"Снайпер" - читать интересную книгу автора (Хантер Стивен)

Глава 18

Автомобиль Боба буквально пронзал яркий, ослепляющий свет, льющийся на него со всех сторон. Ярким было все. Солнце неистово палило, заливая землю своим огненным сиянием, и белый песок, не впитывая в себя этот свет, сразу же отражал его в разные стороны. Боб вел машину с полуприкрытыми глазами, потому что у него не было солнцезащитных очков. Зная, что его лицо является сейчас самым известным лицом в Америке, он старался нигде не останавливаться и ехал все время прямо и без остановок. Питался он одними булочками и кокой, которые покупал в торговых автоматах на старых объездных заброшенных автозаправочных станциях. Слава Богу, что у него в бумажнике оказалось двести долларов. Он гнал машину, не обращая внимания на боль и сдерживая гнев, он приказывал себе ехать и, сцепив зубы, выполнял собственный приказ. Становилось очень жарко. Кругом была пустыня.

Огромные кактусы с длинными и тонкими колючками выглядели так, будто хотели кинуться на него и заколоть. В глубине души, в той ее части, которая сохраняла в себе остатки религиозности, эти кактусы сейчас ассоциировались у него с распятиями, хотя он никогда не был католиком, а скорее чем-то вроде баптиста, особенно пока был жив его отец. Лежащая перед ним дорога, по мере того, как взгляд устремлялся по ней вдаль, постепенно расплавлялась и таяла, превращаясь в жаркое, плавно колышущееся в воздухе пятно. То и дело появлялись какие-то миражи и казалось, что пыльные чертики перебегают с одной стороны дороги на другую. Он ехал только вперед.

Стрелка спидометра все время указывала на цифру семьдесят – ровно на пять миль в час больше, чем положено на этом участке дороги. Это была уже третья украденная машина, “меркури-бобкэт” 1986 года выпуска. Перед тем как украсть машину, Боб всегда менял на ней номера, снимая их с какого-нибудь другого автомобиля, – это был старый трюк, о котором он услышал на острове Паррис от одного чернокожего юноши, наверное, давным-давно погибшего во Вьетнаме. Бобу выпали тяжелые испытания. Он пробирался через топи и болота, мокрый и злой, еле живой от усталости и потери крови, охотясь на животных только для того, чтобы выжить, и стреляя только в тех случаях, когда наверняка был уверен в том, что попадет; а когда у него остался последний патрон, который он в конце концов был все-таки вынужден использовать, ему повезло – он наткнулся на следы цивилизации. Тогда Боб выбросил пистолет и угнал машину, а потом было долгое восемнадцатичасовое путешествие, которое и привело его в пустыню. Десять часов в Техасе. Нью-Мексико был короче. Сейчас он находился в Аризоне. И, хотя Техас остался далеко позади, путешествие по этому штату было очень и очень длинным и трудным. Он знал, что уже почти достиг цели. Но что его ждет там? Может быть, ничего. А может быть, как раз то, что ему сейчас надо. Все равно выбора нет; может, он все это выдумал? Нет, не выдумал, просто сейчас в мире нет другого места, в котором бы они не искали его, и, если он не поедет туда, его обязательно схватят. Его ищут везде… только не здесь. У него был еще один шанс.

Машина ехала в гору. Прямо впереди показался маленький городишко, затерявшийся в жаркой пустыне. Разбросанные вдоль дороги редкие строения ярко сияли на солнце своими жестяными крышами. Там тоже, наверное, были какие-то представители закона, но Боба это сейчас мало волновало. Где-то вдалеке, на самом горизонте, виднелись нежно-фиолетовые вершины гор. Но сейчас его интересовали только эти маленькие домики в пустыне. Он снизил скорость. Город быстро приближался.

На дорожном указателе было написано: “АХО, АРИЗ., НАС.7567”.

