"Троянский конь" - читать интересную книгу автора (Павлоу Стэл)

В театре памяти

– Склонитесь перед его величеством императором Рудольфом, владыкой Священной Римской империи; королем Германии, королем Венгрии, Богемии, Далмации, Хорватии и Словении; эрц-герцогом Австрии; маркграфом Моравии; маркграфом Лузатии; герцогом Силезии; герцогом Люксембурга; правителем земель Габсбургов…

– Да-да-да! – Император Рудольф замахал рукой стражникам, стоявшим у дверей. Он спешил поговорить с вошедшим Атанатосом и не стал дожидаться, пока подтянется вся свита.– Что вы мне сегодня приготовили?

Атанатос отвесил долгий и глубокий поклон.

– Визуальную мнемонику, ваше величество.

– В какую сторону?

– С ее помощью, ваше величество, вы сможете приблизиться к бесконечности.

Атанатос повел императора к полированному помосту в центре большой деревянной конструкции, которая занимала почти весь главный зал башни.

В столичном дворце Рудольф построил Пороховую башню, чтобы поселить в ней самых выдающихся алхимиков эпохи. Именно здесь они занимались вычислениями, метаморфозами, возгонкой и разложением элементов, стремясь решить Великую Задачу. Первоэлемент, который они искали, имел множество имен. Они искали философский камень, таящий секрет бессмертия.

– Странно, что вы говорите о бесконечности,– озадаченно сказал император.

– Все откроется в свое время, ваше величество.

– Сколько вы работаете под моей опекой?

– Всего лишь год, ваше величество.

Повелитель Священной Римской империи полез в черный кошель на поясе и извлек связку почерневших пальцев, которыми он пользовался для вычислений. Император нежно погладил сухие фаланги, словно они до сих пор принадлежали живому человеку.

– Это, конечно, оригинальный подход, как я посмотрю.

Его речь отличалась одной особенностью. Император Рудольф выговаривал звук «с» как «з» – «позмотрю».

– Метод, который вы используете, не похож ни на какой другой из тех, какие мне приходилось видеть. Крайне интересно.

«Изпользуете. Приходилозь. Интерезно». Но владыка говорил так не специально. Все дело было в его огромном подбородке, стыдливо прикрытом жалкой бородкой – наследстве габсбургских предков. Этот дар он получил вместе с отвисшей нижней губой, которая, казалось, жила совершенно отдельной от своего хозяина жизнью.

Императора Рудольфа трудно было назвать привлекательным мужчиной. Учитывая короткие жирные ноги и склонности к черной меланхолии, многие находили странным, что он вообще хочет жить дальше. Не говоря уже о желании жить вечно.

– При всем моем уважении, ваше величество, многие из тех, кому вы оказывали внимание прежде, были обыкновенными шарлатанами. В лучшем случае.

За стеной деревянной конструкции послышалось беспокойное покашливание – колючка Атанатоса уже нашла первую мишень.

– Да, Тихо,– откликнулся Рудольф.– Я рад, что этот выпад был нацелен не в тебя.

Атанатос грациозно поклонился, делая вид, что не хотел никого обидеть. Но все понимали, что это не так. Тихо Браге, императорский астролог из Дании, стоял у подножия помоста, вслушиваясь в разговор. Тем временем его немецкий помощник по имени Иоганн Кеплер делал заметки. Атанатос начал было протестовать, но император настоял, чтобы они тоже увидели новое изобретение.

Сирокко, молчаливый наблюдатель, внимательно следил за обоими конкурентами хозяина.

Атанатос приступил к объяснениям.

– Я все размышлял о том английском жулике, подданном королевы Елизаветы, который любил смотреть в магический кристалл. Как же его звали? Кажется, Ди.

– Джон Ди…– с трудом припомнил император Рудольф. – Да. Явился к моему двору, заявляя, что у него было видение. Будто я должен провести реформы, или Бог поставит ногу мне на грудь и раздавит меня.

– Какая наглость!

