"Доминион" - читать интересную книгу автора (Сэвил Стивен)

Глава 23 Разящий Шип и Рунный Клык

Битва четырех армий

Время гниения

Эхо мерного печатного шага десяти тысяч ног металось меж холмов. Звуки сливались в один бесконечный рокот, катящийся над Империей. Молоты и топоры бухали о щиты, создавая ритм, суровая песня толкала дварфов вперед. Безжалостная волна праведной ярости грозила затопить мертвецов.

На плечах дварфов лежал груз мщения.

Мир достаточно натерпелся.

Они заключили с людьми союз живых и готовы были очистить землю от чумы, что несли с собой родня и дружки фон Карштайна.

— Мы не подведем тебя, Келлус, — поклялся Каллад Страж Бури, поднимая знамя Карак Садры. Он сам с гордостью нес стяг в последний бой. Дварф твердо намеревался всадить древко флага в череп Кровавого Графа — пусть славное полотнище реет над трупом врага на ветру. — Пока мы дышим, пока держим оружие — мы не подведем тебя!

Дварфы шли воевать, объединившись под знаменами великих крепостей. Они собрались шесть лун назад, в тени разрушенных башен возле пересечения Бурной с Серебряной дорогой. Пять тысяч — меньше, чем надеялся Каллад, но больше, чем он осмеливался ожидать. Он молился, чтобы этого оказалось достаточно.

Во время сбора король Раззак и его «коллеги» из Карак Норна и Карак Хирна уговаривали Каллада вспомнить о своем происхождении и позволить им перед великой битвой объявить его королем, дабы дварф мог следовать уготованной ему Гримной судьбе как последний правитель павшей цитадели.

— Нет, ваше величество, это неправильно, — ответил Каллад. — Келлус был последним королем крепости. Карак Садры больше нет. Я не хочу, чтобы меня провозгласили королем груды булыжников и призраков. Это неправильно.

На сем дискуссия закончилась — королевский род Карак Садры прервался вместе с гибелью Келлуса, последнего истинного короля Карака, убитого тем самым монстром, с которым дварфы отправлялись воевать. И все приняли как должное, что его сын понесет знамя Карак Садры рядом с флагами Карак Разъяка, Карак Кадрина, Карак Хирна и Карак Норна.

Вампирское зло глубоко проникло в Империю. Вместо того чтобы объединиться, войска людей находились в полном смятении. В сумерках возвратились гонцы с рассказами о серьезных конфликтах среди сил живых — и Лутвиг, и Оттилия желали возглавить армию. Хельмут из Мариенбурга, напротив, убеждал всех в необходимости терпения и взаимодействия, доказывая, что каждый из них троих должен стать номинальным главой своего войска, как Раззак — войска дварфов, чтобы получилась великая армия равных.

Но его лишь разнесли как дурака-идеалиста.

Так что все трое объявили себя военачальниками, командующими армий, и удалились обсуждать тактику со своими людьми, игнорируя эмиссаров из других лагерей. Они не объединяли, а разделяли войска, отдавали взаимоисключающие приказы, готовились к разным обстоятельствам и не ожидали ни от кого существенной поддержки.

Бой должен был превратиться в бойню.

— Идиоты! — плевался король дварфов. — Кровавому Графу не понадобится уничтожать их, они сами сделают это за него.

Звезды серебром сверкали в темнеющем небе, бросая чистый свет на разбитые тропы, ведущие к полю боя. Большинство мушек-кровососов, обитателей горных мхов, отправились на покой, и все же редкие упрямцы то и дело кусали Каллада, и тогда он хлопал себя по разным местам, в кровь давя насекомых.

Ветер дул вдоль Серебряной дороги и лавировал между горами.

— Проклятие власти, Раззак. Многое желает большего, — сказал Каллад, грустно качая головой.

— Так было всегда, — согласился король. — Эти несколько лет пошли тебе на пользу, принеся мудрость, Каллад, сын Келлуса.

— Да, я умудрен в худшем, — принял комплимент Каллад и почесал ногу. Жухлую траву давно вытоптали марширующие ноги, обутые в сапоги. — Но в лучшем я прискорбно невежествен, ваше величество. Это мое проклятие. Нет мне мира и покоя без топора в руке.

— Такие времена, — кивнул Раззак.

Дальше, к югу, горели, разгоняя подступающий мрак, огни лагерей трех претендентов, трех армий. Невозможно было сказать, сколько душ ночует сейчас под звездами, примиряясь с Морром. Скоро, скоро забрезжит заря и положит конец короткой передышке.

