"Снайпер" - читать интересную книгу автора (Хантер Стивен)

Глава 11

Это было оскорбительно. Сплошное унижение. Ник превратился в самого настоящего мальчика на побегушках, в клерка и идиота. Он носился по коридорам с кассетами, дисками, кофе и пончиками, как образцовая прислуга. Хауди Дьюти практически не предоставлял ему возможности общаться с людьми из Секретной Службы, взяв эту деликатную миссию полностью на себя. Ник фактически оказался в роли выполняющего мелкие поручения самого Хауди Дьюти.

– Эй, Мемфис, ты стал похож на загнанную лошадь, не рви так себе жопу, – заорал Нику вдогонку его бывший напарник Мики Сонтаг, когда тот вылетел из файлотеки и помчался в архивную комнату, на дверях которой теперь красовалась новая табличка: “Совместная группа Секретной Службы и ФБР”. В ней федеральные телохранители и лицемерный Ютей устроили себе координационный центр.

– Да ладно, отстань, – огрызнулся Ник, чувствуя, что безнадежно опаздывает. Он ужасно злился на Джинни Финн, работницу файлотеки, которая не смогла достаточно быстро найти досье на некоего Кларка Кларксона, известного под кличкой Белый Рыцарь, из местного отделения ку-клукс-клана в округе Лафайетт.

– Как они над тобой издеваются, старый, добрый Ник!

Нику было всего лишь тридцать четыре, и за слово “старый” это дерьмо стоило бы поставить на место. Но “да ладно вам…” это все, что он мог ответить в данной ситуации.

В комнате главный представитель Разведслужбы Фил Мюллер, как всегда, орал на всех, как генерал Паттон на свои войска, в том числе и на Хауди.

– Это, наконец, последний?

– Он говорит, что да, – ответил Ютей за Ника еще до того, как тот успел рот открыть.

– Все, даже недействующие, завязавшие, находящиеся в заключении и мертвые?

– Да, все, Фил.

– Итак, в соответствии с вашими файлами, согласно вашей информации и информации алфавитного указателя Отдела учета преступлений, что же мы имеем? Что там у нас, всего около двухсот пятидесяти человек? Все они для меньшего риска в работе и лучшего контроля сведены в три группы по категориям преступлений: Альфа, Бета и Чарли. Как идет работа? Вы проработали группу Альфа?

– Э-э, Фил, – начал один из представителей Разведслужбы, – мы очень много над ними работаем, но… Я бросил на них три группы, то есть по шесть человек на каждые пятьдесят шесть преступников. Мы уже подключили и группу Бета – это на вторую категорию преступников. В ней сто двадцать четыре человека. Все остальные в Чарли.

– Как распределено время и когда будет закончена работа?

– Я думаю, что с Альфой можно было бы разобраться без проблем, если бы мы подбросили туда еще несколько человек. С большей частью из тех, кто попал в группу Бета, мы сможем справиться своими силами. Мы работаем почти без перерыва. Но вот эта проклятая группа Чарли, она беспокоит нас больше всего. Я даже не знаю, что делать, у меня нет лишних людей, а остальные так быстро освободиться не смогут.

– Э-э… – задумчиво протянул Мюллер.

– Есть идея, Фил, – прервал его Хауди Дьюти. – С группой Чарли вполне мог бы поработать и Ник. Он мог бы позвонить по всем номерам, проверить наличие…

– Гм-м… – снова промычал тот.

– Он просто горит желанием, не так ли, Ник?

Ник от неожиданности чуть на задницу не шлепнулся. Вот это новость! То, что делали люди из группы Чарли – а они делали это всегда перед прибытием Самого, – заключалось в том, что они в тесном контакте с федеральными службами и местными подразделениями по обеспечению законности скрупулезно проверяли весь список чокнутых, сдвинутых, умственно неполноценных, всяких право- и левоцентристских мудозвонов и прочих эгоцентричных элементов, представляющих потенциальную угрозу спокойствию. Специальные группы занимались их поиском, определяли местоположение на настоящий момент и то, как они живут. Если поступали хоть какие-нибудь сигналы об отклонениях от нормы или о дестабилизирующих элементах в поведении, то за ними устанавливалось наблюдение. Но чаще всего этих людей просто бесцеремонно хватали, запугивали до полусмерти и отпускали на все четыре стороны. Это была очень кропотливая, невыносимо скучная и к тому же никому не нужная работа. В этом, собственно, и заключался стиль работы Секретной Службы перед прибытием Самого: знать, как говорится, в каком лукошке какие орешки лежат.

