"Перевод с английского" - читать интересную книгу автора (Полонский Георгий)2.Вы не забыли, что это такое - большая перемена? Резвится стихия, выходя из берегов. Все озабочены: все боятся недополучить, недоурвать плодов 20-минутной свободы! Скорей, скорей! Дети взмокли от страшной целеустремленности… - Кх! Кх! Кх! - раздается из-за угла, и мальчишка лет десяти, бежавший мимо Виталия, закатывает глаза, шатается, сползает по стенке на пол. - В чем дело? - спросил у него Виталий. - Ранили, гады… - простонал тот, весь во власти самозабвенной сценической правды, когда актеру уже не до зрителей. Двое других мальчишек деловито схватили беднягу под руки и тащат куда-то. - Куда вы его? - В плен, куда же. В штабе он развяжет язык! - Держите карман шире. Ничего не скажу! - на секунду открывает глаза "раненый", и в этих глазах - безумство храбрых. Откуда Виталию знать: прекратить это следует или позволить? Он, усмехаясь, глядел воякам вслед… Тут перед ним вырос десятиклассник: - Виталь Палыч - это вы? - Я… - Вас Нина Максимовна просила подежурить по этажу. - Меня? Но объяснений не поступило, десятиклассника уже нет. Неужели бросаться в этот человеческий водоворот, изображать собою плотину? …Орава преследователей (из 4-го, кажется, класса) мчится за пунцовым мальчиком, прижимающим к себе рулон ватмана. - Скажите, чтоб они газету не лапали! - заклинает он, чуть не падая Виталию в ноги и хоронясь за его спину. Участники погони остановились и тяжело дышат, - Что за конфликт? - прищурился Виталий. - А чего этот Монастырский неправильно карикатуры рисует? Что у Ляликова сплошные двойки по-русскому?! - А на самом деле? - Четверку он сейчас получил! Вот только что! Четверку! Вперед выталкивается коротышка с плутовским выражением лица - это сам Ляликов. - Опоздал он со своей четверкой! Я-то газету делал вчера! Скажите им, что надо вешать так! - взывает пунцовый Монастырский, Как в этом гвалте и неразберихе принимать соломоновы решения? - А по-моему, надо вешать таких редакторов, - пошутил Виталий. И, если бы даже он объяснил, спохватившись, что самосуд - не инструмент юстиции, это опоздало уже, все оговорки потонули в хоре восторженных и мстительных воплей. Газету силой отобрали, уволокли, чтобы навести в ней справедливость, и сам редактор был похищен именно для расправы… Относительный покой Виталий нашел на лестничной площадке четвертого этажа. Примостился у окна, достал из своей тоненькой папки газету "Советский спорт", но увидел, что сюда поднимается его закадычный враг - тот самый доцент, руководитель педпрактики… Хорошо, что врага задержал щебет двух студенток, - Виталий успел заменить "Советский спорт" учебником педагогики. Но доцент проследовал мимо так, словно Виталий Дудин - пустое место! - Филипп Антоныч! - жалобно окликнул Виталий. - Да? - Мне деканат на это дал, - он показал переплет учебника, - срок до конца месяца. Примите зачет, а? - Все у вас наоборот, Дудин. У людей практика, а вы впервые взялись за учебник… Когда ваши товарищи были вожатыми в пионерлагерях, вы себе устроили каникулы! И эта курточка… в ней хорошо пойти на танцы, на ипподром, но не в школу! Будьте скромнее, Дудин, - дети вокруг вас. Доцент ушел, с ним студентки, сочувственно глянувшие на Виталия, а он, взывая к высшей справедливости, поднял глаза. Наверху плавало голубое облачко, прошитое насквозь лучом солнца. Облачко пахло табачком. - Эй, конспираторы! Слишком нахально дымите, все видно, - сказал Виталий, сложив рупором ладони. Молчание. Он стремительно взбежал наверх и попал на тесную, прокопченную многими поколениями курильщиков площадку, ведущую на чердак. Четверо мальчишек - на вид им лет по тринадцать - давили подошвами чинарики, большого смущения не выказывая. Он, Виталий, был у них "подопытный": интересно, как поведет себя, угрозами будет брать или задушевными рассказами о вреде табака… - Я думал, это десятиклассники грешат, - сказал Виталий, разгоняя рукой дым, - а вы ведь, кажется, из 6-го "Б"? - Так точно! - Городянский, ты же в обмороке почти, у тебя даже веснушки пропали… - Я скоро брошу, Виталь Палыч, - сквозь мучительный кашель пополам со смехом говорит очень рыжий и тощий мальчик. - Только я - Грод-нен-ский. - Извини. А ты - Коробов, верно? - Я?! - изумляется беленький, очень хорошенький мальчик с лучистой улыбкой. После изумления он, впрочем, согласился: - Коробов, да. А что? - Сигареты мне. Виталий протягивает руку. - А у нас их нету, - невинно округляет глаза третий персонаж, толстощекий Курочкин. - Ну, папиросы. - У нас сигара была гаванская, - сообщил Коробов, - Их мало кто покупает, цена - сами знаете - кусается. А мы подумали: туго ей одной, Кубе-то, в том полушарии… надо все-таки поддержать. Виталий оценил эту демагогию: - Из идейных, значит, соображений? Остряки…Ну пошли, пошли, дышать тут нечем. Они стали спускаться. - И чего он к вашей куртке прицепился? - пожал плечами Гродненский. А Коробов утешил: - Вы зря волнуетесь, насчет зачета. Сперва нервы подергает, а потом еще сам будет бегать за вами! Виталий озадачился: - Парни… откуда такая опытность? - От жизни! Тут у нас - то же самое в конце четверти… А правда или брехня, что вы теперь наш классный руководитель? - И это вы знаете? Послушайте, братцы… Я очень надеюсь на вашу мужскую солидарность, Про этот разговор подслушанный - никому, ладно? Сами понимаете: нельзя мне, вступая в такую должность… - Ясно, Виталь Палыч, - весело подмигнул Коробов. - За себя и за этих двух я ручаюсь. А вот Пушкарев у нас недавно, он еще не проверенный… Худенький невзрачный мальчик, не сказавший до тех пор ничего, вспыхнул: - Как ты можешь, Андрей?