"Начать сначала" - читать интересную книгу автора (Стил Даниэла)

Глава 4

Пакстон и Габби поступили именно так, как задумали по приезде в Беркли. Габби взяла себе облегченную программу, чтобы практически каждую ночь уходить на вечеринки. У нее было достаточно времени для устройства личной жизни, но мужа себе она пока не нашла. Пакстон, наоборот, посещала все курсы лекций и семинары, бывшие в расписании, особенно связанные с журналистикой и литературой. Кроме того, она записалась в группу по изучению политической экономии (правда, сложность этой науки угнетала ее) и ходила па занятия по математике, физике и испанскому языку. Из всего обилия курсов ей нравилось заниматься только математикой и испанским. Успевала она по всем предметам, кроме физики, но это был факультативный курс с оценкой «зачет» — «не зачет». Она радовалась всему, что удавалось узнать и сделать, плюс ко всему несколько раз в неделю ходила куда-нибудь вместе с Габби и ее друзьями, что тоже было замечательно. Это была веселая дружная компания, причем каждый занимался каким-нибудь интересным делом. Двое состояли в SNCC, некоторые участвовали в сборе средств для CORE — это было особенно интересно Пакстон, так как они поддерживали негров Юга Однажды она встретила среди них Марио Савио, лидера Движения за свободу слова. Казалось, Габби знала всех и вся, среди ее знакомых числились общественные деятели, знаменитости из богемной и ученой среды. Все они были на удивление легки в общении, поэтому Пакстон чувствовала себя с ними очень уютно.

За два месяца у Пакстон случилось две ссоры с Ивонн Жилберт. Эта черная девушка решила мстить за свое прошлое именно Пакстон, и теперь, если что было не так, во всем была виновата Пакси; это начинало всерьез портить жизнь. Все попытки наладить отношения Ивонн отвергала, и у Пакстон не оставалось другого выхода, кроме как принять вызов и оказывать посильное сопротивление.

Никого не удивило, что благодаря своей экстраординарной внешности Ивонн нашла себе друга уже на второй неделе учебы.

Декс был известен всему университету как хороший защитник в университетской футбольной команде. Это был высоченный черный красавец из Техаса. Из-за дружбы с ним и собственной фигуры Ивонн стала звездой кампуса. Все молодые люди крутились вокруг нее, но она всерьез увлеклась Декс, о чем и дала понять остальным ухажерам. Помимо этого она явно пренебрегала белыми парнями.

Они были вместе с Пакстон в одной группе по физике, но никогда там не разговаривали, да и вообще не разговаривали, если не считать обмена «приветствиями» в гостиной при столкновениях нос к носу. Но и эти «приветствия» вряд ли можно было назвать дружественными.

Давн тоже жила своей жизнью. Она так и спала большую часть времени, и не раз Пакстон недоумевала, ходила ли она хоть иногда на занятия. «Она никогда не сдаст экзамены, если будет изучать предметы во сне», — говорила она Габби, считавшей, что это не ее проблема. Габби надо было устраивать свою жизнь. Она хорошо проводила время с двумя друзьями своего братца из юридической школы. Кстати, ее пророчество оправдалось. Она стала видеться с братом чаще, чем когда-либо за последние годы. Несмотря на то что Габби постоянно на него ворчала, ей это было по душе. Питер навещал ее каждые несколько дней, якобы проверить, все ли в порядке, или занести колу, пиццу, макароны или другую еду, попадающуюся по пути, например бутылку дешевого вина, но Габби знала, что на самом деле он заботится не о ней, а о Пакстон, которой заинтересовался еще в первую встречу. Эти двое могли часами сидеть на разломанном диване или на полу, проводя за разговорами по полночи и потягивая при этом кофе, пиво или, на худой конец, колу. Они обсуждали все самое интересное из происходящего вокруг, и в редких случаях их мнения расходились. Иногда Пакстон пугало, насколько похожи их взгляды на самые разные предметы. Им было так интересно вместе, будто сама судьба решила сделать их друзьями. Но это-то и беспокоило Пакстон, потому что в отличие от Габби единственное, чего она не хотела, так это найти мужа. Она приехала в Беркли с желанием хорошо учиться и достичь полного самоутверждения. Однажды она станет великим журналистом или хотя бы известным, объедет весь мир и напишет о нем! Она хотела поехать в Европу, в Африку, на Восток. Временами она подумывала о том, чтобы провести один год в Корпусе мира. И лишь на самом последнем месте у нее стояло то же, что у всех: влюбиться, выйти замуж, свить гнездышко где-нибудь в пригороде и завести детей. Как только она рассказала об этом Питеру, он рассмеялся. Даже внешне они были похожи друг на друга. Многие говорили, что Питер и Пакстон больше походят на брата и сестру, чем он и Габби.

— Так ты считаешь, я обречен в ближайшем будущем обзавестись детьми и уехать в пригород? Господи, какой удар! — Он смеялся, сидя в гостиной на полу в два часа ночи. Габби только что вернулась с очередного свидания. Давн уже давно спала, а Ивонн теперь чаще всего ночевала у Декс в его квартире в городе.

