок поклялась быть нейтральной по отношению к любым внутригородским событиям, следовательно, им требовались свои «уши», чтобы быть в курсе происходящего.

— Рассказывай, рассказывай, о мудрая и прекрасная сестра, — сказал я.

Рали рассмеялась и по-дружески крепко хлопнула меня по руке.

— Так вот, вчера днем Совет воскресителей собрался на заседание. Присутствовал и Кассини, и его наставник Джениндер. Наша поломойка отыскала неподалеку великолепное грязное пятно и принялась за работу. Она сказала, что, судя по голосам — очень сердитым, — получился грандиозный спор. А в центре этого спора были Далекие Королевства.

— Итак, дело идет к развязке, — сказал я мрачно. — Они сконцентрировали свои силы против нас.

— А вот и не угадал, — последовал удивительный ответ. — В это трудно поверить, но воскресители разделились, как и остальные жители Ориссы. На публике они сообща поддерживают Кассини. Но только потому, что он один из них и они как бы обязаны поддерживать его. Сами же воскресители разделились на несколько враждебных лагерей. Одно время верх держала группировка, по-настоящему поддерживающая Кассини. А из этого заседания, как сказала поломойка, стало ясно, что их хватка ослабла. Потому что защитником идеи экспедиции и Яноша, как ее руководителя, стал сам Гэмелен.

Я чуть не свалился на пол.

— Но… он же старейший среди них. И наверняка самый ярый защитник интересов воскресителей.

— И я так думала, — сказала Рали. — Однако, судя по его словам, все обстоит несколько иначе. Да и не такой уж он старец. Во всяком случае, он произнес страстную речь, из которой следует, что Орисса находится под угрозой загнивания, поскольку у нее нет серьезных врагов ни внутри, ни снаружи. И что вторая экспедиция должна быть отправлена по возможности скорее и возглавить ее должен Янош, потому что необходим успех.

— А как же Кассини? — изумленно спросил я.

— Гэмелен его просто растоптал, заявив открыто, что тот не только унизил воскресителей, но и подорвал в людях доверие к ним.

Я не мог удержаться от смеха:

— Доверие? Скорее уж страх, чем доверие.

— Ну… в общем, да. В общем, Гэмелен за нас. Вот уж не думала, что доживу до того дня, когда какой-нибудь воскреситель поддержит Антеро.

— Я тоже, — сказал я. — И чем же закончились дебаты?

— Разумеется, поражением Гэмелена. Кассини по-прежнему их человек. Однако, как утверждает наша трудолюбивая шпионка, эта победа была одержана со столь незначительным перевесом, что одна чаша весов может перевесить другую в мгновение ока. И потому, мне кажется, все, что от нас требуется, — чуть-чуть подтолкнуть эти весы.

Трудно было спорить с ее доводами. Только как это сделать? Я задумался.

— И вот еще что, — сказала сестра. — Похоже, у воскресителей существует некая небольшая группа, которая всем и заправляет. Наша шпионка говорит, что во время совещания из подвала слышались какие-то таинственные передвижения. Чувствовалось творение заклинаний, а звуков и запахов было слишком много даже для берлоги колдунов. Эта группа весьма секретная; большинство Совета воскресителей, похоже, не знает, чем она занимается.

— А что думает наша подружка-поломойка?

Рали пожала плечами:

— Она тоже не знает. И даже не догадывается. Она говорит, что если бы она догадалась, то не стоило и делать из этого такую тайну.

Несмотря на тот факт, что дело требовало незамедлительного решения, было ясно, что эта канитель растянется на несколько недель. Янош, получив информацию Рали, продолжал потихоньку обрабатывать своих оппонентов.

У меня же, помимо всего прочего, на руках было дело и семья. Вскоре после нашего возвращения в Ориссу появилась одна идея. Она проклюнулась еще после смерти моего верного слуги Инза. Поначалу она показалась мне глупой, но впоследствии, видя, как люди на улицах реагируют на Далекие Королевства, рассматривая их с точки зрения увеличения благосостояния Ориссы, я всерьез задумался над этой идеей. И для начала я переговорил с Диосе.

— Мы не так давно живем вместе, любовь моя, — начал я. — Но за это время я нашел в тебе не только любящую жену и надежного товарища, но и мудрейшего из окружающих меня советников.

— Спасибо за такие слова, муж мой, — ответила она. — Но ты мог бы приступить к делу и без вступления. Ведь в тот день, когда ты перестанешь со мной советоваться, я просто сяду на корабль до Салси, где на женщину предварительно не выливают бальзам, чтобы спросить ее мнение.

