"Медовый месяц Золушки" - читать интересную книгу автора (Полонский Георгий)
Глава пятая. Про обстоятельства, которые любящих и любимых делают совсем чужими.
В начале 12-го часа он послал к молодой жене камеристку Терезу с прохладным сообщением: ждать его не следует, он будет всю ночь работать, ибо неотложных государственных дел - по горло…
Решалась судьба Пухоперонии - какие ж тут могут быть супружеские обиды? Она и не позволила себе этого… только носик ее порозовел на минуту-другую, но ни слезинки пролито не было. Она стала советоваться с Терезой: может, и ей не ложиться нынче, чтобы варить мужу кофе? Тереза удивлена была: помилуйте, да разве это Вашего Высочества забота? Разве некому приготовить чашку кофе для принца, ставшего у нас Первым Лицом? Спрошено это было с преувеличенным изумлением, и в тоне камеристки была еле заметная насмешка…
После этого разговора Тереза была отпущена, они пожелали спокойной ночи друг другу. Если б на этом месте была Люси-Не-Поддамся-Не-Проси, Золушка наверняка проговорила бы полночи с ней; а вот с Терезой такой дружбы не получалось…
Один раз она спросила мужа: а нельзя ли перевести Люси на должность камеристки? Чтобы не кто попало был постоянно рядом, а симпатичный тебе человек, с которым тянет поговорить по душам… Просьбой этой принц был озадачен. Этот пустяк вызвал складки у него на переносице… те складки, которые она называла "государственными" (заметила, что именно державные заботы, повалившиеся на мужа, как снег с крыши, вызывают их). Однако, Лариэль обещал ей распорядиться насчет Люси… обещал - и забыл, видимо. Ничего не изменилось. Такой души, чтобы постоянно и доверчиво можно было общаться с ней, не появилось…
Как? - воскликнет кто-нибудь, дочитав до этого места. - А сам Лариэль? Какие-такие подружки нужны двоим, влюбленным столь пылко и беззаветно, как принц и Золушка?!
Вроде бы, так. Но у нее, мы знаем, появилось много забот с больным капризным королем, чьи кости (и чей характер) такими хрупкими оказались, такими ломкими… А у Лариэля были высшие и свехтрудные заботы теперь: он страну спасал! И знал, что передоверить эти спасательные работы просто некому… Молодожены стали не так уж часто видеться в последние дни. И в последние ночи, как видим. Если рассказывать все без малейшей утайки, надо признать: ничего особенно нового Тереза не доложила принцессе в двенадцатом часу…
А не пора ли, между прочим, вспомнить об одном мальчишке, посланном в Пухоперонию с деловой командировкой? Своевременная, знаете ли, мысль… Потому что он уже действовал, этот командированный, если угодно знать! Прочем - действовал сногсшибательно! Что именно он делал - те, которые запасутся терпением, прочтут где-то в середине этой главы…
А пока мы - с главными героями. Они на расстоянии каких-то пустяковых десятков метров друг от друга. Если бегом, это меньше минуты! Но они - врозь.
Золушка пробовала заснуть, ей удалось это очень не скоро. А у нас тем временем есть возможность понаблюдать за принцем в его кабинете. И вообразить на его месте самих себя! Последнее, положа руку на сердце, интересует автора больше всего: вот, допустим, на месте принца Лариэля - он сам, лично… Или друзья его: каждого из близких друзей почему-то охота вообразить на этом месте!… Или вас, любезный читатель… Впрочем, это жестокое желание: никто из нас, по-моему, не захотел бы оказаться пухоперонским принцем в те ночи и дни…
Над принцем висели охотничьи трофеи, очень давние - головы оленя и медведя, с глазами, остекленевшими, конечно, раз и навсегда, но удачно сделанными: взгляд животных не казался мертвым, в нем жила печаль…
На ковре под мишкиной головой красовалось старинное оружие, а под оленьей - висела круглая мишень для стрельбы из лука, и сам лук висел тут же. Если раскрутить мишень за рукоятку, она могла вращаться, и с изрядной скоростью, и тогда угодить с 30-ти шагов стрелой в центр было уже искусством…
Над высокой спинкой кресла на золотистом гобелене выткан был герб королевства, его символ - гусь.