— Кто-то говорит о свадьбе? — Габби с комической физиономией сталаquot; собирать слезы в ладошку, останавливаясь рядом с ними по пути из ванной в комнату.

— Нет, тебе послышалось. — Пакстон хотелось побыстрее расставить точки над i.

Она была в джинсах и футболке и лежала рядом с Питером.

Ей нравилось быть с ним, нравилось, как он думает, нравилось, что он такой и таких принципов придерживается. Ей не хотелось большего, не хотелось позволить себе влюбиться в него. Она просто не могла себе этого разрешить.

— Твоя подруга оскорбила меня, — сообщил Питер сестре.

Говоря это, он поглаживал золотистые волосы Пакси и улыбался, глядя в ее зеленые глаза, в которые успел уже всерьез влюбиться. — Она назвала меня сквайром или даже хуже.

— Я не обзывалась, — вскочила Пакстон, смеясь. — Я только сказала, что не желаю выходить замуж, уезжать в пригород и рожать детей. Для начала я хочу посмотреть мир.

— Думаешь, я не хочу? — Он все-таки выглядел несколько обескураженным.

— Он хочет посмотреть мир, — подтвердила Габби. — Монте-Карло, Париж, Лондон, Акапулько, Сант-Мориц, ну и другие веселые местечки.

Все трое захохотали.

— Кем ты меня считаешь? — накинулся он на сестру. — Лентяем?

Сестра знала его лучше и, давясь от смеха, ответила:

— Нет, просто немного испорченным, как и я. — Она невинно улыбнулась и в ответ получила пустой банкой из-под колы.

— Хорошо-хорошо, но ведь это правда. Может, ты скажешь, что мы с тобой горим желанием вступить в Корпус мира. как Пакстон? Как только я подумаю об этом, у меня волосы встают дыбом, я не представляю тебя копающим траншеи или строящим отхожие места в лагере. А ты? — честно спросила она, и Питер пожал плечами.

— Да уж, этому в юридической школе не учат, — отшутился он, но в словах сестры была доля истины. Он должен был закончить школу в двадцать пять лет и при известной удачливости дотянуть до двадцати шести, чтобы избежать призыва. Он вполне понимал ценность отсрочки, которую обеспечивала учеба, и не испытывал ни малейшего желания участвовать в полицейской акции во Вьетнаме.

Всего два месяца назад, после инцидента в Дананге, американская авиация впервые бомбила Вьетнам после долгих лет присутствия там в качестве военных советников. — По правде говоря, я не вижу себя во Вьетнаме или в любом другом местечке, похожем на него. А что тебя тянет в Корпус мира, Пакс?

— Я уверена, что мне нужно именно туда. Я просто хочу увидеть мир и почувствовать настоящую жизнь, — серьезно ответила она, и Габби оставила их вдвоем продолжать этот разговор. — Я провела всю жизнь среди людей, пекущихся только о собственном удовольствии, и ни о чем больше. Я не хочу жить, как они. Мой отец заботился о людях как только мог. Я думаю, он поступил бы так же и сделал много больше для них, если бы имел такую возможность и в свое время не женился.

— Наверное, он прекрасный человек, — тихо сказал Питер, заметив, как смягчилось лицо Пакстон, когда она рассказывала об отце.

— Он был… — Комок встал у нее в горле. — Я очень любила его. Моя жизнь очень изменилась… после его смерти.

— Почему? — Его голос прозвучал в ночи так нежно, он так остро сопереживал ее рассказу, и так любил ее, что сам, как и Пакстон, иногда пугался этого.

— Моя мама и я… ну, мы слишком разные люди… — Она не хотела говорить большего, не было смысла в этой жалобе. И это прозвучало бы слишком больно — то, что она всегда знала, что мать не любила ее.

— И поэтому ты собралась в Корпус мира? Чтобы быть подальше от нее?

— Нет, — улыбнулась Пакстон. — Но в Беркли я приехала как раз поэтому. — Она была искренна с ним, вернее, они были искренни друг с другом. Иначе такие люди, как Пакстон и Питер, просто не умели общаться.

— Я рад, что ты это сделала, — сказал он, его губы коснулись ее губ. Они лежали на полу, повернувшись друг к другу и поддерживая головы ладонями.

— Я тоже, — шепнула она в ответ, и он обнял ее. Так они и целовались, пока вдруг Габби не открыла дверь ванной комнаты и не выглянула оттуда с очень заинтересованным видом.

— Эй, друзья, вы пойдете спать сегодня вместе или по отдельности или вы собираетесь провести здесь ночь, лежа на полу и обнимаясь? Мне-то все равно, я просто хочу знать, ждать мне Пакс или ложиться спать.

Питер тяжело вздохнул, а Пакстон рассмеялась и откатилась от него, волосы ее разметались, щеки порозовели от поцелуев.

— Господи, ну как тебе объяснить, что нельзя так грубо ломать людям кайф, Габриелла. — Питер знал, как ненавидела сестра это имя, и использовал его для воспитания. — Как меня угораздило влюбиться в соседку собственной сестры? — Он поднялся и протянул руку Пакстон. — Я думаю, тебе хорошо бы поспать немного, малыш. Если эта болтушка позволит тебе это сделать. Я не знаю, как ты терпишь ее.

— Я просто засыпаю, если устала.