– Это был заговор. Королева послала его, чтобы сбросить власть католической церкви. За это он обещал мне создать философский камень. Но я с первого взгляда узнаю шарлатана. Он не смог создать камень, и я посадил его в тюрьму.

– Вы совершенно правы, ваше величество. Но, возможно, вам будет интересно узнать, что его бывший медиум, подлый прислужник, вернулся в этот великий город.

– Эдвард Келли в Праге? Без Ди?

– Насколько мне известно, они больше не общаются.

– Почему?

– Однажды, глядя в магический шар, Келли внезапно посетило видение ангела… хотя, положа руку на сердце, по описанию это больше походило на демона. Ангел велел Келли передать Ди, что они обязаны поменяться женами.

– Это же грех, который погубит их души!

– Именно. Забавно, но Ди согласился. Известно, что Джейн, его жена, презирала Келли. Но обмен состоялся, и вскоре она забеременела. С тех пор коллеги не общаются.

– Атанатос, судя по вашему рассказу, вы не верите в ангельское вмешательство?

– Обычное жульничество, ваше величество. Я встречал подобное много раз. Келли мог сказать Ди все, что ему угодно, и Ди пришлось бы поверить в это. А сейчас Келли разгуливает по вашим улицам, случайно или намеренно, но вместе со шпионами инквизиции.

– В моем городе полно шпионов инквизиции. Они ищут этого невежественного монаха, Бруно. Для него уже сложили костер. Но довольно, мы собрались не для того, чтобы сплетничать о ваших соперниках!

Атанатос покорно склонил голову. Через щель в деревянной постройке он поймал взгляд Сирокко и весело подмигнул ученику. По его губам скользнула тень улыбки. Атанатос сделал, что хотел, и теперь конкурентов ни на шаг не подпустят к Пороховой башне в обозримом будущем.

Император Рудольф важно прошелся по сцене и раскинул руки, словно желал обнять представшую его взору картину. Театр Памяти был сооружен из крепких дубовых досок, он был выстроен полукругом, настоящим амфитеатром. Сооружение разделялось на семь частей семью арками, которые поддерживали семь восходящих ярусов. Но вместо настоящих зрителей каждая из семи частей содержала росписи, сюжетами которых служили мотивы классических мифологий или жизнь самого императора. На верхних ярусах лежали свитки, эмблемы, символы и антикварные редкости.

– Эти предметы и вся эта мнемотехника позволяют человеку встать вот здесь и в мельчайших подробностях вспомнить каждый миг своей жизни, ваше величество. Даже те подробности, которые, как он полагал, давно позабыты. Перемещая эти предметы, можно заставить человека вспомнить любую деталь любого литературного произведения.

Атанатос повел рукой, полностью завладев вниманием императора.

– Воспоминания – всего лишь последовательная смена декораций и костюмов. Словно актер, играющий роль. Здесь, ваше величество, если мы пожелаем, мы сможем постичь тайны мироздания.

Император был потрясен.

– Не навеяна ли эта идея работой Симонида Кеосского? – «Зимонида Кеоззкого». – Я недавно приобрел несколько его работ и ознакомился с ними. Мир должен благодарить флорентийца Козимо де Медичи, который спас множество древнегреческих манускриптов от лап невежественных турков, которые посмели вторгнуться за стены Византии. И сейчас эти недостойные животные терзают мои границы, приводя меня в ярость. Западный мир, похоже, вечно будет сражаться с восточными варварами.

Ноздри Атанатоса раздулись от гнева. Он был не в силах вынести такой поток оскорблений. И от кого? От человека, который едва способен говорить членораздельно!

– Симонид считал, что память поддерживают пространственные доли, ваше величество. Ничего более.

– Разве мы не имеем здесь то же самое? Я вижу на одной полке портреты моих предков, на второй – манускрипты и воззвания. Поддержка памяти. Забавные люди эти греки.

– Они несносны!

Ярость Атанатоса эхом прокатилась вдоль изогнутых арок Театра Памяти и гулко отразилась от каменных стен Пороховой башни.