– Но материалы… – начал было Ник.

– Могут подождать, – грубо закончил за него Мюллер. – Приступаешь к обработке группы Чарли. Все ясно, Мемфис?

– Да, ему все ясно, – подтвердил Ютей. – Ник, ты же не против того, чтобы поработать побольше, а?

О чем тут говорить? Настоящий фэбээровец, даже если ему что-то не нравится, никогда ничего не скажет против. Он никак не проявит своих чувств, просто кивнет головой, подчинится и вольется в команду, чтобы выполнять поручение.

Именно так Ник и поступил, сдержав раздражение и недовольство тем, что никто не спросил его мнения. Однако эти люди действительно были профессионалами, и ему хотелось посмотреть, как они работают, ведь о них ходили целые легенды. Они всегда отвечали за обеспечение безопасности в том месте, где собирался выступать президент, и когда дело доходило до проверки близлежащих районов, то можно было не сомневаться в том, что там будет наведен идеальный порядок и ни один подозрительный предмет не останется незамеченным. Десятки собак будут вынюхивать все закоулки в поисках взрывчатки или электронных наружных приборов, спектрометры проверят все радиосигналы, чтобы не было зафиксировано каких-либо необычных радиоволн, при помощи которых можно было бы инициировать детонацию капсюля дистанционного взрывателя, и уж тем более ни одна замаскированная снайперская площадка или “нора” не укроется от внимательного взгляда сотрудников Разведслужбы.

В конце концов, это была работа не в скучном кабинете мрачного здания, и если бы он смог принять в ней участие, то это позволило бы ему снова вернуться к нормальной жизни, лишенной всякой политической чепухи, и стать опять человеком, а не мальчиком на побегушках. Дело в том, что Ник страшно не любил сидеть в Управлении и вообще терпеть не мог любую работу, связанную с необходимостью долго находиться в этом унылом здании. Он знал, что порой допускает небольшие ошибки, но все это из-за того, что он недостаточно скрупулезен и дотошен в бумажной работе. Он проклинал себя за тот неудачный выстрел в Талсе, в результате которого его жизнь так резко изменилась, стала скучной и однообразной. Все эти мысли быстро пронеслись в голове Ника, в то время как лицо его по-прежнему оставалось спокойным и непроницаемым.

Когда совещание закончилось, Херм Слоан, в принципе неплохой парень, подошел к нему и сказал:

– Да, влип ты. Небось собирался завтра куда-то слинять, а теперь по уши завяз в этом дерьме.

– Ничего страшного, – ответил Ник, пытаясь скрыть свое раздражение и сохранить видимость хорошего настроения. Он всегда так поступал, когда ему приходилось сталкиваться с неприятностями.

Слоан подошел к полке с дискетами, которые стояли в отсеке, предназначенном для группы Чарли. Ник обвел их печальным взглядом. Впереди были долгие часы изнурительной работы. Теперь он понимал, что его надежда заняться убийством Эдуарде Ланцмана погибла окончательно и бесповоротно.

Перед ним мелькали какие-то безликие имена и фамилии; проглядывая досье, он видел одни и те же признаки безысходности и ненависти, одинаковые скупые данные и характеристики. В этих маленьких людях было слишком много ненависти и злобы, они были зажаты в тиски повседневной реальности, и с ними приходилось иметь дело только лишь потому, что они могли или уже имели оружие.

И тут Ник увидел имя своего героя: “БОБ ЛИ СУЭГГЕР”.

“Боб Снайпер, – подумал он, – о Господи!”