— А она все продолжает болтать. — Они опять рассмеялись, потому что это была истинная правда. Он поцеловал Пакстон на прощание и ушел. Как только он исчез, Габби напала на нее:

— Это серьезно, Пакс?

— Не глупи, мы знаем друг друга шесть недель, и перед нами целая жизнь. Ему еще три года учиться в юридической школе, а мне целых четыре. Что может быть серьезным? — В глубине души она знала, что это всерьез, но не хотела признаваться в этом ни себе, ни Габби.

— Ты не знаешь моего брата. Я никогда не видела его таким. Он действительно заботится о тебе. Я думаю, он любит тебя. — И затем продолжила с пристальным, заговорщицким прищуром:

— Он уже признался тебе в любви?

— Ради всего святого… Конечно, нет…

Ему и не надо было делать этого. Пакстон знала, что Габби была права. Пакстон никогда в жизни не чувствовала ничего подобного. Но это счастье свалилось совсем не вовремя. Сейчас в мечтах Пакстон поиск мужчины стоял на последнем месте.

— Почему все происходит наоборот? — рассуждала Габби по дороге в постель. — Я мечтаю найти мужа, а ты нет. И что же? У тебя налицо Питер, который явно влюбился и чуть ли не делает предложение, а у меня? Ничегошеньки подобного! Один жалкий тип с волосами до плеч, который хочет поехать в Тибет со мной следующим летом, если я оплачу ему авиабилеты. А у других в это время просто рог изобилия какой-то!

— Это карма, — выдохнула Пакстон, укладываясь в темноте в постель и слушая Габби.

— А это кто еще? Это не тот парень из Свободы слова?

— Нет, это такая вещь, о которой постоянно толкует Давн.

Карма. Судьба. Рок.

— Ну, тогда это что-то вроде снотворного. Господи, ты слышала вчера, как ей было плохо. Я думала, она умирает.

— Может, она беременна? — предположила Пакстон.

— Интересно, как это она умудрилась забеременеть? Ведь она все время спит.

Посмеявшись, они отвернулись друг от друга и заснули. Это был единственный случай, когда Габби так быстро отключилась.

Она достаточно наговорилась за вечер, завтра утром ей надо было идти на занятия по современной музыке. После этого у нее планировалась еще куча дел. Через день в университете был карнавал по поводу праздника Всех Святых, она хотела успеть сделать себе костюм. Она собиралась предстать в наряде тыквы, сшитом из золотого ламе.

В этот день Вьетконг атаковал авиабазу Бьенхоа в пятидесяти милях от Сайгона, и первое серьезное военное сооружение США было разгромлено.

Пятерых американцев убили и семьдесят шесть были ранены. Джонсон, однако, не дал приказ на ответный удар. Он предпочитал не предпринимать активных действий, особенно накануне выборов. Его основной соперник — Голдуотер — поклялся разнести все к чертовой матери и окончить присутствие во Вьетнаме победой над Севером. Джонсон, наоборот, обещал не втягивать страну в пучину военного конфликта, именно это и хотели услышать американцы. Третьего ноября Джонсон одержал внушительную победу. Страна ответила отказом на угрозу Голдуотера втянуть ее в войну.

На следующей неделе Питер спросил Пакстон, как она собирается провести День Благодарения.

— Никак.

Ехать домой на пару дней — слишком далеко и дорого, хотя праздник Благодарения без индейки, приготовленной по особому рецепту Квинни, это уже не праздник. Пакстон старалась не думать об этом и решила использовать праздники для подготовки к тесту по физике, А съесть сандвич с индейкой она сможет в кафетерии, если на забудет об этом.

— Я хочу предложить тебе поехать к нам домой. Я сказал об этом на прошлой неделе маме, и она сразу согласилась, если ты ничего не имеешь против комнаты для гостей. Это позволит тебе немного отдохнуть от ночной болтовни Габби.

— Я уже научилась пропускать ее мимо ушей, — весело ответила Пакстон. — Ты уверен, что я не буду в тягость твоим родителям?

— Конечно, нет. Ведь для этого существует День Благодарения. Люди вместе объедаются, а потом смотрят футбол. Кстати, я собираюсь с папой пойти на матч в субботу, мне было бы приятно, если бы ты пошла с нами. Думаю, в пятницу мы могли бы съездить на побережье.

— Было бы замечательно. — Она улыбнулась.

Габби говорила о чем-то подобном несколькими днями раньше, но, видимо, забыла об этом. Пакстон не могла представить себе ничего лучше, чем провести День Благодарения с ними.

Она ни разу не видела их родителей, но, судя по рассказам, они были чудесными людьми. Она немного боялась встречаться с ними, потому что это еще ближе привяжет ее к Питеру. Но скорее всего обратного пути уже не было. Большую часть времени они проводили вместе с друзьями, и, хотя ходили куда-то вдвоем всего несколько раз, они даже на людях были так увлечены друг другом, что скрывать это стало бесполезно.

Днем Габби ворвалась в гостиную, где Пакстон занималась, и стала ее тормошить:

— Говорят, что ты поедешь к нам домой на праздники, Пакс, вот здорово!

