"Хакеры: Герои компьютерной революции" - читать интересную книгу автора (Леви Стивен)

Последний из Истинных Хакеров

Спустя много времени после той самой вечеринки, после которой у Кена Вильямса сгорел дом, и двадцать пять лет спустя после того как ребята из Клуба Моделирования Железной Дороги в МТИ обнаружили присутствие TX-0, человек, который сам себя называл последним из настоящих хакеров, сидел в комнате на девятом этаже ТехСквера. Комната была завалена распечатками, томами руководств, здесь же лежал спальный мешок, и стоял подмигивающий курсором компьютерный терминал, подсоединенный к прямому потомку компьютера PDP-6 под названием DEC-20. Этого человека звали Ричард Столлман. Он разговаривал очень возбужденно, повышенным тоном, и не пытался скрывать эмоций, с которыми он описывал, как он сам говорил «изнасилование лаборатории ИИ». Ему было тридцать. Бледное лицо и жидковатые темные волосы живо контрастировали с сильным огнем, горевшим в его глубоких зеленых глазах. На них наворачивалась слеза, по мере того как он описывал упадок и разложение Хакерской Этики в ТехСквере.

Ричард Столлман попал в МТИ двенадцать лет спустя: в 1971 году, и испытал прозрение, которым наслаждались и все остальные, кто открывал для себя этот чистый хакерский рай, — Монастырь ТехСквера, где жили, для того чтобы заниматься хакерством, и занимались хакерством для того чтобы жить. Столлман тоже начал интересоваться компьютерами, начиная со старших классов школы. Однажды летом, в лагере, он был изумлен прочтением компьютерных руководств, которые он одолжил у одного их своих наставников. В своем родном Манхэттене он нашел компьютерный центр, в котором он мог упражняться в своем новом увлечении. К тому времени, как он поступал в Гарвард, он уже был экспертом в области ассемблерных языков, операционных систем и текстовых редакторов. Он также обнаружил в себе глубокое пристрастие к Хакерской Этике, и начал очень рьяно следовать ее принципам. Поиск атмосферы, более совместимой с хакерством — вот что привело его из относительно авторитарного вычислительного центра Гарварда, который находился вниз по Массачусетс Авеню, в, собственно МТИ.

Чем ему нравилась лаборатория ИИ в ТехСквере, так это тем что «тут не было никаких искусственных препятствий, т.е. того, что искусственно навязывается и того, что сильно затрудняет работу людей, то есть бюрократии, секретности, нежелания делиться с другими людьми». Также ему нравилось проводить время в компании людей, для которых хакерство было смыслом их жизни. Он признавал, что он сам тоже не имел никакой склонности к традиционной человеческой схеме отношений типа «ты мне — я тебе». На девятом этаже его оценивали исключительно по тому, как он занимался хакерством, и по тому, как он был частью этого сообщества, построенного вокруг этой магической гонки за совершенством.

Его способности стали видны окружающим и Расс Нофтскер, администратор лаборатории ИИ, который принимал серьезные меры безопасности по время акций протестов против войны во Вьетнаме, пригласил Столлмана на работу в качестве системного программиста. Ричард часто впадал в ночную фазу, и когда люди, работавшие в лаборатории, узнали что он, параллельно, сумел получить с отличием диплом по физике в Гарварде, то даже лучшие из лучших хакеров были поражены.

По мере того как он шел по тому же пути что Ричард Гринблатт и Билл Госпер, которых он считал своими учителями, взгляды Столлмана-хакера на Хакерскую Этику становились все тверже. Он начал рассматривать лабораторию как выражение этой философии, как конструктивную анархию, которая, по выражению Столлмана, сохранившемуся в компьютерном файле, «никоим образом не пропагандирует джунгли, живущие по принципу грызущихся диких собак. Американское общество уже стало такими джунглями, в которых все пытаются перегрызть друг другу глотку, и правила по которым оно живет, всячески этому способствуют. Мы [хакеры], желаем заменить эти законы на такие правила, в которых приоритет отдается конструктивному сотрудничеству».

Столлман, которому нравилось, когда его называют по его инициалам — РМС, в качестве вклада в свой путь, каким он общался с компьютерами, использовал Хакерскую Этику в качестве руководящего принципа для своей самой известной работы — программы-редактора EMACS. Редактор, благодаря своей неограниченной архитектуре, вдохновлял людей на добавление в него новых возможностей и неограниченные улучшения, что позволяло пользователям максимально подстраивать его под себя. Программа распространялась бесплатно для любого, кто соглашался с его единственным условием: «что любой, кто внесет в EMACS улучшения и расширения включит их в состав EMACS, что поможет его улучшить. Я назвал это соглашение 'коммуной EMACS'», — писал РМС, — «Так как я делился этой программой, то и для них было долгом поделиться; мы работали совместно, вместо того чтобы работать друг против друга». На университетских факультетах компьютерной науки EMACS стал фактически стандартным текстовым редактором. Это был яркий пример того, что могло произвести на свет хакерство.

Шли семидесятые годы, и Ричард Столлман начал замечать изменения в своем любимом заповеднике. Первое нашествие произошло, когда Официально Санкционированным Пользователям стали назначаться пароли, а все неавторизованные пользователи не допускались к системе. Как истинный хакер, РМС презирал пароли, и он гордился тем фактом, что компьютеры, которые он обслуживал, не имели никаких паролей. Но департамент компьютерной науки в МТИ (которым управляли другие люди, не имевшие отношения к лаборатории ИИ) решил установить на его машине систему безопасности.