Работая по четырнадцать часов в день, Ник за три дня умудрился обработать всю группу Чарли. Из семидесяти человек пятьдесят шесть он полностью отбросил. Работа была ужасно утомительной и мучительно нудной. Ему приходилось не сходя с места звонить то в одно управление, то в другое, разыскивать то одного, то другого служащего, искать в телефонных справочниках номера, обзванивать все тюрьмы штата, беседовать с полицейскими, юристами и служащими многочисленных окружных моргов. Из этих пятидесяти шести ровно половина – двадцать восемь – были уже на том свете. По непонятно какой причине они все-таки попали в составленный Секретной Службой список подозреваемых. У Ника закралось подозрение, что этот список был составлен слишком давно. Уж очень много в нем было мертвецов. Еще шестнадцать человек мотали свой срок в тюрьмах. Пятеро находились в клиниках для умалишенных. Это были самые настоящие сумасшедшие, чьи постоянные нелады с законом в конце концов сделали их неизлечимыми. Теперь они наслаждались живописными видами новоорлеанского байю, где находились эти специализированные заведения. Еще шесть куда-то испарились, покинув город и штат, где до этого жили, и исчезнув в неизвестном направлении. Создавалось впечатление, что они вообще исчезли с лица Земли. К счастью, теперь они были головной болью для кого-то другого. Оставалось четырнадцать человек, которых надо было вычислить, определить их местоположение и поведение. Это была нелегкая работа, но Ник принялся за нее с огромным упорством.

Плюс еще оставался Боб Снайпер. Впервые Ник узнал о самом знаменитом снайпере Корпуса морской пехоты США где-то в начале восьмидесятых, прочитав в каком-то журнале типа “Солджер оф форчун” целую статью, посвященную его службе. Ему запомнилось суровое молодое лицо на глянцевой обложке журнала, камуфляжная форма и внимательные глаза, а также великолепный ремингтон и надпись внизу страницы: “САМЫЙ ОПАСНЫЙ ИЗ ЖИВУЩИХ НА ЗЕМЛЕ ЛЮДЕЙ”.

Истории были одна невероятней другой. Рассказывали, будто стрелял он без промаха на любые расстояния и всегда убивал наповал. Сообщалось, что, по официальным данным, он убил во Вьетнаме восемьдесят семь человек – кое-что говорилось о том, что там же он выполнял некоторые задания и для ЦРУ; венцом его снайперского искусства был случай, когда он в течение двух дней сдерживал батальон северных вьетнамцев, пытавшихся уничтожить окруженный лагерь “зеленых беретов”. За эти два дня он убил более тридцати человек и спас жизнь нескольким “зеленым беретам”, принадлежащим к войскам специального назначения.

Все это было тогда, когда Ник сам еще горел желанием стать первоклассным стрелком, когда он служил в подразделении СВИТ и когда еще не произошел тот несчастный случай с Майрой в Талсе. Вспоминая прошлое, он думал, что оно, пожалуй, было безоблачным и безмятежным. Натренированный, сильный и выносливый, он сражался с преступниками, и лишь по причине того, что сам был, как он считал, таким хорошим, а они – такими плохими, не задумываясь выпускал в них пулю за пулей. Это было в те времена, когда он душой и телом был предан своей винтовке, когда, если можно так выразиться, был настоящим служителем культа винтовки, хоть и недолго… Ник даже передернулся, вспомнив собственное тщеславие тех дней и то, к чему привела его непомерная гордыня в Талсе. Тем не менее, на протяжении всех этих лет он хранил в своей душе глубокое уважение к Бобу. Боб никогда не колебался и никогда не отступал от уже принятого решения. Он проверил себя в тяжелых и суровых испытаниях Вьетнама. Ник же один только раз попытался совершить настоящий поступок – и так позорно промахнулся. Он послал свою пулю как раз туда, куда меньше всего хотел, чтобы она попала.

Теперь, столкнувшись с необходимостью выследить Боба Снайпера, Ник чувствовал себя так, как будто к нему снова вернулась молодость, с ее ошибками, надеждами и чаяниями.

Воспоминания прошлого всплыли из глубин памяти и растревожили душу.

Найти Боба, то есть его следы, оказалось несложно. Он зарегистрировался в отеле “Роберт Оливер” во Французском квартале третьего февраля, а выехал оттуда четвертого. Два дня. Никто его особенно и не запомнил. Единственное, что он понял из туманных рассказов, так это то, что Боб был высоким, европейского типа мужчиной, очень поджарый и жилистый, который никогда ни с кем не разговаривал, все время был погружен в себя, целый день отсутствовал в отеле и потом выехал без всякого шума и суеты. У него был прекрасный фотоаппарат, скорее всего, какой-нибудь японский последнего выпуска.

