"Тени киновари" - читать интересную книгу автора (Абби Линн)

Глава 7

Дорога через Пустые Земли Атхаса никогда не бывала приятной. Павек и трое его более молодых спутников были благодарны, по меньшей мере, что она прошла без приключений. Они не повстречались ни с песчаными бурями ни с бандитами, а все хищники, пересекавшие их дорогу, быстро решали оставить их самих себе.

Павек даже немного усомнился в их удаче, но решил, что тут на первый план вышла природа уличного червя, возвращающегося обратно в свой городской котел, в котором он родился, вырос и стал взрослым. Это и керамический медальон, который он носил под своей сделанной дома рубашкой, с тех пор, как ушел из Квирайта.

Чем ближе он приближался к Урику, тем тяжелее становился медальон — который он не носил и даже не трогал с того мгновения, как Лорд Хаману тяжелым шагом покинул Квирайт — и он висел на шее Павека и над его сознанием. На передней части медальона был вырезан портрет Лорда Хаману в полный рост. Обратная сторона, на которой раньше было имя Павека и отметка о его ранге — регулятор третьего ранга в гражданском бюро — теперь была пуста: на желтой глазури осталась только длинная выемка от когтя Льва. Обыкновенно медальоны высших темпларов делали из золота, но на обратной стороне всегда была выемка, а не какой-нибудь знак, означавший, что этот темплар повышен в высшие темплары, находившиеся за пределами всех рангов.

Высший Темплар Павек. Павек из высшего бюро. Лорд Павек. Он мог называть себя так, как сам того хотел, хотя Просто-Павек подходило к нему лучше всего.

Вокруг не было ничего, кроме безжалостного, не устающего солнца, позвякивания колокольчиков канков да редких разговоров среди путешественников, и, чтобы отвлечься от мерного покачивания седла, Павек дал возможность своему воображению бегать там, где ему хочется все десять дней поездки от Квирайта до Урика.

В Урике было не больше пятидесяти высших темпларов — мужчин и женщин, инквизиторов, ученых или генералов — чья сила уступала только силе Лорда Хаману. Павек предвидел, как он появится в своей старой казарме, или на тренировочных полях, а то и на таможне, где он раньше проводил каждые девять дней из десяти. Не то, что он оставил там друзей, которые захотели бы поздравить его; ему хотелось посмотреть на впечатление их всех, когда он снимет в шеи свой медальон и покажет выемку на его обратной стороне.

Поначалу, конечно, все расхохочутся. Никто в здравом уме и памяти никогда не поверит, что темплар может прыгнуть из третьего ранга на самый верх, особенно из гражданского бюро, а не из военного, где должности более или менее регулярно освобождались.

Но смех немедленно прекратится, как только кто-нибудь дотронется до медальона. Эту длинную выемку невозможно подделать. Даже теперь, много пятнадцатых после того, как Король-Лев коснулся его, медальон был слегка теплый и грел грудь Павека. Любой другой почувствует острый удар: высшие темплары могли открыто использовать силу своего господина и находились под его защитой.

Как только они убедились бы, что метка настоящая, у него сразу появилось бы так много друзей, что было бы вообще непонятно, что с ними делать. Внутренним зрением Павек видел их всех: производителей, администраторов, прокураторов, которые управляли его жизнью с тех пор, как мать купила ему соломенный тюфяк в приюте темпларов; они топтали бы друг друга, топили бы друг друга в грязи, только бы заслужить его милость.

Под обжигающим темным солнцем Павек предавался бесчисленным фантазиям, но он не останавливал их поток, потому что прекрасно знал, что многие из тех, перед которыми он хотел бы похвастаться, уже мертвы, и он никогда не будет так поступать перед остальными. Он слишком хорошо знал, что такое унижение, чтобы наслаждаться им в любой форме.

В более спокойные моменты Павек думал о то, что вообще не уверен, хочет ли он быть высшим темпларом. Во всяком случае он совершенно точно не хотел регулярно встречаться с королем-волшебником Урика. С другой стороны, судя по тому, что он узнал о жизни высших темпларов от Матры, те не слишком часто встречались со своим повелителем. В любом случае ему придется, для начала, пережить свое самое первое поручение, как высшему темплару. Ночь за ночью, сидя у маленького костра рядом с белокожей женщиной, Павек разговаривал с нею, узнавая все больше и больше о несчастьи, кототрое привело ее в Квирайт.

Матра рассказал ему об огромной пещере под городом и об огромном водном резервуаре, который по-видимому там находился. Когда он как следует обдумал это дело, ему стало ясно, что так и должно было быть. Фонтаны и колодцы, утолявшие ежедневную жажду Урика, не пересыхали никогда, и хотя создание воды из водуха считалось считалось одним из самых элементарных магических действий — даже он мог делать это — было бы совершенно невероятно, если бы городская вода имела неестественное происхождение. И община неудачников, выкинутых из обычной жизни и живущих на берегах подземного озера, также выглядела весьма и весьма обычным делом. Для многих людей жизнь в любом месте города, даже там, где никогда не бывает солнце, было предпочтительнее, чем жить где-то за городом.

Не больше чем год назад сам Павек думал точно так же.

И он легко мог представить себе банду головорезов, спускающуюся вниз с убийством в голове. Это была не самая приятная картина, но время от времени, несмотря на железный кулак Короля Хаману и решительность темпларов выполнять королевскую справедливость, бунты происходили и в Урике. Когда он носил желтое, Павеку не один раз приходилось вместе со своими товарищами-темпларами врываться на кипящие смутьянами рыночные площади, проламывая слишком горячие головы и жестоко наводя порядок, так что темпларов скорее боялись, чем ненавидели.

После такой работы он впадал в меланхолию, двухдневную пьянку, но было много темпларов, которые радовались такой работе и даже предпочитали ее любой другой.

Темплары, без всякого сомнения, могли бы устроить кровавую бойню в пещере, но было похоже на то, что как раз темплары тут не при чем. Убийства там были совершены с каким-то особенным цинизмом и жестокостью. Да и Матра узнала бы работу темпларов из воспоминаний одного мастера-псионика, которого она называла Отцом. А она не заметила даже намека на желтый цвет в тех образах, которые ей передало умирающее сознание Отца, а ведь даже не на службе темплары всегда носили желтое, это было для них что-то вроде брони.

