"Мой сын маг" - читать интересную книгу автора (Сташеф Кристофер)

Глава 28

— Все назад! — крикнул Мэт и запел заклинание против злых духов, но, увы, опоздал. Рубин на тюрбане Найробуса задымился, столб дыма устремился ввысь, уплотнился и преобразился в гигантскую человеческую фигуру. Над людьми вознесся джинн с могучими мышцами и прекрасным, благородным лицом. Женщины восхищенно ахнули — джинн был настолько красив, что они завороженно застыли, любуясь им.

— О, горе нам! — вскричал Тафа, глядя на джинна снизу вверх глазами, полными страха. Видно было, что он не на шутку испугался. — Это Марид, джиннский принц! Власть его безмерна!

Рамон забормотал какие-то стихи.

Голос джинна был подобен звону басовых колоколов.

— Чего желает мой... — губы его скривились, и он с трудом выговорил последнее слово:

— ...повелитель?

— Очисть склон этой горы, о джинн! — Найробус обвел рукой собравшихся людей. — Пусть они вернутся к своим войскам, пусть отправятся по домам!

— Слушаю и повинуюсь! — прогремел джинн, однако чувствовалось, что каждое произнесенное слово ему ненавистно. Он воздел к небу громадные ручищи, развернул их ладонями вперед, растопырил пальцы и запел по-арабски.

Не уступая джинну в решимости, завела свою песню Химена.

Джинн очертил руками круги, поочередно сжал кулаки и громко пропел последние слоги заклинания. Порыв ветра ударил по цепочке меровенсских рыцарей и мавританских командиров.

Химена допела куплет и отдышалась.

Порыв ветра незамедлительно утих.

Джинн вытаращил глаза.

— Этого не может быть!

— Чего не может быть? — ворчливо поинтересовался Найробус.

— Кто-то противостоял моей магии! — уставившись на людей, проревел джинн: — Кто-то отразил мое заклинание!

Найробус широко раскрыл глаза.

— Колдунья! — Он указал на Химену и крикнул: — Это она! Она, джинн! Избавься от нее поскорее! Уничтожь ее! Убей!

В этот миг свою песню допел Рамон и, одним прыжком оказавшись впереди Химены, крикнул:

— Не смей!

— Не сметь? — Джинн громогласно расхохотался. — Но кто помешает мне, человечишка?

И тут у ног Рамона завертелась пыль. Маленький смерч вырастал на глазах и, став почти одного роста с Рамоном, превратился в прекрасную даму в шальварах, жилетке-болеро, вышитых шлепанцах и короне. Лицо у дамы было весьма сердитое.

— Чего тебе еще, смертный?

Вместо ответа Рамон молча указал вверх.

Химена сердито глянула на мужа.

Лакшми с любопытством подняла глаза и воскликнула:

— Принц Ранудин!

Джинн онемел, взгляд его наполнился восхищением, он медленно улыбнулся.

— Да, я Ранудин, принц джиннов. Но кто ты такая, прекраснейшее создание!

— Я Лакшми, джиннская принцесса.

— Лакшми? — изумленно выдохнул джинн. — Но когда я видел тебя в последний раз, ты была совсем крошкой!

Лакшми оценивающе обозрела могучую мускулатуру джинна, и лицо ее приняло знакомое Мэту выражение. Она буквально пожирала Ранудина глазами.

— Это было тысячу лет назад, принц, и я не ребенком была тогда, а девочкой, которая вот-вот должна была стать женщиной.

Тут уж Мэт взялся за дело и принялся негромко читать стихи.

— И ты стала ею, — восхищенно прошептал Ранудин и обласкал взглядом Лакшми с головы до ног.

Лакшми почувствовала, что вызвала у джинна истинный восторг, и, лениво улыбнувшись, потупила взор. По рядам воинов обоих войск пронесся стон восхищения.

— Однако, принц, это было давно, до того, как ты исчез и никто из джиннов не знал, где ты и что с тобой, — проговорила Лакшми. — Вот теперь мы наконец узнали, что с тобой стряслось. Какой-то подлый смертный колдун заточил тебя в этот камень!

— В этом рубине я проспал много веков и пробуждался лишь дважды, дабы исполнить пожелания жалких смертных, потом я вновь погружался в сон, но сны мне снились беспокойные, — признался Ранудин, и голос его стал хрипловатым. — Но ты! Ты являлась мне в моих снах! Чье-то волшебство приносило твой образ в мои сновидения!