“Наверное, какие-то дела, связанные с бизнесом”, подумал Ник. Он слышал, что Боб вынужден был уволиться из морской пехоты по инвалидности после тяжелого ранения. Может, теперь он стал коммивояжером или кем-нибудь в этом роде, может, стал арканзасским фермером и приехал в большой город повеселиться, погулять несколько дней на всю катушку, купить пару картин, как это делают все туристы, и потом укатить к себе домой, за 40-ю параллель? Но тут Ника неожиданно осенила совсем другая мысль: почему этот человек вдруг попал в список подозреваемых? Кто его туда внес? По каким причинам? Он запросил данные по Суэггеру в компьютерной сети ФБР, но там на него не было никаких ссылок, по крайней мере никаких преступлений он не совершал. Потом Ник запросил Национальный каталог учета всех преступлений и снова остался ни с чем. Позвонив в министерство военно-морских сил, он узнал, что Боб уволился в звании командер-сержанта; причина увольнения – физическая неспособность; срок службы – двенадцать лет действительной и около трех лет госпиталей и усиленной физиотерапии. Никаких негативных замечаний в его послужном списке не было. В УПДБВ ему сообщили, что Боб никогда не обращался за советом и ни разу не проходил психологического тестирования. Казалось, что за ним ничего не водится. Но почему же тогда он оказался в этом списке? И кто осуществлял за Суэггером наблюдение, когда тот был в Новом Орлеане?

Ник позвонил Херму Слоану.

– Эй, Херм, – начал он.

– Ник, у нас тут работы невпроворот, это срочно? Что там?

– Всего лишь один вопрос. Вот эти, из группы Чарли, где вы их берете? Как они вообще попадают в этот список?

– Короче, Альфа – это обычно те, что числятся в списках ЦРУ, те, что проходят по группам чрезвычайной опасности в ФБР, некоторые – из каталогов министерства юстиции, досье УБН и из разведисточников. Э-э… Бета – как правило, те, у кого в прошлом было несколько несерьезных преступлений, те, что представляют вероятную угрозу общественному порядку, страдают комплексами неполноценности и стремятся привлечь к себе внимание других. А твои Чарли – это письмописцы. Мы собираем все письма, которые получает президент и в которых содержится хоть какая-то угроза или намек на угрозу. Понятно?

– Тут есть один человек… Меня удивило, что он попал…

– Послушай, Ник, позвони Тому Марбелле из министерства финансов. Он составляет все эти файлы и, наверное, объяснит тебе что к чему.

Через несколько минут Ник сумел пробиться к Марбелле, и тот ответил, что, когда разберется с этим вопросом, то непременно позвонит ему. И действительно через некоторое время – в конце следующего дня – Марбелла позвонил Нику.

– О’кей, сейчас у меня на экране компьютера как раз этот файл. Интересующий тебя человек, по всей видимости, возомнил, что заслужил орден Почета конгресса США, – сказал Марбелла.

– Гм-м-м… – протянул Ник, показывая этим, что он не бросил трубку, но тем не менее сказать ему по этому поводу нечего.

– Три недели назад он написал президенту письмо, в котором заявил, что в Корпусе морской пехоты его не наградили орденом Почета, который он по праву заслужил во Вьетнаме. Точно такой же орден был вручен его отцу. Теперь он хочет, чтобы ему вручили его награду, и просит президента сделать это.

– И поэтому он попал в список подозреваемых Секретной Службы?

– Послушай, дружище, за всю твою жизнь что-нибудь да найдется, что позволит занести тебя в такой список. Мы не рискуем. Мы никогда не рискуем.

– В письме содержится какая-то угроза?

– Ну, в принципе наш штатный психиатр говорит, что да. Это не явная угроза, а скорее тон угрозы. Вот, послушай:

“Сэр, единственное, чего я прошу, – это чтобы нация дала мне то, что принадлежит мне по праву, потому что я заслужил это, образцово исполняя свой долг по отношению к ней. Для меня необычайно важно получить этот орден (восклицательный знак). Он принадлежит мне (восклицательный знак). Я заслужил его (восклицательный знак). Двух мнений по этому поводу быть не может, сэр, этот орден – мой (восклицательный знак)”.