Столлман поднял целую кампанию, чтобы отменить эту практику. Он призывал людей использовать пароль в виде пустой строки — «возврат каретки» вместо целого слова. Так что когда машина спрашивала у вас пароль, вам было достаточно нажать RETURN, и вы могли войти в систему. Столлман также сумел взломать код системы шифрации и сумел расшифровать файл, в котором лежали пароли. Он начал рассылать пользователям сообщения, которые появлялись на экране, после того как они регистрировались в системе:

«В конце концов, я сумел добиться, чтобы пятая часть пользователей на машине имела пустой пароль», — хвастался потом РМС.

Затем лаборатория компьютерной науки установила на своем компьютере более сложную систему паролей. Сломать ее для Столлмана оказалось делом нелегким, но Столлман имел все нужные способности для изучения программы кодирования, и как он потом говорил: «Я обнаружил, что изменение одного командного слова в программе дает возможность печатать ваш пароль на системной консоли, в качестве части сообщения, которое вы видите в момент входа в систему». Так как «системная консоль» была видима для любого, проходившего мимо, а ее сообщения могли быть легко доступны с любого терминала, или даже могли быть распечатаны на бумаге, то изменения Столлмана в программе позволяли легко узнать любой пароль любому человеку, которому это было интересно. Сам Столлман считал, что результат получился «просто удивительный».

И, тем не менее, неумолимая сила вводившая в действие системы защиты доступа продвигалась все дальше, а внешний мир с его пристрастием к безопасности и бюрократии становился все ближе. Мания безопасности заразила даже священный компьютер, стоявший в лаборатории ИИ. Министерство Обороны угрожало отключить машину от сети ARPAnet, для того чтобы изолировать людей из МТИ от крайне активного электронного сообщества хакеров, пользователей, и обычных компьютерных ученых по всей стране, и все из-за того, что лаборатория ИИ непреклонно отказывалась ограничивать доступ к своим компьютерам. Бюрократы из МО были рассержены: любой человек с улицы мог зайти и воспользоваться машиной в лаборатории ИИ, и соединиться с ее помощью с другими компьютерами в сети Министерства Обороны! Столлман и остальные считали, что так оно и должно было быть. Но он начал понимать, что количество людей, которые стояли на тех же принципах что и он, начало уменьшаться. Закоренелые, настоящие хакеры покидали МТИ, а большинство из тех хакеров, которые стояли у истоков этой культуры и сформировали ее основу уже давно ушли отсюда.

Что случилось с хакерами, которые еще несколько лет назад работали здесь? Большинство из них ушло работать в бизнес, неявно принимая все компромиссы, которые были связаны с такой работой. Питер Самсон, тот самый хакер из TMRC, один из первых, кто открыл возможности TX-0, теперь находился в Сан-Франциско, и все еще работал в компании Systems Concepts, которую он основал с главным телефонным хакером Стью Нельсоном. У Самсона был свой взгляд на происходящее:

«Хакерство теперь конкурировало с остальными видами ответственности: работой, которая давала средства к существованию, семейной жизнью, возможностью иметь детей. То, что у меня было тогда, и чего у меня нет сейчас — это времени, а также энного количества жизненных сил». Это было общее заключение, которое более или менее разделяли многие: товарищ Самсона по TMRC по имени Боб Сандерс (который теперь работал на Hewlett-Packard, а двое его детей уже учились в старших классах), Дэвид Сильвер (после того как он вырос в лаборатории ИИ, теперь возглавлял небольшую фирму по робототехнике в Кембридже), Слаг Рассел (автор «Космических войн», теперь он занимался программированием для фирмы, которая располагалась где-то рядом с Бостоном, а также игрался дома с компьютером Radio Shack), и даже сам Стью Нельсон, который все еще оставался в «режиме холостяка», жаловался в 1983 году, что он не может заниматься хакерством, так как ему бы хотелось. «Почти все время занимает бизнес, и у нас нет времени на то чтобы заниматься всякими техническими штучками, как мы привыкли это делать», — так говорил человек, который свыше двадцати лет назад по наитию использовал PDP-1 для исследования вселенной из телефонных номеров. Других таких уже не могло больше появиться; Столлман понимал это каждый раз, когда он видел поведение новых «туристов», которые использовали свободные возможности компьютера из лаборатории ИИ. Казалось, что в отличие от их предшественников, они не торопились разобраться во всем этом, или погрузиться в культуру, как и их предшественники. Раньше, люди, похоже, признавали, что открытые системы являются приглашением для того, чтобы сделать хорошую работу, и возможность совершенствовать себя до такого уровня, что вас однажды могли признать настоящим хакером. А теперь, некоторые из этих новых пользователей никак не могли научиться правильно обращаться со свободой заглядывать внутрь системы, где для них были открыты чьи-то файлы. «Внешний мир ломился к нам», — признавал Столлман, — «Все больше и больше людей пользовалось компьютерными системами. Что было бы, если бы кто-нибудь еще мог свободно модифицировать ваши файлы? Вы были бы не в состоянии делать ничего больше. Вас бы саботировали каждые пять минут. Все меньше и меньше людей вокруг придерживались старых традиций, и все меньше считалось, что можно жить таким путем и что это — естественный жизненный путь».

