"Урод" - читать интересную книгу автора (Соловьев Константин)ГЛАВА 5 БЕГСТВО. ТРИСМир пылал. Крэйн чувствовал исходящий от него жар, но его руки и ноги, если они у него были, отказывались повиноваться. Небо раскалилось до такой степени, что при взгляде на него глаза могли вытечь из глазниц, а обжигающее прикосновение шершавой тразы, напоминающей крохотные иглы, было невыносимо. Кажется, он кричал. Воздух был тоже раскален. Плотный и твердый, как горячая земляная крошка, он иссушал язык, но с трудом проникал в грудь. Боль была ужасна. Крэйн воспринимал ее как ярчайшие сполохи света, которые вспыхивали в его сознании, тщетно пытающемся найти убежище возле границы мира яви, вспарывая разноцветными остриями его плоть и разум. Парализованный болью рассудок напоминал смертельно раненного хегга, который то несется огромными скачками, полосуя воздух клешнями, то замирает, припадая к земле. Хегг?.. Крэйн хотел вспомнить, что такое хегг потому что это было важно, но не удержался на краю черной пропасти и снова рухнул в глубины, где для мыслей не оставалось ни сил, ни времени. Иногда ему казалось, что он чувствует что-то помимо боли, но такие ощущения быстро проходили. Он извивался в бесконечной агонии, но не мог найти успокоения ни в черно-багровых вспышках боли, ни в разрывающей грудь на части рези, которая приходила им на смену. Хегг. Он скакал на хегге. Синий, невыносимо синий Урт сиял высоко в небе, и его руки ощущали гладкую округлую крепость хитинового панциря. Вспомнив ощущение холодного ветра, бьющего в лицо, Крэйн застонал от наслаждения. Раскаленные угли, которыми было обложено его тело, немного остыли. Рассудок, направленный безошибочным инстинктом, торопливо копался в памяти, тщетно отыскивая единственный путь спасения из царства огня и боли. Крэйн почему-то знал, что единственный способ выжить – вспомнить все. Это будет спасением. Иначе он сгорит. – Кажется, отстают, – сказал Армад, озабоченно глядя через плечо. – У них хегги из загонов Орвина, не чета нашим. Армад? Запекшаяся кровь на расколотом кассе, алая липкая трава перед глазами... Нет, не то. Ритмичный треск хеггов, вытянувших в беге головогрудь и рассекающих холодный воздух Урта. Синее светило над головой и бесконечное синее пространство, извивающееся пологими холмами. Да, здесь. – Они ближе. – Витор был напуган. Но он был дружинником и до последнего момента старался это скрыть. – Крэйн, я их вижу. Они за холмом. Крэйн довольно осклабился, чувствуя, как огненная трещина в его груди стягивается. Он вспомнил свое имя. – Настигают, – подтвердил Армад, обернувшись. Он говорил безразлично, словно сам не сидел на спине бешено скачущего хегга, а лишь смотрел за этим со стороны. – Кажется, их не меньше десятка. – Ты их видишь? – Уже да. Дружина. – Мы успеем укрыться в роще? – Кто это спросил? Он сам? – Если доберемся раньше них, есть шанс сбить их со следа. – Они настигнут нас раньше. Приготовить эскерты? – Еще рано. Урт лихорадочно прыгал в небе в такт скачкам хегга. Пот тягучими горячими каплями скатывался по вискам. Крэйн потянул за это воспоминание, мучительно чувствуя, как его нить теряется в хаотическом переплетении узоров боли. Он знал, что ему надо вспомнить все, если он хочет выжить. Опять не к месту встала картина – расколотый, как скорлупа ореха, касс, липкая густая слякоть на траве. Трава синяя из-за Урта, а кровь почему-то кажется черной. – Надо их задержать. Тогда мы успеем. – Да, Крэйн. Черные точки за спиной превращаются в огромные черные тени, которые в свете неумолимого Урта кажутся почти не шевелящимися, беззвучно плывущими по воздуху. От этих теней веет холодом и опасностью, эти тени – смерть. Крэйн скорчился от боли, с трудом хватая раскаленный воздух ртом. Отчаяние. Они не успеют. Слишком поздно. – Калиас. Задержи их. – Я? – Страх бьет из него пульсирующими толчками но поздно, слишком поздно. Черные глаза смотрят в упор. В них – надежда. Вдруг шэл ошибся, вдруг он сам не расслышал. Ведь не может быть так, чтоб... Тени настигают, и уже слышен треск травы под шипастыми лапами их хеггов. У них хорошие хегги, из загонов самого тор-шэла, они не дадут уйти. – Да. Задержи их. Прощай. – Шэл... Шелест последних слов. Скрип покидающих ножны эскертов. Калиас вытащил сразу два, его хегг, едва не рухнувший от резкого поворота, натужно заскрипел. Крэйн не стал поворачиваться, он разглядел лишь взлетевший крылом плащ, когда дружинник, вращая эскерты, пронесся мимо него и исчез. Треск травы за спиной меняет ритм, сзади что-то происходит. Чье-то громкое хриплое дыхание, треск хеггов. Хрустящий удар. Шипящий свист, заканчивающийся влажным хлюпаньем. Звук рвущейся ткани. Кто-то опять кричит. Ушедшие, почему же так громко... Визг, уже нечеловеческий, человек не может издавать такие звуки. И опять – треск, скрежет соприкасающегося хитина, шумный гул, в котором уже нельзя различить слова, удары и отзвуки скачущих хеггов. – Успеем. – Армад тоже не стал оборачиваться. – Осталось не больше этеля. Молодец Калиас. Но одна тень оказывается слишком проворной, она настигает их, и Крэйн чувствует вспотевшей горячей ладонью упругую твердость рукояти. Эскерт шипит, и черная тень, с всхлипом приняв в себя зубчатую размытую полосу, исчезает. Хегг, не чувствуя руки хозяина, отклоняется и через мгновение тоже исчезает. Остается лишь вибрирующий отзвук удара в руке и остро обломанный на конце эскерт. Урт прыгает в небе, как огромное сумасшедшее насекомое, и от его нестерпимого света хочется закрыть глаза. Крэйн вздрогнул. Новая волна подхватила его, но он почти не сопротивлялся. Он снова нашел дорогу в шипастых закоулках своей памяти. Эта дорога вела к свету и тому месту, где нет боли. Он шел по ней. – Их нет? – Я их не вижу. – Это Лат или Армад? Непонятно. Знакомый голос. – После рощи они не появлялись. – Значит, мы ушли? Собственный восторг, как пьянящий фасх, журчит искристым фонтаном. Урт проиграл, они ушли. – Впереди. Крэйн, я что-то вижу. По правую руку. – Идут наперерез. – Дружина? – Не похожи. Кажется, просто степные шеерезы. Человек десять. – Они. Вели от рощи. Наверное, приняли за гонцов Алдиона. – Достать эскерты. Пройдем сквозь них. – Крэйн... Это опасно. В груди разливается волна облегчения. Они ушли. Они справились. Дружина Орвина отстала. – Я сказал, сквозь них. Это всего лишь оборванцы. Скорость не снижать. – Мы рискуем. – Мы не должны останавливаться. Достать эскерты. Опять черные тени, но теперь они несутся навстречу. Крэйн нагибается в седле, перенося вес так, чтобы рубануть с оттяжкой, под лопатку. Его хегг не сбавляет скорости и неизвестный с хрустом слетает на землю. Где-то сзади бьет Армад, слышно его выдох. Теней все больше, они выскакивают из-под земли, пешие и на хеггах, в руках их топорщатся кажущиеся непривычно тонкими кейры и стисы. Армад застрял где-то сзади, слышно лишь его хриплое дыхание. Крэйн разворачивается и снова бьет. Кто-то с воем прыгает под