Сирокко молчал, следя за огнем в тигле, где бурлила темная жидкость в маленькой стеклянной колбе. Вокруг стояли реторты и перегонные кубы. Искоса мальчик наблюдал за озадаченными лицами Браге и Кеплера. Хорошо, если император не прикажет казнить дерзкого ученого. Повысить голос на сюзерена равносильно самоубийству.

Но, невзирая на обычную меланхолию, император изволил рассмеяться.

– Какая самоуверенность! Вы меня удивляете, Атанатос. Прошу вас, скажите, кого вы цените выше?

– Себя я ставлю выше любого грека, ваше величество.

Рудольф восхищенно хлопнул в ладоши.

– Проживи вы тысячу лет, Атанатос, вы все равно никогда не сравняетесь с греками. Греки привносят в мир новое. Турки отнимают. А мы, остальные, находимся посередине.

Сирокко понял, что нужно остановить этот спор.

– Мастер Атанатос,– крикнул он,– варево готово!

Ученый наконец смог взять себя в руки.

– С вашего разрешения, ваше величество, мы приступим.

Сирокко прошел через один из пяти входов и протянул императору булькающее зелье.

Император задержал взгляд на бледном лице ученика с яркими пятнами румянца на щеках.

– Какое свеженькое личико! Какие пухлые губки!

Сирокко опустил глаза долу, избегая смотреть повелителю прямо в глаза. Рудольф взял его пальцами за подбородок.

– Сперва попробуй сам.

Сирокко покорно поднес колбу к губам и отхлебнул волшебное зелье. В нем не было отравы.

– Это ваш горячий шоколад, ваше величество. Я смолол бобы сегодня утром. Видите, пальцы до сих пор стерты.

Император взял колбу.

– Не понравилось?

– Возможно, немного тростникового сахара сделало бы вкус более приятным, ваше величество. Но не думаю, что этот напиток войдет в моду.

– Надеюсь, нет. Это наш фамильный секрет.

Атанатос бросил на Сирокко повелительный взгляд, и ученик поспешил улизнуть за сцену.

Рудольф с сомнением поднес колбу к губам.

– Это и есть ваш эликсир, Атанатос?

– Масло какао-бобов не помешает, ваше величество. В нем тоже таится магическая сила, которую можно использовать. Но горячий шоколад – всего лишь малая часть общей схемы.

Он подождал, пока император не осушит до дня стеклянную колбу, после чего показал на один из портретов. Картина изображала женщину.

– Это ваша тетя Мария, ваше величество…

– Слава богу, я знаю, кто это такая! Зачем вы повесили сюда эту старую каргу? Глядя на нее, я всегда вспоминаю о потерянном зубе. До поездки в Испанию у меня был полный набор. Она надеялась выбить из нас с младшим братом Эрнстом протестантскую дурь, которой мы набрались в Вене. Направила нас в Мадрид, чтобы мы приобщились католической строгости местного двора.

Атанатос изобразил искреннее сочувствие.

– Должно быть, это было… трудно.

– Я погрузился в пучины тоски и радости фантазии. Этот чудный напиток, привезенный из Нового Света, давал мне утешение. Покидая Испанию, я захватил с собой рецепт.

Атанатос заподозрил, что именно этот напиток стоил Рудольфу зуба.

Из узкого окна пробился солнечный луч и заиграл на каком-то серебряном предмете. Глаза Рудольфа расширились от восторга.

– Моя шпага!

Он бросился вперед, схватил оружие и взмахнул им над головой.

– После прозябания в Монсеррате, старом жалком монастыре, дядя Филипп взял нас с Эрнстом в Араньез, где мы все лето практиковались в фехтовании! Сколько лет я не видел этого клинка! – Лицо императора осветилось, но радость тут же угасла.– В то лето дядя Филипп слег. Горячка приковала его к постели. Мы с Эрнстом собирались на охоту. Все было хорошо, пока мы его не встретили…

Атанатос ловко подтолкнул Рудольфа к дальнейшим воспоминаниям.

