"Троянский конь" - читать интересную книгу автора (Павлоу Стэл)

Срывая покровы

Норт понятия не имел, где находится Четвертая авеню. Он сидел, уронив гудящую голову на уставшие руки. Разноцветные линии на карте города, казалось, насмехаются над ним. Дрожат и извиваются, словно струны на музыкальном инструменте. Вот-вот сорвутся с листа и расползутся кто куда, так и не указав направления.

Сразу за Чатемом дорога вливалась в магистраль I-90, которая, петляя, вела к Олбани. Туда ему не надо. Троя находилась минутах в двадцати езды от столицы штата, но с какой стороны Гудзона? И как туда добраться?

Он не сумел добиться от карты большего. На карте Троя – всего лишь точка. Как отыскать подъезды к точке?

«Я уже ничего не соображаю. Мне нужно поспать».

Поднося к губам кружку крепкого черного кофе, он заметил, что его руки дрожат. Норт чувствовал себя выжатым как лимон. Сыпучая струйка белого сахара едва не ввела детектива в транс, а черный кофе так и не принес ожидаемого облегчения и бодрости. Нервы сдавали. Радость от найденной ниточки успела иссякнуть. Не было сил ни думать, ни шевелиться.

В углу зала висел черно-белый телевизор, откуда доносился неумолчный рев.

«Когда же закончатся эти игры?»

Толпе это не понравилось. Он чувствовал, что на него оглядываются. Вопли олимпийских болельщиков, собравшихся в Афинах, били по ушам. Они выкрикивали лишь ему понятные слова. Они были разочарованы. Они хотели еще.

Ветер и дождь бушевали за окном. Вдоль дороги неслись потоки воды, прорезая движение на трассе сверкающими клинками. Норт с трудом встал. Порылся в карманах. Он попытался расплатиться, но мелочь рассыпалась каскадом по полу кафе.

Подошла немолодая официантка, у нее за ухом торчал желтый карандаш. Женщина помогла ему собрать монеты. Спросила, все ли с ним в порядке, но детектив не стал жаловаться.

– Я сбился с пути,– пробормотал он.

Официантка подвела его к стойке и прочертила карандашом маршрут на карте.

– Вам нужно ехать по этой дороге,– сказала она.– Потом по магистрали I-90, оттуда свернете на север, по I-87. И на двадцать третье шоссе. Понятно? Оно приведет вас на автомагистраль I-787, а оттуда свернете на двадцать третье, которое и выведет вас к Трое.

«Минуточку!»

Может, она напутала или просто у него мозги отключились совсем?

– Двадцать третье? Вы уже говорили про двадцать третье шоссе до этого.

Официантка терпеливо разъяснила все заново.

– Вы должны пересечь двадцать третье шоссе два раза.

«Что?»

Женщина посоветовала быть внимательным на дороге. Синоптики сообщают, что приближается ураган. Она что, в окно никогда не смотрит?

По мнению Норта, ураган уже бушевал вовсю.

По глазам полоснули сигнальные огни машины, ехавшей впереди. Приходилось прилагать все усилия, чтобы удерживать машину на дороге. Норт старался не сбиться с пути, указанного официанткой. Пока все шло хорошо. Он свернул с I-787 на шоссе номер два и ехал по западному берегу вздувшегося от ливня Гудзона. От Шестой авеню его отделял лишь мост и несколько кварталов.

Вдоль дороги высились ухоженные викторианские дома. В городе такие громадины стоили бы немалых денег. Как и в Покипси, улицы города словно вымерли. Никого, лишь машины, припаркованные у оград и гаражей.

Он медленно вел машину по Шестой авеню и наконец остановился рядом с дряхлым бронзовым «камаро» восемьдесят первого года выпуска. Владелец этого одра явно махнул рукой на свою машину. Крылья затянула корка ржавчины, покрышки стерты до основания. Видимо, у хозяина это была первая и последняя машина.

Пока дождь злобно барабанил по крыше его «лумины», Норт отыскал номер троянского полицейского управления и сделал звонок вежливости. Просто отметился.

Разговор с коллегами немного прояснил мысли. Коллеги обрадовались. На вопрос, не нужна ли помощь в работе со свидетелем, Норт сказал, что от них ничего не требуется.

И тут его осенило. Кассандра Диббук лечилась в психушке. Он понятия не имел, как там с ней обращались.

Норт сказал, что перезвонит попозже.

«Господи, надеюсь, она не из буйных!»