Каллад повидал достаточно битв, чтобы знать, какие мысли роятся сейчас в голове каждого человека, сидящего у костра: мысли о доме, лица и запахи, возвращающие воспоминания о детстве, первой любви, близости с женщиной, а под ними — черное, подтачивающее рассудок течение: страх.

Страх — это тайный враг, способный проникнуть даже в самое стойкое сердце. Леденящий страх, рожденный ожиданием встречи с противоестественной, омерзительной нелюдью, поджидающей по ту сторону поля.

Страх даже сильного человека делает слабым.

Где страх — там дезертирство. Затишье перед бурей всегда тягостнее всего, в это время страх смертелен. При свете ночных костров происходит то, о чем потом жалеют, если, конечно, доживают до возможности раскаяться. В такие минуты совершаются ошибки. Остается только молиться, чтобы эти ошибки не оказались фатальными.

Каллад извинился и отошел, решив прогуляться в одиночестве. Он искал в себе центр спокойствия, ядро умиротворения, нерушимую скалу, вокруг которой бушует шторм, но не находил покоя. И странно было слышать мерный стук своего сердца — вечное напоминание о том, что ты смертен.

Здесь, на горном склоне, среди своей родни, он как никогда хорошо осознал это.

Поле боя было усеяно зря загубленными жизнями.

Дварфы изменили ход схватки, Молотобойцы и Железоломы волной хлынули с низких холмов, сминая скелеты и разлагающиеся тела марионеток, поднятых некромантами фон Карштайна. Каллад воткнул знамя в землю и кинулся в гущу боя, безжалостно работая топором, прорубая себе дорогу сквозь гнилую плоть и хрупкие кости. Ураганом смерти несся он по полю, Разящий Шип поднимался и падал, рубил и рассекал, проламывал черепа мертвецов и вспарывал плоть упырей. Дварф сражался с неистовством прирожденного убийцы. Мертвецы грудами валились к его ногам. Он зарубил пятьдесят, шестьдесят, больше врагов, сбившись со счета под нескончаемым напором рвущихся вперед вражеских сил. А мертвецы и проклятые шли и шли, ряд за рядом, волна за волной.

Дважды цепкие руки тащили его к земле, и дважды дварфу удавалось подняться и отбиться от зомби.

Мертвецы отступили, лишь когда Раззак послал в бой все передвижные боевые машины — гигантские колесницы, снабженные катапультами и огнеметами, изрыгающими жидкое пламя, и передвижные пушки, и дробилки, стреляющие не стрелами, а серебряными дротиками, мгновенно сжигающими мертвую плоть. Баллисты метали в толпу врагов бутыли со святой водой и огромные камни, погибель скелетов.

Легионы мертвецов попятились. Пронизывающий ветер продувал поле, низкие, обремененные ливнем грозовые тучи ползли по небу.

В следующие часы живые отогнали несколько небольших групп неприятельских разведчиков, которых выдавала шаркающая походка. Дважды сталкивались Оттилия и Лутвиг, чьи люди накидывались друг на друга. Кровавый Граф испытывал противника, оценивая эффективность ответных ходов. После всего нескольких дней сосуществования в рядах живых царил полный разброд. С каждым поворотом событий люди сами ослабляли себя.

Лекари ухаживали за ранеными, но позаботиться о погибших живые не успели. Некроманты плели темные чары, вдыхая черную жизнь в павших и увлекая их в армию мертвых, пополняя орду фон Карштайна дварфами и людьми. Каллад в бою заработал жестокий удар в бок, смявший звенья его кольчуги. Он дышал с трудом, напряженно втягивая свежий воздух. Угрюмый хирург осмотрел и ощупал рану.

— У тебя ушиб легких и, похоже, сломано несколько ребер. Жить будешь. — Он прижал к ране припарку. — Подержи час, это снимет отек и уменьшит давление на легкие.

— Угу, час, только кто нам даст хоть минуту, — буркнул Каллад.

Он вышел из палатки лекарей и направился к лагерю дварфов, разбитому в стороне от ссорящихся людишек. По пути Каллад увидел Лутвига, альтдорфского претендента на императорский трон, поглощенного беседой с двумя весьма неприятными типами. Правитель что-то шептал солдатам, его прямые сальные волосы падали на впалые щеки. Потрясения войны отчетливо отпечатались на лице человека. В прошлый раз, когда дварф слушал речь преемника Людвига, тот был зажигателен, мужествен и властен, но ни одно из подобных определений не подходило сейчас этому усталому мужчине. Острые глаза Каллада заметили, как тугой кошелек украдкой перешел из рук в руки.

