"Как две капли воды" - читать интересную книгу автора (Стил Даниэла)

Глава 7

Возвращение в Кротон в каком-то смысле для всей семьи оказалось большим облегчением. Два месяца, проведенные в Нью-Йорке, были настолько суматошными, что нервы у Хендерсонов были на пределе, не говоря уже о потрясении, вызванном сумасбродным поведением Виктории. Близнецы снова могли проводить время вместе, разговаривать, делиться мыслями. Тоби заслонил Виктории все – ее мечты, цели, принципы, священные верования, бывшие когда-то столь важными для нее. Она отдала ему себя, пожертвовала собственной репутацией и за пять коротких недель уничтожила все, некогда ей дорогое, даже любовь отца. Только Оливия оставалась такой же, как обычно, и даже пыталась развеселить Эдварда и Викторию.

Она постоянно хлопотала над отцом, приносила чай, заказывала любимые блюда, срезала и ставила в вазу цветы. Но он почти не разговаривал и вел себя крайне резко с дочерьми. Хотя договоры о продаже завода шли полным ходом, он был постоянно чем-то озабочен.

Листва на деревьях совсем пожелтела. Оливия любила это время года на Гудзоне и то и дело звала Викторию прогуляться и поездить верхом, хотя та предпочитала водить машину.

– Ты слишком избалованна, – поддела Оливия сестру как-то днем, в конце их первой недели дома. К этому времени все, казалось, вошло в прежнюю колею. Нью-йоркский дом был закрыт, и Берти прибыла с остальными вещами. – Почему бы нам не отправиться в Кайкьюит? – настаивала Оливия, но Виктория не проявила особого энтузиазма.

– Рокфеллеры наверняка слышали, какая я развратница, и забросают меня камнями, не подпустив даже к воротам, – вздохнула сестра, но Оливия громко фыркнула.

– Перестань себя жалеть! Я лично забросаю тебя камнями, если не поедешь со мной! Надоело сидеть здесь и смотреть на ваши мрачные лица, сравнивая, у кого оно угрюмее! Хочу кататься верхом и забираю тебя с собой.

В конце концов Виктория согласилась, и хотя они так и не добрались до Кайкьюита, все же чудесно проехались вдоль берега реки. Они были уже на полпути домой, как вдруг порскнувшая на дорогу белка бросилась наперерез всадницам и лошадь Виктории понесла. Виктория не была такой искусной наездницей, как сестра, и, прежде чем Оливия успела схватиться за узду ее кобылки, она вылетела из седла и сильно ушиблась. Лошадь, освободившись, сразу же успокоилась и мирно потрусила в конюшню.

– Ну вот, поняла, на что ты меня подбила?! Такого никогда не случается, когда я езжу на отцовской машине, – шутливо пожаловалась Виктория.

Она приподнялась и отряхнулась, но Оливия лишь рассмеялась.

– Ты совершенно безнадежна. Садись за мной.

Оливия протянула сестре руку, и та, вставив ногу в стремя, вскочила в седло. Они направились к дому. Стоял холодный ноябрьский денек, и обе основательно промерзли, поэтому немедленно шмыгнули в библиотеку, протянули руки к огню и, смеясь и перебивая друг друга, рассказали отцу о своем приключении. Он даже улыбнулся им – впервые с тех пор, как узнал постыдный секрет младшей дочери, – и обронил несколько слов обычным тоном. Виктория не преминула заговорить об этом с Оливией, когда девушки отправились переодеваться к ужину.

– Перестань, – упрекнула Оливия. – Отец давно пришел в себя.

– Вовсе нет. Видела бы ты, каким он становится, стоит ему только остаться со мной наедине! По-моему, он никогда меня не простит, – тихо заметила Виктория.

– Чепуха, – твердо возразила Оливия, но про себя подумала, что сестра права. Отец был куда молчаливее, чем обычно, а Виктория держалась покорно, почти приниженно.

Никому не противоречила, никуда не выходила, почти не интересовалась суфражистками и не бегала на собрания. Рана, нанесенная Тоби Уиткомом, все еще кровоточила, и девушка потеряла былую уверенность и любовь к авантюрам. Всего два месяца назад, отправляясь в Нью-Йорк, она готова была завоевать весь мир, а вернулась разбитая и опустошенная. Оливии оставалось ждать, пока сестра и отец снова станут прежними. Она знала, что когда-нибудь это произойдет, а пока следовало стоически выносить свалившиеся на нее тяготы. Единственным светлым пятном во мраке было обретение прежней близости с Викторией, и Оливия была счастлива хотя бы этим. К счастью, новости о падении Виктории пока не достигли Кротона.