Столлман продолжал бороться, пытаясь по его словам «задержать всеми методами, которые были в моем распоряжении, эту фашистскую тактику продвижения». Хотя его официальные обязанности по системному программированию были равномерно распределены между факультетом компьютерной науки и лабораторией ИИ, он пошел «на забастовку» против факультетской лаборатории компьютерной науки из-за их правил безопасности. Когда он создал новую версию своего редактора EMACS, он отказался дать право факультету использовать ее. Он понимал, что, по сути, он наказывает пользователей этой машины, а не тех, кто определяет политику безопасности. «Но что мне оставалось делать?», — говорил он. «Люди, которые используют эту машину, соглашаются с ее политикой. Они ничего не говорят против. На меня рассердились многие, утверждая, что я пытаюсь взять их в заложники или шантажировать, и в известном смысле это так и было. Я был вынужден этим заниматься против них, потому что я считал, что по большому счету они делают то же самое, но против всех».

Пароли были не единственной проблемой, с которой Столлман вынужден был столкнуться, становясь, все более и более одиноким защитником Хакерской Этики в МТИ. Большинство из новичков, появившихся в лаборатории изучали программирование на небольших машинах и потому ничего не знали о хакерских принципах. Как и хакеры Третьего Поколения, они не видели ничего плохого в идее владения правами на программы. Эти новые люди писали удивительные новые программы, точно так же как делали их предшественники, но когда программы начинали выводить сообщения на экран, то здесь появилось кое-что новое — это были сообщения о правах копирования. Права копирования! Для РМС, который все еще верил в то, что вся информация иметь возможность распространяться беспрепятственно, это было богохульством. «Я не могу поверить в то, что у программного обеспечения должны быть владельцы», — говорил он в 1983 году, спустя много лет с того момента. «Происходящее саботировало в целом все человечество. Оно не давало людям извлечь максимум возможностей из существования программ».

С точки зрения Столлмана это было той разновидностью коммерциализации, которая наносила фатальный удар по взглядам столь им любимого идеалистического сообщества. Это была ситуация, которая олицетворяла собой зло и погружала оставшихся хакеров в пучину ожесточенного конфликта. Все началось с LISP-машины Гринблатта.

По мере того как год за годом уходило время, Ричард Гринблатт оставался главным связующим звеном с днями хакерской славы девятого этажа. Теперь, когда ему шла середина четвертого десятка, самый целеустремленный хакер Машины для игры в Шахматы и MacLISP несколько умерил свои самые экстремальные привычки, гораздо чаще мыл свою короткую шевелюру, чаще менял свой гардероб, и даже периодически подумывал о связи с лицами противоположного пола — так, в порядке эксперимента. Но он все еще мог заниматься хакерством, словно одержимый демонами. А теперь он начал видеть воплощение в жизнь своей мечты, которая у него появилось задолго до всеобщей компьютеризации.

Он начал понимать, что язык LISP представляет собой расширяемое и достаточно мощное средство, которое предоставляет людям возможность создавать и исследовать системы, могущие удовлетворить самые голодные хакерские умы. Проблема была лишь в том, что не каждый компьютер был в состоянии удовлетворить существенные требования, которые LISP к нему предъявлял. Поэтому в начале семидесятых годов Гринблатт начал разрабатывать компьютер, на котором LISP должен был бы работать существенно быстрее и более эффективно, чем на любом из существовавших компьютеров. Это должна была быть однопользовательская машина, что было решением этической проблемы разделения времени, где хакер чувствовал себя психологически опустошенным из-за отсутствия полного контроля над компьютером. Имея возможность выполнять программы на LISP — языке искусственного интеллекта, машина была бы самой первой рабочей лошадкой следующего поколения машин со способностями к обучению, к ведению разумного диалога с пользователями обо всем, начиная от дизайна схем до высшей математики.

Получив небольшой грант, он и некоторые другие хакеры, в особенности Том Найт, у которого был большой опыт в разработке (и которой он придумал название) Несовместимой Системы с Разделением времени (ITS), принялись за работу. Работа продвигалась медленно, но к 1975 году у них получилось то, что они назвали машиной «Cons» (сокращение от «constructor operator», функции, которую машина выполняла в LISP). Cons функционировала не в одиночку. Для работы ее было необходимо присоединять к PDP-10. Она имела ширину в две стойки, снаружи было видно печатные платы и хитросплетения проводов, а построена она была на девятом этаже ТехСквера, на верхнем этаже с кондиционерами.