Норт поплотнее закутался в плащ и, тяжело передвигая негнущиеся ноги, пошел к дому. Картой он прикрывал голову от дождя, пока искал дверной звонок. Облезлая керамическая кнопка пряталась под тусклым бронзовым лепестком.

Норт не услышал, раздался ли звонок внутри дома.

За стеклом парадного входа виднелся ряд старых застекленных дверей с бронзовыми ручками. Здесь вам не Нью-Йорк. Никаких решеток и надежных замков.

«Автопилот. Ты можешь. Когда она подойдет к двери, просто переключись на автопилот».

Никто не вышел. Норт шагнул назад на тротуар и задрал голову. Света в доме не было.

«Может, она до сих пор на работе?»

Справа виднелось лестничное окошко. Детектив приподнялся на цыпочки, ухватился за проржавевшие перила и попытался заглянуть внутрь.

– Вам помочь?

У Норта ушла минута, чтобы понять, откуда раздался голос. Внизу, под ступенями крыльца, оказалась еще одна дверь, которая вела на задний двор.

Из-за двери выглядывала женщина, прячась от дождя. Рука в толстой рабочей перчатке, испачканной в земле, сжимала створку.

Норт спустился к ней.

– Миссис Диббук?

Женщина удивилась, что к ней пришел гость, но удивление было смешано с легкой тревогой. В лице ее детектив уловил знакомые черты – она была похожа на парня из музея.

У Кассандры Диббук оказались чудные теплые глаза. Совсем не такие, как у Гена. И дряблая бледная кожа. Из-под платка, у висков, выбивались пряди волос. Она красила волосы в цвет намного темнее своего натурального. Ей было слегка за пятьдесят. И она вполне годилась по возрасту в матери Гену.

Норт повторил вопрос, стараясь смягчить хриплый от усталости голос.

– Вы Кассандра Диббук?

– Да. Простите, что заставила вас ждать у двери. Я как раз копалась в земле.

«В такую погоду? »

Норт покосился на мрачное небо, откуда водопадом лил дождь.

Она правильно поняла его взгляд.

– У меня теплица.

«Ясно».

– Чем я могу вам помочь?

Придерживая мокрую карту над головой, он полез за жетоном.

– Детектив Норт, полиция Нью-Йорка.

Этой фразы всегда бывало достаточно, чтобы испортить настроение кому угодно.

– Вы приехали так издалека?

– Я хотел бы задать вам несколько вопросов… о вашем сыне.

Она тотчас распахнула двери.

– Вы что-то знаете об Эжене?

«Хорошо, хоть имя вспомнили верно».

– В некотором роде.

Норт показал женщине фотографию.

– Вы узнаете этого человека? Это Эжен?

В ее глазах блеснули слезы. Она боялась даже коснуться карточки. Норт не понял почему. Узнала ли она его? Это ее сын или нет? Может, он сделал ей что-то плохое? Непонятно.

Кассандра Диббук даже не стала снимать перчаток. Она взглянула на жалкие остатки карты, с которой на голову Норта стекали потоки ливня, и сказала:

– Входите, незачем стоять под дождем.

За стеклами теплицы бушевала гроза, а здесь, словно в райском саду, благоухали цветы и пышно разрасталась сочная зелень.

Норт едва не наступил на маленький кактус.

Пока они петляли между скамеек и стеллажей с растениями, он едва не потерял сознание. Остановился передохнуть. Воздух был свеж и наполнен чудесными ароматами. Глубоко вдыхая теплый, густой воздух, детектив почувствовал небольшой прилив сил.

Некоторые цветы Норт узнал – орхидеи и герань, которые росли в пластиковых горшках. Стебли украшали листья и крупные бутоны. Что касается других растений, он предпочел прочитать ярлычки на контейнерах. Голова шла кругом от нежных лепестков гардении, белых соцветий цикламена и до боли знакомого аромата жасмина.

«Что же такое в этом жасмине? Жасмин в музее. Жасмин здесь».

Детектив похвалил работу садовницы, но женщина, казалось, ушла в себя. Она сняла одну перчатку и осторожно взяла фотографию Гена тонкой морщинистой рукой. И нежно погладила лицо сына.

– Когда вы в последний раз видели сына?

Она покачала головой.

«Сожалеет?»

– Много месяцев назад. Или лет.

«Странно. Что это за мать, которая не знает, когда и где в последний раз видела свое чадо?»

