"Обещание поцелуя" - читать интересную книгу автора (Лоуренс Стефани)Глава 5Ночью начался дождь и продолжался до самого рассвета, ровный неослабевающий ливень, заливший водой улицы и сделавший небо свинцово-серым. Себастьян провел утро дома, занимаясь делами поместья, затем отправился в «Уайтс» на ленч и немного поболтать. Но беседа была такой же серой, как и погода, и во второй половине дня он вернулся на Гросвенор-сквер. — Что-нибудь желаете, милорд? — спросил Уэбстер, его дворецкий, стряхивая с плаща воду и передавая его лакею. — Нет. — Себастьян направился в библиотеку. — Если кто-нибудь зайдет, скажи, что я приказал меня не беспокоить. — Да, ваша светлость. Лакей открыл для него дверь. Себастьян перешагнул через порог и остановился. Дверь закрылась за ним. Он поморщился и направился к буфету. Наконец, держа в руке графин с янтарной жидкостью и бокал, он опустился в кожаное кресло перед камином и протянул промокшие ботинки к огню. Он глотнул бренди, надеясь, что алкоголь и огонь согреют его и уймут дрожь, причиной которой была вовсе не погода. Хелена — что ему теперь с ней делать? Он был согласен со всем, в чем она обвиняла его; к сожалению, все, что она говорила, было правдой. Он не мог отрицать этого. Не стоит притворяться, будто умелая манипуляция людьми не лежала в основе власти его предков и такие люди, как он — бывшие воины-завоеватели, — использовали это средство теперь, на рубеже двадцатого столетия. Если предоставить людям возможность, большинство из них предпочло бы покорно подчиниться ему, нежели встретиться с ним лицом к лицу на поле брани. Хелена, если уж говорить честно, во многом похожа на него. И было ясно и совершенно очевидно для человека с такой редкой интуицией, как у него, что она слишком долго была предметом манипуляций у своего опекуна, манипуляций слишком назойливых и абсолютно неприемлемых для нее, обладающей неожиданно сильной волей. И он прекрасно понимал, что вынужденное подчинение чужой воле, особенно если учесть знание средств, обеспечивающих такое подчинение, достаточно сильно отразилось на гордой и мятежной душе Хелены. И в конце концов её терпение лопнуло. Ее воля была реальным фактом, который нельзя было недооценивать, — к такому открытию он пришел накануне вечером. Избалованный дамами, которые в большинстве своем сначала дулись на него, а затем позволяли ему утешать их, он был совершенно не подготовлен к яростному сопротивлению Хелены. Ее горячая отповедь, однако, заставила его призадуматься. Вот это и привело его сюда — надежда найти утешение в бутылке и тишине, ожидая, когда решение придет само собой. Вот так обстояли дела… Он не мог в одночасье стать другим человеком, и если ее упрямый ум настроен против любых, отношений с такими, как он, и если ей невыносима сама мысль стать его женой… что, скажите, он мог поделать? Остается только размышлять. Занятие для него непривычное. Он не понял сразу, что она уже завладела его умом, его чувствами, его мыслями, не говоря уже о мечтах. По сути дела, простое преследование переросло в навязчивую идею, в состояние, которому до сегодняшнего момента он не придавал большого значения. Предыдущие победы никогда не затрагивали его сердце. Несмотря на ее ясно выраженную позицию, он не мог позволить Хелене уйти, не мог дать возможность исчезнуть из его жизни. Не мог признать свое поражение. Не мог позволить ей пройти по жизни без него, без его любви. Он наблюдал за ней сквозь толпу на приеме у леди Девоншир и мысленно качал головой. Если бы Хелена услышала его последнюю мысль, она бы выпустила ему кишки, однако она не подозревала о его мыслях и чувствах. Ее жизнь будет скучной и серой, если она не проживет ее, выражаясь ее же языком, с могущественным человеком. Если ему удастся пробиться сквозь ее мышление, внести идею компромисса в ее упорно настроенный против него ум — идею, что компромисс с ним может быть полезным, несмотря на то что ей пришлось испытать, — тогда, возможно, она выкинет из головы мысль найти покладистого, не вызывающего подозрений мужчину благородного происхождения. Ее интерес к Уэру и ему подобным вполне объясним, а причина ее равнодушия к нему