Она работала в точности так, как это видел Гринблатт. «LISP — это язык, который легко реализовать» — объяснял Гринблатт. «Уже неоднократно бывало, что какой-нибудь программист получал доступ до какой-нибудь машины и за пару недель упорного труда писал версию LISP, после чего говорил: „Смотрите, у меня есть LISP“. Но между этим вариантом и действительно пригодной системой была большая разница». Cons-машина, и появившаяся позже, отдельная и независимая LISP-машина, были пригодными системами. Ее иногда называли «виртуальное адресное пространство», что подразумевало что программы, которые использовали большое количество памяти, не приводили к выходу системы из строя, так как это обычно иногда происходило с другими системами на LISP. Мир, который вам удавалось построить при помощи LISP, был гораздо более сложен. Хакер, работавший за такой машиной, был пилотом воображаемого космического корабля путешествующего по постоянно расширяющейся вселенной LISP. В течение следующих нескольких лет, они работали над тем, чтобы сделать из нее самостоятельную систему. МТИ платило им зарплату, и конечно, они также занимались работой над ITS и прочими хакерскими задачам ИИ. Перерыв над этими задачами произошел, когда ARPA подбросило группе денег на строительство шести машин по пятьдесят тысяч долларов каждая. Затем ей еще понадобились машины и еще пришли деньги.

В итоге, хакеры из МТИ построили тридцать две LISP-машины. Снаружи, LISP— компьютер выглядел как главный блок воздушного кондиционера. Визуальный контроль производился посредством удаленного терминала, с гладкой, удлиненной клавиатурой с большим количеством функциональных клавиш и растровым дисплеем сверхвысокого разрешения. В МТИ появилась идея соединить несколько LISP машин в сеть, и помимо того, что каждый хакер имел полный контроль над свой машиной, он теперь мог работать и в составе группы, что поддерживало ценные результаты, возникавшие из свободного движения информации.

LISP-машина была существенным достижением. Но Гринблатт понимал, что помимо изготовления машин и их хакерства, оставалось еще кое-что важное. LISP-машина была очень гибким инструментом для построения миров и вместилищем хакерской мечты… но ее достоинства в качестве «думающей машины» также сделали ее средством поддержания лидерства Америки в ее технологической гонке с Японией в области искусственного интеллекта. Несомненно, LISP-машина имела возможности гораздо большие, чем это требовалось лаборатории ИИ, и, технология, подобная этой, хорошо бы пошла и в коммерческом секторе. Гринблатт говорил: «Я достаточно хорошо понимал во время всего процесса ее создания, что мы, возможно, должны были образовать компанию и делать эти машины на продажу. Это рано или поздно должно было произойти. И после того как машина была более или менее готова, мы начали осматриваться по сторонам».

А затем появился Рассел Нофтскер. Бывший администратор лаборатории ИИ оставил свой пост в 1973 году из-за некоторых обстоятельств и переехал в Калифорнию, имея намерение заняться бизнесом. Он достаточно часто бывал в Кембридже, посещал лабораторию, и видел, как идут дела у ее обитателей. Ему понравилась идея LISP-машины, и он проявил интерес к тому, чтобы помочь хакерам организовать компанию.

«По началу, достаточно много людей были настроены против него», — вспоминал Гринблатт. «В тот момент, когда Нофтскер оставил лабораторию, я был с ним в гораздо более лучших отношениях, чем кто-либо еще. Большая часть людей его ненавидела. Он сделал массу вещей, которые были крайне параноидальными. Но я сказал: 'Хорошо, давайте дадим ему еще один шанс'».

Остальные с этим согласились, но вскоре стало ясно, что у Нофтскера и Гринблатта были абсолютно разные идеи по поводу того, что из себя должна представлять компания. Гринблатт был слишком хакером, для того чтобы принять традиционный метод построения бизнеса. То, что он хотел — было нечто напоминавшее «работу по образу лаборатории ИИ». Он не хотел, чтобы в этом деле участвовал инвестиционный капитал и предпочитал метод «вытягивания самого себя за шнурки или самораскрутки» — то есть все делать самим: компания получает заказ на машину, строит ее, затем удерживает определенный процент денег и вкладывает ее в дело. Он надеялся, что его фирма может поддерживать тесные связи с МТИ; он даже рассматривал в качестве одного из вариантов, такое направление развития при котором они все оставались работать в лаборатории ИИ. Сам Гринблатт не хотел оттуда увольняться, он достаточно твердо установил ряд параметров для своей вселенной. В то время как его воображение свободно парило внутри компьютера, его физический мир все еще был сильно привязан к его суматошному офису с терминалом на девятом этаже и комнате, которую он снимал еще с середины шестидесятых годов, у оставившего практику дантиста (к этому времени уже скончавшемуся) и его жены. Он ездил по всему свету на различные конференции, посвященные искусственному интеллекту, но дискуссии в этих удаленных местах шли по тем же самым техническим проблемам, о которых они спорили в своей лаборатории, или общались при помощи компьютерной почты через ARPAnet. Он носил очень большой отпечаток хакерского сообщества, и хотя он знал, что коммерциализация в определенной степени была необходима, потому что надо было распространять информацию о LISP-машине дальше, но он хотел избегать любых ненужных компромиссов с Хакерской Этикой: подобно строкам в системных программах, где любые компромиссы должны быть «бамнуты» до минимума.

Нофтскер считал, что это нереально, и его точка зрения дошла и до других хакеров, участвовавших в работе над проектом. Помимо Тома Найта, здесь работали еще несколько молодых и очень способных ребят, которые были не в курсе того, что было на этом этаже, когда он переживал свой золотой век, и у них был более прагматичный подход к проблеме. «Я относился к идее Гринблатта об организации компании, которая бы производила LISP-машины, как к организации магазина в домашнем гараже. Было понятно, что это было непрактично», — говорил Том Найт, — «Весь остальной мир работал по другим принципам. Был единственный способ, которым можно было заставить работать компанию, и он заключался в том, чтобы иметь людей, у которых есть мотивация зарабатывать деньги».