Я покраснел, а Диосе рассмеялась и обняла меня:

— Ну не бойся, любимый мой Амальрик. Ведь если бы ты мог обращаться с женой так, как делают это ориссианские мужчины со своими женами, я бы почувствовала это в самом начале. И не стала бы спать с тобой в первом попавшемся месте.

Она откинулась на подушки, устраиваясь поудобнее, и погладила себя по еще больше округлившемуся животу. Акушерка сказала, что нам не долго осталось ждать встречи с нашей дочерью Эмили.

— Слушай внимательно, малышка, — сказала Диосе, обращаясь к животу. — Твой папка собирается говорить.

Я улыбнулся и сказал:

— Мне кажется, я нашел причину всей этой сумятицы, происходящей в Ориссе. И это же — причина того, что Далекие Королевства так завладели всеми умами. Да и ты сама не раз упоминала об этом как о существующей болезни.

— Ты имеешь в виду общественное положение, а вернее, отсутствие такового у женщин? — спросила она.

— И это тоже. Женщины в этом смысле показательный фактор. В Ориссе каждый пребывает в той роли, которая досталась ему при рождении. Женщина, конечно, может несколько улучшить свое положение. И это все неизменно для всех классов населения Ориссы. За редким исключением, кораблестроитель остается кораблестроителем, конюх — конюхом; раб так и будет трудиться бесплатно, И так далее. Халаб столкнулся с непреодолимым барьером, когда попытался стать воскресителем.

— Да, в этом городе мечтателю трудновато, — согласилась Диосе.

— Ты угодила в самую точку, — сказал я. — Мечты в Ориссе не запрещены, но определенно не поощряются. Ох, как же мы любим дурачить сами себя! Нас забавляют дерзкие разговоры о том, что из простого мужика может получиться хороший господин. Но дайте этим самым мужикам такую возможность, и они ею не воспользуются.

— А тебе-то что до этого? — спросила она.

— Я хотел бы обратиться к низшим из низших, — сказал я. — Я бы освободил рабов. Убрал бы этот барьер и открыл дорогу течению. И тогда оно снесло бы все плотины, и каждый класс получил бы доступ к счастью, и тогда… Кто знает. Может быть, однажды и раб стал бы господином.

Диосе подбодрила меня сияющей улыбкой, отчего я испытал неведомое доселе наслаждение проповедника. Она сказала:

— Говоря от имени ориссианской женщины, которая не многим отличается от раба, хотя сама я в этом доме кто угодно, только не раб, я от души согласна. И наш отважный друг Янош — пример того, что может достичь бывший раб.

— И для начала я бы хотел начать с собственного примера, — сказал я. — Нам придется сохранять полное хладнокровие, потому что, боюсь, если мы громко объявим об освобождении своих рабов, поднявшийся шум подвергнет риску весь наш план.

— Разумно, — сказала она. — Если об этом сначала узнают немногие и новость будет передаваться слухами, становясь все громче, эффект будет гораздо значительнее.

— Загвоздка только в моих братьях, — сказал я. — Чтобы от нашей затеи был толк, надо, чтобы все Антеро освободили всех своих рабов. Так что предстоит серьезная семейная схватка.

— Хорошо. Это подразгонит им кровь. Твои братья нуждаются во встряске. Слишком долго они жили за спиной отца, а теперь живут за твоей.

Мои братья без энтузиазма приняли такую идею. Семейство Антеро владело примерно ста пятьюдесятью рабами высокой квалификации, стоящими немалые деньги. Среди них были искусные корабелы и агрономы, образованные клерки и управляющие. Отпуская их, мы расставались примерно с одной пятой нашего семейного состояния. Главные возражения последовали от самого старшего брата, Порсемуса. Он был в два раза старше меня и больше всех был похож на отца внешне, но отнюдь не характером.

— Твой план безумен, — сказал он. — Ты нас по миру пустишь. Кто займет места рабов? Ведь тогда придется платить людям жалованье, приятель! Мы просто не можем допустить этого.

Я сказал:

— Сейчас мы обсуждаем не вопрос денег. Если мы делаем правильное дело, то не надо задумываться над затратами. Однако, если вы настаиваете…

Я взял из стопки книг перед собой один гроссбух.