Ник задумался над человеческой природой. Да, как и многие, многие другие, великий Боб Снайпер, завоевавший репутацию непревзойденного стрелка во Вьетнаме, настоящий снайпер от Бога, тоже жаждал призвания. Ему тоже было не чуждо тщеславие. Он больше не мог просто так жить и оставаться в неизвестности, зная, что он единственный, кто тогда мог делать невозможное возможным. В своем окружении Боб, как и многие другие, хотел известности, внимания и официального признания. Хотя, может быть, и нет. Это, возможно, было нужно в первую очередь ему самому. Человеку всегда хочется иметь больше, чем он имеет в действительности, причем он желает получить это незамедлительно, ибо считает, что в своей жизни он уже ждал достаточно долго и теперь наконец пришла его очередь.

Ник постоянно сталкивался с проявлениями подобного неудовлетворенного самолюбия на улицах. Как-то постепенно и незаметно в Америке исчезло то, на чем раньше базировались такие понятия, как “мы”, “чувство локтя” или “семья”; им на смену пришло другое понятие – “самоисключительность”; она-то и сделала людей сумасшедшими. Им хочется слишком многого. Они думают, что каждый из них представляет из себя необычайно важную персону, на самом же деле все они остаются хоть и повзрослевшими, но все же детьми, которых так легко обидеть… И все-таки это было как-то не похоже на Боба.

– Мне кажется, что это звучит довольно безобидно, – сказал Ник.

– Все дело в восклицательных знаках. Целых четыре. Согласно нашей теории, восклицательные знаки символизируют определенную тенденцию к проявлению жестокости. Не склонность, а всего лишь тенденцию, потенциальную возможность такого поступка. В данном случае это теория, хотя, честно говоря, мы пришли к выводу, что те, кто пишет письма, практически никогда не берутся за оружие. Им это просто не надо. Для большинства из них весь смысл заключается в самом процессе написания письма. Это их вполне удовлетворяет. Хотя этот человек, видимо, прекрасный стрелок, или, по крайней мере, когда-то им был, он поставил четыре восклицательных знака. И у нас действительно есть запись, что он побывал в Новом Орлеане…

– Да, я убедился, что…

– Поэтому мы включили Суэггера в группу Чарли. Ты можешь вычеркнуть его у себя и передать в группу Бета…

– Я так и сделаю.

– Я знаю, что в группе Чарли одно отребье, не заслуживающее внимания. Поэтому никто и не хочет браться за эту грязную работу. Обычно это делают те, кому не нашлось другого дела. Ты, э-э… немного староват для Чарли.

– Да, но я делаю то, что мне сказал мой босс, вот и все.

– Мы это ценим. Я рад, что мы получаем помощь со стороны ФБР.

– А как вы узнали, что он был в Новом Орлеане?

– Что?

– Ты сказал, что он был в Новом Орлеане, значит, у вас есть об этом сообщение. Как вы узнали об этом?

– Да, – ответил Марбелла, – такая запись есть…

– Но откуда поступила эта информация в файл? Я имею в виду, получена ли она от вашего наблюдателя, из другой какой-то конторы, из полиции, Пентагона или УПДБВ?

– Знаешь, тут об этом ничего не сказано. Информация поступает из самых различных источников, причем не вся она достоверная. А что, это имеет какое-то значение?

– За Суэггером кто-то следит!

– Слушай, что ты пристал? Я в этой цепочке самый последний человек. Об этом тут ничего не сказано. Просто стоит дата. Информация не всегда является достоверной, пойми, Мемфис. Некоторая – точная, некоторая – нет. В твоей власти вычеркнуть его из этой группы, понимаешь, дружище?

– Да, конечно. Огромное спасибо, – сказал Ник и повесил трубку.

“Ну и что же я должен сделать? Ведь что-то я все-таки должен сделать?”