Она беседовала об этом с матерью всего несколько минут назад и удивилась, что Марджори Вильсон захотела узнать о ее соседке побольше. Действительно ли они всерьез дружат с Питером? Матери показалось немного странным, что он, а не Габби, предложил пригласить Пакстон приехать к ним.

— Ты полюбишь нашу маму.

— Я уверена в этом.

Она уже любила ее по рассказам Габби. Мать и дочь были удивительно близки; во всем, что говорила о матери Габби, чувствовалось, как сильно она ее любит. Марджори Вильсон, так же как и мать Пакстон, работала в разных обществах и играла в бридж, но в отличие от Беатрис Эндрюз она еще и безумно любила своих детей. Пакстон не была уверена, что отец уделял им много времени, как она поняла, он был занят бизнесом.

Питер забрал их днем в четверг, и, как всегда, у Габби было жуткое количество вещей, у Пакстон всего одна небольшая сумка. Она надела строгое темно-синее платье и серое зимнее пальто, с собой у нее была пара туфель на высоких каблуках и еще пара простых черных лодочек. Она выглядела очень мило и изящно, волосы собрала на затылке в хвост и завязала их шелковой синей резинкой. Кроме того, она надела маленькие бабушкины старинные сережки.

— Ты похожа на Алису в Стране чудес, — увидев ее, с улыбкой сказал Питер. Они сели в его разбитый «форд». Он давно хотел купить новый «мустанг», но у него не осталось денег после лета. Отец предложил на выбор после окончания учебы путешествие или новую машину, и он предпочел два месяца провести в Европе — в Шотландии, Англии и Франции и теперь нисколько не жалел о том, что из-за этого приходится ездить на старой развалюхе.

— Я оделась слишком нарядно? — обеспокоенно спросила Пакстон у Габби. У нее еще было черное бархатное платье, но она хотела надеть его в праздник, а приехать в синем.

— Все прекрасно. Не слушай его. — Габби была в красной вельветовой мини-юбке, черном свитере и красных туфлях на шпильках. — Мама будет в простом черном платье и жемчужном колье, отец в шерстяных брюках и вельветовом пиджаке.

Это у них униформа.

Пакстон улыбнулась, но занервничала. Она надеялась, что никого не смутит, особенно Питера. Вдруг она осознала всю серьезность этой поездки и испугалась. Еще ни разу в жизни она не выступала в роли потенциальной невесты.

Они проехали на полной скорости через мост Бэй-Бридж, повернули на запад на Бродвей, миновали песчаные отмели, пересекли Ван-Несс, и вскоре появились первые многоэтажные дома. Пакстон совсем разволновалась — они уже приехали. Питер резко нажал на тормоз, и машина остановилась с пронзительным визгом. Габби выскочила, хлопнув дверцей, и позвонила в дом. Минуту спустя они стояли в огромной прихожей большого кирпичного дома перед родителями Питера, одетыми точно так, как и предсказала Габби. Они радушно встретили Пакстон.

Мать оказалась невысокой женщиной с поблекшими рыжими волосами, гладко зачесанными и собранными в узел на затылке, и живыми зелеными глазами. Отец был такой же высокий и сухощавый, как сын, с волосами, покрытыми серебристым налетом седины; благодаря ему сразу возникла атмосфера доброго аристократического юмора. Чувствовалось, что его жена очень добра: когда она обняла Пакстон, девушка ощутила ее искреннее расположение.

Габби показала Пакстон комнату, и через несколько минут все собрались внизу, в отделанной деревянными панелями библиотеке, которая была наполнена книгами в настоящих кожаных переплетах, античными древностями и восточными коврами; завершал все это великолепие камин. О таких комнатах Пакстон только читала в книгах, она даже не представляла, что Вильсоны так богаты. Она опять испытала какую-то неловкость, связанную с ее одеждой, но видно было, что окружающие не придавали одежде других людей особого значения. Впрочем, Марджори Вильсон сразу обратила внимание на мини-юбку Габби и нашла ее изумительной. Потом разговор переключился на вечеринку, на которой Габби была на прошлой неделе, и молодого человека, которого она там встретила. Габби называла его «многообещающим» — обычное определение Габби для молодых людей, за которых она была бы не прочь выйти замуж. В другой части комнаты Питер разговаривал с отцом, выпытывая у него мнение о последних газетных сообщениях.

— Особенно интересно то, что напечатано в связи с последними событиями во Вьетнаме. Атака в Бьенхоа может изменить расстановку сил, хочет того Джонсон или нет. Надо же что-то предпринимать наконец. — Питер не стал слишком распространяться, так как отец был верным приверженцем Голдуотера, хотя обычно не обсуждал эту тему с сыном, — Я не думаю, что наше присутствие там решает проблемы. Нас могут разбить в пух и прах еще до того, как мы решим уйти оттуда, — мрачно добавил Питер.

— Ты сообразительнее, чем они там наверху, сын, — улыбнулся отец. — Но ведь мы не можем позволить коммунистам захватить весь мир.

Это был бесконечный разговор, который продолжался уже несколько лет, и все это время их взгляды оставались противоположными. Питер не считал присутствие войск США во Вьетнаме необходимым; отец же, как и большинство людей его поколения, придерживался иного мнения. Он думал, что Штаты должны навести порядок, преподать урок, быть может, помочь разрешить внутренний конфликт. А затем уйти без особых потерь. Но вот тут-то и был главный вопрос: что такое «особые потери»?

