Андрей СТЕПАНЕНКО ИЗБРАННИК

Часть первая ПРИЗРАК СИЛЫ

Поначалу, когда мотор «кукурузника» чихнул и заглох, никто ничего не понял. Но когда в наступившей тишине послышалась целая серия судорожных щелчков, а затем яростный мат пилота, народ встревожился и зашевелился.

— Чего это? — настороженно повернулась к Сашке соседка — приятная дама за тридцать.

— Технический перерыв, я думаю, — бодро отшутился он и сунул так и не раскрытый томик великого Кастанеды в рюкзак.

И в следующий миг самолет вздрогнул, повалился набок, сердце выскочило в горло, а его самого сорвало с сиденья и швырнуло в объятия белой как полотно соседки.

И тогда народ закричал.

Позже, пытаясь детально вспомнить, что и как происходило, Сашка будет постоянно застревать на этом моменте. Пронзительный и яростный крик еще живых людей и холодное, мертвое — уже мертвое — безмолвие машины. В этом и был ужас.

Его часто будут спрашивать, что он тогда почувствовал, и Сашка не будет знать, что ответить.

Нет, он прекрасно все видел и слышал потом, спустя много дней и даже недель, мог вспомнить, кто где находился, кому какой голос принадлежал и даже запах... он запомнил мельчайшие оттенки запахов: обивки сидений и обшивки салона, шерсти свитеров и пота, кофе с молоком из лопнувшего термоса и запах младенца, орущего через два кресла от него. Он воспринял и запомнил цвета и звуки, форму, фактуру и запах каждого предмета и человека.

И никаких мыслей. Никаких эмоций. Вообще ничего своего!

И только потом, когда его вдавило в кресло, он испугался. Наверное, потому, что осознал: самолет выровнялся, а значит, есть надежда. Этот мгновенный, запоздалый и очень глубокий испуг и был, пожалуй, первым посылом изнутри, первым, что он ощутил за все эти бесконечно долгие шесть или восемь секунд.

Натужно взревел очнувшийся от обморока двигатель, и Сашка увидел, как за иллюминатором, близко, нестерпимо близко проносятся светло-желтые кроны осенних лиственниц. Самолет встряхнуло, Сашку снова кинуло на соседку, и народ, вторя нежданно ожившему двигателю, протяжно, отчаянно взвыл. И слышалась в этом вое такая безнадежная тоска по чуду, такое желание жить, что Сашке стало еще жутче. А потом был удар, и всех их единой кричащей волной швырнуло вперед, в сторону открытой пилотской кабины, затем жуткий треск, и лишь тогда самолет, крутнувшись вокруг себя, накренился и встал.

Первым ломанулся к двери высокий черноусый мужик с разбитым лицом и глазами навыкат. Поискал бог знает кем и когда выломанную ручку, не нашел и начал судорожно биться в дверь плечом...

Сашка заставил себя собраться, энергично выдохнул, приподнялся и окинул салон взглядом. Кривился от боли, поддерживая руку на весу, коренастый рыжий мужик; рядом с ним худенькая, хорошо одетая женщина трясущейся рукой сыпала из пузырька таблетки, белым ручьем падающие мимо ладони на пол. Кое-кто еще тихо подвывал.

Салон так и оставался под креном градусов эдак в пятнадцать, и Сашка протиснулся мимо сползшей в проход необъятной бабули в сером пуховом платке, бросился по наклонному полу в сторону пилотской кабины, перепрыгнул через чьи-то ноги и уже в дверном проеме замер. Летчик сидел, запрокинув голову назад и бессильно свесив руки по сторонам кресла, а на белом, почти асбестовом лице отчетливо алел кровавый рубец.

— Эй, друг! — нерешительно позвал его Сашка и шагнул вперед.

Всмотрелся в широко открытые глаза и сразу понял: готов. Преодолевая себя, пощупал под скулой пульс, убедился, что его нет, и начал искать ключ от дверей — там, позади, народ уже рвался к выходу, а дверь, пусть и обшарпанная, но все-таки еще надежная, не поддавалась.

Сашка глянул в окно. За лобовым стеклом пронеслись по зеленому полю несколько фигур: плотный, мордатый мент без фуражки, двое бородатых парней в летных бушлатах, женщина в яркой оранжевой накидке — люди спешили на помощь.

Он еще раз окинул кабину взглядом, заметил что-то вроде «бардачка», заглянул внутрь, но ключа не обнаружил. Вздохнул, повернулся к мертвому летчику и быстро ощупал теплые брючные карманы — пусто. Пассажиры сзади уже вовсю колотились в дверь:

— Откройте!

— А-а!

— Откройте нас!

Сашка еще раз осмотрелся и внезапно увидел то, что искал. Ключ валялся в сторонке, на полу. Сашка схватил его и развернулся. Пассажиры бесформенным серым пятном уже сгрудились у выхода, умоляя, чтобы их выпустили, а те, что прибежали на помощь, с таким же усердием стучали снаружи, требуя, чтобы кто-нибудь открыл дверь изнутри.

Он быстро, хватаясь руками за наклонные кресла и скользя по наклонному полу, пробрался к хвосту толпы и протянул руку вперед:

— Эй! Мужики! Ключ передайте! — Его не слышали.

— Эй, ты! В камуфляже! — гаркнул он, превозмогая крики и натужные стоны. — Ключ, говорю, передай!

Парень в пятнистой куртке обернулся, недоуменно глянул на сунутый ему прямо под нос, поблескивающий металлом предмет и, было видно, врубился. Схватил и передал дальше:

— Эй! Мужик! Держи!

Сашка потянул ноздрями: в воздухе отчетливо пахло бензином.

«Этого еще не хватало!»

В глаза ударил яркий свет, Сашка дернулся, а стоящие перед самыми дверями с воплями повалились в провал дверного проема. И дышать сразу стало легче. Хотя и запах бензина стал невыносимо отчетливым.

«Успеть бы!» — мелькнула мысль. Судя по тому, как паскудно сел «кукурузник», у него вполне мог лопнуть какой-нибудь там топливопровод.

— Никому не курить! — превозмогая неловкость от своей «противопожарной» активности, крикнул Сашка и отметил, что пассажиров уже принимают снаружи чьи-то заботливые руки.

Точно. Справа покрикивал, торопя пассажиров, тот самый мент без фуражки, а слева стоял кто-то из техперсонала.

— Давай, бабуля, — ухватил Сашка под локоть оставшуюся позади всех бабку в сером пуховом платке, подвел ее к выходу, сдал на руки разношерстной «спасбригаде» и спрыгнул сам.

— Ты последний?! — возбужденно крикнул ему в самое ухо мент, и Сашка невольно отстранился и машинально отметил, что на том — подполковничьи погоны.

— Там только летчик, — мотнул он головой в сторону самолета. — Но, по-моему, он уже всё... того.

Подполковник матюгнулся и, уцепившись руками за края проема, с усилием подтянулся и забросил грузное тело внутрь.

— Помочь? — подался вслед Сашка.

— Не ты, — мотнул головой мент и властно щелкнул пальцами кому-то за Сашкиной спиной: — Колян! Давай сюда!

Бородатый Колян протиснулся мимо Сашки и последовал за милиционером, а вокруг самолета уже суетился техперсонал, отгоняя еще не оклемавшихся до конца, но уже вспомнивших, что часть вещей осталась внутри, пассажиров.

И в этот момент его жестко взяли под локоть.

— Пройдемте, гражданин...

— А что слу... — начал он и смолк.

Это были менты, и лишь теперь Сашка испугался по-настоящему. Связь между происшествием в небе и его задержанием казалась очевидной.

Его отвели на несколько метров к уже подъехавшему милицейскому уазику и торопливо охлопали по карманам. Вытащили паспорт, передали старшему, затем — записную книжку — в том же порядке, портмоне...

— Что в рюкзаке? — Сашка растерялся:

— Белье, продукты...

— Откройте.

Сашка кивнул, присел, расстегнул рюкзак и огляделся по сторонам. Там, на самом краю поля, кому-то истово махали руками.

Остро воняло бензином. Из открытой двери милицейского уазика доносился голос радиокомментатора, пугающего привычных ко всему северян какими-то особо жуткими погодными метеоусловиями, и Сашка отметил, что зеленая трава на поле уже подморожена...

— Достаточно.

Его отстранили, вытащили из рюкзака и деловито пролистали томик великого Кастанеды, вывернули на мерзлую траву стопку чистых рубашек и пакет с провизией, тщательно прощупали дно и начали совать всё обратно.

— С какой целью прибыли?

— Работать, — повернулся к офицеру Сашка.

— На прииск?

— На ихтиологическую станцию. — Проводивший досмотр багажа раскрасневшийся сержант разогнулся и глянул в сторону начальства.

— Можете идти, — разрешил офицер, вернул паспорт, портмоне и записную книжку и — надо же! — взял под козырек и улыбнулся: — С приездом.

Сашка молча застегнул рюкзак, закинул его на плечо и обогнул источающий запах бензиновых паров самолет. Мимо бегом протащили носилки с мертвым пилотом. Люди, стоящие на краю летного поля, кому-то все еще махали руками, но дяди Жени он среди них не видел. Было немного досадно. Сашка искренне рассчитывал на радостную встречу со своим единственным в этих краях родственником, тем более что телеграмму давали. А город, в котором родился и вырос его отец, встретил его аварийной посадкой и милицейским шмоном.

«Ну и что ты ноешь?! — одернул он себя. — Радуйся, что жив остался!»

— Саша?! Никитин?! — подлетели к нему пять или шесть ликующих теток и скромно улыбающийся мужик с окладистой черной бородой и пронзительно синими глазами — те самые, что махали кому-то, стоя на краю поля.

— Ну...

— При-е-хал! — наперебой, восторженно завопили тетки, вручили ему букет роскошных гвоздик, сорвали с плеча рюкзак и потащили за собой.

Сашка ошалело заморгал.

— Евгений Севастьянович сам приехать не смог, — радостно защебетали тетки. — У него прием...

— Светский? — заставил себя пошутить Сашка.

— У него пациенты... — абсолютно серьезно пояснили тетки, продолжая тащить его к автомобильной стоянке.

Сашка смутился: по свежайшим, самым последним данным, дядя Женя работал главным инженером прииска, и при чем здесь пациенты, было неясно. Хотя имя и отчество совпадали.

Бородач открыл перед ним дверь новенького микроавтобуса, кажется «форда», и тетки стремительно, словно муравьи дохлого жука, затащили Сашку внутрь.

— Как похож! — молитвенно сложила руки на груди одна из них. — Вылитый Евгений Севастьянович! Просто красавец!

«Атас! — весело покачал головой Сашка. — Вот это я попал!»

— И глаза такие же умные! — без тени иронии подхватила вторая.

Сашка понял, что краснеет, и отвернулся к окну. «Форд» уже выезжал со стоянки.

— А чего это вы так задержались? — спасая парня, подал голос шофер.

— Сначала посадка, блин, — Сашка напряженно улыбнулся, — если можно так сказать, а потом еще и менты обшмонали...

— Менты?! — разом насторожились мужики.

— Ну да, менты, — пожал Сашка плечами.

— Опять — двадцать пять! — крякнул шофер и ударил по тормозам. — А ну-ка, Олег, — мухой! — там никто из наших не таксует? Если что, тормози!

Синеглазый бородач кивнул и быстро выскочил из машины. Тетки разом притихли.

— А что такое? — поинтересовался Сашка.

— Да-а... — отмахнулся шофер и нервно хохотнул. — У наших ментов опять критические дни наступили! Капусты до месячного плана недорубили!

Сашка понимающе улыбнулся.

Рядом остановилась черная старая «Волга», и бородатый перекинулся парой слов с водителем и метнулся к «форду».

— Саша! Рюкзак! И сам — живо-живо!

Сашка торопливо выбрался из микроавтобуса, и его тут же сунули на заднее сиденье «Волги».

— Не торопись! — энергичным жестом приостановил бородач водителя и упал на кресло рядом с Сашкой. — Дай им вперед уйти.

Сашка криво улыбнулся: манипуляции впечатляли.

Микроавтобус тронулся, начал набирать скорость, но лишь когда он отошел метров на пятьсот, бородач кивнул:

— Давай. Так, следом, и иди.

— Почетный эскорт? — рассмеялся водитель.

— Ага. Эскорт...

Дорога резко пошла вниз, и через каких-нибудь две-три минуты Сашка увидел, что идущий впереди «форд» уже тормозят четверо милиционеров. Остановили. Заглянули внутрь. И — широкий жест: всем выйти. Бородач напряженно отслеживал ситуацию. И только когда они проскочили мимо, с облегчением откинулся на спинку сиденья.

— Возле рощи останови.

— А че так? — удивился водитель.

— Нам дальше не надо.

— Как скажешь...

Они проехали еще пару километров, и бородач сунул шоферу полтинник и сделал приглашающий жест:

— Выходи, Сашок, перекурим.

— Я не курю, — выбрался из машины Сашка и закинул рюкзак на плечо.

— Я тоже, — улыбнулся бородач. — Значит, просто так посидим, воздухом подышим.

Они отошли на обочину и присели на грубо сляпанную из распущенного пополам бревна скамью.

Сашка хмыкнул и покачал головой. Ему было совершенно очевидно, что трюк с пересадкой был исполнен исключительно для него. Но почему?

— Ты ж не местный, — перехватил его взгляд бородач. — Регистрации нет...

— Ну и что?

— Как что? — хмыкнул бородач. — Город на золоте стоит. И ты для них — чужак, а значит, потенциальный перекупщик. Пока отпустят, все нервы на кулак намотают...

Сашка поежился. Его не устраивали ни сама ситуация, ни ее объяснение.

— А вот и наши, — вскочил бородач и зашагал к дороге. — Погнали!

Сашка оторопело последовал за ним.

«Форд» затормозил, и они погрузились в теплое чрево и попадали на не так давно покинутые кресла.

— Шмонали? — поинтересовался бородач.

— А-а! — отмахнулся водитель. — Только настроение испортили...

К обсуждению немедленно подключились возмущенные таким произволом дамы, и лишь когда микроавтобус перевалил через бугор, а внизу открылся вид на город, все невольно смолкли, а Сашка даже подался вперед, чтобы рассмотреть панораму получше.

Зажатый сопками со всех сторон миниатюрный городок лежал на невысоком пологом плато за рекой. Внезапно выглянуло солнце, и на фоне серого низкого неба и серо-голубых невысоких сопок подсвеченный сбоку золотом лучей городок начал смотреться вызывающе богато.

— Потрясающе, — искренне покачал головой Сашка.

— Видишь, как тебе вся наша северная природа радуется... — обласкала его взглядом одна из теток.

— Да... это знак, — сдержанно и весомо поддержала ее вторая, и все остальные буквально растеклись медовыми улыбками.

Сашка смущенно поморщился и уставился в окно. Они уже миновали мост через узкую бурную речушку с ржавым дорожным знаком «р. Шаманка», и теперь колеса дребезжали по разбитым улочкам с черными, покосившимися от времени и климата двухэтажными, барачного типа домами. Сашка отметил взглядом невысокий беленый памятник Ленину, такую же миниатюрную площадь, трехэтажный дом с колоннами, наверное бывший горком, как вдруг микроавтобус резко свернул, и Сашка обнаружил, что они уже находятся в уютном, закрытом со всех сторон зеленом дворике.

— Это здесь, — повернулся к нему бородач.

Сашка огляделся. Дворик был довольно просторный, но не пустой; окруженный со всех сторон трех-четырехэтажными сталинской застройки домами, но не «колодец». Старый, но на удивление чисто выметенный асфальт, ухоженные клумбы с аккуратно подстриженными кустами по углам и толстенная кривая сосна в самом центре двора. Красиво и со вкусом. Ни граффити на стенах, ни мятых пивных банок по углам.

— Нехило! — присвистнул Сашка и выбрался из машины.

— Еще бы! — улыбнулся шофер и принял у бородача Сашкин рюкзак. — Ты еще квартиру не видел.

— А что, такая особенная квартира? — поинтересовался Сашка, безуспешно пытаясь отвоевать свой рюкзак обратно.

— В этой квартире сам Васильев жил, — охотно пояснил шофер и закинул рюкзак на плечо. — Его в пятьдесят четвертом шлепнули. За хищение в особо крупном...

Сашка криво улыбнулся. Но едва они подошли к дверям подъезда, стало мгновенно ясно, как точно выразил суть дела шофер. Ибо дверь была двойной, резной и высотой не менее двух с половиной метров. Жить за такой дверью и не пострадать за хищение «в особо крупном» было бы даже как-то неприлично.

Они прошли сквозь высоченные подъездные двери, поднялись по гулкой деревянной лестнице на второй этаж, без звонка и без стука открыли дверь, и Сашка в очередной раз оторопел. Потому что видел такие квартиры только в кино: до потолка, пожалуй, метра три с половиной, а площадь... он даже затруднялся сказать.

— Неплохо здесь... живут, — пробормотал он.

В огромной прихожей включили свет, и изо всех комнат посыпались десятки таких же восторженных мужиков и теток, каких-то смущенных девиц, и Сашку принялись зачарованно разглядывать, вполголоса обсуждать и только что не пробовать на зуб.

— Похож... — с восхищенным шепотом кивали они. — Смотри, как похож...

— Жаль, что Учитель занят...

— Скоро он?

— Два человека осталось...

Сашку посадили на пуфик, и в следующий миг он обнаружил, что кто-то расшнуровывает ему ботинки.

— Вы что?! Я сам!

— Тс-с... не кричите, Саша, можно помешать...

— Я и сам умею, — невольно перешел на шепот Сашка.

— Как скажете.

Его тут же оставили в покое, и Сашка, возмущенно булькая, скинул обувь, стащил куртку и прошел в услужливо кем-то открытую дверь ванной — умыться. Нет, он, конечно, знал, что гостеприимство бывает почти бескрайним, особенно где-нибудь в эмиратах, но чтобы россиянин снимал с гостя ботинки?!

Всё еще не в силах успокоиться, Сашка тщательно умылся и, набравшись духу, вернулся в прихожую.

Свет по-прежнему горел, а вдоль стен так и стояли пожирающие его взглядами взрослые и как бы солидные люди. Из комнаты в самом конце этого живого коридора вышла миниатюрная темноволосая женщина в просторном то ли халате, то ли кимоно, мелкими быстрыми шажками прошла к нему и улыбнулась:

— Меня зовут Неля.

— Саша, — криво улыбнулся он.

— Евгений Севастьянович с минуты на минуту освободится. Прошу за мной.

Женщина взяла его за руку, повела вдоль дружно поворачивающих головы людей, и Сашку наконец осенило, что все это розыгрыш и что дядя Жени, которого он не видел уже пятнадцать лет, наверняка придумал что-то вроде капустника. Как бы там ни было, а в столь идиотское положение его не ставили давно.

Он позволил провести себя в огромный, застланный гигантским ковром и совершенно пустой зал и усадить у стены. Следом за ними в зал перетекли и остальные, но можно сказать, что теперь Сашку почти оставили в покое, и дольше чем на пару секунд ничей взгляд на нем не останавливался.

— Евгений Севастьянович вас очень ждал, — с придыханием и упором на «очень» тихо произнесла присевшая рядом на колени Неля.

— Не то слово! — прозвенело от входа, и все дружно повернули головы.

В дверном проеме стоял невысокий длинноволосый мужчина, высохший и коричневый от солнца, совсем седой, но все еще узнаваемый.

— Дядя Женя... — восторженно протянул Сашка. Нахлынуло сразу и все: и ночная охота на раков, и походы в Сарычев бор... Он и не думал, что детские впечатления пробудятся в нем так сильно.

— Накрывайте! — властно взмахнул рукой дядька и быстро пересек огромную комнату наискосок. Обнял вставшего навстречу племянника и крепко прижал его к груди. — Сашо-ок!.. Прие-ехал...

Из невидимых отсюда комнат сразу вынесли огромную полотняную скатерть, расстелили ее прямо на ковре, понесли посуду, салфетки, затем еду...

Дядя Женя тут же усадил Сашку опять-таки на ковер, и через три-четыре минуты оказалось, что они уже сидят во главе импровизированного «стола», причем дядька сидел посредине, племянник — справа от него, а Неля — слева.

Сашка смотрел во все глаза. Всё, что происходило, начиная от скатерти прямо на ковре и кончая красной икрой и буквально истекающей жиром рыбы на больших светло-коричневых тарелках, отдавало сюрреализмом. Наверное, именно так должен был пировать сотни лет назад какой-нибудь здешний сибирский царек.

Сашка бросил на дядьку косой взгляд. Он и выглядел царьком — маленьким, но сильным и всемогущим.

— Ну что, дети мои, — улыбнулся дядя Женя и поднял бокал.

Сашка поднял и понюхал свой — пахло брусникой.

— За приезд моего Сашки! — Дядя Женя ласково потрепал племянника по загривку. — За моего наследника...

Сашка поперхнулся.

— Ничего, Саша, привыкай! — одобрительно крикнул кто-то неподалеку, и Сашка торопливо влил в себя напиток. Это был компот: странный, кисловатый и немного терпкий, но, по сути, самый обыкновенный компот.

Народ осушил свои бокалы, принялся за еду, и Сашка остро осознал, что это никакой не розыгрыш и уж тем более не тщательно срежиссированный капустник. Публика вела себя достаточно свободно, так, словно все это — и скатерть на ковре, и красная икра в глубоких мисках, и даже компот в бокалах — самое обыкновенное дело. Но что-то здесь не срасталось.

— Я, дядь Жень, что-то не понял, — осторожно начал он. — Ты частный бизнес, что ли, открыл?

— Никакого бизнеса, — покачал головой дядька. — Я обычный пенсионер. Как полтинник стукнул, так с прииска и ушел.

Сашка хмыкнул: этого они с матерью не знали.

— А на что живешь? — тихо поинтересовался Сашка и сразу же понял, что вопросик задал весьма бестактный. Да еще при гостях... бли-ин!

Дядька иронично поднял бровь.

— Посмотри на птиц небесных, — неожиданно широко улыбнулся он. — Не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?

Сашка моргнул и, кажется, начал кое-что понимать. Пациенты, которых нельзя оставить даже ради племянника, библейские цитаты, странное безалкогольное застолье и даже длинные седые волосы — от всего этого так и веяло бытом новомодного экстрасенса, исцеляющего одним словом Божьим. Впрочем, вокруг никто даже бровью не повел, словно так и положено.