Найт и остальные считали, что модель Гринблатта для построения компании напоминает Systems Concepts в Сан-Франциско, в которую входили бывшие хакеры МТИ Стюарт Нельсон и Питер Самсон. Systems Concepts была небольшой компанией, которой руководила твердая решимость не иметь ответа для тех, кого интересовало только набить свой кошелек: «Нашей первоначальной целью было совсем не обязательно стать бесконечно богатыми». Хакеры МТИ, однако, задавались вопросом, какое влияние было у Systems Concepts после десяти лет работы, и они заключали, что компания не росла в размерах и не имела никакого влияния на рынке. Найт рассматривал Systems Concepts как «предприятие, работавшее в режиме минимального риска, которое не использовало никакого внешнего финансирования, и не нанимавшего никого, кого оно не знало лично или что-то в этом роде. Они не ушли слишком далеко». Он и остальные видели большие перспективы для компании, которая будет производить LISP-машины.

Расс Нофтскер также видел, и пользовался тем, что многие из хакеров не хотели работать в компании, которой бы руководил Гринблатт. Гринблатт был настолько увлечен созданием LISP-машин и собственно хакерством и той работой, которая должна была быть сделана, что он часто пренебрегал необходимостью заниматься интересами остальных людей. И по мере того как старые хакеры становились все старше, это становилось все большей проблемой. «За его ум и продуктивность его присутствие переносили все», — говорил Нофтскер, — «но все пришло к тому, что в своих отношениях с людьми он стал пользоваться дубиной и плетью, пытаясь загнать их на нужное ему место. Он ругал тех, кто с этим был не согласен. Он воспринимал их так, как будто они были упрямой командой ослов. И в итоге, все пришло к тому, что все отношения с ним были свернуты, и все остальные приложили максимум усилий, чтобы съехать с девятого этажа и чтобы избавиться от необходимости встречаться с Ричардом».

Нарыв вскрылся на собрании в феврале 1979 года, когда стало ясно, что Гринблатт хочет, чтобы компания работала в соответствии с хакерскими принципами, и он хочет иметь в ней достаточно власти чтобы удостовериться в том, что оно будет именно так. Это было достаточно неуклюжее требование, так как в течение очень долгого времени, по словам Найта, «лаборатория работала по анархическим принципам, основываясь на идее взаимного доверия и уважения технической убежденности людей, которые занимались созданием систем в течение многих лет». Но для Найта анархия, в данном конкретном случае, не была Правильной Вещью. В том числе не были Правильной Вещью для большинства и требования Гринблатта. «Честно говоря, я не представлял себе его в роли президента компании, в которой бы я работал», — говорил Найт.

Нофтскер вспоминал: «Мы все пытались отговорить его от этой затеи. Мы просили его, чтобы он согласился со структурой, в которой он будет равен всем прочим из нас, и где у нас будет профессиональное управление. Он был с этим категорически не согласен. Мы обошли всех присутствующих в комнате и спрашивали у каждого участника технической группы персонально: хотели ли они принять организацию [компании], чтобы она содержала любые из элементов, которые хотел Гринблатт. И все, кого мы спрашивали, сказали, что если это будет так, то они не будут участвовать в этом предприятии».

Это был разрыв. Большинство из хакеров отказывались идти за Гринблаттом, отцом LISP-машины. Нофтскер и остальные говорили, что они могут дать год Гринблатту на организацию своей собственной компании, но еще до истечения этого срока, они пришли к выводу, что Гринблатт и хакеры, которыми он управлял, в попытке добиться успеха в работе своей LISP Machine Incorporated (LMI), не сумели стать «победителями», а потому они создали свою компанию с сильной капитализацией под называнием Symbolics. Они сожалели, что они собирают и продают машины, в которые Гринблатт вложил столь много, но они чувствовал, что это надо делать. Те, кто работали в LMI, чувствовали, что их предали; как только Гринблатт начинал говорить о расколе, его речь переходила в медленное бормотание, и он искал способ сменить тему неприятного разговора. Раскол — это неприятная вещь, которая вполне может произойти в бизнесе, или когда люди начинаю вкладывать эмоции в связи и человеческие отношения, и это было совсем не то, что характерно для хакерской жизни.

Лаборатория ИИ превратилась в виртуальное поле битвы между двумя лагерями, и две фирмы, в особенности Symbolics, приняли к себе на работу многих из остававшихся в лаборатории хакеров. Даже Билл Госпер, который работал в то время в Стэнфорде, в компании Xerox, перешел на работу в новый исследовательский центр Symbolics, который был образован в Пало-Альто. Когда Symbolics начала жаловаться на возможный конфликт интересов с людьми из LMI, которые работали на лабораторию ИИ (им казалось, что МТИ финансирует их конкурентов, выплачивая жалованье людям из LMI, работавших по совместительству в МТИ), то хакеры, включая Гринблатта, которые все еще были связаны с лабораторией, вынуждены были оттуда уйти.