Что еще? Три диаграммы бросались в глаза. Первая имела заголовок - "НАЛОГИ", вторая - "НИЩЕНСТВО И РАЗБОЙ НА ДОРОГАХ", а третья - "ПОГОЛОВЬЕ ГУСЕЙ". Их недавно повесили. Висевшие прежде - принц порвал в клочья и буквально орал на двух министров, что ему не красивые диаграммы нужны, а честные, абсолютно честные… Вот ему и повесили желаемое: на первых двух картинках кривая стремилась вверх с наглядной крутизной, а на третьей она удрученно сползала книзу. В последнее время Пухоперония теряла и этот единственный козырь: резать и есть свою "фирменную" птицу жители наловчились лучше, чем приумножать ее… Мешало что-то приумножению. Что? Лариэлю полагалось знать это, а он - понятия не имел…
При двух больших канделябрах поблескивали тусклым золотом корешки книг. Их старинная мудрость была к сегодняшним неприятностям безучастна. Увы! Наверное, поэтому принц свирепо "психанул" час назад: не щадя дорогих переплетов, сминая страницы, он расшвырял на столах и на полу десятка полтора томов - они выглядели, как советники, которые болтали под руку всякий вздор, не идущий к делу, и были наказаны за это…
Сейчас Лариэль ходил по просторному этому кабинету из угла в угол… Если б нам удалось подслушать мысли его, - мы узнали бы, что все они - про сделку, про куплю-продажу… Ему навязывали ее! Сам он относится к этой сделке с тоскливым ужасом… Хотя выгоды от нее - признает! Их нельзя не признать! Подразумевался под этой деловой операцией разумный пухоперонский ответ на сватовство со стороны Фармазонии. Сватовство было упорное и слепоглухое к тому факту, что он - женат!
"Нельзя меня купить, я не жеребец, черт возьми! Дело вовсе не в богатстве этой Юлианы - нет, нет и нет! Наоборот: чем богаче приданое обещают за ней, тем тошнее…" - примерно так говорил внутренний голос. Но не один он был, голос этот, в том-то и заусеница! Первому возражал второй:
"Есть вещи куда интереснее богатства… Государственный опыт ее отца, например… которым он мог бы поделиться. Это король- профессионал высокого класса… Рядом с ним мой бедный папа - королек-любитель… разница! Если верить нашему послу, вокруг Балтасара просвещенные люди… Да что там говорить, они вообще в порядке… в большом порядке: у них и фото, и телеграф, и вместо воняющих свечей - лампочки, целые гроздья лампочек, и эти безлошадные кареты… с каким- то внутренним сгоранием. Неизвестно даже, что именно в них сгорает… не овес и не сено, во всяком случае! А чем можем похвастаться мы? У нас - четырнадцать способов приготовления гуся! Анна-Вероника моя - чистый ангел по части терпения и заботы, она добрый гений домашнего очага… Но сейчас не эти, совсем не эти таланты требуются! Проклятье… проклятье… сто миллионов проклятий!…"
Два его внутренних голоса то выкрикивали, то шептали эти последние слова и еще другие, гораздо худшие; они как бы схватывались, сплетались, норовя придушить друг друга!
На пороге стоял карлик - барон Прогнусси. Своим шелестящим баритоном он заговорил: "Ваше Высочество… я осмелился… в такой час…" - а между тем смущения никто не приметил бы в его глазах, даже если б не мешали очки с зеленоватыми стеклами.
