"Призрак тайны" - читать интересную книгу автора (Стил Даниэла)

Глава 4

На следующий день снег прекратился, и Чарли отправился по магазинам, чтобы сделать необходимые покупки. Глэдис предложила отдать ему для лесного домика антикварную кровать красного дерева, которая в разобранном виде хранилась у нее на чердаке над гаражом. Получил Чарли и кое-какую другую мебель: комод, письменный стол, несколько стульев и древний, видавший виды, обеденный столик. Ради Чарли Глэдис готова была расстаться и с другими предметами обстановки, но Чарли удалось убедить ее, что он ни в чем больше не нуждается. Лесное шале он снял на год, он собирался вернуться сюда после поездки в Лондон, от которой он пока не хотел отказываться. В Нью-Йорк Чарли по-прежнему не стремился, но, даже если в силу каких-либо причин ему пришлось бы снова вернуться к своей работе в бюро «Уиттакера и Джонса», он мог бы приезжать в шале на уик-энды.

Чем больше он раздумывал обо всем этом, тем все более сильным было желание поскорее начать жить в лесном доме. Он знал, что даже если его планы изменятся, Глэдис не станет его корить, что он не выполнил свою часть договора в точности. На предстоящий год шале целиком и полностью поступало в его распоряжение, но, если бы ему понадобилось, он мог оставаться там и дольше. И, как понял Чарли, его радушная хозяйка была бы только рада такому повороту событий.

В шелбурнских магазинах, которые он объехал с утра, не оказалось всего, что ему было нужно, и Чарли отправился в Дирфилд. Там он сделал все необходимые покупки и, заглянув по пути в ювелирный магазин, купил подарок для Глэдис — чудесные серебряные сережки с крупными жемчужинами, которые, на его взгляд, должны были хорошо подойти к ее жемчужному ожерелью.

Двадцать третьего декабря последние приготовления были завершены, и Чарли окончательно перебрался в шале. Стоя у окна, он любовался открывающимся видом и не верил своему счастью. Еще никогда ему не приходилось бывать в месте, которое было бы таким красивым, спокойным и, как ни странно, родным.

Вечер он провел, исследуя все углы и укромные места дома, а потом до полуночи распаковывал и раскладывал вещи, которых, к счастью, было не так уж много. Телефона в доме не было, но Чарли даже был этому рад. Он знал, что, будь у него аппарат, он не выдержал бы и позвонил Кэрол — не сегодня, так в Рождество.

В сочельник, едва проснувшись, Чарли снова подошел к окну на втором этаже. Любуясь заснеженным лесом, он с легкой печалью вспоминал прошлое Рождество. И позапрошлое тоже… Все эти праздники он проводил с Кэрол, он так привык ощущать себя всегда рядом с Кэрол, что даже сейчас, по прошествии времени, удивлялся, что ее нет с ним.

Вздохнув, Чарли отвернулся от окна. Как бы там ни было, его первая ночь на новом месте прошла очень хорошо. Он заснул быстро и спал спокойно, не тревожимый ни грустными мыслями, ни тяжелыми снами. Никаких посторонних звуков он не слышал, поэтому, вспомнив рассказы Глэдис о духах и привидениях, которыми дразнил ее сын, Чарли не сдержал улыбки. Джимми утверждал, что видел Сару или ее призрак, и Чарли готов был в это поверить. История этой женщины — Сары Фергюссон — живо заинтересовала его, и он дал себе слово постараться узнать о ней как можно больше. Сразу после Рождества, решил Чарли, он съездит в Дирфилд, найдет библиотеку и местное отделение Исторического общества. Наверняка у них есть что-то, касающееся Сары и Франсуа.

При мысли о делах, которые он для себя запланировал, Чарли удовлетворенно потянулся. Шелбурн-Фоллс был тихим и спокойным городком, располагающим к сонной лени и бездействию, но Чарли был вовсе не намерен проводить время в праздности. В Дирфилде он купил альбом для эскизов, коробку пастели, и теперь ему не терпелось поскорее выйти из дома, чтобы сделать несколько набросков с натуры. Он уже сделал несколько зарисовок шале, запечатлев его с разных сторон и в разных ракурсах, чтобы проверить кое-какие свои идеи, однако пока что он получал удовольствие больше от самого процесса, чем от результатов. Впрочем, в шале он нисколько не разочаровался. Напротив, оно нравилось ему все больше и больше, и Глэдис была очень рада это услышать, когда Чарли заехал к ней, чтобы поздравить с Рождеством.

