"Трудный рейс Алибалы" - читать интересную книгу автора (Аббасзаде Гусейн)

VIII

Алибала трудно засыпал в последнее время. Было уже за полночь, когда он наконец уснул, и тут кто-то позвонил в наружную дверь. Алибала вздрогнул, открыл глаза, прислушался. Звонок настойчиво заливался над дверью.

Кто бы это мог быть в такую пору? Мелькнула мысль, что это Вагиф. Он прилетал из Москвы, и частенько ночным рейсом, но, чтобы не беспокоить родителей, не давал телеграмм.

Алибала, как был в майке, не надевая рубахи, подошел к дверям и спросил:

— Кто там?

— Откройте, узнаете.

Голос человека за дверью был незнакомый, и Алибала снова спросил:

— А кто вы?

— Не бойтесь, Алибала-даи, меня послал к вам дядя.

— А кто твой дядя?

— Я племянник Дадаша. Того, который приехал с вами из Москвы. У меня к вам очень важное дело.

Алибала вспомнил о племяннике Дадаша, который должен был встретить дядю в Худате, но не встретил ни там, ни в Хачмасе. Какое же спешное дело может быть к нему, Алибале, теперь, среди ночи, у этого племянника Дадаша? Обеспокоенный, Алибала открыл замок, но не снял цепочки. Присмотрелся к парню, стоявшему в полумраке лестничной клетки. Здорово! За дверью стоял тот самый парепь в желтой рубахе, который как тень следовал за поездом от Худата до Баку. Да, конечно, племянник не племянник, но, несомненно, родственник Дадаша.

— Подожди, сыпок, я раздет, сейчас оденусь, открою дверь.

— Не спешите, я подожду.

Хырдаханум тоже проснулась и слышала, что муж собирается кому-то открыть дверь.

— Ай, киши, будь осторожен, что ты делаешь? Разве в такую пору открывают постороннему человеку? Кто там, зачем пришел, что ему нужно? Может, вор? Теперешние воры стали хитрыми, приходят, называют имя знакомого человека, люди открывают им, а они тут же наставляют па них пистолет или нож и требуют золото и деньги. Укажут, где оно, — забирают и уходят. Не укажут — убивают.

— Не бойся, Хырда, этот человек не из воров. К тому же у нас нет ни золота, ни бриллиантов, что у нас можно взять? Это родственник Дадаша, он встречая его на вокзале, я сам видел.

— Родственник Дадаша?

— Да.

— К добру ли? — Хырдаханум встала и надела халат. — Зачем пришел?

— Не знаю, говорит, что дядя послал его по очень важному делу.

Алибала открыл дверь:

— Заходи, сынок.

Войдя в комнату, парень сказал:

— Меня зовут Явуз, я племянник Дадаша. Алибала зачем-то переспросил:

— Значит, Дадаш — твой дядя?

— Да. — Явуз не понял, почему Алибала об этом спросил.

При свете Алибала присмотрелся к парню. Чем-то Явуз действительно был похож на Дадаша. Такое же круглое лицо, большие глаза, пухлые губы. Но если он приходится племянником Дадашу, то почему Дадаш сказал, что разговаривал в Худате со знакомым и что племянник не приехал? Почему не сошел с поезда ни в Худате, ни в Хачмасе? Почему ехал до Баку — ведь отсюда до Кубы втрое дальше, чем от Худата? И чем объяснить, что Явуз, сам назвавшийся племянником Дадаша, следовал, очевидно, на своих «Жигулях» до Баку?

Алибала пригласил Явуза сесть, но тот не сел, пока не сел хозяин. На столе стоял посылочный ящик — Хырдаханум и Алибала готовили очередную посылку на Урал, ко дню рождения старшего внука. В эту поездку Алибала купил обоим внукам валенки, шерстяные джемперы. Каждый раз ко дню рождения одного из внуков подарки покупались обоим, чтобы никому не было обидно. Пахлаву и шекербуру Хырдаханум уже уложила, очередь была за фруктами.

Алибала снял ящик со стола и попросил жену приготовить чай.

— Я как раз поставила чайник, — отозвалась Хырдаханум с кухни.

— Я вас прошу, тетушка, не утруждайте себя. Я только кое-что скажу Алибале-ами и сейчас же уеду.

