"О чём грустят кипарисы" - читать интересную книгу автора (Ракипов Шамиль Зиганшинович)

Ночь семьсот седьмая

Более 50 тысяч гитлеровцев, вооружённых до зубов, имеющих в своём распоряжении сотни орудий и миномётов, бронетранспортёры, огромное количество боеприпасов, были оттеснены нашими войсками к мысу Херсонес. В их руках находились бухты, расположенные между этим мысом и Севастополем: Стрелецкая, Омега, Камышёвая, Казачья. Нашим войскам предстояло в кратчайший срок уничтожить эту армию или принудить её к капитуляции.

На разборе полётов Бершанская как бы между прочим сказала:

— Сегодня на рассвете от мыса Херсонес в Румынию отправились два крупных немецких транспорта «Тея» и «Тотила», несколько десантных барж, на борту которых находились тысячи гитлеровцев. Караван обнаружили лётчики Черноморского флота. Вблизи крымского берега штурмовики и бомбардировщики потопили «Тотилу», две баржи. Через два часа настигли «Тею», остальные баржи и тоже потопили.

Меня это сообщение обрадовало, но Валя была недовольна. На пути к самолётам возмущалась:

— Прохлопали. Могли бы и сами потопить. Есть же в дивизии разведотдел, чем они там занимаются? Лопухи.

— Какая разница, кто обнаружил, кто потопил, — попыталась я успокоить её. — Фашисты пошли на дно, чего ещё тебе. Если бы прорвались, другое дело.

— Вот именно, другое дело, — не унималась Валя. — Ордена бы мы получили как ты не понимаешь. Тебе хорошо…

На аэродром пришла Рачкевич, сообщила кое-какие подробности о штурме Севастополя. Над Графской пристанью кто-то из моряков водрузил вместо флага бескозырку. Приморский бульвар был превращён гитлеровцами в концлагерь, точнее, в перевалочный пункт для заключённых. Отсюда их отправляли па Керченский полуостров, в лагерь смерти, увозили за город, расстреливали. На берегу — десятки трупов эсэсовцев с простреленными висками, рядом — пристреленные, видимо, хозяевами, овчарки.

До войны в Севастополе было более 100 тысяч жителей, в день освобождения из руин вышла примерно тысяча человек, в основном женщины, старики.

Пленные румыны клянут Гитлера и Антонеску, возмущаются, что немцы не разрешают им грузиться на… транспортные суда.

«Правильно делают, что не разрешают, — подумала я. — Так им и надо, фашистским прихвостням, быстрее прозреют».

В свете САБа видим на берегу Стрелецкой бухты фантастическую картину: по крутому, почти отвесному склону медленно скатывается гирлянды человеческих фигур. Внизу — большой транспорт и пять десантных барж.

— За что они цепляются? — удивлённо спросила Валя. — За каменную стену?

В этот момент под обрывом взорвались две бомбы, и мы увидели сходни, спущенные к берегу. Наверху — множество автомашин, суета.

Валя все четыре «сотки» всадила в горящий транспорт, на него же со второго захода высыпала термитные бомбы.

С берега и транспортных судов остервенело били «эрликоны» и крупнокалиберные пулемёты, велась беспорядочная стрельба из автоматов.

«Бессмысленность сопротивления очевидна для нас, — думала я. — А для них? Может быть, верят до сих пор, что на море они хозяева, что Черноморского флота не существует? Отойти от берега — и все страхи позади? Почему румыны не поворачивают оружия против немцев? Ждут очереди, надеются, что Гитлер и Антонеску ночи не спят, думают, как бы их выручить?..»

Когда мы вернулись в Стрелецкую бухту с новым запасом бомб, от транспорта остались одни обломки, а баржи исчезли. Осмотрели другие бухты — пусто

— Что будем делать, штурман? — спросила я.

— Ударим по траншеям. Неужели наши потопили все баржи?

— Вряд ли. Бомбили в основном транспорт. Баржи ушли.

— Попробуем догнать? Попытка не пытка. Морские лётчики спят, если упустим, пиши пропало.

«Горючего надолго не хватит, — подумала я. — Баржи могли уйти далеко, обнаружить их очень трудно».

Мои сомнения разрешились неожиданно: далеко в море мы увидели яркие вспышки.

— Давай туда! — крикнула Валя.

— Хлеб отбивать у черноморцев? — рассмеялась я, разворачивая самолёт.

Мы прилетели, как говорится, к шапочному разбору. Пятёрка торпедных катеров уходила на восток, последняя баржа на наших глазах ушла под воду.

— Опоздали! — сокрушённо воскликнула Валя. — Здорово работают моряки, ничего не скажешь… Десять градусов вправо! Подозрительное пятно. Так держи. Не пойму…

Она сбросила САБ и доложила?

— Плот. Снижайся.

На плоту было человек тридцать.

— Будем бомбить? — спросила Валя.

— А зачем мы здесь, штурман? И зачем они?

— Это, наверно, румыны.

— Не румыны, а враги…

Я легла на боевой курс и увидела, что люди на плоту сидят и стоят с поднятыми вверх руками.

— Отставить! — скомандовала я и дала полный газ. — Ну их к чёрту.

— Правильно, Магуба-джан, — одобрительно сказала Валя. — Жалко бомбы на них тратить. Они же подохнут, как мухи.

Валя была права. Но что их заставило пуститься в это безнадёжное путешествие? Я не понимала этого тогда, не понимаю и сейчас.

Бомбы нам пригодились: у побережья мы обнаружили сторожевой катер. Как он ни метался, как ни огрызался «эрликоном» и двумя пулемётами, одна бомба угодила в цель. На катере вспыхнул пожар, он потерял ход. Валя выбросила термички, но, видимо, поторопилась, ни одна не попала в катер. Когда мы вернулись, его на прежнем месте уже не было.

Утром мы узнали, что немцы отвергли предложение нашего командования о капитуляции.

В этот день мне приснилась Лейла — в купальном костюме она бежала по мелководью, я смотрела и ждала, когда она взлетит.