Он появился в доме Глэдис уже ближе к вечеру и неожиданно застал у нее ее соседей, которые заглянули поздравить миссис Палмер с Рождеством, Когда они наконец ушли, Чарли неожиданно пой мал себя на том, что не может говорить ни о чем другом, кроме дома. Он уже обнаружил в нем несколько потайных чуланов и спрятанную в стене нишу, которую он сначала принял за посудный шкаф. До чердака Чарли пока так и не добрался, он лишь предвкушал будущие поиски.

Рассказывая обо всем этом, он был возбужден, как мальчишка, и Глэдис не могла сдержать улыбки, видя, как сверкают его глаза.

— И что ты надеешься найти на чердаке? — спросила она его. — Ее драгоценности? Или письма к Франсуа? Или ты думаешь, что Сара оставила письмо тебе? Это было бы действительно очень любопытно!

Ей нравилось так поддразнивать его. Глэдис была счастлива, что кто-то разделяет ее любовь, привязанность и интерес к старому дому. Всю жизнь — особенно в последние годы — она часто ездила туда, чтобы подумать, помечтать, просто полюбоваться природой, которая сохранилась в этом уголке леса почти что в своем первозданном великолепии. Как бы там ни было, это зачарованное место неизменно дарило ей успокоение и утешение. Когда погиб Джимми, она сразу бросилась туда и там постаралась обуздать боль и горечь потери. То же повторилось и когда умер Роланд. Старый дом всегда помогал ей в трудные минуты жизни, и она почти не сомневалась, что Чарли он поможет тоже.

В ответ на ее шутку Чарли по-мальчишески улыбнулся.

— Мне бы очень хотелось найти ее портрет, — заявил он. — Увидеть, как она выглядела. Действительно ли она была такой, какой я ее себе представляю. Ты говорила, что видела ее портрет в какой-то книге? — неожиданно вспомнил он. — Где? В здешней библиотеке или где-то еще?

Глэдис, протягивая ему вазочку с клюквенным вареньем, неожиданно задумалась. К Рождеству она приготовила индейку, а Чарли привез с собой бутылку вина. Эту ночь он снова собирался провести в шале, но она знала, что завтра утром Чарли снова приедет. Она доверила ему свой драгоценный дом и свое сердце и, похоже, не обманулась.

— Мне кажется, в местном отделении Исторического общества есть одна старая книга, посвященная Саре Фергюссон. Там я и видела ее портрет. По-моему, это копия со старинной лаковой миниатюры, которая, к сожалению, не сохранилась. — Она улыбнулась. — А может быть, она и лежит где-нибудь на чердаке. Ты обязательно должен там все разобрать, Чарли.

Чарли кивнул в ответ.

— Я обязательно этим займусь, — пообещал он. — Съезжу в музей, пороюсь в дирфилдских архивах и исследую чердак, но все это после Рождества.

— А я посмотрю старые книги, которые есть у меня, — пообещала Глэдис, — Не исключено, что я разыщу наконец один или два тома о Франсуа. Граф де Пеллерен был заметной фигурой конца восемнадцатого века; во всяком случае — для Новой Англии. Местные индейские племена считали его своим; пожалуй, в те времена он был единственным в регионе французом, которого любили и уважали одновременно и поселенцы, и краснокожие. Насколько я помню, даже англичане считались с ним, хотя, сам понимаешь, это звучит более чем невероятно.

— А почему он вообще приехал в Америку? — спросил Чарли. Нельзя сказать, чтобы его это всерьез интересовало, но ему нравилось слушать, как Глэдис оживленно рассказывает о событиях двухвековой давности. — Может быть, чтобы участвовать в Войне за независимость? Но почему тогда он остался? Почему не вернулся к себе во Францию?

