"Соблазнительница" - читать интересную книгу автора (Лоуренс Стефани)

Глава 3

Он вывел ее на террасу, где прогуливалось множество пар, пользуясь теплой ночью. Луна — серебряный полудиск — плыла высоко в небе, омывая землю сверкающим светом.

Люк огляделся, взял Амелию под руку и пошел вперед.

— Существует обычай, — начал он, словно отвечая на ее невысказанный вопрос, — согласно которому любезничающие пары проводят время вместе в соответствующей обстановке.

Соответствующей чему? Амелия взглянула на него, но он больше ничего не сказал.

— Вы думаете, что никто еще ничего не заметил?

— Заметили, но понадобится время, чтобы они убедились, что в нашем поведении заключено нечто большее, чем простое общение..

— И каков же следующий пункт вашего плана?

Она почувствовала на себе его взгляд.

— Нам только и нужно, что следовать вековой традиции. Очень скоро о нас начнут сплетничать.

Вековая традиция. Амелия была абсолютно уверена, что его версия плана во многом будет отличаться от ее. Однако спорить о деталях она не собиралась, ведь главная цель их, кажется, одна и та же.

Они шли по пустеющей террасе — большинство пар стояли там, куда падал свет из зала. В конце террасы Люк быстро огляделся, крепко сжал ее руки и потянул за собой. Три больших шага — и они за углом дома. Пологие ступени вели вниз, и они оказались в лоджии, где цвели пышные белые розы.

Здесь их не было видно ни сверху, ни с террасы. Сад перед лоджией был пуст, окна комнаты, выходящей сюда, темны.

Они были одни. Наедине.

Люк остановился и повернул Амелию к себе. Она подняла голову, но даже не успела взглянуть ему в лицо — он наклонился и, приподняв ее подбородок, прижался к ее губам.

Осторожно.

Ее мысли закружились вихрем, она напряглась, собираясь дать ему отпор. Ее и раньше целовали. По опыту она знала, что все мужчины алчны.

Все, но не Люк.

Нет, она не сомневалась, ни на миг не усомнилась, что он захочет большего, но он не обнял ее, не стиснул, не был требователен. Он соблазнял.

Прикосновение за прикосновением, ласка за лаской. И вышло так, что именно она углубила этот поцелуй. Его рука переместилась с ее подбородка к затылку, длинные пальцы прижались к золотистым локонам.

Его губы касались ее губ, слегка шевелясь, ободряя… Не раздумывая она раскрыла рот, и он проник внутрь. Не агрессивно, но властно. И здесь его обычная неспешная грация проявилась в полной мере. Каждое движение было неторопливым, ленивым, пронизанным настоящим мастерством.

Ее охватила дрожь, она поняла, как полно он завладел ею — ее умом, ее чувствами. Она ничего не видела, не слышала — она потеряла всякое представление о времени и не испытывала ни малейшего желания вернуться в реальный мир, ни малейшего желания оторваться от этого волшебного чуда — его поцелуя. Он же, словно поняв ее состояние, наклонил голову и усилил напор, увлекая ее за собой.

Ее охватило возбуждение. Эта близость взволновала ее. Она смутно сознавала, как пылко, как свободно отдает свои губы в его распоряжение, — и когда он их взял, по телу ее прокатилась волна наслаждения. Волна желания.

Именно этого он и добивался, это и был «следующий пункт» плана. Он решил оставить на ней свою печать, снять первую пробу, заранее предупредить о своих намерениях.

И она была совсем не против этого. Он выстроил мизансцену, обещая в будущем еще больше. Теперь настала ее очередь.

Если она захочет.

Она не знала, как это делается. Она робко прильнула к нему — лиф ее платья коснулся его фрака. В нем будто дрогнула стальная пружина…

Она поцеловала его.

И он замер.

Осмелев, она позволила своей руке скользнуть по его плечу, потом выше и, наконец, провела пальцем по худой щеке. Она поцеловала его еще раз долгим соблазняющим поцелуем, потом, высвободив другую руку из его ослабевшей хватки, положила ее ему на плечо. Пальцы ее скользнули в его шелковистые волосы, и теперь, теснее прижавшись к нему, она поцеловала его еще решительнее…

Он обнял ее, и это получилось очень по-собственнически. Она обвила его шею руками и протянула ему губы — и тогда он взял руководство на себя.