лапы его хегга и спустя мгновение ползет в сторону с развороченным животом. Удар. Кто-то хватается за рассеченный на груди вельт. – Алдион! Бей! – Вито-о-о-р!.. Ах-х... – Неве... – Тебе! – Кто-нибудь, бе... – Х-х-ха! – с присвистом. – Получи! – Ради Ушедших... Синие холмы крутятся так, что кружится голова. Невыносимо пряно пахнет свежей травой и кровью хеггов. Крэйн бьет, крутясь на месте, хитиновая спина под ним подпрыгивает, он едва удерживается. Вокруг что-то происходит, все сливается в водоворот, в котором бурлят звуки, настолько непривычные, что разум не поспевает за ними. Чей-то хегг выныривает прямо перед ним. Крэйн бьет наискосок по плоской морде с вытянутыми фасеточными глазами и чувствует хруст. На пальцы брызжет горячим и скользким. – Алдион!.. Незнакомое лицо появляется совсем рядом. В свете Урта кажется, что глаза у него выпучены, а губ нет. Он заносит что-то в руке, и Крэйн понимает, что удар будет в него. Он вскидывает эскерт. Быстро, сильно, почти чувствуя, как лезвие с хрустом разрывает шейные позвонки, не прикрытые даже вельтом. В последнее мгновение на пути клинка возникает длинная тонкая тень. Сухой хруст, лезвие эскерта брызжет во все стороны осколками, в руке Крэйна остается лишь рукоять. Дубинка. Обычная деревянная дубинка. Эскерт хрупок, он не предназначен для парирования силой. Это известно даже ребенку. Крэйн отшвыривает бесполезную рукоять и тянется за следующим эскертом, одновременно пытаясь уйти в сторону и пропустить нацеленный в грудь удар. Что-то со скрежетом касается его касса, сильным ударом его бросает на шею хегга. Хегг не выдерживает и заваливается на бок, синее небо перед глазами делает большой кувырок. Где-то сверху светит синий Урт и мелькают размытые тени. К глазам летит кейр, старое хитиновое лезвие тускло отражает свет. Крэйн пытается откатиться, но нога его прижата к земле мертвой тяжестью хегга. В последнем отчаянном жесте он выставляет вперед руки и чувствует, как кожа на ребрах лопается, словно покоряясь чему-то, прокладывающему дорогу из его грудной клетки. Лишь мгновение спустя он слышит хруст касса и понимает, что ледяная волна, выбившая из него дыхание и швырнувшая лицом в холодную скользкую траву – это боль. А потом перед глазами начинают крутиться нанизанные друг на друга фиолетовые и багровые круги, Крэйн чувствует, как его руки начинают проходить сквозь землю, словно тело уже бесплотно. Очень холодно и почему-то ужасно хочется пить. А потом темнота падает на него сверху. Боль наступает, ее горячие клешни снова впиваются в искромсанное тело, но Крэйн больше не кричит. Он все вспомнил. Крэйн улыбается. Сознание возвращалось к нему медленно и мучительно. В первый раз, когда боль отступила настолько, что к телу вернулись ощущения, он открыл глаза. Эно ослепил его, перед глазами поплыли лиловые пятна, но он смотрел на него, пока хватало сил. Тело было чужим. Оно могло чувствовать, но не принадлежало самому Крэйну, единственное, что он мог делать, – немного приподнимать голову, но давалось это ценой таких усилий, что сознание часто срывалось обратно в черную пропасть, где не было ни земли, ни Эно. Времени он не чувствовал, да и вообще не был уверен, что оно существует. Он просто лежал и смотрел в небо, чувствуя, как твердые острые травинки упираются в шею. Он не знал, где он и что находится вокруг него, но и не стремился узнать. Впервые за многие годы он наслаждался абсолютным покоем и даже приступы боли уже не пугали его. Больше всего неприятностей приносила грудь. Он чувствовал огромную огненную трещину, пролегшую от левой ключицы почти до правого бедра, при малейшей попытке сдвинуться с места она грозила разойтись, и он чувствовал бегущие по ребрам влажные потеки. Оставалось лежать. Фляга была при нем и это спасло его. Удержавшись от соблазна выпить все, он непослушными затвердевшими пальцами оторвал кусок талема, смочил водой и приложил кране. Жар начинал спадать, но он все равно чувствовал ужасную слабость, тело казалось невесомым. В глаза словно сыпанули горячим песком, но, сжимая зубы, он держал их открытыми – слишком велик был страх скатиться туда, откуда он с таким трудом выбрался. Но это не могло продолжаться вечно. Постепенно руки обрели чувствительность, Крэйн смог приподняться. Люди, лежащие вокруг, не вызвали у него никаких эмоций – умирающему телу не было до них дела. Но Крэйн знал, что, если он хочет выжить, надо действовать. А он хотел выжить. Изнуряя безразличное тело, он сумел перевернуться на бок и подползти к неподвижной туше хегга, замершей неподалеку от него. Эта туша дала ему защиту от беспощадного Эно и укрытие от холодных ветров, которые дули весь Урт напролет. Есть не хотелось, но он знал, что это надо. По счастью, панцирь хегга был расколот вдоль чьим-то чудовищным ударом, он запустил руку внутрь. У мяса хегга был отвратительный вкус, оно было едким и вонючим, но Крэйн заставил себя есть. Потом запил водой, сменил компресс на пылающем лбу и снова потерял сознание. Но тело, хоть и медленно, латало повреждения. Оно было сильным и выносливым, даже ужасная рана, нанесенная кейром, не стала смертельной, хотя за прошедшее время Крэйн не раз думал о смерти. Но он был жив, и это значило, что останавливаться рано. Его касс был расколот как панцирь хегга, тяжелый хитин сковывал движения и не давал дышать. Крэйн подобрал лежащий неподалеку сломанный стис с одним уцелевшим лезвием и попытался выбраться из скорлупы. Работа шла очень медленно, наваливающаяся иногда слабость не давала поднять руки, но он не останавливался. Наконец бесполезный доспех свалился с него, он обрел свободу. Люди лежали в беспорядке, нападавшие слишком торопились, чтобы похоронить погибших или хотя бы увезти с собой тела, вероятно, боялись что из Алдиона подоспеет подмога. Они лежали вперемешку с хеггами, безвольно уткнувшись лицами в землю, и скрюченные пальцы сжимали обломки оружия. Шеерезы не оставили ничего, имеющего ценность, они забрали даже одежду и оружие. Крэйн равнодушно подумал, что ужасная рана, едва не ставшая причиной его смерти, на самом деле спасла его жизнь – раскроенный касс и талем под ним уже не представляли ценности для нападавших, его не стали раздевать и только из-за этого не обнаружили, что в нем еще теплится жизнь. Правда, они все же забрали родовые эскерты и срезали с пояса тулес с деньгами. Но сейчас ни то, ни другое ему не требовалось. Ему нужен был лишь отдых. Когда вода во фляге кончилась, он сумел подползти к ближайшему телу и взять другую. Это был Армад. Раскинув руки в стороны, он лежал, запрокинув голову, и обнаженное тело, уже тронутое пятнами разложения, казалось огромным. Мутные невидящие глаза смотрели куда-то вверх. Крэйна едва не вырвало, но он пересилил себя и взял флягу. Она была треснувшей, но вода там еще оставалась. А в воде для него сейчас заключалась жизнь. Несмотря на то, что силы его еще не восстановились, он понимал, что оставаться здесь