— Возможно, из-за своей жены-ирокезки, а возможно — из-за Сары. Сейчас я уже и не вспомню всех подробностей… Собственно говоря, меня всегда больше интересовала Сара, хотя мне нравилось слушать и о том, как они жили вдвоем. Моя бабушка очень любила рассказывать мне о них, и мне иногда кажется, что она была немного влюблена в Франсуа. Ее дед встречался с ним, и она узнала, каким он был, от него. Я же помню только то, что он умер намного раньше Сары.

— Как жаль, — негромко сказал Чарли, но жалел он не только Сару Фергюссон, которая постепенно становилась для него все более реальной, словно обретая плоть и кровь. Он жалел и Глэдис, которая после смерти мужа осталась на белом свете совершенно одна.

Правда, в Шелбурн-Фоллс у нее было немало друзей и хороших знакомых, которые всегда готовы были прийти ей на помощь, но это общение не могло заменить тепло домашнего очага. К счастью, судьба послала ей Чарли. Глэдис внесла на подносе и поставила на стол яблочный пирог и мороженое собственного приготовления. Все блюда к праздничному столу она готовила сама, поскольку Чарли был занят устройством на новом месте. Когда Чарли приехал — в строгом темном костюме и галстуке, — все было уже готово. Сама Глэдис надела черное шелковое платье, которое муж купил ей в Бостоне двадцать лет назад, и жемчужное ожерелье, которое он подарил ей на свадьбу. В этом наряде она выглядела просто великолепно и очень празднично, что Чарли не преминул отметить. Еще недавно он и не надеялся, что встретит Рождество вот так — по-семейному. Глэдис заменила ему семью, которой у Чарли больше не было, и сама она уже не чувствовала себя такой одинокой и ненужной. Несмотря на разницу в возрасте, им было очень хорошо вдвоем, и Чарли подумал, что он — впервые за много-много месяцев — чувствует себя почти счастливым, словно он вернулся в родной дом, к близким людям, в свое детство.

— Скажи, Чарли, ты еще не отказался от мысли покататься на лыжах? — спросила Глэдис, стараясь не выдать своего волнения. Ей так не хотелось, чтобы Чарли покинул ее.

Чарли совершенно забыл о своем намерении покататься на лыжах в Вермонте.

— Может быть, после Нового года… — сказал он без особого энтузиазма, и Глэдис улыбнулась. Чарли выглядел гораздо более спокойным и счастливым, чем в тот день, когда он постучал к ней в дверь, и теперь он как будто помолодел на несколько лет. Тень печали исчезла с его лица и из глаз, и Чарли больше не был похож на собаку, которую бросил хозяин.

— Мне бы очень не хотелось менять сейчас что-либо в своей жизни, — огорченно добавил Чарли, которому поездка в Вермонт вдруг показалась совершенно бессмысленной затеей. Ему совсем не хотелось бросать Глэдис и свой новый дом, и он подумал, что горы и снег никуда от него не денутся. Чего-чего, а времени у него впереди достаточно.

— Почему бы тебе не съездить в Клэрмонт? — предложила Глэдис, будто читая его мысли. — Отсюда можно добраться туда минут за двадцать. Я, правда, не знаю, насколько там хуже или лучше, чем в Вермонте, но ведь попытка не пытка. Если тебе почему-то там не понравится, ты всегда можешь отправиться туда, куда собирался.

Она все поняла правильно. Чарли знал, что рано или поздно ощущение новизны от его жизни в шале поблекнет, и тогда ему будет только полезно на несколько дней сменить обстановку.

— Это прекрасная идея, — согласился он. — Может быть, на днях я действительно съезжу туда на разведку.

Про себя он подумал, что все складывается как нельзя лучше. Горнолыжный курорт оказался совсем рядом, всего в получасе езды, и, если ему надоест торчать в шале или он не захочет надоедать Глэдис, он сможет запросто отправиться в Клэрмонт. Впрочем, вряд ли ему здесь станет скучно. Он по-прежнему считал, что ему очень повезло.