Главное, что Матра впитала из этих воспоминаний, было обезображенное шрамами лицо, и она настаивала, что это было лицо раба-халфлинга, алхимика Экриссара. Павек видел этого алхимика только один раз, когда стоял рядом с его хозяином, высшим темпларом Элабоном Экриссаром, в подземельях таможни. Тогда Павека поразило, что в глазах этого алхимика было столько ненависти, как если бы он хотел уничтожить весь мир. Он легко мог поверить, что за ненавистью этого сумашедшего алхимика скрывается настоящая сила. Но он никак не мог себе представить цель Какзима и понять, зачем Какзиму потребовалось перерезать общину, которую Король Хаману все равно, рано или поздно, уничтожил бы без малейшего сожаления.

Для тупоумного человека вроде него самого это не имело ни малейшего смысла, но похоже и сам Король-Лев тоже не понял в чем дело, иначе он не послал бы за ним через Кулак Солнца, чтобы решить проблему. Верно, сам Павек тоже был озабочен, когда после битвы в Квирайте выяснилось, что Какзима не нашли и не убили, но не настолько, чтобы упаковать свои пожитки и бегом отправиться в город. Он не видел срочной необходимости. Урик принадлежит Королю Хаману, как ребенок принадлежит родителям, и вот уже больше тысячи лет Король-Лев доказывал, что умеет заботиться о том, что ему принадлежит.

Если Лорд Хаману захочет, чтобы Какзим умер, Какзим умрет. Просто и эффективно.

Перебрав все возможности, какие он только мог себе представить, Павек нашел только одно единственное удовлетворительное объяснение появление Матры в Квирайте: Лорду Хаману скучно. Это было обычное объяснение, когда внезапные странные приказы проходили вниз через иерархию гражданского бюро; приказы, которые выгоняли детей-сирот на внешние стены раскрашивать портреты Короля-Льва на двадцать пятый день пятнадцатой, или перекрасить все килты в другой цвет.

Иногда по той же причине Лорд Хаману устраивал войну, или разрешал своим домашним зверюшкам, высшим темпларам, поиграть в заговор. Он сделал Павека высшим темпларом, и теперь Павек должен стать его ежедневным развлечением, прежде чем Лорд Хаману сам займется охотой на халфлинга.

Павек видел во сне желто-зеленые глаза среди звезд, смеющиеся и прищуренные, а острые когти вонзались ему в тело, вырывая сердце из-под ребер. Естественно, что когда он просыпался, небо было темно, но медальон с выемкой жег его даже через одежду, и Павек никогда не был абсолютно уверен, что это только сон.

В противоположность его беспокойным ночным кошмарам, Звайн и Руари решили, по видимому, что это будет самое замечательное приключение за всю их молодую жизнь. Они бесконечно болтали о храбрости, мудрости и победе, которую они конечно одержат. Звайн воображал, как он бросает окровавленную голову Какзима к ногам Короля-Льва и получает от него в награду золота по весу головы. Руари, к его чести, думал только о награде для Квирайта. И даже Матру охватило тщеславие, хотя ее ожидания были намного более скромными: неисчерпаемый запас плодов кабры и красных бусинок.

Все трое пытались и его заразить своим энтузиазмом, называя его стариком, когда он сопротивлялся. Основание для этого у них было. Павек хорошо помнил себя в возрасте Руари — не слишком много лет назад — и уже тогда он был осторожен и предусмотрителен, как старик.

Не считая скуки короля-волшебника, больше всего Павек опасался именно амбиций своих молодых и неугомонных союзников.

Руари здорово повзрослел за последний год. У него еще случались моменты безрассудства, юношеского упрямства, но в целом Павек верил, что полуэльф действует рассудительно и держит себя под контролем. Звайн, напротив, был еще слишком молод, и был в том самом возрасте, когда мальчишки все встречают в штыки, не слушают никого и страдают от по большей части придуманных юношеских страданий. Время от времени он уходил в себя и замыкался — особенно когда Павек и Руари занимались жестокими, но абсолютно непоследовательными спорами. Мальчик страсто желал больше внимание к себе, а Павек никак не мог быть доброй мамочкой, но частенько из чистого упрямста отвергал даже то, что Павек мог ему предложить, что делало его жизнь еще более трудной.

Что касается Матры… сделанная женщина оставалась загадкой. На несколько лет моложе Звайна, она была не столько ребенком — хотя у нее были совершенно детские понятия обо всем — сколько диким зверем, взрослым и непредсказуемым. Она была намного сильнее, чем казалась, и умела, как она постоянно говорила, «защищать себя».

Матра рассказала, что она выехала из Кело, рыночной деревни, расположенной почти на прямой линии между Уриком и настоящим положением Квирайта, в которой содержалось стадо канков Короля Хаману. Но Павек по традиции решил въехать в Урик с другого, не правильного направления.

Они обогнули город, проведя лишнюю ночь в пустыне, и на следующее утро выехали на южную дорогу в город сразу после восхода.

На этом закончилась вся их скрытность и вся их секретность. Как только огромные и яркие королевские канки с колокольчиками оказались на дороге, по всем обрабатываемым полям и тропинкам полетели слухи. Павек быстро распознал небольшие клубы пыли, остававшиеся от бегунов, несущих слово своим господам, задолго до того, как они приблизились к городу. Все сохраняли дистанцию, конечно, даже благородные леди, путешествовавшие в изысканных, занавешанных беседках на спинах гигантских ящериц, но любопытство — самая сильная из эмоций смертных, а парад раскрашенных жуков Короля Урика был чуть ли не более великолепен, чем выход самого Льва. Впрочем на Павека, Руари или Звайна особенно не глазели, но Матра, элеганта с белой кожей и необычной маской на лице, привлекала всеобщее внимание. Когда они оказались в Модекане, той самой рыночной деревне, где в прошлом Квириты регистрировали свою зарнеку, чтобы продать ее на следующий день, все глаза глядели только на нее.

Павек не имел ни малейшего понятия, в какой день они добрались до Модекана, но в деревне было тихо. Регистраторы Модекана никак не ожидали путешественников, по меньшей мере путешественников едущих на спинах канков короля-волшебника. Павек уже начал сожалеть о своем решении ехать через Модекан, в котором их внушительное прибытие будет предметом разговоров и самых невероятных слухов по меньшей мере еще год, если не десять.

Он насчитал по меньшей мере девятнадцать бешенных ударов деревенского гонга, пока они не приехали; в стенах деревни даже прибытие самого Лорда Хаману встречалось не более чем десятью ударами.

Все темплары Модекана выстроились у ворот, надев свои заляпаные пятнами желтые туники, которые никогда бы не вышли за стены бывшей казармы Павека. Все остальные Модекане собрались за их линией, шеи вытянуты, головы крутятся туда и сюда, чтобы лучше видеть. Три шага через ворота, и все пары глаз уставилась на Матру. Толстая женщина-человек, на рукаве желтой тунике которой было чуть больше нашивок, чем у остальных, поторопилась вперед, к канку Матры, и низко наклонилась, предлагая собственную спину в качестве подпорки при спуске с канка. Большие как птичьи яйца глаза Матры выпучились от изумления, и вместо того, чтобы спуститься, она поставила ноги на седло.