От его следующего поцелуя у нее даже дух захватило.

Ее обдало жаром. Это был не шквал, но настойчивая не ослабевающая приливная волна; она прокатилась по ее венам, наполнила до краев, подхватила… и Амелия припала к нему, ощущая, как чувства ее растворяются в жарких волнах. Разрешив себе прижаться к нему, она ощутила, как сомкнулись тиски его рук.

Его неспешность исчезла, как будто ее и не было. Каждый поцелуй был теперь глубже, сильнее — он был как поток, неуклонно размывающий ее сопротивление. Да она и не сопротивлялась, и он это знал. Он не требовал и не просил — он просто брал, предъявлял права, он открывал ей глаза, отдернув завесу и показав, к чему может привести обычный поцелуй.

Она ни на шаг не отставала от него на этом пути.

Напряженность ее пальцев у него на шее, изгиб ее спины, внезапная слепая потребность продлить поцелуй — все это вдруг неожиданно и резко вернуло Люка к реальности. К здравомыслию.

Что они делают?!

Он отпрянул, прервав поцелуй. С трудом перевел дыхание, успокоил взвихренные мысли, что было невозможно сделать, пока она была в его объятиях и так зазывно прижималась к нему стройным, податливым, таким невероятно женственным телом. Сердце у него громко стучало. Он заставил себя разжать руки, заставил себя обхватить ее за талию и отодвинуть в сторону.

Она покачнулась и посмотрела на него, удивленно моргая, а он держал ее, не давая упасть.

Он глубоко вздохнул.

— Мы… — Слово вылетело как сдавленный рык. Он откашлялся — желание мешало говорить, — и ему удалось прорычать: — Нам пора вернуться в зал.

— Пора? — Она уставилась на него, не понимая, потом огляделась. — Откуда вы знаете? Здесь нет часов.

— Часов? — На миг он растерялся, но тут же покачал головой. — Не важно. Пойдемте.

Взяв ее за руку, он повел ее за собой, вверх по ступеням на террасу. Шумно вздохнув, он остановился, чувствуя, как в голове у него постепенно восстанавливается порядок.

Рабочий порядок, о котором он забыл, как забыл и о времени.

По террасе все так же прогуливались пары. Положив руку Амелии себе на рукав, он повел ее к бальному залу. Дыхание ее было учащенным, но когда они ступили на место, освещенное светом из окон, и он окинул ее критическим взглядом, ему показалось, что она вполне владеет собой. Щеки ее покрывал румянец, глаза стали огромными и блестящими, а губы, если вглядеться повнимательнее, припухли, и все же картина, которую она являла собой — молодая леди с мягко-лучистыми глазами, — прекрасно соответствовала их плану.

Они подошли к дверям зала, и он посторонился, чтобы пропустить ее вперед. На пороге она остановилась и оглянулась. Глаза их встретились.

Он был уверен, что она хочет что-то сказать, но она только улыбнулась. Не губами, а глазами.

Потом повернулась и вошла в зал.

Он взглянул на нее, выругался про себя и двинулся следом. Она и раньше так улыбалась ему — и, как всегда, от этой улыбки дыхание его сбилось.

Он думал, что это будет просто поцелуй. А чем это обернулось… Полночи воспоминания не давали ему уснуть.

Часы пробили полдень, когда Люк пересек холл своего дома. Документы ждали его в кабинете; он займется ими перед ленчем и освободится от навязчивых мыслей.

Он уже взялся за дверную ручку своего кабинета, когда услышал ее смех. Он хорошо знал эти звуки, мог в любой момент вызвать их в своей памяти. Сначала ему показалось, что это шутки его воображения. Потом он услышал голос, сопровождаемый смехом, не собственно слова, но тон, звучание.