Вилок на скатерти не было, и Сашка принялся отламывать кусочки нежнейшей рыбы руками и отправлять их в рот: в такой ситуации умнее было слушать да помалкивать. По крайней мере, пока он не устроился на работу и не определился с жильем.

— Кушай-кушай, — подбодрил его дядька и понимающе закивал. — Я ведь тоже страху натерпелся, пока ему сердце завел...

— Кому? — удивился Сашка.

— Летчику, — пожал плечами дядька. — Кому же еще? А то нашел время, когда помирать, — за пять минут до посадки... будто и потерпеть нельзя...

Сашка поперхнулся, его захлопали по спине, заговорили что-то утешительное, типа того, что летчику там будет хорошо... как вдруг по ногам потянуло холодом, и в коридоре загрохотали тяжелые, торопливые шаги. Он поднял взгляд и замер. В двери зала уже влетали крепкие парни в камуфляже и с короткими автоматами наперевес.

— Всем оставаться на местах!

Кто-то привстал и тут же получил прикладом в лоб.

— На место, я сказал!

Звучно захрустели по тарелкам тяжелые армейские ботинки, и в следующую секунду в лицо Сашке смотрел черный, слегка потертый ствол.

— Сидеть!

В груди у Сашки екнуло.

— А в чем, собственно, дело? — окинул незваных гостей строгим взглядом дядя Женя. — Чего надо, хлопцы?

— Отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, — прогремело от входа. — Капитан Шитов. Вот постановление на обыск.

Дядька неодобрительно покачал головой.

— Так, — повернулся капитан. — Проведите понятых.

За его спиной появились вытянувшиеся, испуганные лица.

— Если у кого есть оружие, наркотики и другое недозволенное к обороту, сразу предупреждаю: лучше добровольно сдать... до начала обыска.

Публика молчала.

— Понятно, — угрожающе протянул капитан. — Приступайте.

Двое бойцов закинули автоматы за плечи и подняли самых крайних гостей. Развернули лицами к стенам и принялись охлопывать по карманам, бокам, вдоль бедер... Сашка растерянно глянул на дядьку, но тот ободряюще подмигнул, мол, ничего, это ненадолго.

Тех, кого обыскали, сразу же сажали на пол, чуть поодаль от остальных, и переходили к следующим.

— А это чье? — внесли в зал Сашкин рюкзак. Внутри у него противно отдалось холодком.

— Мое, — неуверенно отозвался он.

Автоматчик расстегнул ремни, ослабил и развязал узел и вытряхнул рюкзак прямо на заляпанную давленой рыбой и усыпанную осколками фарфора скатерть.

— Капитан! Кажется, есть...

— Понятых прошу подойти, — стремительно отреагировал офицер и присел над выпотрошенным содержимым рюкзака. — Та-ак, что тут у нас?

Сашка вытянул шею: «Что там?»

— Это ваше? — продемонстрировали ему небольшой, в два кулака, плотно набитый чем-то темно-зеленым пакет.

— Нет, — растерянно мотнул он головой. — В первый раз вижу.

— А как же иначе? — усмехнулся офицер и развернулся к дверям. — В отказную пошел. Куда его?

— Давай на кухню. Там стол есть.

— Пройдемте, — кивнули Сашке.

Дядька расстроенно хлопнул себя по коленям:

— Вот старый дурак! И как я сразу не догадался?..

Сашка судорожно схватил воздух ртом, приподнялся и на подгибающихся ногах побрел к выходу из зала. В ушах звенело.

«Господи! Что происходит?!»

— Неля, — услышал он за спиной тревожный дядькин голос. — Надо Федору Ивановичу звонить.

— Я позвоню...

Сашку приняли под локоток и провели в большую, отделанную светло-желтым кафелем кухню. Проверили паспорт, заглянули в листок убытия, усадили на табурет и начали при понятых запечатывать изъятое в большой коричневый конверт, наклеивать поверх швов бумажные квадратики с голубым оттиском печати и составлять протокол. А там, в зале, уже вовсю спорили оставшиеся милиционеры и категорически несогласный с происходящим хозяин дома.

— Я этого так не оставлю! Я до Хомякова дойду!

Ему сунули протокол на подпись, и Сашка, убедившись, что его заявление о том, что никакое «вещество растительного происхождения» он в город не ввозил, отобразили в документе, поставил размашистую подпись, встал, послушно завел руки назад и ощутил, как жестко и холодно защелкнулись на них узкие металлические браслеты.

— Пошел! — толкнули его в спину. Дядька уже стоял в коридоре.

— Не бойся, племяш, через час вытащим, — ободряюще кивнул он.

Сашка судорожно глотнул, протиснулся мимо торопливо набирающей телефонный номер Нели и зашагал вниз по гулким деревянным ступенькам.

«Недаром, блин, матери сон приснился! — внезапно подумал он. — Вот, бля, я попал! Ну, попал!»

Если бы он доверился материным предчувствиям, то не оказался бы на своей исторической родине в поисках пусть и желанной, но, пожалуй, не единственной возможной для него работы. Но он не доверился. И зря.

Это у них было семейное. Сашкина бабка с точностью до часа знала момент гибели своего мужа на фронте под Кенигсбергом. Отец хоть и стеснялся, но всегда неплохо гадал, и у Сашки осталось такое ощущение, что карты для него — просто маскировка, «ширма», призванная придавать его пророчествам, что называется, социально приемлемый вид. И мать в этом ряду смотрелась вполне уместно.

Она совершенно не беспокоилась по поводу страстной, почти демонической увлеченности сына одной зрелой дамой, приехавшей в их город по заданию крупной московской радиостанции, и, напротив, старательно отговаривала Сашку и каждого из его друзей от простенького пешего маршрута по Уралу, ссылаясь на дурной сон. По ее снам всё и выходило: расставание со столичной радиожурналисткой произошло так же естественно, как листопад в октябре, а переломавшего в том походе тазовые кости дружка они двадцать восемь часов попеременно, без передыха, практически бегом тащили на себе до ближайшего поселка.

Сашка поежился: у них с собой даже новокаина не было.

А как только он задумал отправиться на Север, матери стали сниться сны с участием сына. Конечно же, она его отговаривала, но ничего поделать с окончившим аспирантуру и отчаянно желающим профессионально реализоваться молодым ихтиологом не могла. Тем более что на удивление кстати позвонил дядька, сообщивший, что у них в городе вот-вот освободится место на рыбстанции — кто-то из «старичков» уезжал на материк.

«Вот тебе и кстати, — цокнул языком Сашка. — И охнуть не успел, как попал!»

Уазик резко затормозил, захлопали двери, и Сашку вытащили, повели вверх по ступенькам высокого крыльца, затем через турникет и остановили возле одной из бесчисленных, выкрашенных в грязно-серый цвет дверей. Развернули к стене лицом, да так и оставили.

— Привезли? — громко спросили на другом конце коридора.

— Ага! — откликнулся автоматчик. — Щас Шитов придет, и оформим.

Сашка прикусил губу.

Рядом из открытой двери слышался неторопливый разговор. Менты обсуждали сегодняшнее происшествие в аэропорту, ругали начальство областного авиаотряда, спорили о размерах пенсии, которую получал бы, наверное, покойный, если б вовремя завязал с полетами, а Сашка смотрел в стену и связывал факты воедино. И со всех сторон выходило одно: подстава.

Анашу подкинули в аэропорту. Накрыть хотели еще по дороге. Но мужики заподозрили что-то неладное, провернули этот финт с пересадкой, и «форд» оказался пустым. И тогда менты выбили ордер на обыск жилища и через час...

Ах, если бы полез в рюкзак за чистой рубашкой! Скинул бы пакет в форточку, и всего делов!

«Может, чья-то наводка?»

Где-то он слышал про эту агентурную «методу», когда «своих» наркодилеров по-настоящему не трогают, а вот пришлых, никак не пристегнутых к агентурной сети, по наводкам всё тех же местных нещадно сажают. Но он-то дилером не был!

«А может быть, кто-то просто ошибся? И показал на меня случайно?»

Исключать этого было нельзя. Но теперь, когда все уже произошло, доказать, что это агентурный промах и его «отстреляли» по ошибке, было невозможно. В таких вещах не признаются.

Сбоку загремели ключи, и Сашка вывернул шею. Капитан Шитов уже заходил в кабинет.

— Заводи.

— Пошел! — ткнули его в спину.

Сашка прошел следом и глянул в зарешеченное окно кабинета. На улице уже темнело.

Шитов кивнул автоматчику, Сашку силком усадили на табурет, дверь хлопнула, и потянулись минуты ожидания.

Капитан открыл и закрыл сейф, разложил на столе бумаги, ругнулся какой-то своей, не имеющей отношения к Сашке мысли и неторопливо закурил.

— Ну что, Никитин, запираться будем?

— Хороший вопрос, — печально усмехнулся Сашка. — Можно сказать, судьбоносный.

— Ага, — спокойно подтвердил капитан. — Только ты не думай, что отмажешься. Статью двести двадцать восемь, часть вторую, я тебе гарантирую. От трех до семи.

Капитан уткнулся в разложенные на столе бумаги. Сашка ждал.

— Значит, говоришь, работать приехал?

— Да, работать.

— На рыбстанцию?

В голове у Сашки что-то щелкнуло. Этот вопрос ему уже задавали, но только те, на аэродроме, спросили, не на прииск ли он приехал... И это понятно: кто бы вспомнил про маленькую ихтиологическую станцию со штатом в два-три человека?

— А вы откуда знаете, что на станцию? — упер взгляд в капитана Сашка.

— Мы много чего знаем, — усмехнулся капитан. — Тебе и не снилось, как много. Кстати, работу тебе, случаем, не Евгений Севастьянович обещал?

«Дядька!» — мгновенно поразился своей непроходимой тупости Сашка. Конечно же! Единственной причиной, по которой местные менты вообще могли иметь к нему какие-то претензии, был дядя Женя! Точно. Этот — как его? — бородатый уже по пути знал, что их пасут. Потому и пересел в другую машину.

— Что молчишь? Вопрос понятен?

— Понятен, — задумчиво кивнул Сашка.

— Отвечай всё как есть, и тебе зачтется. Разницу между тремя и семью понимаешь?

Сашка глотнул. Он понимал разницу между тремя и семью годами заключения и уже догадывался, чем за эту разницу придется платить.

— Что вам надо? — хрипло поинтересовался он.

— Понимаешь... — язвительно улыбнулся капитан. — Вижу, что не тупой. Тогда давай по порядку. Сколько тебе гражданин Никитин обещал за доставку марихуаны?

Внутри у Сашки полыхнуло.

— Не было у меня никакой марихуаны! Пока меня в аэропорту не «досмотрели». И потом, вы что, уже и экспертизу провести успели? Откуда вам знать, что там в пакете? А может, это зеленый чай?

Капитан поджал губы:

— Ты умника из себя не строй, Никитин. Свидетелей достаточно, а экспертиза всё что надо покажет...

— Не сомневаюсь... — снова не выдержал Сашка. Взгляд капитана резко потяжелел.

— Ты, я вижу, всё-таки не все понимаешь... придется на пальцах объяснять. Вот три! — Он выставил перед собой три крепких, прокуренных пальца. — А вот семь! Семь, понимаешь?! Семь!!!

Капитан встал из-за стола и прошелся по кабинету.

— Хочешь, я тебе расскажу, как все было? Гражданин Никитин позвонил тебе домой и попросил заодно прихватить немного травы... так сказать, для личного потребления. Сказал, что для личного не запрещено, и даже пообещал какие-то деньги. Так?

Сашка молчал.

— Ты, конечно, не знал, что это наказуемо, а потому поверил ему на слово и привез. Я ничего не упустил?

Сашка опустил глаза в пол. Отдавать дядьку ментам неизвестно за что, даже не поговорив с ним, он не собирался. Да и не верил он, что главный инженер огромного золотоносного прииска, пусть и на пенсии, не найдет способа «отрегулировать» это недоразумение...

Капитан грозил, взывал к здравому смыслу, уговаривал никого не покрывать, иногда прерывался, чтобы рассказать, как хреново живется в лагере таким фраерам, как он, и снова грозил. Но Сашка уперся и твердил свое: как пакетик с веществом растительного происхождения попал к нему в рюкзак, он и понятия не имеет, но не исключает, что его туда «обронили» при досмотре в аэропорту. Возможно, нечаянно.

Несколько раз допрос прерывался телефонными звонками, и тогда капитан брал трубку, односложно отвечал, и «сказка про белого бычка», словно искусственный спутник Земли, опять выходила на орбиту и продолжала совершать оборот за оборотом.

Но прошло еще около трех часов, и капитану в очередной раз позвонили, а еще через пару минут просунули в едва приоткрытую дверь небольшую серую бумажку.

Сашка настороженно отслеживал каждое движение. Изрядно подуставший капитан еще некоторое время, правда без прежнего энтузиазма, продолжал старую песню, а потом подвинул бумажку через стол:

— Подпиши.

— А что это?

— Подписка о невыезде. Погуляешь пока...

Сашка изумился, но быстро взял себя в руки и пожал плечами — он так и сидел в наручниках. Капитан удовлетворенно усмехнулся, вытащил из кармана ключ, обогнул Сашку и снял браслеты.

— Давай, быстрее...

«Это что же получается? — усиленно ворочал донельзя уставшими извилинами Сашка. — Меня взяли с поличным — и на подписку?!»

Он машинально расписался, где указали, получил обратно паспорт и нисколько не похудевший портмоне, затем пропуск и, всё еще не веря в происходящее, побрел к выходу. Спину от трехчасового сидения ломило.

Сашка протиснулся через турникет мимо что-то обсуждающего с дежурным подполковника без фуражки, кажется, того самого, из аэропорта, и только тогда увидел дядю Женю.

— Всё? — улыбнулся ему дядька.

— До некоторой степени, — пожал плечами Сашка. — Статья двести двадцать восьмая, часть вторая, от трех до семи. Пока на подписке.

— Как?! — ошарашенно воскликнул дядька и двинулся к турникету. — Федя! Это что за беспредел?! Какая, на хрен, статья?!

Подполковник медленно развернулся.

— Что смог, то сделал, Женя, — развел он руками. — А чего ты хотел? На нем два стакана анаши нашли! И вообще, давай об этом не сейчас.

— Какая, на хрен, анаша?! — возмутился дядька. — При чем здесь вообще анаша?! Да я эти два стакана у любого из твоих архаровцев найду! Уж мне-то лапшу на уши не вешай!

— Послезавтра приходи. Я тебе все объясню.

— Как так — послезавтра?

— Всё, Женя! — выставил вперед большие красные ладони подполковник. — У меня рабочий день закончился. До понедельника.

— Ну ладно, — сурово вздохнул дядька и повернулся к Сашке: — Пошли, Сашок, мы не можем терять время. А в понедельник я им всем тут устрою.

Они стремительно сбежали по ступенькам, забрались в микроавтобус, и только тогда Сашка решил, что пора.

— Они под тебя копают, дядя Женя, — тихо произнес он.

— Я знаю, — решительно кивнул дядька. — Но ты не беспокойся. Всё уладится.

Они смолкли и промолчали всю короткую дорогу до дома, а затем торопливо выскочили из микроавтобуса, и только у самого подъезда дядька на секунду притормозил.

— Ты извини меня, Саш, что я тебе не всё сразу сказал. Думал, постепенно... а видишь, как вышло!

— И что теперь?

— Вперед! — ободряюще кивнул ему дядька. — Теперь только вперед!

Они взбежали на второй этаж, дядька толкнул дверь, и Сашка отметил, что гостей стало меньше, но человек десять еще ждут...

— Все на месте? — сухо поинтересовался дядька.

— Конечно, — ответила за всех Неля.

— Тогда быстро в круг. Пора. — Он развернулся к Сашке: — Пошли, Сашок. Медлить нельзя.

— А что ты собираешься...

— Фирменную защиту поставим. И не спрашивай сейчас ни о чем! Я тебе потом всё объясню, — не терпящим возражений тоном отрезал дядька и быстрым шагом прошел в зал. — Садись.

Сашка сел, куда указали, — в самый центр ковра. Дядька сел напротив, Неля — чуть слева, затем был бородач с пронзительными синими глазами, затем одна из теток, что встречали его на аэродроме, затем кто-то еще... Сашка растерянно хлопал глазами.

Кто-то за его спиной чиркнул спичкой, разнес по углам комнаты несколько свечей, затем щелкнул выключателем и тоже уселся в круг, образовавшийся на некотором расстоянии от Сашки.

Наступила такая тишина, что Сашка услышал, как далеко за окнами проехала легковушка.

— Александр, сын Ивана, примешь ли ты от нас в помощь Силу? — в полной тишине и почти кромешной тьме, с упором на «силу», произнес дядька.

«Паранойя, — подумал Сашка. — Причем групповая...»

— Я второй раз спрашиваю, — спустя совсем недолгое время произнес дядька. — Александр, сын Ивана, примешь ли ты от нас в помощь Силу?

— Ну... если это меня ни к чему не обяжет... — пожал плечами Сашка. — Да и что вы, собственно, имеете в виду?

Дядька некоторое время помолчал и задал тот же самый вопрос в третий раз:

— Я в последний раз спрашиваю: Александр, сын Ивана, примешь ли ты от нас в помощь Силу?

«Да черт с ними! — подумал Сашка. — Лишь бы успокоились...»

— Приму.

Круг с облегчением вздохнул, зашевелился, к его голове потянулись заросли ладоней, и Сашка ощутил слабое покалывание в лице и некую отстраненность.

— Что это? — спросил он и не узнал свой голос.

— Это помощь Силы. Теперь ты защищен. — Кто-то поднялся, включил свет, и Сашка зажмурился.

— Что это было?

— Потом объясню, — ласково потрепал его по плечу дядька. — Только ребят провожу.

Народ заторопился в прихожую, а Сашка глянул на часы и охнул: 00.45!

— Это надо ж, сколько меня в ментовке продержали?!

— Три с половиной часа, — сверился с часами дядька.

«Тогда должно быть около половины девятого... — подумал Сашка. — И где еще четыре часа?» На какой-то миг его посетила странная догадка о только что пережитом глубоком трансе, но он ее решительно отогнал. Сашка точно помнил, что в кругу они просидели от силы три-четыре минуты...

Он растерянно проводил взглядом высыпавших в коридор «гостей», дождался, когда дядька закроет входную дверь, и прошел вслед за ним на кухню.

— Чаю попьешь? Или, может быть, ты голоден? — повернулся к нему дядька.

— Ты мне сначала объясни, что здесь творится, — покачал головой Сашка. — Я не насчет «защиты» или там «Силы», я, знаешь ли, Кастанеду читал, кое-что понимаю... Но при чем здесь менты — хоть убей! Или это... из-за золота?

Дядька натужно рассмеялся, поставил чайник на плиту и сел напротив:

— Нет, Сашок, это не из-за золота. Лично я этим никогда не баловался. И никому бы не советовал. Просто... как бы тебе это объяснить... здесь происходит некая астральная битва.

Сашка поморщился. Он терпеть не мог этой высокоумной белиберды.

— Ментов с параноиками? — беспощадно поддел он родственника.

— Не совсем, — понимающе хохотнул дядька.

— Только ради всего святого, — молитвенно воздел руки Сашка, — не говори, что здесь проходит граница между силами Добра и Зла.

Дядька задрал голову и оглушительно захохотал. И, только немного отсмеявшись, замахал руками:

— Упаси бог, Сашок! Как тебе только в голову такое пришло?!

— А что мне думать? — вопросом на вопрос ответил Сашка. — У тебя, как я погляжу, целая банда экстрасенсов гужуется! Менты мне в аэропорту пакет анаши с ходу втиснули — я и вякнуть не успел! А потом: н-на тебе, Сашок, «от трех до семи»! Ты мне, кстати, только работу обещал!

Дядька понимающе покачал головой:

— С ментами я улажу, ты, главное, не дрейфь. Да и не страшны тебе теперь никакие менты!

— Ах, ну да! Как же! Мне же теперь Сила поможет! — хлопнул себя по лбу за тупость Сашка. — Как я сразу не въехал?!

— А ты не смейся, — мгновенно посерьезнел дядька. — Я свое слово держу. Да и Сила тебя за так просто теперь не отдаст... И вообще, Сашок, ты теперь наследник.

Сашка насторожился. Он уже слышал это слово, и оно ему все больше и больше не нравилось.

— Наследник, пардон, чего? — Дядька глянул на часы:

— Значит, так, Сашок. Давай-ка часа четыре перекемарим, а потом я тебе всё расскажу и даже покажу.

Сашка тоже глянул на часы: 01.00.

— До пяти, что ли? — непонимающе моргнул он. — А в пять что будет? Петухи в третий раз пропоют?

— Вроде того, — тихо рассмеялся дядька. Сашка представил себе, как выслушает всё то же самое, но в пять утра, и сокрушенно покачал головой: паранойя она и в Африке паранойя! Даже если она круто замешана на экстрасенсорике.

Он уснул на удивление быстро, видно, сказались-таки и тяжелый двухчасовой перелет, и вся эта история с ментами. А потом его плеча коснулись, и Сашка буквально подлетел. Голова была свежей, мысли — ясными, настроение — хорошим. Даже как-то странно.

— Пора, Сашок.

— Что? Уже пять?

— Пять минут шестого. Ты так аппетитно дрыхнешь, даже будить не хотелось.

Сашка невольно улыбнулся: дядя Женя уже говорил ему это однажды, тогда, пятнадцать лет назад, когда будил, чтобы идти на рыбалку. И ведь надо же, запомнилось!

Он вскочил, с наслаждением потянулся, стремительно натянул одежду, вышел в освещенный коридор и принял плотную камуфляжную куртку.

— Надень. Там холодно будет.

Сашка внимательно посмотрел в дядькины глаза: спокойствие, разумность, понимание. Учитывая обстоятельства, совсем неплохо.

— А куда мы пойдем? Если не секрет...

— В сопки.

Сашка сразу успокоился и принялся натягивать ботинки. Выходы на природу были ему по сердцу. Бог его знает, с чем это связано, но лично он отметил интересную закономерность: по мере удаления от любого населенного пункта всякие козлы исчезают в геометрической прогрессии. Вместе с мусором и смогом. Отойди на пятьдесят километров, и с тобой начнут здороваться незнакомцы. Отойди на сто, и тебя угостят кашей и чаем. Отойди на триста, и лучшего друга, чем незваный гость, не найти: и накормят, и уложат.