— А мне всегда снился ты, — страстно прошептала Лакшми.

Найробус застонал.

— Мне пришлось искать утех с другими джиннами, которые не могли и сравниться с тобой, поскольку я полагала, что ты исчез навеки из царства джиннов, — призналась Лакшми, склонила голову набок, кокетливо улыбнулась и, прищурившись, посмотрела на Ранудина. — Стоит ли мне продолжать в том же духе, о принц?

— О нет, ни за что! — вскричал Ранудин.

— Вот-вот, ни за что! — подхватил последние слова джинна Найробус. — Ты его больше ни за что и никогда не увидишь. — И он коснулся рукой рубина — ну, то есть того места, где ожидал найти рубин. — Вернись в камень, принц Рану...

И Найробус, не закончив повеления, яростно сверкнул глазами.

Глаза всех присутствующих обратились к нему — наконец-то, потому что до этого мгновения все не спускали глаз с джиннов. И тут-то все заметили, что никакого рубина на тюрбане Найробуса нет. Найробус сорвал тюрбан с головы и принялся лихорадочно шарить в складках ткани.

— Мой рубин! Он исчез! Где он? Как же так?

Химена и Мэт обернулись и уставились на Каллио. А маленький воришка разглядывал драгоценный алый камень.

Посмотрев сквозь него на солнце, он ухмыльнулся Мэту:

— Просто диву даешься — чего только не вытворишь, пока другие глазеют на какую-нибудь диковинку!

— Это точно, — еле слышно проговорил Рамон, Мэт продолжал читать стихи.

— Камень мой! — вскричал Найробус и бросился к Каллио.

Но маленький воришка со всех ног кинулся к джинне, крича на ходу:

— Возьми, принцесса! Это тебе подарочек к свадьбе — если, конечно, ты замуж собралась!

— Благодарю тебя, Ловкая Рука! — Лакшми склонилась к Каллио и приняла камень из его рук за секунду до того, как на него обрушился Найробус. Каллио испуганно завопил, Рамон бросился на выручку, а Найробус упал на землю, превратившись в беспомощный комок.

Лакшми, улыбаясь, обернулась к Ранудину и взвесила камень на ладони.

— Не должен ли ты теперь исполнять все мои желания, о принц!

— Принцесса, — хрипло вымолвил Ранудин, — не сомневайся, я готов выполнить любые твои желания!

Мэт завершил песнопение и шепнул родителям:

— Думаю, ему не придется этим заниматься.

— А я думаю, что и вопроса такого не возникнет, — возразила ему мать.

— Иди же ко мне, — возгласила Лакшми, — и я узнаю, правдивы ли твои заверения. — С этими словами она шагнула в объятия принца, обвила руками его шею, а он склонил голову, и губы их слились в поцелуе. Не отрываясь друг от друга, они закружились на месте, соединяясь в бешеном смерче, но как раз перед тем, как исчезнуть окончательно, Лакшми обернулась и сказала:

— Благодарю тебя, чародей. Я вновь в долгу перед тобой.

И тут черты ее лица затуманились пыльной дымкой и растворились в смерче. Торнадо подпрыгнул над землей и, взлетев в небо, умчался к югу, в пустыню.

— Средиземноморское побережье всегда считалось лучшим местом для проведения медового месяца, — вздохнула Химена.

— Интересно, а свадьбы у джиннов бывают? Это вопрос, — задумчиво протянул Рамон. А Мэт обернулся к Каллио:

— А я-то думал, что ты не слишком умелый вор!

— Это потому, что меня всегда ловили, — пожал плечами Каллио. — Надо же мне было хоть раз в жизни спереть что-то стоящее.

Сэр Ги шагнул к Найробусу и взял колдуна за плечо:

— Не упорствуйте, доктор. Ваша магия вам теперь не поможет.

— Не прикасайтесь ко мне! — вскричал Найробус и, отбросив руку Черного Рыцаря, отскочил назад. — Не поможет? Да что вы в этом понимаете, невежественные глупцы! Слушайте же песнь проклятия!

И он запел по-арабски, а Тафа вдруг скорчился от боли. Его командиры сгрудились около своего махди, но тут же сами закричали от боли и начали хвататься за животы.

Найробус стал увеличиваться в размерах, голос его звучал ниже, громче, в нем появилась вибрация, и мало-помалу он перешел на язык Меровенса. А Химена запела по-испански.

«Гарроты тонкая струна... распевал Найробус. — Ты мне помочь сейчас должна!»