- А я чуть было не возвел напраслину на свою жену! - сказал Лариэль покаянно.- Решил, что это она подслушивает… Вообще-то это было бы удачно, не правда ли, барон? Ловко было бы, своевременно… Если б за руку удалось поймать: ага-а, шпионишь за августейшим мужем?! Хоть какая-то зацепочка… А то ведь не в чем упрекнуть это святое создание, на самом деле святое… Ну не за что обидеть ее, хоть тресни! А обидеть надо, не так ли? Отчего у вас такое лицо, барон, словно вы не вполне меня понимаете? Вы же у нас на редкость понятливы…
Прогнусси сказал, что просто не был готов к такому бурному приему… Принц отвечал, что барон заслуживает еще и не такого! И вернул его - похоже, насильно - к прерванной теме:
- Так надо обидеть, барон? Придется? Беззащитную доверчивость раздавить каблуком? В клочки разнести ее счастье? - про свое-то я уж и не говорю… Вы не прячьте, не прячьте глаза! Не слышу ответа!
Кто-кто, а укороченный матушкой-природой шеф тайной полиции не был мямлей в политике. Но сейчас он именно мямлил, иначе не скажешь:
- Это не по чьей-либо злой воле, мой принц. Обстоятельства…
Принц перебил его, чтобы вцепиться в это последнее слово яростно и даже с каким-то сладострастием:
- Вот-вот, "обстоятельства"! Именно они. Слово отменное… все объясняет, решительно все, - и Лариэль ехидно изобразил такую беседу двоих, Икса с Игреком:
"Помилуйте, сударь, вы же сделали подлость!" - "Что вы, сударь, разве я способен? Это не я, это обстоятельства так неудачно сложились…" - "Ей-Богу? А-а, ну тогда - пардон… Если не по своей охоте свинячить, а в силу обстоятельств - свинство, конечно, отмывается добела!… Тогда тысяча извинений и позвольте выпить за ваше драгоценное здоровье!" - Так, барон?
Карлик молчал. Сколько бы принц ни сверлил его угольным взором, - отвечать на это было нечего. Мораль, нравственность - барон Прогнусси сроду не имел высоких баллов по этому предмету, он, знаете ли, практик а не трепач и не самоед…
- Так какую же мерзость мы с вами сварганим за эту ночь? Думайте же, сочиняйте, отрабатывайте ваше жалованье и ваш творожок… чтоб вас всех вспучило от него!…
Прямо так и выразилось Первое на сегодняшний день лицо королевства. Однако Сточетыресантиметрастраха не покраснел и не побледнел. Принцу нужно разрядиться? Именно в него, в Прогнусси? Пожалуйста, не жалко, он - воспитанник невзлюбившей его мачехи- природы и секретной службы, не рассчитанной на белые перчатки, они обе вымуштровали его, он не раскиснет, выдюжит…
Вслух же барон сказал, что совсем по другому вопросу потревожил принца в такой час. И что за дверью остался еще господин Бум-Бумажо, не рискнувший войти…
Лариэль отмахнулся: по министру свежих известий он ничуть не соскучился. К черту! И другие вопросы - к черту, пока этот вопрос так бездарно решается и так бессовестно!
- Смотрите, вот я перечитываю "шпаргалку", что вы мне подсунули… Тут же все смехотворно мелочно… притянуто за уши… Ну вот, пункт второй: "Пила чай с прислугой такого-то числа…"
Пункт четвертый: "Грызла семечки"… И все в таком роде… Вот под этим предлогом вы и разведете нас?!
- Это, конечно, мелочи, вы правы. Я бы сказал, опечатки в поведении принцессы, допущенные по неопытности. Только и всего. Но почему вас заботят формальности, мой принц? Предлогом ведь может быть что угодно. Например: что ее семья представила фальшивый пергамент о своем графском достоинстве! Когда это обнаружилось, вас это возмутило, допустим…
- Как?! Это же мы, наоборот, им представили! Я! И вы считаете меня способным на такие фокусы?
- Виноват. Я так рассуждал: ежели бедняжке суждено потерять вас, - потерю графского титула она куда легче перенесет… Но оставим это. Развода не будет вовсе, в нем нет нужды.
Принц не понял: как так? венчанье-то было? И свадьба была… И карлик там был…И еще многие десятки людей… В ответ глаза Прогнусси сделались ледяными, а улыбка на лошадином лице осталась, будто приклеенная; он спросил:
- Кто это засвидетельствует, мой принц? Кто захочет и кто решится вспоминать? Вы знаете таких? Я - нет…
Принц подумал: странно, что меня до сих пор не вырвало от всего этого… Он не заметил, что, не дождавшись приглашения, барон позволил себе сесть - раньше, чем сам Лариэль устало опустился в кресло. Карлик только сидя чувствовал себя ровней другим людям…
- Простите, мой принц, вам покажется, что я отвлекаюсь, но это не так. Знакомо ли вам имя такое или прозвище - Золушка?