Хырдаханум, оставив без внимания эти слова, продолжала готовить чай.

— Так зачем же ты пришел, сынок? — спросил Али-бала.

— Алибала-ами, дядя дал мне ваш адрес и велел срочно ехать… Извините, что разбудил вас среди ночи, но дело спешное. Дядю Дадаша арестовали. Помочь некому, вся надежда на вас.

— Дадаша арестовали? — изумился Алибала. Хотя он и предполагал, что парень в желтой рубахе мог прийти в такой поздний час только по какому-то чрезвычайному, неотложному делу, ему и во сне не приснилось бы, что речь пойдет об аресте Дадаша.

— Пришли и забрали, — продолжал парень.

— За что?

— За то, что много вещей привез из Москвы.

— Сынок, тут что-то не то… Ты чего-то недоговариваешь… Не могут арестовать человека только за то, что он везет много вещей. — Алибала помолчал — По крайней мере ему сказали, в чем его вина, за что берут под арест?

Явуз не нашелся, что ответить; помолчав, он повторил:

— Дядю арестовали за то, что он привез много вещей… Не верят, что все это он купил для своей семьи, для знакомых и родственников. Ты, говорят, спекулянт…

— Вот теперь я понял, в чем дело… Дадаша в очень плохом деле обвиняют, сынок. — Глядя на гостя, понуро сидевшего перед ним, Алибала тихо сказал: Дело серьезное.

— Дядя не виноват. Соседи увидели, что он привез много вещей, и от зависти оговорили его.

Некоторое время оба молчали. На кухне слышался звон чайной посуды.

Наконец Алибала спросил:

— Какой же помощи ждет от меня Дадаш в этом деле? Я ведь всего-навсего проводник, не начальник какой-нибудь, приказать отпустить Дадаша не могу…

— Нет, Алибала-ами, если вы захотите, то можете вызволить дядю Дадаша.

— Каким образом?

— Стоит только сказать, что один из трех чемоданов ваш, и положение моего дяди изменится… Его выпустят. Так что вся надежда на вас, Алибала-ами. Поэтому он и послал меня к вам.

— Значит, по-твоему получается, я могу его выручить? Если скажу, что один из трех чемоданов мой, то Дадаша отпустят? — Алибала взглянул на парня. — Но тут такое дело, сынок… я-то в Баку, а чемодан где? Ведь меня спросят: как твой чемодан оказался у Дадаша? И сразу поймут, что вру. Как говорится, пойду поправлять бровь, а выколю глаз. Ни в чем не виноват, а навлеку на себя беду.

— Этого вы можете не опасаться, Алибала-даи, дядя на этот вопрос уже ответил, и начальник поверил ему.

— А что он сказал начальнику?

— Он сказал, что в поезде Баку — Москва работает его фронтовой товарищ, что вы случайно встретились, вместе ходили в Москве по магазинам, увидели в одном магазине эти чемоданы и купили их: он — два, а вы — один. Накупили товаров, сложили в чемоданы. Но в купе у соседей было много вещей, поэтому дядя пометил свои чемоданы и попросил вас поставить их рядом с вашим в служебном купе. Вы так и сделали. А в Хачмасе встречавший, — Явуз ткнул себя в грудь, — то есть я, не разобравшись, взял все три чемодана. Дядя попрощался с вами, а когда стал садиться в машину, увидел, что я забрал все три чемодана. Он схватил один чемодан, чтобы вернуть вам, но поезд уже тронулся. Вы стояли на площадке вагона и смотрели на станцию, дядя указал вам на чемодан и крикнул, что ребята по ошибке его захватили, но, может, вы не расслышали. По приезде домой дядя позвонил вам в Баку и сказал вашей жене, чтобы вы не беспокоились, ваш чемодан у него, завтра утром он его пришлет с племянником, то есть со мной…

— И в милиции поверили этому?

— Поверили.

Алибала почесал в затылке.

— Если поверили, то это большое дело. А другие чемоданы Дадашу ничего не сказали?