Голос Химены стал похож на воронье карканье — казалось, исчезли гласные звуки, и слова строятся только из Согласных.

«Сомкнись на шее у колдуньи... — прокричал Найробус. — Пусть все вокруг меня...»

Но тут послышался еще чей-то голос — точнее, боевой клич, и все увидели, как вверх по склону горы мчится седой рыцарь в проржавевших доспехах, верхом на стареющей клячонке. На скаку он становился все выше и выше и, сравнявшись ростом с Найробусом, рыцарь приставил к груди колдуна острие перевязанного веревкой копья. Найробус яростно завопил, сжал огромный кулак и, размахнувшись, ударил старого идальго, но его кулак, обратившись в камень, отскочил от шлема рыцаря, а копье пронзило грудь Найробуса. Ударил гром, и все заволокло туманом, а когда туман развеялся, то и рыцарь, и колдун исчезли — о том, что они действительно существовали, напоминали только обугленные камни.

— Но я думала, что он — всего лишь вымысел! — с широко открытыми глазами воскликнула Химена.

— Он — воплощение духа, который присутствует всегда, во всех мирах, любовь моя, — сказал Рамон и обнял жену. — И особенно здесь, в этом мире.

— Но... вот был ли и Найробус тоже всего лишь духом?

Как же он обрадовался, когда на этот вопрос ему никто не ответил.

О да, конечно, Тафа пришел в священный трепет при виде того, что его «святой отшельник» оказался мерзким некромантом. Конечно, его наверняка оскорбило осознание того, что его использовали, эксплуатировали, но... но все же он не мог вот так просто сдаться и потерять уважение своих воинов.

— Мои люди тоже гибли и проливали кровь, король Ринальдо, — сказал он. — Я не могу допустить, чтобы гибель моих воинов пропала зря, не могу вернуться домой без трофеев.

— Но ведь земли, которые вы захватили, по праву вам не принадлежали, — мягко возразил Ринальдо. — И если сейчас я их не верну себе, это сделает кто-нибудь из моих потомков.

Он не стал говорить о том, что ценой этого возвращения снова станут кровь и смерть. Тафа сердито смотрел на Ринальдо. Ему жутко не хотелось, чтобы возраст и жизненный опыт собеседника возобладали.

Они сидели под навесом вместе с Мэтом, Алисандой и сэром Ги. Навес стоял в чистом поле, и по обе стороны от него застыли в ожидании войска: с одной стороны — меровенсская армия, с другой — мавританская. Все пятеро восседали на стульях в форме песочных часов, а стулья стояли на мавританском ковре. Перед высокими особами стоял низкий арабский столик, уставленный крошечными чашечками с отменным арабским кофе и кубками с бургундским вином. Тафа был приятно удивлен тем, что Мэт без колебаний отдал предпочтение кофе.

— Однако не откажете же вы нам в праве на провинцию, которую пятьсот лет удерживали наши прадеды! — воскликнул Тафа.

— О нет, мой господин, у меня и в мыслях не было изгонять мавров за Гибралтар! — спокойно ответил Ринальдо. — Но вот те земли, которые завоеваны лично вами, принадлежат моим подданным. Разве вашу честь полководца можно положить на одни весы с нищетой и обездоленностью бездомных?

— А о моих людях кто подумает? А кто подумает о тех ибирийцах, которые обратились в Ислам? Ведь должен же я защитить их или нет?

— И сколько же таких? — поинтересовался Ринальдо.

— Я велел писцам вести записи, — отвечал Тафа. — Записи точны. Четыре тысячи триста пятьдесят семь ваших подданных избрали истинную веру!

— Четыре тысячи человек — этого вполне достаточно для того, чтобы заселить небольшой город, — заметил Мэт, и, с точки зрения средневековой демографии, был совершенно прав.

Ринальдо улыбнулся и кивнул.

— Какой небольшой город вам подойдет?

— Альдосер! — радостно ухватился за предложение Тафа. — Он стоит всего лишь в ста милях от нашей провинции, пусть нам отойдет Альдосер и земли между городом и Гибралтаром!

— И любой христианин мог бы отправиться туда, если пожелает, — добавила Алисанда. — Все мусульмане поселятся в Альдосере, но, если кому-то из них захочется вернуться к земледелию, они смогут воспользоваться землями, покинутыми христианами.

— Но вам придется расплатиться за землю с этими христианами, — напомнил Тафе Ринальдо. Юноша насупился:

— Но мы уже заплатили ценой своей крови.