вполне очевидна. Она хочет держать Уэра или другого мужчину в своем маленьком кулачке. Она больше не желает быть куклой, а намеревается стать тем, кто дергает за веревочки. С ним это никогда не получится. С лордом Чомли, которого она так старательно очаровывает, — возможно. Казаться невозмутимым, когда хочется скрежетать зубами, нелегко. Однако делать вид, будто ты увлечен разговором, хотя твое внимание далеко отсюда, вполне ему по силам. Леди Карстер даже не догадалась, что он не слышал ни единого слова из ее рассказа. Хелена дотронулась до рукава лорда Чомли и что-то сказала ему; его сиятельство вспыхнул, поклонился и повел ее к буфету. Себастьян обратился к леди Карстер: — Я только что увидел своего брата. Я должен перехватить его. Прошу меня извинить. Леди Карстер, благодарная за то, что он так долго ее слушал, с улыбкой отпустила его. Смешавшись с толпой, он подкрался к Хелене, которая стояла ожидая. — Малышка, — прошептал он, беря ее за руку. — Мне надо сказать вам всего одно слово. Она подпрыгнула от неожиданности и побледнела. Надменно посмотрев на него, склонилась в реверансе. Затем выпрямилась и посмотрела куда-то поверх его головы. — У меня нет ни малейшего желания разговаривать с вами, ваша светлость. Себастьян вздохнул: — Вы не можете вечно избегать меня, дорогая. — К счастью, вы скоро займетесь ремонтом поместья и исчезнете из моей жизни. — Если вы полагаете, что сказали последнее слово, то сильно ошибаетесь. Нам еще столько предстоит сказать друг другу, и даже такое, о чем вы еще не знаете. Она посмотрела ему в глаза: — Я не доверяю вам, милорд. — Я это понимаю. — А какова природа этих вещей, о которых я «пока не знаю»? — Это долгий разговор, и мы не можем вести его средь шумного бала, малышка. — Понимаю. — Она кивнула, но ее взгляд скользил мимо него. — В таком случае, я думаю, нам нечего обсуждать, ваша светлость. У меня есть основания не уединяться с вами. — На ее лице появилась лучезарная улыбка. — Ах, милорд, смотрите, его светлость возвращается! Возвращается, черт возьми! Заметив радостный блеск ее глаз, Себастьян, с трудом подавив свою ярость, обменялся поклонами с Чомли, вернувшимся из буфета со стаканом оранжада, затем повернулся к Хелене и потянулся к ее руке. Она была вынуждена подать ее. — Мадемуазель графиня. — С изысканной грацией он поклонился и прижался губами к ее пальчикам. Распрямившись, он поймал ее взгляд. — Увидимся позже, малышка. — Спокойно кивнув, он удалился, оставив лорда Чомли удивленно смотреть ему вслед. Его светлость повернулся к Хелене: — Позже? Хелена безоблачно улыбнулась, подавив в себе желание закричать. — У его светлости странное чувство юмора. Несмотря на свой холодный рассудочный ум, несмотря на все свои намерения и самоуговоры, Хелена проиграла! И проигрывала все больше. Она привыкла к тому, что стала невольно полагаться на его компанию во всех ее вечерних развлечениях, чтобы быстрее осуществить свое намерение. Но никто лучше ее не знал, насколько глупо зависеть от могущественного человека. Он может в любой момент воспользоваться ее слабостью. Она сосредоточилась на том, чтобы постоянно его игнорировать, хотя всегда чувствовала его присутствие и его взгляды, но сейчас у нее была очень важная задача — найти подходящего человека благородных кровей и выйти за него замуж. Бал в доме леди Каслрей был в полном разгаре. Общество погрузилось в развлечения последней недели перед Рождеством с таким энтузиазмом, словно намеревалось переплюнуть в этом даже сам Париж. Сегодня бал открывала труппа танцоров Морриса, разодетая в яркие костюмы, украшенные зелеными и красными лентами. К тому же напиток, приготовленный из меда, лился рекой в подражание древним пирушкам; его действие на гостей начинало уже сказываться. Хелена улыбалась и отказывалась пить — ей нужна была ясная голова и трезвый ум. Два вечера прошли с того момента, когда лорд Чомли так и не сумел разгадать юмор Сент-Ивза — «позже», а потом стало ясно, что он не для нее. С тех пор она основательно проработала свой список. Помимо Уэра, который недавно уехал из города, было еще три подходящих кандидата. Хелена не сомневалась в своих