— Сказали. Но знакомые пришли к начальнику и подтвердили, что давали Дадашу деньги и просили кое-что купить из вещей. В милиции открыли чемоданы, в них действительно оказались названные вещи. Так что относительно этих двух чемоданов вопрос прояснился. Теперь остался только третий чемодан. Если вы поедете и скажете, что он ваш, дядю отпустят.

Итак, если выручать Дадаша, предстояло срочно ехать с Явузом в Кубу и сказать начальнику милиции, что он хозяин одного из чемоданов. Одним словом, соврать. Ну, допустим, он скажет, что этот вот чемодан его. А что в нем камни, железо, одежда или продукты, — он ведь и представления не имеет… Одно ясно: в чемодане вещи ходовые, Дадаш не стал бы за барахлом бегать по Москве да тащить его через всю страну в Кубу. Значит, стал ты, Алибала, хозяином одного чемодана, набитого бог весть чем. Раз уж Дадаш решил спрятаться за моей спиной, он с таким же успехом мог сказать, что и те два чемодана принадлежат фронтовому другу…

Алибала покачал головой: «Ну и дела! Этот странный парень Явуз ждет ответа… Если я скажу, что один чемодан мой, Дадаша отпустят… Дадаша отпустят, но арестуют меня? Выходит, чтобы спастись, Дадаш подставляет меня под удар? Не верится, что он может пойти на такое низкое дело…»

Невольно подумал Алибала о минувшем, о войне, вспомнил те незабываемые дни, когда они плечом к плечу с Дадашем сражались в одном окопе, ели из одного котелка, спали, прижавшись друг к другу, а порой, в минуты затишья, вспоминали минувшие дни. Тогда Алибала не замечал за Дадашем ни фальши, ни лжи, ни алчности. Но о послевоенной жизни своего фронтового товарища он, конечно, ничего не знал. Дадаш ничего о ней не рассказывал, а он не расспрашивал.

Видно, трудная минута настала, и Дадаш звал на помощь. «Если Явуз говорит правду, то от моего решения зависит, освободят Дадаша или посадят». Имеет ли он право в такую минуту оставить его без помощи?

— Так, говоришь, Дадаш сам послал тебя ко мне? — спросил он Явуза.

— Сам.

— Не знаю, что сказать тебе, сынок, я в затруднительном положении.

Явуз огорченно сказал:

— Дядя так на вас надеялся… Он был уверен, что вы…

— Сынок, наберись терпения и послушай меня до конца. Еще раз повторяю: взяться за такое дело нелег ко, и я никогда бы не взялся… Лишь ради того, чтобы вызволить Дадаша из беды, вернуть его к семье, я готов поступить так, как ты говоришь.

Явуз с чувством пожал руку Алибалы, лежавшую на краю стола, и горячо заговорил:

— Спасибо, Алибала-ами, что вы не заставили меня вернуться ни с чем.

Алибала был тронут тем, что Явуз так близко к сердцу принимает беду своего дяди.

— Но тут еще одна загвоздка, сынок. Если я поеду с тобой в Кубу и скажу в отделении милиции, что этот чемодан принадлежит мне, они, наверное, непременно спросят: скажите, товарищ Алибала Алиага оглы, что лежит в чемодане, если он ваш? Что тогда я отвечу? Начну заикаться и запутаю дело. За ложные показания меня как миленького посадят. Какая от этого будет польза Дадашу?

Явуз вытащил из кармашка желтой сорочки листок бумаги.

— Об этом не беспокойтесь, Алибала-ами. Вот тут опись всего, что есть в том чемодане. Ну, может быть, одна или две вещи забыты, не попали в список, но невелика беда, все ведь запомнить невозможно…

Алибала плохо видел без очков; он встал и принес свой старый клеенчатый футляр, вытащил и протер очки, заглянул в список.

— Вы разбираете почерк? — спросил Явуз. — Хотите, я прочту?

— Не надо, разбираю. — Алибала смотрел в список, и удивление все больше охватывало его. В длинном перечне значились названия вещей, а рядом — их стоимость. В чемодане, который он должен назвать своим, были джинсовые брюки, мужские рубашки, женское платье, французские духи. В конце листка крупными буквами было написано, что все товары — импортные.