— Золото стоит гораздо меньше, — возразил Мэт. — Дайте им немного золота, господин Тафа. В противном случае им грозит нищета. Разве Коран не говорит о том, что нужно давать милостыню?

— Если это милостыня... — задумчиво протянул Тафа.

— Кроме того, вам придется обеспечить безопасное жилье тем христианам, которые пожелают остаться, — настаивал король Ринальдо. — Вы должны дать им свободу вероисповедания и не притеснять за это.

— Правоверные мусульмане всегда покровительствовали другим верующим, — заметил Тафа.

— В таком случае вы не станете возражать, если ваш договор с королем Ринальдо будет изложен в письменном виде? — спросил Мэт.

Тафа дернулся к нему и сверкнул глазами.

— Но почему вы, христиане, столь щедры?

Мэт решил, что сейчас не время объяснять, что такое для европейцев «сохранить лицо».

— Ибирия может получить большую выгоду от того, что часть ее земель отойдет к маврам, господин. Арабская империя черпает и распространяет по всему миру удивительные знания из Индии и Греции, верно?

— Так говорят наши ученые, верно. — Лесть явно пришлась Тафе по душе.

— А чудесные сказки, восхитительные картины и миниатюры, а архитектура, от которой захватывает дух! — Обернувшись к Ринальдо и Алисанде, Мэт добавил: — Арабы позаимствовали у индусов новые цифры, придумали новый раздел математики, называемый алгеброй, и достигли больших успехов в медицине. Кроме того, арабские купцы плавают вдоль побережий Африки и Индии и привозят оттуда шелка, жемчуг и тончайшие специи, не говоря уже о золоте, слоновой кости и черном дереве!

— О, почему же не говорить о них! — улыбнулась Алисанда. — Говори, говори! — Она посмотрела на Ринальдо и добавила: — Итак, мавританские купцы, обосновавшиеся в Ибирии, смогут торговать со своими сородичами из Аравии, ваше величество, а затем — и с ибирийскими купцами.

— О да, и это будет весьма выгодная торговля, можно не сомневаться! — воскликнул Ринальдо. — Может быть, у меня и появится вкус к этому вашему кофе, господин Тафа.

— У меня уже появился, — улыбнулся Мэт. — Честное слово, я готов похитить кого-нибудь из ваших командиров, чтобы потом обменять его на мешок кофейных зерен.

Тафа улыбнулся:

— Я прослежу за тем, чтобы ежемесячно вам отправлялось по двенадцать фунтов зерен, чародей, — в благодарность за то, что вы открыли мне истинную личину Найробуса.

Мэт довольно застонал.

А Тафа обернулся к Ринальдо:

— Договор хорош, господин, и пусть он выполняется, пока мы с вами живы, но не уверен, что и после нашей смерти он также будет выполняться. Ваши войска в один прекрасный день попробуют оттеснить мавров за Гибралтар — это неизбежно.

— Да, это единственная естественная граница между нашими землями, — согласился Ринальдо.

— Но и мои последователи смогут возжелать завоевания, а меня уже не будет, дабы я смог им воспрепятствовать, да и будь я жив, преданность делу моей веры не позволила бы мне сделать это.

Ринальдо нахмурился.

— Не думаю, что ваши потомки будут возражать, ваше величество, — быстро вмешался Мэт, — если мавры захотят покупать земли и присягать на верность королям Ибирии.

Ринальдо изумленно воззрился на Мэта, но, поняв его мысль, улыбнулся.

А Мэт обратился к Тафе:

— Торговля идет медленнее, чем завоевания, господин Тафа, однако обходится дешевле, да еще и выгоду сулит.

— И вы не будете против того, что среди ваших подданных появятся мусульмане? — удивился Тафа.

— Конечно, не буду, если они в минуты опасности станут сражаться плечом к плечу вместе с моими подданными-христианами, — отозвался Ринальдо, начинавший понимать, о чем идет речь. — Мавры в военное время — неоценимые воины, а в мирное время, как совершенно справедливо полагает лорд Маг, они способны обогатить страну искусством и торговлей.

Тафа подозрительно прищурился:

— И вы готовы предоставить маврам те же права, ту же защиту, о каких просили меня для христиан, возжелавших поселиться на моей земле?

— Безусловно, — не раздумывая, ответил Ринальдо. Тафа явно сомневался — но и радовался одновременно.