Бросив взгляд назад, в холл, он прислушался. Амелия, его мать и сестры. И еще Фиона. Он напряг слух, но больше ничего не услышал. Значит, это не официальный прием, а просто визит друга дома.

Документы, лежащие на письменном столе, взывали к нему. Кое-какие векселя, с которыми нужно покончить к вечеру. Были еще и срочные счета, по которым он мог наконец-то расплатиться. Чувство долга гнало его в кабинет, но более примитивный инстинкт толкал его в другом направлении.

Вчера вечером она подчинилась ему, подчинилась легко и позволила ему вести ее — вплоть до этого поцелуя. Их, как предполагалось, обычного первого поцелуя. И вот тут она опрокинула все его планы. Это не он превратил игру в пылкую чувственную прелюдию — это сделала она.

И это порядком его встревожило. Если она смогла бросить вызов его власти даже в этой сфере, то неизвестно, что еще от нее можно ожидать.

А из этого, в свою очередь, вытекал весьма уместный вопрос: что она делает в его гостиной в этот час?

Дверь комнаты отворилась, и Амелия подняла голову. Она улыбнулась, не пытаясь скрыть своей радости, когда Люк вошел, увидел их и прошагал через всю длинную комнату к окну, туда, где они сидели.

Ее подруги тоже увидели его и улыбнулись, его мать сидела рядом с Амелией в шезлонге, а перед ними на двух стульях и кушетке устроились Эмили, Энн и Фиона. Он, ее суженый, являл собой зрелище, при виде которого ни одна леди не удержалась бы от восхищенной улыбки. Его синий фрак из дорогого сукна выгодно подчеркивал плечи и при влекал внимание к узким бедрам. Длинные мускулистые ноги были затянуты в лосины, заправленные в высокие сапоги, начищенные до зеркального блеска. Контраст между бледной кожей и совершенной чернотой волос и бровей производил неотразимое впечатление даже при дневном свете.

Он кивнул девушкам, склонил голову перед матерью и протянул руку Амелии.

Она вложила в нее свои пальцы, он крепко сжал их, и сердце у нее подпрыгнуло.

Он поклонился:

— Амелия…

Здесь, дома, они могли называть друг друга по имени; и хотя в его тоне для других, даже для матери, не было ничего особенного, она расслышала в его голосе предостерегающую нотку и увидела подтверждение этому в его глазах, когда он выпрямился и отпустил ее руку.

Ее улыбка стала еще веселее.

— Доброе утро. Вы ездили верхом?

Он замешкался, затем кивнул, отошел в сторону и при слонился к камину.

— Не хочешь ли выпить с нами чаю? — спросила мать. Люк посмотрел на поднос, стоявший на столе.

— Нет, благодарю тебя, я ничего не хочу.

Минерва изящно откинулась на спинку кресла.

— Мы обсуждаем полученные приглашения. Хотя сезон подходит к концу, на последние недели намечается несколь ко интересных балов.

Люк равнодушно спросил:

— Вот как?

Амелия взглянула на него:

— Хотя и осталось всего лишь около трех недель, не сомневаюсь — в развлечениях не будет недостатка..

Он посмотрел на нее, в ее невероятно невинные синие глаза.

— Все это так волнующе! — Фиона, яркая, как бутон, подпрыгнула на своем стуле, чем обратила на себя его внимание. Ее каштановые волосы были причесаны в том же стиле, какой предпочитала Энн, и еще что-то в ней было слишком знакомое… Наконец он понял, что на ней один из спенсеров Энн.

— Во всяком случае, на балах теперь уже не будет такой толчеи, — вставила Энн.

Фиона быстро повернулась к ней:

— Толчея?

— Именно так, — кивнула Эмили. — В начале сезона было гораздо хуже — просто столпотворение в полном смысле слова.

— Значит, ваш первый выезд вызвал столпотворение? — спросила Фиона.

Минерва улыбнулась:

— Воистину на том балу было очень много гостей.

Она посмотрела на сына. Люк встретился с ней взглядом и разделил ее гордую улыбку. Он все еще внутренне содрогался от напряжения, которое испытал тогда, на первом выезде в свет своих сестер, однако теперь он имеет возможность расплатиться за все.

