"Троянский конь" - читать интересную книгу автора (Павлоу Стэл)

Оплот асассинов

Я скакал в ночи по дороге, на которой видел одинокого всадника. Наконец подъем стал очень крутым, подножие горы закончилось, и я оказался на узкой извилистой горной тропе, петлявшей по ущелью. Где-то внизу рокотала река, но в темноте я не мог ее разглядеть.

Над дорогой то и дело нависали каменистые уступы. Мне приходилось постоянно пригибаться к шее лошади, чтобы не размозжить голову о камни. Неосторожность в горах может стоить жизни.

Я ехал вперед, поднимаясь все выше над равниной, оставшейся за спиной, пока с первыми лучами рассвета не добрался до крепости. Замок венчал вершину огромной скалы. Ветер доносил запах цитрусов и свежих фруктов, и я понял, что слухи о прекрасных садах не выдумка.

Холодный ветер насквозь продувал одежду, которую я снял с асассина. Я доскакал до главных ворот замка, подняв над головой золотой кинжал моего несостоявшегося убийцы.

Со стен раздались восторженные возгласы и свист – местные жители узнали этот клинок. На меня вопросительно смотрело море лиц.

В ответ я заткнул кинжал за окровавленный пояс и высоко, чтобы все видели, поднял корзинку. И закричал на их языке:

– Он мертв! Он мертв!

По замку пронесся гул одобрительных возгласов, и тяжелые ворота распахнулись передо мной. Меня приветствовали как победителя.

За крепкими каменными стенами оказался прекраснейший на свете сад, в котором росли самые лучшие плодовые деревья. Чуть в стороне сверкали изящные шпили дворца. Так и представлялось, что здесь текут молочные реки с кисельными берегами. Если Атанатос хотел, чтобы гости поверили, будто попали в настоящий рай, то он преуспел. Даже у меня возникло подобное чувство.

Но я знал, что в сердце этих полей блаженных угнездились коварство и злоба.

Я скакал кругами по лужайке парка, держа в руках корзинку и радостно крича. Ко мне сбегались асассины, они приветствовали победителя, не подозревая, что под платком их собрата скрывается злейший враг.

Когда из дворца явился Атанатос, жестокая правда, скрытая в словах Самира, обрушилась на меня со всей тяжестью. Я понял, что это Атанатос, лишь по тому, что окружающие называли его Синаном. Я не знал его в лицо. И не узнал, когда он появился. Моим врагом мог быть кто угодно в этом саду.

Старец, окруженный визирями в свободных одеждах, степенно подошел ко мне. Его лицо было непроницаемым. Узнал ли он меня? Если нет, то сейчас узнает! Я заставил жеребца взвиться на дыбы и швырнул корзинку к ногам повелителя асассинов.

Корзина покатилась по траве, из нее вывалилась голова брата Атанатоса.

По лужайке пронесся вопль, но Атанатос и его ближайшие советники лишь вздохнули и печально покачали головами.

– О Киклад, друг мой, зачем ты это делаешь?

– Убиваю асассинов? Ведь ты возвел убийство в закон.

Я выхватил меч. Ряды врагов ощетинились клинками, но Атанатос остановил их движением руки.

– Убийство? Мы убиваем не просто так, и часть смертей нам просто приписывают.

– Я положу конец твоим порочным перерождениям. Ты станешь сказкой, слухами, которым никто не верит.

– Почему ты такой упрямый? Неужели мой подарок не тронул твое сердце? Неужели ее красота не вернула твоей душе капельку тепла и простого человеческого счастья? Разве я не поступил, как настоящий отец, разделивший с сыном все, что у него есть? Я бы пришел к тебе и сам, но лишь женщина способна отыскать дорогу к сердцу замкнутого мужчины.

Я вспомнил мою гурию, и мне стало мерзко. Он лжет! Лжет, как всегда! Она не была его подарком.

– Я хожу по этой земле уже больше двух тысяч лет. Боги рождались, боги умирали, боги уходили в забвение, а я оставался. Неужели ты думаешь, что, убив меня сейчас, ты положишь этому конец? Таких, как я,– множество. У них мои лица, и в них живет моя воля.

Его советники выступили вперед, откинули покрывала, и я увидел, что все они как один похожи на Атанатоса.

– Я не волшебник. Я – волшебники. Я маг во множественном числе. Сруби одну голову – отрастет семь. Смерть для меня – ничто.

Я быстро нагнулся и ухватил ближайшего из советников за шею. Он затрепыхался, засучил ногами, но вырваться не сумел.