Встречая Рождество, они снова засиделись допоздна. Они все говорили и говорили, и никак не могли наговориться. Для обоих праздники — особенно праздники семейные — были самым трудным временем, и ни Чарли, ни Глэдис не хотелось прощаться и идти спать, чтобы снова не остаться наедине со своими мыслями и грустными воспоминаниями. Особенно это касалось Глэдис. В ее жизни было слишком много горя, чтобы ей хотелось встречать Рождество одной. И Чарли не решился покинуть ее до тех пор, пока не убедился, что у Глэдис слипаются глаза и она готова заснуть прямо в кресле. Тогда он нежно поцеловал ее в щеку и, пожелав ей спокойной ночи, вышел из дома, провожаемый лишь отчаянно вилявшей хвостом Глинни.

На улице было морозно, и Чарли поморщился, когда ветер швырнул ему в лицо пригоршню колючих снежинок. Снега выпало уже довольно много, и даже на подъездной дорожке, которую он расчистил только вчера, Чарли проваливался в снег по щиколотку. Возле шоссе снегу намело еще больше, но это ничуть его не огорчило: стояла настоящая рождественская ночь, и подлинными ее хозяевами были, конечно, снег и мороз, а вовсе не человек. Весь мир, безмолвный и сказочный, лежал словно закутанный в вату, и занесенные снегом дома поселка походили больше на елочные игрушки, чем на жилища. На свежевыпавшем снегу отпечатались следы зайцев, которых в окрестностях было видимо-невидимо, а в долине Чарли заметил трех карибу, словно плывущих по глубокому снегу рядом с шоссе. Это было очень красиво, и Чарли невольно подумал, что стоит только немного напрячь воображение, и можно будет легко представить, будто все люди исчезли и в мире не осталось никого, кроме снега, зверей и ангелов в облаках.

Свой «Форд» Чарли оставил на обочине лесной дороги, не сразу найдя такое место, откуда можно было без труда выехать даже после самого сильного снегопада. Дальше он пошел пешком — проехать к шале было все равно нельзя, да Чарли и не хотелось въезжать на зачарованную поляну на четырехколесном бензиновом чудище. Даже необходимые припасы Чарли таскал в шале на себе, и точно так же пришлось поступить грузчикам, которых он нанял, чтобы доставить в дом отданную Глэдис мебель. Будь в их распоряжении лошадь и фургон с брезентовым верхом и полозьями вместо больших скрипучих колес, и все было бы по-другому, но те времена давно канули в небытие. Грузовик же, на котором они приехали, забуксовал в глубоком снегу, едва свернув с дороги, и лишь чудом выбрался обратно, зато поляна, на которой стояло шале, осталась нетронутой, и Чарли был очень этим доволен. Ему очень нравилось представлять, будто его шале отрезано от цивилизации, отдалено от нее на много миль и на много лет, а попробуй-ка вообразить себя в позапрошлом веке, если снег за окном взрыт колесами тяжелого грузовика!

Пробираясь по собственным следам, уже наполовину занесенным снегом, Чарли негромко напевал себе под нос. Ему было на удивление хорошо и спокойно. Он только удивлялся, что же он сделал такое хорошее, что судьба, жизнь или сам Господь Бог отнеслись к нему с такой заботой и участием.. Ведь, что ни говори, ему очень и очень повезло, что он нашел такое место, где мог успокоиться и исцелиться от горечи и тоски; место, где он мог просто жить. В том, что жизнь в лесном шале — это именно то, что ему необходимо, Чарли нисколько не сомневался. Стоило ему переступить порог своего нового дома, как: его охватывало, ощущение покоя, умиротворения и тихого счастья. Единственное, что ставило его в тупик, это то, откуда берется это чувство. Можно было подумать, что когда-то в этом доме было пережито столько радостных событий, изведано столько счастья, что его запасов хватило на двести лет, и теперь он черпал из того же самого источника, что и его прежние обитатели.

