"Откуда ты, Жан?" - читать интересную книгу автора (Ракипов Шамиль Зиганшинович)

«Почему вступаешь в комсомол?»

Говорят, любовь даёт человеку крылья, а мир полон влюблённых… Почему так? — задумывался Ваня. Наверное, потому, что любовь щедра и её волшебные крылья достаются не только гордым соколам, но и воробьям или даже воронью — главным помощникам Азраила, как уверяет Харис. Вороны долго живут, у них такой резкий голос, такие острые когти…

В школе Яшка имел прозвище Соловей. В детстве у него был писклявый голос, и он никогда не сидел на месте, всё порхал. Яшку следовало бы называть не соловьём, а чёрным вороном…

Отец и мать его в прошлом имели небольшой магазинчик, который всегда был полон дорогих товаров. Неизвестно только, где доставали их. Продавали тоже по чёрному ходу. Если передняя дверь открывалась днём, в определённые часы, то задняя распахивалась только тёмными ночами. Родители хотя и наживались, но жили скудно — сами одевались как попало, кормились тоже кое-как. Все товары переводились в деньги. Когда же после революции хрустящие бумажки да серебро потеряли цену, отец запил. Потом, забрав деньги, куда-то исчез и больше не вернулся.

Мать Яшки — высокая, как башня, женщина бережно расходовала оставшееся после мужа имущество. Но если высохнет родник, надолго ли хватит разлитой по вёдрам и плошкам воды? Не имея другой профессии, мать начала продавать в магазинчике пиво, а если выпадет случай, и что-нибудь покрепче.

Яшка рос в унижении: все звали его сыном торговки. Научился у матери хитрить, подхалимничать. Каким был отец — он уже не помнил. Отец копил деньги, собирал богатство, а сын его собирает в своей комнате чучела всяких птиц, которые живут в окрестностях Казани. Сам ловит их, сам потрошит и набивает сухими опилками. Таких птиц у него много и все разные — так и места меньше занимают, и кушать не просят, единственную птицу каждого вида бережёт как зеницу ока, не продаст её и не подарит. Правда, недавно дал Андрейке чучело дятла. Но у Яшки другого выхода просто не было. Тот поставил вопрос ребром: или чучело дятла, или деловой разговор. Отец Андрейки — большой начальник. Он только позвонил куда надо, и Яшку на другой же день взяли помощником диспетчера. Не только дятла, но и любую птицу не жаль бы отдать за такое дело. Андрейка сейчас учится в техникуме. Может, уже выбросил дятла. Зачем ему неживая птица?

Яшка не мог успокоиться, пока не восполнил свою коллекцию. Поехал в Займище, целый день проторчал в лесу и подстрелил из рогатки самого красивого дятла. Хорошо теперь сидеть в комнате, среди всяких птиц. Даже дятел занял своё место. Вот какой Яшка! Захотел — и дело сделано, сиди теперь на сухой ветке…

С птицами он, конечно, хозяин, но вот с людьми… Сколько раз давал понять Светлане, что неравнодушен к ней — назначал в более выгодный маршрут, не оставлял на вторую смену. А когда пригласил в кино — дудки! Теперь же, начав работать с Кабушкиным, стала совсем непонятной. Как ни старался Яшка помешать им сесть в один трамвай — нет, не получилось. Маша Токмакова испортила всё дело. Сумела убедить и завком, и начальника, что на маршрутах нужны комсомольско-молодёжные экипажи. Но посмотрим, что будет после аварии. Сохранят ли на двадцать четвёртом его экипаж? Жаль, члены комиссии не могут прийти к определённому мнению. Главный инженер заболел, поэтому, наверное, и затянулась проверка. Ладно, пусть тянется… Только Токмакова что делает? Вчера вывесила объявление о приёме Кабушкина в комсомол. Вопрос ведь ещё не выяснен, зачем же торопиться? Подождать бы… Собрание состоится в клубе, любой работник трампарка может принять участие и может выступить. Про эту аварию, конечно, разговоров будет много.

Яшка не останется в стороне. Придёт он, обязательно придёт на это собрание, не упустит подвернувшийся случай, задаст Кабушкину пару вопросов.