нельзя. Даже если шеерезы не вернутся за своими, сюда в любой момент может нагрянуть погоня Орвина. Потеряв их в тот Урт, они, наверное, решили перехватить Крэйна на пути к Трис. Не обнаружив его там, они скорее всего вернутся туда, где потеряли его, чтобы взять след. Они не вернутся в тор-склет с пустыми руками. Значит, надо уходить. Неподалеку была большая роща чахлых колючих деревьев; сложив мясо хегга в остатки талема и подобрав уцелевшие фляги, Крэйн двинулся туда. Раньше этот переход занял бы у него не больше часа, теперь же он растянулся на целый Эно. Он шел на четвереньках, через каждые десять шагов останавливаясь. Кровь гулко шумела в ушах, мир расплывался, но он не останавливался. Он хотел выжить и знал, что для этого надо сделать. Злости он не чувствовал, лишь щемящее опустошение и усталость. Путь домой для него заказан, там его уже ждет аулу Орвина. Орвин вряд ли даст ему быструю смерть. Значит, изгнание. Добраться до Триса, раздобыть денег и затаиться, ожидая помощи Лата. Лат обещал найти его и помочь, а его слову можно верить. Но что ждет его в Трисе? Крэйн никогда прежде там не был и не представлял, сможет ли затеряться в чужом городе. Скорее всего дружина местного шэда, поднятая на ноги гонцами Орвина, уже ищет его. А найдя, не замедлит препроводить обратно в Алдион. Но Трис будет нескоро. Вначале надо восстановить силы, чтобы добраться до него. Крэйн лежал в тени деревьев, замерев без движения. Зарывшись лицом в прелые влажные листья, он впитывал телом сухую успокаивающую прохладу земли и чувствовал, как силы постепенно возвращаются к нему. Воспаление спало само по себе и края раны, образовав уродливый багровый рубец, наконец сошлись. Передвигался он пока с трудом, но в этом и не было нужды. Потратив два Эно на исследование рощи, он обнаружил съедобные ягоды и мох. Они не давали сытости, и то и другое было пресным, водянистым и очень кислым. Вспоминая сочный вкус туз, Крэйн кусал потрескавшиеся губы и собирал ягоды про запас. Он корил себя за то, что не догадался взять с собой больше мяса, но вернуться обратно уже не мог – на следующий Эно после того, как он добрался до рощи, на падаль сбежались карки. Крэйн с тоской смотрел из-за деревьев, как их отвратительные извивающиеся тела, черные как сама смерть, оплетают останки, а гибкие тонкие отростки, служащие лапами, с неожиданной силой разрывают хитиновые панцири и человеческие тела. Единственным его оружием был стис с одним острием, а карков было не меньше пяти, поэтому ему оставалось лишь лежать и молиться, чтобы его не почуяли. Однако хищники, хоть и лишили его еды, оказали ему неоценимую помощь – после их визита на земле не осталось даже лапы хегга и уже ничто не указывало на произошедшее здесь побоище. Следы пятерых всадников тоже не представляли теперь опасности, черные тела стерли их начисто на добрых два этеля. Дружинникам Орвина, если они, конечно, идут по следу, придется немало повозиться. Когда ему стало легче, Крэйн взялся за расчеты. До Триса выходило не меньше восьмидесяти этелей, даже если учесть, что десять они покрыли в первый Урт. Это значило как минимум три Эно, если передвигаться с максимальной скоростью. За себя он не боялся, он оправился настолько, чтобы вытерпеть такой путь, но нужны были запасы. Без еды он как-нибудь продержится, к тому же можно насобирать ягод в дорогу, но воды не было уже второй Эно и даже сейчас, надежно скрывшись от палящих лучей под кронами деревьев, Крэйн чувствовал невыносимую жажду. От жажды рубец на груди снова начинал гореть, голова кружилась. Без воды он не сможет проделать такой путь, это было ясно. А на рассвете Эно пошел дождь. Тугие струи с треском прогибали листья и Крэйн ловил их ртом, чувствуя на языке восхитительную холодную солоноватую влагу. Потом он выжал заранее расстеленный талем, этого хватило чтобы утолить жажду. Но нужна была вода в дорогу. Когда дождь кончился, он принялся вымакивать талемом небольшие лужи, собравшиеся в низинах и у корней. Черная вязкая жижа с трудом цедилась во флягу, но Крэйн слишком хорошо знал цену воде, чтобы позволить ей пропасть. Он работал несколько часов кряду, пока не дала знать о себе заживающая рана. Вымоченный в крови человека и хегга талем превратился в заскорузлую тряпку, почти не впитывая воду, он уже ничем не был похож на роскошное одеяние, в котором младший шэл Аддион появлялся на приемах в тор-склете. Как всегда от перенапряжения зашумело в ушах и мир мягко поплыл, заставляя его беспомощно трясти головой. Ему повезло – когда он уже собирался отдохнуть, на глаза ему попалось углубление размером с человеческую голову, почти полностью наполненное грязной дождевой водой. Забыв про рану, Крэйн подполз к нему. И не удержался от вскрика, когда из воды, почти коснувшись его лица, вынырнула чья-то чудовищная морда. От неожиданности Крэйн упал на бок, за какое-то мгновение он разглядел ее до мелочей – и злой холодный блеск в глазах, продирающий насквозь, и уродливо искривленные губы, кажущиеся пародией на человеческие, и вспухшую огромными отвратительными буграми правую сторону лица. Вернее, того, что когда-то давно можно было назвать лицом. Возможно, когда оно было человеком – у него все еще оставались различимые черты, но они казались оплывшими, словно вздувшимися от ожога. Отвратительная бугристая маска, кажущаяся еше уродливее из-за этого сходства с человеком. Крэйн растерялся, но его рука, повинуясь вбитым за долгие годы рефлексам, сама обхватила рукоять торчащего за поясом стиса. Он ударил не задумываясь, со всей скоростью, на которую был способен, с ужасом ожидая увидеть, как подземная тварь начинает выбираться из воды. В лицо плеснуло холодным, густая жидкость заляпала щеку и потекла по губам. Кровь твари на вкус была солоноватой, но ничуть не похожей на человеческую. Лезвие не ощущая сопротивления вошло точно между глаз, и Крэйн, не удержавшись, рухнул лицом в лужу, подняв тучу мелких брызг. Он вскочил, вслепую размахивая стисом, опасаясь, что чудовище, воспользовавшись его беспомощностью, ударит. Щербатое хитиновое лезвие со свистом полосовало воздух. Но оно не торопилось, вероятно, затаилось, чтобы выждать момент, когда он снова склонится над лужей. На трясущихся ногах Крэйн поднялся и заглянул в крохотный водоем. Чудовище никуда не исчезло, оно смотрело на него снизу вверх и в глазах его, очень похожих на человеческие, был страх. Крэйн протянул к нему непослушные пальцы, и черное зеркало заколыхалось, расходясь кругами. Чудовище в луже обхватило руками уродливое лицо и закричало. Он не помнил, сколько пролежал так, забыв про время, вытянувшись в липкой холодной грязи и опустив руку в воду. Уродливая маска, слепок с человеческого лица, половина которой была покрыта огромными язвами, смотрела на него из глубин. Иногда он проводил по ней пальцами и человеческие черты, в которых оставалось что-то знакомое, расплывались, чтобы через несколько секунд снова