"Сон войны (сборник)" - читать интересную книгу автора (Рубан Александр)Глава 12. Субботняя проверкаЯков ушел за полночь, пообещав утром заскочить в штаб и забрать мой пуховик, а я остался у Хельги. Пешком через весь проспект, да еще ночью холодно… И Ника меня все равно не ждет… А завтра до обеда надо поискать Титова. Если он еще не ТАМ, я найду его в баре. По субботам поручик Титов торчит в баре. Полковник Тишина по субботам торчит в музее — в баре он появился только однажды, еще подполковником, и вот уже четвертый год как перестал появляться. При мне. До Парамушира майор Тишина работал у НИХ и, по всей вероятности, чем-то ТАМ провинился. На Парамушире же он моментально окопался в штабе соседнего с нами ДД-5, так как ни на что иное был не способен. А спустя две недели пятый дивизион остался без штаба. Тишину мы отрывали от полевого разрядника по частям, и все это время он продолжал давить гашетку, хотя барабаны ПРТ-512 были давно пусты. Штабные фургоны, все три, майор сжег настолько основательно, что даже не удалось выяснить, был ли у кого-нибудь из штабистов иммунитет (и было ли вообще нападение). У Тишины иммунитет был — и после обязательного 15-суточного карантина он отбыл на материк. Не исключено, что внеочередную звезду он получил как раз за этот подвиг, а по срокам быть бы ему разве что подполковником… Где сейчас работает полковник Тишина, я не знаю и знать не хочу, а в Клубе он является одним из трех сопредседателей Исторического Общества. Вот уже год, как он давит на все инстанции, тщась отобрать у нас пару «гостиничных номеров» для двух новых экспозиций: «Миротворческие традиции Запорожской Сечи (рейды на запад)» и «Ермак Тимофеевич — первый русский миротворец в Сибири». Предупреждать этого «историка» о чем бы то ни было глупо и небезопасно. В особенности, об опасности ОТТУДА. Потому что либо ОНИ ему ничего не сделают — либо ТУДА ему и дорога. Такие спят спокойно, личные сны у таких приятны и в меру волнительны. А что сегодня приснится мне? В ночь с пятницы на субботу мне, как правило, снится всякая ерунда, стыдно рассказывать. Белый слон хулиганит. А тут еще водка… Хельга уже спала (не у меня на плече, как любит Ника, а так же, как я, на спине) и держала меня за руку. Плитку она усыпила на ночь, но я не мерз, наверное, потому, что Хельга держала меня за руку… И карниз, державший занавесочку, тоже спал, но у краски на потолке уже началась старческая бессонница, она продолжала слабо светиться. Еще месяц-другой, и она наконец-то уснет навсегда… Уже засыпая и сам, я вдруг подумал, что, кажется, я знаю, что ИМ нужно от парамуширцев. Это была настолько дикая мысль, что я поспешно отнес ее появление на счет водки и постарался прогнать. Это был типичный значок — его не было. И, чтобы прогнать значок, я стал снова думать о поручике Титове: увижу ли я его завтра в Клубе? Если бы у Хельги был транслятор — все было бы просто. Я приснился бы Титову, не называя себя, и попросил бы его зайти утром в бар. И если бы он не пришел, я бы точно знал, что он уже ТАМ. Но транслятора у Хельги нет, только приемник, да и тот одноканальный. Хельга всегда спит одна… И сниться ей вот уже три года, как некому, значит, транслятор она продала. А пенсия… Вдовы, живущие на пенсию, рано или поздно продают все и приходят в Клуб. В номера… Я скрипнул зубами, и Хельга моментально проснулась. — Ты злишься, — шепнула она. — Не надо. — Я не злюсь. Я пытаюсь уснуть. — Ты злишься на значки — и видишь только их. Хочешь, мы поспим вместе? — Мы и так спим вместе. — Нет, я имею в виду третье: спать и видеть один и тот же сон. Хочешь? — Значит, у тебя есть транслятор? — Он не нужен. Наоборот, он только мешает. — Слишком много значков? — улыбнулся я. — Ты уже все понимаешь. Еще чуть-чуть — и будешь совсем колдун. Тебя усыпить? — Попытайся. — Поспим вместе? — Да. — Спи, — шепнула Хельга, и я уснул… Материк был громаден и еще никак не назывался. Название ему придумают потом, когда его не станет. Очень красивое название, оно звенит и светится через весь материк. Вот так: Только это будет уже не материк, а сплошной значок… А пока что он весь живой: двигается, дышит, стареет. Я опустился на алмазный пляж северного побережья. Когда материк станет значком, этот пляж уйдет под Гималаи. Алмазов не станет. Они обнажатся в других местах, но перестанут быть просто песком и камнями. Песчинки и камни окажутся значками, из-за которых