"Я жил в суровый век" - читать интересную книгу автора

VII

В маленькой квартирке, затерянной где-то на шестом этаже большого дома в парижском предместье, Марсель, миниатюрная брюнетка лет двадцати восьми, только что спустила затемнение на окнах. Она встревожена.

Её муж в полдень всегда приходит домой завтракать. Сегодня он ушёл, взяв с собой пакетик с провизией и бутылку вина. Рэймон сказал ей, смеясь, что позавтракает с друзьями на лоне природы и вернётся в семь.

Конечно, иногда возвращается и позже, но сегодня она не видела его весь день. Немудрёно, что время тянется бесконечно. Девять часов вечера, а он ещё не вернулся.

Сегодня утром Рэймон напевал во время бритья и ушёл сияя.

А сейчас, вечером, она с грустью смотрит на разбросанные вещи, свидетельствующие о том, что он был здесь: на невытертую бритву «жиллет», на туфли, закинутые в угол, на грязный носовой платок под умывальником… Ока не прикасалась к ним, собираясь ласково пожурить его за то, что он всегда оставляет вещи в таком беспорядке. Теперь она прибирает их, сдерживая слёзы.

Её муж не похож на тех соседей, которые возвращаются домой, проведя день на заводе или в учреждении. Её муж, которого консьержка знает только под партийной кличкой, — активный коммунист. Он сражается в рядах ФТП.[9]

Иногда он назначает Марсель свидание в городе. Она обеспечивает связь и нередко принимает участие в его работе. Однажды вечером, целуя её в губы, он за её спиной прикрепил к решётке, огораживающей дерево, бомбу, которая через несколько минут взорвалась в толпе немцев, выходивших из кино.

Когда он тут, рядом, она не знает страха. Он всем внушает уверенность. Чудачка эта маленькая Марсель! Она предпочитает подвергаться опасности, участвуя в борьбе, чем находиться в неведении. Но вот уже насколько дней как её муж чем-то озабочен. Он не сказал ей, что именно готовится. Ей, конечно, ясно — что-то затевают, но на её вопросы он отвечает уклончиво и обращается с ней на этот раз как с ребёнком. Этого она не любит. Разве он не предупреждал её всегда, когда предпринималась новая операция? Разве она сама не выполняла поручений? И как раз теперь, когда она ничего не знает, он не возвращается.

Что могло с ним случиться? Тревога всё сильнее овладевает ею. Она даже не вздрогнула, когда в нескольких метрах от неё муж выпустил целую револьверную обойму в грудь офицера-пруссака, а сегодня вечером она не помнит себя от страха, потому что ничего не знает. Она стала обыкновенной женщиной, слабой женщиной, мучающейся, как другие.

Как другие? Вздор! Другая женщина, видя, что мужа нет, поделилась бы своей тревогой с соседками, звонила бы по телефону, побежала бы на место его работы, к друзьям, заявила бы в полицию, подняла бы на ноги весь квартал.

Ничего этого Марсель сделать не может. Она похожа на солдата, которого забыли в окопе. Она должна ждать. Ждать с одной мыслью: «Если он не придёт в течение часа, значит, случилось несчастье». И может быть, она никогда не узнает, как оно случилось.

Проходит минута за минутой, а женщина сидит в кухне перед двумя пустыми, безнадёжно пустыми приборами.

Шаги на лестнице.

Ключ поворачивается в замке.

Марсель кажется, что её сердце сейчас разорвётся. Это он, Рэймон.

Она бросается ему на шею и уже не может сдержать слёзы.

— Ну, маленькая моя, ну что такое? — говорит Рэймон, сжимая её в объятиях и нежно целуя.

— Что с тобой?

— Мне было так страшно.

— Чего?

— Я думала, ты арестован.

— Во второй раз за эти дни меня считают арестованным. Как видишь, на мне это не отражается. Ты узнала что-нибудь о мальчике?

— Твоя мать приведёт его в сквер в следующий четверг.

— Хорошо. Я сделаю всё, чтобы повидать его.

— Куда ты?

Рэймон вышел на лестницу и тотчас возвратился с велосипедом на плече.

— Велосипед принёс.

Лицо Марсель освещает улыбка.

— Дело сделано? — спрашивает она.

— Нет, будет сделано. Улыбка сразу застывает.

— Когда?

— Завтра.

— А какое дело?

— Скоро узнаешь.

Но Марсель уже овладела собой, следует взрыв возмущения:

— Ах, вот что! Мы, женщины, годимся только на то, чтобы ждать и плакать? Слушай, раз ты начал говорить, надо договаривать! Есть вещи, которые меня не касаются, но то, что мы сделали вместе, даёт мне право требовать, чтобы меня не отстраняли. Что бы ты ни делал, я не желаю больше сидеть дома и ждать…

— Мы встретимся с тобой завтра в восемь. По всей вероятности, я дам тебе небольшой пакет, и ты сейчас же отнесёшь его в тайник.

— В какой?

— Который известен только нам с тобой.

— Где я должна быть?