Это было настоящее оскорбление, нарушение всех традиций. Павек не мог себе представить, что регистраторам нравится изображать из себя подставку при канке — безусловно нет — но уж если они унижались, то ни один темплар, даже самого низкого ранга, не должен был быть отвергнут. Неловкое положение только усились и угрожало стать по-настоящему отвратительным, когда деревенский темплар продолжала ползти в грязи, а Матра старалась сохранить равновесие на спине канка.

Павек взглянул на толпу и его взгляд немедленно сосредоточился на еще одном темпларе, достаточно молодом и злом, чтобы быть сыном женщины, лежавшей в грязи рядом с канком, его лицо стало красным от злости.

Когда опасный темплар пошевелился, Павек решил, что ему надо взять инициативу на себя, иначе все кончится очень плохо. Он спрыгнул с канка в стиле военного бюро — ноги махнули вперед над лукой седла, а не назад — так что всадник приземлялся глядя в глаза врага. Он видел, как это делают, но никогда пытался сам. Успех окрылил его.

— Кто здесь командует? — спросил он, скрестив руки на груди. Никто не ответил. Матра выглядела кем-то важным, но он сам был похож скорее на фермера. Павек повесил кожаный шнурок с медальоном на шею так, чтобы сторона с выемкой была на виду. — Кто здесь командует? — повторил он.

Наглость чаще всего побеждала в Пустых Землях, потому что цена за неповинение высшим была так высока, что мало кто был готов платить ее. Как темплары, так и жители деревни прекрасно знали о наказании для того, кто выдаст себя за высшего темплара. Так что они уставились на Павека так, как если бы его медальон был сделан из чистого золота. Последовало долгое мгновение, когда его сердце совсем не билось; потом женщина вскочила на ноги. На ее лице была радостаная улыбка, когда она шла к нему; более раннее оскорбление было забыто; теперь она предвкушала честь разоблачить его перед высшими властями.

Потом она увидела выемку в медальоне, который он держал в руке, и ее улыбка слегка увяла. Павеку не нужно было быть ни магом ни псиоником, чтобы услышать сомнения, борющиеся в ее сознании, но она все-таки протянула руку. Однако они оба были потрясены и на мгновение ослепли, когда из-под ее пальцев вылетели яркие багровые искры.

— Великий! — крикнула она, нянча обожженные пальцы и падая на колени. — Великий, Лорд, прости меня. Я не хотела проявлять неуважение.

Все остальные немедленно последовали ее примеры, родители схватили детей, вставая на колени и прижимая их к себе. Дети протестующе заплакали от грубого обрашения, но раздалось и несколько вполне взрослых всхлипов. Павек мог бы убить их всех на месте, никто не задал бы ему ни единого вопроса. Он мог сделать их всех рабами, мог продать, не обращая внимание на родство. Он мог сделать все, власть высших темпларов Короля-Льва была почти безгранична.

Павек пожевал свою нижнюю губу, ему уже стало плохо от того, что он сделал, надо было помыслить, как все исправить. Единственным высшим темпларом, которого он встречал во плоти и крови, был Элабон Экриссар, а он скорее бы умер, чем стал следовать такому примеру.

— Произошла ошибка, — наконец пробормотал он. Ошибки делают люди, и между прочим, умирают из-за них. — Вы не ждали нас. — Они должны были ехать через Кело. — Ничего плохого не случилось, ни с нами ни с вами, нет причин для кровавого пота.

Как бы неряшливы и недисциплинированы были эти регистраторы, они были темпларами и хорошо знали, что такое кровавый пот. Некоторые головы поднялись и на него уставились недоуменные взгляды. Скорее мекилоты могли бы летать, прежде чем высший темплар пожалеет дураков, так что Павек только что отрастил для них крылья.

— Нам надо воду для питья, смыть с себя грязь, тележку для нашего багажа. Потом мы пойдем дальше. У нас дела в Урике.

Еще больше голов поднялось, еще больше народа благословили свою счастливую судьбу. Толстая женщина-регистратор встала на ноги, прижимая обожженную руку к груди. Она взглянула на медальон, потом на лицо Павека.

— Все что желаете, Великий, Лорд. Все, что бы вы не захотели. Пожалуйста, Великий скажите нам как вас называть?

— Павек, — буркнул он недовольно, чувствуя себя почти так же неловко, как и она.

Судя по отсутствию реакции, его имя, которое было связано с наградой в сорок золотых монет еще год назад, как следует забыто. Губы регистратора заработали, набираясь силы духа для следующего вопроса.

— Простите меня, Лорд Павек, мы здесь совершенно изолированы. Мы знаем только своих крестьян, рабов и фермеров, но мы совершенно не знаем имя вашего благородного дома, Великий Лорд Павек, не могли бы вы нам сказать его, чтобы мы могли обращаться к вам с соответствующим уважение.

Ну конечно. Как и аристократы, живущие в своих поместьях, высшие темплары имеют второе имя, выгравированное на их медальонах. Павек конечно мог дать какое-либо фальшивое имя этим нервным регистраторам, чтобы удовлетворить их, и он обязан сделать это, ради их и себя, но как на зло ничего не шло ему на ум.

— Согласно Декрету Хаману, Лорда Гор и Лесов, Короля Мира…

Они все совершенно забыли о Матре, которая все еще сидела на спине своего канка, скрестив ноги. Лорд Хаману должен был приготовить ее для этого момента, по меньшей мере Павек надеялся, что король-волшебник научил ее подходящим словам когда давал свое послание, которое она должна была отвести в Квирайт. Альтернативой была возможность, что голосом Матры в данным момент говорит сам Лорд Хаману, псионически. Павек заметил, что не он один ищет взглядом желто-зеленые глаза в небе над ее головой. Он не нашел.

— Лорд Павек является единственным наследником Дома Экриссара. Вы можете называть его Лорд Экриссар.

Вот это имя узнали все, одновременно со страхом и презрением, решил Павек. Модекане глядели на него еще более неуверенные в себе, чем раньше, и даже Руари со Звайном были совершенно ошеломлены таким поворотом дела. Если подумать, это не должно было так, до дрожи в теле, поразить их — Король-Лев сказал, что ему нужен другой высший темплар на замену полуэльфу — но поразило. А Павек почувствовал себя так, как если бы на его коже появилось клеймо, плохое и смертельное, которое теперь останется до конца жизни.