способностях обольстить их и вдохновить просить ее руки, но кого ей все-таки выбрать? Насколько ей удалось навести нужные справки относительно титулов, поместий и доходов, разница между ними была невелика. Каждый был, как оказалось, человеком добродушно-веселым, любым из них было легко управлять. Ко всем этим критериям она добавила еще один решающий фактор. Она провела семь лет, выставляя себя напоказ перед самыми придирчивыми знатоками французской знати, и давно поняла, что для нее физическое прикосновение было одним из существенных моментов, характеризующих мужчин. Среди них были такие, от прикосновения которых у нее по коже ползли мурашки. Она хорошо знала этот тип мужчин. Никто из них не был добрым и не заслуживал доверия. Затем шли те, прикосновение которых было похоже на прикосновение друга или служанки. Такие мужчины были обычно порядочны, с открытой душой, но необязательно сильной волей или крепким умом. И был только один мужчина, от прикосновения которого ее бросало в жар. Но для нее он был самый опасный из всех. Итак… настало время оценить, как прикосновения этих лондонских кандидатов действуют на нее. Она уже танцевала с Уэром, гуляла с ним. От его прикосновения ей было ни жарко ни холодно, но оно и не вызывало мурашек по телу. Уэр прошел испытание. Если и другие не вызовут у нее мурашек или ее не бросит в жар, они тоже останутся в ее списке. Лорд Этельбрайт, наследник герцога Хайтема, танцевал сейчас с матерью, а виконт Маркем, наследник графа Корка, как раз шел к ней. — Моя дорогая графиня. — Маркем грациозно поклонился. — Вы, должно быть, приехали совсем недавно. Не мог же я пропустить такую красоту. Хелена улыбнулась. — Мы только что приехали. — Она протянула ему руку. — Мне хотелось бы прогуляться, если вы согласитесь. — С огромным удовольствием. — Его светлость с легкой улыбкой взял ее руку. Прикосновение его руки, а если точнее, подушечек пальцев, было недостаточным, чтобы выносить, суждение. Хелена посмотрела вокруг, но не увидела ни одного музыканта. — Скоро ли начнутся танцы? — спросила она. — Я сомневаюсь, что они вообще начнутся. — Маркем посмотрел на нее. Заметила ли она алчный взгляд его глаз? — Леди Каслрей называет свои вечера балами, но на самом деле танцы — это последнее, что ей приходит в голову. Возможно, будут два-три танца, да и то под конец. — Понимаю. — Хелена стояла, выжидая благоприятного момента, чтобы продолжить беседу, затем двинулась сквозь толпу. — Я должна признаться, — она придвинулась к Маркему и понизила голос, — что нахожу английское пристрастие к столь переполненным залам в какой — то степени дикостью… — Она подняла глаза и встретилась с его взглядом. — Танцы предоставляют нам свободное пространство, но сейчас… Чем люди дышат? Она задала этот вопрос в шутливой форме, но Маркем тут же поднял голову, разглядывая зал. Затем он повернулся к ней, взгляд его был непроницаемым. — Если вы хотите побродить в более свободном пространстве, за музыкальным салоном есть оранжерея. Мы можем пойти туда, если пожелаете. В его голосе звучало нетерпение, и это насторожило ее, но ей хотелось сократить свой список хотя бы на одно имя до завтрашнего вечера — вечера, когда в доме леди. Лоуи состоится маскарад, последнего вечера перед отъездом общества в свои поместья. — Вы хорошо знаете дом? — спросила она, стараясь выиграть время. — Да. — Маркем простодушно улыбнулся. — Моя бабушка и леди Каслрей были подругами. Когда я был юношей, меня часто таскали сюда, чтобы показать всем. — Ах, так. — Хелена улыбнулась, почувствовав себя более уверенно. — И где находится этот музыкальный салон? Он повел ее в боковой коридор, затем спустился вниз и прошел по другому коридору. Музыкальный салон располагался в самом его конце. За ним, за стеклянными дверями, была видна оранжерея, вся построенная из стекла. Выходя непосредственно в сад, она освещалась слабым лунным светом. Маркем открыл дверь и впустил ее внутрь. Хелену поразили густые тени странных очертаний, которые ползли по зеленому кафелю. Воздух был холодным, но не сырым; нежный стук капель дождя по стеклам создавал успокаивающую атмосферу. Она вздохнула: — Здесь очень