- Откуда вы его выкопали?
- Из допроса одного юного злоумышленника, схваченного нами час назад, - отвечал коротышка.
- Да? И кто же он такой?
Укороченный барон раскрыл футляр, какой бывает у флейтистов. И достал палочку с перламутровой рукояткой.
- С виду, знаете, ничего особенного… ну факир из рыночного балагана, ну гипнотизер - решили мы все. Но его техника! Это надо видеть, мой принц…
И тут голос самой Золушки заставил вздрогнуть обоих - плачущий, срывающийся от страха и горя, он приближался быстро, поскольку она бежала: "Лариэль!… Лариэль!… Я боюсь, Лариэль! Где ты?!"
Золушка вбежала в ночной рубашке, прижалась к нему. Она умо- ляла сделать что-нибудь… поскольку она не может, не в силах проснуться… Вот знает уже, что не спит, что на ногах, а сон ее - жуткий, беспощадный - не обрывается никак, продолжает сниться! Ужасно сбивчиво она объясняла это, как заболевшая семилетняя девочка… Никаких карликов при этом не замечала.
Лариэль стал убеждать ее: наяву все нормально… спокойно все… это его кабинет, а это он сам, а на столе - его работа, которая, увы, разлучает их… Тут неловкость была: огромный письменный стол был чист и пуст, а принцу казалось важным, чтобы она видела его погруженным в деловые бумаги - и он предъявил какие-то, как пассажир предъявляет билет, как школьник - дневник… И - чуть было не сунул ей окаянную баронову шпаргалку с перечнем ее ошибок, промахов, "опечаток"… Поспешил скомкать эту бумагу, швырнуть под стол.
- Ну что ты, глупенькая? - уговаривал он нежно. - Что еще за сон такой? Пострашнее действительности? Полно, не верится. Не дрожи, теперь-то чего дрожать? Ты со мной, и я с тобой…
Коротышке-барону он подал знак удалиться - и тот, деликатно улыбаясь, повиновался. Однако потом принц ловил себя на противном ощущении - что злодей-малютка ушел только с глаз долой, а в кабинете как-то сумел остаться. Запах ли это был, барону присущий, или что-то еще, - но не весь он, похоже, ушел… На дрожащую жену Лариэль накинул свою теплую охотничью куртку, и мало-помалу этот ее "колотун" утих. Теперь можно было полюбопытствовать, что же такое показывали в этом ее кошмарном сне…
Золушка стала припоминать:
- Сначала была толпа… горожане на площади. Потом - все больше девушки, кругом девушки… 18 900… или сколько их было там? Они узнали меня - и мне бы живой не выбраться, но тут ударили погребальные колокола (типун мне на язык). Толпа напирает… мне не хватает сил протолкаться… И видно твое лицо - ты на возвышении на каком- то. Лицо у тебя жутко красивое было! Но бледное… и, знаешь, совсем чужое. Ты вообще весь был как статуя! И чем ближе я к тебе, тем труднее: не пускают передние! И вдруг один в полумаске тихонько так говорит: "Ну вот, детка, ты и поиграла в принцессу…"
Тут она подала мужу лист сиреневой бумаги, - он лежал, по ее словам, на ковре у их кровати, именно с ее стороны. Лариэль опасливо взял эту страничку. Неизвестные обращались к его жене, выводя все буквы как заглавные и печатные. Времени им было не жаль, они добивались, чтобы почерка не было никакого… Лариэль начал было читать вслух, но потом стало мерзко, и остаток текста он пробежал глазами:
"Вот, детка, ты и поиграла в принцессу. Может, и не наигралась еще, а пора кончать. Какая из тебя принцесса, сама посуди? Лакеи - и те улыбаются, на тебя глядя, а на государственных людей ты действуешь, как лимон без сахара. Принц и сам это понимает уже,только сознаться не может: папашина мягкотелость мешает да благородство, вычитанное из книжек. Помоги, детка, верни ему венчальное колечко вместе с его клятвами верности. На любовь не надейся, не стегай мертвую лошадь. Девочка ты сообразительная, не станешь дожидаться яда или кинжала или серной кислоты - не надо этого, фу! Сделай, милая, так, чтобы не пришлось оплакивать твою нежную цветущую молодость. Твои доброжелатели".