В этом объяснении, каким бы сверхъестественным оно ни казалось на первый взгляд, не было ничего странного или пугающего. Даже в самую темную полночь комнаты старого шале как будто были наполнены светом и любовью, и Чарли знал абсолютно точно, что дело вовсе не в удачно подобранной краске на стенах, не в размерах и пропорциях комнат и не в открывающихся из окон живописных видах. Это была живая аура, оставшаяся от прошлого, — Чарли ни секунды не сомневался в этом. Если здесь и водились привидения и духи, то это, несомненно, были очень добрые духи — так думал Чарли, медленно поднимаясь по лестнице к себе на второй этаж. А подумав об этом, он не мог не вспомнить Глэдис Палмер. Он успел привязаться к ней (слово «полюбил» Чарли еще не осмеливался произносить даже про себя), и ему очень хотелось сделать для нее что-нибудь особенное. Быть может, размышлял Чарли, он напишет для нее картину — настоящую большую картину маслом, взяв в качестве натуры панораму долины или шале на фоне заснеженных елей. Для Глэдис это могло бы быть подарком вдвойне — во-первых, потому что на полотне будет ее любимый домик в лесу, а во-вторых, потому что картина будет написана специально для нее. Написана им, Чарли…

Все еще продолжая раздумывать о том, какой ракурс он выберет и при каком освещении будет писать свою картину, Чарли вошел в спальню и повернул выключатель. Задолго секунды до того, как вспыхнула лампочка под потолком, он вдруг услышал какой-то шорох и замер в напряжении. Через секунду, когда зажглась лампочка, он увидел, что в центре комнаты стояла женщина в длинном голубом платье — стояла и смотрела на него. Чарли стоял, не в силах пошевелиться, а она улыбнулась и протянула ему обе руки, словно хотела что-то сказать, но Чарли так и не услышал ни звука, хотя ему показалось, что ее губы чуть шевельнулись.

В следующий миг незнакомка попятилась и исчезла за занавесками.

Чарли без сил опустился на стул. Он был так потрясен, что потерял способность соображать. Он успел рассмотреть длинные и черные, как вороново крыло, волосы незнакомки, ее безупречную, светлую и гладкую, как слоновая кость, кожу и голубые глаза. Даже детали ее одежды странным образом не ускользнули от него, и он ни минуты не сомневался в том, кого он перед собой видел. Он был совершенно уверен, что это никакой не призрак — это была обычная живая женщина, которая тайком пробралась в дом, чтобы разыграть его.

Лишь только Чарли подумал об этом, как ему захотелось узнать, кто она такая, как попала в дом и куда исчезла.

И что это, черт побери, значит?

— Эй, вы!.. — позвал он, обращаясь к занавескам, которые, казалось, еще слегка колыхались после исчезновения незнакомки. Наверное, она спряталась за ними, но ответа не последовало. Сначала Чарли был несколько этим озадачен, но потом он сообразил, что девушка, должно быть, смущена и напугана. Ничего удивительного в этом не было — даже для рождественской ночи шутка была не слишком удачной.

— Эй, выходите! — снова позвал он, на этот раз громче, но ответа снова не получил.

— Выходите! — Встав со стула, Чарли шагнул к занавеске и отдернул ее в сторону, но там никого не оказалось. Только окно было открыто, хотя Чарли хорошо помнил, Что запер его перед уходом на случай, если снова пойдет снег. Впрочем, он моги ошибиться.

Постояв немного, он отдернул и вторую занавеску, хотя никакой необходимости в этом уже не было — он и так видел, что там никого нет. Определенно, с ним происходило что-то странное. Женщина была — в этом Чарли нисколько не сомневался, — а раз так, значит, она непременно должна быть где-то в комнате, потому что снег под окном лежал совершенно нетронутым и на нем не было никаких следов. А раз так, он ее найдет и учинит ей допрос с пристрастием. Конечно, Чарли успел заметить, что незнакомка была очень хороша собой, однако в данный момент это его нисколько не занимало. Он твердо решил, что не должен позволять никому из местных подшучивать над собой и тем более тайком пробираться в его дом. Даже если это будет очаровательная девушка.

Должно быть, где-то на первом этаже она каким-то образом открыла одно из французских окон, решил он, поскольку входная дверь была в полном порядке, а других способов попасть внутрь просто не существовало. Окна же, как знал Чарли, были достаточно слабыми; медные шпингалеты на них были сделаны на совесть, но за двести лет штыри и гнезда настолько разболтались, что стоило нажать посильнее, и запирающий стержень вылетал из пластины.

