"Дождался" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)XIРакитин нашел хозяйку в столовой. Он попросил ее немедленно послать за сиделкой. И вдруг вспомнил, что обещал сделать визит одной даме, с которой встречался в Петербурге и недавно встретился в Монтре. И он решил сейчас же ехать. По крайней мере, развлечется. — Я не буду обедать сегодня, госпожа Шварц! — объявил Ракитин. И нашел нужным прибавить: — Обедаю в Веве… С одной знакомой. — О, monsieur! — шутливо-строго сказала хозяйка и погрозила пальцем. — Вы что же думаете? — смеясь, спросил Ракитин. — Вы ведь опасный человек… Ракитин от удовольствия вспыхнул. Он как-то особенно победоносно затеребил бородку и с преувеличенной напускной скромностью проговорил: — Увы! И стар, и толст, и уж никому не опасен! До свидания. И, пожалуйста, сиделку. — Сию минуту! — И хозяйка надавила кнопку. — Видно, какой вы старый!.. Bonne chance! [8] — значительно промолвила госпожа Шварц с веселой поощряющей улыбкой. И, сразу переходя в деловой тон и делаясь любезно-серьезной, прибавила: — Вы знаете условия пансиона? — Какие? — Если не обедаете дома, плата за обед не исключается… Я обязана предупредить… Извините… — Знаю! Знаю! И, приподняв шляпу, Ракитин ушел и сел на трамвай. Жена тайного советника, лет за тридцать, не оскорбляющая эстетических чувств Ракитина, элегантная брюнетка, приехавшая в Швейцарию с десятилетним мальчиком ради его слабой груди, уже порядочно соскучившаяся по Петербургу, обрадовалась приходу Ракитина. Она с интересом прослушала о проблематической барыне, не приезжающей к влюбленному умирающему мужу, пожалела мужа, возмутилась женой, но, впрочем, старалась найти смягчающие обстоятельства, сказав несколько прочувствованных слов о женах, которые выходят замуж, не подумав, без настоящей любви. Так как Ракитин знал, что и Наталья Ивановна Брике не подумала перед замужеством, так как господину Бриксу за шестьдесят, то Ракитин не без большого оживления и торопливо стал рассказывать о нелепых предрассудках брака и вообще о любви и смешил молодую женщину своей веселой, остроумной и дерзкой болтовней. Она смеялась недвусмысленным рассказам старого ухаживателя и знатока женщин, улыбалась его будто бы нечаянно срывавшимся комплиментам и, в свою очередь, не оставалась в долгу, рассказывая, как приятно болтать с таким умным, талантливым писателем. Они проболтали целый день. Обедали вместе в пансионе. Гуляли. И оба кокетничали друг с другом, довольные, что не скучали. Расставаясь, элегантная брюнетка с вкрадчивой обаятельностью просила не забывать ее и “посмеяться вместе”, как сегодня. И Ракитин, конечно, обещал и несколько раз поцеловал ее душистую руку. Он вернулся домой в десятом часу, очень довольный проведенным днем. “Пожалуй, и досмеемся до маленького романа! Мужу за шестьдесят, а она с темпераментом и, кажется, не настолько глупа, чтобы заинтересоваться здесь каким-нибудь чахоточным молодым человеком!” — думал Ракитин и весело усмехался, уверенный, что произвел на скучающую барыньку впечатление. А тайная советница в то же время, между прочим, писала одной приятельнице в Петербурге: “Думала, что Ракитин умнее. Он воображает себя неотразимым и с первого же визита принял аллюры ухаживателя, не понимая, что он немножко смешон со своим самомнением, брюшком, мешками под глазами и разговорами о любви… Вероятно, думает за мной ухаживать, рассчитывая на роман. Конечно, я с ним кокетничаю от скуки, и ты догадаешься, как не трудно влюбить этого “молодого человека под пятьдесят”. Но даже и это не интересно… Эти пятидесятилетние господа не в моем романе. Довольно и своего супруга, который, по крайней мере, влюблен издалека и не будет знать, что мой верный рыцарь приедет на неделю в Женеву, и мы проведем с ним прелестные дни. Право, молчаливые двадцатипятилетние рыцари куда интереснее самых умных стариков, как мой влюбленный, подозрительный и требовательный благоверный, вечно говорящий о святости долга… О, какая свинья!” Ракитин вошел в комнату и присел на балконе. Он забыл об обещании навестить вечером Неволина и был в мечтательном настроении самоуверенного женолюба, как в комнату постучали. Мечтательное настроение сразу исчезло, когда вошла Берта и сказала, что больной уже три раза посылал за ним. — Очень просил зайти. — Ему хуже? — Нет… Как будто бодрее. — Сиделка там? — Как только вы ушли, она пришла. — Скажите, что приду сию минуту! Он докуривал папиросу, чтобы оттянуть минуту посещения. Но, внезапно почувствовавши стыд за свое равнодушие к умирающему, швырнул недокуренную папироску, порывисто