собраться, образуя отвратительное переплетение былой красоты и уродства. Правая сторона лица тоже изменилась, хотя багровые язвы пока не затронули ее, замерев извилистой чертой почти посреди лба, а ниже – заняв всю левую щеку и скривив, словно в злой усмешке, угол губ. Но кожа на ней стала дряблой, как у старика, когда он проводил пальцами, она колыхалась, на ней оставались бледные полосы. Затронутый боязнью левый глаз казался отрешенным и равнодушным из-за вспухшего века, зато правый блестел и метался, как попавшая в ловушку муха. Два существа смотрели сейчас в воду – ухмыляющийся урод и молодой юноша, первый – отвратительный и равнодушный, больше похожий на насекомое, чем на человека, второй – прекрасный и печальный. – Ворожей... – шептал Крэйн, не в силах отвести взгляд от отражения. – Я проклят. Ушедшие, на мне проклятие... я убил его. Я проклят. Проклят. Навсегда. Упавшие листья отзывались на его слова тихим шелестом и щекотали шею. Но он ничего не чувствовал – им снова овладело полное безразличие, граничащее со сном, которое уже навещало его в покоях тор-склета. Тогда оно было предупреждением, теперь же только оно помогло обезображенному Крэйну сохранить рассудок. Но забытье это было беспокойным – не успевал он закрывать глаза, как отсвет факелов начинал невыносимо жечь лицо, выжигая глаза, отвратительно смердящий дым рвал в лоскуты легкие, бульканье кипящего в котле варева выворачивало его наизнанку. Лица ворожея он не видел, лишь угольно-черный контур, который открывал огромный провал рта и бил по глазам свистящими острыми фразами. «Не подходи, шэл Алдион.» Прогнившие деревянные стены склета рушатся на него, придавливая к земле и перекрывая воздух. «Не подходи ради...» Лицо ворожея начинает распухать, оно занимает всю комнату, Крэйн тщетно пытается избежать прикосновения. На ощупь кожа ворожея – холодная и склизкая, как мокрый мох. «... собственной жизни.» Где он? Есть ли предел этому кошмару?.. Дверь срывают с петель, возле нее стоит Армад, за его плечами – Витор и Калиас. Они смотрят на Крэйна и губы их кривятся, хотя глаза остаются безразличными. Чтобы не видеть их глаз, Крэйн куда-то бежит, спотыкаясь и чувствуя под ногами густую булькающую массу. «Этот удар может стоить гораздо больше, чем ты думаешь». Он падает, вскакивает, обдирая локти, что-то раскаленное и горячее, кажется – нос ворожея, упирается ему в затылок. Жарко. Крэйн бежит, чувствуя, как стены склета, снова вернувшиеся на свои места, начинают вращаться вокруг него. В последней попытке вырваться из этого ада он рвет в клочья сухожилия, бросается сквозь что-то твердое и трещащее под ребрами, опять падает... Земля. Земля и листья. Стволы деревьев вокруг, над головой заканчивает чертить свой путь Эно, видимое сквозь прорехи в густом куполе листьев. У самой земли бежит и холодит лицо предзакатный ветерок, пахнущий чем-то знакомым, но давно забытым. Крэйн вернулся. Очнувшись, он не знал, сколько прошло времени. Возможно, он пролежал так несколько часов, а возможно – и несколько Эно. У него остались лишь смутные воспоминания о том, как он рыдал и бился о землю. Воды в луже почти не осталось – вероятно, в припадке безумия он пытался уничтожить свое отражение. Костяшки пальцев кровоточили, кровь была и во рту. Придя в себя, Крэйн дрожащими руками выбрал из углубления остатки влаги и обтер лицо. Только сейчас он стал замечать, что кожа на левой стороне потеряла чувствительность и была отвратительно бугристой на ощупь. Как он мог не заметить этого раньше?.. Кажется, он пытался вонзить стис в горло – возле кадыка осталась короткая глубокая отметина, которой он раньше не помнил. Но старый затупившийся клинок оказался бессилен. Наткнувшись взглядом на серую холодную рукоять, покрытую грязью и листьями, Крэйн вздрогнул и торопливо отбросил оружие в сторону, словно опасную тварь, которая может бесшумно подобраться со спины и ужалить. Смерть, раньше воспринимавшаяся им как будоражащий кровь призрак, незримо присутствующий где-то рядом, теперь вызывала отвращение. При мысли о том, что он, шэл Аддион, будет лежать мертвым с таким лицом, словно его окунули в ывар, была настолько невыносима, что у Крэйна сводило зубы. Нет, он не умрет. Не стоило дважды чудом цепляться за жизнь, чтобы после всего проткнуть себя грязным старым лезвием. А лицо... Это пройдет. Должно пройти. Потому что иначе жить действительно незачем. Крэйн ухватился за спасительную мысль – да, он выживет только для того, чтобы вернуть себе красоту. Лат даст денег, он найдет в Трисе лучших лекарей, которые определят болезнь и вылечат ее. Главное – не сбиваться, не жалеть себя и не отчаиваться. Неизвестность исчезла, Крзйн почувствовал себя лучше. Проклятие? Чушь. В такие глупости способны верить только дети и чернь. Просто болезнь. Совсем не похожая на те, с которыми ему доводилось сталкиваться, ну так это и не страшно. Болезнь либо отправляет человека в ывар-тэс, либо исчезает, это он знал точно. Значит, способ есть, остается всего лишь его отыскать. Возможно, на это уйдет десять Эно, а может, и сотня дюжин, главное – доказать себе самому, что он еще человек, а не человекоподобный червь, извивающийся под ударами судьбы. Он выживет потому, что он силен, он будет вершить жизнь сам, а не подчиняться ей, как многие тысячи, болезнь, изуродовавшая лицо, не сможет забрать еще и жизнь. Он – Крэйн, шэл Алдион. Он не позволит кому-либо, кроме себя, распоряжаться своей жизнью. Он выстоит. Стоял закат Эно. Теплый, озаряющий листву густым багровым светом, он предвещал холодный Урт и пронизывающий ветер. Где-то далеко за холмами стоят стены Триса. Там есть лекари и лекарства, там его ждет Лат, который никогда не бросит в беде. Там он снова станет собой. Крэйн понял, что не сможет дождаться следующего Эно. Он завязал в талем остатки ягод, засунул за пояс обломанный стис и подхватил фляги. Не успевшая зажить рана гадко засаднила, каждый шаг давался ценой боли. Но Крэйн не стал останавливаться. Он даже не оглянулся. Трис стоял на возвышенности, его было видно за много этелей вокруг. У него не было высокой деревянной стены, как у Алдиона, отчего город казался непривычным, хотя склеты и шалхи ничем не отличались от виденных им ранее. Склетов было мало и они образовывали несколько идеально ровных квадратов в самом центре, отжимая к окраинам шалхи. Крэйн знал, что лес ценится здесь очень высоко, он часто слышал через Дата о том, что именно караваны с деревом пользуются наибольшим спросом у местных жителей, но все равно не мог представить, как можно всю жизнь ютиться в крохотной земляной яме, прикрытой сверху шкурой шууя, а то и просто старым тряпьем. Крэйн долго лежал в высокой траве, наблюдая за городом. Он не обнаружил ни дружинников Орвина, ни местной стражи, однако не сразу решился приблизиться. Город казался ему огромной ловушкой и его чуждость, разительная несхожесть с его родным Алдионом, лишь усугубляла это