Они поужинали и, как обычно, легли рано. Оливия выбрала в библиотеке книги для себя и сестры да так и заснула, не дочитав страницы. Ночью она открыла глаза и поспешно выключила свет. В камине все еще догорал огонь, и Оливия снова было задремала, но тут же встрепенулась, услышав тихий стон. Нет, кажется, все спокойно. Дремота постепенно убаюкала ее, но тут внезапная кинжальная боль пронзила внутренности. Девушка задохнулась и, судорожно втянув в легкие воздух, потянулась к сестре и схватила ее за руку. И тут же сообразила, что Виктории плохо. Она, как всегда, чувствовала ее боль, как свою, но стоило проснуться, и все сразу стало ясно. Перед глазами плыло искаженное лицо Виктории, схватившейся за кроватный столбик. Девушка судорожно подтянула колени к груди и едва выговаривала слова. Оливия в ужасе склонилась над сестрой.

– Что? Что случилось?

Они и раньше ощущали боль друг друга, но никогда так остро, и теперь Оливия понимала, какие муки приходится терпеть Виктории. Она не знала, в чем дело, но, откинув простыни, увидела, что на постели расплывается кровавая лужа.

– О Боже… Виктория… скажи хоть слово!

Ночная рубашка сестры тоже была в крови. Кровь, казалось, была повсюду. Как ее много! Лицо Виктории было белее бумаги, но она впилась ногтями в руку сестры.

– Не… вызывай доктора, – пробормотала она.

– Почему?!

– Не надо. Помоги… в ванную…

Оливия, не зная, чем помочь, буквально отнесла ее в ванную, оставляя за собой багровый след. Виктория бессильно повалилась на пол, корчась в муках, и неожиданно тонко вскрикнула. Оливия лихорадочно оглядывалась в полной уверенности, что сестра умирает.

– Да скажи хоть, в чем дело, – умоляла она, – иначе я пошлю за Берти и доктором.

– Я беременна, – выдавила сестра и снова забилась в судорогах.

– О Боже! Почему ты мне не сказала?

– Не могла себя заставить, – заплакала Виктория, извиваясь от боли.

– Что мне делать?

Оливия опустилась на колени, молясь, чтобы сестра не истекла кровью. Должно быть, всему виной сегодняшнее падение с лошади, а может… может, повторяется история матери? Но об этом страшно даже подумать, да и не время сейчас предаваться размышлениям. Оливия вдруг испугалась, что Виктория сейчас умрет, прямо здесь, на ее руках.

– Я должна позвать кого-нибудь, Виктория. Пожалуйста, позволь мне.

– Нет… не нужно… Останься… со… мной… не… оставляй…

Она давилась рыданиями, а кровотечение, похоже, еще усилилось. Оливия окончательно запаниковала. Приступы становились все чаще, и наконец на пол выскользнул окровавленный комочек. Только тогда девушки поняли, что произошло. Схватки некоторое время еще продолжались, но наконец немного утихли. То, что могло стать чудесным малышом, лежало между ног Виктории. Она принялась истерически всхлипывать, и Оливия, завернув в полотенце недоношенный плод, стала обмывать Викторию. Кровотечение понемногу прекратилось. Оливия прикрыла сестру одеялами и стала вытирать пол. Виктория никак не могла согреться и тряслась в ознобе так, что даже зубы стучали. На часах было уже шесть, когда Оливия наконец закончила уборку и сменила себе и сестре ночные рубашки, а потом – как только у нее, такой хрупкой девушки, хватило сил? – оттащила сестру в кровать и уложила, подоткнув одеяла.

– Все хорошо, Виктория. Я с тобой. Самое плохое позади. Ты в безопасности, и я тебя люблю.

Ни одна из них не сказала ни слова относительно того, что здесь произошло, об ужасе, свидетельницами которого им пришлось стать, и о том, что случилось бы, не потеряй Виктория дитя. Рождение незаконного ребенка Тоби Уиткома навсегда разрушило бы ее жизнь и убило бы Эдварда. Но что теперь об этом толковать!