— Сегодня, — сказал один из незнакомцев тихо — вросший в землю Каллад едва расслышал его.

А солдат, видно опасаясь, как бы его не недопоняли, чиркнул пальцем по горлу, клятвенно обещая, что приказ об устранении будет исполнен.

Чьей же смерти так сильно желает Лутвиг, что нанимает солдат в качестве убийц?

Это, конечно, лишь половина вопроса, весь вопрос звучит чуть-чуть иначе: чьей смерти из тех, кто находится здесь, так сильно желает Лутвиг, что платит за убийство?

Ответ один — Оттилии.

Оттилия встречает в штыки каждое движение Лутвига и насмехается над его лидерством. Такое пренебрежение, естественно, задевает честолюбивого правителя.

Неужто этот так называемый герой Империи настолько труслив, что решился на покушение?

— Приближается гроза, — сказал подошедший к Калладу Груфбад Стальной Кулак.

Каллад посмотрел на катящиеся по небу черные тучи и снова перевел взгляд на Лутвига и наемников.

— Ты прав, друг мой. Ты прав.

Крики грянули перед рассветом:

— Оттилию закололи!

— Убийство!

Ей перерезали горло во сне. Камергер нашел женщину в постели, на пропитанных кровью простынях. Старика разбудили звуки борьбы, доносящиеся из шатра госпожи.

Негодяи не избежали правосудия, один валялся мертвым, распростершись перед кроватью ее величества точно в пылкой молитве, второй наткнулся на патруль. Руки его были в еще теплой крови. Убийца ничего не отрицал, лишь улыбался, глядя на восходящее солнце.

— Еще не конец, — вот и все, что он произнес за час. Когда же солнце стояло уже высоко, солдат заявил: — Теперь конец. Что поражение, что победа, тела повсюду, так и эдак.

Его казнили в полдень, когда солнце стояло в зените, но не прежде, чем убийца исповедался в своих грехах и назвал имя того, кто ему заплатил. Немногие поверили ему, даже когда Каллад Страж Бури вышел вперед и подтвердил, что он видел, как этот человек и его напарник получили золото от Лутвига Претендента.

Слухи множились. Значит, Лутвиг Альтдорфский, претендент на императорский трон, подстроил убийство своего основного политического противника, Оттилии из Талабекланда. Люди стали бояться за Хельмута Марненбургского, третьего претендента. Как мог Лутвиг так безрассудно разбить хрупкий мир ради личного стремления к верховной власти?

Талабхеймцы провозгласили убийство подлым трусливым поступком, и все же кое-кто перешептывался, что шаг был гениален и потребовал от Лутвига большой смелости, что теперь силы четырех армий наконец-то объединятся под единым командованием, а две смерти спасут тысячи жизней. Да, разговоры о великой цели, оправдывающей все средства, — опасная штука.

Ударные волны сотрясали лагеря. Страшась воскрешения, верные слуги Оттилии разрубили ее труп на куски и сожгли его — едва ли подходящие похороны для Императрицы. Когда тело женщины превратилось в угли, начался беспредел. Отдельные личности творили самосуд над солдатами из других лагерей, ненароком слишком далеко отошедшими от своих, забивая их до смерти палками и камнями. Но этого им показалось недостаточно. Талабхеймцы требовали возмездия. Точно какая-то лихорадка овладела толпой, воспламеняя ее. Когда раздался крик «Смерть Лутвигу!» — сотни полных ненависти голосов подхватили его. И бойцы зашагали к альтдорфскому лагерю, собираясь насадить голову претендента на пику — превратить будущего Императора в корм для воронья.

Горели факелы, возбужденно вскидывались руки — народ пробирался по палаточному городку к шатру Лутвига.

Встретила талабхеймцев возмущенная толпа, вооруженная тесаками, топорами и мечами, точно так же жаждущая крови убийцы своего господина и командира. Этой ночью произошло два убийства, но второй несчастной жертвой был не Хельмут Мариенбургский, а Лутвиг Альтдорфский.

Из шатра вышли лекари с похоронными лицами. Претендент скончался от удара отравленным клинком. Даже искусство умелых целителей оказалось бессильно — Лутвиг умер.

— Претендент мертв!

— Убийцы!

Альтдорфцы кинулись в стан талабхеймцев, стремясь осуществить свое кровавое правосудие.

Вот так дварфы короля Раззака и люди Мариенбурга оказались меж двух огней, пытаясь сохранить мир и отыскать правду среди диких вымыслов и буйных нравов. Двое из троих претендентов на трон Империи мертвы, это бесспорный факт. Непрочное согласие рухнуло. Четыре армии распались, и сейчас мертвецам самое время встрепенуться и уничтожить последние остатки людского сопротивления.