Потом они подошли к женщинам, и Пакстон поразило, насколько Питер похож на отца. Та же оживленность, интерес к жизни, те же яркие голубые глаза, которые она так любила в Питере, те же мягкие, обходительные манеры. Все Вильсоны были приятными и открытыми людьми. Пакстон чувствовала себя среди них очень легко во время обеда, атмосфера которого сильно отличалась от их семейных обедов в Саванне. Еще она заметила, что они постоянно говорят об утренней газете, и к середине обеда решила, что отец Питера работает в редакции.

Но затем, когда речь зашла о том, где Питер собирается работать летом, ее вдруг осенила другая догадка. Питер рассказывал, что собирается работать корреспондентом где-нибудь внутри страны, и, пока слушала его, она стала понимать, почему отец Питера не хочет афишировать свое пристрастие к Голдуотеру. Потому что «Морнинг сан» официально поддерживала Джонсона и считалась традиционно демократической газетой, но ее владелец не являлся демократом — владельцем был отец Питера и Габби.

Семья Вильсона владела «Морнинг сан» вот уже более ста лет, и, как только Пакстон поняла это, на нее напал смех. Питер взглянул на нее с недоумением. Он ведь сказал только, что не уверен, хочет ли вообще работать для газеты этим летом, потому что намерен поучаствовать в юридическом проекте на Миссисипи или поработать для Мартина Лютера Кинга, особенно после того как тот стал лауреатом Нобелевской премии мира в октябре.

А она все смеялась.

— Что в этом смешного? — удивился он. Ведь раньше Пакстон считала и миссисипский проект, и работу с доктором Кингом вещами вполне серьезными. Питер был уверен, что она разделяет его взгляды на многие проблемы. И вот на тебе…

— Ничего. Извини. Просто я наконец сама поняла то, чего никто из вас не удосужился объяснить мне. Я думала, вы так часто говорите о «Морнинг сан» потому, что мистер Вильсон работает в редакции. До этого момента я не могла и представить, что вы… что…

Она все-таки была немного обескуражена, а Питер усмехнулся, видя, как теперь хохочет отец.

— Не думай ничего плохого, Пакстон. Когда он был маленьким, он обычно рассказывал друзьям, что я торгую газетами на улице. Слава Богу, на этом его фантазия остановилась. Или, может быть, нет? Что он говорил тебе?

— Нет, ничего. — Она пожала плечами и снова рассмеялась.

Габби тоже смущенно улыбнулась. Она никогда не говорила Пакстон, кто ее отец. Они вообще никогда не хвастались перед друзьями, и Пакстон видела почему. Хотя Вильсоны жили красиво, они не были выскочками. Это было похоже на старую монету — этот признак устойчивого благополучия, что покорило бы и ее мать.

— Нет, в самом деле, никто из них ничего не говорил мне.

У меня не возникло даже подозрения.

— Я не думал, что это так важно. Но это интересно. Ведь мы рассказываем, что происходит дома. Кто женился, кто купил новый дом или кто из пациентов моего брата умер.

— Твой отец тоже доктор? — поинтересовалась Марджори Вильсон с ласковой улыбкой.

— Нет, — спокойно сказала Пакстон, ощущая печаль где-то в глубине души. Она так хотела, чтобы у нее сейчас тоже был отец, как у Питера и Габби. — Мой папа был адвокатом, он умер семь лет назад, разбившись в своем самолете.

— Извини, — мягко сказала мать Габби.

— И вы меня извините.

С ними было так непривычно, так спокойно и счастливо.

Вечером все играли в домино, разговаривали и смеялись. Питер долго беседовал с отцом у камина, потом позвал Пакстон. Они снова толковали о Вьетнаме, об отношении Джонсона с русскими после недавнего переворота, когда Хрущева отстранили от власти. Пакстон была в восхищении от Эдварда Вильсона. Он оказался интеллигентным и обстоятельным собеседником, умеющим глубоко и всесторонне продумывать каждую мысль, что она оценила, несмотря даже на то, что в отношении Вьетнама у них оказались совершенно противоположные взгляды. Они говорили о реальности интеграции, о Мартине Лютере Кинге, о последних событиях и студенческих волнениях в Беркли. Движение за свободу слова вышло из-под контроля в последние дни. Совет регентов занял твердую позицию, отказываясь вести переговоры.

Отец Питера был согласен с членами совета, да и Пакстон тоже. хотя это была непопулярная позиция в кампусе. Оказалось, президент совета Керр — его друг, и у них был долгий разговор как раз нынешним утром.

— Он не собирается играть в кошки-мышки с этими детьми. Слишком многое поставлено на карту. Если он поддастся им, можно потерять контроль над кампусом.

Питер был совершенно с этим не согласен, и они еще долго спорили — Пакстон нашла прелесть в таких дискуссиях. Они будоражили мысль, а сами рассуждения о столь интересных проблемах ничуть не утомляли ее, не то что в Саванне, где от долгих разговоров об окружающей жизни у нее начиналось головокружение. Южане крепко держались за свое прошлое и всеми силами старались отогнать от себя настоящее и тем более будущее.