— Вероятно, процветание мавританской торговли поможет вашим подданным забыть о том, что они потеряли за время войны, — сказал Мэт королю Ибирии. На самом деле он надеялся, что ибирийские жители в скором времени проявят неподдельный материальный интерес к проживанию рука об руку с маврами.

Материальный — ибо поймут, что вкладывать свои кровные денежки в мавританский бизнес — дело выгодное.

— Завоевание не оружием, а золотом? — Тафа восхищенно вытаращил глаза. Какая дивная мысль!

Мэт взглянул на махди и похолодел. Военный гений на глазах превращался в гения экономики! Японцам до подобного еще пятьсот лет пахать. Или не японцам американским фруктовым компаниям? Нет, если задуматься хорошенько, то первой в этом смысле была британская компания в Восточной Индии... Мэт повеселел. Он всего лишь на четыреста лет торопил историю.

А вслух он сказал:

— Да, господин Тафа. И если наши планы провалятся и жители Индии захотят получить обратно весь свой полуостров, вероятно, они придумают какой-нибудь постепенный план и будут выкупать земли.

Тафа усмехнулся, а король Ринальдо проговорил:

— Будем надеяться, что до этого не дойдет, лорд Маг. Думаю, мы сумеем жить как добрые соседи, господин Тафа.

Вскоре два войска расстались, заверив на прощание друг друга в доброй воле и стараясь забыть о погибших, которых только что предали земле. Тафа повел мавров на юг, Ринальдо увел своих рыцарей домой, дабы они вернули себе свои замки, а войско Алисанды зашагало к Бордестангу.

Алисанда искренне радовалась тому, что город и замок целы и невредимы, хотя Химена уже успела в подробностях поведать невестке об осаде Бордестанга.

Алисанда рассыпалась в благодарностях и приказала освободить мавританских пленников, которых затем под конвоем отправили в сторону побережья.

Войско вошло в город, и жители Бордестанга усыпали дорогу цветами. Весь путь войска оглашался приветственными криками горожан. На подъемном мосту войско встречал Савл, а рядом с ним, улыбаясь, стояла Анжелика. Алисанда расцеловала их и настояла на том, чтобы Савл, как тот ни отнекивался, был немедля произведен в рыцари. После завершения ритуала Алисанда, напевая радостную песню, поскакала к замку.

Мэт задержался на мосту и коротко переговорил с Савлом и родителями.

— У меня с собой небольшая загвоздочка — зовут Каллио. Нельзя же бросить его — тогда он кончит свои дни за решеткой.

— Сомневаюсь, — усмехнулся Рамон. — Он ведь поистине ювелир в своем деле. Он дня не проживет, чтобы не похвастаться своими успехами.

Химена просияла:

— Значит, для него не трофеи важны, а сам процесс воровства?

Мэт кивнул:

— Ему, видимо, всю жизнь внимания не хватало. А ты думаешь, он клептоман?

— Да нет же, он прирожденный затейник! — воскликнула Химена. — Руки у него ловкие! Надо, чтобы он немного подучился, и тогда станет жонглером!

— И фокусником! — подхватил Рамон. — Мы поможем ему целую пьесу поставить!

— Правда, почему бы и нет! — усмехнулся Мэт. — Уверен, он справится, если ему окажут небольшую финансовую поддержку. — Но Мэт тут же посерьезнел. — Есть у нас и другие сложности. Могли бы мы все встретиться во внутреннем дворе завтра на рассвете?

Химена и Рамон непонимающе переглянулись. Химена сказала:

— Конечно, если нужно.

— Соберемся, — кивнул Савл. — Но зачем?

— Нужно будет закрыть канал связи с нашим прежним миром, — ответил Мэт.

— Хотя бы ниточку связи нужно оставить, — возразил Рамон.

Химена кивнула:

— Да, совсем маленькую — только между замком и абонентским ящиком на почте, Мэтью. Должны же мы хоть несколько открыток к Рождеству отправлять.

На следующий день Химена и Алисанда сидели вдвоем в покоях четы Мэнтрелов.

Химена налила кофе в маленькую чашечку и подала невестке.

— Он не такой крепкий, как мавританский, ваше величество, и к тому же я добавила сливок и меда. Порадуйте меня, выпейте.

— Выпью, — кивнула королева, — если вы будете звать меня просто Алисандой, когда мы наедине.

Химена лучезарно улыбнулась:

— С радостью, дорогая.

Алисанда отпила глоток кофе и изумленно посмотрела на свекровь.

— О, когда этот напиток не так крепок, он гораздо вкуснее!

— Правда? Однако кофе надо пить как можно реже — он может быть вреден для тебя!