— Очень жаль, что тебя не было с нами. — Энн схватила Фиону за руку. — Так странно, что твоя тетка отправила тебя к родственникам, а не на бал.

— Ну-ну, девочки, — вмешалась в разговор Минерва. — Фиона живет у своей тети, и миссис Уорли настолько добра, что все время отпускает ее к нам.

Энн и Фиона отнеслись к этому упреку смиренно, но было ясно, что их мнение о тетке Фионы, которая предпочла увезти ее в Сомерсет навестить родственников во время решающей недели сезона, не стало лучше.

— Я слышала, послезавтра в парке будут запускать воздушный шар.

Сообщение Энн отвлекло девушек; они принялись обсуждать предстоящее событие, а Минерва с нежностью наблюдала за ними.

Люк почти не обращал внимания на их болтовню: устремив взгляд на золотистую головку Амелии, он удивлялся — она смотрела на молоденьких девушек, улыбаясь их волнению.

— Не хотите ли посмотреть на это представление?

Она встретилась с ним взглядом и слегка покраснела.

— Может быть, мы пойдем все вместе?

Люку этого не хотелось но он любезно кивнул, когда его сестры тоже повернулись к нему.

— Почему бы и нет? — Это вполне подходит для первого выезда, на котором он будет публично сопровождать Амелию.

Фиона вскрикнула от радости. Энн улыбнулась. Эмили засмеялась. И они принялись обсуждать детали.

Пользуясь их взволнованной болтовней как прикрытием, Амелия посмотрела на него, и он увидел в ее глазах понимание…

— Люк, мы только что обсуждали… — Его мать обрати лась к нему, и он так и не успел понять, что же именно скрывалось за взглядом Амелии. Минерва улыбнулась: — Поскольку Аманда уехала на север и не вернется в этом сезоне, а мне придется сопровождать этих вертушек, то Амелии имеет смысл присоединиться к нам, как ты считаешь?

Ему удалось сохранить на лице равнодушное выражение, когда он взглянул на Амелию. Она посмотрела на него поверх своей чашки, потом опустила взгляд и весело улыбнулась.

— Эта идея напрашивается сама собой.

— Именно. А значит, Амелия присоединится к нам сегодня вечером, потом мы все отправимся на прием к леди Карстер. — Мать посмотрела на него, подняв брови. — Ты ведь не забыл о нем, да?

Люк вздохнул:

— Не забыл.

— Я велю подать карету на восьмерых, тогда мы все по местимся.

Амелия поставила свою чашку и обратилась к Минерве:

— Благодарю вас. Я буду здесь около восьми. — Она улыбнулась и протянула руку девушкам. — А сейчас мне пора уходить.

Люк ждал, стараясь не выказать своего нетерпения, пока она прощалась с его матерью и сестрами. Когда она наконец повернулась к нему, он произнес:

— Я вас провожу.

Коротко кивнув матери и девушкам, он открыл перед ней дверь, и они вышли в холл. Быстро оглядевшись, он убедился, что лакеев поблизости нет, и посмотрел на Амелию.

— Вы обещали следовать моим указаниям.

Она широко раскрыла глаза.

— А вам не кажется, что мне иногда следует присоединяться к вашей матушке и сестрам? — И, повернувшись к входной двери, она начала натягивать перчатки. — Вот я и подумала, раз появилась такая возможность, ее нельзя упус кать.

— Это так. — Он зашагал вместе с ней к двери. — Но только иногда.

Она остановилась и удивленно спросила:

— Что это значит?

Он нахмурился:

— Возможно, после подъема воздушного шара.

Она пожала плечами.

— Сегодняшний вечер ближе. Как бы то ни было, — опустив голову, она пыталась застегнуть крошечную пуговку на перчатке, — дело уже сделано.

Что можно на это ответить? Люк сказал себе, что это и правда не имеет значения. Они подошли к двери, он открыл ее. Амелия все еще пыталась застегнуть пуговку.