— Давайте посмотрим на это дело с цифрами в руках, и вы убедитесь, что дешевле предоставить человеку работу за вознаграждение, чем поработить его. Свободный человек сам оплачивает свое содержание. Работает он усерднее, поскольку не теряет надежды улучшить свое положение, в то время как рабу нет смысла стараться — он так и останется рабом, чего же зря надрываться? — Я открыл книгу и постучал по колонкам цифр. — Смотри, Порсемус, Вот уже пятнадцать лет, как урожайность в твоих парниках остается на одном уровне. Только однажды цифры показали увеличение. — Он, нахмурясь, посмотрел на цифры. — И случилось это в тот год, когда эпидемия уменьшила численность твоих рабов, — продолжал я. — И нам пришлось на их место нанять свободных мужчин и женщин. И урожай увеличился, так ведь? А просто было меньше потерь, потому что, работая за деньги, те трудились усерднее и быстрее.

Братья удивленно начали переговариваться. И только Порсемус продолжал упрямиться, как всякий недалекий человек.

— Нельзя судить только по одному году, — сказал он.

— А я и не сужу. — Я подтолкнул к нему всю кипу книг, чтобы он занялся их изучением, если пожелает. — Я обнаружил и множество других примеров. Из года в год можно увидеть, что наши доходы увеличивались именно тогда, когда мы нанимали людей за деньги, а не заставляли трудиться рабов. А чтобы быть совершенно честным, я не рассматриваю здесь наши торговые перевозки на судах, хотя именно в этом пункте и находятся наши главные доходы. Как вам известно, в этой торговле мы редко пользуемся услугами рабов… Именно по причинам, которые я вам только что изложил. Потому что даже самый бестолковый купец понимает, что главный движущий мотив торговли — прибыль.

— А я продолжаю утверждать, что в тебя бес вселился, — сказал Порсемус. — Сам посуди, если каждый освободит рабов, то число граждан увеличится вдвое. И так уже большинство из них грубияны и бездельники. А тут к ним добавятся еще тридцать тысяч. Да у нас воцарится анархия. И тут уж конец Ориссе. — Он сердито оттолкнул книги обратно ко мне. — Разве не достаточно уже пострадала наша семья? Во-первых — Халаб, а теперь вот ты что затеял…

Я ожидал подобного нападения и потому готовился воспринять его спокойно и расчетливо. Стоило ли удивляться, что братья ревниво отнесутся к решению передать бразды правления семейством в руки такого, по их мнению, молокососа, каким являлся я. Но вот ссылка на Халаба застала меня врасплох, и потому я повел себя как дурак, вскочив из-за стола и опрокинув стул.

— Если бы ты не был одной со мной крови, — сказал я, — я бы убил тебя на месте.

Порсемус побелел как привидение. Остальные братья стали успокаивать меня. Но успокоили меня не их слова, а вид испуганного лица Порсемуса. Я оказался страшен во гневе, играя мускулами, которые здорово окрепли во время путешествия. Вот же судьба, подумал я в отчаянии. Но тут злость моя улетучилась. Ну и хорошо, подумал я. Ну ладно, висят они камнем на моей шее, ну и что? Они и на отце так же висели, и он доверил отвечать за них мне.

Я вздохнул, поднял стул и сел на свое место.

— Братья, простите меня за эту выходку, — сказал я. — Ну а теперь я хотел бы, чтобы вы все-таки приняли мой план. А чтобы облегчить вашу жизнь, я готов возместить стоимость ваших рабов из моего собственного кармана. Это вас удовлетворит?

Раздался шум одобрения. Порсемус вдруг стал удивительно дружелюбным, обнял меня и даже попросил прощения. И они ушли.

Вот так я, Амальрик Эмили Антеро, стал первым в Ориссе освободителем рабов. Гордиться пока было нечем, поскольку я воспользовался алчностью братьев, но все же дело было сделано. Итак, решение было принято, теперь оставалось ждать реакции. Первая оказалась неожиданной. Она исходила от Тегри.

— Что вы наделали? — бушевал он.

Вот я и дождался — рабы не смели разговаривать так с их господами. Но ведь он уже не был рабом. Правда, привыкнуть к такой ситуации было очень непросто, особенно общаясь с такой неприятной мне личностью, как Тегри, которого я и оставил-то лишь в память об отце.

— Успокойся, Тегри, — сказал я. — Объясни мне, в чем я не прав, и я постараюсь исправить ошибку.

— Вы… вы… освободили меня!

Видимо, я был похож на рыбу, выброшенную на берег, когда разинул рот.

— Что же в этом плохого? — выдохнул я. — Я освободил всех рабов.

Глаза Тегри излучали ненависть.