Женщина-регистратор отступила на полный шаг. — Мы пошлем в Кело за носилками, Лорд Экриссар. Она махнула рукой, и два эльфа-темплара уже помчались со все ног. — У нас здесь их нет.

Еще одна причина, чтобы ехать через Кело. На ездовых или вьючных животных ездили за пределами Урика, и в полосе между городом и его рыночными деревнями. В самом Урике высшие темплары и аристократы обычно ездили в роскошных носилках, которые нанимали в Кело.

— Для этого нет времени, — запротестовал Павек, обнаружив, что он вспомнил о своем голосе слишком поздно, чтобы отозвать эльфов. — Воду и тележку, это все, что нам надо; потом мы поедем дальше.

Они получили воду, столько сочных фруктов, сколько могли съесть, но не ручную тележку. Не было никакой возможности, чтобы главный регистратор дала высшему темплару, особенно такому, который называл себя Лорд Экриссар, уйти из ее деревни, толкая перед собой хлипкую двухколесную тележку из костей и кожи со своим багажем.

В деревне было не меньше двух десятков здоровенных молодых мужчин, которые хотели бы иметь честь толкать эту тележку. Ее собственный сын очень хотел бы толкать вторую тележку с самой элегантой, в оценке чьего ранга он так ошибся несколько часов раньше.

— Но, Лорд Экриссар, неужели вы хотите, чтобы она шла?

Павек знал, что Матра далеко не так хрупка, как выглядела на первый взгляд, но ее сандали совершенно не подходили для долгой прогулки до города. После безуспешного ворчания, он решил принять совет регистратора. Кровавое солнце не успело передвинуться и на два своих диска по безоблачному небу, а ему уже опять говорят, что надо делать, почтительно и вежливо, но говорят.

К тому времени, когда жители Модекана напихали в тележку Матры буквально все подушки, которые только смогли найти, одетый в желтое эльф-темплар все еще не вернулся. Теперь темплары у ворот города предупреждены и не будут поражены так как здесь, в Модекане, неожиданным появлением высшего темплара и его свиты. А сам Павек не сможет обсудить со своими спутниками последнюю часть их путешествия как — глупо, как всегда — он надеялся.

Собственно говоря Павек вообще не мог сказать им ни слова. В добавок к двум мужчинам, толкавшим тележки, половина взрослого населения Модекана шла за ними, и каждый из них в полной мере старался найти справедливость или подать жалобу чуду из чудес, самому высшему темплару. Они обещали все, что только могли, предлагали свою службу на пятнадцатую часть, на сезон, или вообще на все года своей жизни, лишь бы он объявил себя их покровителем. Одна молодая но созревшая женщина предложила себя в жены, обещая много сильных сыновей для продолжения его знатного рода; трое у нее уже было, от мужчины, от которого она ушла, того самого мужчины который, в свою очередь, предложил себя на должность водяного слуги на десять лет и один день.

Он сказал, что подумает об этом, и положил маленький камешек с вытесненным на нем ее именем в кошелек, висевший на поясе. Еще один, более старый Модеканин, дварф с висящим ухом и покалеченной ногой, немедленно занял ее место, а Павек бросил взгляд на Матру, Руари и Звайна и со злорадством убедился, что на них тоже напали и все трое выглядят совершенно подавленными. Он обругал себя дураком, и обрадовался, что рядом нет Телами и она не видит всю эту суматоху, которую он устроил одним своим появлением, но тут дварф напал на него.

Оказалось, что дварф знает место, глубоко в пустыне, где песчаный шторм засыпал богатый караван, убив всех, кроме него одного. В течении двадцати лет он хранил тайну этих сокровищ, но теперь, если Лорд Экриссар даст ему всего двадцать золотых монет — для найма людей, запасов и инексов, которые доставят сокровище обратно в Урик — дварф охотно разделит с Лордом Экриссаром этот невообразимый клад.

Милосердие Хаману! Да они похоже считают его еще большим дураком, чем он был на самом деле.

Павек все больше сердился на себя и на назойливого дварфа, пока крыши и стены города не появились на горизонте. Он даже не подозревал, как ему не хватало Урика — он даже думал, что он совершенно забыл о нем — но вспышки солнечного света на желтых стеклянных глазах Короля-Льва, вделанных в величественные стены, отдались холодной дрожью восторга в его позвоночнике. Его тело стало сильнее, он пошел легче, чувствуя как жизненная сила Урика вливается в его ноги, хаотические ритмы разумной жизни, так отличной от медленной упорядоченности рощ Квирайта. Дварф немедленно отстал, как только Павек прибавил шагу. Возможно жестоко использовать более короткий шаг дварфа, но не несправедливо, в точности как Король-Лев, чьи гигантские портреты украшающие стены звали его домой.

Его бывшие начальники по гражданскому бюро ожидали их у южных ворот. Они то помнили его имя. По меньшей мере некоторые из них с радостью продали бы его Экриссару, если бы представилась такая возможность, чтобы получить сорок золотых. Зато теперь они заявляли, что он один из них, и гнали Модекан как словами так и палками, пока четыре путешественника не оказались одни внутри стен города.

— Всемогущий Лорд ожидает тебя, Великий, — сообщил Павеку старший инспектор южных ворот. — Мы послали слово во дворец, как только прибыл гонец из Модекана. — Манип — он показал на юношу с льняными волосами, носивший на рукаве нашивки регулятора, которые были так хорошо знакомы Павеку — ждал в коридоре. Он видел гонцов, посланных в квартал с ключами от твоего дома.

Инспектор сделал паузу, как если бы ему было что еще сказать и, как если бы было чистой случайностью, его рука с открытой вверх ладонью очутилась между ними. Темплары, стоявшие у ворот, не могли ничего требовать от высшего темплара, но Манип пошел на немалый риск, подслушав и подсмотрев то, что случилось во дворце. Павек порылся в своем кошельке; полезно знать, что есть и где спать, хотя это и зловещее предзнаменование. Он положил необрезанную керамическую монету в руку инспектора. Она мгновенно исчезла в рукаве темпларе, но больше информации не последовало, и Павек не был уверен, что Манип получит свою долю награды.

— Должен ли я сопровождать вас во дворец, Великий? — спросил инспектор.

Пааек понял, что тот ожидает еще одного вознаграждения, когда они будут около ворот дворца. Ему понадобилось какое-то время чтобы вспомнить, что теперь он высший темплар и ему не нужно награждать ни этого человека, ни любого другого. Никто не может заставить его принять службу, которую он не хотел принимать.