— Позвольте мне. — Он взял ее за запястье и скорее почувствовал, чем услышал, как она быстро втянула в себя воздух. Почувствовал дрожь, пробежавшую по ее телу, когда он нашел кончиками пальцев разрез в манжете ее упрямой перчатки и коснулся ее кожи.

Он встретился с ней взглядом, медленно поднял ее руку и посмотрел на «трудную» пуговицу.

Она стояла совсем неподвижно — ему казалось, что она даже не дышит, — пока он возился с маленькой застежкой. Пуговица пролезла в петельку, и Люк поднял голову. Ее глаза сверкнули; она изогнула запястье, и он отпустил ее руку.

Сунув руки в карманы, он прислонился к дверному косяку.

— Значит, увидимся вечером. Около восьми.

— Да. — Она кивнула, но в глаза ему не смотрела. — До вечера.

Гордо подняв голову, она спустилась по ступенькам на тротуар и, повернув к своему дому, махнула рукой. И в тот же миг из двери черного хода выскочил ее лакей, кивнул Люку и пошел позади Амелии.

Люк закрыл дверь и лишь тогда позволил себе скривить губы. Пусть она взяла на себя инициативу следующего шага, но кнут по-прежнему оставался в его руках.

Довольный, он пошел к себе в кабинет. Проходя мимо столика в конце холла, он остановился, отметив, что на блестящей столешнице чего-то не хватает. Куда подевалась чернильница его деда? Она стояла здесь, сколько он себя помнил… Наверное, Хиггс, охваченная лихорадкой ежегодной весенней уборки, взяла ее почистить и поставила в другое место. Сделав себе заметку спросить у нее об этом при случае, он пошел дальше — к делам, терпеливо ждущим его за дверью кабинета.

— Ты уверена, что у Минервы в карете хватит для тебя места?

Амелия бросила на мать взгляд и улыбнулась.

— Она сказала, что воспользуется дорожным экипажем. Нас будет всего шестеро.

Луиза помолчав, кивнула.

— Впрочем, вы все худенькие. Должна сказать, что я с удовольствием проведу спокойный вечер дома. Я все еще не пришла в себя после скоропалительной свадьбы Аманды. — Снова помолчав, она проговорила: — Думаю, Люку можно доверить присматривать за тобой.

— Конечно. Ты же знаешь его.

Луиза скривила губы и выпрямилась.

— Нет, нет! — Она замахала рукой Амелии, которая, взяв свой ридикюль и шаль, собралась уже выйти. — Постой, дай посмотреть на тебя.

Амелия усмехнулась и остановилась. Просунула руку в шнурок ридикюля, накинула блестящую шаль, расправила плечи, подняла голову и сделала пируэт. И после всего этого посмотрела на мать.

Луиза одобрительно кивнула:

— А я все думала, когда ты наденешь это платье. Этот оттенок очень тебе идет.

— Я знаю. — Она поцеловала мать в щеку. — Спасибо, что купила его мне. — Уже выходя в коридор, она улыбнулась через плечо: — Придется поторопиться — я не хочу опаздывать. Всего хорошего!

Луиза смотрела ей вслед с улыбкой на губах и нежностью во взгляде. Когда Амелия исчезла за поворотом коридора, она вздохнула и произнесла, зная, что дочь ее не услышит:

— Я понимаю, тебе не хочется упустить возможность пришпорить его. Всего хорошего, дорогая моя, и желаю удачи. С этим человеком она тебе понадобится.

Облаченный в черный фрак и черные брюки, кремовый галстук и шелковый жилет, Люк стоял в холле, глядя на лестницу, наверху которой наконец-то появились его матушка, сестры и Фиона в вечерних туалетах, и вдруг услышал, как Коттслоу открывает входную дверь. Он не обернулся, решив, что дворецкий хочет узнать, не подан ли экипаж.

И тут он услышал, как Коттслоу произнес:

— Добрый вечер, мисс.

И услышал веселый голос Амелии.

Он резко повернулся, возблагодарив про себя всех богов, что она наконец появилась…

Едва он взглянул на нее, как все в нем замерло.