Ознакомившись со списком, Алибала еще раз просмотрел стоимость товаров. Попытался в уме приблизительно подбить сумму. По этому примерному подсчету выходило, что товаров в чемодане было тысячи на полторы. Сколько же отдал Дадаш за все, что в двух других чемоданах и трех корзинах? Да сколько переплатил? Можно сказать, Дадаш вез с собой целый магазин, — пожалуй, побогаче раймага… Ну и ну…

Алибала положил список на стол и снял очки. Явуз спросил:

— Прочли?

— Да.

— Хотя и трудно, вы все же должны запомнить названия и стоимость всех этих вещей, потому что, если спросят — а вас обязательно спросят, — что у вас в чемодане, вы должны перечислить все и сказать, за что и сколько уплачено…

— Это трудная задача, сынок; памятью я не был обделен, но ведь годы… Память слабеет… Забываю даже, что куда положил, вещь иногда на виду, а я хожу ищу ее битый час. Знаешь, есть такая болезнь… как ее, не могу вспомнить…

— Склероз.

— Исклироз? Вот у меня эта самая гадость давно началась. Доктор советует побольше кушать сладкого, а я как раз сладкое не люблю.

Явуз решил, что Алибала колеблется, умышленно жалуется на слабую память, он просто не хочет открыто и прямо сказать, чтобы его не впутывали в эту историю. Слепому видно, что дело нечистое и он не хочет ехать в Кубу. Явуз поспешил еще раз подкрепить свою просьбу:

— Тут не так уж и много вещей, Алибала-ами. Стоит вам прочесть два-три раза, и все запомните. Что тут трудного?

Алибала еще раз просмотрел список.

— Что делать, придется зубрить.

— Вы уж потрудитесь, Алибала-ами. Алибала положил листок перед собой, разгладил его на сгибах, спросил:

— Я должен ехать с тобой в Кубу?

— Да.

— Когда мы должны быть там?

— К десяти часам утра. Я приехал за вами на своей машине. Когда вы скажете, я готов отправиться, машина стоит внизу.

— Сейчас уже поздно. К тому же я еще не вызубрил этого списка. Отправимся на рассвете. Ты ложись спать Водитель не должен сонным выезжать на дорогу. Он повернулся в сторону кухни: — Ай, Хырда!

— Иду! — откликнулась жена. Явуз поднялся.

— Алибала-ами, у меня есть где остановиться в городе. Пусть тетушка Хырдаханум не беспокоится. Моя сестра живет в соседнем с вами микрорайоне, я сообщил ей о своем приезде в Баку, пойду к ним, они ждут; если не пойду, будут беспокоиться. Давайте договоримся так: ровно в семь утра я буду у вашего подъезда.

— Зачем тебе тащиться к сестре? У нас места хватит, постель есть, спи тут, а утром отправимся.

Войдя в комнату и увидев гостя на ногах, Хырдаханум удивилась:

— А-а-а… уходишь? А я для тебя чай приготовила. Куда же ты в такую пору?

— Спасибо, тетушка, меня ждут у сестры. Как ни уговаривали старики Явуза, он не остался. Когда Алибала проводил гостя и вернулся в комнату, Хырдаханум спросила:

— Али, зачем приходил этот парень? Куда это вы собираетесь ни свет ни заря?

Алибала подробно рассказал жене, с какой просьбой и по какому делу приходил Явуз. Показал список, лежавший на столе.

— До утра я должен вызубрить все, что здесь написано.

Было уже около двух часов ночи. Хырдаханум поднесла список к глазам и молча прочла его.

— Что это за список? Тут столько вещей записано… На что они Дадашу? Неужели у него такая большая семья? Бог знает, что он купил и сложил в другие чемоданы… — Хырдаханум отшвырнула листок словно жабу. — Ай киши, говори мне что хочешь, но этот твой Дадаш не тот человек, ради которого можно подставлять под удар свою грудь. Тут какая-то нехорошая, нечистая история. Теперь он жмет на фронтовую дружбу и впутывает в грязное дело тебя, чтобы самому избавиться от беды. Верно говорят: идущих в ад ищет попутчика. Сиди на месте, что тебе делать в Кубе? Хочешь, чтобы и тебя посадили вместе с ним? Ведь если ты скажешь, что эти вещи твои, в милиции тебе не поверят. А если поверят, то будут считать, что и ты спекулянт. Будут допрашивать, писать и переписывать протоколы и показания, запутают, затаскают — жизни будешь не рад! Не вмешивайся в это дело, послушай меня. Ты честно зарабатываешь свой хлеб, и мы спокойно едим его. Ничего чужого нам не нужно, пусть им останется и хорошее, и плохое, пусть они сами расхлебывают свою кашу.