приятно. Толпа утомляла ее. А сознание того, что ты находишься в душном, пропитанном духами зале, навевало тоску. Но теперь она наконец смогла вздохнуть полной грудью. Посмотрев на Маркема, она с удивлением обнаружила, что он жадно разглядывает ее грудь. Он поднял голову и улыбнулся: — Если мне не изменяет память, здесь должен быть бассейн. Память его не подвела. Оранжерея оказалась гораздо просторнее, чем она предположила вначале. Стоило ей отойти от двери и прогуляться по лабиринту узких тропок, как она умудрилась потерять ориентацию и чуть не заблудилась. — Ах… вот он. Бассейн, достаточно большой, открылся ее взору внезапно. Вода плескалась на уровне пола, и Хелена заметила мелькавшие в ней тени. — Рыбы! — Чтобы лучше рассмотреть, она наклонилась над бассейном. Маркем наклонился рядом с ней. — Смотрите, какая огромная! Хелена наклонилась еще ниже, Маркем тоже, будто нечаянно задев ее своим плечом. — Ой! Она ухватилась за Маркема, и тогда он сграбастал ее в охапку. — Хелена! Моя дорогая, дорогая графиня! — Он попытался ее поцеловать. Хелена резко толкнула его в грудь. — Не боритесь со мной, дорогая, или вы упадете в воду. — Голос Маркема был ласковым, но слишком уверенным, слишком насмешливым. Хелена мысленно выругалась: она оказалась слишком доверчивой. Его руки шарили по ее спине, и ее тело напряглось, но вовсе не от полученных ласк. Когда он дотронулся до ее голой кожи, все ее чувства восстали против него. — Прекратите! — приказала она не допускающим возражений тоном. — Прекращу… но чуть позже. Он снова попытался обнять ее. Она сопротивлялась. Боролась. — Нет! — Маркем! Он вздрогнул так сильно, что чуть не уронил ее в воду. Это слово и, главное, тон, каким оно было произнесено, обрадовали Хелену. Сейчас ее вовсе не заботило, откуда тут взялся Себастьян, ей хотелось, чтобы Маркем поскорее убрал от нее свои руки. Хелена, отступив, огляделась. Маркем бросил на нее хмурый взгляд, а потом посмотрел на ее спасителя. Себастьян стоял, скрытый тенью, но даже тень не могла скрыть угрозу, которая от него исходила. Она чувствовалась в его фигуре, висела в напряженной тишине. Хелена достаточно натерпелась в своей жизни от могущественных мужчин. И теперь появление Себастьяна прокатилось волной гнева по ней и оттеснило Маркема. Маркем непроизвольно шагнул назад, и теперь их с Хеленой ничто не связывало. — Надеюсь, вы готовы принести леди извинения? — Голос Себастьяна звучал как из ада и обещал вечные муки. Маркем сглотнул. Не сводя глаз с Себастьяна, он поклонился Хелене: — Примите мои извинения, графиня. Она ничего не ответила, лишь холодно посмотрела на него. — Поскольку мадемуазель графиня устала от вас, я предлагаю вам уйти. — Себастьян шагнул вперед, Маркем вновь отступил, оглядываясь по сторонам, пока не оказался на одной из тропинок. — Еще одно. Думаю, вам не нужно объяснять, какие неприятности вы наживете, если упомянете хоть где-нибудь об этом инциденте, или вас должна попросить об этом графиня? — В этом нет нужды. — Маркем побледнел, посмотрел на них и коротко кивнул: — Доброй ночи. Он покинул их, они слышали его гулкие шаги, которые все ускорялись и ускорялись; дверь открылась и закрылась — он ушел. Хелена прерывисто вздохнула и скрестила на груди руки — ее трясло как в лихорадке. Себастьян посмотрел на нее внимательно: — Я думаю, малышка, вам стоит сказать мне, какой человек вам нужен? Спокойный тон не обманул ее, за маской спокойствия скрывалась злость. Она вздернула подбородок: — Я не люблю толпу, милорд. Мне хотелось подышать свежим воздухом. — Я прекрасно вас понимаю. Но только мне непонятно, почему в качестве сопровождающего вы выбрали Маркема? — Я думала, ему можно доверять. — Теперь вы поняли, что нет? — Когда она ничего не ответила, а только нахмурилась, Себастьян продолжил: — Значит, насколько я понимаю, вы вычеркнули его из своего списка? Эти слова привлекли ее внимание, и она, нахмурившись, ответила: — Конечно! Я не люблю, когда со мной так грубо обращаются. — Это вынуждает меня задать вам один вопрос: чего вы хотите добиться? — Мои поступки вас не касаются, ваша светлость. — За исключением того, что я решил, что касаются. И