С таким решением отправился Яшка на работу во вторую смену. День прохладный. По земле мела позёмка. «Трамвайные пути снегом завалит! — подумал он. — Сейчас же надо послать снегоочиститель. Может, назначить Кабушкина? Если получится, то и молодёжный экипаж его распадётся, да и сам обломает себе рога — ведь снегоочиститель еле-еле передвигается…»

Рабочие, заступая на смену, в проходной трамвайного парка опускают у двери в ящик жестяной жетон. Помощник диспетчера не занимается такой мелочью, он всегда проходит в главные ворота. Вот и сегодня прошёл в них мимо Гульсум, очищавшей стрелку. Надо спешить — до собрания, которое будет проводиться между двумя сменами, заполнить все маршрутные листы. Заходить в депо нет смысла. Могут брызнуть мазутом на рубашку с белым воротом, на фетровые сапоги, побелённые мелом. Яшка резко повернул влево и угодил по колено в яму. Фу, чёрт, как выскочило из памяти: здесь же вырыта канава для ремонта, засыпанная снегом. Хоть бы маяк поставили, а то и шею свернуть недолго. Боясь, как бы не увидели девчата, он быстро выскочил из ямы и, потирая ушибленное колено, засеменил к депо.

Хотя настроение было немного испорчено, Яшка с удовольствием развалился на мягком диване в своей комнате и закурил папиросу. Мысли его прояснились. Он позвонил в завком: хотел узнать решение по делу Кабушкина. Там никого не было.

Позвонить в партком не хватило смелости.

Когда, закрыв на ключ свою комнату, Яшка пришёл в молодёжный клуб, Кабушкин уже рассказывал автобиографию. Надел синий костюм, новую рубашку с вышитым воротником, волосы причесал набок. «Вырядился, — усмехнулся Яшка. — Хоть под венец…»

Начали задавать вопросы. Ваня всем отвечал коротко, чуть смущаясь. Кто-то спросил его:

— Почему вступаешь в комсомол?

Он задумался.

«Ну, ну, что сейчас ответит Кабушкин? — насторожился Яшка. — Тоже мне—умник».

— Для чего вступаешь? — переспросили Ваню.

И Яшка, не поднимаясь, крикнул:

— Для того, чтобы заводить беспорядок! И жечь трамваи!

В зале все повернулись к двери. Гульсум вскочила с места и, не ожидая, пока ей дадут слово, подошла к столу.

— Так не годится, Яков! — обратилась она к сидевшему на задней скамейке помощнику диспетчера. — Мы не дадим в обиду Кабушкина. Вот как это было. Яков приказал пожилой женщине — кондуктору Никитиной отработать вторую смену. А Никитина и свою-то смену отработала еле-еле. Она говорит ему: не могу я, замёрзла. Ваня тогда ещё курсантом был, заступился. А помощник диспетчера начал угрожать им: не потерплю, мол, беспорядка. Но, по-моему, никакого беспорядка тут нет. А Никитину заменила Света.

— Нет, конечно! Нет! — загудел зал.

— А всё-таки пусть Кабушкин скажет, почему вступает в комсомол, — снова потребовал кто-то из первого ряда.

— Скажу, — ответил Ваня. — Если примут, я вступлю с радостью. Потому что комсомол помогает строить новую жизнь. Для этого можно жить. И за это можно умереть. Если надо будет, я жизни своей не пожалею…

— Правильно, парень!

— Хорошо сказал!

— Пусть и про аварию скажет. Может, нам он дым в глаза пускает.

— И про аварию скажу, — ответил Ваня. — Сделал это не по халатности. Если комиссия найдёт меня виновным, весь ущерб оплачу своей работой.

— Кабушкин тут не виноват! — крикнул молчавший до сих пор Харис. — Вот мы написали своё мнение. — Он вытащил из кармана бумагу и показал её всему залу. — Одиннадцать водителей подписались!

Гульсум пояснила, что комиссия пока не пришла к единому решению, да и сгоревший кабель ещё не вернули с экспертизы.