Оливия подложила дров в камин, накинула на сестру еще одно одеяло и долго сидела рядом, пока та наконец не заснула. Глядя в смертельно бледное лицо Виктории, она грустно гадала, уж не наложил ли кто проклятие на их семью. Стоит только вспомнить безвременную смерть матери! Смогут ли они когда-нибудь иметь своих детей? Невозможно представить, что она выйдет замуж и родит ребенка. А вдруг, как и мать, умрет родами! Кто знает?

Виктория крепко спала, и Оливия, накинув пальто, спустилась вниз с узлом грязного белья. Нужно все сжечь. Часы пробили восемь, и, выйдя в коридор, она тут же столкнулась с Берти.

– Что это у тебя? – весело спросила та, и Оливия инстинктивно отвернулась.

– Ничего. Я сама об этом позабочусь, – твердо ответила она, но пожилая женщина мгновенно насторожилось.

– Что-то не так?

– Все в порядке, Берти, – заверила Оливия, но тут глаза женщин встретились и Берти кивнула.

– Я сожгу это, – пообещала девушка. Последовала бесконечная пауза, и Берти, невольно отступив, сжалась.

– Сейчас велю Петри разжечь в саду костер. Может, потом мы зароем пепел, – сказала она.

Оливия кивнула. В большом свертке был еще один, поменьше, в котором лежало то, что осталось от ребенка, и она действительно собиралась его зарыть.

Женщины с мрачным видом наблюдали за тем, как Петри роет яму и разводит огонь. Узел с простынями полетел гуда, остальное легло в яму, и женщины, вздрагивая на ветру, долго молча стояли рука об руку. Берти нежно гоняла воспитанницу.

– Ты хорошая девочка, Оливия, – мягко заметила она. – как она?

– Очень плоха, – честно ответила Оливия. – Но не проговорись ей, что я тебе все рассказала. Виктория меня убьет.

– Хорошо. Но доктора нужно все-таки вызвать. Что, если начнется заражение?

У Оливии упало сердце. Не дай Бог, Берти права!

– В таком случае я пошлю за ним, – встрепенулась Оливия, но тут же схватилась за голову. – Невозможно!

Что я скажу папе?

– Что у нее грипп, – вздохнула Берти.

В глубине души Берти опасалась, что с Викторией может случиться несчастье, поскольку до нее, как и до всех в доме, дошли неприятные слухи.

– Не стоит его волновать. Впрочем, возможно, лучше во всем ему признаться. – Она вопросительно взглянула на Оливию.

– О, Берти, не могу, – ужаснулась Оливия. Как объяснить отцу, что Виктория забеременела?! С другой стороны, вообразив, что у Виктории грипп, он будет постоянно беспокоиться.

– Придумаешь что-нибудь, дорогая, – заверила Берти.

Придя проведать сестру, Оливия обнаружила, что кровотечение снова возобновилось и Виктория почти без сознания. Приехавший доктор немедленно забрал ее в больницу, чтобы перелить кровь. Скрыть правду от отца не было никакой возможности. Оливия поехала с сестрой и сидела рядом с ней, истерически рыдавшей, безуспешно пытаясь ее успокоить. Виктория, снедаемая угрызениями совести и стыдом, пыталась уверить ее, будто разлюбила Тоби, хотя Оливия понимала, что это неправда.

Отец несколько часов просидел в комнате для посетителей и, когда Оливия пришла сказать ему, что Виктория спит, ответил лишь бесконечно усталым взглядом. Доктор объявил, что все будет в порядке и, поскольку операция не понадобилась, Виктория еще сможет иметь детей. Должно быть, ребенок оказался необычайно крупным или она носила близнецов, поэтому и потеряла столько крови. К сожалению, весь персонал больницы теперь знал, в чем дело, поэтому не было смысла делать вид, что всему причиной грипп. Правда, доктор пообещал Эдварду, что тайна по возможности будет сохранена, но тот понимал, что рано или поздно правда все равно выйдет наружу и по всему Нью-Йорку разнесется слух о том, что Виктория Хендерсон находилась в связи с Уиткомом и потеряла его ребенка. Сплетники будут торжествовать и забьют последний гвоздь в крышку гроба утерянной респектабельности Хендерсонов.