— Все вредно, что употребляется в избыточных количествах, — вздохнула Алисанда. — Ну разве что кроме любви. — Она встревоженно посмотрела на свекровь. — Надеюсь, вы не торопитесь домой, леди Мэнтрел.

— Химена, — решительно поправила ее мать Мэта. — Но еще больше мне бы пришлось по душе, если бы ты стала называть меня мамой.

Алисанда чуть не закричала от радости, но сдержалась.

— Если хотите... если хочешь... мама! Но в таком случае ты должна задержаться здесь, чтобы я могла поупражняться и привыкнуть!

— Что ж... что касается этого... — Химена откинулась на спинку стула и отвела глаза. — Дома, дорогая, мы с Рамоном — самые обычные люди, и хотя, по идее, должны были многого добиться, учитывая наше образование, этого не произошло.

— Тут вас все будут уважать, — твердо проговорила королева. — А простолюдины и вообще будут вас превозносить, поклоняться вам.

— Это мы уже почувствовали, — улыбнулась Химена. — И это, честно говоря, очень приятно. А наш домик в Нью-Джерси хоть и миленький был, но все же не так просторен, как жилища здешних купцов. Да и потом, Рамон теперь безработный, как и я, впрочем.

— Так почему бы вам не остаться здесь? — воскликнула Алисанда.

— Прошлой ночью мы с Рамоном глаз не сомкнули, — призналась Химена. — Взвешивали все за и против.

Алисанда напряглась:

— Означает ли это, что вы желаете остаться здесь?

— Да, — ответила Химена. — По крайней мере покуда живы. Если ты не против.

— Я буду только рада! — Алисанда вскочила и обвила руками шею свекрови.

Химена, тронутая до глубины души, ласково поглаживала плечи Алисанды, а та дрожала.

— О, девочка моя, бедняжка, ты плачешь?

Целых десять минут королева Меровенса рыдала в объятиях Химены Мэнтрел, и Химена успокаивала королеву словами, ведомыми только нежным и заботливым матерям.

Наконец Алисанда успокоилась и отстранилась, улыбаясь и вытирая слезы.

— Ты должна простить меня... мама. Это все из-за войны.

— Королевам всегда выпадают тяжкие испытания, — вздохнула Химена. — Должна же ты хотя бы иногда выплакаться, дорогая, а иначе твои чувства грозят взорвать тебя изнутри.

— Да. Спасибо тебе, — улыбнулась Алисанда, снова села на стул и отпила еще глоточек кофе. Совладав с собой, она проговорила. — Могу ли я надеяться, что вы останетесь и из-за внука?

— И из-за внука, и из-за его мамы, — нежно улыбаясь, заверила Алисанду Химена. — Семья — это самая большая радость и для меня, и для Рамона. Семья для нас во все времена была важнее всего остального. Давно уже ушли из жизни наши родители, Мэт — наш единственный сын, а теперь у нас есть и невестка, и внук! Ну конечно! — Химена пристально посмотрела на Алисанду, взвешивая все факты. Эти слезы... Ну-ка признавайся, ты ведь плакала не только из-за того, что тебя огорчила война?

Алисанда уставилась на свекровь:

— Как ты догадалась?!

— Не забывай, милая, что я постарше тебя! Ну, говори же!

— Ну... да... — Алисанда покраснела и опустила глаза. — Я пока не уверена... Но думаю, еще до наступления нового лета у вас появится еще один внук.

— И ты... участвовала в войне! Ты билась один на один! — возмущенно воскликнула Химена, но тут же спохватилась, схватила подушку, подложила королеве под голову, пододвинула маленькую скамеечку и подставила ее под ноги Алисанде. — Теперь ты должна хорошо кушать, дочка, но не переедать — все эти байки старушечьи насчет того, что надо есть за двоих, — все это чушь!

Растолстеешь — знаешь, как потом похудеть трудно? И никакого вина, ну разве самую капельку! А я-то, дурочка, стала тебя кофе потчевать! И волноваться тебе нельзя. Переложи как можно больше дел на своих министров, а если с чем-то не будут справляться они, мы с Рамоном поможем...

Она говорила и говорила, и руки Химены гладили виски невестки, касались ее запястья, проверяя пульс, а потом набросили на плечи королевы теплую накидку все это, конечно, было совершенно не нужно, но Алисанда откинулась назад и просто млела от удовольствия. Она так радовалась тому, что теперь у нее снова есть самая настоящая мама!