Ник позвонил в справочную службу штата Арканзас и очень быстро получил ответ, что за Бобом Ли Суэггером не числится какой-либо зарегистрированный или незарегистрированный телефонный номер. Дозвонившись в полицейское управление штата, он узнал, что Боб никогда не был ни под судом, ни под следствием. Там же он узнал его адрес: Рурэл-Рут, 270, Блу-Ай. В конце концов он позвонил Вернону Теллу, шерифу графства Полк, штат Арканзас, и, назвав телефонистке опознавательный код ФБР, сразу же вышел на прямую с ним связь.

– Боб Ли? Боб Ли просто живет себе в горах один-одинешенек. Вот и все.

– Он не вызывает у вас никаких проблем?

– Нет, сэр. Более спокойного человека я еще не встречал, сэр. Боб Ли замкнут и не любит, когда его тревожат посторонние. Но он очень хороший человек. Он с честью служил своей стране во Вьетнаме, и его отец безупречно служил ей, и его дед, Лукас, тоже: он был шерифом здесь в двадцатые годы. Они все коренные жители графства Полк и принадлежат к той категории людей, которые никому не причинят вреда, если их не тронут первыми.

Но Ника волновало другое: Боб жил один, вдали от общества, вместе с десятками своих винтовок. Описание совпадало и вряд ли могло быть случайным.

– Пьет или еще что-нибудь употребляет?

– Мистер Мемфис, поверьте мне, я бы солгал, если бы не сказал вам, что несколько лет назад у Боба Ли были проблемы с алкоголем и некоторое время его положение было не из легких. У него вся жизнь – сплошная боль, вы же знаете, ведь он был ранен на войне. Но я верю, что Боб Ли окончательно вышел из кризиса и нашел себя. Единственное, что ему надо в жизни, так это свобода и чтобы его оставили в покое.

– А как насчет наград? Он никогда не говорил о наградах? Они для него играют очень важную роль?

– Для Боба Ли? Позвольте мне кое-что вам сказать, молодой человек. Вы когда-нибудь были на войне или участвовали в чем-нибудь подобном?

– Нет, сэр, не был.

– Ну так вот, молодой человек, те, что интересуются медалями, всегда стремятся пробиться вверх по служебной лестнице. В 1943 и 1944 годах я вместе с солдатами генерала Меррилла прошел всю Бирму из одного конца в другой, и единственный среди нас человек, который стремился к получению наград и проявлял при этом немало усилий – он даже стал губернатором штата Колорадо, – впоследствии предстал перед судом за государственное преступление. Нет, молодой человек, Боб Ли Суэггер абсолютно не интересуется наградами, ему на них просто наплевать. Я раз или два бывал там, где он живет, и, поверьте, в его жилище трудно найти хоть малейший намек на то, что этот человек считает себя самым храбрым и отважным героем, который когда-либо рождался в нашей стране.

Нику было приятно это слышать.

Вечером, зайдя к нему в кабинет, Херм спросил:

– Ник, у тебя есть кто-нибудь из Чарли, кого бы стоило перекинуть в Бету или Альфу?

Ник ответил:

– Да, – и назвал ему фамилии трех человек, которые, может быть, и представляли какую-то опасность, но тем не менее никогда бы, по его мнению, не решились на активные враждебные действия.

Наконец-то он вырвался из Управления. На самом деле он, конечно, все равно оставался в этом вонючем фэбээровском болоте, но по крайней мере сейчас был вне стен здания Управления.

Вместе с Хермом Слоаном и его напарником Джефом Тиллом, которого все звали просто Тилл, Ник сидел в заднем отсеке специального автомобиля Секретной Службы, беспорядочно крутя ручки приборов и проклиная все на свете. Эта чертова машина была буквально нашпигована электронным оборудованием.

– Ну и зараза, – сказал Тилл.

– Ты уверен, что она работает на прием? – спросил Слоан.

– Не уверен, – несколько нервозно ответил Тилл. – Все индикаторы красные, мы работаем в направленном излучении, но, веришь, я не слышу ничего, кроме шумов и потрескиваний. Это просто выводит меня из себя.

Ник предоставил двум приятелям по очереди проклинать электронное оборудование и пульт управления, который слабо освещал их своими тускло мигающими лампочками.