И они пришли, пришли тихо, поднимаясь из-под топающих ног среди толпы и увлекая людей вниз, в смерть. Они пришли громко, на вырвавшихся из кошмарных снов скакунах, потрясая нечестивыми клинками, под вопли предвещающих гибель духов, расступающихся перед ними.

Но даже угроза полного уничтожения не могла воссоединить войска живых.

Это была хладнокровная резня.

Без дварфов все обернулось бы куда хуже.

Тысячи пали за час, превративший поле боя в рай Морра на земле.

Раззак приказал дробилкам осыпать поле серебряными снарядами, без разбору. Мастера выгребли из арсеналов весь драгоценный металл, до последней крошки, чтобы оттеснить мертвецов и выиграть несколько минут.

Вопли умирающих были ужасны. Крики живых — еще страшнее.

Некроманты вытягивали из грязи каждый труп, толкая его на живых.

Каллад стоял посреди бешеной свалки людей, старающихся разорвать глотки предавшим их союзникам и не обращающих внимания на убивающих их мертвецов.

Сопротивляясь врагу, дварфы выиграли живым бесценное время, позволившее распутать ночную измену. Слишком вымотанные, чтобы драться, опустошенные необходимостью расчленять друзей и братьев по оружию, чтобы спасти их от судьбы хуже смерти, люди собрались под знаменами Хельмута Мариенбургского, так что третий претендент сумел навести какое-то подобие порядка.

Истина же, всплыв, оказалась столь же горькой, сколь и ироничной: Лутвиг приказал убить Оттилию, рассчитывая стать полноправным предводителем войск живых, а Оттилия одновременно заплатила крупную сумму наемникам за смерть Лутвига, который досаждал ей, как бельмо на глазу.

Однако в одном молва не ошиблась: объединившись под командованием одного лидера, живые были более чем способны тягаться с мертвыми на поле битвы.

Люди похоронили погибших, а с ними и свою ненависть и присягнули на верность Хельмуту из Мариенбурга столь же искренне, как если бы он был самим Сигмаром, спустившимся с облаков, чтобы драться с ними плечом к плечу.

Бой бушевал днем и ночью целую неделю.

Ни одна сторона не отступала и не давала слабины.

Мертвые сражались за владычество.

Живые — за спасение.

Мертвецы выслали парламентеров с белым флагом перемирия. Это было неожиданно и не обрадовало оставшихся в живых бойцов.

Земля дымилась, камни и грязь шипели от жара — жидкий огонь впитался в почву и догорал там.

Каллад стоял на опаленном поле, крепко сжимая стяг Карак Садры. С силой воткнул он древко в горячую пыль и вскинул на плечо Разящий. Шип, чтобы верный топор в случае необходимости был под рукой.

Перед ним раскинулось побоище — черепа, насаженные на мечи, стервятники, расклевывающие кости, вороны, низко кружащиеся над полем, высматривая червей в плоти свеженьких покойников, — немое напоминание о цене и тщетности войны. Каллад знал, что через несколько часов эти кости опять зашевелятся, возвращаясь по воле некромантов к неестественной жизни.

Лишь Морр, наверное, был доволен плодами дневных трудов, да и то если колдуны не лишили его по праву принадлежащих богу смерти душ.

Презрение врага к жизни было ошеломляющим.

Четверо вампиров шагали по дымящейся земле, направляясь к живым. В одном из них дварф узнал Скеллана. Среди прочих была женщина, но не только это выделяло ее из маленькой компании мертвецов. Несмотря на меловую бледность и кроваво-красные губы, в ней определенно чувствовалось что-то живое.

Хельмут Мариенбургский, его сын Хелмар, Каллад и король дварфов Раззак встретились с мертвецами посреди опаленного поля. Из всех предводителей четырех армий остались только они.

Первой нарушила молчание женщина.

— Наш господин желает говорить с вами.

Далекий вой привлек внимание Каллада. Волки.

— Так что же ему мешает? — полным презрения голосом бросил Хельмут.

— Это не просьба, человек, — холодно перебил его второй вампир. — Конрад требует встречи с вожаками живых. Это не обсуждается.

— Надменность твоего хозяина исключительна.

— Как и твоя глупость.

Во время перепалки Каллад наблюдал за лицом Скеллана. При обмене оскорблениями губы вампира тронула слабая улыбка. Он был доволен собой, очевидно надеясь спровоцировать Хельмута сказать или сделать что-то опрометчивое.