– Он выглядел точно так же. И волосы были такими же.– Ее лицо приобрело отрешенное выражение.– И одежда такая же. А родинка у глаза?

Мгновение женщина вглядывалась в снимок.

– У Эжена была такая же.

– Значит, это Эжен?

Кассандра Диббук не ответила. Что же так взволновало ее? Она положила фотографию на полку и повернулась к ней спиной.

– Говорите, вам понравились мои растения? Мой сын вырастил вон то своими руками.

Она указала на небольшое зеленое растение в дальнем конце теплицы, рядом с отцветающим горошком.

– Очень красивое. А что это?

– Его называют гелиотроп.

– Значит, у вас с сыном одинаковое увлечение?

– О нет. Я выращиваю цветы для радости. А он постоянно экспериментировал. Читал все, что под руки попадалось. Не знаю, где он брал эти книги. А однажды пришел сюда и сказал: «Мама, если де Майран это смог, то и я смогу».

– Кто?

– Вот и я так спросила. Он объяснил, что это какой-то французский ученый. И начал рассказывать мне всякое, но, честно говоря, я сразу отключилась… если вы понимаете, о чем я.

Норт понял.

– Я не большой знаток науки. Но ему это нравилось, да?

– Знаете, что у нас у всех есть внутренние часы? Как же он их называл? Суточный ритм. Это значит, что если вас или меня закрыть в темной комнате, наши внутренние часы начнут идти медленней. Мы перейдем на двадцатипятичасовой день. Конечно, если не будем видеть солнца.

Норт этого не знал.

– Забавно, что я это запомнила. А гелиотропы он выращивал, чтобы доказать, что у цветов тоже есть чувство времени. Каждое утро они распускались навстречу солнцу. И каждую ночь сворачивали лепестки. Я помню, что он накрыл горшок колпаком, но так, чтобы иметь возможность наблюдать за цветами.

– И что произошло?

– Они не видели солнца, но все равно открывали и закрывали лепестки, словно по часам. Он сказал мне: «Мама, то же самое происходит с нашими душами. Мы умираем – и наши лепестки закрываются. Мы возрождаемся – и они открываются снова».

«Совершенно верно».

Кассандра Диббук снова посмотрела на фотографию. Осторожно взяла ее в руки и протянула детективу.

– Это не он,– сказала она.

Норта словно ударили под дых.

– Что?

– Это не мой сын. Я знаю своего сына, и это не он.

«Не может быть! Она ошибается».

– Вы уверены?

– Хотите сказать, что я вру?

В ее глазах вспыхнул гнев. Садовые ножницы лежали совсем близко от безумной женщины. Норт слышал, как барабанит дождь по крыше оранжереи. Он взвесил свой ответ, прежде чем произнести хоть слово.

– Вы знаете своего сына.

– Да.

– А я нет.– Детектив посмотрел на снимок, уголки которого уже успели истрепаться, и положил его в карман.– У вас есть последние фотографии вашего сына? Позвольте мне взглянуть на них, чтобы убедиться лично.

Ее лицо мигом просветлело.

– Конечно. Я с удовольствием покажу их вам.

Они прошли через кухню. И паркет на полу, и стенные панели были хорошо навощены и отполированы. Видимо, они остались с тех времен, когда дом только построили и хозяева не нуждались в деньгах. Комнаты являли собой полную противоположность оранжерее. Здесь было тягостно и душно.

Обои представляли собой серебристые разводы на голубом фоне с яркими блестками. Каждая блестка – словно пронзительное око. Тысячи глаз, сверлящих душу недобрым взглядом. Когда хозяйка вела детектива вверх по скрипучей лестнице, он вдруг осознал, что на стенах почти нет картин. А те, которые были, являли собой образцы абстрактного искусства. Никаких фотографий или портретов. Дом был лишен тепла и уюта.

Норт шагал осторожно.

– Я боялся, что не застану вас сегодня дома, миссис Диббук.

– Да?

– У вас выходной или вы рано ушли с работы?

Поднявшись на верхнюю ступеньку, женщина замешкалась. На такой вопрос нелегко найти ответ. Она остановилась так резко, что Норт едва не налетел на нее.

– Я не работаю,– пояснила она.

– Правда? А почему, если не секрет?

Когда Кассандра Диббук обернулась, от ее каменного взгляда у Норта по спине поползли мурашки. Ее выдали глаза. Рассудок этой женщины был ущербен. Ее глаза неуверенно шарили вокруг. Ей понадобилась минута, чтобы сфокусировать взгляд. И за эту минуту Норт сумел увидеть, что скрывается под внешней благополучной оболочкой,– руины, которые остались от этой женщины после лечения в психиатрической клинике. Что-то надломилось в ней.