— Я знаю дорогу, инспектор, — твердо сказал он, упиваясь звуками своего голоса. — Твое место здесь. Я не хочу мешать тебе исполнять свой долг. Пускай Манип отведет эту тележку с вещами к моему дому. — Таким обрразом он мог бы наградить того, кто действительно рисковал, подслушивая во дворце, и заодно избавиться от вещей. Другая тележка с подушками, в которой раньше сидела Матра, был уже на пути в Модекан.

— Дворец, Великий? — тон инспектора резко изменился. — Всемогущий Лорд извещен о вашем близком прибытии. Он ожидает вас и ваших спутников.

— Тебя это не касается, инспектор, — Павек сделал свой голос холодным до предела. Потом он улыбнулся той самой темпларской улыбкой, и его шрам задергался.

Трюки высших темпларов легко приходили к нему. Он может легко привыкнуть пользоваться властью, если не будет аккуратен. Отвращение уже увеличилась в нем, как тогда, когда ему предложили дать взятку и он дал ее, ничего удивительного, но и как тогда, когда он отказался дать ее, а вот это сюрприз.

Он послал тележку, Месипа, и три куска керамической монеты в квартал темпларов, а затем повел своих товарищей в глубь города, где они растворились в густых толпах народа.

— Ты слышал, что он сказал? — спросил Звайн, когда они присели отдохнуть во дворике пустого магазина. — Колеса Судьбы, Павек — Король Хаману положил на нас глаз. Мы покойники, если не поторопимся во дворец!

— И что мы там будем делать? — возразил Павек. — Ляжем на живот и будет обтирать им пол, пока он не скажет, что делать дальше?

Звайн не сказал ничего, но судя по выражению его лица именно этим он и собирался заниматься.

— Матра, ты можешь показать нам дорогу к резервуару? — повернулся к ней Павек. — Я хочу посмотреть на него своими глазами, прежде чем мы отправимся во дворец.

Он отпрыгнула назад, тряхнув головой как дикий зверь.

— Если мы собираемся поохотиться на Какзима, надо начать оттуда, где его видели в последний раз.

— Лорд Хаману… — запротестовала Матра.

Но Павек оборвал ее. — Не знает всего, что случается в Урике. — Это были опасные слова, еретические, но правдивые, иначе Лаг никогда не стал бы гулять по городу. — Ты сможешь провести нас? Я не хочу идти во дворец с пустыми руками.

— Там только смерть. Кровь и трупы. Я не хочу возвращаться обратно. Я не пойду обратно. Отец, Мика, они все еще там.

Ребенок, напомнил себе Павек. Семилетний ребенок, который пришел домой утром и обнаружил, что вся его семья зарезана. — Тебе не надо идти с нами до конца, Матра. Доведи нас до такого места, откуда мы уже доберемся сами. Звайн останется с тобой-Нет уж! — запротестовал мальчишка. — Я пойду с тобой. Я не боюсь пары-другой трупов.

Зато он боялся Матры. Это началось еще на Кулаке Солнца и теперь страх кипел в нем, когда они оба вернулись в Урик, где они познакомились в Доме Экриссара и у них были общие воспоминания, о которых Павеку не хотелось даже думать. Он бросил быстрый взгляд на Руари. Из всех них полуэльф выглядел самым взволновалным. Руари не знал о городах почти ничего, а то что знал было не слишком приятно. Когда Манип увозил тележку с вещами, Руари достал оттуда свой посох и сейчас вцепился в него обеими руками. Остальное его тело двигалось почти не переставая, он вздрагивал чуть ли не при каждом звуке. Ну что ж, пришло время проверить утверждение, что полуэльф будет самым надежным из всех его спутников.

— А ты сможешь остаться с ней, Ру?

— Да, — ответил Руари, и тут же уставился на крышу соседнего дома, где что-то тяжело стукнуло.

— Тогда, Матра — веди нас покуда сможешь, а Руари останется с тобой, пока я и Звайн не вернемся обратно. — Не имеет значения, что он доверяет скорее чувству улицы Матры, чем Руари; Матра сможет защитить их обоих.

— Нам нужно дойти до эльфийского рынка. Там надо заплатить смотрящим и шестеркам. Я не платила им с… — голос Матры споткнулся.

Павек уже начал беспокоиться, что возращение в Урик разбило ее, но она справилась с собой, прочистила горло и продолжила:

— Еще есть Энторен. Я не знаю, разрешит ли он мне перевести кого-нибудь нового через его площадь…

— Мы позаботимся об этом, когда доберемся до туда, — сказал Павек, пожав плечами.

Он должен был сам догадаться, что проход находится на эльфийском рынке — единственном месте в Урике, где медальон высшего темплара нельзя даже показывать. Будет лучше всего, если рыночные смотрящие и шестерки не будут подозревать, кто он такой. Засунув медальон внутрь туники, он пошел по направлению к рынку. У него было три спутника, каждый из которых хотел идти рядом с ним, но только две стороны, причем Руари объявил, что он идет справа от Павека. Он сердито посмотрел на остальных, и пару раз задиристо махнул своим посохом, на что Павек решил не обращать внимание.

— А что мне делать с этим? — жалобно спросил полуэльф.

Павек посмотрел на пригорошню цветных камней-печаток, лежавших в протянутой руке Руари. — Хоть один из них рассказал тебе историю, которой ты поверил?

— Нет. Они все хотели что-то от меня.

— Тогда выкини их все.

— Но-?

Камни покатились по земле, когда Павек толкнул протянутую руку полуэльфа.

— Но-? — повторил тот. — Не должен ли я был попытаться вернуть их, если я не хочу их?

— Забудь о камнях. Гончары продают их по двадцать штук за керамическую монету, по сорок после дождя. Забудь о жителях Модекана. Если бы ты поверил им — тогда, может быть, было бы другое дело. Но ты не поверил им. Доверяй себе, Ру. Ты не обязан доверять кому-нибудь еще в городе, кроме меня, конечно.

Руари стряхнул грязь со своих штанов. Великое приключение, похоже, потеряло всякий блеск в его глазах, а потом и совсем затуманилось, когда они прошли через ворота эльфийского рынка. Руари почувствовал себя маленьким и потерянным в этой путанице палаток, торговых ларьков и стойл с животными. Его мать из племени Бегунов Луны была изнасилованна темпларом-человеком где-то здесь. Тот темплар была давным-давно мертв, но Руари все еще ненавидел его.