сходство. Здесь не было ни узких шумных улочек, петляющих вокруг трактиров и в беспорядке пересекающихся, как лапы карка, ни цеховых рядов с их богатыми обильными прилавками. Даже сторожевые вышки, на которые не жалели леса и хитина в Алдионе, здесь заменяли простые земляные валы, подпертые невысокими частоколами. «Этот город под силу захватить и двум дюжинам шеерезов, – подумал Крзйн, холодно щурясь на двух беспечно сидящих у прохода стражников, облаченных в старые высохшие кассы. – Готов поспорить, здешняя дружина охотнее орудует ложками, чем эскертами». Едко комментируя про себя каждую мелочь, Крэйн никак не мог решиться покинуть свое убежище, снующие между шалхами разноцветные точки-люди с крохотными отростками рук и ног вызывали у него тревогу, заглушить которую не могли ни цинизм, ни гордость. «Они увидят меня, – горячим молотом стучало в голове. – Они испугаются. Я теперь уродлив, как полумертвый хегг. Они будут смотреть на меня и смеяться. Тыкать пальцами. Я здесь чужак. Они увидят меня и мне негде будет скрыться, у меня нет Даже одежды, чтоб прикрыть свое уродство. Я буду идти по чужим незнакомым улицам, чувствуя спиной их отвратительные гнусные взгляды и слыша их шепот». От этой мысли он сжался, словно тело по собственной воле хотело сделаться как можно незаметнее, рубец на груди загорелся едким злым огнем. Крэйн зарычал, впившись пальцами в траву, но гордость шэла Алдион подняла его на ноги и швырнула вперед. «Чернь! Вы будете смеяться надо мной? Смейтесь! Я, шэд Алдион Крэйн, даже обезображенный, стою тысячу тысяч таких бездумных грязных тварей, как вы. Пусть я потерял красоту и эскерты, но я человек, и все вы, даже задрав свои отвратительные головы, не сможете стать вровень со мной. Настоящий человек, способный действовать и думать, а не выживать в грязном латаном шалхе, не обращает внимания на смех. Его не запятнать презрением и выкриками черни. Что вы знаете о жизни, крошечные муравьи, мечущиеся между миской вонючей похлебки и лежанкой? О чем вы способны думать? Да вы просто не способные мыслить куски шевелящейся плоти, которую ывар-тэс поглотит вместе с воспоминаниями о вас». Крэйн бормотал про себя, с каждым шагом приближаясь к проходу в вале. Гордость и благородное презрение толкали его вперед, как огромные крылья за спиной. Когда он приблизился на пол этеля, рубеж был пройден – один из стражников коснулся рукой плеча другого и оба, даже не вставая, развернулись к пришедшему, небрежно положив руки на торчащие за поясом удлиненные кейры. Крэйн замедлил шаг, стараясь оставаться к ним правой стороной лица. Он знал, что выглядит отвратительно даже по меркам этого уродливого города – потрепанные штаны, грязные настолько, что цветом лишь немного отличаются от земли, их можно принять за лохмотья, никто не разглядит некогда богатую ткань, худое грязное тело с воспаленным вздувшимся рубцом через всю грудь и живот. Из остатков талема он сделал обувь, но когда он подходил к Трису, ноги, привыкшие лишь опираться о стремена хегга, стерлись в кровь. Волосы он попытался расчесать и ими хоть как-то прикрыть лицо, но даже это не удалось ему – омоченные кровью, потом и грязью, они превратились в бесцветные, твердые на ощупь колтуны, похожие на струпья. Крэйн решил срезать их, как только доберется до города. Как только найдет гонца от Лата и снимет небольшой склет возле центра. Стражники, не скрываясь, внимательно смотрели на него, глаза их были насторожены. Крэйн попытался улыбнуться, потом вспомнил, как искривляется левый угол рта и не стал. Это всего лишь стража, напомнил он себе, это не дружинники Орвина. Ни один человек в мире сейчас не признает во мне шэла Алдион. Когда он подошел, один стражник неспешно встал и, словно случайно, перегородил дорогу. Другой остался сидеть, лениво рисуя в пыли извилистые линии острием кейра. От обоих пахло потом, старым хитином и похлебкой на мясе шууя. Оба были крепкими, но по тому, как они двигались, как поворачивались их головы и как смотрели глаза, Крэйн уже понял, что мастерство их годится лишь на то, чтобы внушать ужас городским ворам, с одним коротким стисом он справился бы с ними не больше, чем за пять мгновений. Впрочем, можно и без стиса – того, что поменьше, сразу пальцами в горло, другого после разворота – локтем под ребра и, двойной, по кадыку и в... Нет, нельзя. Ты можешь убить их как безоружных детей, вполне возможно, что ты убьешь еще десяток, который выбежит им на помощь. Если у кого-нибудь из этого сброда найдутся пристойные эскерты, лучше если сразу дюжина, то сможешь продержаться до самого Урта. Если, конечно, они не окружат и не возьмутся за артаки. Но этого допускать нельзя. Пусть пялятся с любопытством на его щеку, пусть посмеиваются. Если он хочет выжить и вернуть себе положение и лицо – он вытерпит. Он еще и не то вытерпит за возможность снова стать собой, выбраться из этого скопища оборванцев! Он молча остановился перед стражником, отчаянно пытаясь отбросить жесткие непослушные волосы на левую щеку. – Хвала Ушедшим, – протянул стоявший стражник, пристально вглядываясь в его лицо. – И вечная слава, – наугад бросил Крэйн. – Я могу пройти? – Не так быстро. Откуда ты такой красивый явился? От этих слов Крэйн почувствовал, как кровь бросается ему в лицо. Он даже покачнулся, сжимая пальцы в кулаки но удержал себя в руках. – Путешествую, – сказал он сдавленно, стараясь не смотреть в это отвратительное пухлое лицо с жирными губами и редкими белесыми ресницами. – Иду из одного города в другой. Моя дорога привела сегодня в Трис. – Деньги просишь?.. – Стражник поддался вперед и резко смел волосы с его лица. – Ого! Билен, посмотри-ка!.. Сидящий стражник неохотно повернул голову, вздрогнул от неожиданности и поцокал языком. – Действительно красавец. Эк тебя... Не страшно ходить-то с такой мордой? Того и гляди за чудовище примут. Или тайлеб-ха. – Ывар, – с огромным напряжением улыбнулся Крэйн, борясь с непослушными пальцами обхватившими за спиной рукоять стиса. – С малых лет, мой господин. Обращение «господин» явно польстило стражнику, он покачал головой и на лице его отразилось что-то вроде сочувствия. Тем более отвратительного, что на уродство Крэйна он смотрел сверху вниз, зная, что ему самому такое не грозит. – В склет пытался влезть да напоролся, никак? – О нет, всего лишь ывар-тэс. Я едва не погиб. – Ывар-тэс? – Первый стражник все не отходил, впившись взглядом в его лицо. – А рубец-то свежий! Эй, Билен, посмотри, какие дырки делает нынче ывар! Не иначе он уже научился орудовать эскертом. Парень, ты мне не лги, я же вижу, что дело свежее. – Это не эскерт, господин, – второй раз «господин» дался легче, хотя Крэйн все равно сжался, чтобы вытолкнуть это слово из себя, губы одревенели. – Это старый след от кейра. – Кейра?.. Ты, выходит, буйный? – Это случилось не по моей вине. – И не особенно разговорчивый, – хмыкнул стражник. – Пустишь тебя в город, а на другой Эно ты кому-нибудь