Пакстон сказала об этом Эду Вильсону.

— Но у вас там есть хорошая газета. Ее владелец Моррис и я — старинные приятели.

— Я надеюсь поработать у него или где-нибудь в другом месте этим летом. Я учусь на журналиста и хотела бы попрактиковаться в будущем году.

Питер с гордостью улыбнулся ей и, дотянувшись до руки Пакстон, сжал ее в своей, что не ускользнуло от внимания отца.

Эд Вильсон ничего не сказал сыну, однако поделился наблюдениями с женой — ночью, в своей спальне.

— Я думаю, наш сын поражен в самое сердце, дорогая. — Он внимательно посмотрел на жену. Она любила своих детей так сильно, что он не знал, как она переживет время, когда они влюбятся, женятся или выйдут замуж и станут жить своей, отдельной от родителей жизнью. — Насколько я могу судить, он всерьез влюбился.

— Я тоже это заметила, — задумчиво сказала Марджори, садясь за туалетный столик и расчесывая свои когда-то рыжие волосы. — Но знаешь, она мне тоже понравилась. Видно, для нее это все в первый раз и очень важно. Она действительно заботится о Питере, она славная, искренняя и очень честная девочка.

— И слишком юная, чтобы выходить замуж, — добавил муж. — Нужно сойти с ума, чтобы в восемнадцать лет решиться на замужество.

— Вряд ли она думает об этом. Что-то подсказывает мне: она многого хочет добиться и сделать в жизни. Я думаю, она более уравновешенный человек, чем Питер.

— Я надеюсь, — вздохнул он, наклоняясь и целуя жену в шею со смиренной улыбкой. — Я как-то не готов нянчить внуков.

— Я тоже, — засмеялась она. — Но об этом, скорее, нужно говорить Габби.

— О нет, только не рассказывай об очередной ее настоящей любви на этой неделе. Я хочу передохнуть до следующего четверга.

— Ладно, отдыхай. Слава Богу, никто не принимает этого ребенка всерьез. Если она услышит, просто убьет меня.

— Неужели? — Эдвард Вильсон повернулся к Марджори, он был в одной из тех пижам, которые дважды в год заказывал в Лондоне; взяв расческу из рук жены, он положил ее на столик. — Я люблю тебя, знаешь?

Она кивнула, без слов обхватила его руками и поцеловала; потом Марджори тихо выключила весь свет и легла в постель.

Он лежал, прижавшись к ней и обняв ее, чувствуя, как они счастливы, как им хорошо вместе, интересно жить и работать; у них, наконец, были дети, которых они нежно любили.

Это счастье было на всех лицах, когда на следующий день семья садилась за праздничный стол. Пакстон надела черное бархатное платье, Габби — белый костюм от Шанель, купленный мамой в прошлом году в Париже. В нем она выглядела совсем взрослой и напомнила Пакстон Джекки Кеннеди, которая чуть ли не одна умела носить такие костюмы. Пока Эд Вильсон произносил благодарение, он был серьезен и сосредоточен. Пакстон поймала лишь тень улыбки, которой успели обменяться между собой отец с матерью Габби, что для нее прибавило личного смысла в слова молитвы.

Было много разных кушаний, все немного осоловели, и Пакстон признала, что праздничные блюда могут составить конкуренцию кухне Квинни. Она тут же рассказала, что обычно готовит Квинни на День Благодарения, в словах Пакстон чувствовалась явная любовь к женщине, которая ее вырастила. Днем к Вильсонам пришли друзья, и Пакстон была поражена, увидев среди них губернатора Калифорнии. Они говорили о демонстрации, прошедшей сегодня в Беркли под предводительством Марио Савио и других лидеров Движения за свободу слова. Джоан Байц пел там, около тысячи студентов участвовали в акции протеста против позиции университета, ограничивающего свободу слова, и против использования университетской собственности для увеличения личных доходов. Студенты требовали разрешения на продажу брошюр и листовок. Университет предупредили, что машины остановят, а листовки разбросают в кампусе. В результате университет пошел на уступки, демонстрантам разрешили занять место, на котором они выступали раньше. Пакстон считала, что все это похоже на бурю в стакане воды, но буря успокоилась, и сейчас победит тот, у кого больше силы. Действительно, ночью было арестовано восемьсот студентов. Пакстон очень повезло, что она оказалась в это время в доме у Вильсонов, повезло как журналисту, потому что сюда приходили пообщаться как представители власти, так и лидеры демонстрантов.

В новостях на следующий день они посмотрели продолжение демонстрации и в результате не поехали на побережье. В субботу она пошла на футбольный матч вместе с Питером и отцом; Габби с матерью отправились за покупками.

Пакстон позвонила по телефону домой и поздравила мать с Днем Благодарения, поговорила и с Джорджем, и с Квинни. У них было все хорошо, она убедила их, что провела замечательные праздники, хотя этим никто, кроме Квинни, и не поинтересовался. Квинни прошептала ей в телефонную трубку, что не стала делать в этом году любимый сладкий пирог Пакстон с изюмом и миндалем, раз та не сможет его отведать.