Вот тут принц Лариэль рассвирепел! Особенно взбесили его некоторые выражения - например, "благородство, вычитанное из книжек"… "на любовь не надейся, не стегай мертвую лошадь"… Негодяям казалось, что в его душе - они как у себя дома!
В общем, если пять минут тому назад трясло принцессу, то теперь знобило его. Он спросил, кривя рот: ну,теперь ты видишь, в каком змеюшнике оказалась? И получил ответ: для нее главное, что она оказалась с ним! Теперь дело оборачивалось так, будто Золушка утешает его! Их любовь - никакая не мертвая лошадь, она живее всех этих "доброжелателей", ей вполне по силам унести двух любящих туда, где злодеи нипочем их не достанут!
Лариэлю не передавалась почему-то такая ее жизнерадостная вера. Уходить, уезжать отсюда? Куда? В один из воздушных замков? В райский шалаш на двоих?… Со слов отца Лариэль знал, что у Золушки прямо-таки талант - прелестно рассказывать сказки… Так чем отвечать на письмецо, которое держал он в руках? Сказочкой о бессмертной любви? Возвышенным стихотворением?
- Скажи: ведь они все врут про тебя?… Или кое в чем нет? - услышал Лариэль ее вопрос, заданный очень осторожно. И отвечал, усевшись на подлокотник кресла, как в седло:
- Про меня - врут, да. А про тебя? Вот представь: не пишут тебе все это, а в глаза говорят… Как бы ты им ответила?
- Никак… Зачем я стану им отвечать? Или я должна нравиться негодяям?
Нельзя было не отметить: гордо сказано… просто по- королевски. А все-таки, считал принц, стоит полюбопытствовать: что имеют в виду канальи-"доброжелатели"? Как она выглядит, если смотреть их глазами? - И Лариэль нагнулся за "шпаргалкой" барона- карлика, валявшейся под столом, достал ее и разгладил.
- Гляди-ка… третьего дня тебя видели на птичьем дворе: ни свет ни заря тебе понадобилось собирать яйца из-под наседок! Зачем это? Может, птичниц наших уволить - принцесса сама с их работой справится?
Теперь дальше… Ты знаешь, я стою за хорошее, приветливое обращение с прислугой, люблю пошутить с ней и прочее. Но если не пересаливать! Говорят, ты просто-напросто подружилась со служанкой по имени Люси! Извини, но это странно и раздражает придворных…
И еще. Тетка Гортензия заглянула на урок, который тебе давали, и в ужасе увидела, что ты и твой учитель грызете семечки! Что это за урок был? Игры на арфе?
- Нет. Придворного этикета урок, - сказала Золушка, страдая от своих ошибок, но все еще не считая их такими уж грубыми. - А в чем дело? Тыквенные семечки, каленые… Учитель щелкал и нахваливал!
Принц вздохнул и продолжал: ее самоотверженный уход за папой, разумеется, ничего, кроме благодарности, вызвать не может. Но палку перегнуть и в милосердии можно. Кое-кто говорит, что она уже чуть ли не клистиры ему ставит!
- Пока нет, нужды не было, - спокойно отвечала Золушка (только потухшим каким-то голосом). - А если понадобится - почему бы и не сделать, ничего тут смешного нет: старички, когда болеют, - те же дети беспомощные.
Лариэль молча походил по кабинету и подвел итог: в чем правы те, чьими глазами он сейчас попробовал увидеть ее? На ее лбу прямо-таки проступает клеймо такое: ЗОЛУШКА! Та самая Золушка, которую решено было забыть!