горло на улице перережешь. Морда твоя все о тебе говорит. Сразу видно, хлопотный ты, да и насчет ывара-то брешешь наверняка. Слышь, Билен, а может, он заразный какой?.. Сидящий стражник, чертящий в пыли линии, задумчиво пожевал губами, окидывая его взглядом с ног до головы. – Да нет, не похож вроде. Просто рожей не вышел, так то со всяким может случиться. На шеереза не тянет. – Не тянет... – пробормотал первый. – Этак каждый не тянет, а потом посреди Урта находишь в ывар-тэс то палец, то ухо чье... Ты на рожу его глянь! Гисторн как увидит, кого мы в город пустили, нас туда обоих живьем скинет! – Мне надо пройти, – тихо сказал Крэйн, глядя в землю у носков своих ног. – Я долго шел и мне нужны отдых и еда. Иначе я умру. – Умру!.. Здоровый, как молодой хегг, вон сколько пухлостей нагулял... – Стражник ущипнул его за мышцу плеча. – Работать не умеешь, а жрать и спать тебе я подавай? Нет, не выйдет. Шел бы ты обратно. Нечего тебе в городе делать. – Но мне действительно надо. – Пшел, понял? – внезапно наливаясь злобой, стражник шагнул к нему, положив ладонь на рукоять кейра. Громко выдохнув, ударил его грязным потрескавшимся сапогом в колено. Крэйн отшатнулся, но не упал. Кровь в его жилах заклокотала, он с ужасом и вместе с тем с предвкушением очувствовал, что сдерживаться уже не может. – Брось, Алиг. – Второй стражник махнул рукой. – Пусть прется куда хочет. – С чего это я его стану в город пускать? – нахмурился тот, кого назвали Алигом. – Ты посмотри на него! – Да пусть идет. У меня дома старшая что-то сегодня прихворнула. – Он бросил на Крэйна какой-то виноватый взгляд. – Может, Ушедшие... Да пусти его, что с нас станется. А если вздумает чего лихое – так и насовсем в Ывар недолго. Понял? – Понял, господин. – Крэйн даже заставил себя кивнуть. – Воистину понял. – Ну и пусть чешет. Первый стражник неохотно посторонился с его дороги. Крэйн по глазам видел – хотел изловчиться и пнуть его сапогом пониже спины, загоняя в город. Но наткнулся на взгляд, как-то неуклюже замер и упустил момент – Крэйн уже был в городе. Мысль о перенесенном унижении засела в мозгу ядовитой гнойной иглой, которую невозможно вытащить. Крэйн не стал поворачиваться, чтобы еще раз не увидеть эти лица – он не знал, сможет ли сохранить контроль над собой. «Найти, – рычало что-то внутри, сладко и тревожно. – Когда снова стану собой – найду их. Именно их. И в ывар-тэс! По частям! Вначале ноги, потом руки... Медленно, очень медленно». Шалхи у вала располагались беспорядочно, словно их раскидала гигантская рука, они то образовывали какое-то подобие улиц, то собирались кучками. Крэйн шел мимо прикрытых шкурами и лохмотьями ям, из-под которых иногда торчала чья-нибудь рука. Он впервые подходил так близко к шалхам, только сейчас он почувствовал, какой отвратительный запах они издают – смесь рыхлой холодной земли, чего-то съестного и очень жирного, и грязи. Под шкурами, натянутыми с помощью колышков в форме куполов, изредка что-то ворочалось. С трудом можно было поверить, что в этих ямах, где и лечь, наверное, сложно, люди проводят большую часть своей жизни. Где-то мерзко и тонко закричал ребенок, наверняка тощий и грязный, как личинка хегга, кто-то ругнулся басом, где-то сухо прошуршал хитин, кто-то вполголоса говорил. «И это – тоже люди, – подумалось Крэйну. – Невозможно, но если судить по виду – именно так. У них тоже две руки и две ноги, как у меня, но боги, что еще у нас общего? Да, я не шэд, да уже, наверное, и не шэл, но мой разум ясен, не замутнеет этой вековой грязью и пошлостью, не осквернен внутренним уродством. А они... Я же видел стражников у вала. Они – ничто. Они – пустота. Я видел их глаза – они мертвы внутри! Эти люди думают только о своей шкуре, им плевать на мир вокруг них, они ни о чем не думают, глядя на поднимающийся Эно. Они пусты». – Э, вот оно... – Какой-то урод в лохмотьях вырос перед ним как из-под земли. Мутные неповоротливые глаза уставились на него с каким-то мрачным торжеством, серые губы затрепетали. – Ты ч-чего? Он толкнул Крэйна в грудь сухими желтыми костяшками. Крэйн отшатнулся. – Сюда, значит? Нет, ты чего? – бессмысленно бормотал тот, пуча на него глаза. – Тебя кто звал? Ты тут жить не будешь. – Что? – В другое время Крэйн просто снес бы ему голову эскертом, но сейчас ситуация была настолько нелепа и абсурдна, что он даже не достал стис. Одетый в грязные лохмотья, житель наступал на него, выставив вперед немощные тощие руки. – Своих хватает! Ур-род... Начали стягиваться люди. Они появлялись неизвестно откуда, двигались беззвучно. Привлеченные криком, они образовали плотное кольцо, все – грязные, в потерявших цвет лохмотьях, серые и угловатые. Они пялились на Крэйна и от обилия их лиц, одинаковых как комья грязи, у него закружилась голова. В нос ударил запах мочи и пота. – Да он больной! – хрипло крикнула за спиной какая-то женщина. – Гоните его! – Вот приходят, – бормотала другая. – Совсем... И как его стража пропустила... Глухо зашелестели мужские голоса. – Из земли его, что ли, выкопали?.. Гарай, ты посмотри... – Вроде молодой... – В зверинце шэда таких недостаток. – Шеерез! Бить его! – Да вы на щеку посмотрите!.. Шеерез! – А пялится как, а? Да что с ним говорить, под ребра – и глухо. – Нездешний, сразу видно... – С юга. Оттуда они все лезут! Они зажимали его все тесней, у него было ощущение, что даже воздух, выдыхаемый ими, ложится на его грудь неподъемной монолитной тяжестью, а их взгляды впивались в тело, как тупые прутья. Толпа надвигалась на него, смыкая невидимые клещи. Им не важно, кто я, понял Крэйн, отступая, чтобы ни одна из грязных рук его не коснулась, они просто увидели пришельца и хотят развлечься. Чужие страдания облегчают, они хотят видеть, как мучается он. Но он же им ничего не сделал! «Сделал, – твердили горящие взгляды со всех сторон, – сделал», – твердили крючковатые серые пальцы. Толпа медленно зверела, разгоряченная собственным рыком. Чужой, уродливый чужак с ужасной раной на груди метался то в одну сторону, то в другую, тщетно пытаясь найти выход из водоворота людских тел, который затягивался все сильнее. Он уже понимал, что выбраться не получится. Сейчас на него нападут, все сразу, стаей, просто потому, что он появился здесь, он беззащитен и не способен дать отпор толпе. Сейчас в нем они видят самих себя, его убийство будет их местью самой жизни. Возможно, каждый в отдельности не испытывает к нему зла, но объединенные общим уродством, они уже не могут повернуть. Воздух начал плотнеть, сгущаясь, и Крэйн, которому уже доводилось участвовать в наказании разошедшейся черни в Аддионе, понял, что сейчас начнется. И пощады не будет. Кто-то, смущенно отводя глаза, уже прятал руку за спину, кто-то незаметно подбирался со спины, старики и женщины, которые почти не выделялись на общем фоне, стали стягиваться назад, освобождая место. Толпа двигалась вяло и вместе с тем стремительно. Крэйн, крутясь на месте, чтобы