– С таким же успехом он мог бы просто пустить ей пулю в лоб, – мрачно пробормотал Хендерсон перед уходом.

Оливия сказала, что проведет ночь на раскладной кровати в палате сестры и не приедет домой, пока той не станет лучше.

– Отец, не говори такого, – мягко пожурила она, но в глазах отца стоял мрак отчаяния.

– Это правда. Негодяй ее уничтожил. Впрочем, она виновата не меньше. Вела себя как последняя идиотка. Жаль, что никто ее не остановил, – проворчал отец, ни к кому вроде не обращаясь, но Оливия остро осознала упрек и встрепенулась.

– Я пыталась, папа, – тихо призналась она.

– Уверен, что так и было, – процедил он и так плотно сжал губы, что они превратились в почти невидимую ниточку, как всегда, когда он сердился. Но кроме злости, его обуревала тревога за безрассудную дочь. Наконец он поднял голову и задумчиво уставился на Оливию: – Ей необходимо срочно выйти замуж – это заткнет рты недоброжелателям. Если у истории будет счастливый конец, то и злые языки немного приутихнут.

– Он не может жениться на ней, – напомнила Оливия. Неужели отец способен так заблуждаться?

– Верно, – согласился Эдвард, – значит, нужно выбрать кого-то другого. Того, кто готов загладить ее грех. Это наилучший для нее выход.

– Но она не желает выходить замуж, – в который раз пояснила Оливия. – Утверждает, что ненавидит мужчин.

– Это вполне понятно, если учесть, что ей пришлось пережить, – согласился отец. Ему не передали подробности прошлой ночи, но он прекрасно понимал, что дочь подверглась тяжкому испытанию.

– Думаю, позже, когда пройдет достаточно времени, она все увидит в ином свете. – Оливия вздохнула. А если и нет, какое это имеет значение? Она натворила столько бед, и теперь придется за это расплачиваться.

– Не беспокойся об этом, дорогая.

Он рассеянно поцеловал Оливию и, нахмурившись, направился к двери.

Поздно вечером Виктории снова перелили кровь, и врачи некоторое время опасались, что придется все-таки делать операцию, но к утру Виктории стало лучше, хотя она все еще была крайне слаба. Только через два дня она села в постели, еще два дня спустя набралась храбрости сделать несколько шагов, а к концу недели уже была дома, где от нее не отходили Берти и Оливия. Но отец еще до ее приезда отправился в Нью-Йорк, по делам, связанным с продажей завода. Эдварду потребовались все силы, чтобы не наброситься на Уиткома, когда он встретил его в Университетском клубе, куда заехал пообедать с Джоном и Чарлзом. Уотсон не спускал глаз с друга и даже спросил, все ли в порядке. Эдвард коротко кивнул. К счастью, Тоби пробыл недолго и почти сразу же ушел вместе с компанией приятелей, не сказав Хендерсону ни слова и всячески избегая встретиться глазами с Джоном.

Вскоре Эдвард вернулся в Кротон, довольный поездкой. В Нью-Йорке он останавливался в отеле «Уолдорф-Астория», поскольку не желал больше видеть свой дом. Слишком много неприятностей и бед случилось там, да к тому же слуг, кроме Донована, он с собой не брал.

Когда он приехал, Виктория уже медленно прогуливалась по саду, под руку с сестрой. Выглядела она куда лучше, чем до отъезда Эдварда, и он был уверен, что еще день-другой, и дочь окончательно оправится. Он немного подождет, прежде чем объявить ей новость.

Верный своему решению, Эдвард так и сделал. При разговоре присутствовала Оливия. У него не было секретов от старшей дочери, и кроме того, он нуждался в ее поддержке. Но независимо от того, согласятся девушки или нет, все уже устроено и договоренность достигнута. В воскресенье днем он пригласил их в библиотеку, и Оливия сразу же поняла, что отец хочет им сообщить нечто важное. Она решила, что он собирается отослать их куда-нибудь, скорее всего в Европу, чтобы дать Виктории время забыть Тоби, хотя та ни разу не произнесла вслух имя неверного возлюбленного. Правда, Оливия подозревала, что чувства сестры к Тоби еще не перегорели, но предательство больно ее ранило и поэтому Виктория старалась выбросить его из сердца.