— Товарищи, наверное, мы виноваты, — сказал неожиданно поднявшийся дядя Сафиулла. — Короба, куда вложили новые кабели, заколачивали наглухо. Я говорю про двадцать четвёртый. На складе мелких гвоздей не было — забили длинные. Один гвоздь, видно, задел кабель, и получилось это замыкание. Вот, полюбуйтесь! — Он вытащил из кармана и показал конец кабеля, пробитый гвоздём.

— Ну и дела, — обронил кто-то в зале.

— Тогда… тогда, может быть, Кабушкин расскажет про свои похождения… с ворами, — не унимался Яшка. — Ведь ни куда-нибудь, в комсомол вступает.

— Про какие похождения? — тревожно спросила секретарь.

— Это надо спросить у Кабушкина. Сегодня он не скроет, наверное, что побывал на суде, был замешан в тёмных делах и если бы не заседательствовал наш классный руководитель, то ему несдобровать бы…

Зал загудел, как пчелиный улей.

Вскочили с мест Гульсум, Харис и Светлана.

— Ну и зловредный ты, Яков!..

— Зачем тебе ворошить старое?!

— Он вводит собрание в заблуждение, товарищи!..

Харис поднялся на трибуну и, сверкая глазами, стал рассказывать о Ване всё, что знал. Как воры хотели втянуть его в свои тёмные дела, запугивали, но он не поддался. Как храбро защищал дом Пелагеи Андреевны. Как сам обо всём рассказал милиции, помог задержать преступников.

— Гладко у тебя выходит, — не отступал Яшка. — А Нигмат из-за кого погиб? Пусть скажет Кабушкин сам…

А Ваня стоял склонив голову и молчал: мысли, как в клубке, запутались, сердце учащённо билось. Он плохо соображал, чего от него хотят. Но знал твёрдо: сегодня решается его судьба, раз и навсегда. Если поймут ею правильно и примут в свои ряды, то он свяжет свою жизнь с комсомолом навсегда, а если оттолкнут, то тоже… не на один год… «Надо, — думал он лихорадочно, — объяснить всё до конца, чтобы не оставалось ни капельки сомнений…» Но как, оказывается, тяжело объяснить, если ты споткнулся в самом начале пути…

Харис кончил говорить. Не успел он ещё сесть на своё место, как на трибуну поднялась Гульсум. Она говорила как на уроке: не торопясь, ясно, логично.

Яков ухмылялся. Нет-нет да и задавал ей колкие вопросы, желая сбить с толку. Но Гульсум отвечала убедительно.

Потом говорила Светлана, каким знала Ваню в школе, на работе…

А зал всё шумел: одни осуждали его, другие, наоборот, никакой вины не видели.

«Хуже чем на суде, — подумал Ваня. — Там хоть поверили, а тут…»

— Можно и мне сказать? — вдруг послышался из задних рядов знакомый голос. Когда председатель кивнул головой, откашлялся и продолжал — Хорошо, что меня пригласили сюда. Я знал, что при приёме Кабушкина в комсомол поднимется буря. Не всё гладко получилось у парня. Не всё… Тут говорили о нём много. И хорошее и плохое. Хочу к этому добавить, что знаю и думаю о нём сам. И можно ли принимать его в комсомол…

Ваня, ещё не видя, узнал, что говоривший — Николай Филиппович. Слова учителя, горячие и хлёсткие, оживляли и стесняли его: в зале было жарко, хотелось пить, а ещё больше — сесть на скамейку, но Ваня продолжал стоять у стола и смущённо смотреть на свои ботинки.

— …У него, как видим, — заключил учитель, — были недостатки. Но жизненный опыт сам по себе не приходит. А Кабушкин чего только не перенёс. Будем надеяться, такие испытания пошли на пользу, сделали его мудрее и твёрже. Я верю, что он достоин звания комсомольца и вполне оправдает ваше доверие.

Ваню приняли единогласно.

А через неделю вручили ему комсомольский билет.

— Номер запомни, — сказала секретарь ячейки, пожимая Ване руку.

Он заглянул в билет и чётко доложил ей:

— Номер 6 319 090. Никогда не забуду!