начнут убивать. Из-за значков всегда дерутся и убивают, и получается, что убивают сами значки. Которых нет. Которых больше, чем даже песчинок на этом пляже… Я посидел у воды, пересыпая песок из ладони в ладонь, а потом отряхнул ладони и побрел вглубь материка, прочь от пляжа. Хорошо, что он уйдет под Гималаи. А то ведь жутко подумать, какая свалка могла бы тут произойти спустя сотни миллионов лет. Я продирался через густые заросли высоченных папоротников, протискивался между жесткими зелеными стеблями и увязал по щиколотки в жирной хлюпающей земле. Из-под ног, пищ`а, порскало что-то живое. Со всех сторон рычало, ворочалось, чавкало, предсмертно орало, ликующе и трубно возвещало о том, что сумело выжить и вот сейчас насытится. Потом я брел, увязая по щиколотки в горячем песке. Что-то живое с сухим шелестом порскало из-под ног и, сухо шелестя, зарывалось по самые кончики дрожащих, звонких от сухости хвостиков. Кто-то огромный, натужно хрустя сухожилиями, полз вдалеке, равномерно вбивая в барханы чугунные тумбы ног, беспорядочно ныряя в песок маленькой головкой на длинной шее и влача бесконечный, как товарняк, чешуйчатый хвост. Трескучий рой диковинных насекомых, с мою ладонь каждое, снялся с гребня ближайшего бархана и завис надо мной, двигаясь одновременно и резко, как вертолеты на смотру, то влево, то вправо. Вода в реке, которую я переплыл, была желтой, вязкой и тухлой, как недоваренный позавчерашний кисель. Потому что в ней тоже жили — по крайней мере, начинали жить. Отряхнувшись, я вскарабкался по невыветренным базальтовым обнажениям, на цыпочках взбежал по обжигающему лавовому склону и заглянул в кипящий кратер. Гора жила. Я грудью чувствовал, как она ворочается и вздыхает. Я отпрянул, подпрыгнул и стал подниматься, уклоняясь от свистящих перепончатых крыльев с когтями на концах и от лязгающих рядом крокодильих пастей. Воздух был насыщен жизнью. Материк жил и собирался жить миллионы лет. Ему не нужно было как-то называться. Я оглядел его сверху, весь. Мне было одиноко. Ни один камешек не был просверлен насквозь, ни один прутик не был гладко обструган и заострен с конца — тоска. Я прищурился одним глазом, протянул руку и пальцем вывел через весь материк невидимое: «Гондвана». Материк треснул и разломился на пять громадных кусков. Треугольник с алмазным пляжем, поворачиваясь, двинулся навстречу северному материку — они встретились в грохоте горообразования. Вздыбились Гималаи и погребли под собой несостоявшиеся значки. Хельга сильно сжала мою руку, и я проснулся. Грохот горообразования повторился: в дверь беспорядочно стучали кулаками. — Кто это может быть? — шепотом спросил я. — Не знаю, — шепнула Хельга. — Не Яков? Она отрицательно помотала головой и прижалась ко мне. — Сколько их? — Я их не вижу! — отчаянно прошептала она. — Лежи спокойно. — Я бесшумно встал и начал быстро и бесшумно одеваться. — Есть кто живой? — заорали за дверью и опять грохнули. — О, Господи, — с облегчением сказала Хельга, соскакивая с кровати. Сегодня же третья суббота — я совсем забыла! — У вас по третьим? — спросил я. Она кивнула, уже запахнув халатик, оживила карниз и пошла открывать. Я присел к столу. Субботняя проверка — всего-то навсего. Потерпим. У нас она по вторым субботам месяца, а в этом районе, оказывается, по третьим. Я посмотрел на часы. Было 03.42. — Крепко спите! — сказали за дверью и шагнули через порог. Их было трое. Никого из них Хельга не «увидела». Хельга видит живое. Колдунья больше, чем ведьма, но бесполезней. — Служба Консилиума, — представился один из троих, демонстрируя нам с Хельгой значок на отвороте кителя. Значок… Я усмехнулся и сказал: — Здравствуйте. — Здравствуйте, сограждане. Напоминаю: все, что мы увидим и услышим здесь, является врачебной тайной. Второй сразу же после этих слов подошел к приемнику над изголовьем кровати, сорвал пломбы, снял кожух и начал там копаться. Третий водрузил на стол ящик с аппаратурой, присел на табуретку и занялся настройкой. — Хозяйка квартиры вы? — спросил первый, открывая блокнот. Хельга кивнула. — Парадонова Ольга Михайловна? — прочел он. — Да. — А вы, сударь? — он повернулся ко мне. — В гостях, — сказал я. — Тихомиров Виктор Георгиевич. Первый записал. — Томич или приезжий? — Томич. — Хорошо-о… Профессия? — Дизайнер-инструментальщик. — Тво-орческая… — пробормотал он, записывая. — Военнообязанный? Я кивнул. — Звание? — Капитан