"Война с Ганнибалом" - читать интересную книгу автора (Ливий Тит)

Рим продолжает жить.

Полгода оставался Фабий во главе римского войска и государства, а затем снова передал власть и начальствование консулам (место убитого в Тразименском бою Фламиния занял Марк Атилий Регул). Консулы действовали в полном согласии и единодушии, ведя войну по примеру Фабия-Медлителя: от сражения уклонялись, но беспрерывно тревожили врага мелкими нападениями, не давая ему запасаться хлебом и кормом для лошадей. Пунийцы были в такой крайности, что Ганнибал не раз задумывался, не вернуться ли на север, в земли галлов, и только страх перед позором, который принесло бы это отступление, ничем не отличимое от бегства, удерживал его вблизи Герония.

Так продолжалось всю осень, до тех пор, пока холода, туманы и проливные дожди не развели противников по зимним квартирам.

Несмотря на громадную тяжесть войны, римляне не упускали из виду ни единого дела, ни единой заботы: следили, чтобы своевременно исполнялись обязательства перед богами – воздвигались обещанные им храмы, делались приношения, – рассылали послов к союзникам и данникам, вылавливали и карали лазутчиков и заговорщиков в столице. Италия чувствовала, что Рим по-прежнему жив и полон силы, и потому нигде не шевелилась измена.

В начале зимы прибыли послы из Неаполя. Они привезли сорок тяжелых золотых чаш и просили принять их в дар – для пополнения истощенной войною казны, потому что не только себя защищает римский народ, не только столицу и твердыню всей Италии – город Рим, но в такой же точно мере города и поля своих союзников. Сенат благодарил неаполитанцев за верность и щедрость, но принял лишь одну чашу, да и то наименьшего веса. Так же примерно отвечали сенаторы и другим союзникам, присылавшим дары и подмогу: за добрые чувства благодарили, хлеб и воинов принимали, от золота отказывались.

В эти же зимние дни в Риме был схвачен карфагенский соглядатай, который целых два года действовал беспрепятственно и безнаказанно. Ему отрубили обе руки и выпустили на волю, разрешив покинуть Италию.

Выборы консулов на следующий год проходили в жестокой борьбе плебеев с патрициями.

Простой люд хотел поставить в консулы Гая Теренция Варрона, о котором уже была речь выше, патриции всячески этому противились – не столько даже из ненависти к самому Варрону, сколько опасаясь дурного примера на будущее: выходило, что, браня и понося знатных, можно возвыситься, самому попасть в знать. Народный трибун Квинт Бэбий Герённий, родственник Гая Теренция, возмущал народ поджигательскими речами, что, дескать, патриции умышленно затягивают войну и до тех пор не будет ей конца, пока консулом не станет истинный плебей – простолюдин, человек из низов.

– Разве вы сами не видите, – восклицал он, – что и среди плебеев появилась своя знать, из рода в род занимающая почетные и высокие должности наравне с патрициями и вместе с патрициями презирающая народ! Но римский плебс имеет неоспоримое право распоряжаться одним из двух консульских мест так, как ему угодно[19], и он отдаст это место тому, кто больше думает о стремительной победе, чем о долгой власти! Пусть же не рассчитывают знатные, что им удастся провести народ еще раз! Мы все видим, все понимаем и не отступим ни на шаг.

Распаленный такими речами народ отверг всех кандидатов из патрицианских и старых плебейских родов; избранным оказался только один консул – Гай Теренций[20]. Тогда патриции поняли, что выставили против Теренция слишком слабых соперников, и обратились к Луцию Эмилию Павлу, который уже был однажды консулом. Тот долго и упорно отказывался, но в конце концов уступил – чтобы стать для другого консула, Гая Теренция Варрона, не столько товарищем по должности, сколько постоянным и упорным, но, увы, несчастливым противником.

Численность войска была тут же увеличена, но на сколько и каким образом, в точности неизвестно. Ясно и бесспорно только одно: за время своего начальствования диктатор Фабий успел внушить римлянам уверенность, что они способны не только терпеть поражения, но и побеждать врага, и потому все теперь ждали и желали действий более решительных, чем в прежние годы.