… - Ему от горечи слов не хватило. Коробов погладил его по голове: - Не плачь, бэби. - После уроков, - сказал Виталий, - я загляну к вам, потолкуем. Впрочем, ваш директор, может быть, еще передумает… не доверит вас мне. В этих словах прозвучала слабая надежда. Какая-то совершенно незнакомая женщина обратилась к Виталию: - Кажется, вы дежурный по этажу? Смотрите, какая свалка у химического кабинета! И он поплелся к химкабинету. А мальчишки во главе с Андрюшей Коробовым шли по коридору, вторгаясь, как нож в масло, в образцовые ряды старших девочек, которые фланировали по кругу с книжками и зубрили. Старшеклассницы шипели, но расступались: лучше не связываться… - А вообще-то здорово, - высказал Гродненский, - если у нас будет мужик. Может, наконец, в поход сходим! Говорят, у него первый разряд по плаванию. Пускай теперь всех баттерфляем учит. - Хотя бы кролем, - уступил Курочкин, согласный и на меньшее. - Ему это нужно, как рыбке зонтик, - учить вас. Неужели не видите? Топориком будем плавать, - с жесткой усмешкой произнес Андрюша. - Сейчас у нас что,"инглиш"? - Ага… Андрей распахнул дверь кабинета иностранных языков. Здесь открыты окна, блестит свежевытертая доска. Девочка с повязкой - она тут одна, - растопырив руки, кидается к мальчишкам: - Ну что вам здесь? Дайте же проветрить! - А ты дежурная? Тебя туда вызывают. - Куда? Зачем? - Бороться с беспорядками. Там Виталь Палыч, он один не справляется, - весело лгал Андрюша. - Вот у ребят спроси. Девочка недоверчиво выглянула в коридор, а Гродненский и Курочкин ловко выставили ее из класса и, торжествуя, закрыли дверь на ножку стула. Андрей уселся на подоконник. - Знаете, как его надо назвать? - Кого? Виталия? - Как? - Числитель. - Почему? - улыбаясь, спросил Пушкарев. - Нет, вообще-то подходит, но почему? - А раз подходит, нечего объяснять. Числитель - и все! Андрей достал из кармана полоску жевательной резинки в яркой обертке. И огонек зависти зажегся в ребячьих глазах. (Приписка 1995 года: chewing gum - невидаль в Москве начала 70-х годов. Позвольте напомнить: мы жили в Но кое-что - нет-нет, а просачивалось все же. И тут выяснялось: чем моложе организм, тем слабее сопротивляемость, тем ощутимей недостаточность, непрочность идейной закалки… И тем сильнее хочется новенького! Особенно хочется такого, что связано с запретами - глухими, малопонятными, а то и вовсе идиотскими! - Г.П.). - Пожевать хотите? Канадская… - Это тебе все отец привозит? - ревниво и подобострастно спрашивает Гродненский. - Угу. Все четверо усердно начинают жевать. - А все-таки где он у тебя работает? - интересуется Курочкин. Андрюша сужает глаза, отвечать не спешит. - Ты клюкву в сахаре любишь? - Ну? - Вот он в каждый сахарный шарик вставляет по клюковке. Такая работа! Гродненский заливается счастливым смехом, улыбается Пушкарев, а Андрюша серьезно наставляет надутого Курочкина: - Никогда не спрашивай о таких вещах, понял? Ну не имею я права говорить… - Нет, я знаю, что если человек… ну, вроде как Банионис в "Мертвом сезоне"… - Ну, хватит! - гаркнул Коробов. И наступило молчание. Вдруг Леня Пушкарев засопел, заволновался и, страдальчески морщась, объявил: - Ребята… Андрей… Я хочу вам сказать одну вещь, тоже очень важную и секретную. Я получил недавно письмо… - От своего толстого друга? - засмеялся Андрюша, - Помните, он рассказывал, что у него был толстый друг в прежней школе? - Ну, был! И что тут такого? У него просто нарушение обмена веществ. - За это самое ты и выбрал его? - Он умный человек, понятно? Ты его не знаешь и не трогай его! Пока другие бегали, он умнел… - И много у вас там было таких чокнутых? Все трое, согнувшись пополам, хохочут над Пушкаревым. - Все! Теперь не скажу… - Ну ладно, пошутить нельзя? От кого письмо-то? - Из Америки! - крикнул Пушкарев, пятнисто краснея. - Во дает! - покрутил головой Гродненский. - Ври, да не завирайся. - Да… не смешно, - хмыкнул Коробов. - Ну как хотите! - отошел от них Пушкарев, и было что-то диковатое в его взгляде. А вот и звонок. В дверь начинают так барабанить, что наивный человек может подумать, будто массам не терпится овладевать знаниями. Стул с дверной ручки упал от сотрясения, и шестиклассники ввалились на урок английского. |
||
|