Это все проходило крайне болезненно, и когда обе компании в начале 80-х годов представили на рынок сходные версии LISP-машин, то стало понятно, что проблема останется еще на долгое время. Гринблатт пошел на некоторые компромиссы в отношении подготовки бизнес— планов, например, в отношении сделки, по которой LMI получало финансирование и поддержку от компании Texas Instruments в обмен на четверть уставного капитала, что дало его компании возможность выжить. Более щедрая Symbolics наняла сливки хакерства и даже сумела подписать контракт на продажи своих машин в МТИ. Самым худшим во всей этой истории было то, что идеальное хакерское сообщество, все члены которого, по словам Эда Фредкина, «любили друг друга», теперь даже друг с другом не разговаривали. «Мне бы хотелось поболтать с Гринблаттом», — говорил Госпер, обсуждая это с многими из хакеров Symbolics, которые выросли рядом с самым каноническим из всех хакеров и теперь были отсечены от его потока информации. «Я не знаю насколько счастлив или не счастлив он был, зная что я нахожусь здесь и добавляя в наш адрес, что мы здесь были плохими парнями. Мне было очень жаль, но я боюсь, что в этот раз „плохие парни“ были правы».

Но даже если люди в разных компаниях говорили друг с другом, они не могли разговаривать о том, что представляло собой самое главной из той магии, которую они открывали и создавали внутри компьютерных систем. Магия стала секретом фирмы, и к ней не следовало допускать конкурентов. Работая каждый на свою компанию, члены чистого хакерского сообщества перестали обращать внимание на ключевой элемент Хакерской Этики: свободный поток информации. Внешний мир стал внутренним миром.

Одним из людей, на которых раскол, и в особенности его эффект на лабораторию ИИ, произвел очень большое впечатление, был Ричард Столлман. Он был глубоко опечален неспособностью лаборатории поддерживать порядок и следовать принципам Хакерской Этики. РМС мог сказать сторонним людям, что у него умерла жена, и только позднее в разговоре выяснялось, что этот худощавый и бледный юноша говорит об организации, а не о трагически погибшей супруге. Вот что Столлман записывал в файле на компьютере:

Столлман был опечален тем, что теперь было сложно зайти туда в обед или позвонить и найти там группу людей, готовых пойти и отведать китайской кухни. Он звонил по телефону лаборатории, который оканчивался на 6765 («Число Фибоначчи из 20», которое люди использовали для запоминания, беря за основу числовой курьез, который давным-давно случайно обнаружил какой-то хакер, занимавшийся математикой), и там никого не было с кем можно было перекусить или просто поговорить.

Ричард Столлман считал, что он нашел злую силу, которая уничтожила лабораторию. Он считал, что это Symbolics. Он дал себе клятву: «Я никогда не буду использовать LISP-машину Symbolics сам, и никому не буду помогать в этом… Я не буду говорить ни с кем, кто работает в Symbolics или с людьми, которые поддерживают отношения с ними». Хотя он не соглашался с работой компании Гринблатта — LMI, потому что та продавала компьютерные программы, а Столлман считал, что мир должен иметь к ним бесплатный доступ, он чувствовал, что LMI не хочет наносить лаборатории никакого вреда. Symbolics же, с точки зрения Столлмана, целенаправленно раздевала лабораторию, уводя из нее хакеров, для того чтобы не дать возможности им создавать конкурентоспособные технологии, принадлежавшие общественной собственности.

Столлман хотел бороться для того, чтобы вернуть все в свое русло. Его полем битвы была операционная система LISP, которая поначалу была поделена между МТИ, LMI и Symbolics. Ситуация изменилась, когда Symbolics решила что плоды ее труда должны быть закрытыми от посторонних; с чего бы это LMI должна была оказываться в выигрыше от результата работы хакеров из Symbolics? А потому, они решили, что не надо больше ни с кем делиться. Вместо того чтобы компаниям объединить свои усилия и создать полноценную операционную систему, они вынуждены были работать независимо друг от друга, тратя свои силы на параллельные разработки.

Для РМС это была возможность взять реванш. Он отставил в сторону свои суждения о LMI и начал с ними сотрудничать. Так как он все еще официально числился в МТИ, и Symbolics по-прежнему устанавливал свои новые версии системы на машинах в МТИ, то Столлман имел возможность аккуратно реконструировать каждую новую фичу, фикс или баг. Затем он размышлял над тем, как было произведено это изменение, вычислял его и представлял свои наработки в LMI. Работа была не из легких, так как он не мог просто копировать изменения, ему приходилось изыскивать новые и совершенно другие пути, для того чтобы их реализовать. "Я не думаю что в том, что я делал в отношении копируемого кода, было что-то аморальное", — говорил он. «Но они подали бы в суд на LMI, если бы я просто скопировал их код, а, следовательно, мне приходилось делать большой объем работы». Виртуальный Джон Генри компьютерного кода — РМС в одиночку делал работу группы из более чем дюжины хакеров мирового класса, и занимался этим в течение всего 1982 года и почти всего 1983 года. «Если давать здравую оценку», — заметил однажды Гринблатт, «он сумел превзойти многих из них, вместе взятых».