Норт стоял на верхней ступеньке лестницы, и его пальцы побелели, сжимая поручни перил.

– Я хотел сказать, что этот дом такой большой. Как вы управляетесь с ним?

– Они посылают мне деньги раз в месяц.

«Они?»

– Ваш бывший супруг?

– Я никогда не была замужем.

– Понимаю.

Женщина двинулась вперед по коридору, словно ничего не случилось. Норт приказал себе быть более внимательным, чтобы усталость не заставила его сделать опрометчивые выводы. Но все равно он следовал за хозяйкой на небольшом расстоянии и не стал спешить, когда она распахнула одну из дверей.

Женщина поманила его. Норт подошел к двери и заглянул в комнату.

У самого входа стояла аккуратно застеленная кровать. Шкаф у стены был открыт, но там висело совсем немного вещей. На полках громоздились тяжелые тома книг. На письменном столе, у окна, лежали какие-то стеклянные трубки и жестянки, похожие на сплющенные консервные банки.

– Это комната вашего сына?

Она вошла внутрь, но света зажигать не стала.

– Была. Это копия.

– Она изменилась с тех пор, как он здесь жил?

Кассандра Диббук потуже перетянула талию садовым фартуком.

– Нет, она выглядит как прежде.

Норт опешил:

– Не понимаю.

– А вы и не поймете.– Она скрестила руки на груди.– Когда он уехал в колледж, пришли они.

Норт все равно не мог уловить связи.

– Кто? – осторожно спросил он.

Женщина с отвращением скривилась. То ли вопрос не понравился, то ли воспоминания были не из приятных. Он не мог понять, и это пугало больше всего.

– Они что-то искали.

– Что искали?

– Едва ли они сами это знали.

Надо было слышать, как она это произнесла!

«Они. Может, это те, кто посадил Гена в машину?»

– Они побывали здесь, когда меня не было дома. Перерыли весь дом сверху донизу.

Ее голос сорвался, на глаза навернулись слезы. Сперва бедняжка плакала беззвучно, а потом громко зарыдала.

– Это ужасно.

– Сволочи! Они везде лазили. Даже в моем ящике для белья. Ну зачем им понадобилось мое белье?

Норт мог бы рассказать пару историй. Об одном извращенце, которого он поймал, когда тот разгуливал по ограбленному дому в трусах жертвы на голове и мастурбировал на ее постель. Или о тех случаях, когда, приехав по вызову, он находил в прихожей кучи дерьма.

– Вы заявляли в полицию?

– На кого? Никому нет дела.

– Ну, если у вас что-то украли…

– Как бы я это доказала, если они поставили все на свои места?

– На свои места?

– Именно. Все вернули по местам. Аккуратные такие! – Она вытерла слезы рукавом.– Но я не дура, детектив. Я знала, что они здесь побывали.

«Либо у нее паранойя, либо она сильно напугана».

– Может, ваш сын впутался в какую-то историю?

– Это я его впутала, это моя вина!

– В чем же ваша вина?

– Я согласилась завести его.

Впереди открылось минное поле, но у Норта не было выбора. Он попытался смягчить свой страшный вопрос, но разве можно такое смягчить?

– Вы хотели сделать аборт?

Ее лицо залила краска стыда. Она потупилась, тряся головой.

– Мне нужны были деньги.

«Она завела ребенка за деньги. Но для кого? Для отца?»

Это не был допрос, женщина могла не отвечать на его вопросы. Но их скопилось так много… И Норт пошел дальше.

– И Ген это узнал?

Она кивнула, не смея поднять глаз.

– Поэтому и ушел?

– Нет. Но поэтому он не вернулся.

– А вы получали от него вести?

Ее лицо внезапно озарилось.

– Конечно, постоянно. По телефону. Так приятно слышать его голос! Я бы разговаривала подольше, но он всегда занят. И у него всегда грустный голос.

– А вы сами звонили ему?

Она покачала головой.

– Я не знаю номера его телефона.

«В телефонной службе узнают».

– А по какому адресу он живет?

– Я не знаю, где он.

«Возможно, это ложь».

– Вы не будете возражать, если я взгляну на ваши телефонные записи?

Она удивилась.

– Пожалуйста, если с ним что-то стряслось.