Это было видение, которое могло сбить с толку не только чувства, но и разум. Грифельная доска его рассудка оставалась пустой, такой же пустой, как его лицо, но глаза его наслаждались зрелищем.

Поздоровавшись с Коттслоу, она распрямила плечи и бесшумно направилась к нему, а золотые завитки падали ей на спину и шею. Его пальцы сжались в кулаки. Она подняла на него глаза, улыбнулась с легкой фамильярностью — так, словно она всегда появлялась в его холле в облике морской богини, некоей спутницы Венеры, обретшей плоть, кровь и глаза василькового цвета.

Локоны, глаза и лицо он помнил, но вот что касалось всего остального… Да видел ли он ее раньше по-настоящему? Одно он знал точно — он никогда не видел ее одетой так.

Ее платье было сшито из мерцающего шелкового газа, такого легкого, что оно колыхалось от дыхания, при этом чувственно и любовно покрывая каждый изгиб ее тела, обрисовывая пышность грудей и бедер. Цвет был бледный, серебристый с сине-зеленым оттенком. Оборка из той же ткани образовывала лиф; еще одна оборка шла по подолу. Прекрасно сшитое платье подчеркивало тонкую талию, обтекало ее, как вода, облегало, посверкивало…

На какой-то безумный миг ему показалось, что на ней ничего нет, кроме морской пены, и в любой момент волны могут отступить, ветерок вздохнет, и пена растает…

Иллюзия, конечно, но какая прекрасная!

Он не замечал всяких там рукавов и бретелек — все это было не важно. Ее обнаженные плечи и восхитительные холмики грудей, казалось, поднимались из пены лифа, и ему очень хотелось потянуть платье вниз…

Она подошла к нему, остановилась, невидимая остальным; с лестницы донеслись восклицания, шаги и шорох ткани — сестры торопливо спускались вниз.

Он посмотрел Амелии в глаза.

На губах ее появилась насмешливая улыбка. Она спросила:

— Вы готовы?

Голос у нее был низкий, похожий на голос сирены…

Готов?

Он смотрел ей в глаза, и взгляд ее был далеко не ангельским. Прежде чем он успел выказать свое недовольство, она улыбнулась еще шире и скользнула мимо него, чтобы поздороваться с его матерью и сестрами.

Его оставили бороться с самим собой — загонять обратно целую орду инстинктов, пытающихся вырваться на свободу. Он круто повернулся, сложил на груди руки и стал внимательно ее рассматривать. Мать и сестры решили, что эта поза выражает нетерпение — они уже опаздывали. Амелия поняла бы его лучше, но…

В данный момент его не интересовало, что она знает или предполагает. Если бы существовала хоть какая-то надежда, что его послушают, он отправил бы ее домой переодеться. И не важно, насколько это их задержало бы. Но восторженные оценки, которое это… платье — назовем его так за неимением лучшего слова — получило от его родственниц, показали, что они видят все не так, как видит он.

Это мерцающее платье, по его мнению, было бы гораздо уместнее в будуаре, нежели на балу. И что — ему придется ухаживать за ней весь вечер и при этом держаться на расстоянии?

И держать на расстоянии всех прочих мужчин?

Себя и целую армию?

Он нахмурился и уже был готов спросить язвительно, где ее шаль, голосом, соответствующим его мрачному виду, когда обнаружил, что шаль у нее на плечах. Сверкающая, мер цающаяфантазия, которая только добавляла соблазнительности всему этому блестящему шедевру.

Безжалостно обуздав свое возмущение и кое-что еще, он махнул рукой на дверь.

— Пойдемте, пожалуй.

Сестры и Фиона снисходительно усмехнулись, прошествовав мимо него, решив, что его мрачное настроение вызвано их опозданием. Мать ступала следом за ними, глаза ее улыбались, и она старалась не встретиться с ним взглядом.

Амелия покорно следовала за Минервой, поравнявшись с ним, она улыбнулась и прошла мимо.

Он еще немного постоял, глядя, как ее бедра раскачиваются под мерцающим газом, потом с тяжелым вздохом двинулся за всеми.