Хакеры из Symbolics не сильно жаловались по поводу того, чем занимался Столлман, в основном они были не согласны с некоторыми из технических решений, которые Столлман использовал в их версиях программного обеспечения. «Я действительно удивлялся тому, что эти люди не прикалываются сами над собой», — говорил Билл Госпер, разрываясь между лояльностью по отношению к Symbolics и восхищением великолепным хаком Столлмана, "или тому, что они остаются честными. Я мог посмотреть кое-что из того, что писал Столлман, и я мог прийти к выводу, что это все было плохо (а возможно и нет, но кто-нибудь мог убедить меня в том, что это было плохо), и я мог сказать: "Но погодите! Ведь Столлману даже не с кем было это обсудить, проработав над этим всю ночь. Он работал один! Невероятноуже то, что кто-то мог это делать в одиночку!"

Расс Нофтскер, президент Symbolics, не разделял восхищения Гринблатта или Госпера. Он сидел в одном из офисов Symbolics, относительно роскошным и хорошо обставленным по сравнению с обветшавшей штаб-квартирой LMI, находившейся в миле отсюда, и на его по-детски выглядевшем лице, лежала печать озабоченности, когда он начинал говорить о Столлмане. «Мы разрабатывали программу или обновление для нашей операционной системы, отлаживали его, что занимало около трех месяцев, и затем, по нашему соглашению с МТИ, мы его им передавали. Затем Столлман сравнивал его с тем, что было раньше, изучал его, определял как оно работает и переписывал его заново для машин LMI. Он называл это обратной инженерией (reverse engineering). Мы же называли это кражей торговых секретов. Для МТИ он не делал в данном случае ничего, потому что мы уже сделали эту работу для них. Единственная выгода, которую здесь можно было извлечь, попадала в руки людей Гринблатта».

Это было прямо в точку. Столлман не имел никаких иллюзий по поводу того, что он может этим как-то улучшить мир. Ему пришлось смириться с тем, что всё вокруг лаборатории ИИ постоянно заполняется грязью. И он решил нанести отщепенцам настолько сильный удар, насколько он смог его сделать. Он знал, что он не может заниматься этим бесконечно, а потому он установил для себя последний срок: конец 1983 года. После этого он не был уверен в том, что ему следует дальше предпринять.

Он считал, что он является последним истинным хакером на земле. «Лаборатория ИИ была единственным примером, который показывал что вполне было возможным иметь организацию, которая была анархической и великолепной одновременно», — объяснял он. "Если я говорил людям, о том, что вполне можно на компьютере не иметь системы безопасности и люди при этом не удаляют ваши файлы, а ваши начальники не лезут в ваши дела, то я мог спокойно показать на лабораторию ИИ и сказать: «Посмотрите, мы это делаем. Приходите и используйте наши машины! Смотрите!». Теперь я не мог так больше делать. Без этого примера, никто мне не верил. В течение долгого времени мы были примером для всего остального мира. Теперь это все ушло, и мне было не понятно, с чего надо было начинать? Как-то раз я прочитал книгу. Она называлась "Иши, последний из Яхи«. Это была книга о последнем человеке из индейского племени, который поначалу оставался вместе со своей семьей, но затем и его родственники, один за одним, ушли в мир иной».

Столлман чувствовал то же самое, как Иши.

«Я последний из этой мертвой культуры», — говорил РМС. «Я больше не принадлежу окружающему меня миру. И в некотором роде я чувствую, что я тоже должен умереть».

Ричард Столлман ушел из МТИ, но в его голове созрел план: написать свою версию популярной закрытой компьютерной операционной системы UNIX и раздать ее всем желающим. Работая над проектом GNU (что означало «Gnu is Not UNIX») означало, что он может «продолжать использовать компьютеры, не нарушая свои принципы». Поняв, что Хакерская Этика не может выжить в неизвращенной форме, в которой она раньше обитала в МТИ, он понял, что определенное количество небольших акций как эта, позволит жить Этике во внешнем мире.

То чем занимался Столлман — это вхождение в массовое движение Реального Мира, того попытка привить там хакерство, которое раньше подталкивало всю организацию, откуда он теперь с такой болью уходил. Возникновение хакерства в МТИ за двадцать пять лет до этого было сосредоточенной попыткой полностью впитать в себя магию компьютера; собирать информацию, познавать ее и узнавать новое об этих чарующих системах; использовать эти совершенные логические системы как источник вдохновения для своей культуры и способа бытия. Это были цели, которые мотивировали поведение Ли Фельзенштейна и хакеров компьютерного железа от Альбуркерка до Бэй Ареа. И самым замечательным побочным продуктом их жизнедеятельности стала индустрия персональных компьютеров, которая сделала возможным доступ миллионов людей к магии компьютеров. Только самый малый процент новых пользователей компьютеров овладевал этой магией с той же всесокрушающей энергией хакеров МТИ, но у каждого из них был свой шанс… и многие из них видели проблески чудесных возможностей машины. Она увеличивала их силы, подстегивала их воображение, и кое-чему их учила. И если они пытались к этому прислушаться, то возможно они слышали Хакерскую Этику.

По мере того как компьютерная Революция росла по головокружительной раскручивающейся спирали кремния, денег, крикливой рекламы и идеализма, Хакерская Этика становилась все менее чистой. Это было неминуемым результатом ее конфликта с ценностями внешнего мира, но ее идеи несли эту культуру дальше, заставляя делать шаг вперед. Каждый раз как пользователь включал машину, и экран оживал, и на нем начинали появляться слова, мысли, изображения, а иногда там создавались целые миры, которые строились из ничего, и эти компьютерные программы давали возможность любому человеку почувствовать себя Богом.