Рынок был сравнительно тих, по крайней мере в том, что казалось смотрящих и шестерок. Матра уверенно вела их от одного мясного ларька до другого. Внимательно высматривая местных авторитетов Павек заметил несколько продавцов, которые узнали ее — едва ли удивительно, учитывая особенности ее экзотической внешности — но никто не позвал ее. И это было не слишком удивительно. Народ на рынке был в первую очередь обеспокоен своим собственным бизнесом, но у них была очень хорошая память на чужаков, и нет сомнений, что они хорошо запомнили трех незнакомцев, идущих рядом с Матрой.

Они остановились немного не доходя до края площади, ничем не отличавшейся от десятков других, которых они пересекли без колебаний.

— Его нет. Энторена нет на месте, — промямлила Матра через свою маску. Она указала рукой на странную, но пустую конструкцию, кресло с навесом на верхушке башенки высотой с человека, при этом у башенки были колеса. Энторен — эльф из племени, судя по имени — по-видимому должен был бы сидеть на этом кресле, но вокруг не было видно ни единого эльфа, даже среди женщин, которые полоскали белье в фонтане. — Он исчез.

— И следовательно он не сможет помешать тебе перевести нас через плошадь, да? — тихо сказал Павек. — Пошли.

Она повела их к приземистому каменному зданию, стоявшему на северо-запад от фонтана. Здание было серым, из серого камня, и резко отличалось от почти всех остальных на улицах Урика, сделанных из желтого камня. Над висевшей на кожаных петлях решеткой шли ряды незнакомых знаков. Надпись, решил про себя Павек, но он не знал ни одного из этих знаков. Когда-то он проводил все свое свободное время, вдыхая пыль и копируя свитки в городском архиве, и считал, что знает письменность всех городов Пустых Земель. Ему захотелось провести здесь некоторое время и поизучать их, но Матра уже открыла ворота.

— Ветер и огонь! — воскрикнул Руари, оказавшись за порогом. — Похоже мы упустили наше счастье, Павек.

Звайн сказал тоже самое, используя более изобретательные выражения. Матра не сказала ничего, пока Павек не оказался внутри здания.

— Оно изменилось, — прошептала она, глядя на могучее сине-зеленое охранное заклинание, которое перерезало здание пополам. — Стало больше и ярче. Теперь здесь нет пути. Вот почему Энторен ушел.

Это было вполне возможно. Заклинание было толще и ярче любого, которое Павек видел раньше, оно было, например, намного толще любых заклинаний, которые гражданское бюро поддерживало на многочисленных тайных проходах через городские стены. Похоже, что это заклинание накладывал высший темплар, если не сам…

— Тут и раньше был свет, но вот здесь был проход. — Матра показала рукой на место, которое сейчас находилось за заклинанием. — Мы пользовались этим проходом. Теперь — Они показали мне что будет, если я коснусь света.

— Оно вдвое сильнее чем то, что было под стенами, — задумчиво сказал Руари. Он вспомнил о заклинании, через которое Павек провел их, когда они шли тайным проходом, чтобы спасти Акашию из Дома Экриссара. — По меньшей мере вдвое сильнее. Я чувствую его. Оно заставляет болеть мои зубы, а волосы на голове встают дыбом. То, другое, я не чувствовал. Не думаю, что тебе удастся повторить трюк с твоим медальоном, как в прошлом году.

Павек вышел вперед и остановился перед заклинанием. Он снял медальон с шеи и осторожно обхватил его руками так, чтобы лев был впереди. — Ты забыл: Теперь я сам по меньшей мере вдвое больший темплар, чем раньше.

Каскад сине-зеленых искр полетел к медальону, оставив оставив черное незащищенное место в световом занавесе. Павек поводил рукой с керамическим амулетем по спирали, собирая больше искорок и делая отверстие побольше. Его рука закостенела и сама светилась сине-зеленым к тому времени, когда отверстие стало настолько большим, что они все могли пройти в него. Он шел последним, и заклинание закрылось за ним, оставив их всех в темноте. Павек сжал зубы и негромко выругался.

— Что случилось? — спросил Руари.

— Одностороннее заклинание.

— Ну и что? Просто у нас не будет проблем, когда будем выходить…

Полуэльф уже собирался прогуляться обратно, когда Павек схватил его за руку и прижал к грубой каменной стене.

— Смертельная ловушка, идиот! Обычное охранное заклинание просто отпугивает черезчур любопытных, но это становится слепой ловушкой для тех, кто находится внутри, когда оно поставлено.

Руари высвободился из рук Павека. — И как мы сможем выйти?

— Так же как и вошли — только надо быть уверенным, что я иду впереди и держу мой медальон перед собой, — сказал Павек и большим оптимизмом, чем чувствовал. — Хотел бы я кусочек мела, чтобы оставить знаки на стенах. И хотел бы я зажженный факел, чтобы увидеть эти самые стены…

— По ту сторону есть факелы, — вмешалась Матра, потом неуверенно добавила. — Должны быть.

— Я могу видеть, — сообщил остальным Руари, обладавщий ночным зрением, которое он унаследовал от своей эльфийской мамы. — Я запомнил эти камни. Я узнаю место, когда мы опять придем сюда. Клянусь.

— Посмотрим, когда до этого дойдет, — проворчал Павек, а Звайн нервно завозился где-то слева. — И все равно я хочу факел.

— Дорога совсем не трудная, — уверила их Матра. — Я никогда не использовала факел, а ведь я ничего не вижу в темноте. Возьмитесь за руки; я поведу.

Так она и сделала, без единого намека на прошлые страхи и тревоги. Ее ладонь, схватившая Павека за пальцы, была сухой и холодной, не то что ладонь Звайна, шедшего позади; его мокрая и скользкая рука так и норовила выскользнуть из руки Павека буквально при каждом неуверенном шаге мальчишки. Руари шел сзади, во всяком случае Павек надеялся, что он так делает. Врожденные эльфийские таланты и подготовка друида давали полуэльфу возможность двигаться совершенно бесшумно, если он того хотел.

Воздух в проходе был холоден, как ночью и напоен водой, как в роще Телами. Был слабый запах тления, но не чувствовалось никакого зловония, которое Павек ожидал из-за резни, которую описывала Матра. Он верил ей во всем с самого начала, как только она появилась на соляной пустыне. Он доверял ей без всяких вопросов, как не доверял никому, даже Королю-Льву, который послал ее. Тысячи самых зловещих предположений пробегали через его сознание.

— Впереди свет, — объявил Руари возбужденным шепотом.

Свет означал магию или огонь. Павек вдохнул носом поглубже. Нет, он не чувствует ничего, но ведь он и не видит ничего.

— Дай мне идти первым, — сказал он Матре, проходя мимо ее.