Правда, сегодня были несколько иные обстоятельства, но думать о них, включая статью, обещающую «от трех до семи», и собравшуюся вокруг дядьки паранойяльную группку, не хотелось.

Они вышли из подъезда, и Сашка поежился: воздух был прохладен и свеж. Пожалуй, даже тянуло морозцем.

— То-то же! — рассмеялся дядька. — Ты не поверишь: в прошлом году снег четвертого сентября упал! И больше не таял.

— В-верю, — подыграл дядьке Сашка и цокнул языком. — И как вы тут живете?!

Вопрос был задан скорее по привычке, чем от души. Сашка задавал его неоднократно, и везде — от Японского моря до Балтийского — он срабатывал одинаково. Потому что ни один абориген не может удержаться от удовольствия показать заезжему туристу свое превосходство в том, что касается выживания. «Это у вас там, в столицах, пиво из крана течет и туалеты с подогревом, а у нас все натуральное, все своими руками...»

Как правило, в ответ, после положенного количества охов и ахов, следовало рассказать, сколько приходится платить в «столицах» за тепло, свет и, вы не поверите, за воду, отчего уже аборигены приходили в немое изумление, и «ярмарка тщеславия» быстро превращалась в обоюдное удовольствие. И даже они с дядей Женей в эту схему «турист-абориген» пусть с некоторой натяжкой, но укладывались.

— Здесь ведь половина населения — потомки бывших каторжан, — с воодушевлением распинался дядька. — И кстати, хорошие все люди... плохие у нас как-то не держатся.

Сашка с наслаждением вдохнул терпкий осенний воздух и окинул взглядом возникающие из темноты серые массивы старых деревянных домов. Кто-кто, а он, пусть и молодой, но биолог, знал, что в природе «плохие парни» долго не жируют. Запасы съедобных лохов быстро подходят к концу, а остальные или приобретают совсем уж омерзительный привкус, или обзаводятся шипами, рогами и пугающей раскраской. И тогда уже хищникам приходится либо садиться на голодный паек, либо повышать квалификацию, а то и вовсе мигрировать в более сытные места. Ничего не попишешь: Чарльз Дарвин в действии...

— А вот и обе наши Шаманки, — внезапно произнес дядька. — Сначала речка Шаманка, а затем и сопка.

Сашка задрал голову. Сопка нависала над одноименной рекой огромной темной массой.

— Некоторые считают, что их в честь шамана назвали, но это не так.

— Какого шамана?

— Того самого... — сверкнул в темноте белыми зубами дядька. — Того самого.

Мгновенно пахнуло привкусом безумия, и Сашка даже притормозил. Но дядька этого не увидел, и он с трудом, но преодолел секундное замешательство. Ему даже показалось, что только теперь он понял, что отличает его и дядю Женю, — чувство меры. В отличие от Сашки все эти экстрасенсы и контактеры не преодолели своего детского восторга перед открывшимися новыми и сказочными мирами, да так и остались там, вдалеке от реальной, насыщенной не менее интересными событиями жизни. Вот только какое отношение ко всему этому имеют менты? Сашка не знал.

— Ты меня слушаешь? — насторожился дядька.

— Конечно, — тряхнул головой Сашка. Дядька принялся говорить дальше, и оказалось, что звали шамана Николаем Николаевым, и в том, что это реальный человек с реальной судьбой, были уверены почти все местные жители. Говорили, что в начале прошлого века будущий шаман, а тогда совсем еще юный туземный парнишка был проводником в питерской экспедиции. Быстро выучился русскому, еще быстрее — грамоте, и за эти таланты был взят руководителем экспедиции в Санкт-Петербург, где и прожил, чуть ли не в профессорской семье, до 1914 года.

Когда началась Первая мировая, Николаев попал на фронт денщиком, был пленен вместе со своим офицером, но бежал и несколько недель доказывал русской контрразведке, что он свой.

— Ты только прикинь, каково ему пришлось! — тихо рассмеялся дядя Женя. — Они же тогда все на японских да немецких шпионах были помешаны! И поди докажи, что твой акцент — не японский!

А затем был революционный Петроград и очередной поворот судьбы.

Некоторые даже считают, что в то время Николаев довольно высоко поднялся и был на короткой ноге с такими известными революционерами, как Берзин и Урицкий. Понятно, что ни подтвердить, ни опровергнуть сие уже невозможно, хотя командировка на родину в качестве одного из комиссаров новой рабоче-крестьянской власти скорее работает на эту версию, чем против нее. И поскольку стране было нужно золото, много золота, именно Николаеву пришлось убеждать своих сородичей в том, что лучшие охотничьи угодья следует уступить артелям золотодобытчиков, а самим, оставив пережитки прошлого, дружной поступью влиться в ряды строителей новой, более справедливой жизни.

Естественно, всё прошло совсем не так гладко, как пишут в учебниках, и туземцы достаточно быстро сообразили, что от новой власти одни напасти, и Николаев стал для них тем человеком, именем которого пугают непослушных детей. Но дело было сделано, и здешнее золото пошло в казну.

— Собственно, и весь наш город обязан своим рождением ему, — остановился передохнуть дядя Женя. — И старики это знают. Ну, вот что здесь раньше было? Пара мелких приисков да немецкий лабаз — пушнину скупали, и то в сезон. А как золотишко поперло, так всё появилось: и школы, и больницы...

Прошло несколько лет. Энергичный, умный Николаев сделал блестящую по тем временам карьеру в структуре НКВД, женился на русской женщине и, когда настала пора искать «чужих среди своих», начал исполнять, что велено.

Месяцами он ездил по тайге, выискивая врагов среди старателей и охотничьих артелей, и, как говорят, немало в этом преуспевал. Пока не встретил человека, который снова изменил его судьбу.

Это был некогда очень важный, а на то время стареющий в одиночестве шаман. И так как сопровождение уже было занято этапированием ранее разоблаченных вредителей, Николаев решил доставить пожилого служителя культа в город самостоятельно. Но ему не повезло: разыгралась пурга, и чуть ли не целую неделю Николаев и шаман жили вдвоем, бок о бок. А потом шаман умер, нагло обманув ожидания рабоче-крестьянского правосудия, и Николаеву пришлось возвращаться в город несолоно хлебавши. Тогда всё и началось.

Уже через неделю после прибытия Николаев неожиданно и вполне открыто заявил начальнику местного отделения НКВД, что тот — умело скрывающийся от народного мщения вредитель и не пройдет и полугода, как его тоже разоблачат. Причем он был так в этом уверен, что, опережая события, послал соответствующий рапорт наверх.

Понятно, что первым делом замели его самого. Спустили в подвал, провели дознание, но вместо того, чтобы каяться, Николаев начал глаза в глаза называть своим палачам даты и даже часы их смерти. Он указывал даже имена и фамилии сослуживцев, обреченных в будущем ломать ребра тем, кто сейчас ломает ребра ему самому.

Время было непростое, и можно утверждать, что перепугались его коллеги страшно. Быстро собрали «тройку», быстро приговорили и быстро отправили зарвавшегося туземца на лесоповал, откуда Николаев, нимало не колеблясь, так же быстро сбежал, поскольку удержать таежного человека внутри условного «периметра» вырубки, когда тайга — вот она, не легче, чем дикого гуся среди вышедших на прогулку пугливых домашних кур.

А через неделю Николаев снова объявился в городе, теперь уже с шаманским бубном в руках, заглянул домой и пошел по всем своим знакомым, вкратце предсказывая им судьбы и предупреждая о надвигающейся большой войне, смерти Отца народов и неизбежном падении режима. Понятно, что его довольно быстро взяли и теперь уже приговорили к высшей мере — статья была «расстрельной»...

Но он снова бежал. Бог знает, что Николаев наговорил конвоирам, но те, сами поражаясь, признали, что отпустили его и даже снабдили куревом на дорогу.

Дальнейшая судьба Николаева никому здесь неизвестна. Но то, что все его предсказания сбылись, местные знают. И начальника местного НКВД аккурат через полгода в тех же подвалах «ломали», и остальных... Николаев же получил посмертное прозвище Шаман и недобрую славу в определенных кругах. Настолько недобрую, что даже у краеведов о нем, кроме фамилии, ничего, почитай, и нет.

— Круто! — искренне восхитился Сашка и отметил, что они уже поднялись не меньше чем на половину высоты Шаманки.

— Еще бы не круто! — рассмеялся дядя Женя. — И кстати, мы уже пришли. Теперь только солнышка осталось подождать.

Сашка глянул на восток. Там, над краем сплошной гряды поросших редким лесом пологих сопок, уже занималось зарево рассвета. А внизу, под ними, расстилался маленький спящий городок. Вот погасли фонари на центральной площади, вот поехали по темным улицам первые машины... а потом из-за горизонта брызнуло по глазам солнце, и Сашка прищурился. Сквозь ресницы все вокруг выглядело радужным и невероятно радостным — и редкие тощие лиственницы, и крупные, покрытые ржавым лишайником валуны, и неяркое бледно-голубое небо...

— Пора, — коснулся его плеча дядя Женя. — Помоги мне.

Дядя Женя подошел к небольшому плоскому валуну и схватился за край.

— Давай, ты — оттуда.

Сашка охотно кивнул, ухватился за второй край, и они медленно, натужно кряхтя, сдвинули камень в сторону. Сашка присел на корточки и восхищенно присвистнул: за валуном скрывалось округлое, уходящее внутрь горы отверстие.

quot;Судя по ориентации на восход солнца, — мысленно отметил он, — это определенно святилище, что-то вроде «места Силы...» Сашка уже представлял себе, как именно дядька может это место использовать.

— Я тебя почему ночью потащил, — с волнением в голосе произнес дядька. — Туда свет от Силы на четверть часа попадает. И только на восходе.

Он встал на колени, на пару секунд замер, а затем лег на землю и, извиваясь, как ящерица, быстро заполз внутрь.

— Давай, Сашок, не тяни время! — гукнуло изнутри.

Сашка нервно рассмеялся и лег животом на холодный грунт. Уцепился за маленький выступ, подтянул тело вперед и с трудом затиснулся в щель. Здесь было невероятно темно, тесно и как-то холодновато.

— Давай руки, — прогудело в темноте.

— Я тебя не вижу, — неловко хихикнул Сашка.

— Ты просто протяни — и всё.

Сашка вытянул руки вперед, нашел дядькины пальцы, ухватился, и его стремительно втащили внутрь. Сразу стало светлее.

— Ну вот и порядок. Сейчас глаза привыкнут, и сам всё увидишь.

Сашка проморгался, уперся в грунт локтями и заметил, что стало действительно получше: видно, холодное северное солнце встало как раз напротив щели, и теперь все внутри пещеры озарялось тусклым желтоватым светом.

— Ну что, привык? — прогремел дядькин голос.

Сашка повернулся и увидел, что дядька лежит на боку, поджав ноги к животу, а руки — к груди. И вид у него был какой-то заиндевевший.

Внутри у Сашки похолодело.

— Дядь Жень! — обеспокоенно позвал он.

— Что, Сашок?

— Черт!

Это не был дядька; дядька отозвался из-за его плеча, а этот...

«Йо! пэ-рэ-сэ-тэ!!!»

— Это он? — сглотнул Сашка.

— Точно, — уверенно громыхнул дядька. — Николай Николаев собственной персоной. Прошу любить и жаловать.

Тело находилось в небольшом углублении, прямые солнечные лучи его не достигали. И поскольку вечная мерзлота свое дело знала, Николаев лежал как живой. Сашка встал на четвереньки, подполз ближе и присмотрелся. Скуластое, коричневатое от загара лицо; лежащие на щеках густые черные ресницы; редкая растительность на верхней губе и подбородке; отросший ежик черных прямых волос; проседь на висках. Телогрейка, продранные на коленке темно-зеленые армейские галифе, один сапог. Второго почему-то не было, и босая нога предсказателя была поджата сильнее, так, словно он пытался ее согреть.

— А это точно он? — засомневался Сашка и подумал, что, наверное, о такой находке следует обязательно сообщить ментам. Мало ли кто мог пропасть без вести?

— Он, — подполз к нему дядька. — Смотри, что я у него нашел.

Сашка пригляделся. На дядькиной ладони лежал блестящий, почти новенький портсигар с надписью, но что там написано, Сашка разглядеть не мог.

— Двадцать лет Великой Октябрьской революции, — сказал дядька. — Как раз тридцать седьмой год выходит.

— Не прокатывает... — мотнул головой Сашка. — Я тоже могу такой портсигар с собой таскать.

— Ладно, не буду морочить тебе голову, — поняв, что племянника на такую дешевку не взять, усмехнулся дядька. — У меня есть доказательство получше.

— Какое? — заинтересованно поднял голову Сашка.

Дядька сидел на корточках, и его глаза буквально светились от возбуждения.

— Я.

Внутри у Сашки похолодело.

— Да. Лучшее доказательство того, что это он, — я, — повторил дядька.

Сашка сморгнул и невольно прикинул расстояние до выхода из пещеры.

— Я говорю о Силе, Сашок, — медленно проговорил дядька. — С тех пор как я его нашел, со мной, знаешь ли, стали происходить интересные вещи...

Сашка вдруг обнаружил, что не дышит, и заставил себя незаметно вздохнуть.

— Будущее начал видеть... — даже не замечая, что происходит с его племянником, продолжил дядька, — ауру тоже... людям помочь могу...

— В смысле погадать?

— В смысле помочь. Уже человек сорок алкашей закодировал, не одну семью восстановил...

Сашка напряженно слушал. Таких способностей в их семье не наблюдалось.

— Но главное не это, — покачал головой дядька, неожиданно резко привстал, но ударился головой о невысокий потолок и зашипел от боли: — Блин!..

Сашка ждал.

— Я себя чувствовать по-другому стал! Понимаешь? — Сашка растерянно пожал плечами.

— Я себя в двадцать лет так не чувствовал! — с воодушевлением выпалил дядька. — Гибкий, сильный, молодой! Как свежая кровь по жилам потекла! Но самое главное знаешь что?

— Что? — сглотнул Сашка.

— Все, кто имеет со мной дело, то же самое ощущают: словно двадцать лет сбросили! Ни проблем, ни депрессий! Просто от регулярного общения!

— Круто, — уклончиво мотнул головой Сашка и понял, что уже подмерзает. Стены пещеры буквально дышали холодом.

Дядька внезапно вздохнул, словно понял: не то! Всё — не то... ну, не удивил он племянника этим барахлом! А значит, и не убедил.

— Ладно, скажу тебе еще одно. А дальше сам думай.

Сашка насторожился. То, с какой легкостью дядька переходил от одного аргумента к другому, заставляло подозревать, что и это еще не всё и за каждым новым слоем «истины», как на археологическом раскопе, будет открываться следующий, за ним следующий, и так без конца.

— Откуда, как ты думаешь, я всё это знаю? Ну, про то, кто он, этот Николаев...

— Откуда мне знать? — отстраненно пожал плечами Сашка.

— А ты подумай!

«Лучше бы ты рассказал мне, что с ментами не поделил! — пыхнув неприятием, подумал Сашка. — И то больше пользы!»

— Да не знаю я! — подскочил он и пребольно звезданулся темечком о низкий потолок. — Достал ты меня уже со своими загадками!

Дядька подождал, когда он успокоится, и тихо произнес:

— Это мой дед, Сашок. И твой прадед.

— Че-во-о?

— Что слышал, наследник. Ты — его прямой потомок.

В глазах у Сашки потемнело. Или это начало сдвигаться с наилучшего положения солнце?

— Мне о нем бабушка рассказала, — еще тише произнес дядя Женя. — Твоя прабабка. Давно. Перед самой смертью. И Ваньке тоже, отцу твоему.

Сашка дернул кадыком. До него как-то сразу дошло, что это и впрямь может быть правдой. Что ни батя, ни мать ни о ком ему дальше своих родителей не рассказывали. А ведь наверняка знали! И эти дедовы скулы на довоенных фотографиях, и этот его черный, жесткий волос...

Сам-то он был русым, в мать, но вот лицо... Сашка испуганно ощупал свои скулы и только тогда понял, почему перепутал этот лежащий в мерзлоте больше полувека труп с дядькой: постриги дядю Женю под ежик, надень телогрейку и галифе образца 1937 года — и не отличить!

— Елки-моталки! — убито выдохнул он.

— Ага! — жизнерадостно отозвался дядька. — Я тоже так отреагировал, когда узнал. Но знаешь, что меня примирило?

— Что? — механически спросил Сашка.

— Сила. Она до сих пор от него исходит. И ты — ее прямой наследник. Ты понял, Сашок?

«Это паранойя, — мысленно проговорил Сашка. — Страшный кошмар. Просто надо проснуться...»

— Ладно. Ты, я вижу, продрог уже. Пошли отсюда...

Сашка тупо кивнул и с трудом развернулся лицом к выходу. Солнце уже миновало наилучший угол освещения, и в пещере потемнело. Он упал на сырой грунтовый пол и, отчаянно загребая локтями, с невероятным облегчением выкарабкался наружу. Вдохнул свежий, остро пахнущий хвоей воздух и сел на камни.

Город внизу был целиком залит солнцем: и далекие белые «сталинки» в центре, и черные бараки окраин — всё выглядело празднично и весело. Не сравнить с этим ужасом позади...

Сбоку, тяжело дыша, выполз из пещеры дядя Женя. Выпрямился, потянулся и, положив ладони на грудь, азартно ими забарабанил.

— Только ты не подумай, что я ненормальный, — присел он рядом. — Для меня это было таким же удивительным, как для тебя сейчас. Но вот живу и понимаю: оно! То, чего я ждал всю свою жизнь.

— А с ментами ты что не поделил? — кисло отозвался Сашка. — Или они тут все — члены международной антишаманской коалиции? Меня-то за что замели?

— Не обращай внимания, — усмехнулся дядька. — Это все Федор Иванович, начальник нашего горотдела, бесится, никак не может смириться с тем, что Неля среди моих лучших учеников.

— Неля? Это черненькая такая? В кимоно?

— Ага. Супруга его...

— Супруга начальника горотдела?! Ты что, с ней спишь? — похолодел Сашка: во что может обернуться месть подполковника-рогоносца в маленьком провинциальном городке, он себе уже представлял.

— Упаси бог! — засмеялся дядя Женя. — Но он, наверное, думает, что сплю...

— Ну, ты псих, дядя Женя! — судорожно выдохнул Сашка. — Вы тут свои постельные дела развести не можете, а мне — статью двести двадцать восемь, часть вторая?! А не жирно ли будет?!

— Да ты не бойся, — примирительно засмеялся дядька. — Ничего с тобой не случится. Да и Сила без помощи не оставит...

— Да пошел ты! — взорвался Сашка. — Что же она самого Николаева не спасла? Вон он до сих пор лежит, лапки поджал!

Он остервенело махнул рукой, двинулся с места вниз по осыпающемуся склону, но, пройдя метров десять, еще раз повернулся.

— И кстати, моя фамилия Никитин, и уж никак не Николаев, как этот... туземец.

— Дурак, — спокойно парировал дядька. — Бабушка, как только всё случилось, и фамилию сменила на девичью, и город — детей от специнтерната спасала. Ну а себя... от зоны. Может, лишь потому ты и живешь... на свете.

Сашку как ударили. Там, глубоко внутри, он уже знал, что всё это правда, и, наверное, только потому и бесился. Некоторое время он так и стоял, перекипая булькающими через край эмоциями, и в конце концов одержал над ними верх.

— Ладно, дядь Жень, извини.

— Ничего, — кивнул дядька. — Я сам дня три к этому привыкал. И это... не дергайся ты из-за этих ментов! Я с Федей Бугровым столько планерок вместе отсидел! Уж как-нибудь договоримся.

Сашка вернулся по склону вверх, они не без труда установили камень в прежнее положение и почти бегом зашагали вниз по склону в начинающий просыпаться город.

К двенадцати дня, когда в огромной дядькиной квартире начали собираться гости, Сашка успел и отоспаться, и позавтракать, но всё еще был не в духе. Он имел разговор с дядей Женей поутру, уже дома, но дядька все «разводки» с ментами отложил до понедельника, и, хоть Сашка ему и поверил, на душе было тягостно. А если уж говорить совсем честно, ему этим утром хотелось одного: освободиться от подписки да и свалить на хрен из этого паршивого городка.

Гости все шли и шли: тощие, с признаками хронического авитаминоза юнцы, зрелые дамы с отражением непростых биографий на лицах да странно одетые бородачи с отрешенными глазами...

Некоторые закрывались вместе с дядькой в одной из комнат, а через полчаса выходили то растерянные, то просветленные, а порой и то и другое вместе. Но большая часть оставалась в зале со «старичками», дожидаясь, когда дядя Женя освободится от очередного пациента и возобновит групповые занятия.

Сашка наблюдал за происходящим со скепсисом. Он видел: выполняемые группой упражнения самые простые и дядька дает лишь основы — немного из йоги, немного из рейки и совсем чуть-чуть из дзен. Впрочем, для крохотного городка и этого было — выше крыши, и народу нравилось.

Какое отношение всё это имело к так называемой «Силе», было совершенно неясно, хотя действо в целом никакой тайны для Сашки не представляло — обычный глубоко провинциальный «сейшн». И когда пришла Неля со своей рыжей, как пожар, дочерью Маргаритой, он уже изнемогал.

— А ты чего ничем не занимаешься? — по-хозяйски подсела к нему Марго.

— Я все это лет пять назад схавал, — в тон ей ответил Сашка, отметив про себя, как точно выбрала она единственного не завязшего в этой компании парня и что лет ей примерно семнадцать — самый серьезный возраст.

— А-а! — дошло до Маргариты. — Так это ты, что ли, дяди Женин племянник?

— Точно, — кивнул он, — племяш...

— Это который весь такой умный и красивый?! — взвизгнула от показного восторга Маргарита. — Всё понимает и только сказать не может?

— Тебя где воспитывали, солнышко? — покосился на нее Сашка. — Я всё-таки постарше тебя буду...

— Ой-ой-ой, напугал! Просто они задрали уже все! С самого утра: «Ах, этот Саша! Ах, он такая лапочка!» Я, может, специально посмотреть на тебя пришла...