Собственно говоря, старыми в доме были не только запоры quot;на окнах — все петли, щеколды, кронштейны и прочее — все было сделано еще тогда, в далеком прошлом, когда здесь жили Сара Фергюссон и Франсуа. Даже стекла в окнах были ручной работы, и кое-где на них были заметны неровности и потеки. Единственные, что было в шале относительно новым, это водопровод, подсоединенный к артезианской скважине, да электричество, — которое Гледис провела только в начале шестидесятых. Проводка, кстати, успела состариться, и Чарли пообещал, что обязательно ее проверит, поскольку ни он, ни Глэдис не хотели, чтобы из-за короткого замыкания дом, который и она и ее предки так берегли, сгорел.

Но сейчас мысли Чарли были далеки от проводки и разболтанных шпингалетов. Единственное, что его интересовало, это неизвестная женщина, которую он только что видел в своей спальне. За занавесками Чарли уже проверил; оставалось заглянуть только в чуланы и в ванную комнату, но нигде не было даже следов таинственной незнакомки. И все же Чарли не оставляло такое чувство, что за ним наблюдают. Эта женщина была где-то здесь, рядом, вот только где? И как она ухитрилась так быстро и ловко спрятаться, что он ее не заметил? Не растаяла же она, в самом деле, в воздухе?

— Эй, вы где? — снова позвал Чарли. — Что вам здесь надо?

Последняя фраза прозвучала не особенно любезно, что, впрочем, было вполне объяснимо, ибо Чарли начинал чувствовать сильное раздражение. В этот момент у него за спиной раздался негромкий шорох, и он резко обернулся, но позади никого не было. Чарли открыл было рот, чтобы выругаться с досады, но не смог произнести ни слова. Гнев его странным образом улетучился, и он ощутил, как на него нисходят мир и покой.

Он по-прежнему не видел и не слышал ничего подозрительного, однако у него было такое чувство, будто женщина только что ему представилась и он узнал в ней кого-то из своих старых знакомых. В следующее мгновение его осенило. Чарли со всей отчетливостью понял, кто была эта женщина и что ей могло понадобиться в его комнате.

Этой его гостье не было нужды подбирать ключи и взламывать окна. Это был ее дом, и она продолжала жить в нем, несмотря ни на что.

— Сара? — проговорил Чарли вдруг севшим голосом и, оглядываясь по сторонам, провел рукой по лбу. Он чувствовал себя полным идиотом. В сознании его все еще сидела не слишком приятная мысль, что это все же может оказаться не Сара Фергюссон, а обычная женщина из плоти и крови, которая прокралась в дом, чтобы напугать его, и теперь, кусая от смеха губы, льнет ухом к стене или к дверям, ведущим в коридор. Теперь она имела полное право рассказать своим друзьям, что ей удалось-таки напугать этого странного приезжего, который принял ее за привидение.

Привидение… Чарли снова вытер лоб, который стал влажным от выступившей на нем испарины. Он все еще чувствовал близкое присутствие кого-то постороннего, однако это ощущение не было неприятным. Глаза его забегали по комнате, но Чарли не сдвинулся с места, стараясь не производить ни малейшего шума. Но он ничего не слышал — не слышал ни шелеста шелкового платья, ни шороха крадущихся шагов в коридоре. Женщина в голубом исчезла, словно она на самом деле растворилась в воздухе, как туман поутру. Но ее образ так отчетливо отпечатался в мозгу Чарли, что он видел ее как наяву. Она заглядывала ему прямо в глаза и улыбалась, словно приветствуя его в своем доме…

От Глэдис Чарли знал, что спальня, которую он выбрал для себя, была той самой комнатой, в которой когда-то жили Сара и Франсуа. Это была та самая комната, где они любили друг друга, и в этой же комнате Глэдис родила Джимми.