Он ехал по городу, прикрыв глаза рукой, чтобы не так слепило солнце. Банк, стриптиз-бар, продуктовый магазин, две бензозаправочные станции, главная улица, представляющая из себя ряд трактиров с надписями “Макдоналдс”, “Бюргер Кинг”, еще одна заправка, школа и, наконец, “Санбелт трейлер парк” – небольшой жилой квартал с маленькими аккуратными домиками.

Боб медленно въехал в него. Проделать такой длинный путь ради этого захудалого местечка? Гм-м… Всего-то, наверное, сотня трейлеров да сотня пальм. Хотя он все именно так себе и представлял.

Он чуть не потерял сознание прямо здесь, у самой цели. В глаза ударила дикая волна боли, и все тело сначала напряглось, а потом внезапно расслабилось, безвольно обмякнув на сиденье автомобиля. Ему казалось, что вся кожа вдруг начала гореть огнем, как будто у него была какая-то страшная кожная болезнь. То место, где пуля прошла навылет рядом с соском, представляло из себя эпицентр боли и мук; оно вздрагивало в такт ударам сердца, и волны боли распространялись от него по всему телу.

“Стоит ли это делать?” – спросил он сам себя.

Он ездил по узким, маленьким улочкам между трейлерами и наблюдал за людьми, которые были похожи на героев мультиков, толстые, дородные американцы в шортах, их жены с аккуратными прическами и множество предоставленных самим себе детей.

“Надо осмотреться и быть поосторожнее, – подумал Боб. – Я, наверное, обращаю на себя внимание”.

Но никто даже не смотрел в его сторону, потому что все слишком глубоко были погружены в свои собственные дела.

И тут он увидел ее имя на почтовом ящике, рядом с которым были две буквы “Д.М.”, указывавшие на ее профессию.

Суэггер помнил адрес наизусть. Все конверты возвращались обратно нераспечатанными, письма – непрочитанными, просто заклеенными в большие по объему конверты. А цветы, которые он посылал каждый год к четырнадцатому декабря?.. Она, наверное, их просто-напросто выбрасывала. Ни разу ни одного знака благодарности в ответ. Да, женщины всегда так поступают. Джули Фенн не изменила свою фамилию и даже никогда не пыталась этого сделать. Скорее всего, она просто не позволит ему переступить порог ее трейлера… Прошлое должно оставаться в прошлом, потому что возвращение к нему, как правило, приносит людям слишком много боли.

Боб сидел в машине и смотрел на ее жилище: трейлер был старенький, но аккуратный и ухоженный, с маленькими чистенькими окнами и стоящими за ними цветами. Женщины всегда живут в уюте и чистоте. Сам трейлер был коричневый, по углам обшитый белым пластиком. Аккуратно, очень аккуратно.

А если, предположим, ее нет сейчас дома? Но рядом с трейлером стояла машина, которая, скорее всего, принадлежала ей. И имя тоже было ее, как раз то, которое он помнил. А вдруг она там не одна? Почему бы и нет? Ведь она женщина, почему бы ей не иметь мужчину?

Но он чувствовал, что мужчины там нет.

Выключив двигатель, он нетвердой походкой направился к двери. Подойдя, негромко постучал.

Раньше Боб никогда не видел эту женщину, только на фотографии. Но, когда она открыла дверь, он сразу же ее узнал. Тогда, во Вьетнаме, глядя на ее фотографию, он старался угадать, какая же она на самом деле. Тогда Джули она была молодой и красивой; сейчас же перед ним стояла не такая молодая, как тогда, но по-прежнему на редкость красивая женщина.

Выражение ее лица было упрямым, кожа смуглой, с тоненькими лучиками разбегающихся от уголков глаз морщин, которых, впрочем, было очень мало; серые глаза смотрели на него сквозь стекла очков с неописуемым изумлением. Волосы были светлые, почти как у блондинки. Стоявшая перед ним высокая, стройная женщина молча смотрела ему в глаза, которые сейчас можно было сравнить разве что с безжизненной пустыней.