Ему бы сообразить — если бы он вообще мог соображать — и поторопиться, а он опоздал, и три девицы уже заняли места в карете кому где понравилось. Он помог матери, потом подал руку Амелии и, когда она входила в карету, улучил момент — укоренившаяся привычка — и увидел изящную щиколотку, мелькнувшую, когда она приподняла юбку.

Еще не сев в карету, он был окончательно «готов» — он был возбужден до неприличия. Хуже всего, что ему пришлось сидеть рядом с Амелией, между ней и дверцей экипажа. Втроем на сиденье было тесно, но девушки, теснясь на переднем сиденье, уже сдвинули головы и с воодушевлением болтали о чем-то своем. Невозможно заставить их пересесть — как он сможет это объяснить? И, сжав зубы, он сел — и выдержал прикосновение бедра Амелии к своему бедру, ее стройного, женственного бедра к его бедру, и это проклятое платье ерзало между ними, причиняя ему адские муки.

И так продолжалось всю дорогу, пока они ехали вдоль реки до дома Карстеров в Челси.

У Карстеров был большой дом в Мейфэре, но для приемов в летнее время они предпочитали пользоваться домом поменьше, с садом, спускающимся к реке.

В холле они поздоровались с хозяйкой, потом присоединились к остальным гостям, собравшимся в зале, который в длину занимал весь дом. Одна стена зала состояла из окон и дверей, теперь открытых в сад. А сад был превращен в волшебную страну при помощи сотен фонариков, развешанных на деревьях, и гирлянд, растянутых между высокими шестами. Легкий ветерок дул с реки, раскачивал фонарики и шевелил отбрасываемые ими цветные тени.

Многие гости уже покорились зову мягких вечерних сумерек. Оглядев собравшихся, Люк взглянул на Амелию — и сразу решил поступить так же. Там, в холле его дома, при неярком свете ламп она выглядела потрясающе. А здесь, при свете канделябров, она выглядела как… как самый восхитительный восторг, о котором только и мог бы мечтать любой голодный волк.

А голодных волков вокруг вполне хватало.

Выругавшись про себя, он взял ее под локоть, бросив беглый взгляд на своих сестер. Со времени их первого выезда в свет — который прошел весьма успешно, — он стал меньше их опекать, во, всяком случае, менее открыто. Эмили вполне освоилась. Энн, спокойная по натуре, не доставляла ему хлопот. Теперь он за них почти перестал тревожиться и предоставлял им возможность поступать по их собственному разумению, а Фиона в их обществе была в безопасности.

Попозже он взглянет, что у них и как…

— Давайте выйдем в сад. — Он не смотрел на Амелию, но чувствовал ее взгляд, ощущал ее скрытое радостное удивление.

— Как хотите.

Он все же взглянул на нее, искоса, коротко; улыбка была не только в ее голосе, но и на губах, уголки которых слегка приподнялись. Искушение поцеловать эти насмешливые сочные губы было пугающе сильным. Он подавил его. Кивнув матери, уже усевшейся со своими закадычными подругами в уютном уголке, он с мрачным видом вел Амелию к дверям.

Чтобы добраться до выхода в сад, им необходимо было пересечь весь зал. На это потребовалось добрых полчаса — их то и дело останавливали леди и джентльмены: леди отпускали замечания по поводу ее платья, некоторые искренне им восхищались, другие выражали удивление, как она осмелилась надеть его на бал, а джентльмены отпускали ей комплименты и льстиво улыбались.

Когда они в конце концов добрались до двери на террасу, зубы у Люка были крепко сжаты, брови сурово нахмурены, глаза метали молнии. Амелия ощущала всю глубину его гнева, чувствовала, с каким трудом он сдерживает себя.

И прикидывала, как бы разозлить его еще сильнее.

— Как красиво! — Она вышла на террасу. Пальцы Люка сжимали ее руку.

— Я не знал, что сад у них такой большой. — Он оглядел тенистые аллеи, убегающие вдаль. — Отсюда почти не слышно реки.