Странное дело: она не потупилась, не отвела глаза. Она сказала:
- Кем решено? Нет, я всегда помню, кто я… По-моему, это ты сейчас забываешь, что ты принц: настоящие принцы - я просто уверена! - никогда не смотрят на вещи глазами негодяев. Им противно это делать и незачем!
Произнося это, она почему-то обнаружила вдруг, что ей мало воздуха… Нет, кабинет был большой, и одно окно - нараспашку… В чем же дело? Скучный какой-то был воздух. Серый.
- Ах, вот как ты заговорила со мной… - пробормотал принц, пораженный ее дерзостью.- Ишь ты! "Настоящие принцы… никогда не смотрят…" А скольких ты видела принцев-то? Всякий принц - он политик, как это ни грустно… Он не может глядеть на мир глазами девочек из лесничества! Хочет, допустим, - а права такого нет! Вот сейчас ночь, да? И мы вдвоем, думаешь? Как бы не так! Я и сейчас не имею права на личную жизнь меня там министр ждет!
- Они что же, подслушивали? - спросила Золушка, но министры объяснили,что у них на такие случаи имеются специальные капсулы для ушей, только что вынутые, буквально секунду назад…
- А эту бумагу случайно не вы писали? - спросила она про послание, подброшенное в спальню. - Если да - говорите смело… принц во многом согласен с ней… вам ничего не будет.
Барон взял сиреневую бумагу, просмотрел и отказался: нет, это решительно не его стиль. Но он мог бы дознаться, если Ее Высочеству угодно, кем это писалось, кем подбрасывалось…
Принцесса сказала, что никаких дознаний ей не угодно. И что с этого часа она просит не звать ее "Высочеством", - ее нормальное имя - Золушка… На лошадином лице Прогнусси отразилось довольство этим заявлением; он что-то пометил в крохотном своем блокноте…
А Бум-Бумажо, весь взмокший и жалкий, объявил: он, написавший сотни статей - причем в самых разнообразных стилях! - он больше не в силах написать ни строчки… так что он - вне подозрений! У него не было терпения ждать их расспросов о причине такой внезапной профессиональной инвалидности, он сам предъявил эту причину: вытащил из перевязи руку. Руку… которая оказалась нечеловеческой! То была гусиная лапа, самая натуральная. Красная перепончатая гусиная лапа!
Оба Их Высочества ахнули - если не вслух, то про себя уж точно…
- И это только начало злодейства, которое чуть было не произошло, - меня всего хотели превратить в гуся! - со своей мукой и жалобой Бум-Бумажо взывал почему-то именно к принцессе…
Тут-то барон и вставил эффектно: этот ужас сотворил юнец- чужестранец, тот, о котором был его прерванный рассказ… мальчишка, задержанный с великим трудом…И заявляющий теперь одно: что он шел сюда - к Золушке и говорить желает только с ней!
- Что-то я смутно сейчас все понимаю… - призналась она. - Кто ко мне шел?
- Этот изувер! Этот посланец самого дьявола! - выкрикнул Бум-Бумажо со слезами.
Принц решил, что в такой ситуации ему не годится быть только защитником своей благоверной, ему надо быть Главой государства, Первым лицом его, а значит - объективным судьей. И он обратился к супруге так:
- Объясните нам, милая Анна-Вероника… или Золушка - это как вам больше теперь нравится… Объясните, откуда у вас такие интересные приятели. Видите, господа: я околдован был не просто девочкой из лесничества. Я был околдован тайной! Но это так, к слову…
Дорогая, сосредоточьтесь, пожалуйста… у вас отсутствующие глаза… а человек, между прочим, чуть не стал гусем! Но, господа, - по порядку! Он что - ни с того ни с сего взмахнул этой своей чудо-палочкой перед носом господина Бум-Бумажо?
Золушка не сводила глаз - сияющих глаз, нужно добавить, - с предмета, который сейчас был у Лариэля в руках.
- Я знаю эту вещь! И знаю, чья она! Да, он мой друг, этот мальчик…Жан-Поль… А его госпожа - она тоже тут? Госпожа Фея?