На ней были джинсы и какой-то пуловер, на лице не было даже следов косметики, и красивые густые волосы были собраны на затылке в хвостик. В руке Джули держала книжку, скорее всего, какой-нибудь роман.

– Да? – вопросительно протянула она, и по лицу ее пробежал легкий испуг. У него не было ни малейшего представления о том, что надо говорить. Он не общался с женщинами уже в течение долгих лет.

– Простите, – сказал он, – простите за беспокойство, мэм, и за мой внешний вид. Меня зовут Суэггер. Боб Ли. Я знал вашего мужа по службе в морской пехоте. Мы были большими друзьями.

– Вы… – начала она. А потом снова повторила: – Вы?

Сказав это, женщина замерла, и на ее лице промелькнула гримаса боли. Он видел, как тщательно она его рассматривает: его небритое, заросшее, покрытое потеками грязи лицо, неряшливую, оборванную рубашку с темно-бурыми пятнами запекшейся крови, его воспаленные красные глаза; он сам чувствовал исходящий от него острый, кислый запах мужского пота – да, последнее время ему было не до гигиены. Вероятно, она заметила не только это, но и то, что он выглядел абсолютно беспомощным. Боб знал, что сейчас полностью отдал себя в ее руки. Его опять начал бить озноб, он закачался…

– О Господи, как вы ужасно выглядите!

– Да, за мной охотится весь мир, причем за то, чего я совсем не делал. Я ехал двадцать четыре часа без остановки. Я приехал к вам, потому что…

Она пристально посмотрела на него, как бы говоря: “Хорошо, если это так”.

– …потому что он говорил, что рассказывал вам обо мне в своих письмах. Это были самые приятные моменты в моей жизни, и если вы верили тому, что писал вам ваш муж с войны, то, может быть, поверите и мне, если я скажу, что все, что обо мне говорят, – неправда, а я действительно нуждаюсь в вашей помощи. Это мой последний шанс. Вы можете впустить меня, а можете вызвать полицию. Так или иначе, но мне больше деваться некуда.

Джули все так же внимательно смотрела на него.

– Вы поможете мне, миссис Фенн? Мне больше некуда идти…

После непродолжительной паузы она наконец произнесла:

– Вы… Я знала, что вы придете. Когда я услышала об этом, я сразу поняла, что вы придете.

Боб вошел в трейлер. Она уложила его в постель, отбросив в сторону покрывало и простыни. Весь мир куда-то провалился.

– Пойду отгоню машину куда-нибудь подальше, – сказала она, и это было последнее, что он слышал, прежде чем провалился в пустоту.

Бобу приснился Пайн. Он увидел его как раз в тот момент, когда прозвучал выстрел Соларатова и Пайн окликнул его по имени. Боб повернулся прямо на вспыхнувшее пламенем дуло, всю комнату осветило, раздался дикий грохот, и он понял, что больше им не нужен и на прощание они дарят ему эту пулю в грудь. Ему снилось, как он падает на колени, весь кипя от ярости и бессилия, а потом – на пол.

Сон снова и снова прокручивался у него в голове: пламя выстрела, падение и понимание того, что игра уже проиграна. Он чувствовал, что кричит. Наконец он проснулся.

Судя по всему, уже было утро. Он чувствовал себя намного лучше, его раненая рука была туго прибинтована к груди. Все тело было чистым. Кто-то обмыл его губкой. Он был без одежды. Натянув повыше шерстяное одеяло здоровой рукой, он ощутил себя еще более уязвимым. Боб зажмурился, сглотнул слюну и внезапно почувствовал, что ужасно хочет пить. Ноги ныли, голова раскалывалась, на руке почему-то тоже были бинты, она болела. Черт, его ведь сюда тоже ранили, а он совсем об этом забыл.