— Я тоже, Хырда, сердцем чувствую, что тут что-то неладно и что эта история мне повредит. Дадаш накупил столько вещей, что всякому ясно: не для себя… Но если, слава богу, он пока только потратился, а сам никого не обманул и зовет меня на помощь, как я могу не поехать? Что это по сравнению с тем, что он сделал? Алибала взял список и прошел в спальню. Жена последовала за ним. Алибала перенес торшер, стоявший в углу комнаты, к самой кровати.

— Ты что, спать не собираешься?

— Пока нет.

— Будешь зубрить этот список, как дети зубрят стихи?

— А что мне остается делать?

— Ай киши, как что делать? Порви и выброси эту поганую бумажку! Если этот парень придет, ты даже к дверям не подходи. Я выйду и скажу, что ты ушел, не поверит — прямо скажу: прошу не впутывать нас в эту историю.

— Нет, Хырда, Дадаш обидится, уклониться от помощи я не могу.

— Пусть обижается. Выпьет стакан воды, обида пройдет. А вот что ты будешь делать, когда сунешь голову в петлю вместо него? Можно выручать честного человека; если его в чем-то несправедливо обвиняют — тогда иди защищай, и я с тобой пойду.

Алибала не стал слушать жену; еще раз просматривая список при свете торшера, сказал:

— Оставь меня в покое, иди спи.

— Али, — взмолилась Хырда, — я что тебе, чужая? Столько лет мы кладем головы на одну подушку! Разве я когда плохое тебе советовала? Всякий раз, когда ты меня не слушал, потом горько жалел. Так и на этот раз будет, поверь. Запомни: поедешь и пожалеешь потом, ох пожалеешь!

Алибала оторвался от списка, поднял голову:

— Хырда, я понимаю, что берусь за опасное дело. Но и ты меня пойми: если я не сделаю этого, Дадаш скажет, что у Алибалы хлеб лежит не на столе, а на коленях, — один раз всего я обратился к нему в трудную минуту, и он повернулся ко мне спиной…

— Ты не прав, Али. Там, где надо, ты помогал. Ты думаешь, все остались такими, какими были там, на фронте? Ты же видишь, чем человек занят… Да имей он сто родственников в своей Кубе, кто поверит, что каждому он везет штаны и каждой тамошней даме — духи? Спекулянт он, и уже не вчерашний. Этим, наверное, живет. Вспомнил он о тебе когда-нибудь? А вот попался и добреньких дураков ищет. Ты только подумай, о чем он просит! Сделаешь это — накличешь на нас беду. — Хырда передохнула. — Хорошо, ты ему на пути попался… А если б не встретился с тобой, если бы его еще в Москве застукали? Что он делал бы? Пусть считает, что тебя нет, что он с другим проводником приехал из Москвы. Пусть выкручивается как может. Ради аллаха, пусть он оставит нас в покое!

— Не знаю, что он стал бы делать… Но в эту минуту вся его надежда на меня, он послал за мной человека… Как же я прогоню его от своих дверей?

Хырдаханум села на кровать, стоявшую родом с кроватью Алибалы.

— Я поверну его от дверей, ты и знать нe будешь. Дадаш. Не друг он тебе; окажись ты в его положении, он выручать не стал бы. Так что иной раз вовремя остановиться — значит выиграть.

— Но я уже сказал, что поеду… А ты меня знаешь: если я дал слово должен его сдержать. Польза или добро от этого будет — неважно, но я должен ехать в Кубу и помочь Дадашу. Не будем больше говорить об этом. Ложись и спи, не мешай мне зубрить список. Если свет мешает тебе, я пойду на кухню.

Хырдаханум рассердилась:

— Да, мешает! Гаси торшер и иди зубри на кухне этот поганый список. Очень хочу, чтобы тебе как следует досталось в этой истории, — только тогда ты образумишься. А достанется! Упрямство до добра не доводит.