- Фея? - живо переспросил принц.- Так он был не один?
- Один, совершенно один, - отвечал барон Прогнусси, -. Но как удачно, что принцесса знакома и с его начальством…
- Итак?… - Лариэль всем корпусом повернулся к ней.
Принц не понял и отказывался понять, почему такая спешка, на что обида… Кто ее гнал, собственно говоря? Только те "доброжелатели", струсившие поставить свою подпись? Вот под этой сиреневой мерзостью? Но это глупо - бояться тех, кто сам по-заячьи трусит… Уж не путает ли она, не смешивает ли его с ними?
Она молчала. Она бы сразу направилась к двери, но нужно было узнать сперва про Жан-Поля… И смущала ночная сорочка - единственное, что оставалось на ней, если скинуть сейчас охотничью куртку Лариэля…
Тем временем к ней взывал Бум-Бумажо, чуть ли не припадая к ее ночным туфлям. Умолял: ее дружок должен понять, что это жестоко - оставлять министра с гусиной лапой… Что без человеческих пальцев ему не жить, не взять пера… Он называл Золушку "очаровательной", "божественной"… он извинялся за резкие слова в адрес шалунишки- волшебника… теперь-то он понял: это всего лишь озорство… Только, право же, недоброе…
Барон Прогнусси не соглашался считать это озорством. Он требовал! Юный шутник обязан вернуть двум гвардейцам их ружья, превращенные в две ветки жасмина! Боевое оружие - не чета таким пустякам, как жасмин… это оскорбление армии, урон казне… и вообще произвол, безобразие! И еще: когда в его потасовку с гвардейцами вмешались господа Коверни и Посуле, - мальчишка, по словам барона,…склеил их! Спинами. Как сиамских близнецов! Два члена Совета Короны и в общем приличных человека оказались в смешном, унизительном, невозможном положении! Юный гость принцессы обязан немедленно прекратить этот фарс.
Принц согласился: да, это уже черт знает что… И спросил Золушку: почему ее приятель ведет себя здесь по-неприятельски?
Она сказала:
- Не знаю я, могу только гадать… Если я правильно догадалась - он защищает меня! Затем и пришел, наверное… А где он меня ждет?
Барон отвечал: такой озорник не может, само собой понятно, ждать ее у фонтана, или у театра или, например, в кондитерской… Его место, как легко догадаться, не столь удобно и приятно, но он же сам как бы напрашивался…
Язык карлика Прогнусси еще произносил что-то, а в глазах его заерзал, запрыгал, заметался страх! И в глазах Лариэля тоже… И во взгляде Бум-Бумажо…
Все они как-то сморщились - не только лицами, но, казалось, еще и телами. Дело в том, что принцесса Анна-Вероника, она же - Золушка была сейчас такой, какой не видели ее никогда: она выпрямилась, во взгляде и на щеках ее горел гнев и в руках ее была та самая палочка, запросто отобранная у принца минуту назад, а сейчас - засветившаяся вдруг, словно была прозрачной, а внутри ее пустили грозный электрический ток! Золушка скомандовала:
- А ну, отпустите мальчишку! Сию же минуту! Не то я сама превращу вас в гусей… Всех!
Трое мужчин оцепенели перед ней.
Самое печальное - что принц окончательно терял лицо в эти минуты. Заговорил жалкой скороговоркой, какой ни разу от него не слышали прежде. Не сводя глаз с палочки, напоминал о любви… Удивлялся: куда ж она вся испарилась, любовь-то? У него-то - нет, по- прежнему на своем месте… отчего ж у нее-то прошла?