– Это была не ваша вина, он всегда славился горячим нравом, разве не так?

– Не смей говорить дурно о моем кузене доне Карлосе! – взвился император.– Это право принадлежит мне!

– Как пожелаете, ваше величество.

Рудольф осторожно вернул оружие на место.

– Когда моя сестра Анна вышла замуж за дядю Филиппа, я вернулся в Вену. Я был вне себя от счастья, даже не мог спать ночами.

– Годы в Испании оставили глубокий след в вашем сердце.

– Отец сказал, что я стал холодным и отстраненным. Что начал шутить, как испанец. Он требовал, чтобы мы с Эрнстом вели себя по-другому, но было поздно. Мы попались.

Черное облако нависло над Театром Памяти, окутав двоих мужчин. Император разволновался.

– Я думал, что довольно испил из Леты, чтобы навсегда похоронить эти воспоминания. Я так долго не думал об этих днях! Но вот, они снова захватили меня.

– Эти воспоминания, ваше величество, поднялись с илистого дна Леты с помощью портрета, шпаги и стакана горячего шоколада.– Атанатос шагнул к императору и обвел рукой амфитеатр.– Перед нами вся ваша жизнь, в ней есть что вспомнить. Но это всего малая толика того, что я хочу открыть вам, ваше величество.

– Видимо, греки были правы. Жизнь становится проще, если в пути ты вступаешь в реку забвения. Вы и вправду думаете, что в Аиде течет Лета?

– Кто мы без наших воспоминаний, ваше величество?

Император Рудольф невольно ощутил, что театр полностью захватил его внимание,– настолько ярки были воспоминания.

– Теперь я понимаю, зачем вы возвели это сооружение. Продолжайте.

– Пока мы говорили лишь о воспоминаниях из вашей собственной жизни. Но вместе с тем вы обладаете памятью других, прежних жизней. Именно они ведут нас к бессмертию.

– Это теория.

– Это факт! И я докажу это.

– Я много путешествовал, ваше величество, я видел много чудес. Однажды я спускался даже к истокам Нила.

– К истокам? – удивился император.

– Там живут крокодилы, которые прячутся в норы без еды и питья, чтобы пережить долгий период засухи. Перед этим они размножаются и откладывают яйца в песок. Каждый год из яиц вылупляются маленькие крокодильчики. И без помощи родителей они спешат в спасительную глубину, под воду. Едва родившись, ваше величество!

– Родители не ведут их? Ну, это просто инстинкт.

– Именно,– поднял палец Атанатос.– Но что такое – инстинкт? В животном мире инстинкт – это память. Возьмем, к примеру, гусей. Только что вылупившиеся птенцы обладают врожденным восприятием. Когда в небе появляется тень и гусенок видит, что крылья птицы расставлены в стороны, он знает, что это другой гусь, и чувствует себя в безопасности. Тело ястреба похоже на гусиное, но крылья у него направлены вперед, ближе к голове. Гусенок с рождения может опознать другую птицу по полету. Если он видит ястреба, он прячется в укрытие.

– Гиппократ говорил, что животные обладают врожденными свойствами. Вы считаете греков несносными, по непонятным причинам, но читали ли вы работу врача Галена, который жил во втором столетии?

– По этому поводу я хотел привести еще один пример, ваше величество. Гален отлучил детеныша козы от вымени матери, чтобы он не виделся с родительницей. Он поместил козленка в комнату с сосудами, наполненными вином, маслом, медом, молоком, изюмом и фруктами. Первое, что сделал детеныш,– встал, отряхнулся, вылизался и обнюхал сосуды. И начал пить молоко.

– Разве теленок ест мясо в первый день после рождения? Нет. Он инстинктивно сосет корову, прежде чем переходить на траву.

– Нам, людям, свойствен животный страх перед пауками и змеями, с которым трудно справиться усилием воли. Это древний инстинкт, который помогал нам выживать в прошлом. Это память далеких времен. Но это не единственный вид воспоминаний, доступный нам.