Проход был достаточно широк для двоих таких как он, и достаточно высок, так что он не ударялся о свод головой. Они прошли через несколько более узких мест, но ни в одном из них Павек не почувствовал, что земля глотает его, целиком. Теперь он не хотел бы, чтобы Матра осталась здесь и Руари остался вместе с ней. Он не чувствовал опасности впереди, тем самым почти магическим способом, когда человек может почувствовать ловушку или засаду до того, как будет слишком поздно, но если дело дойдет до драки, он хотел бы, чтобы Руари и его посох были там, где от них будет хоть какая-либо польза — и тогда не имеет значения, действительно ли обладает Матра «защитой», во всяком случае она не смогла описать или продемонстрировать ее.

Он развязал завязки на рукоятке его стального меча — который он подобрал на поле бою после битвы с наемниками Экриссара — и проверил, как он выходит из ножен. — Оставайтесь близко от меня. И не шуметь, — приказал он своему войску. — Будьте наготове. Когда я пойду вперед, я не хочу слышать шепот и топот за спиной.

Они дружно прошептали, что готовы, и он повел их вперед. Света было вполне достаточно, чтобы он мог видеть: в отдалении тускло мерцало большое сине-белое пятно, такого огня он не видал никогда. Она стало больше, но оставалось тусклым, даже когда они дошли до конца прохода. Команда Павека шла за ним, так было безопаснее, хотя без него и без его медальона они не смогут выйти через верх, пройти через охранное заклинание. Вопрос стоял так: риск против ответственности, он отвечал за них, и это главное, а как раз сейчас главный риск исходит от света, который он видел, а не от заклинания.

Проход заканчивался на краю довольно крутого склона. Над головой был открытый воздух, наполненный тусклым светом, слева был твердый камень, а справа постепенно понижавшаяся стена. Павек пошел вдоль стены, пригнув голову пониже и не высовывался, пока стена не стала достаточно низкой для того, чтобы можно увидеть что-то за ней, но при этом она могла прикрывать его от опасности. Глубоко вздохнув, он собрал все свое мужество, заглянул через нее…

И то, что он увидел так потрясло его, что он забыл присесть на корточки.

Резервур Урика был больше любого бассейна друидов, больше всего, что Павек мог себе представить. Это было темное зеркало, отражавшее свет с его далеких берегов, безупречно-гладкое, за исключением маленькой ряби, которая то поялялась то исчезала, пока взгляд Павека метался по его поверхности. Свет исходил из пяти огромных предметов, похожих на тарелки, нет, скорее на котлы, которые казалось, плавали в неподвижном воздухе, хотя, прищурившись, Павек уловил слабые серебристые стойки, поддерживавшие их.

Кроме этих котлов не было ничего: ни трупов, ни сожженых хижин, никаких остатков, которые ветеран-темплар ожидал найти на месте недавней кровавой бойни.

Но сами по себе котлы…

У Павека даже не было слов, чтобы описать их нежное, слегка переливающееся сияние, вокруг них образовалась постоянная светящая и колеблющаяся аура. Они были совершенны и абсолютно одинаковы, великолепны во всех отношениях, и теперь, когда он увидел их, плохие предчувствия, которые не оставляли его с того момента, когда Руари увидел свет впереди, обрушились на него как горящее масло.

Матра не была лжецом. Лорд Хаману заслуживал всяческого доверия. И кто-то — Какзим — который замыслил смерть бесчисленного числа невинных и неудачливых жителей Урика, добился того, чтобы эти котлы были помещены на свои места над водой.

Помещены сюда и оставлены одни.

Судя по всему, что Павек мог видеть и слышать, в пещере не было больше ничего живого. Он подал условленный сигнал, и Руари свел остальных двоих с обрыва.

Матра вздохнула.

Звайн начал ругаться:

— Хаману великий и грязный… — он не закончил, так как Павек заткнул ему рот, как следует сунув под ребра. Не имело значение, чем занималась элеганта или что она видела в Доме Экриссара, есть такие слова, которые честный человек не должен произносить в присутствии женщины. Парень согнулся, он едва мог дышать от боли. Слезы хлынули у него из глаз, но он закрыл рот и не издал ни звука.

— Что ты об этом думаешь? — Павек обратился к Руари, который был самым лучшим во всем, что касалось магии.

Полуэльф округлил свою нижнюю губу. — Мне это не нравится. Я не чувствую… Он закрыл глаза и потом опять открыл их. Я не чувствую безопасности.

Павек вздохнул. У него были те же самые ощущения. Он надеялся, что Руари скажет что-нибудь более конкретное.

Они какое-то время стояли там, ожидая звука, движения или вспышки света, которое сказало бы им, что они не одни. Но не было ничего — если только в засаде не сидели самые дисциплинированные бандиты в мире. Когда инстинкты Павека сказали, что ждать больше нечего, надо идти или кричать, он начал спускаться с обрыва, медленно и осторожно, но убежденный, что нет непосредственной опасности. Пещера была слишком велика для одностороннего сторожевого заклинания, которое они повстречали раньше; откровенно говоря она была слишком велика для любого заклинания. Руари попробовал каменистый берег подземного озера своим посохом, в поисках более традиционных ловушек. Он перевернул несколько закопченых костей, которые могли быть остатками животных или людей, но больше ничего не говорило о том, что случилось здесь меньше чем две пятнадцатые части назад, так что если бы Матра не рассказала им об этом, они бы тоже ничего не заподозрили.

Когда они подошли к дальнему берегу выяснилось, что каждый котел находится на чем-то вроде платформы, которая нависала над водой. Серебристые стойки тоже сияли, отражая свет огромных тарелок, которых держали на себе. Осторожность говорит: смотри, но не трогай, но Павек был высшим темпларом, вторым после Короля-Льва, Он не боялся кусочка света, и он узнал лестницу, которая вела на верх платформы с самыми обычными перекладинами. Зажав в руке свой медальон, он коснулся сияющей подпорки.

— Я хочу… — начал он было, но тут же оборвал сам себя. — Это сделано из костей!

Павек перекладывал медальон от одной подпорки до другой, вбирая серебристое свечение. Платформы, которые были выступали из сияния, были составлены из самых разных костей. Это было невероятно изобретательно, но за исключением свечения — наверняка самое простенькое заклинание света, ничего больше — все остальное было полностью немагическим. Он проверил встроенную лестницу и, убедившись, что она выдержит его вес, полез на платформу. Руари стал подниматься вслед за ним, остальные двое предпочли остаться внизу, на земле.