Ну хорошо, он на любви уж не настаивает… но тогда пусть вспомнит о милосердии хотя бы! Принц, обращенный в гуся?! Но за что?! Несправедливо же - объединять его с врагами ее, с гонителями! Они из разного теста…
Она сняла с себя Лариэлеву куртку. Аккуратно повесила на спинку стула. Ночная сорочка больше не причиняла неловкости. Возможно, потому, что эти трое - они уже не казались мужчинами… в достаточной мере. Ее спрашивали, куда же она теперь - она отвечала: на воздух… Она отмахнулась от предложения барона вызвать сюда начальника тюрьмы, чтобы отдать ему новые распоряжения насчет юного арестанта. "Не стоит… мы уж без вас, сами…" Она пошла и по коридору вслед ей летели обещания Бум-Бумажо прославить ее в стихах, если она освободит его от гусиной лапы…
На воздух! Ей давно требовался приток воздуха… Значит, превращение в птицу - безжалостный фокус, немилосердный, да? А муж, родной человек, обернувшийся вдруг чужим, фальшивым, унизительно слабым - это как?
Почему-то вспомнилась великолепная красавица-лошадь по имени Карма и то, как принц ставил ее на дыбы, как брал на ней высокие препятствия… Золушка любила угощать Карму сахаром… Ох, не стоило Лариэлю седлать ее в ближайшие дни - Карма сбросит его! Подобно тому, как будущее видят иногда цыганки, профессиональные предсказательницы, Золушка просто увидела вдруг, как беспомощно летит он из седла в раскисшую глину! Может, предупредить его? Нет, пусть, пусть лошадка его проучит…
- Ваше Высочество, а не допустили мы промашку сейчас? В ее руках - этот колдовской инвентарь… Не начнет ли она мстить?
Принц глухо отвечал, что нет, не начнет.
- Вы так уверены? Почему, позвольте спросить?
- Потому что она любит меня, барон. Любит… Напомнить вам, что это такое? Это когда… Впрочем, смешно: один удавленник объясняет другому, как дышится горным воздухом… Не объяснит!
Опять помолчали. Барон страдал из-за своих газов.
- Так какая ваша задача теперь? - спросил Лариэль. - Отправляться ко двору Балтасара и просить руки его доченьки? Бумажо, готовы мои любовные письма к ней?
Оказалось, эти письма готовы. Оказалось, сочиняли их "лучшие мастера пухоперонской прозы". Еще оказалось, что сам Бум-Бумажо никак не достанет их из внутреннего кармана фрака - проклятая гусиная лапа была неуклюжа и неухватиста; пришлось барону лезть в его карман, отчего Бумажо испытал щекотку и приступ придурковатой смешливости… Но вот письма к принцессе Юлиане легли на стол.
Читать их прямо сейчас Лариэль не стал. Он подумал с отвращением, что надо будет из этой пачки выбирать не самые пошлые, не самые стыдные фразы, а потом еще все это придется переписывать собственной рукой, как-то между собой соединяя… В самом деле: не могут же там быть разные почерки! Мелькнула нелепая мысль: а будь у меня такая вот гусиная, перепончатая правая кисть - не пришлось бы…
Вслух принц сказал своим министрам, что с политикой на сегодня покончено; теперь у него к ним просьба личного характера: раскрутить ту круглую мишень, - ему пострелять охота… Поскольку Бума-Бумажо от всего отлынивал, указывая на свою позорную красную лапу, - крутил мишень барон; нельзя же было сказать: у меня газы… Принц Лариэль натянул тетиву своего лука и скомандовал:
- Раскрутили? А теперь отбегайте… от греха подальше! Оба! Кыш! - и стрела его полетела, как ни странно, в дверь, которая еле- еле успела закрыться за министрами! А мишень вращалась, выходит, зря…
Давая деру, карлик не все свои газы смог удержать при себе, очень это чувствовалось!…
Вы скажете: это прежде было, а после свадьбы-то принц объявил, что казней не будет больше, что его принцесса их не допустит, что палач увольняется… Объявить-то он это объявил, все верно. И - от всей души, искренне, убежденно. И барон тогда не перечил. Он знал про себя: головы, которые он сочтет лишними, будут отделяться от тел, как и раньше. Только теперь по-другому немножко: не под барабаны, без прежней огласки и парадности… Казни,как мероприятия, не было, вроде, а человек исчезал! Так оно и шло. Веселиться поэтому не следовало: Сточетыресантиметрастраха, даже испортив воздух, могли кому угодно доказать, что 104 - это вполне достаточно…