– Девочки, – без обиняков начал отец, – мне необходимо потолковать с вами.

Вид у него был самый суровый, и Виктория сразу поняла, что речь пойдет о ее поступке. Она не ошиблась. Отец немедленно выложил карты на стол.

– Весь Нью-Йорк только и болтает что о тебе, Виктория. Мы, разумеется, никому не в силах заткнуть рот и только и можем либо игнорировать, либо отрицать сплетни. Думаю, в нашем положении наилучшим выходом будет молчание. Вскоре и здесь все узнают, особенно после твоего недавнего пребывания в больнице. Нетрудно догадаться, что будет, если обе неприятные истории свяжут в одну. Кроме того, мистер Уитком повсюду распространяется, что ты распущенная особа, и не только вешалась ему на шею, но и хвасталась, будто желаешь присоединить его имя к списку многочисленных жертв. Конечно, учитывая его репутацию, вряд ли многие ему поверят, но все посчитают, что нет дыма без огня.

– Я была так глупа, отец, – призналась Виктория, пошатнувшись от слабости. Глупа и легкомысленна… но верила, что он меня любит.

– Верно, но это тебя не извиняет, – резко бросил отец, что было на него не похоже. Но он был доведен до крайности бездумным поведением дочери и сознанием того, что почти ничего нельзя ни исправить, ни уладить. Однако Эдвард все-таки сумел найти выход и теперь настоит на своем независимо от желания дочери.

– Заставить замолчать мистера Уиткома невозможно, как, впрочем, и выдумать достаточно правдоподобную ложь. Но ты обязана вернуть себе и всем нам утерянную репутацию. Сейчас все зависит от тебя.

– Но каким образом, папа? Ты знаешь, я все сделаю ради тебя.

В эту минуту она была действительно способна на все, лишь бы угодить отцу. Виктория буквально сгибалась под тяжестью его осуждения и разочарования и в любой момент готова была рухнуть без чувств.

– Рад это слышать. Сейчас главное – выдать тебя замуж, Виктория. По крайней мере это сразу положит конец слухам. И хотя люди посчитают тебя молодой дурочкой, возможно и ставшей по собственной наивности легкой добычей негодяя, но благосклонно отнесутся к респектабельной замужней женщине, а со временем вообще забудут всю эту историю. Ну а если ты не найдешь себе мужа, тогда вечно придется носить клеймо падшей женщины и ты навсегда останешься изгоем.

Девушки недоуменно переглянулись. Виктория осмелилась заговорить первой.

– Но он не женится на мне, папа, – пролепетала она. – Ты знаешь это. Тоби лгал с самого начала. И сам признался, что все это было для него лишь игрой. Эванджелине весной родить. Он не оставит ее.

– Надеюсь, – прогремел отец. – Нет, Виктория, Тобиас Уитком, вне всякого сомнения, не женится на тебе.

Зато Чарлз Доусон согласен. Мы уже обсудили это с ним. Он человек умный, рассудительный и порядочный. И верно оценивает ситуацию. Разумеется, Доусон не питает заблуждений относительно твоих чувств к нему и, хотя не знает подробностей, все же подозревает, что случилось нечто весьма неприятное во время твоего пребывания в Нью-Йорке. Он вдовец, потерял горячо любимую жену и ищет мать для своего осиротевшего ребенка.

Виктория, ошеломленно слушавшая отца, широко распахнула глаза.

– Значит, ты подыскал мне подходящую работу, отец? Стать матерью неизвестному мальчику, а не женой любящему мужчине?! Как ты мог, отец?

– Как я мог?! Как мог?! – взорвался Эдвард.

За всю свою жизнь девушки никогда еще не слышали столь оглушительного крика. На этот раз чаша терпения Эдварда переполнилась. Она еще пытается возражать ему!

– Ты смеешь задавать мне подобные вопросы, после того как опозорила нас, связавшись с женатым мужчиной и забеременев?! Подумать только, если бы не выкидыш, в семье Хендерсон появился бы ублюдок! И ты еще что-то лепечешь?! Запомни, если немедленно и без колебаний не подчинишься мне, я либо запру тебя в монастырь, либо выгоню из дому без цента в кармане!