— Я всю жизнь потратил на то, чтобы занять нынешнее положение, — проскрежетал он. — А вы украли мое достижение.

— Как же я мог это сделать? У тебя осталась та же самая работа, да еще и жалованье за нее. Ты по-прежнему занимаешься теми же самыми делами.

— Да… да… плевать мне на это жалованье! Я раньше за день наворовывал столько, сколько вы мне сейчас платите за восемь дней. Но у меня была власть над остальными слугами. А теперь у меня нет настоящей власти. Вы глупец, коли их освободили. Когда я приказал им работать, они расхохотались мне в лицо. Тогда я схватил кнут, чтобы навести порядок, так один ублюдок имел наглость просто вырвать его из моих рук. А потом он… он просто ушел. И я уже никак не мог заставить его вернуться, ведь он уже не должен был подчиняться.

— Ты просто еще не привык к тому, что можно и в более спокойной манере управлять, — ответил я. — А если тебе не хватает жалованья, что ж, я увеличу его. Правда, не в восемь раз, это уж чересчур. Но я удвою жалованье, и будем считать, что прошлое быльем поросло…

— Не надо ничего! — закричал Тегри. — Если я свободен, то хочу сказать, что не собираюсь работать на такого человека, как вы. Я предупреждал вашего отца. Но он не прислушался. Что ж… Господин Антеро, я оставляю мою должность. Я покину вас через час, и вы еще пожалеете, что так оскорбили меня.

Он повернулся и вышел.

Хоть мы публично и не объявляли об этом событии, слухи разнеслись достаточно быстро. Много и горячо заговорили о «сумасшедшем Антеро», освободившем своих рабов. Но вскоре кое-кто стал одобрять меня, особенно молодые купцы и ремесленники, которых убедили доводы о прибыльности свободного труда. Некоторые из них тоже освободили своих рабов, и постепенно забота о прибыли возобладала над доводами морали и косными традициями.

— Повсюду говорят о том, что уж если такие варвары, как ликантиане, позволяют рабам выкупаться на свободу, — со смехом сообщал мне Янош, — то уж Орисса в состоянии поступать еще лучше.

— Лишь бы это не помешало нашему делу, — сказал я.

— Наоборот, дела пошли еще лучше, — сказал Янош. — Ведь среди тех, кто поддерживал меня, как раз большинство и составляют те люди, кто охотно освобождает рабов. Так что у нас по-прежнему полное единодушие.

Но не все и не везде проходило гладко. Тут и там ссоры по поводу освобождения перерастали в потасовки. Многие господа вынуждены были спасаться бегством от бывших рабов, пристававших к ним на улицах с бранью.

И вот в Большом амфитеатре созвали общественный митинг. Было объявлено, что вторая экспедиция к Далеким Королевствам одобрена и осталось только публично обсудить, кто возглавит ее. И вновь всплыло имя Кассини. Мы с Яношем поехали на митинг. Он оделся как воин, по-прежнему предпочитая простые легкие доспехи и обычную саблю на боку. Но когда он сел на коня, то даже в этом наряде, с отливающей блеском черной бородой и белозубой улыбкой, напоминал короля. При подъезде к амфитеатру мы попали в группу рассерженных молодых людей, среди которых был и Маларэн. Увидев нас, они радостно завопили.

— Спасибо за приветствие, — сказал Янош. — Но что происходит?

— Я расскажу, — взволнованно заговорил Маларэн. — Они планируют тайком протащить своего руководителя экспедиции.

— Кто это они? — вмешался я, потому что глаза Яноша стали наливаться кровью.

Рослый мужчина с крепкими мозолистыми руками ответил:

— Да эти бездельники из магистрата, вот кто! — Я разглядел клеймо у него на руке — это был недавний раб. — Да и воскресители туда же.

— Ну, не все из них, — сказал Маларэн. — Но там достаточно стариков и трусов, чтобы вручить бразды правления экспедицией Кассини.

Я посмотрел на Яноша. Глаза у того застыли, и он рукой нащупывал рукоять сабли, готовясь с ходу атаковать амфитеатр. Кто-то заорал:

— Мы с тобой, Серый Плащ!

Кто-то подхватил:

— Мы не позволим обмануть тебя!

Раздались другие крики, и я увидел, что тут многие за нас. Среди них были и господа вроде Маларэна, и простые люди, кузнецы и моряки, и что приятно — бывшие рабы. Я почувствовал, что запахло большой дракой.

Внезапно Янош успокоился. Он поднял руку, и наступила тишина.