За окном машины не было ничего, кроме байю и стрелоподобных кипарисов, между которыми раздавалось хлюпанье болотной воды, по которой шлепали какие-то маленькие мерзопакостные твари. Где-то в трехстах метрах впереди – так, по крайней мере, предполагалось – должна была находиться небольшая ферма, которая одновременно служила штабом экстремистской расистской группы “Белый маяк расовой чистоты”, о которой говорили, что она отличается необычайной жестокостью среди всех новоорлеанских организаций подобного типа. Она состояла из толстопузых татуированных белых, вооруженных их любимыми “Раджер Мини-14”, причем в своих взглядах они резко расходились с организациями ку-клукс-клана, в свое время вышли из него и считали его политику слишком “мягкотелой”. Все это, возможно, так и было, при условии, правда, что сама организация существовала. У Ника сложилось такое впечатление, что все это – плод воспаленного воображения, полицейские выдумки, частенько служившие, надо сказать, легким выходом из сложных ситуаций. Обычно какое-нибудь очень неудобное или запутанное преступление списывалось на “Белый маяк” и таким образом сразу попадало в файлы нераскрытых преступлений еще до того, как к его раскрытию кто-нибудь прикладывал свои силы, время и энергию. Ник один раз потратил целую неделю, пытаясь докопаться до истины, но в конце концов пришел к выводу, что все это было не более чем фантазией, рожденной сплетнями и ненавистью и постоянно подпитываемой неправдоподобными слухами. Тем не менее, по совету одного детектива из новоорлеанского Отдела по контролю за бандформированиями, Слоан, его напарник и Ник Мемфис, в качестве представителя местных служб ФБР, ровно в полночь сели в этот напичканный сложной электронной аппаратурой автомобиль и приехали сюда, чтобы прослушать фермерский дом – никакого ордера не требовалось, если прослушивание осуществлялось при помощи параболического микрофона, – а также, чтобы узнать, что эти парни из “Белого маяка” замышляют, если, конечно, эта ферма была их местом встречи. Ник мог назвать, по крайней мере, трех местных детективов, которые, опрокинув стакан-другой, с удовольствием погоготали бы над тем, как им удалось послать трех белых дураков с Севера в болота ночью только лишь для того, чтобы те послушали там стрекот цикад. Но он ничего не сказал.

– Не может же быть, чтобы везде было одно и то же, – сказал Тилл. – Это просто хлам, а не техника, старье одно. Даже к компьютеру не подсоединены.

– Может быть, излучение не проходит сквозь деревья?

– Скорее всего, эта техника – просто откровенное старье, – проворчал Тилл.

Однако Ник чувствовал себя так, будто находится на борту космического корабля “Энтерпрайз” – настолько все тут было суперсовременным и напичкано техникой самого высокого класса.

– А что не так с оборудованием? – спросил он. – У нас, например, чтобы провернуть какое-нибудь крупное дельце, надо обращаться за разрешением и специальным оборудованием аж в Майами.

– Да мы тоже уже несколько лет бьемся, чтобы получить новые приборы, – сказал Тилл. – Хлам вроде этого всегда прибывает на место за две недели до того, как появится Сам. А ведь этот микрофон был сконструирован еще в шестидесятых и уже давно далек от совершенства. Хоть из пушек пали – все равно ничего не уловит! Хлам и рухлядь!

– Вам надо бы “Электроток 5400”, – задумчиво протянул Ник.

– Конечно! – воскликнул Тилл. – Но у меня миллион долларов на дороге не валяется, чтобы я его мог выбросить на такое дело. Хотя, черт побери, мои обязанности – это защита и охрана жизни президента Соединенных Штатов, вот так-то! Слушай, а откуда ты знаешь об “Электротоке”? Этот микрофон суперсекретный и почти никому не известен.

– Да так, один друг сказал. Вроде бы их всего семь штук в мире…

– Нет, пять или, может быть, шесть. Да, было бы неплохо и нам таким разжиться. А теперь придется полазить по этим гадским болотам. Надо будет где-нибудь припарковаться и настроиться стационарно.

– Они только в ЦРУ и УБН, да?

– И еще у некоторых клиентов за границей с очень-очень крутыми связями.

– Я слышал, что такие микрофоны были кое у кого в Сальвадоре.

– Меня это не удивляет. Ни одна группа уничтожения без них не обходится, в то время как те, что работают ради сохранения жизни, типа нас, вынуждены пользоваться вот таким хламом тридцатилетней давности. Ну-ка подожди, дружище, мне кажется, что у меня в наушниках плещется какая-то рыбка.