– Делай как знаешь! – к ужасу Оливии, взвизгнула сестра. Боже, во что превратилась их жизнь! – Никому не удастся выдать меня замуж за человека, едва знакомого, и к тому же нелюбимого, который не питает ко мне никаких чувств. Это все равно что продать меня как рабыню, как вещь, как бездушный предмет. У тебя нет прав избавляться от меня подобным образом, приказывать своему адвокату на мне жениться. Или ты ему заплатил? – продолжала бушевать Виктория, раненная в самое сердце. Кроме того, Чарлз Доусон ей даже не нравится!

– Я никому не плачу, Виктория. Просто он понял, что происходит, причем куда лучше, чем ты. Ты не в том положении, чтобы ждать сказочного принца, или оставаться здесь, в Кротоне. Никто из нас не посмеет показаться на люди, пока положение не изменится. Ты заварила всю эту кашу – тебе и расхлебывать.

– В таком случае отрежь мне волосы, отсеки голову, делай что хочешь. Только не смей продавать меня этому человеку в возмещение за нанесенный ущерб. На дворе тысяча девятьсот тринадцатый год, отец! Это не средневековье! Ты не можешь так поступить!

– Могу и поступлю, и на этом конец спорам, Виктория. Иначе я лишу тебя наследства и прокляну. Не позволю тебе опозорить себя и Оливию только из-за твоего своеволия и упрямства. Чарлз хороший человек, и тебе повезло. Откровенно говоря, не будь мальчика, он и не подумал бы жениться, так что моли Бога, чтобы он не передумал.

– Ты это серьезно?

Виктория уставилась на отца, не в силах поверить своим ушам. Оливия потрясенно откинулась на спинку кресла, готовая вот-вот потерять сознание.

– Ты в самом деле лишишь меня наследства, если я не выйду за него?

– Будь уверена, Виктория, так и сделаю. И ты подчинишься. Такова цена, которую ты заплатишь за свою глупость, и, согласись, цена справедливая. Ты будешь жить в красивом доме, окруженная комфортом. Твоего мужа ждет блестящая карьера, а ты когда-нибудь получишь половину моего состояния. Деньги дадут тебе больше свободы. Иначе, гарантирую, тебе предстоит скрести полы где-нибудь в меблированных комнатах. Ты пойдешь к алтарю ради всех нас – меня, себя и сестры. Подумай об Оливии! Ее больше не примут в обществе, посчитав, что она такая же, как ты. Виктория, ты обязана выйти за Доусона. Ни к чему торопиться со свадьбой. Можно подождать несколько месяцев, даже до весны, чтобы никто не подумал, будто ты вынуждена сделать это по… по вполне очевидным причинам. Но сразу же после Дня благодарения мы объявим о вашей помолвке.

Виктория, шатаясь, сползла с кресла и поплелась к окну.

– Ты поняла? – не обратив на это внимания, допытывался отец.

– Поняла, – выдавила девушка, не оборачиваясь. В эту минуту она ненавидела его с такой же силой, как Тоби, а теперь и Чарлза. Мужчины все одинаковы: работорговцы, пожиратели женской плоти.

Повернувшись, она с удивлением заметила, что Оливия плачет. Должно быть, из-за предстоящей разлуки. Правда, Нью-Йорк не так далеко, но они вряд ли будут часто видеться. К тому же отец попросту не разрешит Оливии навещать ее.

– Прости, что пришлось подвергнуть тебя таким испытаниям, – уже мягче заметил отец, гладя старшую дочь по плечу. Он искренне сожалел, что так расстроил ее. – Но я посчитал, что твои рассудительность и спокойствие помогут привести твою сестру в чувство. Должна же она понять, что судьба не предоставила ей выбора!

– Разумеется, отец, – кивнула Оливия. – Ты желаешь нам лишь добра.

Каким бы жестоким ни оказался удар, нанесенный Виктории, Оливия совершенно была раздавлена. Она влюблена в Чарлза, а Виктория считает его занудой, ничтожеством, которого обычно словом не удостаивала! Сам того не зная, отец ухитрился смертельно ранить обеих дочерей. О слепота богини правосудия!

– Возможно, вам стоит подняться к себе и все обсудить, – предложил отец, хорошо представляя, что должны испытывать девушки. Пусть Виктория возненавидела его, ей придется пойти к венцу!

Оцепеневшие от неожиданности, сестры медленно направились к себе. Только когда за ними закрылась дверь, Виктория дала волю ярости.