— Не надо уподобляться толпе безумцев, — сказал он. — Если вы со мной, то давайте успокоимся. Я хочу, чтобы вы прошли туда и сели одной группой, и я надеюсь, что буду говорить от вашего имени как от своего.

Возбуждение снизилось — умение Яноша командовать дало свои результаты. Мы приготовились пройти внутрь. Кто-то потянул меня за одежду. Я оглянулся и увидел юную служанку из нашего дома. Глаза ее были широко раскрыты и испуганны.

— Что такое? — спросил я, спешившись.

— Госпожа Антеро, — заплакала она. — Пойдемте быстрей. Она рожает.

Эти слова прошибли меня насквозь. Меня разрывало между происходящим здесь и страхом за Диосе. Янош подъехал ко мне.

— Поезжай, — сказал он, узнав, в чем дело.

— Но… митинг…

Он бесцеремонно подтолкнул меня:

— Я справлюсь. Ты мне понадобишься позже. А теперь поезжай!

Я махнул ему на прощанье, подхватил девчонку в седло и помчался к вилле. Позади, из амфитеатра, доносился громкий рев голосов.

Кровать представляла из себя ужасную картину крови и боли. Две акушерки хлопотали вокруг бедняжки Диосе, но ни их искусство, ни заклинания не могли облегчить ее страданий. Ребенок выходил, но выходил с большим трудом. Диосе так вцепилась в мою руку, что чуть не сломала мне пальцы.

— Я знала, что ты придешь, — всхлипнула она. — Говорят, там… митинг… экспедиция… Но… я все равно знала, что ты придешь.

Я пытался найти для нее какие-то слова, но по сравнению с ее болью и верой в меня все было таким пустым Все, что я мог сказать, что люблю ее и буду любить до тех пор, пока весь песок не смоется морями. Она издала ужасный вопль, и я подумал, что навсегда теряю мою Диосе. Она затихла… А затем послышался такой протяжный и надрывный крик, что даже сейчас, когда я пишу эти строки, я чувствую, как мне не хватает воздуха. И тут я увидел, как между окровавленными бедрами Диосе показалась головка нашей дочери. Жена захлебнулась еще одним криком, но уже все тельце оказалось на руках акушерок. Мгновение спустя закричала уже Эмили. Так родилась моя дочь.

— Она красивая? — слабо спросила Диосе.

Я посмотрел на крохотное окровавленное существо с крепко закрытыми глазками. Ребенок вопил, сердясь, что его извлекли из теплого и безопасного убежища.

— Да, любовь моя, — ответил я. — Она просто красавица.

И глядя, как акушерки обмывают дитя и заворачивают в мягкую ткань, чтобы впервые поднести к матери, я в самом деле поверил, что так оно и есть, она красавица.

Вторая экспедиция к Далеким Королевствам собрала самые крупные воинские силы в мирное время в истории Ориссы. Ведь готовились не к какому-то там открытию, которое совершал какой-нибудь молодой человек с компанией собутыльников, которых мог выдержать кошелек его отца. На карту была поставлена судьба города, и каждый горожанин стремился занять свое местечко за общим столом. В поход собирались две тысячи человек: воины, конюхи, офицеры и их денщики, купцы с помощниками, маркитантки с их товарами для услаждения мужчин, повара, пекари, оружейники, лекари, просто любопытные, имеющие достаточно влияния, чтобы их имена были занесены в списки экспедиции. Возглавлял экспедицию единодушно избранный Янош Серый Плащ.

— Схватка оказалась не такой уж и серьезной, — вечером рассказывал мне Янош. — Кассини даже не показался на сцене, хотя я и видел, как в кулуарах он расхаживает, раздувшийся от собственной важности. Так он и расхаживал взад и вперед, репетируя речь, выражающую его согласие принять место руководителя экспедиции. Если его вида такому туповатому солдафону, как я, еще было недостаточно, то уж тот факт, что на сцене находились только наши враги, ясно показал, что кое-кто подлил свинца в игральные кости, чтобы легче победить в этой партии. — Янош покачал головой, все еще не оправясь от потрясения. — Едва я занял свое место, как толпа начала орать, как и прежде: «Янош, Янош!» Ну и прочую чушь. — Он усмехнулся, и я понял, что сам он не считал это чушью. — Но на этот раз крики были гораздо громче и требовательней, и надо было быть полным идиотом, чтобы не увидеть в глазах толпы желания крови в случае иного решения. Некоторые ребята до того осмелели, что даже выскочили на сцену, но я попросил их не мешать достойным господам произносить свои речи.