повторяю свой вопрос: в какую игру вы играете с вашими потенциальными женихами? Ее подбородок задрался еще выше, глаза засверкали. — Это не ваше дело! Он выгнул бровь и ждал. — Вы не можете, — подыскивая подходящее слово, Хелена взмахнула рукой, — заставить меня говорить только потому, что вам хочется что-то узнать! Он опять ничего не ответил и все так же молча смотрел на нее — пусть его цель будет достигнута без лишних слов. Она встретила его взгляд, прочла выражение глаз и заявила: — Нет! Я не какая-то слабовольная пешка в чьей-то игре. Я не часть даже вашей игры. Она не из тех баталий, которые вы можете выиграть. Его губы скривились в улыбке. — Малышка, вы знаете, кто я, точнее, что я собой представляю. Если вы будете продолжать противиться мне, тогда… — Он пожал плечами. — Я ничего не скажу вам, и вы не сможете меня заставить. — Сложив на груди руки, она смотрела на него. — Я уверена, что вы не носите в кармане тиски, чтобы раздробить мне пальцы, поэтому, думаю, нам следует отложить этот разговор до тех пор, пока вы не придумаете другой способ заставить меня заговорить. Себастьян засмеялся. — У меня нет тисков, дорогая. — Он поймал ее раздраженный взгляд. — Нет ничего, кроме времени. — Это просто абсурдно! Вы же не можете держать меня здесь вечно! — Она оглянулась на ближайшую тропинку. — Вы не сможете покинуть эту оранжерею, пока я не узнаю то, что хочу знать. — Вы хвастун, — рассердилась Хелена. — Вы прекрасно знаете, что я такое. Так же, как знаете и то, что в данный момент у вас нет другого выбора, как уступить мне и все рассказать. Ее грудь вздымалась, глаза сверкали от гнева. — Вы даже хуже, чем он. — Кто — он? Ваш опекун? — Он тоже хвастун, но он никогда бы не позволил себе такого, — Я сожалею, что отсутствие у меня двуличности вас оскорбляет. Однако, если вы не хотите нарваться на скандал, вам стоит поторопиться. Вы отсутствуете в бальном зале целых двадцать минут. Хелена выстрелила в него яростным взглядом, но знала, что ей опять придется ему подчиниться. — Очень хорошо. Я хочу сократить мой список хотя бы на одного человека до завтрашнего вечера, перед тем как общество начнет разъезжаться по своим поместьям. На рассмотрении было четыре кандидатуры — теперь осталось только три. Себастьян кивнул: — Уэр, Этельбрайт и Мортингдейл. — Как вы узнали? — Не считайте меня глупцом, малышка. Вы рассказали мне о критериях вашего опекуна, а я догадался о ваших, все очень просто. — Ну, если вы все знаете, мы можем вернуться в зал? — Пока нет. Она надменно посмотрела на Себастьяна, он спокойно выдержал ее взгляд. — Я знаю, почему эти трое и Маркем были в вашем списке. Знаю, почему Маркема там теперь не будет. Но я знаю, какое еще качество вы выбрали для оценки мужчин и что привело вас сюда. — Я просто хотела немного отдохнуть. Длинные пальцы Себастьяна сжали ее подбородок, и он заставил ее посмотреть ему в глаза. — Лгать бесполезно, малышка. Несмотря на то что вы мне сказали, вы очень похожи на тех, от кого бежите, — на могущественных мужчин. Вы настолько похожи на меня, что я легко могу догадаться, что у вас на уме. Вы спокойно и хладнокровно отбирали этих мужчин в качестве ваших женихов. Вы ничего не питаете к этим троим, лишь бы они удовлетворяли каким-то вашим требованиям. Меня интересует, если хотите, на каком главном требовании вы сосредоточили свое внимание. Раздражение захлестнуло ее — она чувствовала, как оно расправляет крылья, и попыталась спрятать его поглубже, но оно не подчинилось ее воле и вырвалось на свободу. Это был не просто факт, что он и в самом деле хорошо ее понимал, — так же хорошо, как это всегда без усилий удавалось Фабиану. И хотя по трезвом размышлении она понимала, что он прав, сравнивая ее с ними, это ей совсем не понравилось, и ей не хотелось слышать так равнодушно высказанную им правду. Но не это привело ее в бешенство. Это была реакция на его прикосновение, на тепло его пальцев, вцепившихся в ее подбородок, трепет ее сердца, прерывистое дыхание, тепло, разлившееся по телу. Мгновенное узнавание, вспышка огня, не угасшего со временем. Ее избранники больше не существовали для нее. Прикосновение Фабиана