Атанатос повел императора вдоль галереи портретов к следующей картине. На ней был изображен Гунтрам Богатый, 950 года рождения, первый из Габсбургов.

Рудольф внимательно изучил портрет, отмечая каждую подробность, каждую черточку.

– Видите его подбородок? Видите его губу, ваше величество? Разве вы не храните на своем лице отпечаток памяти об этом человеке? Все мы – порождение наших предков, мы несем фамильные черты: отцовский нос, материнскую улыбку. Эти черты накрепко связаны между собой. Но разве это не память, записанная в нашей плоти?

– Это неизбежно, это говорит кровь.

– Да, ваше величество, кровь! Но что, если память передается так же легко? И так же легко восстанавливается? Все воспоминания, от младенчества и дальше. Бессмертие, достойное древних богов. А может, даже лучше.

– Лучше? – с недоверием посмотрел император на алхимика.

– Судите сами. Вообразите, ваше величество, что вы внезапно ломаете ногу, причем так серьезно, что вылечить ее уже невозможно. Вам приходится ходить на костылях, потому что великий мор накрыл страну и не осталось ни одного подданного, способного носить вас на носилках. Станете ли вы гнаться за бессмертием, пребывая запертым в изувеченном теле?

– Останется только умереть, другого выхода не будет!

– Будет, ваше величество, будет другой выход. Скажите, разве вы откажетесь оказаться в новом, здоровом и сильном теле? Родиться заново, начать все сначала, отбросив прежнюю испорченную оболочку. Мы продолжаем жить в наших детях, разве не так?

– Что вы предлагаете?

– Не вступать в воды Леты, не терять памяти. Выплеснуться вместе с новой рекой из наших чресел – рекой, которая вынесет нас в следующие поколения, молодые и здоровые.

Императора охватил трепет, его лицо исказилось, а щеки побледнели и задрожали.

– А душа?

– Душа входит в младенца с первым вздохом, как всем известно. Но кровь зарождается в нем гораздо раньше. Что мы такое? Сгусток воспоминаний и опыта. Если этот сгусток перейдет в младенца, он не сможет принять новую душу, потому что вместилище уже будет занято.

– Но я говорю о моей душе! Если я живу, то ребенок, рожденный мной, станет моим отражением или мной самим?

– Душа просто раскалывается на части, и ребенок получает одну из частей. После вашей смерти осколки соединяются, и вы снова станете одним целым.

– Что вы предлагаете?

– Я предлагаю испытание, ваше величество. Эксперимент, который подтвердит мои слова. Вы подыщете для меня наложницу. Потом мы с вами побеседуем. Вы откроете мне какую-нибудь тайну, которую знаете только вы один. Мы не станем ничего записывать, и никто не будет нас подслушивать. Воспоминания об этом разговоре останутся только у вас и у меня. Потом я сойдусь с наложницей, и она родит сына. Когда мой сын и наследник достигнет пятилетнего возраста, вы напоите его моим эликсиром. И проверите его память: зададите вопросы о разговоре, который у нас когда-то состоялся. И та часть меня, которая будет унаследована сыном, даст вам ответ.

– Если его отцом будете вы, вы успеете его подготовить.

– Отнюдь, его будут воспитывать в мое отсутствие.

– Вы прогоните его?

– Нет, ваше величество, лучше уж вы прогоните меня. Собственно, я собираюсь пожить спокойной жизнью, продолжая мои исследования. Но ребенок останется у вас. Когда придет час испытания, вы призовете меня и проведете эксперимент.

– А если вы ошибаетесь?

– Тогда вы меня убьете. За предательство полагается смертная казнь, разве не так?

– А если вы окажетесь правы?

– Решение за вами, ваше величество. Но если я прав, и вы меня все же убьете, я останусь жить в моем ребенке. А если я прав и вы сохраните мне жизнь, я помогу вам породить наследника, в котором вы сможете возродиться снова.