Сашка глянул на оживленно гудящих на кухне встречавших его вчера теток и булькнул от смеха: изображенный Маргаритой ажиотаж вышел на удивление похожим.

— А ты погулять, племяш, не хочешь? — пошла на мировую Марго.

«Вот уж и на дух не надо!» — мгновенно подумал Сашка, но вслух почему-то произнес другое:

— Надо же! Как ты догадалась?

— А какой нормальный человек это выдержит? — язвительно улыбнулась она и тряхнула рыжей головой. — Только мне надо мать предупредить, а то папа велел ей с меня глаз не спускать, чтобы чего не вышло.

Огнеопасное дитя бросило на него быстрый взгляд, оценивая произведенный эффект, и направилось отпрашиваться на другой конец необъятного, как велотрек, зала. Сашка наблюдал.

«А может быть, через Марго к папочке подкатиться? — стремительно прикидывал он. — Поговорить с ним как мужик с мужиком! Чего он на мне за все свои проблемы с дядей Женей отыгрывается?!» И сам же себя одернул: сначала следовало хотя бы дожить до понедельника.

Он видел, как на долю секунды в Нелиных глазах мелькнул испуг, но, когда Марго ткнула пальцем в него, а он сам, признавая причастность к уходу за пределы квартиры, приветливо помахал Неле рукой, ментовской супруге резко полегчало.

— Только ради всего святого, Маргарита, — подошла она ближе, — чтобы никаких мне фокусов!

— Какие базары, мать? — низким голосом пробасила Марго. — Всё будет ништяк! Глаз даю.

Сашка чуть не подавился: с чувством юмора у этого ребенка всё было в порядке.

— Не жалеешь ты родителей, Маргарита, — еле сдерживаясь, произнес он.

— Это они меня не жалеют, — лукаво улыбнулась Марго. — Заперли в четырех стенах, как Несмеяну: ни в лес, ни по дрова!

— Вы уж присмотрите за ней, Александр, — жалобно попросила Неля. — А то совсем от рук отбилась, только отца и слушает.

— Его не послушаешь... — печально проронила Марго. — Мастер спорта по боксу. Шаг влево, шаг вправо — расстрел на месте. Никакой рефери не спасет.

Неля растерялась, а Сашка почесал затылок. Он уже немного жалел, что подписался погулять с этим чудом природы. Дитя оказалось не только рыжим и потенциально взрывоопасным, но еще и причудливо дерзким. За таким и впрямь глаз да глаз нужен.

— Краеведческий музей, мороженое, выставка художников-соцреалистов и «Спокойной ночи, малыши», — предложил он программу действий, уже подозревая, что в ответ услышит: «Тачка, природа и вермут...»

— А ты ничего, тоже с юмором, — изогнула бровь Марго. — Можно и людям показать.

Они действительно взяли мороженое и даже посетили краеведческий музей с расшитыми бисером и мехом национальными костюмами и трухлявым старательским оборудованием позапрошлого века, но после трех часов дня Марго решительно потащила его на «пятак».

— Там полно козлов, но отметиться надо, — совершенно откровенно объявила она. — Ты, если не хочешь, не иди.

Сашка прокашлялся: легко сказать — не иди. Хотя, если честно, он после вчерашних «приключений» отчаянно боялся этого беспредельного города.

— Что ж, отметимся.

Они спустились вниз по узенькой, тихой улочке и вскоре оказались неподалеку от моста через Шаманку, на просторной, усыпанной пустой стеклопосудой и окаймленной невысокими корявыми лиственницами поляне. На той стороне речушки высилась сопка с одноименным названием, а здесь, на полянке, дымил небольшой костерок, обсиженный полутора десятками юнцов. Еще две группки стояли чуть поодаль и с интересом наблюдали за мостом. Сашка бросил взгляд в ту же сторону и понимающе усмехнулся: по перилам моста шел человек.

— На спор?

— Наверное, — равнодушно пожала плечами Марго.

Они подошли к одной группе, ко второй, Сашку представили, но руки ему никто не подал, что могло означать абсолютную свободу новых знакомцев от самого факта знакомства. Его это устраивало.

Компания была разношерстной: от тринадцати до двадцати пяти, а то и двадцати восьми. Что делают здесь эти переростки, было неясно, тем более что на роль лидеров никто из них, кажется, не претендовал: сидели, тянули себе травку и пиво да поглядывали в сторону моста, посреди которого надежно застрял неведомый «перилоходец». Но Сашка уже чувствовал, что затишье это временное и молодняк определенно чего-то ждет. И точно: едва одинокая фигура дошла до конца и спрыгнула на асфальт, народ зашевелился.

— Теперь ты, Сека...

— Ага, разбежался! Щас...

— Что, слабо?

Сашка улыбнулся: всё было просто и понятно, ничего неожиданного, но, когда раззадоренный Сека принял из чьих-то рук сверкнувшую на солнце спицу, он встревожился. Сека протер спицу о рукав, поднес, будто любуясь, к глазам, отвел в сторону, приоткрыл рот и одним махом пропорол себе обе щеки.

Внутри у Сашки всё оборвалось.

Сека преспокойно вытащил спицу обратно, так же о рукав вытер кровь, вернул спицу хозяину и лишь тогда занялся щеками. Помассировал, затем спустился к реке, умылся и вернулся абсолютно невредимым. «Пятак» возбужденно гудел.

«Елки зеленые!» — тяжело выдохнул Сашка. Он такое видел только по телевизору. А уж ученикам дяди Жени это даже и не снилось!

У костра начали спорить, подзадоривать друг друга, и Сашка смотрел во все глаза. Там, в кругу, явно что-то происходило, и, насколько он понимал ситуацию, кто-то или прямо сейчас проделает что-нибудь не менее крутое, или он попал.

— Давай, Боб, вперед, — раздался наконец требовательный голос.

— Ладно-ладно, щас принесу.

От компании отделился паренек лет восемнадцати. Но он явно даже не думал ходить по перилам или протыкать щеки и сразу же двинулся наперерез внимательно оглядывавшей кусты бомжихе.

Бабка мгновенно почуяла опасность, прижала мешок со стеклотарой к груди и, с трудом передвигая кривыми ногами, рванула прочь.

— А ну стой! — прибавил ходу пацан. Сашка непроизвольно напрягся.

Бабка тоже прибавила ходу, и возбужденный погоней парень взялся за дело всерьез: настиг ее и зло саданул по шее. Бабка, громыхнув посудой, покатилась по земле.

— Тару не побей, Бобик! — ободряюще заулюлюкали от костра. — А то тебе ее еще сдавать!

Бобик оглянулся, понял, что цирк удается, и встал в показушную бойцовскую стойку, дожидаясь, когда бабка поднимется с земли. Но бомжиха кинула на него затравленный взгляд и, прямо на четвереньках, не выпуская из рук бесценный мешок, стремительно шмыгнула в кусты.

— Бобик! Уходит! — надрывалась от хохота публика.

— От меня не уйдет! — молодецки размял шею пацан и двинулся вслед за исчезнувшей бомжихой.

Сашка досадливо крякнул. Больше всего ему хотелось надавать этому сопляку по ушам.

Кусты затряслись, и выскочившая обратно на поляну бабка дико оглянулась по сторонам и рванула прямо к нему. Сашка посторонился, давая ей скрыться, но Бобик тоже уже выскочил, прибавил ходу и настиг ее буквально в метре от Сашки. Сбил с ног и шутовски изготовился, чтобы нанести какой-то особенно красивый удар. Публика у костра буквально каталась со смеху.

Сашка поймал обезумевший от ужаса бабкин взгляд и безотчетно шагнул вперед.

— Хватит, — перехватил он Бобика за маленький твердый кулак. — Порезвился — и будет.

Он рывком поставил бабку на ноги, сунул ей в руки ее мешок, отвел метра на два, развернулся и только тогда испугался. Румяный, как девушка на морозе, Бобик стоял напротив него с узким ножом в руках, и зрачки у него были во всю радужку.

«Обкурился?» — удивился Сашка, еще сам не до конца осознавая причину своего изумления.

Бобик стремительно сократил расстояние до нуля, и Сашка еле увернулся. Резко сунул противнику в ухо, тут же — в печень, отскочил и не поверил своим глазам. Пацан был как новенький: не штормит, не глючит. Он даже не охнул! Сбоку, у костра, повскакивали: это развлечение было покруче бабки со стеклотарой.

Бобик снова бросился вперед, и Сашка еле ушел от удара пикой в живот: пацан двигался стремительно, в пространстве ориентировался как бог, и только безумные, во всю радужку зрачки упрямо говорили Сашке о том, что малец не в себе. Но это не была анаша: слишком собран.

«Ну, держись!»

Сашка провел еще два стремительных удара, промахнулся, сам едва увернулся от узкого хищного лезвия и вдруг понял, что уступает... и крепко уступает. Противник был, наверное, раза в два быстрее и во столько же раз отчаяннее.

«Допинг?»

Народ от костра подвалил поближе, как вдруг что-то изменилось, Бобика рванули за ворот, оттащили прочь, и Сашка вмиг остался в одиночестве. Подбежала и Марго, схватила его за руку и бегом потащила в противоположную сторону, под лиственницу. Что-то снова происходило, но что именно, Сашка понять не успевал. И только со стороны моста брела к поляне одинокая фигура успешного «перилоходца».

— Оно тебе надо... было? — сердито прошипела Марго.

— А не хрен шакалить... — тихо произнес Сашка и понял, что бровь рассечена.

Он хотел добавить еще что-нибудь, но раздалось урчание моторов, и на поляну вылетели два потрепанных милицейских уазика. Захлопали дверцы, и изнутри вылетели четверо добрых молодцев во главе... с капитаном Шитовым.

«Этого мне еще не хватало!» — охнул Сашка и бочком-бочком двинулся к лиственнице.

Шитов стремительно прошел к костру, принюхался, заставил кого-то поднять руки, еще одного, обхлопал карманы, тормознул подошедшего «перилоходца», обхлопал по карманам и его и разочарованно вернулся к машине, когда внезапно увидел Марго.

— А тебя, Маргарита, между прочим, отец ищет, — громко, на всю поляну, объявил он.

— Ну и че? — равнодушно отозвалась Марго.

— А это кто с тобой? — Милиционер подошел ближе. — О-о! Кого я вижу! Все неймется, Никитин? Или одной статьи тебе мало?

— Нормально, — дернул кадыком Сашка.

— А что с лицом? — присмотрелся Шитов.

— Упал, — снова глотнул Сашка, коснулся брови и глянул на ладонь — она была в крови.

Милиционер оглядел тусовку, кинул косой взгляд на Марго и явно осознал, что свидетелей здесь не найти.

— Ну, ладно, Никитин. Шарик маленький, гуляй пока... Не долго осталось.

Молодцы из уазиков всматривались в происходящее с напряженным и недобрым вниманием.

— Поехали, — махнул им рукой Шитов.

«Не долго осталось...» — повторил Сашка последнюю фразу капитана, проводил машины взглядом, оглядел притихший «пятак», тронул Маргариту за плечо и вместе с ней медленно и чинно отправился прочь. Никто его, слава Всевышнему, не окликал.

— Я тебя не сильно подвел? — вполголоса поинтересовался он.

— Да хрен с ними! — отмахнулась девчонка. — Здесь половина — козлы!

— Половина? — иронично поднял он рассеченную бровь, и Марго рассмеялась.

— А ты ничего... — наклонила она голову.

— Тогда пошли у матушки отметимся, — подставил он ей локоть. — А то наши старики по потолку уже бегают, наверно.

Всю дорогу до дядькиного дома Сашка промокал взятым у Маргариты платком сочащуюся кровью бровь и мучился вопросом, как ему расспросить девчонку о сложных взаимоотношениях ее родителей и дяди Жени. И только у самого подъезда решился.

— Слышь, Марго, а что наши предки не поделили?

Маргарита хмыкнула.

— Да нет, ничего особенного, — пожала она плечами. — Отцу, конечно, вся эта тусовка не нравится... говорит, лучше бы ты, мать, в церковь ходила... Она умолкла.

— А там ничего... личного? — решился-таки он.

— Ты бы, Сашок, поменьше наших кумушек слушал, — усмехнулась Марго. — А то они тебе и не такого наплетут.

В квартиру они зашли уже к шести вечера, и едва переступили порог, как в нос ударил пряный запах благовоний. «Сандал», — определил Сашка. Дяди Жени на горизонте не наблюдалась, и только Неля, возбужденно стрекоча с молодым бородатым человеком, тонкими полосками скотча приклеивала к стенам репродукции картин Рериха.

— Пришли? Вот молодцы! — вприпрыжку подбежала к молодым Неля. — А то отец уже все телефоны оборвал! А что это у тебя?

Она протянула руку к его порезанной, распухшей брови, и Сашка невольно отшатнулся.

— Да не бойся ты! — засмеялась женщина. — Пошли к свету, полечу...

Сашка пожал плечами и позволил подвести себя под люстру. Неля совсем легонько дунула ему в глаз, еще легче коснулась брови указательным пальцем, еще раз, еще... в голове зашумело.

— Что это вы делаете? — настороженно поинтересовался он.

— Не мешай! — засмеялась Неля, резко прижала палец к брови, и Сашка почувствовал отчетливое пощипывание, как слабый разряд электричества.

— Вот и всё! — улыбнулась Неля. — И совсем не страшно. Правда ведь?

Сашка посмотрел ей в глаза и почувствовал, как внутри екнуло, сердце ухнуло куда-то вниз, а мелкие волоски на загривке встали дыбом!

Нелины зрачки занимали почти все глазное яблоко. Один в один как у Бобика.

Когда Неля переключилась на Марго, бровь еще пощипывало, и Сашка сходил в ванную и глянул в зеркало. Еще вчера утром он сказал бы, что это лицо молодого талантливого специалиста и даже будущего ученого. Но сегодня он видел перед собой напряженные, наполненные тщательно скрываемым страхом глаза человека, которого мало того, что едва не посадили, так еще и чуть не порезали.

— Метаморфоза, блин, — пробормотал он, аккуратно смыл остатки присохшей крови и оторопело заморгал. — Не понял...

Пореза не было!

Он прильнул к зеркалу почти вплотную и с трудом обнаружил на месте пореза тоненькую полоску молодой розовой кожи.

— Черт! — вслух ругнулся он. — Интересно, у кого из нас глюки: у меня или у нее? Или у нас обоих?

Он присел на край ванны.

Сашка знал, что йоги это умеют. Но йогом такого класса не становятся без отрыва от производства, мордатого мужа-мента и семнадцатилетней дочки без тормозов. Тут нужно лет двадцать голой ж... на гвоздях сидеть! И желательно в экстатическом уединении.

Да и вышибло его другое. Он не помнил, был ли на щеках у Нели румянец, но вот зрачок... ее зрачок был точно такой же, как у Бобика. А в том, что этот проворный щенок йогой не занимается, он был почти уверен.

Сашка вспомнил безумные глаза стоявшего напротив него, готового на все Бобика, и его аж передернуло.

— Вот придурок! — пробормотал он.

Сашке не хотелось в этом себе признаваться, но этот сдвинутый сопляк изрядно его напугал. Так его давно уже не пугали. Да и не был он никогда таким беспомощным. А тут — как с ребенком!

quot;А если это все-таки допинг? И Неля тоже... этим балуется? quot;

Сашка нахмурился. Вот это могло быть правдой.

Как-то ему рассказали об одном из закрытых экспериментов одного из наших закрытых НИИ. Одна инъекция — и время подчиняется воле, пространство перестает быть преградой, а материя послушно делает стойку по команде «Ап!». Сашка не шибко во всё это верил, но даже если такое допустить, он и представить не мог, сколько должны стоить подобные «медикаменты». Бобику точно не по карману.

— Саня! — замолотили в дверь. — Тебя там не смыло?

Сашка привстал и отодвинул щеколду:

— Заходи, Марго.

— Оставил, блин, одну с этими придурками! — посетовала Марго и достала из рукава сигаретку. — Покурим?

— Я не курю, — мотнул головой Сашка. — Ты лучше посмотри, что твоя матушка сбацала.

Он подставил бровь.

— Ну и че?

— Как — че? — возмутился он.

— Наши пацаны тоже так умеют, — пожала плечами Марго и щелкнула зажигалкой. Ванную комнату наполнил острый табачный дух. — Секу видел? Он и покруче может отчудить.

— И ты считаешь это нормальным? — изумился Сашка.

— Да мне как-то по фиг, — присела рядышком на край ванны Марго. — Если бы они контрольные по геометрии так же легко решали, как щеки протыкают, это было бы круто! А так — балбесы они балбесы и есть...

Сашка рассмеялся: ход мыслей был своеобразным, но по-своему логичным. Марго докурила, спустила бычок в унитаз и сунула в рот карамельку.

— Пошли, мыслитель, разделишь со мной невзгоды юного возраста.

Когда они вышли, народ уже оккупировал просторный зал. Дядя Женя стоял у стены, а его ученики сидели, поджав ноги, по периметру ковра и внимательно слушали. Марго и Сашка тихонечко присели с краю.

Дядя Женя говорил об оздоровительном эффекте позитивного взгляда на жизнь, о необходимости кардинальной смены взглядов, об отказе от ненависти и мести. А потом перешел от слов к делу, и стало по-настоящему интересно.

Он подходил к очередному ученику, что-то тихо спрашивал, затем, наклонив голову и словно к чему-то прислушиваясь, проводил рукой вдоль корпуса «пациента», и тот вдруг замирал и переставал реагировать на внешний мир.

«Транс!» — уверенно констатировал Сашка.

Солнце за окном стремительно садилось, но благодаря огромным окнам света в зале было еще достаточно, и Сашка принялся наблюдать. Из девяти человек, сидящих к нему лицом, у семерых зрачки были почти такие же, как у Бобика и Нели, — просто огромные. У двух — нормальные. Остальные были вне поля зрения. Дядька аккуратно поработал с каждым, но, когда он столкнулся с одним из двоих с нормальными реакциями, «фокус» не сработал, и человек не отключился.

«Оп-паньки! — мысленно отметил Сашка. — А номер-то не прошел!»

— Вам еще походить к нам следует, — ласково тронул то ли ученика, то ли пациента за плечо дядя Женя.

Он переместился ко второму с нормальными зрачками, и Сашка напрягся. И едва дядька начал свои пассы, как стало совершенно ясно: не выйдет! И точно: сколько дядька ни бился, мужчина в транс не впадал. Это уже становилось интересным.

Дядька перешел к следующему, затем к следующему, и тихо перемещающийся вдоль края ковра Сашка уже точно мог предсказать, что из этого выйдет. И ошибся лишь однажды: плотная женщина с нормальными зрачками все-таки в транс погрузилась, но времени дядька на нее потратил втрое больше обычного. И когда всё завершилось, а дядька, отправив «недостаточно духовно продвинутых» заниматься самостоятельно, вышел в кухню, Сашка стремительно переместился вслед.

— Что они принимают? — без паузы спросил он.

— В смысле? — недоуменно посмотрел ему в глаза дядька.

— У них зрачки как полтинники!

— Естественно, — пожал плечами дядька.

— Чего ж тут естественного? — криво улыбнулся Сашка. — Меня один такой сегодня чуть на котлеты не пустил. Это же допинг — сто пудов! Наркота!

— Ты ошибаешься, — мягко улыбнулся дядька. — Хотя, знаешь, и меня поначалу удивляла такая реакция тела на духовный рост, но я тебя заверяю: никакой наркотой здесь и не пахнет. Я же тебе объяснял...

— Ты хочешь сказать, что всё это происходит только от контакта с тобой? — заинтересованно прищурил глаза Сашка.

— Ну... в общем, да, — с чувством законной гордости признал дядька. — Насколько я могу судить... Не сразу, конечно... приходится ждать, когда человек созреет, чтобы стать «просветленным».

— И сколько уже... созрело?

— Ну, я и не упомню, — тихо засмеялся дядька. — Много...

— И что потом?

— Болезни отступают, проблемы решаются сами собой, и вообще человек становится умнее и добрее. Ну и некоторые экстрасенсорные способности появляются...

Сашка задумался. В принципе, Бобик мог пройти через дядькины руки — способности у парнишки определенно были запредельные, но назвать его чрезмерно добрым Сашка бы не рискнул.

— Исключения бывают? — поинтересовался он. Дядька задумался и внезапно кивнул:

— К сожалению, да... но нечасто.

— Какого рода? Зрачки как полтинники, а доброты не прибавилось?

Дядя Женя вздохнул. Было видно, как трудно дается ему такой поворот разговора.

— В общем, да, — наконец выдавил он.

Это уже походило на правду. По крайней мере, выглядело честнее.

Дядя Женя поставил чайник на плиту и присел на табурет. То, что эта тема зацепила его за живое, было очевидно.

— Знаешь, Сашок, так обидно бывает! Бьешься-бьешься, а толку — никакого. А главное, видно, что человек хороший, не без способностей, а результаты...

— Ты, Женя, себя не кори, — раздалось от дверей, и мужики обернулись.

В комнату входила Неля.

— Ты уже скольким людям помог? Не считал? А я считала. — Неля выразительно посмотрела на Сашку. — Триста сорок семь человек.

Сашка уважительно хмыкнул.

— И это только те, кому он явно сумел помочь, — с упором на «явно» и специально для Сашки произнесла Неля. — А так мы уже человек шестьсот приняли.

Сашке немного полегчало: всё становилось на свои места. То, что процент получивших пользу — порядка шестидесяти, говорило о многом, а главное, четко указывало на аутогенный, самогипнотический характер исцелений. А этого можно достигнуть и без наркотиков, и даже без йоги. Вот только Бобик...

— Ты вообще у нас молодец. — Неля с неожиданной нежностью прижалась к дяде Жене.

— Зато ты у нас не шедевр! — громыхнуло от дверей.

Все мгновенно развернулись.

В дверях кухни, яростно прищурив глаза, стоял тот самый подполковник.

— Сколько это будет продолжаться? — полыхая гневом, поинтересовался он.

Неля съежилась.

— До вас, понимаешь, не дозвониться! Марго по «пятакам» шляется! Дома пусто — хоть шаром покати! Ни пожрать, ни... Быстро домой!

— Но, Федя...

— Быстро, я сказал! Бегом!

Разъяренный начальник горотдела подскочил к жене и потащил ее к дверям.

— Федя, не смей, — ощетинилась Неля. — Здесь люди.