не заставляло ее сердце трепетать. Но этот человек, его прикосновение, сводили ее с ума. Сумасшествие. — Раз уж вы настолько невоспитанны, что продолжаете настаивать, я расскажу вам. — «Сумасшествие делать это, но больше невозможно сопротивляться». — Я решила проверить, как прикосновение каждого из этих джентльменов действует на меня. — Она вырвала из его пальцев свой подбородок и с вызовом взглянула на него. — Это, в конце концов, никому не запрещается. Его лицо превратилось в холодную маску, и она ничего не сумела прочитать в его глазах. — Уэр — его прикосновение подействовало на вас? — Его голос стал грубее, и по спине ее поползли мурашки. — Я танцевала с ним, гуляла, но ничего не почувствовала, когда он дотрагивался до меня. — Удовлетворение промелькнуло в глазах Себастьяна, и она злорадно добавила: — Поэтому лорд Уэр пока что единственный, кто остался в моем окончательном списке. — Вы не будете пытаться подвергать испытанию Этельбрайта и Мортингдейла. Те, кто знал его, не смогли бы принять эти слова за вопрос. Это был приказ, но Хелена решилась возразить: — Конечно же, я испытаю их. Как иначе я смогу принять решение. — После столь вызывающего ответа она свернула на тропинку, ведущую к выходу. — А сейчас, когда я все рассказала вам, вы должны сдержать свое слово и позволить мне вернуться в зал. — Чувствуя, что выиграла этот раунд, она сделала несколько шагов. — Хелена! Грозное предупреждение. Она не остановилась. — Мадам Тьерри наверняка волнуется. — Проклятие! — Он сорвался с места и настиг ее. — Вы не можете быть такой безмозглой… — Я не безмозглая! — Только вообразите, как после вашей неудачи с Маркемом эти мужчины заключат вас в свои объятия! Он цедил слова сквозь зубы, и это было для нее как бальзам. — Я не поощряла Маркема быть таким… Он сам привел меня сюда, а потом позволил себе лишнее. Я ведь не могла знать, что он не джентльмен. — Вы еще многого не знаете, — прозвучал за ее спиной голос Себастьяна. — Я хочу, чтобы вы пообещали мне не испытывать Этельбрайта и Мортингдейла, оставаясь наедине с каждым из них, и любое испытание вы будете проводить посреди этого проклятого бального зала на виду у всех. Она сделала вид, что задумалась, потом покачала головой. Впереди уже виднелась стеклянная дверь. — Не думаю, что могу вам обещать. У меня осталось слишком мало времени. Кто знает, что будет дальше… Она не успела ни вздохнуть, ни закричать, потому что Себастьян схватил ее, развернул к себе и прижал к стене рядом с дверью. Тонкая планка проходила вдоль всей стены, и она вжалась в нее, широко распахнув глаза, в которых появился страх. Он схватил ее за руки и поднял их над ее головой. Она прерывисто вздохнула. Он наклонился к ее лицу. Заключил ее словно в тюрьму. Поймал в ловушку. Она едва дышала, не зная, покориться ли ей или его оттолкнуть. Его сила давила на нее, удерживала ее, заставляла дрожать. Не более дюйма разделяло их тела — она всем своим существом чувствовала его тепло. Ему оставалось только слегка наклониться, чтобы заглянуть ей в глаза, что он и сделал, и их взгляды сцепились. Черты его лица словно были высечены из гранита. — Ты должна обещать мне, что больше не будешь устраивать никаких испытаний — разве что на публике. Ее горячий нрав восстал против его воли. Он горел в ее глазах, когда она попыталась вырваться из его тисков. Его пальцы сжались крепче, чтобы она не смогла вырваться, но не настолько, чтобы она могла обвинить его в том, что он причиняет ей боль. Она не осмеливалась оторвать тело от стены, а если бы осмелилась, то двинулась бы на него. — Мужчины! — Она выплюнула это слово как ругательство прямо ему в лицо. — Все вы одинаковы! Вам нельзя, доверять! Она задела его за живое. Это было видно по сверканию его глаз, по сжатым губам. — Мы не все одинаковы, — отчеканил он. Она сердито выгнула бровь: — Вы хотите сказать, что я могу доверять вам? — Да! — Он как будто бросил в нее это слово, и оно ударило в нее, и ее голова закружилась. И тут же его голос смягчился: — В вашем случае — да. Ее сердце забилось где-то в горле. Потрясенная, она заглянула ему в глаза. Он не лгал, хотя все еще был так же сердит, как и