поднялся с лонг-шеза и вышел из комнаты. Комната Неволина, слабо освещенная лампой под темным абажуром, казалась еще мрачней. Запах лекарств и спертый воздух казались невыносимыми. И самый больной в полутьме казался еще неприятнее и страшнее с его мертвенным лицом и блестящими глазами. Сиделка, с располагающим лицом, спокойная, без фальшивой подбадривающей улыбки, но и не мрачная, сидевшая в кресле, в отдалении от кровати, и коротавшая вечер за книгой, слегка поклонилась в ответ на поклон Ракитина и мягким, приятным голосом, низковатый тембр которого словно бы успокаивал, проговорила, обращаясь к Неволину: — Вот и пришел monsieur Ракитин. А вы так волновались… Верно, раньше нельзя было… И плотная, моложавая женщина взглянула на Ракитина — показалось ему — особенно серьезно, словно с упреком. — Простите, Валерий Николаич… Раньше не мог… Встретил одного издателя и, понимаете… Но Неволин, казалось, не слушал Ракитина. И, перебивая его, счастливым, торжествующим и взволнованным голосом, проговорил: — Послезавтра приедет… Выехала… Прочтите телеграмму… Срочная! Ракитин подошел к столику, взял телеграмму и прочел: “Телеграфирую с вокзала. Завтра буду около тебя, и скоро поправишься”. Неволин не спускал глаз с Ракитина. — Ну вот видите, Валерий Николаич… Можете спать отлично, — весело проговорил Ракитин. — И сразу глядите лучше, чем утром. — Еще бы… Теперь я быстро стану поправляться… Неволин не интересовался уже более, зачем Ракитин так долго не приходил и какого издателя он встретил. Неволин начал было рассказывать, что он ел и с каким аппетитом ел бифштекс… Но сиделка мягко остановила Неволина: — Не говорите много… А то спать будете хуже… — О, конечно… конечно! — весело подтвердил Ракитин. — Не буду… Слушаю вас, добрая мадам Дюфур… О, как вы терпеливы с таким капризным больным… И как все хорошо делаете… — Привыкла! — просто ответила сиделка. Ракитин сейчас же ушел. На другой день Неволин получил телеграмму из Берлина. Прошел день, и телеграмма из Базеля: “Сегодня в полдень буду”. Но Неволин уже не мог подняться с постели и уже не так волновался, как раньше. К приезду жены, казалось, был равнодушнее. Он весь был полон мыслями о себе, о своем выздоровлении, в которое упорно верил, и какой-нибудь бульон или чай с вареньем, который вдруг требовал его капризный вкус, занимал Неволина гораздо более, чем ожидание любимой женщины. Он уже был в том предсмертном эгоизме, когда венец творения больше всего обнаруживает в нем жалкого, цепляющегося за жизнь с тем ее счастьем, которое так примитивно и так мало отличается от счастья животного. Сиделка была образцовая, и от нее больной был в восторге. И он подумал еще утром, что жена едва ли сумеет за ним так ухаживать. Она не такая сильная, умелая, казалось, угадывающая его желания. И перед женой все-таки нельзя так раздражаться, как перед сиделкой. Неволин особенно заботливо расчесал свою бороду, вычистил ногти, попросил вспрыснуть себя духами; сиделка переменила ему рубашку и надушила носовой платок. Берта рано убрала комнату, поставила кровать для жены на том месте, где стояла прежде кровать Неволина, и к девяти часам на столике у кушетки уже стоял роскошный букет. Эти заботы несколько развлекли больного. Он на несколько минут оживился и снова захотел встать. Но сиделка уговорила его не вставать. Он не протестовал. Он слушался сиделку, и казалось ему, что с таким уходом, как ее, он скорее окрепнет и встанет. Она как-то незаметно поддерживала его уверенность в этом, и он рассказывал ей, как он пойдет с женой до Шильона, а потом они будут гулять пешком. — А пока я не встану… Ведь это недолго… не правда ли… Дня два-три? — Вернэ говорил, что дня через три… — Так уж вы останьтесь… День сидите здесь, а ночью, если понадобится, жена мне поможет. — Не утомит ли это вашу жену? Она, пожалуй, не заснет ночь. Если хотите, я буду сидеть ночью в коридоре… И если вам нужно, вы только позвоните. Неволин благодарил. — А то бедная жена, в самом деле, изведется… Около полудня Ракитин, прифранченный, с подстриженными волосами и бородкой, зашел к Неволину и спросил: — Прикажете встретить Елену Александровну, Валерий Николаич? — Хотел просить об этом… Вот не пускает меня добрая сиделка… встретить жену… Надеюсь, ее узнаете по портретам… — Полагаю. — Так вы предупредите ее, что я похудел… чтобы не взволновалась… Должно быть, она цветущая красавица… а я… Неволин закашлялся и, когда припадок кашля прошел, раздражительно сказал сиделке: — Я просил вас шоколада… Мне хочется чашку шоколада… А мне не дают… Дайте же мне поскорее! |
||
|