Алибала знал, что жена говорит так сгоряча, на самом деле она не допустит, чтобы с головы мужа хоть волос упал. Не ответив жене — нечего было ответить! — он ушел на кухню.

Хырдаханум лишилась сна. Некоторое время она лежала в постели, возмущенная тем, что муж не желает ее слушать, но, вновь и вновь возвращаясь к мысля о том, что может последовать, если Алибала поедет в Кубу и сделает то, о чем просят Дадаш и Явуз, она решила не отступаться. Алибала, конечно, думает только о себе. Для друга готов пожертвовать добрым именем. Но ведь если случится что-то недоброе, удар обрушится не на него одного. Удар придется и по ней. «Не приведи аллах, если его запутают и за пособничество спекулянтам посадят, что я буду делать? Нет, я не допущу, чтобы он ехал в Кубу!»

Хырдаханум откинула одеяло и пошла на кухню. Алибала, отложив бумагу, в уме повторял мудреные названия вещей. Услышав шаги жены, поднял голову:

— Не спишь?

— Как можно спать? Пришла поговорить с тобой.

— О чем?

Хырдаханум кивнула на листок бумаги:

— Об этом.

— Разве мы не все обговорили?

— Мы недоговорили. Давай подумаем, как быть. Я против того, чтобы ты ехал. Что для тебя дороже: моя просьба или просьба Дадаша?

В глазах Хырдаханум блеснули слезы. Растроганный Алибала поднялся, прижал седую голову жены к своей груди.

— Хоть ты уже бабушка, а все еще как ребенок. Что случилось, почему льешь слезы?

Хырдаханум спрятала лицо на груди Алибалы. Потом, подняв голову и хлюпая носом, прошептала:

— Али, ради Вагифа, перестань упрямиться, не езди в Кубу. Я боюсь, очень боюсь. Это дело причинит тебе вред.

Алибала, гладя ее седые волосы, мягко сказал:

— Если б я знал, что ты так расстроишься из-за того, что я принимаю участие в судьбе Дадаша, я бы не дал согласия ехать в Кубу.

— А если бы я знала, что парень пришел звать тебя в Кубу, я не пустила бы его на порог, сказала бы: иди, сынок, иди, откуда пришел, пусть твой дядя ищет выручателей в другом месте. — Она огорченно покачала головой. — Погнал за чаем… Пока я возилась на кухне, он, оказывается, у тебя, простака, согласие вырвал…

Хырдаханум не привыкла, подобно другим женщинам, плакать по пустякам. Алибала понял, что ее слезы не зряшные.

— Не узнаю я тебя сегодня. О чем плачешь раньше времени? Не приведи аллах, не на смерть ведь меня провожаешь. Клянусь сыном, поеду туда, разберусь во всем и, если увижу, что это опасно и Дадаш влип не случайно, ни во что не буду вмешиваться, повернусь, и только меня и видели.

— Но ведь этот Дадаш уже сказал в милиции, что один из трех чемоданов твой, это записано в протокол; теперь сколько ни говори, что он не твой, кто тебе поверит?

— Мало ли что сказал Дадаш! Это же сказал он, а не я. Если я не признаюсь, они не смогут мне ничего навязать и ничего не докажут.

— Захотят, так докажут. Чем ты оправдаешься?

— Оправдаюсь, Хырда, у меня есть свидетели. Хотя бы Садых. Он все знает.

— Скажешь тоже!.. Ему могут не поверить. Скажут, это твой напарник, он поддерживает тебя. Вместе обделываете делишки…

— Ну, пусть будет по-твоему, пусть не поверят Садыху. У меня есть еще один свидетель, уважаемый, известный человек. Я рассказывал ему о том, что вместе с Дадашем сражался на фронте, что мы случайно встретились с ним в дороге. А когда возвращались из Москвы, он видел, как перед Худатом Дадаш вынес свои чемоданы в коридор. Уж этому-то человеку поверят!

Алибала имел в виду Мовсума Велизаде. Он уже рассказывал о нем жене. И, услышав имя Мовсума, Хырдаханум немного успокоилась. Тем более что знала: Мовсум Велизаде дал мужу свой адрес и номер телефона. Значит, в случае нужды к нему можно обратиться.