она. Но теперь она знала правду, потому что у него не было причины ей лгать. Но что же это за причина? — Почему? — спросила она, надеясь найти ответ на его лице, но оно вновь превратилось в непробиваемую маску. Себастьян знал ответ, несмотря на гнев Она отказалась пойти с ним, позволить ему поговорить с ней наедине, почувствовать ее, несмотря на то, что его намерения были на сей раз благородными. Вместо этого она, похлопав Себастьяна по плечу, ускользнула от него. Его охватила холодная ярость. Почему? Потому что она значила для него гораздо больше, чем любая из тех женщин, которые у него были раньше. Он наблюдал, как она и Маркем покинули бальный зал, и последовал за ними, чтобы быть уверенным, что ничего не случится. Только для того, чтобы узнать… только поэтому… Мысль о том, что она добровольно поставит себя в положение, когда Маркем захочет ее оскорбить, не приходила ему в голову. Почему? Потому что он любил. Осознание этого факта потрясло его, лишило дара речи, он попытался отвлечь ее оттого, что сам только что осознал, и пока не хотел, чтобы она это увидела. Ее глаза были широкими зелеными озерами — легко прочитать, легко утонуть. Она попалась, она была очарована, пленена. Так же как и он. Он глубоко дышал, чтобы прояснить сознание и вернуть себе способность думать. Ее кожа излучала тепло, ее французские духи с запахом розы щекотали ему ноздри, туманили сознание. Их лица были рядом, тела были рядом — настолько близко, что она чувствовала перемены в его сознании. Ее глаза широко раскрылись затем веки упали — она перевела взгляд на его губы. Он медленно наклонил голову. Она подняла к нему свое лицо. Их губы соприкоснулись. Встретились, Слились. Страсть вспыхнула и, подобно искре в сухой траве, быстро превратилась в пламя, сжигающее все на своем пути, захватившее их обоих, обдавая их своим жаром. Ничего подобного он раньше не испытывал. Ни один поцелуй, который был в его жизни, не захватывал его так, как этот, не завладевал настолько его чувствами, не сосредоточивал его на ней, на ее губах, на глубинах влажного рта, на нежном сплетении их языков. Она подчинялась ему с наслаждением и радостью, бесстрашная в своей невинности. Он целовал ее так страстно и раньше, но на этот раз она хотела сама соблазнить его. Бессознательно или сознательно? Этого он не знал. Он не мог думать. Не мог объяснить. Не мог убежать от огня, в котором сгорал. Его чувства были обнажены, и сейчас он целиком погрузился в свои ощущения — в ее медовый вкус, в нежную округлость ее грудей, упирающихся в его грудь, в сладостное обещание ее тела, изогнувшегося ему навстречу. Он брал все, что она предлагала, и отдавал все, что она требовала. И все сильнее очаровывался ею. Хелена отбросила все сомнения еще до того, как их губы встретились. Осознание того, что он собирается ее поцеловать, — разве при этом можно было о чем-то думать. — Но… Ей хотелось бы, чтобы этого не было, но это было. Ее ум, ее чувства, каждый стук ее сердца теперь принадлежали ему. И как бы она ни уговаривала себя, что ей надо держаться от него подальше, она не могла выдернуть себя из его объятий и из его игры. Опасный. Это слово промелькнуло у нее в голове, но она больше не верила этому, по крайней мере, в физическом смысле. Он не причинит ей вреда. Она знала, что она может ему доверять. И уже доверяла. Он может взывать к ее сознанию и ломать линию защиты, которую она воздвигла против могущественных мужчин, но, пока она в его объятиях, с его губами на ее губах, она знала и понимала только одно: он принадлежит ей. Видеть могущественного мужчину у своих ног было слишком соблазнительно, слишком заманчиво. Это кружило голову и позволяло чувствовать свою власть. Он получал от нее удовольствие. Она чувствовала это через его поцелуи, через немедленный ответ на каждое ее желание. Любой намек на нежелание, и он отпустит ее, утешит ее, подождет ее знака, что может снова завладеть ее ртом, что она снова готова глубоко погрузиться в его поцелуй, готова принять его язык, ласкать его, сплетаться с ним — все это было притягательно соблазнительным. Он не отпускал ее рук, а сжал их крепче, но безболезненно для нее, и