Пакстон понравилось на футбольном матче, и в конце недели она уже совсем освоилась в семье Питера и Габби. Она чувствовала себя членом семьи и, когда прощались, призналась, что у нее это самый чудесный День Благодарения с тех пор, как умер отец. Ее глаза светились счастьем, когда на обратном пути она благодарила Питера и Габби.

Когда они вернулись в университет, везде были видны следы забастовки Повсюду наряды полицейских на случай возможного продолжения демонстрации, чтобы пресечь эти попытки в самом начале Пакстон была потрясена, узнав, что Ивонн и Декс арестованы, правда, их уже отпустили, но на руках у Ивонн краснели ужасные ссадины, полученные при попытке полицейских задержать их и засунуть в фургон.

— Это была славная потасовка, — с гордостью заявила она. — А вы где были все выходные? — спросила она Пакстон и Габби, как только девушки принесли свои вещи из машины.

— В Сан-Франциско, — сухо ответила Габби, не желая говорить большего. У нее не было никакого желания испытывать угрызения совести из-за того, что она не угодила под арест. — Тебе не обязательно было попадать в тюрьму, чтобы продемонстрировать свою ненависть, Ивонн. Это ничего не доказывает.

Все эти ужасные ссадины на руках., этим да еще Богом проклятыми листовками правды не добьешься. — Впервые Габби высказала Ивонн свое мнение, она не в силах была больше выносить ее нечестные упреки и обвинения — Неужели ты тоже что-нибудь ненавидишь, детка? — набросилась на нее Ивонн, оставив в стороне Питера и Пакстон.

— Может быть, то же, что и ты. Я думаю о правах негров, о событиях во Вьетнаме, о людях, которые отстаивают закон перед мошенниками, но я не сторонница того, чтобы при этом меня в моей стране тащили по улице и запихивали в полицейскую машину.

— Но тогда тебя никто не услышит. Невозможно сидеть дома в уютной гостиной, полируя ногти, и думать, что кто-то заинтересуется твоими взглядами. Никто не беспокоился о неграх на Юге до тех пор, пока там не стали стрелять, убивать и сажать в тюрьму.

— Тогда почему ты здесь, а не там? — Габби стала действовать по правилам Ивонн.

— Потому что я боюсь. Потому что не хочу опять заходить в автобус с задней площадки, как это делала всю свою жизнь Я буду жить здесь до тех пор, пока не смогу вернуться туда и войти в переднюю дверь автобуса, и никто на закричит при этом — Прекрасно, но при этом не кричи на меня, пока ты живешь здесь, если я занята не тобой, а своей собственной жизнью.

— Все равно я уезжаю в следующем месяце, — закончила разговор Ивонн, так и не определившись, кто — она или Габби — победил в этом споре. Она еще не знала, куда поехать, может, она окажется на Юге, может, в Бирмингеме, борясь за свои права.

Главное — не сидеть в Беркли.

— Ты едешь с Декс? — спросила Габби из праздного любопытства. Она так устала от Ивонн и ее постоянной готовности затеять ссору, что не могла проявить искреннюю заинтересованность Но Пакстон, зная нравы Юга, многое прощала Ивонн.

В ответ Ивонн покачала головой:

— Нет… я… — Вдруг она растерялась и поняла, как далеко зашла в своей раздражительности. Ей вдруг показалось несправедливым выплескивать на девочек свою злость, они этого не заслужили. — Нет, я еду без Декс… Я еду со своими друзьями. — Пакстон поняла: Ивонн решила жить с такими же озлобленными людьми, как и сама, и вряд ли они смогут правильно воспользоваться правами, которые им дала интеграция, но объяснять это сейчас бесполезно.

— Печально, — спокойно пожалела Пакси. — Я надеялась, ты найдешь свое счастье здесь.

— А что делать с твоей комнатой? — Габби сразу взяла быка за рога, не обращая внимания на чувства.

— Я думаю, вы найдете кого-нибудь на мое место.

В этот момент из двери комнаты вышла в ночной рубашке Давн.

— Я тоже уезжаю, — неуверенно объявила она. — То есть… я бросаю учебу. — Она как будто извинялась, но была довольна чем-то и улыбнулась им. — Я еду домой.

— Ты отчислена? — Габби недоумевала, она не могла представить, что кто-то может уезжать по собственному желанию, ведь здесь так весело. Хотя, по правде говоря, Давн только и делала, что спала все эти три месяца.

— Я выхожу замуж… где-нибудь на Рождество… Я… — Она запнулась и посмотрела на них, единственных подруг в Беркли, Она вряд ли хоть раз за все время сходила в университет. — У меня в апреле будет ребенок.

Все трое разом посмотрели на нее, и задним числом Пакстон поразилась, какие же дуры они были. Налицо все симптомы, известные им по жизни и книгам, а они только подшучивали по поводу того, что она, может быть, беременна.

— Как только ребенок родится, Дейв и я поедем в Непал, чтобы посмотреть на нашего гуру.