Иногда потомки удивляли своих более чистых и правильных родителей. Билл Госпер, например, был ошеломлен одной неожиданной встречей весной 1983 года. Хотя Госпер работал на компанию Symbolics и понимал, что он продает себя за деньги, занимаясь в определенном смысле хакерством коммерческого сектора рынка, он все еще оставался тем самым Биллом Госпером, который когда-то сидел на девятом этаже за PDP-6 в роли разговорчивого алхимика. Вы могли видеть его самого в краткие промежутки времени на сон в комнате, которую он снимал в Пало— Альто недалеко от Эль Камино Реаль, его побитый Volvo — единственная машина, стоявшая на маленькой парковке рядом с невыразительного двухэтажного здания, которое занимал исследовательский центр компании Symbolics на западном побережье. Госперу сейчас было сорок, острые черты его лица прятались за толстыми стеклами очков, а его волосы собранные в конский хвост, доходивший ему до середины спины, все еще занимался тем, что хачил LIFE, наблюдая с бесшабашным удивлением как терминал его LISP-машины проходил через миллионы генераций колоний LIFE.

"Я испытал самое удивительное впечатление, когда я пошел посмотреть «Возвращение Джедая», — говорил Госпер, — «Я сидел рядом с парнем, которому было пятнадцать или шестнадцать лет. У нас завязался разговор, и я спросил его, чем он занимается, и он сказал мне, — „Ну вообще-то я занимаюсь хакерством“. Я чуть не выпал в осадок. Я не сказал ничего. Я был к этому абсолютно не готов. Это звучало как самое заносчивое заявление, которое я когда-либо слышал».

Но подросток не хвастался, он просто рассказал кто он такой. Он был хакером Третьего Поколения. И за ним появятся еще многие другие поколения.

Для таких первопроходцев как Ли Фельзенштейн, сложившаяся ситуация представляла собой достигнутую цель. Разработчик компьютеров Sol и Osborne 1, соучредитель Community Memory, главный герой псевдо-Хайнлайновского романа, созданного его воображением, он часто похвалялся тем, что «его судьба была предопределена свыше», и он видел эффект всего этого бума, который приблизился настолько близко, что было хорошо видно все его ограничения и, на первый взгляд, не заметное, но мощное влияние. После того как он построил карточный замок своих планов в Osborne, а затем увидел, как он рассыпается с невероятной скоростью из-за плохого менеджмента и самоуверенности и неправильного представления своего места на рынке, которые очень быстро, в течение нескольких месяцев 1983 года, вызвали коллапс компании. Он не стал оплакивать потерянные деньги. Вместо этого он даже обрадовался, что «миф о мегамашине, которая превосходит по возможностям всех нас (зловещий Неуклюжий Гигант, доступ к которому имело только Верховное Жречество) был отправлен на вечный покой. Мы сумели покончить с культом почитания машины».

Ли Фельзенштейн научился непринужденно носить костюм, обхаживать женщин и очаровывать аудиторию. Но для него по прежнему много значила машина и ее влияние на людей. Он обдумывал следующий шаг. «Есть еще много того, что нужно сделать», — говорил спустя некоторое время после краха компании Osborne Computer, — «Нам следует искать такие формы взаимоотношений между человеком и машиной, которые гораздо более тесны и органичны. Мы избавились от одного мифа, но на его месте появляются другие. Я думаю, что следует принять такую точку зрения, что инструмент является воплощением мифа. И я пытаюсь посмотреть, как вы сможете объяснить будущее, отталкиваясь от этого, и как вы его будете создавать».

Он гордился, что его первая битва за то, чтобы донести компьютеры до людей была выиграна. Как он и говорил, Третье Поколение хакеров заставляло говорить о себе, не только как о суперзвездах-разработчиках компьютерных игр, но также и как о типах культурных героев, которые отрицали существующие границы и исследовали компьютерные системы. Появившийся сильно нашумевший фильм «Военные игры (War Games)» имел в качестве главного героя хакера Третьего Поколения, который не имея никакого понятия о потрясающих деяниях Стью Нельсона или Капитана Кранча, вламывался в компьютерные системы, движимый невинной жаждой познания и Пожизненного Императива, такого же как и у них. Это было еще одним примером того, как компьютер может нести вместе с собой Хакерскую Этику.

«Технологию следует рассматривать как нечто большее, чем просто безжизненный кусок железа», — говорил Фельзенштейн, — "Технология представляет собой неодушевленные пути мышления, реализованные в ней. Идея, которую мы видели в «Военных Играх» и вещи подобные этому, были определенно триумфом отдельно взятой личности над коллективным бездушием. И соль этой идеи заключалась в попытке донести до зрителя, что традиционная мудрость и общепринятые нормы должны всегда находиться под вопросом. Это представляет собой не только академический интерес. Это является основополагающей точкой зрения, на можно сказать, выживание человечества, в том смысле, что люди могут просто выживать, но человечность— это то, что определяет их более точно и делает немного более хрупкими. Потому что это дает им возможность противостоять другой культуре, провозглашающей: 'Не простирай длани свои' и позволяет сопротивляться ей при помощи собственных творческих сил, которые представляют собой… смысл существования". И эти творческие силы, конечно же, представляют собой смысл существования и самой Хакерской Этики.