чтобы она не вырвалась, его локти упирались в стену рядом с ней. Она хотела почувствовать его всего. Ее собственное тело ожило, разгорячилось, нервы напряглись. Она хотела его совсем рядом, грудь к груди, бедра к бедрам. Она хотела его всего. Она изгибалась под ним, касаясь его своим телом, позволяла своему телу ласкать его. И тут же почувствовала его ответ — почувствовала глубину огня, в котором ей предстояло гореть. Почувствовала, как он утратил над собой контроль. Они прервали поцелуй. Прервали оба. Им надо было вздохнуть, надо было подумать. Оба часто дышали, не отрывая взгляда от губ друг друга. Они одновременно подняли глаза, и их взгляды встретились. Ее мысли можно было прочитать в ее глазах, и ей казалось, что он смотрит ей прямо в душу. Это было не то место и не то время. Будут ли когда-нибудь и то место, и то время, никто не знал, но они понимали, что сегодня не могут зайти дальше. Они оба это знали. И страдали от этого. Когда стук сердца в ушах прекратился, Хелена перевела дыхание и тихо попросила: — Отпусти меня. Он колебался. Затем постепенно его тиски стали ослабевать. Она высвободила руки и опустила их. Он не сдвинулся с места. Она отступила, тоскуя о потере его тепла, и, не поворачивая головы, произнесла: — За вашу помощь с Маркемом — спасибо. Немного поколебавшись, она подошла к двери и уже взялась за ручку, когда он сказал тихо и нежно: — Увидимся позже, малышка. Себастьян явился в свой дом на Гросвенор-сквер рано утром. После бала он отправился в клуб, затем поехал с друзьями в игорный дом. Но игра не смогла отвлечь его от мыслей: часы, проведенные за игрой, только способствовали тому, чтобы он укрепился в своем решении. Оставив плащ и трость в холле, он прошел в библиотеку и, включив лампу, сел за стол, чтобы написать письмо. Он адресовал его господину Тьерри. Хелена остановилась в их доме, и его жена представила ее обществу. Себастьян не знал, в каком родстве состоит она с де Севром, и к тому же вообще не доверял этому человеку. Тьерри, несмотря на то что был французом, производил впечатление честного человека. Скрип пера по бумаге был единственным звуком в доме; тишина огромного дома, его дома, где он родился, окутывала его словно уютное одеяло. Он отложил перо, прочитал послание, подумал, что еще следует добавить. И стал писать снова, пока не поставил свою подпись — Сент-Ивз. Присыпав письмо песком, он снова сел за стол. Посмотрел на камин, где горели дрова. Себастьян не знал, следовало ли это делать. Должен ли он пойти на уступку, которую требовала Хелена, уступку, в которой она, возможно, действительно нуждалась, чтобы стать его герцогиней? Но он попытается. Он сделает все, что может, все от него зависящее, чтобы эта гордячка стала его женой. Ответ был простым: он должен жениться. Он только теперь встретил ее, встретил единственную женщину, которой впервые за всю жизнь хотел обладать целиком. Или она, или никто. Он давно ждал какого-нибудь знака, что она тоже его хочет, что осознанно этого желает. Сегодня… сегодня они вплотную подошли к той невидимой черте, перешагнув через которую оказались бы в другой зоне — запретной. Они успели остановиться, но только на время, и она знала это, понимала правду так же, как и он ее понимал. Это был тот самый знак. И это было то самое подтверждение, которое вселяло в него уверенность. Себастьян посмотрел на письмо, пробежал глазами те места, где приглашал Тьерри с женой, мадемуазель графиню и мистера де Севра провести следующую неделю в Сомерсхэм-Плейс. Он дал ясно понять, что это будет частный визит, что другими гостями в этом поместье будут только члены его семьи. Такие условия, изложенные предельно ясно, означали только одно. Себастьян улыбнулся, — даже сейчас он не мог предсказать, как отреагирует на приглашение Хелена. Но он увидит ее завтра вечером на маскараде у леди Лоуи. Какова бы ни была ее реакция, он о ней обязательно узнает. Он свернул письмо трубочкой, зажег свечу, растопил воск и приложил свою печать. После чего погасил лампу и зашагал к двери. В холле он положил письмо на серебряный поднос. Дело сделано. Себастьян поднялся в спальню и улегся в постель. |
||
|