Павек потер край котла медальоном Лорда Хаману, надеясь приглушить блестящие, движущиеся цвета. В этом месте сияние стало сильнее. Его рука заболела, прежде чем он смог увидеть настоящий материал, из которого состояла этот котел: не камень, как он подумал сначала, а куски кожи, прикрепленные к каркасу из костей.

Итак, строение этой загадочной штуки: много кожи, много костей. Павек почувствовал, как слово поднимается на поверхность, пробивая дорогу через его толстые мысли, но не сумев пробиться через них, упало обратно, когда котел внезапно вздрогнул.

С рукой на мече он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Руари, балансирующего на краю котла. Демонстрируя потрясающее пренебрежание плохими предзнаменованиями, полуэльф вероятно попытался упасть на платформу, но тот, кто всегда терпел поражение в соревновании со своими кузенами-эльфами, наконец сумел одержать победу. Руари воткнул свой посох вперед и вниз, прямо в котел. Это движение помогло сохранить равновесие, и он остановился буквально за мгновение до падения спиной на платформу позади Павека.

Жидкость с верхушки посоха Руари брызнула на ногу Павека. Она была теплая, слизкая и невыразимо противная. Павек вытер ногу пальцами, потом резко потряс головой. Руари перевернул посох и пристально вгляделся в оставшееся на его конце мокрое пятно.

Он коснулся его кончиком пальца, обнюхал, и в тот момент, когда он коснулся его еще раз и хотел уже лизнуть его кончиком языка — но тут Павек выбил посох из рук полуэльфа и отправил полетать.

— Ты что, потерял даже тот остаток ума с которым родился, червяк?

Руари выпрямился в полный рост, на полторы головы выше чем Павек. — Я собирался определить, безопасна ли она. Друиды могу делать, ты сам знаешь. Настоящие друиды, а не неумехи вроде тебя.

— Идиоты тоже могут делать это, и тем же самым путем, что собирался делать ты! Милосердие Хаману — на посохе яд!

— Яд?

Руари посмотрел на темные капли у себя на пальцах, потом, судя по его удивленному выражению, увидел что-то совершенно другое. Так что Павек схватил руку Руари, и стал счищать остатки слизи с руки полуэльфа на медальон, где та шипела и испарялась, оставляя за собой кошмарный запах. Руари побледнел.

— Лаг?

— Будь я проклят, если знаю!

— Лаг? — крикнул снизу Звайн, который уже махал посохом Руари.

— Держи свои грязные руки подальше от этого конца — понял! — закричал Павек, чем только привлек внимание мальчишки именно к этой части пасоха, которую он немедленно потрогал.

Павек спрыгнул на землю, подвернув при этом лодыжку. Когда дело закончилось, хромали уже оба, он и Звайн, а Руари присоединился к ним.

— На этот раз Какзим пытается отравить воду Урика, — гордо сказал полуэльф, довольный тем, что установил цель котлов.

— Похоже на то, — согласился Павек, осторожно перенося тяжесть тела на поврежденную лодыжку. — Он избавился от народа, живущего здесь, только для того, чтобы построить эти проклятые костяные платформы и кожаные котлы. — И это, несмотря на абсолютную правду, были не самые мудрые слова, которые он произнес в своей жизни.

Матра, до этого совершенно спокойная, подняла голову и с расширенными глазами уставилась на котлы. Не нужно было быть псиоником чтобы угадать, что она подумала о коже и костях, использованных Какзимом для своих сооружений.

— Отец! — выкрикнула Матра и кинулась к ближайшей платформе.

Руари схватил ее за руку, когда она пробегала мимо и попытался остановить с криком, — Что ты делаешь!

Она упала на берег с откинутой головой, так что они смогли увидеть полупрозрачные мембраны, покрывшие ее глаза. Золотые метки на ее коже ярко вспыхнули, от них потяныл дымок, запах которого был немного похож на запах серы.

Звайн мгновенно упал на землю. — Не сражайся! — крикнул он, потом свернулся в клубок, упершись головой в колени. — Не сражайся! — опять повторил он, на этот раз всхлипывая. — Она испепелит тебя, если будешь сражаться.

Павек стоял рядом с Руари, одна рука на мече, вторая на медальоне, ожидая, пока Матра придет в себя. Дым перестал идти, мембраны исчезли. Она медленно уселась, вытянув вперед руки.

— Ты можешь сказать нам, что это было? — спросил Павек.

— Создатели… — начала Матра, и глаза Павека округлились.

Тогда она начала плакать — по меньшей мере Павек решил, что она делает именно это. Она издавала звук, который он никогда не слышал раньше, но она свернулась клубочком, как и Звайн. Не обращая внимание на свою лодыжку, он сел на корточки рядом с ней.

— Я не хотел напугать тебя.

— Отец-Я не знаю, что случилось с телом Отца, но это не его кости. Это вообще не кости людей, а кости животных. И сами котлы тоже. Они сделаны из шкур животных, может быть иниксов. Я был жестоким топоголовым болваном, когда сказал то, что сказал.

— Кости и шкуры, — прокомментировал Руари. — Дом Экриссара не был достаточно кровавым для него, так что Какзим предпочел ему скотобойню…

Скотобойня. Павек встал на ноги.

— Кодеш! — Слово наконец-то вышло, после чего начался словесный понос. — Кодеш! Какзим в Кодеше! Он в деревне мясников, — но тут его энтузиазм угас так же быстро, как и родился.

— Но проход на эльфийском рынке. Кто-то должен был заметить, там невозможно скрыться от всех глаз. Может быть не кожу, но уж кости точно. Невозможно перенести столько костей, чтобы хоть кто-нибудь не заметил.

Матра медленно поднялась, держась за руку Павека. — Энторен послал ребенка ко мне тем утром. Он сказал, что никто не входил в пещеру с заката, когда я ушла из нее. Я думаю — я думаю, что он узнал, что случилось, и пытался сказать мне, что это не его вина.

— Потому что есть другой проход в пещеру… в Кодеше, — заключил Павек.

Звайн поднял голову. — Нет, — простонал он. — Не Кодеш. Я не хочу идти в Кодеш. Я не хочу идти никуда.

— Не беспокойся. Кодеш подождет до завтрашнего утра, — уверил мальчика Павек. И для него самого приключений сегодняшнего дня было более, чем достаточно. Лодыжка стреляла огнем, когда он ступал на нее, поднимаясь по обрыву к далекому Урику. Растяжение, ничего серьезного, но очень больно. — Еда, — сказал он себе и своим товарищам. — Хороший ночной сон. Вот что нам нужно. Мы позаботимся о Кодеше — и о Хаману — завтра утром.

Руари, Матра и Звайн пошли за ним шаг в шаг.