– Что он себе вообразил! Поехать в Нью-Йорк и выставить меня на аукцион! Кто больше даст?! Продать меня этому гнусному слизняку?!

– Он не слизняк, – улыбнулась Оливия сквозь слезы. – Чарлз порядочный и добрый. Ты его полюбишь.

– О, прекрати! – вскричала Виктория. – Ты еще хуже отца!

– Возможно, он прав, и тебе ничего другого не остается. Выйдя замуж за Чарлза Доусона, ты вновь обретешь честное имя.

– Да не желаю я ничего обретать! Скорее уж немедленно сяду на корабль и уплыву в Англию! Найду там работу, вступлю в лигу суфражисток и присоединюсь к Панкхерстам.

– Разве их не засадили в тюрьму на три года? Или по крайней мере мамашу? И каким образом ты намереваешься заплатить за билеты? Отец все-таки прав, Виктория, подумай хорошенько.

– Да какой мужчина захочет подобную жену?! Зачем я ему нужна?

– Ты же слышала, что сказал отец, – Чарлз ищет мать для своего сына.

Оливии тоже показались странными мотивы Чарлза. Правда, ему, наверное, трудно одному воспитывать сына, и возможно, для Виктории это к лучшему. Только вот с чем останется она, Оливия?

– Виктория, попытайся по крайней мере привыкнуть к нему! Хотя бы ради себя!

Она никому, даже своей сестре, не признается, какие чувства питает к Доусону и как убита решением отца. А Виктория слишком жалела себя, чтобы заметить, как расстроена Оливия. Вечером она отказалась спуститься к ужину.

– Ну как она? – тихо спросил Эдвард, когда Оливия уселась за стол.

– Убита, потрясена. Последние несколько недель ей тяжело приходилось. Но она привыкнет. Дай ей время.

Эдвард кивнул и немного погодя печально заметил:

– Скоро останемся вдвоем. Тебе будет очень одиноко?

– Я буду ужасно по ней скучать, – призналась Оливия, смахивая слезы. Сама мысль о разлуке с сестрой была невыносимой, а потеря Чарлза означала трагический конец ее девических грез. – Но я не покину тебя, папа, обещаю.

– Кто знает, возможно, когда-нибудь и покинешь. Как только все утихнет и она выйдет замуж, мы снова попробуем покорить Нью-Йорк и ты встретишь своего принца.

Он нежно улыбнулся дочери, не зная, какую боль причинил.

– Не нужен мне никакой принц, папа. У меня есть ты. Здесь мое место. Не хочу я выходить замуж, – убежденно поклялась девушка.

Отец не мог представить ее старой девой и все-таки со старческим эгоизмом боялся расстаться с дочерью. Она так прекрасно вела хозяйство и к тому же была для отца истинным утешением, куда большим, чем Виктория. Может, что Господь ни делает, все к лучшему?

– Я всегда буду заботиться о тебе, клянусь. И когда-нибудь все здесь, включая дом, отойдет тебе, Оливия. Виктория получит дом в Нью-Йорке. Тебе он не понадобится.

Он уже все решил. Все устроил. Остаток жизни она проведет здесь в качестве домоправительницы. За что она так прогневала Господа?

И хотя Оливия никогда не мечтала получить Чарлза, все-таки не ожидала, что его поднесут сестре в буквальном смысле слова на блюдечке в «наказание» за ее проступок. Какая ирония!

– Ты позволишь мне навещать ее? – спросила Оливия затаив дыхание. Как невыносимо будет потерять не только свою вторую половинку, но и человека, о котором втайне грезила!

– Разумеется, дорогая, – согласился отец. – Я не собираюсь разлучать вас, мне только хочется помочь Виктории выпутаться из той ужасной передряги, в которую она впуталась по собственной вине!

Слушая отца, Оливия горько жалела, что с самого начала не сумела разлучить Тоби с Викторией. Как же сестра ухитрилась испортить себе жизнь всего за несколько недель!

– Можешь приезжать к ней, когда захочешь, только не забывай обо мне.

Он улыбнулся, и Оливия обняла отца и спрятала на его плече заплаканное лицо. Больше ей нечего хотеть, желать, добиваться, некуда стремиться. Она всегда будет принадлежать только отцу.

Неужели жизнь ее кончена?