Боб огляделся, изучая комнату: звукопоглощающий потолок с ровными и аккуратными рядами дырочек, какие-то занавесочки, сквозь щели в которых пробивалось солнце, хотя, если не принимать это во внимание, комната была достаточно темной и маленькой. Рядом с ним на столе стоял графин с холодной водой. Он приподнялся и, налив себе целый стакан, выпил его одним глотком.

– Как вы себя чувствуете? – Она тихо проскользнула в дверь.

– Спасибо, хорошо. Похоже, мне еще суждено пожить на этом свете. Сколько я…

– Сегодня третий день.

– О Господи!

– Во сне вы кричали, плакали, умоляли. Кто такой Пайн? Вы все время вспоминали Пайна.

– Пайн… э-э… понимаете… Этот парень, который сыграл со мной очень злую шутку.

– Мне всегда казалось, что в мире найдется немного людей, которые рискнули бы так с вами поступить.

– Может быть. Но он один из них.

– В газетах пишут что вы – убийца с психопатическими отклонениями, настоящий сумасшедший с винтовкой в руках. Они считают, что вы не в Новом Орлеане, а в Арканзасе. Или уже мертвы. Некоторые действительно думают, что вы уже умерли.

Боб ничего не ответил. Голова просто раскалывалась от боли.

– Я не убивал президента.

– Президента?!

– Я бы никогда не убил прези…

– Но это был не президент. Президент жив. Неужели вы не слышали по радио?

– Мэм, я целую неделю промотался по болотам, убивая раз в два дня какого-нибудь зверя, чтобы не умереть с голоду. А в машинах мне было не до этого, я ехал.

– Это был не президент. Говорят, вы целились в президента, но попали в архиепископа.

– Я еще ни разу в жизни не промахнулся. Тем более из той вин…

Тут он остановился.

– Донни тоже так говорил. И я в это верю. Но там приводятся доказательства: отпечатки пальцев, экспертиза винтовки, проба пороха и всякое такое…

– Ну, это еще ни о чем не говорит. Может быть, они и не так умны, как думают. Может быть, и я не так глуп и беспомощен, как они меня изображают. Вы говорите, епископ?

– О Боже, вы что, действительно ничего не знаете? Либо это правда, либо вы самый великий лжец в мире.

– Я бы ни за что не выстрелил в священника. Я дал себе слово больше никогда не стрелять в людей и не делал этого уже больше десяти лет. – Боб угрюмо покачал головой.

“Выстрел в священника, – подумал он – так вот ради чего все это было! Они заставили меня выследить его, просчитать все наилучшим образом, они заставили меня работать на них, а потом повернули все это против меня самого… из-за какого-то священника?!”

Вдруг ему в голову пришла неожиданная мысль. Он глубоко вздохнул:

– Скажите, пожалуйста, а не было ли в газетах чего-нибудь о моей собаке?

– О! – воскликнула Джули. – Вы разве не знаете?

– Они убили ее?

– Говорят, что это сделали вы сами.

– То, что говорят, и то, что произошло на самом деле, две совершенно разные вещи, – сказал Боб. Но ему было неприятно, что люди могут думать о нем так плохо. Он видел, что женщина наблюдает за ним. – Ублюдки. Убить такого старого и такого доброго пса! Ну и сволочи!

– Удивительно. За вами сейчас охотится буквально вся Америка, а вы спрашиваете меня о своей собаке. И, когда узнаёте, что она умерла, расстраиваетесь почти до слез.

– Этот старый пес искренне любил меня, и я сейчас сожалею, что порой был с ним слишком суров. Он не был кастрирован, но, несмотря на это, никогда не убегал и всегда оставался со мной. Он заслужил гораздо больше, чем получил.

– Так происходит со всеми. Послушайте, вам надо хорошенько отдохнуть. Вы пережили слишком много, к тому же у вас большая потеря крови. То, что случилось с вами, убило бы кого угодно. Я знаю некоторых индейцев, которые могли бы все это вынести, но я практически не знаю белых, которые могли бы пройти через этот ад и остаться в живых.