— Чего не смей, чего не смей! — закипел и без того уже подогретый супруг. — Я тебе покажу «не смей», лахудра!

Неля вцепилась в косяк, но Федор Иванович легко оторвал ее, и Сашка увидел, что в зале уже включили свет, а в коридор начали выглядывать потревоженные во время медитации ученики. Ни о каком трансе уже не могло быть и речи: Нелю, правую руку Учителя, ухватили за загривок и чуть ли не пинками волокли в прихожую.

Сашка глянул на дядю Женю. Он, как хозяин дома, по крайней мере мог что-нибудь сказать. Но дядька так и сидел на табурете, чуть прикрыв глаза и расслабленно улыбаясь одними уголками губ. И лишь когда в коридоре раздались короткие всхлипы, а затем и напряженный голос вмешавшейся в ссору Маргариты, дядька словно очнулся.

— Подожди, Федя, — тихо произнес он. — Не надо ее дергать.

Он произнес это очень тихо, но, как ни странно, Федор Иванович услышал.

— А что мне с ней делать?! — яростно поинтересовался главный городской мент. — В ж... целовать?! Я всё воскресенье, как последний придурок, на работе мантулю, голодный как черт, а она будет на всякие шабаши ходить! Развел здесь курятник и топчешь всех помаленьку!

Ученики растерянно переглянулись.

— Так ты из-за этого пацана подставил? — внезапно и весьма заинтересованно наклонил голову дядька.

— Я подставил? — растерялся Федор Иванович и густо покраснел. — Я, между прочим, личные дела со служебными не путаю! В отличие от тебя! Иначе бы вы у меня здесь все мордами вниз лежали!

— Я вижу, что ты сегодня без ОМОНа пришел, — закивал головой дядя Женя. — Но Сашку ты всё-таки подставил. Зачем?

Лицо начальника горотдела стало почти свекольным от гнева.

— Ничего умнее не скажешь?! — задыхаясь от с трудом удерживаемой ярости, просвистел он.

Дядя Женя ушел в себя еще глубже и вдруг посерьезнел.

— Скажу, — кивнул он. — Хватит под Хомякова подстилаться, Федя. Будь мужиком.

— Чего? — захлопал глазами начальник горотдела. — Что ты сказал?!

— Что слышал, Федя, — выпрямился на табурете дядя Женя. — Ты потому всех вокруг и тиранишь, что сломал тебя Хомяк.

Сашка посмотрел на багрового, чуть ли не икающего от переполняющих его чувств подполковника, затем на дядьку и снова на Федора Ивановича и понял, что теперь всё: никто и никогда его от ментов не отмажет.

— Вы... вы, Никитины... Я вас всех... — Ему было очень трудно взять себя в руки.

— Первым — пацан, а затем и ты! По всей строгости...

— Не выйдет, Федя, — покачал головой дядька. — Только я. Если ты мужик.

— Каждый за свое ответит, — процедил сквозь зубы подполковник.

— Я дам показания, что анаша принадлежит мне, — встал с табуретки дядька, — и тебе придется иметь дело только со мной.

Начальник горотдела растерялся.

— Это я ее в рюкзак сунул. Ты понял, Федя? По ошибке. Мне и отвечать.

Сашка обмер. Стало так тихо, что все услышали, как тикает будильник на кухонном подоконнике. Подполковник злобно дернул губой.

— Тогда пошли, — кивнул он в сторону дверей. — Посмотрим, какой ты крутой!

Дядька охотно кивнул.

— На сегодня занятия отменяются, — спокойно объявил он, подошел к плите и снял уже почти выкипевший чайник.

Сашка бросил на дядьку взгляд и растерянно заморгал: зрачки у него были те самые... на всю радужку!

Дядя Женя ободряюще подмигнул обнявшей Маргариту, да так и замершей Неле, прошел в прихожую, накинул куртку, сунул в карман комплект ключей, покопался в подзеркальнике, нашел второй комплект и кинул его Сашке:

— Давай, Сашок, не скучай! Если что, холодильник полный, на ночь, думаю, хватит. А завтра я выйду.

Сашка прикрыл за дядькой дверь, повернулся и увидел, что Неля уже кому-то звонит.

— Миша? Слушай, Миш, Федя Евгения Севастьяновича забрал, приезжай. Нет, не по телефону. Жду.

— Лосеву позвонила? — вышел из комнаты синеглазый бородач.

— А кому еще?

— Нет, я ничего, — пожал плечами бородач. — Правильно.

Маргарита начала надевать туфли, и до предела ошарашенный произошедшим недоразумением Сашка тоже оделся, чтобы ее проводить. Они вышли во двор и торопливо направились в сторону площади, и вот тогда Маргариту прорвало.

Она рассказала всё. И то, что еще недавно все они — и папа, и дядя Женя, и даже сегодняшний мэр дядя Коля Хомяков — были не разлей вода. Но потом дядя Коля стал мэром, папа — начальником горотдела, а дядя Женя вдруг оказался экстрасенсом, и всё полетело коту под хвост — ни совместных рыбалок, ни даже застолий.

Маргарита говорила и говорила, и по ее словам выходило так, что дядя Женя совершенно искренне считает, что бывшие друзья обязаны своим карьерным возвышением исключительно ему, а отец, напротив, обвиняет во всех своих нынешних бедах главного инженера на пенсии Женьку Никитина.

Сашка слушал, поддакивал, но уже понимал: это теперь не важно. Слишком серьезно всё повернулось, настолько серьезно, что прошлая дружба только усугубляет нынешнюю ненависть.

Когда он вернулся домой, на кухне вместе с Нелей, бородатым Олегом и шофером, кажется, Лешкой уже сидел незнакомый молодой мужчина: высокий, стройный, плечистый, с белым, благородным лицом и внимательными серыми глазами.

Сашка поздоровался и поставил чайник на плиту.

— Я вообще не понимаю, чего это Севастьяныч на Бугрова наехал, — продолжая прерванный разговор, дивился мужчина. — Особенно в такой ситуации!

— Ты же его знаешь, Мишенька, — оппонировала Неля.

— А тут и знать ничего не надо, — язвительно улыбнулся гость. — Понятно, что Хомяков нервничает. Вот он и дергает всех подряд — не только Бугрова: чует, сволочь, что недолго править осталось...

— Короче, Лось, ты поможешь или как? — прервал гостя Лешка.

— Базара нет, — кивнул гость. — До адвокатов лучше не доводить, хотя если понадобится, это само собой. Тут надо губернию подключать, имеются там У меня надежные кореша... но есть проблема.

— Какая? — насторожилась Неля.

— Завтра в девять утра Хомяков из области прилетает. Надо всё за ночь распедалить, иначе...

Сашка громко откашлялся и переключил внимание на себя.

— Может, не надо ему было на себя мое дело брать? — хрипло произнес он. — Всё-таки от дяди Жени на воле пользы больше. Может, мне признаться?

— И думать забудь! — замахнулась на него Неля. — И так проблем — выше крыши!

— Так это тебя Шитов подставил? — заинтересованно глянул на него гость.

Сашка молча кивнул.

— Но... ты же к этим делам... никак? — сделал сложный пируэт пальцами Лосев. — Верблюдом не работал? Ну... дурь никогда на себе не возил?

— Нет, — замотал головой Сашка.

— Тогда лучше не влезай, — покачал головой гость. — Я и так что смогу сделаю, а чужаку здесь ловить нечего: сожрут, и охнуть не успеешь. Я тебе реально говорю.

— Но как же? — начал Сашка. — Он же, получается, из-за меня...

— Не, если хочешь, базара нет: можешь начинать сухари сушить, — оборвал его на полуслове гость. — И там люди живут... но я бы тебе не советовал.

Они еще несколько минут поговорили, и гость ушел, а Сашка так и стоял, опершись на подоконник, не в силах сообразить, что ему теперь делать.

— Ты лучше иди поспи, Александр, — подошел к нему бородач. — Утро вечера мудренее.

Он отыскал небольшую подушечку, послушно прилег на диванчик, но уснуть так и не сумел. Там, в коридоре, все время тренькали телефонные звонки, и сначала, судя по яростной перепалке, в которую вступила Неля, позвонил ее муж Федор Иванович. Затем начали звонить те из учеников, которые только что узнали об аресте их любимого Учителя, а около пяти утра позвонил кто-то главный, и все изменилось.

— Сашка, вставай! — толкнула его в плечо Неля.

— А в чем дело?

— Вставай-вставай!

Сашка поднялся и узнал, что звонил Мишка Лосев и сказал, что до нужных людей в губернии дозвониться не удается, а значит, до утра Бугрова на коленки не поставить. И это очень плохо, потому что в девять утра прилетает мэр, а вдвоем они против дяди Жени... в общем, сливай воду.

— Ох, Миш-шаня! — досадливо качал головой бородатый Олег. — Когда ему было надо...

— Ему тоже непросто, — одернула мужика Неля, — А ты вместо того, чтобы злиться, давай-ка бери Лешку, и езжайте подымайте всех наших. Раз не получается по правилам, сделаем по-своему.

Она тут же начала звонить, а бородач поднял прикорнувшего в соседней комнате шофера. Они стремительно оделись и выскочили за дверь, чтобы объехать на машине тех, у кого нет телефона.

— И что вы собираетесь делать? — заинтересовался Сашка.

— Придется Хомякова назад в область разворачивать, — сосредоточенно пробормотала Неля. — А после девяти и Мишка своих друзей подключит.

— Как это? — не понял Сашка.

— Аэропорт перекроем, — не отрываясь от телефона, отмахнулась Неля.

Сашка ошалело моргнул, покачал головой и отправился принимать душ. Он ни фига не понимал.

Менее чем через полчаса в квартире собрались все те двенадцать человек, что в день приезда накачивали Сашку «Силой». И как только последний человек зашел в дом, дядькины друзья начали выходить из квартиры. Сашка закрыл дверь на ключ и побрел следом. Он всё еще не въезжал, что, собственно, происходит, и, лишь когда «форд» встал на другой стороне моста и все вышли, сообразил, что они идут все на ту же самую сопку под названием Шаманка.

«Наверное, у них там зенитная установка!» — вспомнив Нелину угрозу о блокаде аэропорта, подумал он и горестно рассмеялся.

На полпути к вершине взошло желтое утреннее солнце, и вскоре он содрал с себя куртку, а затем и начал расстегиваться. И всё равно было жарко.

Дядькины соратники бодро поднимались в гору по хорошо протоптанной в зарослях кедрового стланика тропе. Но затем тропа круто шла вверх, и кое-кого из отвыкших от подобных переходов горожан начало даже поташнивать от нагрузок. Сашка и тот порядком выдохся и начал приостанавливаться. Но каждый раз Неля участливо окликала отстающих, убеждая, что осталось немного, и они через силу прибавляли скорости. И лишь когда в лицо ударил пронзительный студеный ветер, группа остановилась. Это была вершина.

Здесь, наверху, ветер был настолько резок, что Сашка даже подумал, что, не прикрывай Шаманка эту небольшую долину собой, никакого городка могло и не возникнуть. Просто из-за холода.

«Соратники» мгновенно расселись полукругом, Сашка — чуть поодаль, и Неля начала:

— Олег, сколько у нас времени до прилета? — Синеглазый бородач глянул на часы:

— Еще одиннадцать минут.

— Хорошо, — кивнула Неля. — Успеваем. Значит, так... что делать, помните?

— По-омним... — нестройным хором откликнулась аудитория.

— Тогда помолимся.

Сашка застонал: переться на такую высоту, чтобы выслушать молитву во спасение дяди Жени? Большего маразма он и представить себе не мог!

«Лучше бы ты с мужем хорошо переспала... дура» — обессилено пробормотал он и махнул на всё рукой.

Публика нараспев произнесла какую-то самопальную, определенно в этом же самом городке придуманную молитву, естественно направленную к Силе — куда же еще? — а затем Неля подала знак, и Сашка неожиданно для себя насторожился. Ибо в воздухе отчетливо повеяло угрозой. Он не мог себе этого никак объяснить, но ему стало страшно. Очень страшно. Вокруг словно раздавалось невнятное гудение, от которого и его тело, и, кажется, даже камни под ним словно мелко задребезжали.

— Черт! — выдохнул он и сразу же поймал на себе строгий взгляд Нели и прикрыл рот ладонью:

— Извините... — Он видел, что группа сидит в совершенном молчании, но также он знал, чувствовал: что-то происходит.

Тело покрылось омерзительным липким потом, а под черепной коробкой билась только одна мысль: бежать! Как можно дальше! И тогда на той стороне долины сверкнула молния, и только он подумал, что ему померещилось, как на всю округу басисто пророкотал гром. Сашка вздрогнул и вгляделся: над грядой сопок на той стороне долины стремительно собирались в клубок черно-фиолетовые тучи. В лицо ударил шквальный, почти ледяной ветер, сверкнула еще одна молния, и еще, а потом началось! Он помнил это деревенское поверье о том, что свистом легко можно вызвать ветер, особенно когда надо веять зерно; он понимал, что за крестным ходом, призванным остановить засуху, должно скрываться и рациональное основание, но то, что происходило теперь, не лезло ни в какие ворота.

Сашка видел всё как на ладони. Разостлавшийся внизу маленький беспечный городок словно подвергся нападению кочевой банды. Дождь сплошной стеной обрушился на городские кварталы, ветер пригибал тощие лиственницы и кривые сосны чуть ли не к асфальту, и порой даже казалось, что слышится звон битых стекол и отчаянные вопли автомобильных сигнализаций. Видимость падала настолько стремительно, что вскоре Сашка уже не мог разглядеть, что творится в городе, хотя еще различал уходящий за сопку край побелевшей от града главной трассы. А потом и сама трасса полностью скрылась за серой пеленой стихии. Снова громыхнуло, и Сашка вдруг увидел, что слева от города, там, где должен быть аэродром, мечется маленький, совершенно беззащитный перед этим шабашем потревоженной природы «кукурузник», точно такой, как тот, на котором он прилетел сюда. И точно такой же, как тот, на котором должен был прилететь из области мэр города Хомяков. Сашка зачарованно смотрел, как отважно борется летчик с налетевшей стихией, как делает он круг за кругом, пытаясь то ли переждать шквал, то ли всё-таки найти брешь в сплошной пелене дождя и града. Но видимость стремительно ухудшалась, и самолет в считанные секунды просто исчез из виду, а вскоре, судя по звуку, снова начал набирать высоту. «Сдался!» — понял Сашка.

Сюрреалистический, паранойяльный план «перекрыть аэропорт» был приведен в исполнение — быстро и беспощадно.

«Мама родная! Они и вправду это смогли!» — подумал он и закрыл глаза.

Трудно сказать, сколько он пробыл в этом странном, подвешенном состоянии, но потом его тронули за плечо:

— Всё, Сашенька, вставай.

— А? Что? — дернулся он.

— Всё, Сашенька, — заглядывала ему в глаза Неля. — Мы уходим. Ты с нами?

Ее зрачки снова почти выпрыгивали из глазниц.

— Нет, спасибо, — отшатнулся он.

— Как знаешь... но Евгений Севастьянович приказал закругляться.

«Евгений Севастьянович приказал закругляться... — эхом отдалось у него в голове. — Евгений Севастьянович приказал...»

Группа снялась и так же дружно, как пришла, заторопилась вниз. А он всё сидел и не мог даже пошевелиться.

Дело было не только в рукотворной буре. И не в том, что дядя Женя на расстоянии в несколько километров приказал им сворачиваться. И даже не в зрачках — черт с ними, со зрачками! Жутче всего было то потрясшее его до самого основания чувство, которое он испытал в самом начале.

Ибо такого страха, такого животного ужаса он не испытывал черт-те сколько лет. Что угодно могло быть фальшивкой, совпадением, причудой раззадоренного воображения, но не этот страх. Абсолютно натуральный. Абсолютно подлинный. И он точно знал: этот страх не беспричинен.

Группа ушла, и тучи рассосались так же стремительно, как и собрались вместе. И только тогда Сашка заставил себя подняться и на подгибающихся ногах побрел вниз по тропе. Последний раз он испытал подобный ужас, когда однажды пришел из школы и увидел, что дверь открыта настежь, а в прихожей толкутся незнакомые тетки в черном. Сашка еще ничего не знал ни про аварию, ни про отца, но каждое движение, каждый взгляд нежданных гостей излучали столько нетерпеливого предвкушения, лишь слегка прикрытого трауром, что волосы у него поднялись дыбом. Спустя много лет он увидит в передаче про животных пляски грифов перед большой трапезой и мгновенно вспомнит этих жутких теток в черном, слетевшихся на запах чужой беды.

Сашка не знал, с чем связан его сегодняшний испуг: с тем ли, что бесовское действо учеников арестованного дядьки своей беспощадностью напомнило ему саму смерть, или причина в том чувстве торжествующей правоты, которое излучала Неля, когда заглянула ему в глаза, — но ужас был тем самым, узнаваемым.

quot;Да нет же, — уговаривал он сам себя. — Я же помню! Вот когда меня шмонали в аэропорту... по радио из уазика предупреждали... то ли о фронте, то ли о циклоне... quot; Но и это вполне логичное объяснение происшедшего не утешало.

Он стремительно спустился с горы, перевалил через мост и, скользя ботинками по толстому слою слипшегося града и перепрыгивая через поваленные деревья и обломки веток, почти бегом добрался до дядькиного дома. Немного постоял у подъезда, чудовищным волевым усилием стряхнул с себя остатки пережитого наваждения, вошел в подъезд, махом проскочил на второй этаж и остановился.

У дверей на корточках сидела Марго. Промокшая, продрогшая и напряженная.

— Привет...

— Мать не видел? — как-то затравленно спросила Марго.

— Видел, — вставил он ключ в замочную скважину. — Только что. На Шаманке.

— А дядю Женю еще не отпустили?

— Пока нет.

— Жаль.

Марго поднялась, и он толкнул дверь.

— Проходи, Марго.

— Да нет, я пойду.

Она развернулась, и в этот миг Сашку как пробило.

— Постой!

— Да?

Сашка открыл-таки дверь и толкнул ее.

— Проходи. Разговор есть.

То, что он собирался у нее спросить, давно уже вертелось на языке.

Сашка знал, что целый ряд наркотиков обладает способностью расширять зрачки. И не важно, действительно ли наркотик подстегивает естественные, скрытые от него самого способности человека или это всё просто распаленное фармакологией воображение группы людей с неустойчивой психикой. Корнем проблемы, так или иначе, остается неведомое химическое вещество.

Сашка ощущал неслучайный характер того, что этой провокацией с анашой занимается именно отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. И теперь думал об одном: а не пытаются ли менты доступными им методами вычислить то же самое — корень проблемы?

— Слышь, Марго, — осторожно произнес он, запустив Маргариту в коридор, — ты ведь Шитова знаешь? Ну, капитана, который к нам на «пятаке» подходил...

— Ну и что?

— Он же наркотиками занимается? Как ты думаешь, он хороший мент? Ну... правильный?

Маргарита непроизвольно булькнула.

— Какой-то ты странный, Саша. Мент он и есть мент. Как все. А что?

— А ты уверена, что всё это, — он обвел руками дядькину квартиру, — не допинг... Ну, в смысле, не наркотики?

— Ты про мать?

— Ну... и про нее тоже.

— А фиг их знает, — пожала она плечами. — Я тоже думала. Носится по всему городу, как очумелая. По-моему, у них у всех крышу снесло.

— Но это ведь не героин, — покачал головой Сашка.

— Скажешь тоже! — негодующе пыхнула Марго. — Хотя и не трава...

— И не трава, — согласился он. — А ты... ничего такого не слышала? Может, у отца... или еще как? Может, что-нибудь новенькое в городе появилось? Типа экстази там, ЛСД... ну, я не знаю...

— Не слышала, — покачала головой Марго. — Но можно узнать.

— Прямо сейчас?

— А чего тянуть?

Сашка на секунду притормозил, помялся, переломил страх и решительно направился к двери. Его уже тошнило от своей беспомощности, да и с дядькой нужна была хоть какая-то ясность!

— Пошли.

Они сбежали по лестнице, и Марго повела его сначала через пятнистую от начавшего таять града площадь, затем наискосок через уже выскребаемый дворниками элитный квартал, потом еще немного вниз по улице, и уже через десять минут они стояли на первом этаже грязного, исписанного сленгом подъезда, выходящего в такой же замызганный двор.

Марго позвонила в одну из дверей. Но никто не отзывался, и она требовательно утопила кнопку до отказа.

— Кто? — раздался наконец изнутри недовольный, заспанный голос.

— Это я, Боб. Открывай, блин!

«Боб?»

Загремела щеколда, и в следующий миг Сашка увидел... Бобика!

— Привет, Боб! — оттеснила пацана в сторону Марго. — Саш, проходи.

Бобик изумленно вылупился на своего вчерашнего противника.

«Ну вот все и срослось! — поджал губы Сашка и решительно прошел в квартиру. — Сейчас я его прищучу!»

— Чего надо? — враждебно уставился на него Бобик.

— Дурью интересуюсь, — внимательно заглянул ему в зрачки Сашка.

В прихожей горел свет, и он уже видел: зрачки у пацана в норме. Бобик сглотнул:

— Не по адресу.

— Хватит, Боб! — сморщилась Марго. — Уж мне-то лапшу не вешай! Ты лучше скажи, чего нового в городе есть.

— Нового? — Бобик то ли не въезжал, то ли делал вид, что не въезжает.

— Только ты Дюймовочку из себя не строй, Боб, — вышел на передний план и надежно прикрыл дверь за собой Сашка. Теперь он был абсолютно уверен в своем превосходстве.

— А я и не строю, — недобро улыбнулся Боб, и Сашка растерялся. — Так ты говоришь, тебе дурь нужна?

— Я спросил, что есть нового, — настороженно поправил его Сашка.

— Тогда проходи. Сам увидишь.

Бобик исчез в соседней комнате, и Сашка, секунду поколебавшись, как был, в ботинках прошел следом.

Прямо перед ним стояли два мента, мужик в драном свитере и насмерть перепуганная тетка.

«Оп-паньки! — успел подумать Сашка. — Это я, кажется, попал! Надо Марго вытолк...»

— К стене! — ухватил его за ворот один из ментов, и Сашка с ужасом узнал в нем все того же капитана Шитова. — К стене, я сказал!