не подставлять спину, с каким-то безразличным удивлением увидел детей. В этом сосредоточении злости и грязи они выделялись только блестящими глазами и перекошенными от ярости лицами. Он даже вздрогнул – они хотели его смерти даже больше, чем взрослые, те по крайней мере мстили за себя, эти же просто радовались возможности почувствовать себя сильнее, чем крепкий взрослый мужчина, задавить его числом и убить. У кого-то из них Крэйн заметил неровный обломок кейра, зажатый в грязных пальцах, некоторые неумело прятали заточенные осколки глиняных кувшинов, которые в таком побоище вполне можно использовать как оружие. На него не нападали, опьяненная собственной смелостью, толпа вилась вокруг него сотнями одинаковых лиц, но еще не достигла той степени ярости, когда приготовления к бою сменяются нападением. Подбадривая себя, они хватали его за волосы, щипали, плевались. Какая-то из женщин полоснула ногтями по рубцу, запах свежей крови взбудоражил всех, как добрый фасх. Благодарение Ушедшим, его тело проснулось раньше, чем разум. Крзйн еще пытался пробиться сквозь толпу, пораженный захлестывающей его со всех сторон ненавистью, а послушная рука уже вынырнула из-за пояса, держа обломанный стис. Толпа вздрогнула, стоящие ближе всего попытались отскочить, но слишком много людей скопилось в одном месте. А потом стис начал работать и глухой яростный рокот сменился испуганным хрипящим визгом. В такой тесноте стис находил цель сам, Крэйн лишь едва успевал проследить его путь. Он бил не на смерть, зная, что смерть лишь подзадорит толпу и она, накачанная до предела ненавистью и страхом, растопчет его начисто. Лезвие свистело и там, где оно проходило, в воздухе оставался короткий алый шлейф. Один из детей заскочил за спину, выхватывая свою глиняную черепушку. Крэйн беззлобно снес ему кисть вместе с куском предплечья. Разбойничий стис, хоть и старый, был наточен не хуже эскерта, а одно лезвие помогало бить точно и быстро. Кто-то заорал, хватаясь за распоротое лицо, кто-то, всхлипывая, пытался прижать отсеченное ухо – он воспринимал это отвлеченно, концентрируя внимание лишь на острие клинка, который чертил все новые и новые линии, орошая сухую пыльную землю новой влагой. Еще мгновение – и его бы смяли, но его ярость, тем более страшная, что скрывалась за холодными расчетливыми ударами, напугала их, свист рассеченного на тысячи лоскутов воздуха заставлял тела инстинктивно насторожитъся и отступать. Какой-то старик, изловчившись, полоснул его по руке заточенным деревянным стисом, Крэйн мимоходом перечеркнул ему глаза и тот, взмахнув руками, исчез в бурлящей толпе – давя друг друга и расталкивая остановившихся локтями, люди искали выход, спасаясь от неумолкающего свиста. Чтобы придать им скорость, Крэйн оставил им на память отметины на спине, оставшимся смельчакам из тех, которые все еще рассчитывали смять его числом, повезло меньше – они тоже убегали, неся на память встречи с шэлом Алдиона отметины на лице. Крэйн не собирался задерживаться надолго, той частью сознания, которой не коснулись испепеляющие языки боя, он понимал, что в любую минуту может привлечь внимание стражи или дружинников шэда, которые, несомненно, обходят город. Устроившего бойню в Трисе урода не станут брать живым, он понимал это ясно, никто не будет тащить его к правителю, чтобы установить вину. А против обученных дружинников с эскертами не поможет даже его мастерство. Значит, уходить. Лучше всего – в богатые кварталы. Там он, конечно, привлечет внимание обитателей склетов, но у него будет шанс найти угол потемнее и затаиться там, таких углов хватает везде. Он сам нередко участвовал в рейде на беглых рабов или взбунтовавшуюся чернь, опыт подсказывал верный вариант. Если его будут искать, то здесь, в окружении шалхов и выгребных ям, никому не придет в голову, что отчаянный пришелец с обезображенным лицом рискнет направиться в сердце города. Работы для стиса почти не осталось, оставшихся Крэйн сбил ногами на землю, туда, где еще корчились те, которым повезло меньше. Кажется, двое или трое испустят дух еще до Урта, отметил он механически, перепрыгивая через упавшие тела, впрочем, судя по всему, их еще раньше утопят в ывар-тэс, предварительно сняв последние лохмотья. Прежде чем покинуть поле боя, Крэйн завладел трофеем – грязным ветхим плащом из грубой ткани с некоторым подобием капюшона. Предыдущий хозяин уткнулся лицом в землю, но на плаще оказалось всего одно небольшое пятно, а дырки почти не было заметно. Крэйн торопливо набросил на себя смердящий плащ и опустил капюшон. Многие представители черни ходили в таком облачении, на их фоне он не будет выделяться. Кроме того, капюшон хоть как-то скроет ужасные язвы на лице и шрам – признаки, бросающиеся в глаза прежде всего. Оказавшись на свободе, Крэйн побежал, петляя между шалхов, ориентируясь по высокому жалу тор-склета, поднимающемуся почти из центра города. Некоторые шалхи приходилось перепрыгивать, иногда из них высовывались перепуганные грязные лица или руки с дубинками. Но Крэйн не бил, его злость, пропитавшись чужой кровью и чужим страхом, уже не бурлила, а текла, как спокойная полноводная река, он не бил там, где можно было обойтись без этого, лишь отшвырнул встречавшихся на пути. Впервые за последнее время он чувствовал себя почти хорошо, забыв даже про язвы на лице и рубец, сейчас все было просто и понятно, страхи и сомнения убрались в темную дыру, в них не было надобности. Он видел только проблемы на пути, выбирал варианты расхождения с ними и чувствовал спокойную радость от того, что его тренированное гибкое тело действовало четко и идеально, как и полагается. Сейчас он уже не чувствовал себя уродом. Наконец район грязи закончился, незаметно превратившись в некоторое подобие окраин Алдиона – шалхи здесь были побогаче, из крепких шкур и два-три локтя выше, а попадающиеся склеты, хоть и состоящие из провисших трухлявых бревен, выглядели достаточно крепко. Крэйн перешел на шаг, чтобы не привлекать к себе внимания. Местные жители, разительно не похожие на обитателей прогнивших шалхов, смотрели на него настороженно, но в общем спокойно, никто не пытался преградить ему дорогу или выяснить, с какой целью он сшивается здесь. Дворы здесь были в чистоте, попадались садки с молодыми шууями, неспешно вспарывающими землю извилистыми ходами, часто можно было увидеть невысокие, но крепкие глиняные заборчики, окружавшие склеты. Крэйну они показались ненадежными, он привык к деревянным заборам Алдиона, мощным и островерхим, но несколько раз его наметанный взгляд отмечал едва заметное шевеление у порогов – несмотря на отсутствие дерева, ывар явно был в ходу. Люди, встречающиеся ему на пути, уже не принадлежали к черни – их небогатая одежда была чиста, многие носили однослойные или двухслойные вельты, более короткие чем было принято в Алдионе, но крепкие, кое-кто щеголял скверной выкройки талемом с непременным стисом на боку. Мужчины