– Я убью его!

– Убивай. У меня есть еще.

– Ты притворяешься, что тебе все равно!

– Ни в коем случае, Киклад, я просто хочу, чтобы ты понял. Хочешь, я сам его убью? Или убью не только его? Вы, трое моих верных соратников, дети мои и наследники, познайте смерть! Сделайте это здесь и сейчас. Сокрушите свои головы и умрите жалкой смертью, дабы развеселить моего старого друга.

Я с ужасом увидел, как трое лучших фидави выполнили то, что он велел, без малейших колебаний и задержек. Они поднялись на стены, посмотрели в пропасть и, помедлив лишь затем, чтобы убедиться, что я наблюдаю за ними, прыгнули вниз.

– Ты настоящий дьявол!

– По его словам, блажен тот, кто проливает кровь людей и в наказание за это сам принимает смерть.

– Так тому и быть!

Я свернул шею визирю, который безвольно висел в моих руках, и его тело рухнуло на землю.

Моя уверенность встревожила Атанатоса. Он, видимо, сопоставил обрывки сведений, которые доносили его шпионы, и догадался о моем плане.

– Ты приехал не один.

– Именно.

По горной дороге подходила моя армия госпитальеров, которая шла за мной следом, держась на расстоянии. Я был всего лишь наживкой. Через несколько часов мои рыцари подойдут к воротам этой твердыни.

Я бросился на Атанатоса с мечом и разрубил его пополам, но, как он и говорил, его место занял следующий.

Я упал с лошади, и асассины набросились на меня. Я успел убить множество врагов, но я был всего лишь смертным. Славная битва! Жаль, что я не досмотрел ее до конца.

Дикая ярость, дикая ненависть. Из каких глубин они поднялись? Злой рассказ, наспех записанный в блокнот, кипел необузданными чувствами, как и сердце Норта. Но как ему удалось записать то, что он даже не вспоминал? Что еще он сотворил с тех пор, как Ген вколол ему в ногу проклятый препарат? Норт попытался привести чувства в порядок и снова перечитал то, что, как ему сперва казалось, было записью свидетельских показаний, а превратилось в безумные строчки на старофранцузском. Но страсть и ярость, которыми дышал рассказ, начали находить отклики в душе детектива. Эти чувства были ему смутно знакомы, просто он не подозревал о них.

Зеркало в ванной показало такой жуткий образ, что Норт испугался собственного отражения. Под глазами проступили синие круги, словно тьма внутри его пыталась просочиться наружу. В зеркале отражался молодой человек, но в этой оболочке таился древний и неуспокоенный дух.

Норта вырвало. Завтрак выплеснулся в раковину струей мерзкой жижи. Он смыл блевотину и ополоснул лицо холодной водой. А потом насухо вытерся жестким бумажным полотенцем.

Память отца? Может быть, если его отцу несколько сотен лет. Это какое-то наваждение, галлюцинации, а не воспоминания. Детектив вцепился в спасительное объяснение, потому что иначе его ждала бездна отчаяния.

«Неужели я это делал? Неужели это воспоминания о прошлой жизни?»

Они казались такими настоящими, словно были его собственными. Но одновременно действия этого человека были глубоко отвратительны Норту.

Может, на него так повлияло убийство? Семь лет в полиции не проходят бесследно. Или дело в том, что в нынешней жизни он тоже спал с проституткой лишь для того, чтобы почувствовать себя лучше?

Или это насмешка над его жизнью? Если записанное в блокноте – правда, то какие бы времена ни наступали, всегда оставалось нечто неизменное. Не нужно вспоминать прошлые жизни, чтобы понять, что отношения для него значат мало. Так уж сложилось. И точка. Тридцать долларов за капельку нежности, которой всегда хватало. Очень мило и приятно, и никаких жалоб.

Но почему тогда ему так плохо? Почему его терзает жуткое чувство вины? Может, все дело в том, что называется судьбой и роком? Уже не раз Норт замечал: с кем бы он ни был, всегда остается ощущение, что женщина рядом с ним не существует на самом деле. Он чувствовал, что каждый раз предает ее – ту единственную, безымянную подругу.

А может, он просто снова и снова неправильно выбирал, как автомат, который не способен учиться на собственном опыте?

В глубине собственных испуганных глаз детектив видел правду, и эта правда ему не нравилась.

Мучают ли его кошмары? Да постоянно! Они бились в нем, словно ихор[2] в измученном и лишенном надежды сердце.