Ник сразу же затих и молчал, пока Тилл возился, подстраивая громкость и частоту.

– Я что-то нашел, – наконец сказал он.

– Пленка пишет?

– Пленка пишет классно. Э-э… одну секундочку, сейчас я попробую усилить и вывести звук на твои наушники.

Ник услышал шум голосов, что-то невнятно бормочущих вдалеке:

– Ты знаешь, у них, э-э… они будут, ты знаешь, э-э… они все красться в деревьях… там, где все собраться, э-э… дай сказать тебя… э-э… они красться… ты в болота… конечно, паря, тык в них, как огни… ты знаешь, ты же знаешь, что я говорить… огни, как и… когда они подойти близко все да, ты шмяк, да, бах! ты знаешь…

– Не хочу показаться невежливым, – сказал Ник, – но мне кажется, что это совсем не “Белый маяк”.

– Черт, – произнес Слоан.

– Слушай, ну а о чем они говорят? – удивленно спросил Тилл.

– Охота на аллигаторов, думаю. Эти старые неотесанные негры выходят на охоту поздно ночью и приманивают их светом. Когда те подползают, они бьют их по голове обухом топора. По закону это запрещено, но они едят их мясо, а шкуру и зубы продают. Браконьерствуют. Да, это браконьерство. Ну что, может, хотите взять их с поличным? От трех до пяти лет по федеральным законам.

– Черт, – выругался Слоан. – Я точно помню, как этот человек говорил, что ферма находится в тридцати милях от округа 547 и налево от грязной дороги на тринадцать миль.

– Знаешь, я думаю, что этот твой человек – большой хохмач, – сказал Ник. – Ведь эти луизианские полицейские любят какую-нибудь шуточку отколоть.

– Да я разнесу ему всю задницу в клочья! – Слоан перешел на крик.

– Не советую тебе этого делать. Скорее всего, он тебя, конечно, надул, но ведь ты не сможешь ничего доказать. А если поднимешь шум, то будешь выглядеть так, будто тебе разнесли задницу в клочья, а не ему. Послушай, я сам в первый год службы однажды провел полночи в поле, охотясь на диких гусей. Здесь это считается чем-то вроде спорта – кто кого надует. А сами они сейчас, наверное, сидят в задней комнате “Аллигатор клаб” и животики надрывают от смеха – я тебе гарантирую. Но ведь ты выполняешь свою работу, не так ли? Ну, вот это и есть для тебя самое главное.

– Черт побери, Мемфис, ты просто ходячий учебник, дающий невероятно ценные знания о том, как строить отношения с людьми и как научиться прощать их маленькие слабости.

– Прощать намного легче, чем быть грубияном. Особенно в их собственном городе. Я научился с ними ладить, потому что выполняю свои обязанности так, как надо, и никогда не жалуюсь.

– Ладно, пошли отсюда, – сказал Тилл.

– Только представь себе, Тилл, каким бы идиотом ты себя чувствовал, если бы приехал сюда с миллионным “Электротоком 5400”.

Оба агента разведслужбы рассмеялись, затем Тилл с горечью заметил:

– Не видать мне “Электротока” как своих ушей до тех пор, пока я не попаду в Рэм-Дайн.

– Рэм-Дайн? – переспросил Ник.

– Ты что, никогда не слышал о Рэм-Дайн?

– Нет.

– О, это настоящий рай. Ты всех трахаешь направо и налево, тебя тоже частенько трахают, но зато ты чувствуешь себя настоящим человеком и в твоей жизни все просто классно. Рэм-Дайн дает тебе задания, ты их выполняешь, получаешь кучу денег и катаешься как сыр в масле. Тебе приходится делать все то же самое, что обычно делают в ЦРУ. Да, это интересная работа!

– А, чушь, – возразил Слоан, – ничего этого на самом деле нет. Я тоже слышал, что кто-то говорил о существовании подобной конторы, хотя не видел своими глазами ни одного, кто бы имел к ней хоть какое-то отношение.

– Это конечно, но так приятно помечтать о больших деньгах, ты согласен? – задумчиво протянул Тилл.