В последний раз оглянувшись по сторонам, Чарли вздохнул. Ему хотелось снова произнести вслух имя Сары Фергюссон, но он не посмел. Впрочем, в Этом не было никакой необходимости, раз уж они вступили в контакт на неведомом уровне подсознания. Чарли понимал, что он не сошел с ума, не отравился у Глэдис клюквенным вареньем и не переусердствовал с вином. Просто его чувства странным образом обострились, и он неожиданно получил способность ощущать то, на что в обычной ситуации не обратил бы внимания. Чарли ощущал чье-то присутствие, но в нем не было ничего враждебного, и он нисколько не боялся таинственной хозяйки шале. Напротив, ему очень хотелось, чтобы Сара снова показалась ему. Но он уже определенно знал, что никогда не забудет ее лица, ее легкой улыбки.

В конце концов Чарли все-таки отправился в ванную комнату. Ночью в доме было холодновато, поэтому он купил себе в Дирфилде теплую пижаму. Теперь он надел ее и, выйдя из ванной, погасил свет и растопил камин. В доме были установлены и электрические обогреватели, но он не хотел ими пользоваться до тех пор, пока не проверит проводку. Кроме того, Чарли казалось, что если в комнате будет гореть живой огонь, то у него, возможно, будет шанс увидеть Сару, но его надеждам не суждено было сбыться. Как ни вглядывался он в колышущуюся полутьму, она больше не появилась.

Отвернувшись к окну, Чарли прикрыл глаза. Он забыл задернуть занавески, и в лицо ему бил свет яркой луны, но это нисколько его не беспокоило. Ощущение, что Сара по-прежнему где-то близко, не оставляло его. Теперь он уже не сомневался, что это именно она — Сара Фергюссон де Пеллерен. — На его взгляд, это имя звучало очень красиво и изящно и, насколько Чарли мог судить, очень шло ей. Сара была настоящей красавицей даже по стандартам восемнадцатого-века; что касалось века двадцатого, то Чарли, пожалуй, еще не встречал женщины, которая могла бы с ней сравниться. ;

Так он долго лежал, затаив дыхание и укрывшись одеялом до самого подбородка, прислушивался к тому, что происходит в доме. Потом его неожиданно разобрал смех, и Чарли засмеялся в голос. Определенно, его жизнь круто изменилась — он сам изменился, — и всего за несколько дней. Подумать только: Рождество он встречал с женщиной, которой вскоре должно было исполниться семьдесят, а теперь коротал ночь с призраком другой женщины, чья молодость пришлась на начало восемнадцатого века!

Подсчитав в уме, что Сара Фергюссон умерла что-то около ста шестидесяти лет тому назад, Чарли снова расхохотался.

Вот это была настоящая перемена! А он-то думал, что будет до конца жизни встречать рождественские праздники в Лондоне, с Кэрол! Нет, не скоро он забудет затерянное в лесу шале, ночь, снег и призрак в голубом воздушном платье. Жаль только, рассказать об этом некому. Даже Глэдис, пожалуй, решит, что от переживаний он слегка двинулся рассудком. Сам-то Чарли был уверен, что это не так, но, как говорится, для жюри присяжных это не аргумент.

. Постепенно Чарли успокоился и стал вспоминать лицо Сары, каким он увидел его в первое мгновение, когда вошел в спальню и включил свет. Оно вставало перед ним так отчетливо и ясно, что Чарли почти против собственной воли произнес ее имя вслух.

Но ответа он так и не дождался. Впрочем, Чарли и сам не знал, какого ответа он ожидает. Быть может, тихого слова, легкого шороха, а быть может — упавшей звезды за окном или силуэта птицы на диске полной луны. Ему еще никогда не приходилось слышать о том, чтобы духи заговаривали с людьми, и все-таки ему казалось, что Сара хотела сказать ему что-то важное. И она улыбалась ему. Это означало, что она не возражает против его вторжения.

— Счастливого Рождества… — негромко сказал Чарли, обращаясь к освещенной светом камина комнате, которая когда-то принадлежала Саре и Франсуа. — Счастливого Рождества и… спокойной ночи!

Но ответа не было — только ощущение ее доброжелательного присутствия стало еще более явственным. Через минуту Чарли уже крепко спал и не видел, как через комнату проплыла леди в голубом, выхваченная из темноты серебристым лунным светом.