резерва, десант. ТРДД-4. — Кома-андный… деса-ант… Четыре? — Я живу не в этом районе. На северо-востоке. — Понимаю. Тогда, если не возражаете, начнем с вас. Еще раз напоминаю: все, что вы мне скажете, является… — Врачебной тайной, — закончил я. — Начинайте. Третий протянул мне обруч, и я надел его на голову. — Наблюдайте вон за той стрелкой, — сказал первый, — и вы сами увидите, насколько правдивы будут ваши ответы. — Начинайте, — повторил я. — Быстрее начнем, быстрее закончим. — Вы видите личные сны? — спросил он. — Да, — сказал я. Стрелка не шелохнулась. — Что вы видели в последний раз? — В моем личном сне? — уточнил я. (И подумал: не в Хельгином, а в моем). — Разумеется. — Пирожное. — Стрелка чуть-чуть шевельнулась. — Вкусное? — после паузы спросил первый. — Не знаю. Наверное, сладкое. — Вы не ощутили вкуса? — Я его не ел. Я угощал моего друга. — То есть, вы видели во сне друга… Он любит пирожные? — Он большой сладкоежка, — сказал я, думая о своем белом слоне. Очень большой. — Гм… — Первому что-то не нравилось в поведении стрелки. Мне тоже. Вам было приятно угостить друга? — Я несказанно обрадовался, когда он попросил пирожное. Я сам ему предлагал, он долго отказывался, но потом наконец взял… — (Стрелка подрагивала, но едва заметно). — Так-так… Он, этот ваш друг, живой? — Живее, чем вы. — Понимаю. Но я-то имею в виду: не во сне, а в действительности. Он не умер? То есть… — То есть, не являются ли ко мне в снах души умерших? Я не знаю, жив ли мой друг, или уже умер. Последний раз мы виделись двадцать два года тому назад. В детстве. (Вот теперь я точно не соврал. Я не знаю, жив ли тот белый слон и сколько вообще живут слоны). — Ностальги-ия… — бормотал первый, записывая. — Детская дру-ужба… доброжела-ательность. Что ж, замечательно! Для десантника у вас — на редкость здоровые личные сны. Теперь о трансляциях… Какой уровень восприятия идеологических трансляций вам доступен? — Лекция. Иногда диспут. — Участник диспута? — Слушатель. — При-мити-ивный… В этом нет ничего плохого, господин Тихомиров. Наоборот: чем проще, тем надежнее. Та-ак… Какую трансляцию вы видели в последний раз и когда? — Гастрономическую. Вчера. — (Сон Хельги не был трансляцией: я видел его без транслятора. Стрелка не шелохнулась). — В какой интерпретации? — Завтрак в молочной столовой. — Примити-ивная… Было вкусно? — Сытно. — (Я не ел: я был сыт. Стрелка не шелохнулась). — Благодарю вас, достаточно, — сказал первый. Я снял обруч. — У вас крепкая нервная система. Для десантника — преотменно крепкая. Уступите место хозяйке. Я уступил. Хельга поведала им, что видела много алмазов на берегу, но такого берега на самом деле, наверное, нет. Да, она очень хотела бы там побывать. Нет, алмазы ей не нужны — просто побродить, поглазеть. Попутешествовать. Нет, она нигде никогда не бывала, кроме Томска. Уровень восприятия трансляций у нее тоже оказался примитивным… — Мечты-ы… — бормотал первый, записывая. — Тяга к перемене ме-ест… — Кажется, он был удовлетворен. — В порядке? — спросил он у того, кто рылся в приемнике. — Одноканальный, — ответил тот, надевая кожух, и щелкнул пломбиром. Настройка не сбита. Альфа-ритмы в норме. — Не сбита… одноканальный… Следующую ночь вы проведете здесь, господин Тихомиров? Напоминаю: все, что вы… — Является врачебной тайной — помню… Я не знаю, где я проведу следующую ночь. — Поймите меня правильно: я вовсе не намерен вмешиваться в вашу личную жизнь. Но если вы будете спать здесь, необходимо установить еще один приемник. Или можно заменить этот на двухканальный, так будет дешевле. — Он покосился на кувшин и пошевелил носом. — Даже дешевле, чем водка. — Я заплачу, — сказала Хельга. — Они ведь у вас с собой? — Не надо, — возразил я. — Следующую ночь я проведу дома. — Ну, а если все-таки здесь, — сказал первый, — то будьте добры, господин Тихомиров, зайдите днем в Консилиум и купите приемник. Или возьмите напрокат — это и вовсе гроши. Не следует подводить хозяйку… — Не беспокойтесь, — заверил я. — Идеологических трансляций я не пропускаю. К тому же завтра будет интересная тема: подвиг Великомученика Степана. Я с детства преклоняюсь перед этой исторической личностью. Он был истинный миротворец! (Обруча на мне не было.) — С детства? Любопытно… — пробормотал первый. — А впрочем, раз вы стали офицером Миротворческих Сил, вам было виднее. Спокойных снов, сограждане! Третий закрыл свой ящик, и они наконец-то ушли. |
||
|