были крепки и полны достоинства – оружейники, лесорубы, смотрители хеггов, мастеровые, писцы, – они двигались неспешно и с осознанием собственного достоинства. Суровые твердые черты лица царили здесь повсеместно. Не прикрытые ни бородами, ни длинными спадающими волосами, они являли собой оплот Триса, черты лица самого города. Женщины были красивы и хорошо сложены, Крэйн машинально провожал их взглядом и еще глубже натягивал чересчур маленький спадающий капюшон. Как они поведут себя, если он покажет им свое лицо? Закричат, наверное, или, скривившись от отвращения, сплюнут. Кому он нужен сейчас? Без денег, одежды и нормального оружия, тощий и едва передвигающий ноги после ранения, безродный и отвратительный на вид. «Глупости, – усмехнулся он сам себе, – ты и раньше был чересчур циничен. Кому нужно лицо? Лицо – это лишь ширма души, оно не может ни думать, ни действовать. Пустая оболочка, годная лишь для примитивного выражения чувств. Половина моего лица покрыта нарывами, я чувствую себя так, словно каждый клочок кожи мне срывали тупым кейром, но изменился ли я от этого? Моя сила осталась при мне, так же как и моя внутренняя красота. Я – все тот же шэл Крэйн, даже без эскерта и дружины, да, пожалуй, и больше – я стал крепче и выносливее за это время, моя тяга к жизни усилилась многократно. Разве женщины любили мое лицо? Нет, они любили меня таким, какой я есть. Моя внутренняя красота, неповторимая и влекущая, осталась при мне, мой ум по-прежнему ясен, во мне есть сила. Та самая сила, которая делала из этого красивого тела и прекрасного лица шэла Алдион Крэйна, человека, при взгляде на которого женщины краснели и почти лишались чувств. Проклятый ворожей лишил меня лица, но над моей душой он не властен». Крэйн шел уверенно, не уступая никому дороги, как шел раньше по коридорам тор-склета или узким улочкам Алдиона, эта уверенность даже в сочетании с вонючим грязным плащом не давала прохожим возможности усомниться в том, вправе ли он находиться здесь. Он старался идти не спеша, внимательно осматриваясь, чтобы не пропустить того, что искал. Он уже имел на примете несколько мест, в которых несложно будет схорониться Урт или два, но понимал, что кратковременное убежище ему не подходит, чтобы дождаться вестей от Дата, ему придется провести в Трисе не один десяток Эно. Значит, нужно искать дальше. Один раз он чуть не столкнулся с несколькими дружинниками, но, предупрежденный блеском начищенных кассов, вовремя свернул на другую улицу и ускорил шаг. Встреча с воинами шэда могла окончиться плачевно. Наконец он нашел то, что ему требовалось. Пройдя еще несколько улиц и очутившись возле шеренги величественных склетов с не менее гордыми вывесками, он наткнулся на засохший колодец, стоящий в стороне от дороги и почти скрытый от взгляда густой порослью колючего кустарника. Колодцем давно никто не пользовался, обвалившийся пласт никто не убрал, а деревянную кладку, ранее ограждавшую ее, давно разобрали. Осталось лишь широкое неровное углубление в земле, зияющее черным бездонным провалом. Улучив момент, когда на улице не окажется прохожих, Крэйн пробрался к нему, в очередной раз поблагодарив судьбу за то, что в Трисе, как и в Алдионе, не привилась глупейшая традиция прорезать дырки в стенах склетов. Глубина колодца оказалась подходящей, Крэйн прикинул, что до дна не меньше пятнадцати локтей, затаись там человек – его непросто будет рассмотреть даже с факелами, выбраться же будет достаточно легко – стены колодца были из плотной слежавшейся глины, в которой можно будет сделать несколько редких отверстий. Он уже опустил одну ногу, ощупывая опору, когда взгляд, отвлеченно блуждавший из стороны в сторону, остановился на одной из вывесок. Он даже не сразу понял, почему именно эта вывеска – большой деревянный квадрат с короткой надписью, – привлекла его внимание. А когда понял – нога, нащупывавшая углубление в скользкой глине, замерла. Лекарь. Крэйн облизнул пересохшие губы. Лекарь может ему помочь. Спасительная мысль белым зигзагом проскочила в мозгу. Возможно, его болезнь могут излечить здесь. Трис большой город, здесь много черни и больных, здешний лекарь может разобраться, что за хворь изъела его лицо. Родовой лекарь из Алдиона был стар и глуп, к тому же он видел болезнь только в стадии зарождения. Возможно, еще не слишком поздно... «Нет, – приказал себе Крэйн, не сводя глаз с вывески. – Сейчас слишком опасно. Лекарь может проговориться и дружинники шэда возьмут меня в тот же Эно». Однако что-то внутри него упрямо затвердело, мешая продолжить спуск. Возможно, болезнь еще не взяла свое, она может углубиться внутрь и тогда, даже если он успеет найти посыльного от Лата с деньгами, может быть уже поздно. Почему он уверен, что его болезнь не смертельна?.. Возможно, как раз сейчас еще не поздно вмешаться, остановить болезнь, пока она не распространилась на все тело. Несмотря на жаркий Эно, стоящий почти в зените, Крэйн почувствовал выступивший по всему телу, от подмышек до паха, ледяной пот. Он уже представил себя, валяющегося в узкой и темной земляной яме – покрытого обваливающейся коростой, смердящего, превратившегося в сплошной гнойный нарыв. Силы оставят его и свою жизнь он закончит в мучениях, бессильно глядя на крошечный квадрат неба высоко над головой. А ведь достаточно всего лишь пойти к лекарю, узнать, насколько опасна его болезнь. Деньги? Он отдаст их, как только получит помощь от брата, он даст слово шэла! Пусть лекарь хотя бы осмотрит его, ведь он не сможет отказать умирающему человеку в такой малости – просто осмотреть его? Он добьется от лекаря ответа, а потом, как только Лат... «Нет, – подумал он, чувствуя, как мысль его сладко замирает, успокоенная близким освобождением от мук. – Я получу деньги сразу же, не буду ждать посыльного. Пойду работать. Я силен и опытен, я найду что-то, способное приносить деньги». Та часть его существа, которая еще оставалась шэлом Алдион, воспротивилась, но другая, отмеченная уродливой печатью на лице, готова была согласиться с чем угодно. Работать в поте лица, как чернь, голодать, терпеть Урт за Уртом без сна – только бы очистить лицо от этой заразы, вернуть себе былую красоту. Конечно, тогда его смогут узнать шпионы Орвина, но эта опасность виделась нечетко, как размытое облако на горизонте. Когда его лицо станет чисто и с него исчезнут отвратительные язвы, он снова станет собой, его отточенный, как эскерт, ум снова заработает, он что-нибудь придумает. Женщины будут падать к его ногам, стоит ему лишь посмотреть на них, мужчины будут провожать его восхищенным и завистливым взглядом. Несложно будет найти сотню-другую сер и покинуть Трис, двигаясь дальше на север. Подальше от проклятого Ушедшими Алдиона и Орвина. Крэйн и сам не заметил, как приблизился к склету лекаря. Беспокойно оглянувшись, словно ожидая увидеть перекрывающих улицу дружинников, он натянул еще ниже капюшон и решительно отворил дверь. |
||
|