— Только слабый плеск воды и удары весел. — Она тоже оглядывалась вокруг. — Кажется, здесь у них танцевальная площадка. — Она показала на группу музыкантов, расположившихся со своими инструментами в конце террасы.

— Давайте пройдемся.

Если они останутся здесь, к ним очень скоро подойдут другие гости, но ей абсолютно не хотелось разговаривать ни с кем, кроме Люка. Но даже с ним она предпочла бы обменяться кое-чем другим, а не словами, и сад куда больше подходит для этого. Она спустилась по ступеням, идя рядом с ним.

Усыпанные гравием дорожки разбегались во все стороны. Они выбрали самую пустынную, теряющуюся среди деревьев. Они шли, попадая в полосу то тени, то лунного света. Амелия прикусила губу, чувствуя на себе взгляд Люка, чувствуя, что он словно против своей воли все время посматривает на ее обнаженные плечи и обнаженную грудь над вырезом платья.

Она не удивилась, когда он в какой-то момент рявкнул:

— Где, черт побери, вы нашли это платье?

— Селестина привезла его из Парижа. — Она посмотрела вниз, на подол, поправила оборку на груди, прекрасно сознавая, что его взгляд следует за каждым ее движением. — Оригинальное, но слегка вызывающее. Мне оно нравится, а вам?

Амелия посмотрела на него. Даже в полумраке она увидела, что губы у него сжались в тонкую линию, а глаза превратились в узкие щелки.

— Вам прекрасно известно, что я и все прочие особы мужского пола, присутствующие здесь и не впавшие в глубокий маразм, думаем об этом платье! Постарайтесь посмотреть на себя со стороны. — Люк прикусил язык, чтобы не сказать: «Представьте, как вы выглядите без этого платья». — Насколько я помню, мы договорились, что вы будете действовать под моим руководством.

Она удивленно распахнула глаза.

— А разве вот это, — она расправила мерцающую юбку, — а также эта дорожка, которую мы выбрали, не то, чего ждет от нас общество? — Она остановилась и встала к нему лицом. Они ушли уже довольно далеко от террасы, и здесь не было никого из гостей; они могли говорить свободно. — Разве не предполагается, что я должна вскружить вам голову?

Сощурить глаза еще сильнее было уже невозможно, тог да он, стиснув зубы, процедил:

— Вы и без платья весьма головокружительны. — Боже, что он говорит? — Я хотел сказать, что обычного нарядного платья было бы вполне достаточно. Это, — и он одним движением пальца обозначил мерцающее платье, — это уж слишком. Это слишком вызывающе и вам не идет.

Он хотел сказать, что ей не идут вызывающие поступки… Он хотел добавить, что Аманду это не портит, но Амелия… какой бы она ни была, она совсем другая.

Ее лицо было в тени от нависающих над головой ветвей.

— Вот как?

Ничто в ее словах не говорило о том, что она обиделась; право же, ее тон казался даже веселым, но вздернутый подбородок предвещал грозу. По спине у него пробежали мурашки, и он торопливо заговорил:

— Я не хотел этим сказать…

— Да-да. — Она улыбнулась. — Я все понимаю.

Но глаза ее не улыбались.

— Амелия…

Он протянул к ней руку, но юбка ее взметнулась, когда она повернула к террасе.

— Полагаю, если мы действительно должны придерживаться именно такой тактики, нам следует вернуться. — Она шла не останавливаясь. — Мы же не хотим, чтобы сплетники неправильно истолковали наши отношения?

В два шага он нагнал ее.

— Амелия…

— Вероятно, вы правы, и нам нужно продвигаться вперед помедленнее. Иначе…

Они подошли к террасе. Она остановилась перед ступенями в пятне света, отбрасываемого фонариками. Он встал рядом с ней, увидел, что она оглядывает группу гостей, ожидающих, когда заиграет оркестр. И вдруг она улыбнулась — но не ему.

Посмотрев на него, она склонила голову, отпуская его.

— Благодарю вас за прогулку, милорд. — Отвернувшись, она стала подниматься по лестнице. — А теперь я хочу потанцевать с тем, кто оценит мое платье, — сказала она, остановившись в дверях зала.