Сашка на деревянных ногах повернулся к стене, привычно поднял руки вверх и упер их в стену. «Вот я попал! Ну, попал!»

— И ты, Маргарита, сюда иди! Не стой на проходе!

В комнату вошла Марго.

— Мордой не верти! — ткнули Сашку в бок. — Ноги в стороны!

Сашка поставил ноги на ширину плеч.

— Шире!

Сашка поставил шире.

— Еще шире!

Мент быстро нащупал в кармане Сашкиной куртки портмоне и удовлетворенно хмыкнул.

— Ну вот, на ловца и зверь бежит... товарищи понятые, прошу подойти.

Дальше все шло как по расписанию. Сашкину личность сверили с фотографией на паспорте, тщательно занесли в протокол все изъятое имущество и начали расспрашивать о цели прихода. И вот с этим получились непонятки.

— Ну и что ты мне лапшу вешаешь, Никитин? — криво улыбнулся Шитов. — Как это, просто поговорить?

— Да, только поговорить, — глотнул Сашка. — Вы же знаете, что я на подписке! Какой дурак станет в моем положении дергаться?

— Эт-точно, — со странной интонацией произнес капитан. — А почему тогда с такими деньгами пришел?

— На всякий случай. Я всегда с собой деньги ношу.

— Так, понятые, прошу вашего внимания. Вы слышали, что сказал молодой человек в коридоре?

— Слышали, — испуганно подтвердили понятые.

— Напомните...

— Он спросил, что нового, — глотнул мужик в драном свитере.

— А еще?

— Ну, эта... — вмешалась тетка. — Дурью интересуюсь... кажется, так.

— Ну, вот и всё, Никитин. Те же деяния, предусмотренные частью второй, но совершенные неоднократно. От пяти до десяти. Забирай его, Серега. Наш клиент.

Что-то пыталась вставить в его защиту Марго, но ее одернули, и Сашке завернули руки за спину, надели наручники и в полусогнутом состоянии вывели из квартиры.

Попасть глупее, чем он, было невозможно. Их с Бобиком быстро довезли до горотдела, но только Бобика сразу отправили в «обезьянник», а Сашку, не теряя времени, принялись допрашивать.

— Ну что, Никитин, колоться будем? — с веселой враждебностью поинтересовался Шитов.

— Не употребляю, — в тон ему враждебно высмеял двусмысленность ментовского сленга Сашка и попытался уложить стянутые наручниками кисти поудобнее.

Капитан помрачнел.

— Ты у меня дошутишься, Никитин, — с угрозой произнес он. — Весь свой «червонец» будешь на нарах прикалываться.

Он пододвинул к себе несколько листков бумаги, закурил и уставился на задержанного тяжелым, испытующим взглядом.

— Значит, так. Давай с самого начала. Зачем пришел, что хотел купить, в каком количестве и для кого...

Сашка понимал, что реально против него ничего нет. Если не считать, конечно, подкинутой ранее анаши. А потому односложно отвечал на вопросы, не вдаваясь в подробности и уж тем более не называя имен.

Шитов и сам не настаивал на некоторых деталях, например на том, кто именно привел Сашку к Бобику. с их обоюдного молчаливого согласия предполагалось, что Никитин А. И. нашел нужную квартиру исключительно Божьим наущением. Но вот всё остальное его живо интересовало, и только с обвинительной позиции.

— Итак. Ты пришел покупать наркотики.

— Это неправда, — мотнул головой Сашка.

— Не свисти, Никитин, — усмехнулся Шитов. — Всё слышали, свидетели в том числе, как ты сказал: интересуюсь дурью. Значит, тебя интересовал наркотик. Какой именно?

— Конкретно — никакой, — закусил губу Сашка.

— Тебе что, уже всё равно, чем ширяться? Ладно, так и запишем: Никитин А. И. показал, что его устраивало любое наркосодержащее вещество.

— Я этого не говорил.

— Как это не говорил? Ты же только что сказал, что тебе было без разницы, что брать!

— Я сказал: «Конкретно — никакой», — внятно напомнил Сашка.

— Так и я о том же! — хмыкнул Шитов. — Переходим к следующему пункту. Сколько ты хотел взять?

— Я не употребляю наркотики, — покачал головой Сашка.

— Тогда для кого брал? Кто послал?! Фамилия, имя, место жительства.

Сашка стиснул зубы. Всё, что бы он ни сказал, мгновенно перетасовывалось и в нужной композиции так же мгновенно заносилось в протокол.

— Я сразу предупреждаю: я этого не подпишу. — Шитов откинулся на спинку стула и окинул его оценивающим взглядом.

— Две недели в СИЗО, и подпишешь. Ну... может быть, две с половиной.

Сашка тоскливо глянул вниз, на холодно посверкивающие на его запястьях наручники, и упрямо поджал губы:

— Не имеете права.

— Имею. Налицо рецидив. Прокуратура возражать не будет.

У Сашки потемнело в глазах. После этой подкинутой ему анаши его визит к Бобику вполне могли расценить и как рецидив. Причем вне зависимости от того, что там покажет дядька.

— Послушайте, капитан, — выдохнул он. — Вы прекрасно знаете, что анашу мне подкинули. Я даже думаю, что вы сами в этом участвовали.

— И поэтому ты пошел к гражданину Свешникову, — понимающе закивал Шитов. — Чтобы еще себе приключений на ж... насобирать.

— Вот только не надо из меня идиота делать! — Сашка уже заводился. — Да не поэтому я к Бобику пошел! Ну ладно, я здесь всего ничего! Но вы же профессионал! Вы что, не видите, что в городе творится?!

— А что в городе творится? — заинтересованно пододвинулся Шитов. — Ну-ка, ну-ка... расскажи. Анаши остро не хватает?

— Какая анаша?! — возмутился Сашка. — Что вы зациклились на этой анаше?! Тут покруче наркота гуляет, а вам и горя мало!

Шитов непонимающе поднял брови:

— Что-то я не пойму, Никитин, чего ты добиваешься?

— А вы что, хотите сказать, что ничего не замечаете?! — язвительно покривился Сашка. — Я, новый человек в городе, и то вижу, а вы — ни сном, ни духом?! Так?

Шитов растерянно заморгал:

— Ну-ка, давай сначала, Никитин. Чего я должен знать?

— А то! Глаза у всех как полтинники! Реакции — вообще отпад! Меня один такой чуть на лапшу не порезал! Галлюцинируют на ходу... И вы хотите сказать, что вам это ни о чем не говорит?!

— А тебе, значит, говорит? — диковато глянул на него Шитов. — И о чем?

Сашка присмотрелся. Он не мог в это поверить, но похоже, что Шитов и впрямь ни о чем таком не ведал.

— На мой взгляд, в городе гуляет новый наркотик, — пожал он плечами. — Но только это не героин и уж тем более не анаша. Что-то покруче: ЛСД, мескалин, трептамин... я не специалист... точнее не скажу.

Шитов замер и некоторое время сидел совершенно молча, тупо уставясь в пространство перед собой. А потом глуповато заржал:

— Ну, ты даешь! Го-го-го! Разное я слыхал! Го-го-го! Но такое!

— А что здесь смешного? — возмутился Сашка. — То, что вы до сих пор не в курсе? Так это не смешно. Вам плакать надо!

— Ну ладно, хватит! — в последний раз гыгыкнул Шитов. — Повеселились, и будет. Итак, на чем мы остановились?

«Тупик! — понял Сашка. — Не выскочить!» Дверь кабинета дрогнула, и Сашка повернул голову и замер. В проеме стоял... сам Федор Иванович Бугров.

— Ну, как дела? — искоса глянув на Сашку, поинтересовался он.

— Запирается, товарищ подполковник, — пряча улыбку, привстал капитан.

— Сиди-сиди, — махнул рукой Федор Иванович, секунду нерешительно потоптался и развернулся, чтобы уйти.

Кровь ударила Сашке в лицо, и он вдруг остро осознал, что единственный его шанс соскочить — это вырваться за рамки служебного протокола — чем бы это ни кончилось. И тогда он демонстративно громко вздохнул и, прижимая скованные кисти к животу, с деланной вальяжностью откинулся на спинку стула.

— Интересные у вас подчиненные, Федор Иванович, — громко и как бы размышляя вслух, произнес он вслед выходящему в дверь подполковнику. — С логикой просто катастрофа. Наверное, в вас пошли...

Федор Иванович замешкался, медленно развернулся, и Сашка увидел, как брови начальника горотдела изумленно поползли вверх.

— Как это?

Он явно еще не успел осмыслить сказанное.

— А справедливость у вас у всех какая-то избирательная, — ядовито усмехнулся Сашка. — Пока вместе с дядей Женей на рыбалку ездили да водку жрали, так никаких проблем. А как не по нраву пришелся, так вы готовы всех Никитиных до седьмого колена истребить?

Федор Иванович побагровел.

— Я сначала даже подумал, это из-за плохой памяти... — нагло проронил Сашка.

— Ты чего несешь, сопляк? — сжал пудовые кулаки Федор Иванович.

— Ну... не хочется вам помнить, кто вас в начальники горотдела подпихнул, — холодея от ужаса, нес полную околесицу Сашка, — вот и сменилась милость... на гнев.

Начальник горотдела двинулся на него, как айсберг на дохлую шлюпку. Сашка поймал себя на том, что рефлекторно вжимает голову в плечи, и понял, что сейчас-то и произойдет самое страшное.

Но Бог его зачем-то сохранил. Федор Иванович подошел, с трудом перевел дух и, явно удерживая себя от немедленной расправы над этим щенком, медленно повернулся к капитану:

— Что на него есть конкретно? Кроме анаши...

— Работаем, Федор Иванович, — снова приподнялся из-за стола ошарашенный капитан.

— Я спросил, что на него есть конкретно! — с упором на «конкретно», яростно повторил начальник горотдела.

— Ну... это... — пытался угадать волю начальства Шитов.

— Что конкретно, я спросил! — заорал подполковник.

Глаза капитана забегали: он просто не успевал сообразить...

— Да то же, что и на дядю Женю, — удивляясь тому, что еще жив, тихо сказал Сашка. — Острое желание посадить.

Подполковник резко развернулся, и Сашка понял, что ему конец.

— За мной! — мотнул головой в сторону двери начальник горотдела.

Сашка, словно загипнотизированный, поднялся со стула и почувствовал, что ноги его не держат. Кинул взгляд на пунцового от невысказанных эмоций капитана, затем на уходящего в сторону двери подполковника и медленно тронулся вслед.

Шитов догнал Сашку только у лестницы. Остановил, быстро расстегнул наручники и бросил их дежурному:

— Саттарову отдашь. Это его браслеты.

Затем, видя, что начальник горотдела уже почти поднялся на второй этаж, крепко ухватил «наркодилера» за плечо и, толкая его перед собой, старательно доставил в приемную.

— Вперед. И поменьше выпендривайся.

«Сто пудов — он полномочия превысил. Вот и сдрейфил...» — подумал Сашка, кивнул немолодой секретарше и шагнул через порог огромного пустого кабинета.

— Садись! — дыша гневом, приказал начальник горотдела.

Сашка огляделся и присел на один из длинного ряда стульев у стены. Странное дело, но последние слова Шитова изрядно его успокоили.

Федор Иванович сунул руки в карманы и, тяжело дыша, заходил из угла в угол. Сашка ждал.

— Ты чего язык распускаешь, щенок? — резко остановился он напротив. — Что ты вообще об этом знаешь?!

— Я...

— Молчать!

Сашка с деланным равнодушием пожал плечами и начал демонстративно растирать затекшие запястья.

Бугров кинул в него испепеляющий взгляд, яростно крякнул и снова заходил по кабинету.

— Водку, видишь ли, мы пили... — ненавидяще буркнул он. — Сопляк! Мне еще не хватало, чтоб всякие щенки учили!

В дверь постучали, и в кабинет заглянул рыжий коренастый крепыш в голубом камуфляже:

— Разрешите?

— Что там еще?! — разъярился Бугров. Крепыш простецки развел руками:

— Все в сборе. Как вы и сказали.

Подполковник яростно пыхнул и глянул на Сашку. Он явно разрывался между необходимостью заниматься служебными делами и желанием высказать этому щенку все, что он о нем думает. Но время шло, и служебный долг помаленьку одерживал верх.

— Ладно, я сейчас, — раздраженно отмахнулся он. — Хотя... без толку это! Всё равно там никого не будет...

Сашка ждал.

— Иди за мной, — жестко приказал ему Бугров и направился к двери. — Щас и проверим, как вы, Никитины, за слова отвечаете!

Сашка хлопнул глазами: это прозвучало как угроза, и похоже было, что ему с минуты на минуту предъявят за каждое неосторожно сказанное слово.

Федор Иванович провел его на задний двор горотдела и ткнул пальцем в новенький уазик:

— В машину!

Сашка молча пошел вниз по ступенькам.

— Виктор! Караоглу! — рявкнул начальник милиции, и из машины выскочил перепуганный водитель. — Присмотри за ним!

Сашка подошел к уазику и с трудом засунул непослушное тело внутрь.

— Чего это с Бугром? — настороженно поинтересовался шофер, закурил сам и предложил угощаться Сашке.

Он явно не мог предположить, что начальник горотдела посадит к себе в машину «верблюда», обвиненного по статье двести двадцать восемь, часть вторая.

— Да вот, — нервно усмехнулся Сашка, — вчера дядьку замели, а сегодня меня.

— Дядьку? — не понял, но уже насторожился шофер.

— Ну да, Евгения Севастьяновича, — неохотно пояснил Сашка. — Никитина. Знаете такого?

— Чего? — моргнул Караоглу да так и замер с пачкой в руках. — Ты чего несешь? Кто это Евгения Севастьяновича замел? Я его лично два часа назад домой отвез!

Сашка похолодел.

— Как это — лично? — с трудом выдавил он.

— Вот так, — пожал плечами шофер. — Эту ночь они, правда, в кабинете у Бугра просидели, но утром, как сказали, что мэра не будет, я его и отвез...

На крыльцо, окруженный группой офицеров, стремительно вышел Федор Иванович. Он отдал подчиненным какое-то распоряжение и подошел к машине.

— Давай сразу в балок, а там и остальных подождем, — скомандовал он.

Водитель повернул ключ зажигания, и Сашка придвинулся вперед, так чтобы Бугров его слышал.

— Извините меня, Федор Иванович... — с трудом проговорил он. — Я думал, что вы дядю Женю... того... посадили ни за что. Ну, и меня... Вот и понесло.

— Индюк тоже думал, — холодно отрезал милиционер. — А с вами, господа Никитины, я еще не разобрался. Рано радуешься.

Сашка растерялся. С одной стороны, дядя Женя дома, живой и здоровый, да и сам он не в камере сидит, но с другой... Что-то здесь было не так!

— Если бы не его слово, хрен бы он у меня сегодня вышел, — покачал головой Бугров.

— Разве вы не видите, что это нормальный мужик? — тихо спросил Сашка.

— Щас проверим, какой он нормальный, — с угрозой произнес подполковник и вдруг резко повернулся к Сашке: — Да в том-то и беда, что нормальный был мужик! Специалист первоклассный! Люди уважали! Мог бы еще работать и работать — здоровье позволяет! Нет, ему всё мало! Бросил всё! Занялся какой-то галиматьей! И себе голову морочит, и людям! Да еще и с криминалом связался!

Уазик уже промчался по неширокой улице через центр, и впереди показались черные от времени дома городской окраины.

— Да и ты хорош! — буркнул Федор Иванович; он уже помаленьку отходил. — На тебе статья висит, а ты за Маргаритой по всяким Бобикам ходишь! Ей-то он хоть одноклассник бывший, а тебя-то зачем туда понесло?

— К Бобику? — механически спросил Сашка, понимая, что Марго сделала всё, чтобы отмазать его перед отцом.

— Нет! На выставку достижений народного хозяйства! — зло отозвался милиционер.

— Я просто подумал, что меня подставили из-за нового наркотика...

Федор Иванович снова развернулся к Сашке лицом:

— Чего-чего?

— Я ведь к Бобику только из-за этого пошел, — волнуясь, пояснил Сашка. — Я и Шитову то же самое сказал...

Он принялся объяснять и сразу увидел, что с милицейской точки зрения это все чересчур заумно. Бугров крякал, качал головой и всё время вставлял свои довольно язвительные замечания. Он и на дух не принимал ту идею, что в его маленький, далекий от морских портов и финансовых бирж городок мог попасть такой экзотический продукт, как ЛСД. А уж про мескалин, псилоцибин или триптамин и про возможность использовать эти средства для сверхглубоких медитативных состояний, в том числе и в рамках изолированных сект, он даже и не слышал. Этого не было в его суровых и до предела конкретных милицейских буднях, а значит, этого не было вообще.

— Я вот смотрел, — безостановочно тарахтел Сашка, — у некоторых реакции были ненормальные, как после травки... Но это совершенно точно не она!

— Конечно, не травка! — отрезал Федор Иванович. — Это дурость человеческая! Я и Нелке то же самое сказал. Так разве она слышит?! Как же! Духовность ей подавай! Я для нее, видите ли, малодуховный! Хорош, Витек! Здесь останови.

Он или не понял, что ему только что сказали, или не захотел понять.

Машина встала, и Сашка глянул в окошко. Они находились на самом краю города, а впереди красовалась чудовищных размеров помойка. Федор Иванович вышел из машины.

— Саттаров! Башлыков! Ко мне! — скомандовал он, и к нему споро подбежали выскочившие из машины офицеры.

— Все здесь?

— Все... — нестройным хором откликнулись подчиненные.

— А то чтоб не вышло мне как в прошлый раз! — грозно напомнил что-то давнее и явно очень и очень стыдное начальник горотдела.

— Ну что-о вы, Федор Иванович, — смущенно затянули менты.

— Тогда вперед! — завершил «инструктаж» подполковник.

Он сказал еще несколько фраз и стремительно двинулся к машине.

— А куда это мы? — на ходу поинтересовался Сашка, но водитель только досадливо поморщился.

Бугров запрыгнул в машину:

— Вперед, Витек!

Уазик сорвался с места и помчался по грязной ухабистой улице.

— Ну, Женька! — досадливо крякнул подполковник. — Ну, блин, впарил мне хренотень! Ну не дай бог там пусто!

Сашка оторопел. Он знал только одного Женьку — дядю Женю. Но что за «хренотень» он «впарил» начальнику горотдела, не понимал.

Машина встала около невысокого двухэтажного барака. Из уазиков повыскакивали и рассыпались менты, двое сержантов стремительно отвадили нескольких случайно оказавшихся неподалеку зевак, и вся группа скрылась за черной покосившейся дверью подъезда. Бугров сидел в уазике и, расслабленно наблюдая за развитием событий, переговаривался с кем-то по рации.

Внезапно раздался странный треск, затем пять или шесть выстрелов, ухнуло выпавшее на улицу стекло, и Сашка прильнул к боковому стеклу. В окне второго этажа стоял голый по пояс, татуированный до самой шеи мужик с короткоствольным автоматом в руках.

— Падлы! — заорал мужик. — Мусора поганые!

— Йо-ка-лэ... — оторопел Бугров. — Не может быть!!!

И тут же раздалась автоматная очередь.

— quot;Жилеткуquot; давай! — крикнул Сашке мгновенно согнувшийся в три погибели Бугров.

Сашка непонимающе завертел головой.

— Бронежилет, грю, подай!!! — страшно заорал подполковник. — И не высовывайся, на хрен!

Сашка поискал глазами и сообразил, что прикрытый куском брезента сверток на сиденье рядом с ним, скорее всего, и есть бронежилет. Он откинул брезент, ухватился за рубчатый «броник» обеими руками, с усилием поднял его и протянул Бугрову.

— Твою мать! — заорал Бугров и вывалился в дверцу, на ходу натягивая непослушную бронированную конструкцию. — Всем назад!

— Падлы! — заорал татуированный и выпустил очередь в сторону машины.

Тренькнули по металлу пули, и Сашка с шофером дружно охнули и вжались мордами в сиденья. Послышалась еще пара очередей, еще и еще, и вдруг все стихло.

И тут же послышался многоэтажный бугровский мат.

— Вашу в... ж... мать! — орал Федор Иванович. — Вы чего наделали, недоумки?!

Сашка осторожно глянул через лобовое стекло. В окне второго этажа барака было пусто. Он перевел взгляд на беснующегося неподалеку Бугрова, затем на шофера — и вдруг заметил белое пятно на земле прямо под окном. В груди похолодело.

— Во, блин! — скрипнул зубами водитель, стремительно распахнул дверцу и выскочил наружу. — Опять, зараза, по машине! Ну что за жизнь?!

Сашка медленно вышел следом и, оглянувшись по сторонам, подошел ближе к сгрудившимся ментам. Татуированный лежал под окном, уткнувшись лицом в грязь и раскинув тощие бледные руки в стороны, а из рваных отверстий на темно-синих куполах огромного, на всю спину, храма медленно сочилась бурая кровь.

Уже стекшиеся к командиру офицеры на ходу начали виновато горбиться и втягивать головы в плечи.

— Это же Крапленый! — чуть не плакал начальник горотдела. — Какая тварь его замочила?! Вы что, не могли поаккуратней его уронить?! Чтоб живой был?!

— Кто ж знал, что это Крапленый? — растерянно шмыгнул носом кто-то из ментов.

— А гляделки вам на что?! Только на блядей пялиться горазды!

Федор Иванович был вне себя. Похоже, этот синий от татуировки человек представлял для ментов какую-то особую промысловую ценность и его, как редкого зверя, следовало добывать с величайшим вниманием и только живьем.

— Башлыкова ко мне! — жестко распорядился Федор Иванович и начал стаскивать бронежилет. — Держи, Караоглу! И пацана домой отвези!

Водитель кивнул, принял бронежилет, и они побрели назад, к машине, слушая, как за их спинами начинается жуткий начальственный разнос.

— Кто он? — поинтересовался Сашка.

— Крапленый, что ли? — недовольно буркнул шофер.

— Ага...

— Да так, беспределыцик местный. Бугор за ним давно охотился.

— И че теперь?

— А че теперь? — невесело вторил водитель. — Теперь всё: труп он и есть труп. С него взятки гладки!

Караоглу подбросил его к самому подъезду, и Сашка побрел по ступенькам на второй этаж. Минувшие сутки выдались настолько сумасшедшими, что он как никогда ясно осознал, насколько права оказалась мать с этими своими снами. Сюда ехать не стоило.