В результате Норт не мог с уверенностью сделать вывод, что она опознала этого человека. Одни догадки. Если соврать сейчас, на суде ложь всплывет.

– Я только хочу убедиться, что это не ваш сын.

– Ну, тогда смотрите. Если это вам поможет.

Норт постарался, чтобы голос звучал мягко и дружелюбно.

– Проще будет взглянуть на фотографии.

Женщина расслабилась. Чуть улыбнувшись, она извинилась, что заставила детектива так долго ждать. И повернулась, пообещав принести фотографии. Напоследок разрешила остаться в комнате Гена.

Норт поблагодарил ее. Но дойдя до двери, она вцепилась в косяк мертвой хваткой. Потом повернулась к Норту и хрипло сказала:

– Однажды он сказал, что приедет навестить меня.

– Приехал?

– Думаю, все было гораздо хуже.– Она оглянулась по сторонам. В голосе зазвенело отчаяние. И промолвила так тихо, что детектив едва расслышал: – Они подослали двойника, понимаете?

Бедная Кассандра Диббук облекла это сообщение в форму вопроса, чтобы он поверил.

«Двойника?»

– А как вы догадались?

– Это был приятный молодой человек. Похожий на моего сына всем, вплоть до мимики. Но это был не мой сын.– Она снова оглянулась, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.– Они думали, что я не догадаюсь.

Ее голос упал до шепота.

– А я догадалась.

После ухода Кассандры Диббук в комнате воцарилась мертвая тишина. Норт не мог понять, в каком состоянии находится эта женщина, насколько она вменяема. И лишь убедившись, что она действительно ушла, он принялся за дело.

В кармане плаща детектив всегда таскал пару вещиц, но на этот раз не стал терять времени, чтобы натянуть резиновые перчатки. Достал платок и подошел к столу. Над чем здесь трудился Ген?

Он взял одну из стеклянных трубок и поднес ее к свету. На стекле отчетливо виднелись отпечатки пальцев.

Отпечатки пальцев парня из музея оставались на осколках витрин из музея и кое-где еще. Сколько раз Норт присутствовал в суде, где адвокат громил обвинителя именно из-за недостатка улик. Много раз. А против отпечатков пальцев не возразишь.

Конечно, у него не было с собой стандартного набора – ни черного порошка, ни чем снять отпечатки. Пришлось импровизировать. Норт выдвинул ящики стола. Там нашелся рулончик старой липкой ленты. Неплохо для начала. Детектив впервые пожалел, что не курит. Если бы поджечь что-нибудь, например кончик карандаша, можно было бы натрясти сажу на отпечаток, а потом прижать клейкой лентой. Норт проверил остальные ящики стола, а потом бросился к шкафу.

Нашел свечу и коробок спичек. Приходилось торопиться.

Первая спичка не зажглась. Он запаниковал и схватил следующую. Вторая вспыхнула, но тут же погасла. Он взял третью. Искры разгорелись в слабый желтый огонек. Норт поднес спичку к свече и держал, пока та не вспыхнула, выпустив облачко черного дыма.

Норт подержал свечу под стеклянной трубкой и быстро закоптил стекло. Сажа схватилась прочно.

Он слышал, как внизу ходит Кассандра Диббук. Роняет коробки, ругается и шуршит тканью.

Мгновения отсчитывались, словно удары сердца. Он дул на трубку, чтобы она скорее остыла. Постепенно отпечатки начали проявляться. Должно хватить.

Норт потушил свечу и бросил ее в ящик стола. Оторванный кусочек липкой ленты он прижал к проступившим отпечаткам.

«Раз-два!»

Отодрав, он внимательно вгляделся в обратную сторону ленты. Получилось. Пустой стороной он заклеил снятый отпечаток, чтоб не стерся.

Проверил. Хорошо, все видно. Опустив ленту в карман, он внезапно ощутил на шее чье-то дыхание. Норт резко повернулся.

Никого.

«Я сам становлюсь параноиком».

Он быстро скользнул к двери и выглянул наружу. Кассандра Диббук все еще шумела где-то внизу.

Все складывалось как нельзя лучше.

Норт никогда прежде не видел столько книг по генетике и нейробиологии. Здесь были и труды Менделя – изыскания в области генетики, которые он делал, наблюдая за горохом. Не объясняет ли это наличие теплицы? Книги Уотсона и Крика об открытии ДНК, журналы по таким наукам, о которых детектив никогда и не слыхал, работы Сеймура Бензера и Эрика Кендела. И длинные описания того, как гены контролируют память и время.