Янош залпом осушил стакан вина и принялся хохотать.

— Ох, жаль, дружище, что тебя там не было, — сказал он. — Такого ты еще не видел.

Янош рассказал, что Джениндер и его друзья лихорадочно совещались, стараясь не обращать внимания на буйные выкрики толпы. Как справедливо указывал Янош, такого в Ориссе еще не было, и наши враги пребывали в панике, вздрагивая от воплей, словно не слова летели в них, а камни. Кто-то увидел Кассини, поднялся свист, тот успел сбежать. На сцене приняли решение, но потом у них между собой завязался спор, кто возьмет на себя смелость выйти и сообщить это рассерженным гражданам. Толпа, веселясь над их нерешительностью, еще ближе придвинулась к сцене. И тут магистр решительно указал на Джениндера. Тот, спотыкаясь, вышел вперед, рост его увеличился заклинаниями, и стало видно, как он, стоя рядом с Яношем, просто трепещет.

— Я утихомирил наших друзей и как можно радушнее улыбнулся Джениндеру, — сказал Янош. — Я обнял его рукой за плечи и громко, чтобы все могли слышать, сказал: «Не важно, мой друг, кого вы там выбрали, ведь все знают, что эти достойные господа долго работали над принятием решения». — Янош засмеялся и еще раз смочил горло вином. — И тут бедняга Джениндер заговорил, — продолжал он. — Первые слова он пропищал как мышка, колени его дрожали, словно он стоял на высоком берегу и боялся прыгнуть в воду. И вот этим визгливым голосом он сказал: «Мы заявляем, что вторую экспедицию возглавит… капитан Серый Плащ». Ну а после этого заявления из-за поднявшегося шума ничего больше услыхать было нельзя. Сразу же после того, как добрый воскреситель сыграл свою роль, он и все остальные сбежали со сцены, как кролики при виде рычащего волка.

Я смеялся над его рассказом так, что слезы текли. Затем мы наполнили бокалы и выпили за Тедейта, разрушившего замыслы наших врагов.

Наконец Янош посерьезнел.

— Я хочу, чтобы ты знал, — сказал он, — независимо от того, что нас ждет в этой жизни, мне никогда не расплатиться с тобой за то, что я тебе должен.

Я что-то забормотал невнятное, но сердце мое преисполнилось радостью. Слышно было, как где-то в доме плачет Эмили, как запела ласково нянька, чтобы успокоить ее. И вообще, это был замечательный день.

Янош тоже услыхал этот плач и улыбнулся.

— Я понимаю, что на этот раз ты не можешь отправиться со мной, — сказал он. — Слишком много дел на твоих плечах. Но знай, я буду очень скучать без тебя.

— Рад слышать это, — сказал я. — Но ведь в нашем последнем путешествии я был настолько неопытен, что настоящей помощи от меня не было. А теперь у тебя огромный отряд, в котором много опытных людей, которые всегда смогут дать дельный совет.

Янош резко покачал головой.

— Основная твоя ошибка в том, — сказал Янош, — что ты просто недооцениваешь себя. Со временем из тебя получится отчаянный малый, ведь у тебя талант попадать в переделки. Но самое главное то, что у тебя отважное сердце и разумный взгляд на вещи. Не отрицай, я тебя все-таки знаю хорошо, может быть, в чем-то даже лучше, чем ты сам себя. И потом, Амальрик Антеро, мы ведь здорово похожи. Как двойняшки. Но, слава богам, ты не имеешь моих отрицательных черт.

Он уставился на меня, и по красноте в его глазах я понял, что он пьян.

— Клянусь тебе, Амальрик, — сказал он, — когда я окажусь в Далеких Королевствах, я принесу священную жертву в твою честь. И я расскажу правителям той страны, что привез им привет от моего доброго друга, брата…

Он смолк на полуслове, и я увидел, как поникла его голова. Я забрал у него из руки бокал с вином, пока он не расплескал его, и, тихонько выбираясь из комнаты, услыхал первый усталый и раскатистый храп.

Месяц спустя экспедиция выступила в поход. Каждый судовладелец считал за честь, чтобы его корабль участвовал в этом походе. Провожал их весь город. Я стоял на холме недалеко от берега, и, когда они проходили мимо, я, не стыдясь, сознавал, что сожалею о том, что не иду с ними. Но когда скрылся за горизонтом последний корабль и я, повернувшись, направился домой, то, вспомнив о Диосе и Эмили, вдруг ощутил необычайную легкость.