Дядьки дома не оказалось, и Сашка хлопнул холодильником, но почувствовал, что невероятно пропотел, преодолел мгновенно проснувшийся голод и побрел в душ. И только здесь, глянув на шкафчик с туалетными принадлежностями, понял, что следует сделать. Потому что, если это всё-таки наркотик, он должен быть где-то здесь.

Сашка тщательно просмотрел содержимое шкафчика, затем вышел на кухню и дотошно перетряхнул аптечку, затем планомерно обыскал спальню и зал, но везде было пусто. Кое-какие медикаменты имелись, но это были преимущественно витамины, глюконат да активированный уголь. Даже не смешно.

Зазвонил телефон, и он, думая, что это дядька, кинулся снимать трубку. Но это оказалась мать.

— Как вы там, Сашенька?

— Ничего, ма, нормально, — автоматически соврал он, отгоняя от себя нахлынувшие «картинки» хождения на сопку, стояния у стены с завернутыми назад руками и трупа с простреленными куполами на спине.

— Мне опять сон приснился, — вздохнула мать. — Что там у вас происходит?

— Ну... мелкие неприятности имеются! — фальшиво рассмеялся он. — Но пока все тьфу-тьфу!..

— Ты уж береги себя, сынок, — встревоженно попросила мать. — А еще лучше возвращайся. А?

«Я бы вернулся... — подумал он. — Если б не чертова подписка!»

— Я подумаю. Но мы еще на станцию не ходили, начальник в область уехал.

— Подумай, Сашенька, подумай...

Они сказали друг другу еще несколько на первый взгляд ничего не значащих, но совершенно необходимых близким людям фраз, и Сашка положил трубку. И тут же услышал, как открывается входная дверь. Он обернулся: в прихожей стоял дядя Женя.

— Что, Катя звонила? — вместо приветствия спросил он и включил свет.

Еще вчера смотревшийся молодцом, дядька выглядел сегодня уставшим и невероятно постаревшим.

— Ага, — кивнул он. — Мама.

— Беспокоится... — покачал головой дядька и обессиленно осел на пуфик. — И ты беспокоишься... я вижу.

— Есть немного, — глотнул Сашка.

— Не бойся, — произнес дядька и начал стаскивать ботинки. — И наркотики больше не ищи, не позорься... Нет у меня в доме никаких наркотиков.

Сашка похолодел.

— Не веришь? — усмехнулся дядька, с усилием встал с пуфика, повесил куртку, подошел ближе к свету, под самый плафон, и закатал рукава рубашки. — Смотри.

Сашка невольно отвел глаза.

— Нет, ты посмотри.

Сашка глянул. Вены, конечно же, были совершенно чистые.

— И «колес» я не принимаю. Как ты уже мог убедиться.

Сашка покраснел.

— Так что ты, Сашок, с выводами не торопись, а то попадешь в дурацкое положение, не хуже, чем Федор Иванович.

В голове у Сашки мелькнул сложный ряд ассоциаций, и он, преодолевая смущение, спросил то, что должен был спросить:

— А как там... со мной?

— Нормально с тобой, — усмехнулся дядька. — Я же тебе говорил, что разведу.

— Ты что, уже договорился?! — охнул Сашка.

— Поменялся, — мрачно отозвался дядька. Сашка представил, как дядька идет на суд вместо него, и в груди у него екнуло.

— На что?

— Да... так... на беспределыцика одного. Гнусная личность. Федька давно его отлавливал...

У Сашки все опустилось, а перед глазами замаячили синие, разорванные выходными отверстиями от пуль купола.

— А как... а как ты его... откуда?

— Откуда узнал, где он залег? Да оттуда же, откуда знаю, что ты квартиру мою только что обыскивал. Сила...

Сашка сглотнул. Бред умножался и принимал законченные и неопровержимые с атеистической точки зрения формы. А его свободу только что выменяли на смерть совершенно неизвестного ему человека.

Он забрался в ванну и долго лежал в горячей воде, тщетно надеясь, что это поможет. Обычно вода смывала с него все. Но сегодня что-то помогало слабо. И когда он вышел, квартира снова была полна болезненных юнцов и подвижных, возбужденных женщин, бородачей с отсутствующими глазами и девиц с таким выражением лица, словно они только и ждут, что их вот-вот ударят.

За окнами быстро темнело, и Сашка снова вспомнил, что так и не поел, поджарил себе яичницу, а затем вышел в зал и переместился на ковер. Сегодня бы ему небольшая духовная помощь не помешала. Но ничего такого не происходило: ни исцелений, ни трансовых состояний. Народ обсуждал банальные оргпроблемы.

— Хватит нам, Женя, по углам прятаться, — сверкала глазами супруга Федора Ивановича. — Пора о себе заявить!

— Предлагайте, — устало кивнул дядька. Тренькнул звонок, и Сашка побрел открывать дверь, а когда открыл, оторопел. В дверях стоял Федор Иванович. Внутри у Сашки оборвалось.

— Проходите, — ошарашенно отступил он в сторону.

— Ничего-ничего, — успокаивающе выставил вперед большую красную ладонь начальник горотдела. — Я ненадолго...

Сашка опешил. Таким подполковника Бугрова он еще не знал.

Федор Иванович прошел в зал и остановился в дверях.

— А я вам говорю: с нами должны считаться! — с жаром агитировала своих чересчур тактичных и робких единомышленников Неля. — Мы должны их раз и навсегда...

И тут она поняла, что никто ее не слушает, потому что все взоры обращены к двери, и бросила недовольный взгляд на вошедших.

— Фе-дя?..

— Здравствуй, Неля, — непроизвольно задвигал желваками Федор Иванович, но сдержался. — Продолжайте... я к Евгению Севастьяновичу...

Дядя Женя стремительно поднялся с ковра и неожиданно подал начальнику горотдела руку:

— Здорово, Федя.

— Привет, — с достоинством принял рукопожатие Федор Иванович. — Ты извини, что я тебя... от дела отрываю...

— Ничего, проходи. Они и сами разберутся.

Федор Иванович бросил напряженный взгляд в сторону законной супруги, прошел вслед за товарищем на кухню и уже в дверях развернулся и поманил Сашку за собой.

— Я чего пришел, — неловко откашлялся Федор Иванович. — Всё вышло, как ты сказал.

— Знаю, — спокойно кивнул дядька. — Но давай ближе к делу. Ты свою часть уговора выполнил?

— Как договорились, — кивнул начальник горотдела и посмотрел на Сашку: — Короче, Саша, дело твое закрыто. Так что никакой подписки больше нет. Можешь свободно въезжать и выезжать.

У Сашки перехватило дыхание. Он попытался было сказать «спасибо», но подполковник уже развернулся к дяде Жене:

— Но ты же знаешь, это не главное... Что с Лосем делать будем?

Дядька задумался, и в кухне повисла долгая тягостная пауза.

— Договоримся, я думаю, — внезапно усмехнулся дядя Женя.

Федор Иванович оторопел:

— Не понял. А что от меня?

— Нелю попусту не дергай, — глядя в глаза Бугрову, попросил дядя Женя. — Она у тебя — организатор от Бога. Без нее вся община как без рук. А как с тобой поругается — так у меня все расписание насмарку!

Мужики стояли и смотрели друг на друга, и Сашка остро чувствовал себя лишним, но и демонстративно выйти уже не мог. И тогда Федор Иванович дернул кадыком.

— Но чтобы в шесть дома, как штык.

— В одиннадцать, — покачал головой дядька.

— Ладно, в восемь. У меня дочь без присмотра.

— В девять, и по рукам, — неопределенно мотнул головой дядька.

— И ты от Лося отходишь? Ни помощи, ни агитации, ни чего еще...

— Без проблем, — кивнул дядька.

— Точно?

— Обещаю. Насчет остальных не поручусь, но лично я с ним — никаких дел.

Федор Иванович шумно глотнул, протянул руку, и дядька пожатие принял.

— Ну, смотри, Женька, мы с тобой по рукам ударили!

— Я тебя когда-нибудь обманывал?

Федор Иванович крякнул, легонько похлопал дядю Женю по рукаву, кивнул и вышел в коридор.

— Неля, — позвал он: — Можно тебя на минутку?

— Конечно, Федя, — отозвалась Неля. — Подожди, я сейчас...

Она выбежала в прихожую, и дядя Женя плотно притворил дверь из кухни, чтобы не мешать.

— Ну, вот и все, Сашок. Я же тебе говорил, что всё утрясется.

— Это и есть Сила?

— А ты как думал? Она и Феди уже коснулась. Так что не я тебя отмазал, и даже не он, а она, Сила... понимаешь?

— Нет, — честно признал Сашка. — По-моему, вы просто сторговались.

— Есть одно правило, — серьезно произнес дядька, — подполковник Бугров ни с кем никогда не торгуется. Ни с кем и никогда! Проверено.

Он вышел из кухни, а Сашка присел на табурет и почувствовал себя жертвой какого-то чудовищного по своим масштабам лохотрона.

— Надо что-нибудь полезное для города сделать! — громко призывали друг друга сидящие через коридор дядькины ученики. — Акцию какую-нибудь... субботник... что угодно! Хоть бычки собирать!

— Бычки?! — неожиданно вступил в дискуссию дядя Женя. — Что ж, бычки это здорово! Мечта всей моей жизни.

Ученики засмеялись.

— Только, Неля, учти, через полчаса ко мне пациенты пойдут. Ты не забыла?

— Сейчас, Евгений Севастьянович, только чаю с девочками попьем.

Сашка едва успел глянуть на часы и отметить, что уже 19.30, как его мгновенно вытеснила из кухни женская половина, желавшая до прихода пациентов узнать у Нели, как обстоят дела с мужем. Тем более что какие-то переговоры у них, кажется, состоялись прямо в прихожей.

— А он что сказал? — уже выходя из кухни и плотно притворив дверь, всё еще слышал Сашка. — А ты что?..

А еще через полчаса в квартире уже торчало человек двадцать, и смертельно усталый дядька беседовал в самой дальней комнате с женщиной, уже года три как слышащей голоса умерших родственников, а Неля весело и уверенно сортировала в зале новичков.

— Евгений Севастьянович обязательно вас примет, — убеждала она молодого симпатичного парня. — Но, увы, на ближайшие три дня все часы заняты. И всем надо срочно.

— Но, матушка Неля, мне очень надо... — жалобно просил парень.

«Матушка Неля?» — поднял брови Сашка. Прежде он такого не слышал. Вообще, контраст между нечетным и бесконечно усталым дядей Женей и энергичной, живой и неукротимой Нелей теперь бросался ему в глаза как никогда раньше. Он пристроился на ковер неподалеку от «матушки» и принялся внимательно наблюдать за происходящим.

Сидящие поджав ноги пациенты, следуя кем-то поданному примеру, называли Нелю не иначе как «матушкой Нелей» или даже просто «матушкой». И Неля выглядела так, словно вернулась на родину после многолетних странствий, и только что не светилась.

«Отчасти понять ее можно, — думал Сашка. — Марго выросла, муж за двадцать лет надоел, и эта новая жизнь для нее — хоть что-то свежее, собственное...»

Но главным, пожалуй, было всё-таки не это.

Сашка смотрел и понимал, что сейчас именно Неля определяет, кого можно допустить к Учителю вне очереди, а какую крашеную сучку и вовсе отодвинуть в никогда не наступающее «завтра». Это было очевидно. И вообще, среди впервые пришедших, а потому еще робких то ли пациентов, то ли учеников именно она решала, кого карать за недостаточную духовность отлучением от Учителя, а кого миловать. И если учесть то, что именно Неля ведет учет приема посетителей и, кажется, даже «разводит» какие-то мелкие — пока — финансовые вопросы... Сашка понимающе цокнул языком: это тебе не на кухне торчать!

— Кончается Кали-Юга, — уже через полчаса благостно оповещала Неля отсортированных и оставленных для краткого инструктажа то ли пациентов, то ли учеников. — И наступает то, что христиане зовут апокалипсисом, а индейцы майя — концом пятого солнца.

Народ терпеливо слушал, украдкой разминая затекающие в непривычной позе конечности.

— И основу нового, высокодуховного человечества заложат те, кто достиг в своей бесконечной эволюции перерождений состояния шестой расы. Именно Человек Духовный, — Неля сделала многозначительнуюquot; паузу, — Homo Spiritualis сменит в процессе эволюции человека разумного, человека ментального... Именно мы — свежая кровь Человечества!

Публика напряженно внимала, и Сашка, дабы не оскорблять публику своим скептическим видом, прошел в кухню и прикрыл за собой дверь — он всё это видел, и не раз. Дядька уже закончил прием и сидел на кухонном табурете, сосредоточенно уставясь в пространство.

— Уйди, — отчетливо произнес он.

— Что? — не понял Сашка.

— Уйди, Саша, — так же отчетливо произнес дядька. — Не мешай. Мне и так трудно.

Он проследил направление дядькиного взгляда — тот смотрел в покрытую желтым кафелем стену.

— Ты чего, дядь Жень?

Дядькино лицо внезапно исказилось и превратилось в жуткую маску страдания и злобы. Сашка отшатнулся. И тогда дядька поднялся, медленно взял со стола нож и двинулся на него.

— Ты чего, дядь Жень? — попятился Сашка. — Прекрати!

Дядька злобно выматерился, а затем разразился длинной и страстной речью, почти на русском языке, имеющей совершенно жуткий, насквозь лагерный смысл. Сашка сглотнул, но справился с моментальным испугом и так же медленно двинулся навстречу.

— Тихо-тихо, — произнес он, пытаясь перехватить нож. — Не надо...

И тогда дядька кинулся.

Они схватились, и Сашка, не давая себя ударить, вцепился в держащую нож руку и почти автоматически, как учили, провел подсечку. Дядька упал.

— Всё-всё... — возбужденно дыша, начал он выворачивать дяде Жене кисть. — Успокоились...

Кисть была словно вырезана из дерева. Дядька вообще был весь как деревянный: деревянная маска страдания и злобы на лице, скованные, деревянные движения и деревянная же неподатливость.

Сашка с трудом вырвал нож и отшвырнул его в угол. Дядьку мелко затрясло.

— Неля! — заорал Сашка. — Иди сюда, Неля!

За дверью кухни послышался радостный Нелин голосок:

— Да, Сашенька...

— quot;Скоруюquot; вызывай!

— Господи!

Неля мгновенно захлопнула дверь, и Сашка услышал, как она с масляными интонациями сообщает ученикам, что на сегодня всё, но что завтра...

— Быстрее же, Неля! — еще яростнее заорал он. — Быстрее!

Дядьку заколотило так сильно, что сидящего на нем Сашку начало подбрасывать.

Пахнуло холодом от открытой входной двери, и Сашка понял, что никакой «скорой» не будет до тех пор, пока Неля, радужно улыбаясь и с соблюдением всех приличий, не распростится с гостями.

— Сука! — чуть не заплакал он.

Дядька дернулся в последний раз, резко согнулся и замер в позе плода, изредка содрогаясь от рвотных позывов, и только теперь Сашка заметил, что лицо у дяди Жени такое же желтое, как этот кафель на стенах.

«Скорая помощь» приехала быстро. Почти одновременно со «скорой» в квартире собрался и костяк группы из наиболее продвинутых учеников. Они попытались было оттеснить врачей и начать исцеление наложением рук, но Сашка обрычал их и, на ходу затягивая зубами бинт на порезанной кисти, выпер в зал.

Дяде Жене прямо здесь, на кухне, что-то вкололи, а затем, когда судорожное оцепенение прошло и тело обмякло, поставили систему. Врач был сосредоточен и внимателен, дотошно расспросил Сашку обо всём, что происходило во время припадка, поинтересовался наследственными болезнями, особенно эндокринного й психиатрического характера, но сам так ничего толком и не сказал.

— А как у него с печенью?

— Откуда я знаю?! — взбеленился Сашка. — Что вы меня спрашиваете? Меня этому не учили!

Врач оскорбление проглотил.

— Надо в стационар класть, — тихо произнес он. — Сейчас придет в себя, и повезем. Может быть, гепатит... в любом случае без серьезного обследования здесь — никак.

— Ладно, простите, — устыдился Сашка. — Просто я перепугался страшно.

Врач кивнул, то ли прощая, то ли показывая, что понимает причины испуга.

Они дождались, когда дядя Женя очнется, и, стараясь не обращать внимания на ревнивые взгляды учеников, перенесли его на диван. Но спустя четверть часа, когда врач добился приемлемого для транспортировки состояния больного, дядька заартачился.

— Никуда я не поеду, — твердо заявил он.

— Дядь Жень, — укоряюще посмотрел на него Сашка. — Не выпендривайся!

— Сказал — не поеду, значит, не поеду, — твердо заявил дядька. — Всё. Разговор окончен. У меня назавтра субботник в сквере...

— Господи! Какой тебе еще субботник?! — заорал Сашка. — Ты на себя посмотри! Желтый, как старый огурец!

Но дядька был непреклонен, и врач пожал плечами, собрал чемоданчик и повернулся к Сашке.

— Вот, — протянул он несколько листков, — здесь направление на анализы. И не теряйте времени.

Сашка кивнул, проводил врача до двери и вернулся к дядьке.

— Ну и чего ты добился?

— Я тебя не поранил? — вместо ответа спросил тот. В его глазах не было ни жалости, ни участия — только напряженное внимание и усталость. Сашка приподнял стягивающий ладонь бинт. Порез был неглубокий.

— Немного...

— Я не сумел с ним справиться, ты уж прости...

— С кем? — насторожился Сашка.

— Крапленый приходил. Кажется, так его зовут... — Внутри у Сашки похолодело.

— Это глюки, — превозмогая ужас, глотнул он. — Тебе в больницу надо.

— Бесполезно. От этого в больнице не спрячешься. — Дядька с трудом привстал и, морщась от боли, начал стаскивать свитер, расстегнул рубаху, снял ее, затем футболку...

— Глянь, что там...

Он развернулся спиной, и волосы на голове у Сашки зашевелились.

— А-а?!

На спине у дядьки багровели рваные, странной формы синяки. Как раз в тех местах, где пули пробили спину погибшего несколько часов назад беспределыцика по кличке Крапленый.

Едва он отошел, как дядю Женю со всех сторон обступили соратники. Они распростерли над Учителем свои целительные руки и начали «подкачивать энергию» в обессиленное дядькино тело, а Сашка тряхнул головой и вышел в коридор: он уже не мог переносить эту сюрреалистическую жизнь.

«Позвонить Марго?»

Единственное, чего он теперь хотел, это просто посидеть в обычной кафешке с нормальной, реальной девчонкой. Чтобы всё было просто, понятно и осязаемо.

Сашка немного помялся и набрал-таки домашний номер Бугровых.

— Да?

— Привет, Марго.

— О! Саша! Как там у тебя, всё в порядке?

— Да, Марго, спасибо.

— Как там мать? Она домой думает идти или как?

— Они дядю Женю лечат.

— Понятно... — В голосе Маргариты слышалась нескрываемая досада.

— Слышь, Марго, давай куда-нибудь сходим, — попросил он. — В кафе, что ли... а то у меня уже крышу сносит!

— Завтра в одиннадцать, кафе «Север», — мгновенно отреагировала Марго.

— В одиннадцать вечера? — удивился он. — А чего так поздно?

— Утра, Сашенька, утра! — рассмеялась Маргарита.

Сашка оторопел.

— У меня же курсы, — печально пояснила ситуацию Марго. — А тут еще батяня на любимую дочку домашний арест наложил.

— Это из-за Бобика, — констатировал Сашка. — Еще раз извини.

— Да ничего, — отмахнулась Марго. — Ну как, придешь?

Его тронули за плечо:

— Евгению Севастьяновичу плохо...

— Что? — повернулся он и увидел Нелины глаза. — Хорошо, Марго! Договорились! — бросил трубку и поспешил в спальню.

Дядька лежал на диванчике, стиснув зубы, и видок у него был еще тот!

— Дядь Жень! Ты меня слышишь?!

— Саш-ша... — выдохнул дядька.

— Неля! «Скорую»! — развернулся Сашка. — Быстрее!

— Н-нет! — затряс головой дядька. — Это приказ Силы.

— Лечиться тебе надо, дядя Женя! — досадливо сморщился Сашка и развернулся к замершим ученикам. — Ну, чего стоите?! Врачей вызывайте!.

Дядька жестко схватил его деревенеющей кистью за плечо и развернул к себе:

— Мне уже срок...

— Какой такой срок?!

— Переходить пора, — дядька ткнул пальцем в потолок: — Туда.

— Бред! — отрезал Сашка. — Ты хоть понимаешь о чем говоришь? Ты что, Бога за бороду взял, что всё про себя знаешь?

— Почти... — криво улыбнулся дядька. Улыбка вышла такой вымученной, что у Сашки защемило сердце.

— И что теперь?

— Мне Силу передать надо. — Сашка недовольно крякнул:

— Ну так передавай, если надо!

— Я тебе ее должен передать, — тихо произнес дядя Женя. — Только тебе. Понимаешь?

Сашка выпал в осадок: «Этого мне еще не хватало! Конкретно погнал мужик!»

— Это уже четвертый приступ, — с трудом произнес дядька. — Они так и будут приходить, пока я не освобожусь.

— А чего ты от меня хочешь? — невольно ощетинился Сашка.

— Просто прими ее, — приподнялся на подушке дядька. — Тебе не обязательно ее использовать; только прими!

Сашка хмыкнул. Он видел, что дядька обладает какими-то малопонятными способностями. Он точно знал, что ему самому эти способности не перейдут ни при каких обстоятельствах: таким надо уродиться. Но он понимал и этот мечтательный склад ума, когда человек настолько верит пригрезившимся в полусне идеям, что делает их частью своей реальности.

— А ты покажешься врачам? Только без дураков! По-настоящему!

Дядька испуганно моргнул и на глазах начал наливаться жизнью и надеждой.

— А ты примешь?

— Я первый спросил!

Дядька торопливо сунул ему свою руку, Сашка протянул свою, и каждый начал беспощадно трясти «противоположную сторону», пока та не передумала.

«Черт! А ему ведь полегчало!» — настороженно отметил Сашка, вспомнил великого Кастанеду и вдруг подумал, что его, похоже, провели. И нагло. Стоящие поодаль последователи масляно улыбались.