Ген был увлечен исследованиями памяти и времени. Похоже на одержимость. Одну из полок занимали записные книжки.

Норт вытащил первую попавшуюся. Страницы пестрели рисунками стеклянных ящиков и трубок. В каждом ящике кишели черные точки, помеченные словом «дрозофила». Фруктовые мушки, над которыми Ген ставил эксперименты, выявляя мутации. А в пыльных консервных банках он их выращивал.

Запись в блокноте гласила:

Норт полистал следующие страницы, пропуская расчеты, пока не наткнулся на абзац, который смог понять. В нем шла речь о самых сложных признаках работы биологических часов.

На следующих страницах записи продолжались – то бессвязный бред, то ясные мысли. Если Норт все правильно понял, часовой ген состоял из 3600 букв – нуклеотидов. При изменении хотя бы одной буквы результат меняется. Ген сделал открытие. Если изменить на А 1766 букву, которой обычно была G, то внутренние часы станут идти на пять часов быстрее. А если вместо 734 буквы Т будет А, они пойдут на пять часов медленнее.

Еще Ген искал способы заставить внутренние часы запускать разные процессы в организме. Большую часть его размышлений детектив не понял. Парня звали Ген. И он был одержим генами.

Эжен Диббук оказался гораздо умнее и образованней, чем предполагал Норт. Он знал, чего хочет, и шел к намеченной цели напрямик. И добивался своего. Если верить этим записям, он собирался проверить свою теорию уже не на дрозофилах, а на живых людях.

Норт поставил блокнот на место и помедлил, раздумывая, вытаскивать ли следующий. Сколько времени он здесь провел? Кассандра Диббук слишком долго ищет фотографии. Ну, это только на руку. Детектив достал из дальнего угла полки одинокий блокнот в голубой обложке.

Открыв книжицу на первой странице, он увидел слова: «Я – проклятие Сатаны».

«Я – проклятие Сатаны».

Что же это? Ген произнес эту фразу в музее, и тогда она прозвучала полной бессмыслицей. О чем же парень хотел ему сказать?

Норт перевернул страницу, надеясь отыскать объяснение.

На него смотрел Бык.

Норта бросило в жар.

Ба-бах!

Он пошатнулся, схватившись рукой за горло.

Ба-бах!

Колени подогнулись, и, не удержавшись на ногах, детектив опустился на кровать.

Перед глазами трепетали, шурша, страницы ужасного блокнота. Они терзали его.

Бык!

Тяжелое дыхание зверя стало еще слышнее, биение огромного могучего сердца – громче.

Руки Норта дрожали, зубы выбивали дробь.

Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах!

Он огляделся.

Кассандры Диббук в комнате не было.

Стерев со лба холодный пот, он захлопнул страшный блокнот.

Норт заметался по комнате. Блокнот спокойно лежал на кровати. Никто из него не выскакивал.

Какие тайны хранятся под его обложкой? Что узнает Норт, если взглянет на следующие страницы?

«Что же происходит, твою мать?»

«Что мне делать?»

«Что я делаю?»

Он знал одно: если он откроет блокнот, его жизнь изменится окончательно и бесповоротно. А потом пришел спасительный стыд. Норт схватил блокнот и сунул его во внутренний карман плаща. В этот миг он перестал быть полицейским.

– Нет! Нет! Нет!

Тишину дома разорвали отчаянные крики, доносившиеся откуда-то снизу.

Норт выбежал из комнаты, слетел по ступеням и ворвался в спальню Кассандры Диббук. Он замер в дверях, оглядываясь по сторонам. Женщина сидела на полу и стучала кулаками по какой-то шкатулке. Вокруг были разбросаны сотни фотографий.

– Они их изменили! Изменили! Они пришли и изменили мои фотографии! Где мой мальчик? Где мой ребенок?

Бедняжка принялась швырять стопки снимков в стену. Одна фотография отлетела к ногам детектива. Норт поднял ее. Это был Ген. На снимке ему вручали диплом Колумбийского университета.

Норт не знал, что делать. Он едва справлялся с собой.

– Миссис Диббук! Миссис Диббук, пожалуйста, успокойтесь,– попросил он.

Но Кассандра не могла успокоиться.

Она подняла залитое слезами лицо, и внезапно его исказила маска ужаса. Женщина перекатилась по полу и забилась в дальний угол.

– Что вы сделали с детективом? Что вы с ним сделали? Вы его двойник!