— В нашем кафе у Орлеанской заставы. Ты довольна?

— Да. Поцелуй меня ещё раз.

Рэймон уже дома, но Мишель ещё бежит по улице: он опаздывает. Уже полчаса, как он должен был вернуться. Подготовка к операции в Сент-Ассизе заняла больше времени, чем предполагалось. Нужно было добыть всем велосипеды. Мишель получил свой только поздно вечером. Пришлось собирать рыболовные принадлежности, а затем проверять и распределять оружие. Всё это потребовало многих встреч и бесконечной беготни. Кроме того, он вынужден был отнести велосипед и оружие к одному из друзей, чтобы забрать их завтра перед отъездом.

Теперь всё в порядке. Мишель со спокойной совестью медленно поднимается по лестнице к себе домой. Если бы Жюльетта подозревала, что будет делать завтра её муж! Мишель обожает свою жену и ни за какие блага не согласится, чтобы она делила с ним все страхи и тревоги. До сих пор он не проговорился ей ни разу, что принимает участие в боевых операциях. Довольно с неё забот о малышах и хозяйстве.

Всё это, конечно, не облегчает работы Мишеля. Даже перед женой он должен как-то сочетать видимость легальной жизни с обязанностями подпольщика.

Зато когда по вечерам он возвращается к своей молодой жене и двум детям — какая разрядка! У него дома так хорошо, так уютно! В теперешние смутные времена — это оазис, где он набирает сил, как отпускник, приехавший с фронта.

Чем же объяснить сегодня вечером своё опоздание? Что скажет жена, ведь она утром просила его прийти непременно вовремя? К обеду должен быть кролик. Кролик, жаренный в масле, с картошкой. Это конёк Жюльетты, а Мишель любит поесть.

«Ну и нагорит же мне!» — думает он, открывая дверь.

— Нехорошо, нехорошо это с твоей стороны, — говорит жена, когда, вытерев ноги, он входит в маленькую столовую.

— Папа!

Пятилетний Пьерро и его трёхлетняя сестрёнка Лили бросились к нему одновременно. Мишель берёт обоих на руки.

Жюльетта ушла на кухню, обиженно поджав губы и не поцеловав мужа. Её дурное настроение прорывается, когда она ставит дымящуюся суповую миску на тщательно накрытый стол.

— Всё-таки обидно, что ты опаздываешь, как раз когда в кои-то веки есть что-то вкусное. Это у тебя входит в привычку с некоторых пор.

— Мне надо было повидать товарища…

— Ну конечно! Всегда какие-то товарищи, а с женой считаться не надо!

— Что ты говоришь, подумай!

— Картошка подгорела, а кролик пережарен. Очень мило!

— Да не расстраивайся ты из-за своего обеда, я же знаю — всё будет прекрасно.

— Ты так к этому относишься, что не стоит стараться.

Пока Жюльетта усаживала малышей, Мишель уже сел и начал есть.

— Суп замечательный.

Лили, с салфеткой, повязанной вокруг шеи, стучит ложкой о тарелку.

— Ешь суп, Лили, — нетерпеливо говорит мать, — он остынет. Осторожнее, Пьерро, не задень стакан, опрокинешь.

Жюльетта пошла за кроликом.

— Я хочу ножку, мама! — кричит Лили, стуча по столу.

— Съешь сперва суп. Пьерро, говорю тебе, осторожней, не задень стакан.

— Не хочу больше супа, — не унимается Лили.

— Погоди, я сейчас найду тебе ножку, — говорит отец, выбирая кусок в кастрюле.

— Что же ты не заставил её съесть суп? Она почти не прикоснулась к нему!

— Ты видишь, она больше не хочет.

— Конечно, она знает, что ты всегда на её стороне. Пьерро, в последний раз говорю тебе, осторожней!

Но, конечно, этот озорник Пьерро так неловко протягивает тарелку, что опрокидывает стакан.

— Я же тебе говорила! — возмущается мать, вставая в раздражении.

Она даёт сыну лёгкий подзатыльник и уходит на кухню за полотенцем.

Пьерро хнычет. Лили ест мясо руками, и лицо у неё измазано соусом.

Мишель обнимает сына, чтобы утешить его.

— Не плачь малыш, это пустяки!

— Вот-вот, — говорит мать, — вместо того, чтобы отчитать сына, учишь его шалить! Сразу видно, что днём тебя не бывает дома. Ты им всё прощаешь.

— Папа, — просит девочка, — ещё ножку!

И Мишель, не думая о том, что его жаркое стынет, кормит детей, а потом, счастливый и довольный, с нежностью смотрит на своё семейство.

Жюльетта, немного успокоившись, пожимает плечами.

— Что с тобой? Что ты так смотришь на меня? Как будто никогда меня не видал.

Мишель невольно думает о завтрашнем дне, о том, что он постоянно рискует больше не увидеть эти три дорогих ему существа.

— Ты такая красивая, — говорит он.

— Вот глупый!

Но сама улыбается и придвигает к нему свой стул.