«Скорую» больше вызывать не пришлось. Дядя Женя мгновенно расслабился, порозовел и тихо уснул. А в шесть утра Сашка, памятуя о возможности гепатита, приготовил родственнику постный, не напрягающий печень завтрак, захватил оставленные врачом «скорой помощи» направления на анализы и потащил дядю Женю по всем предписанным врачам. И только через три часа почти беспрерывного сидения в очередях в растерянности остановился. Психиатра в поликлинике не было.

— Обещают прислать, — пояснила толстая регистраторша с необычно мудрыми, немного усталыми глазами и улыбнулась. — Да только кто к нам в добровольную ссылку отправится? В область езжайте...

Сашка зарычал и вылетел на улицу. Дядька стоял у крыльца и разговаривал с каким-то солидным мужиком.

— Нет нужного специалиста, — развел Сашка руками.

— А в чем дело? — поинтересовался дядькин собеседник.

Дядя Женя вроде как смутился.

— У меня что-то снова крыша поехала, — широко и нагло улыбнулся Сашка. — А специалистов нет.

— И серьезно поехала? — лукаво улыбнулся в ответ мужик.

— Да нет... фантомные боли, — уже серьезнее соврал Сашка. — Но терапевты этого не лечат.

— А вы к психологу сходите, — поднял брови мужик. — У нас в ОРСе. Уже полгода человек работает...

Сашка и дядя Женя переглянулись.

— Диктуйте, — кивнул Сашка и вытащил записную книжку.

Он тщательно записал адрес, и через считанные минуты они уже подходили к роскошным дверям ОРСа золоторудного треста. Расспросили вахтера и еще через пару минут вошли в нужный кабинет.

Сашка огляделся. Прямо перед ним под плакатом с Наталией Орейра сидела миловидная секретарша, а чуть поодаль виднелась полка с разнокалиберными книгами в глянцевых цветастых обложках. Несколько картонных ящиков у стены, цветы на подоконнике и всё...

— Нам бы с психологом переговорить, — поставил секретаршу в известность Сашка.

— Я слушаю, — улыбнулась девица.

Сашка посмотрел на дядьку, дядька — на Сашку, затем оба — на плакат с блистательной Наташей...

— Я слушаю вас, — повторила девушка.

— Вы... вообще... по какой части... специализировались, — через силу выдавил Сашка.

— У нас была универсальная группа, — с независимым видом произнесла девушка. — А какие у вас проблемы?

— Как насчет религиозной эйфории? — наудачу выпалил Сашка.

Девушка непонимающе моргнула своими прекрасными ресницами.

— Ну... это, например, если жизнь катится под откос, а человек счастлив, — подсказал Сашка. — Что нам делать?

Девушка сосредоточилась и определенно начала думать.

— Я думаю, в первую очередь клиенту нужно обеспечить нормальный психологический климат в семье, — неуверенно предложила она. — Семья полная?

Сашка искоса глянул на дядьку. Да уж, наверное, если б в этом доме была хотя бы одна остающаяся на ночь женщина, они бы сегодня здесь не торчали...

— А если неполная, то что? — дал ей еще один шанс Сашка.

Девушка сосредоточенно наморщила свой прекрасный лобик и хорошо поставленным голосом начала говорить о работах великого американского психолога Дейла Карнеги, о понятии «позитивное мышление», и с каждым новым ее словом становилось всё яснее: пора сливать воду. Потому что если они останутся это слушать, то им предложат купить несколько лежащих в картонных ящиках глянцевых книг, а затем еще и заплатить за консультацию.

— Ну вот. Я свою часть уговора выполнил, — задумчиво проговорил дядя Женя, едва они вышли на улицу. — Теперь твоя очередь...

В животе у Сашки сжалось.

— И когда ты это думаешь... делать?

— Сегодня, — твердым, абсолютно здоровым голосом произнес дядька и глянул на часы: — Сейчас ребята всех наших обзвонят, а к пяти начнем.

Сашка тоже глянул на часы и охнул: 11.03! И даже если Марго задержится...

— Так! Я побежал! — на ходу крикнул он. — Буду через часик!

Когда он добежал до кафе, Марго еще не подошла. Но это-то как раз было даже неплохо. А плохо было то, что и здесь, в единственном приличном кафе, расположенном в единственном городском сквере, укрыться от сюрреализма не получалось. Повсюду мозолили глаза старательно собирающие окурки и обертки дядькины ученики.

«Ну да, они же вчера договаривались!»

Ни Нели, ни дяди Жени здесь, естественно, не было, но все рядовые «солдаты Силы» упорно работали притягивая внимание прохожих несколькими прислоненными к ограде плакатами со старательно выведенной надписью: «Чистый город — чистое сердце».

А когда неподалеку встал новенький милицейский уазик и Сашка опознал в нем транспортное средство «батяни» приглашенной Маргариты, он аж застонал: все флаги были в гости к ним. А уж встречи с Федором Ивановичем он хотел менее всего.

Его тронули за плечо:

— Привет.

Сашка обернулся. Сзади стояла Марго.

— Привет. Видала?

— Видала... — вздохнула Марго и покосилась в сторону папиной машины. — Это он мать ищет, думает, она здесь...

Они заказали мороженое и уставились на работающих в сквере учеников.

— А она разве еще не вернулась? — пододвинул к себе мороженое Сашка.

— Вернуться-то вернулась, — вздохнула Марго, — в полвторого ночи. Но что-то у них не срастается. Батяня вообще в последнее время сам не свой. Перепады настроения чуть не каждый час. То всё понимает, а то смотришь и думаешь: щас как даст! Знаешь, я его даже бояться стала...

Сашка понимающе кивнул. Он уже видел эти перепады настроения начальника горотдела.

— Хорошо если на полчаса домой забежит, на меня посмотреть... — еще горестнее вздохнула Марго, — и снова на работу. Говорят, весь горотдел от него стонет.

— Смотри-ка, а вон еще менты, — произнес кто-то за их спиной, и Сашка, обернувшись, увидел, что парочка сзади смотрит совсем в другую сторону.

— Что-то они в последнее время так и шныряют... — отозвался кто-то еще, как вдруг всё изменилось.

Раздался резкий окрик, затем хлопнул выстрел, второй, и Сашка увидел, как аж на том конце сквера мелькнула бегущая фигура. Еще одна, и еще...

— Пошли-ка отсюда, — дернула его за рукав Марго, и он, кинув на стол полтинник, последовал за ней.

Они быстро направились прочь и уже почти достигли выхода из сквера, когда позади раздалось тяжелое, прерывистое дыхание. Сашка обернулся. Прямо на них бежал крепкий мужик лет тридцати. Марго схватила Сашку за рукав, рванула и потащила в сторону.

— Держи его, Санек! — заорали справа, и Сашка бросил туда мгновенный взгляд.

Сквозь кусты продирался Федор Иванович. Сашка оторопел.

— Держи его! — еще отчаянней крикнул подполковник. — Держи!

...Сколько бы потом Сашка ни пытался проанализировать то, что сделал в следующий миг, объяснений у него не было. Потому что он кинулся наперерез мужику, успел поймать его жесткий, волчий взгляд, увидеть вытаскиваемый из-за спины пистолет, прыгнуть в сторону, уходя с линии стрельбы, и снова кинуться на мужика.

Они покатились по асфальту, и Сашка вцепился в беглеца, выламывая ему руку с оружием и с ужасом осознавая, что тот намного сильнее и пока еще просто не успевает сообразить, что делать, а когда сообразит...

— Не отпускай его, Санек! Держи! — раздалось неподалеку, и на них налетели и мигом растащили в разные стороны.

— Ну, ты попал, фраер! — чуть не рыдая, заорал мужик. — Подстилка ментовская! Я тебя под землей найду!

Его тут же повалили наземь, и спустя каких-нибудь восемь-десять секунд сплошной «мясорубки» мужик уже катался по асфальту, захлебываясь собственной кровью. А Сашка стоял и пытался понять, что, собственно, произошло.

— Молоток! — хлопнули его по плечу, и Сашка обернулся. — Мужчина!

Рядом с ним стоял довольно ухмыляющийся Федор Иванович. И зрачки у него были — на всю радужку.

Марго моментально и как-то незаметно слиняла, а Сашка с трудом добрел до единственной целой скамейки под кривой толстой сосной в центре сквера и закрыл горячее лицо ладонями.

Бывший главный инженер прииска, учредивший общину неясного назначения и легко меняющий чужие жизни на чужие судьбы, жена главного городского мента, организующая стихийные бедствия и сбор окурков, сам главный мент города, лично участвующий в задержании отморозков и отдающий гипнотические по своей мощи приказания... И все как один — со зрачками мультяшных зайчат. Это было какое-то безумие, и он погружался в него всё глубже, как в трясину: что ни делай, а всё одно — вниз!

Сашка уже понимал, что изо всей этой странной троицы по крайней мере один человек вне подозрений. Поскольку вряд ли Федор Иванович ширяется или глотает «колеса». Не тот человек. Но что это тогда? Божий промысел? Сила?

— М-да... Сила, блин!

Только теперь Сашка начал относиться к этому термину всерьез. Ан поздно! Он с тоской глянул на часы и цокнул языком: хочешь не хочешь, а данное дядьке обещание придется выполнить.

С этого момента всё начало происходить в сумасшедшем, как на ускоренной кинопленке, ритме. Он вернулся в дом и увидел, что Неля плотно сидит на телефоне, а бородатый Олег и тощий, подвижный Лешка вылетели за дверь, прыгнули в микроавтобус и помчались оповещать всех, кому невозможно позвонить. Сашка подошел к судорожно перебирающему содержимое картонного ящика дядьке и тронул его за плечо:

— Подожди, дядь Жень, я что-то не пойму. Это что, будет какое-то массовое мероприятие?

— Обычный праздник Силы, — отмахнулся тот. — Просто раз уж так получилось, то сделаем всё и сразу. Три в одном, понимаешь? Так, чтобы специально этим не заниматься.

Сказать, что ему от такого объяснения сильно полегчало, Сашка не мог. Честно говоря, он представлял себе короткий, лаконичный обряд с глазу на глаз, а его, похоже, втягивали в большое и весьма многолюдное шоу.

— Мы так не договаривались, — жестко напомнил он. — Ты сказал: передашь, и всё, никаких больше претензий.

— Да не бойся ты, Сашок! — широко улыбнулся дядька. — Я же тебе говорил: не захочешь этим пользоваться, дело твое. Никто слова не скажет — обещаю! Сила — это вообще дело добровольное. Это она массами управляет беспощадно, а у каждого отдельного человека завсегда выбор остается.

— Ну, смотри, ты мне пообещал, — с глубоким сомнением покачал головой Сашка.

Начали подходить оповещенные, в квартире началась невероятная сутолока, и дядя Женя оторвался от приготовлений и быстро и решительно распределил обязанности: кто должен ехать вперед и готовить поляну, а кто остается здесь и помогает собрать все необходимое. И уже через полчаса Сашка с дядькой и Неля с Лешкой да Олегом вышли во двор и забрались в микроавтобус.

— Никак снова на Шаманку? — со вздохом спросил Сашка.

— Прямо за ней, — повернулся к нему сидящий за Рулем бородач. — Там, возле ихтиологической станции, самое лучшее место...

Сердце у Сашки сладостно екнуло: глянуть на место своей будущей работы хотелось.

— Слышь, дядь Жень, а когда мы к начальству пойдем?

— Не сегодня, — улыбнулся дядька, и Сашка мысленно матюгнулся: он не любил, когда люди уходят от прямого ответа на прямой вопрос.

Они промчались по городу, выскочили на трассу и, действительно, обогнув Шаманку, свернули с шоссе и спустились на каменистую грунтовку. Машину сразу стало дико трясти, и Сашка, в борьбе за целостность головы и противоположной ей точки опоры, даже не заметил, как они выехали на обрывистый берег довольно полноводной реки — не чета Шаманке.

— На этой реке ихтиологи в основном и работают, — пояснил дядька.

Сашка привстал — и засмотрелся. Река была превосходна! Он бы здесь работал и работал. А потом они выехали на просторную, поросшую низкой, всё еще зеленой травой поляну, и он увидел станцию во всей ее красе.

Собственно «красу» из множества широких цветных лент и бантов соорудили выехавшие вперед последователи. Но и сама одноэтажная беленая станция была хороша. И только он вознамерился к ней пройти, как из ближайшей рощицы на микроавтобус ринулась толпа.

— Учитель приехал! — радостно завизжали дядькины ученики.

Сашка потрясенно огляделся: их здесь было как саранчи!

— Дорогу Учителю!

Зазвучал шаманский бубен, или что там у них, и Сашку и дядьку оторвали от земли и подняли на руки.

— Вы что делаете?! — испуганно заорал Сашка. — Не надо меня трогать! Щекотно же! Ай!

— Дорогу Учителю! Дорогу Наследнику! — невзирая на захлебывающиеся Сашкины вопли и отчаянное сопротивление, взывали ученики. — Дорогу!

Перед глазами поплыли цветные пятна, и извивающийся в руках своих мучителей Сашка сообразил, что прямо перед ним выстроился сдвоенный ряд разновозрастных теток, и как только их подносили ближе, ряд распадался на две части, пропуская несущих Учителя и Сашку мужиков. И те, кто оставался позади, снова забегали вперед, чтобы еще и еще раз поприветствовать Учителя и его племяша. И все это происходило столь стремительно, что Сашка просто не успевал ничего сообразить.

— Хватит! — умоляюще попросил он. — Ради всего святого! Я уже не могу!

И тогда народ схлынул, и Сашка потрясенно сморгнул и обнаружил себя сидящим на алой шелковой подушечке слева от дяди Жени.

— Славься, Сила! — звонко провозгласил кто-то невидимый.

— Сла-авься, Си-ла! — нестройно подхватили десятки пронзительных женских голосов.

— Храни нас, Сила! — громко запел тот же звонкий голос, и на этот раз грозно и могуче отозвались мужики:

— Храни-и нас, Си-ла!

Сашка панически глянул на дядьку и увидел: его глаза пьяны от счастья.

«Во, бред! Ну, я попал!»

У него и в мыслях не было оказаться на слете религиозной самодеятельности, да еще в таких масштабах. А тем временем действие разворачивалось всё круче. Кто-то вполголоса подал нужную команду, и женщины, восторженно завизжав, похватали, как всегда, дефицитных мужиков, мгновенно образовали колонну и под всё тот же тревожный рокот бубна начали изображать нечто среднее между «ручейком» и хороводом. Ни дать ни взять «РСУ № 4 на майских праздниках после пятого дополнительного рейса за спиртным».

— Людям нравится, — заметив Сашкино настроение, легонько ткнул его в бок дядька. — А где они еще так разгрузятся?

— Просто я еще трезвый, — отшутился Сашка и поправил под собой выскальзывающую шелковую подушечку.

Ему доводилось видеть, как умеют гулять трудовые коллективы: было дело, ездил с отцом. Ничего не скажешь, круто зажигали. Видел он и массовый выезд на природу прихожан одной из новомодных импортных церквей. Почти то же самое, только на трезвую голову: и бег в мешках, и семейные эстафеты... Есть что-то в человеке, что делает его счастливым, когда он безудержно резвится вместе с себе подобными. Что-то первобытное, дремучее... Вот и здесь...

— Бум! Бум! Бум!

Сашка насторожился. Теперь то, что происходило здесь, всё менее напоминало народное гулянье. Ритм бубна участился, и люди начали беспорядочно касаться друг друга, сходиться лицом к лицу и снова расходиться, у некоторых в руках оказались цветные тряпки, и всё это мелькало, вспыхивало и крутилось, да так, что в глазах начинало плыть.

— Бум! Бум! Бум!

Сашка сделал над собой усилие и собрался. Он не знал, кто и когда всё это придумал, но «хореограф» определенно знал законы психики: переполни «оперативную память», и человек погрузится в транс. Так делают цыганки, беспрерывно касаясь и многоголосо окликая попавшего в круг «клиента». Они знают: когда число окликов и касаний превысит пороговый уровень, человек и назовет свое имя, и вытащит кошелек, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает. Просто потому, что он уже не в состоянии переварить такой наплыв разнородной информации.

Сашка укусил себя за язык и напрягся.

— Расслабься, Сашок, — тихо рассмеялся дядька. — Сейчас это закончится.

«Фиг тебе, а не расслабься!» — мысленно скрутил ему дулю Сашка и краем глаза увидел, как дядька поднимает руку.

И, подчиняясь этому жесту, всё вмиг стихло, а люди отхлынули, образовав обширную пустую площадку в центре поляны.

В ушах звенело.

— Гена, давай! — крикнул дядька.

На просторной поляне тут же появились мужики с дымящимися ведрами. Они опорожняли ведра прямо на траву и стремительно убегали за пределы поляны, чтобы в считанные секунды объявиться вновь. Сашка пригляделся — в ведрах алели угли. В воздухе тревожно повеяло дымком.

— Сила! Сила! Сила! Сила! — загудел многоголосый хор.

— Гена, пошел! — выкрикнул дядька, и на поляну выскочил маленький босой мужичок.

Он переминулся с ноги на ногу, поймал ритм и вскочил ногами на угли. Секунд пять потоптался и отпрыгнул в сторону. Сашка обомлел.

— Сила! Сила! Сила! Сила! — громыхали сидящие на земле ряды.

И, словно из ниоткуда, на поляну начали выскакивать худосочные парни и зрелые женщины, совсем юные девчонки и дородные крепкие мужики, и все они хоть на пару секунд, но становились босыми ступнями прямо на угли.

— Сила! Сила! Сила! Сила! — ритмично ухал хор.

— Бум! Бум! Бум! Бум! — через такт с этим уханьем эхом вторил бубен.

И всё это происходило всё быстрее и быстрее, накал возрастал, и люди даже переставали сходить с углей и яростно, исступленно перетирали полыхающее алым заревом огнище босыми ступнями.

— Хоп! — крикнул дядька, и всё распалось. Наступила такая тишина, что стало слышно, как шумит река, трескаются и поют угольки, а неподалеку жадно хватает ртом воздух молоденькая девчонка, почти ребенок. И Сашка вдруг тихо рассмеялся и осознал, что уже не хочет этому сопротивляться.

Дальше всё покатилось как по маслу. Рослая, в хорошем теле женщина ничуть не хуже Секи показала, как следует протыкать свои щеки спицей, кто-то что-то глотал, кто-то что-то куда-то засовывал, и Сашка смеялся от страха и охал от восторга вместе со всеми. А затем снова начались эти странные, словно скопированные из телепередач о новогвинейских племенах танцы, и спустя час или около того народ отрывался на всю катушку. Беспорядочно и неудержимо.

— Сила! Сила! Сила! Сила!

И давно уже сдавшийся этому азартному духу Сашка вскочил и включился в действо. Он кричал, подскакивал, толкался, потрясал сунутым кем-то ему в руку цветным тряпьем, трижды пробежал по углям, а затем упал обратно на «тронное место» и хлопал, ободряюще улюлюкал и визжал от восторга вместе с остальными, и никогда он не был счастлив больше, чем здесь и сейчас.

Он сбросил с себя всё сумасшедшее напряжение четырех безумных дней, всю невысказанную агрессию, весь так и не преодоленный до этого момента страх, все сомнения и зажимы, всё, что так мешало ему дышать полной грудью и жить на всю катушку — как раньше...

А потом дядька поднял руку — и всё стихло.

— Я хочу представить общине своего Наследника, — ясно и отчетливо произнес он.

Сашка сидел рядом, слушал и осознавал, что в нем больше нет ни желания протестовать, ни жажды покрасоваться. В нем вообще не было никаких желаний.

— И это не просто мой Наследник. Это Наследник Силы. Вы слышали?

— Да-а-а-а!!! — многоголосо откликнулись горы.

— Тогда идите и получите то, за чем пришли.

Люди мгновенно выстроились в огромную змеистую очередь, начали подходить к ним, и дядька сдержанно и с чувством глубокого достоинства представлял каждого, а Сашка смотрел в эти черные — от растекшихся на всю радужку зрачков — глаза, возлагал на подставленные головы свои ладони, и тогда происходило нечто, что выходило за пределы его понимания. Потому что он физически чувствовал эти протекающие сквозь ладони потоки чего-то неведомого. И когда последний человек подошел к руке и получил то, в чем нуждался, дядька поднял руку:

— А теперь пусть подойдут апостолы.

К ним тихо скользнули двенадцать самых близких дядькиных учеников.

— Я хочу, чтобы вы знали, — тихо, но внятно произнес дядька. — Его право решать, принимать власть над общиной или не принимать, когда придет срок. Но когда он этого захочет, это будет не только его воля, но и воля Силы.

— Да, Учитель, — хором произнесли апостолы.

— А теперь оставьте нас одних.

Апостолы тихо и несуетно поднялись и растаяли в темноте.

Дядька встал и снова сел, только теперь прямо напротив Сашки — глаза в глаза. И Сашка провалился в эти монгольские глаза и всем своим существом осознал, что ничего этого на самом деле нет — ни этих сопок, ни этой реки, ни дядьки, ни даже его самого. А есть лишь одно: многоголосо отдающийся от Пустоты и бесконечно умножающийся в Нигде образ Силы.

Форма Силы...

Бессмысленный ярлычок с надписью «Сила»...

А вот теперь и его нет.

И тогда земля дрогнула и поплыла.

Сначала прошел краткий проливной дождь. Затем град. Снег...

Сашка сидел напротив дядьки и смотрел в его освещаемое молниями и потому мгновенно меняющееся лицо и ощущал, как буквально пронизывают их обоих эти нескончаемые прихотливые потоки неведомой энергии, способные смести с лица Земли не только города, но и материки. Только разреши...

Но они игнорировали эту мощь, позволяя потокам течь свободно, так, как это было велено изначально. И только поэтому оставаясь выше них. Больше них. И даже как-то невыразимо сильнее...

А потом наступила красота.

Сашка смотрел на проглядывающие сквозь белый снег черные пятна камней, на всполохи ушедшей за тридевять земель грозы — и не мог насмотреться. Он ясно ощущал, как пронизывает его тонко вибрирующая в каждом уголке его живущего и дышащего тела эта вселенская гармония.

Появилась мысль о том, что надо бы спросить, что это значит. И дядька увидел его мысль и, не размыкая уст, ответил:

— Это и есть Сила. Ты уже получил ее.

«Как я мог этого не хотеть?!»