Боб снова погрузился в сон, но на этот раз уже без сновидений. Когда он проснулся, Джули все так же была рядом. Немного поев, он задремал. Проснувшись в третий раз, он заметил, что она по-прежнему находится здесь и молча смотрит на него.

– Который сейчас час?

– Час? Сегодня вторник, вот который час. Вы проспали восемнадцать часов.

– Мне кажется, что я никогда не смогу встать на ноги.

– Нет. Я думаю, сможете. Вам очень повезло. Пуля прошла навылет и почти не причинила вреда. Вы поступили достаточно умно, заткнув пулевое отверстие кусочком вощеной бумаги. Вероятно, именно это вас и спасло. Все сейчас только и делают, что высказывают предположения по поводу мотивов вашего поступка. Говорят, что вас могло толкнуть на это желание отомстить за отца или, например, раздражение от того, что вы не стали таким же знаменитым героем, как – я не знаю, правильно ли я произношу его имя, – Карл Хач… Хатч… Хачко…

– Хичкок. Карл Хичкок.

– Да. Так и говорили.

– Это все пустые разговоры. Никто из них не знает главного. Мой отец был настоящим героем. И меня никогда не интересовали награды. Они не волновали ни его, ни меня. Это все чушь. – Он с горечью смотрел в пустоту. Отец… Люди не имеют права втягивать в это дело его отца.

– Вам не следует так серьезно ко всему этому относиться, – сказала она.

– Они устроили из случившегося цирк. Хотя в таких случаях они, как правило, всегда именно так и поступают.

Он смущенно забормотал:

– Я должен вас поблагодарить. То, что вы делаете, это…

– Нет, не надо благодарить. В какое-то мгновение я поняла, что вы не могли выстрелить ни в президента, ни в архиепископа. Если бы вы были способны на такое, Донни увидел бы это еще тогда, во Вьетнаме. От него бы это не укрылось.

Боб был не в силах поднять на нее глаза. Ее слова произвели на него странное впечатление. Он вдруг почувствовал себя маленьким, слабым и неловким. Он должен был сказать ей правду.

– Если Донни говорил вам, что я самый настоящий герой, то это не совсем так. Я должен признаться вам, что… десять лет был алкоголиком и даже приобрел привычку бить женщину, которая, единственная в этом мире, любила меня. Я разрешил себе опуститься на самое дно, и это, пожалуй, хуже всего. К тому же я позволил этим подонкам обмануть себя и в результате превратился в существо, мало чем похожее на человека.

Выражение ее лица говорило о том, что она не совсем понимает его.

– Кто эти подонки? – продолжал Боб. – О, вы знаете кто. Они всегда вокруг нас, эти умненькие мальчики, у которых на все есть ответы, они всегда подскажут вам, что такое хорошо и что такое плохо и почему вам должно быть стыдно за ваш поступок. Но хуже всего то, что я дурак. Я позволил этим умникам пробраться в мою жизнь и обвести меня вокруг пальца. Да, они действительно умны. Они разузнали все мои слабости и так ловко пролезли в мою душу, что я даже этого не заметил. Они надули меня. Сделали из меня полного идиота. Господи, превратить меня в самого преследуемого человека в стране! Но я выжил. И теперь пришла моя очередь. Мне очень хотелось бы остаться здесь до тех пор, пока я не почувствую себя лучше и не придумаю, каким будет мой следующий шаг. Прошу прощения за то, что причинил вам столько беспокойства, но никакая другая дверь не открылась бы для меня. Поэтому я прошу вас: пожалуйста, позвольте мне остаться здесь и прийти в себя. Всего лишь на несколько недель, максимум – на месяц. Дайте мне возможность все обдумать, взвесить и решить, что делать дальше. К сожалению, мне нечего вам предложить, кроме своей благодарности. Вы ее примете?

Она бросила на него грустный взгляд. Потом на ее лице вдруг засветилась улыбка.

– Господи, – сказала она, – как прекрасно, когда в доме есть мужчина!