— Это замечательно, — произнесла Габби, все еще не отойдя от удивления, а Питер отвернулся, чтобы девушки не могли видеть его улыбки. — Это действительно прекрасно, Давн. — После того как обе соседки ушли в свою комнату, Габби повернулась к Пакстон с растерянным видом. — Черт, как же нам теперь быть с их комнатой? Если деканат начнет распоряжаться ею, бог знает кого к нам поселят. Не знаю, кто бы мог приехать посередине года…

— Что же нам теперь делать? — задумалась Пакстон. — Я знаю две пары девушек, которые живут в двойках и мечтают съехаться вместе, а мы могли бы занять один из их блоков.

— Или превратить их комнату в клозет, а самим уехать вместе со мной, — с надеждой предложил Питер, посматривая на Пакстон.

У них было чудесное настроение после уик-энда с родителями. Но Питеру не давала покоя мысль прийти как-нибудь к Пакстон в комнату и попытаться соблазнить ее. Или сделать это в собственном доме. Однако он усиленно сдерживал свои фантазии, боясь оскорбить ее даже в мыслях; кроме того, от сестры он знал, что Пакстон девственница. Он все время думал об этом и хотел спросить у нее, не согласится ли она поехать куда-нибудь с ним, но подходящего случая не представлялось. Он ждал, пока она сама окажется готова к этому. Пакстон была именно такой девушкой, о которой он мечтал всю жизнь.

— Подумайте, в самом деле, это не такая уж плохая мысль, — сказал он напоследок. — Может, нам удастся снять квартиру в городе на следующий год.

Идея понравилась Габби и Пакстон, но следующий год был еще Бог знает как далеко. Пакстон хотела бы знать уже сейчас, как они через год будут относиться друг к другу. Год, — это достаточно долго, и многое может измениться, если вспомнить, что произошло только за последнее время. За три месяца они подружились с Габби; Питер и ода влюбились друг в друга; две их соседки уезжают из кампуса, и одна из них собирается родить ребенка.

Следующие недели пролетели незаметно, пока не наступили рождественские каникулы. После Рождества Питер собирался поехать кататься на лыжах вместе с друзьями, а Габби вместе с родителями уезжала в Пуэрто-Вальярта, в Мехико. Питер спросил, не хочет ли Пакстон поехать с ним, но она ответила, что невежливо уезжать из дома слишком рано. Тогда он понял, что для нее это сложно.

Он отвез ее в аэропорт двадцать первого числа. Они стояли около ворот и вели легкий разговор о Рождестве, как вдруг он посмотрел сверху — так, что сердце ее остановилось, о чем-то заговорил и стал очень похож на отца.

— Так дальше не пойдет, — начал он. Было только Рождество, а он уже говорил, что их роман кончился.

— Что?… Я… я… извини… — Она не могла взглянуть на него, так ей было больно; она сопротивлялась, чувствуя, как его пальцы пытаются приподнять ее голову за подбородок; глаза были полны слез, и именно он, Питер, был их причиной.

— Ты не поняла, Пакс, что ты! — Его глаза тоже заблестели, но она только безнадежно повела головой и наконец посмотрела на него. — Я не хочу продолжать эту игру, изображая, что мы только хорошие друзья, и не больше. Я люблю тебя, Пакс. Я никогда не любил так, как люблю тебя. Я хочу жениться на тебе когда-нибудь. Только скажи когда. Завтра, на следующей неделе, через десять лет. Ты можешь вступить в Корпус мира, отправиться в Африку, на Луну, куда хочешь. Я буду ждать. Я люблю тебя. — Его голос дрожал, губы тоже подрагивали; он сжал ее в объятиях так сильно, что у нее перехватило дыхание, и, когда она поцеловала его, он понял, что это ответ.

Она не могла играть с ним, она видела, как сильно он любит ее.

— Питер, что же нам делать? — Она улыбалась сквозь слезы, и он тоже улыбнулся ей в ответ. Держа Пакстон в объятиях, чувствуя ее и целуя, он знал теперь главное: она любит его. — Мне осталось учиться еще три с половиной года, я Должна закончить университет, — добавила она.

— Мы подождем. Не велико испытание. Мы можем объявить о помолвке. Мне нужно только знать, что ты любишь меня. — Он внимательно посмотрел на нее, и она кивнула.

— Я люблю тебя… я люблю тебя так сильно… — прошептала Пакстон. Он обнял ее и поцеловал еще нежнее.

— Так жалко, что я не буду с тобой на Рождество, — шепнул он. — Хочешь, я приеду к тебе в Саванну?

Она хотела, но боялась. Если мать узнает, что в восемнадцать лет она всерьез влюблена, да еще в молодого человека из Калифорнии, она будет в ярости.

— Нет, не так скоро. Они могут не понять.

— Тогда возвращайся скорее.

В последний раз объявили ее рейс — почти все уже были па борту.

— Я что-нибудь придумаю. Я позвоню тебе из дома…

«Дом», где был ее дом теперь? «Я люблю тебя». А что, если он забудет ее за каникулы? Найдет другую? Если встретит кого-то, когда будет кататься на лыжах? Все эти мысли отразились у нее на лице, когда она отходила от него, и он засмеялся.

— Перестань. Я люблю тебя. Запомни это. Однажды ты станешь Пакстон Вильсон.

Он поцеловал ее в последний раз, и она побежала на самолет, успев помахать рукой и крикнуть, что любит его тоже.