— Конрад будет говорить с фон Хольцкругом, поскольку, кажется, ведьмы недочеловеков и крошки-претендента больше нет, — заявил четвертый вампир, выступая вперед. Он откинул полу плаща и положил тонкие пальцы на выкованный в форме вирмы эфес меча. — Конрад получает то, что Конрад желает. Всегда.

— Конрад таков, — в первый раз заговорил Скеллан. — Господа и дварфы, — он слегка поклонился Раззаку, — позвольте представить законного наследника фон Карштайна, Кровавого Графа собственной персоной, Конрада, воплощение Вашанеша.

Близость твари, убившей его отца, обожгла Каллада. Он невольно потянулся к знамени и выдернул его из грязи.

— Конрад получает то, что желает, — повторил Кровавый Граф, и плавно выскользнувший из ножен клинок тихонько запел, — а Конрад желает… — Он обвел взглядом живых, медленно поворачиваясь и показывая острием меча на каждого по очереди. Миновав Каллада, клинок остановился напротив Хельмута Мариенбургского. — Тебя! Или ты трус?

— Что ты несешь? — вспыхнул Хельмут. — Зачем я тебе?

Каллад ощутил на своем лице капли дождя: одну, еще одну и еще, а потом его стали хлестать упругие струи. Небеса разверзлись.

— Конрад сделает из тебя короля. Да, сделает настоящего короля, а не какого-то жалкого претендента. Конрад возвысит тебя и удостоит чести, какой ты заслуживаешь. Конрад заставит людей поклоняться тебе. Конрад превратит тебя в легенду среди мертвых. Мертвый король. Да, вот что Конрад хочет от тебя, Хельмут из Мариенбурга. Конрад хочет сделать тебя бессмертным, человек. Конрад хочет благословить тебя.

Земля под их ногами шипела — струи ливня, падая на нее, испарялись.

— Конрад сумасшедший! — гаркнул Хельмут, выхватив меч и резко отстраняя им направленный на него клинок Кровавого Графа.

Два меча скрестились всего на миг, зазубренное острие грозного Рунного Клыка Хельмута поймало костяной клинок вампира. Последний претендент повернул кисть и дернул меч на себя. Этот простой маневр с легкостью обезоружил бы врага послабее, но хватка фон Карштайна не дрогнула. Его меч плавно выскользнул из захвата Рунного Клыка.

Каллад бросился на подмогу, но Скеллан преградил ему путь.

— Это не наш бой, коротышка, — прошипел вампир, обеими руками вцепившись в топорище Разящего Шипа и тесня дварфа назад.

— Конрад счастлив, что ты решил принять его вызов, твое величество. Конрад доволен.

— Отец! — вскрикнул Хелмар, когда Конрад провел стремительную атаку, завершившуюся ударом меча в грудь Хельмута.

Лишь прочная кольчуга спасла внутренности человека. Мариенбургский пятился под яростным напором, едва успевая отражать вражеский клинок, чей хозяин явно вознамерился лишить претендента головы.

Сталь громко звенела о кость, не уступающую в твердости стали.

А Скеллан все еще не отпускал Разящий Шип.

— Не дай мальчишке убить себя, — сказал вампир и оттолкнул дварфа, так что тот шлепнулся на землю.

Хельмут споткнулся о курящийся валун, торчащий из вязкой грязи.

Конраду только это и было нужно.

Вампир кувыркнулся, меч со змейкой на рукояти извивался в его руке, как язык гадюки. Клинок легко рассек голень противника, подрезав человеку поджилки. Секунда — и Конрад уже навис над упавшим претендентом.

Небрежным движением вампир разрубил узы, скрепляющие душу Хельмута Мариенбургского с плотью.

— Вот Конрад и сдержал свое слово. Да, сдержал. Итак, быть тебе королем! Иммолай!

Каллад едва успел вскочить, чтобы остановить Хелмара.

— Сейчас не время, парень. Дерись, когда можешь убить. Не просчитайся, не отдай свою жизнь дешево, — прохрипел он, похлопывая по плечу только что осиротевшего мальчика.

Хелмар стряхнул руку дварфа и шагнул вперед, но ноги отказали ему. Упав на колени, он не закричал и не заплакал. Он просто свернулся клубком в безмерном горе и тихонько застонал от дурноты и слабости. В тот момент, когда женщина подошла к своему господину-вампиру, Хелмара вырвало.

Струи дождя текли по лицу чародейки, прилепляя иссиня-черные, как вороново крыло, волосы к коже. Она закатила глаза и, словно наслаждаясь ливнем, вскинула над головой руки. Вокруг людей и вампиров завертелся ветер. На дальнем конце поля заворочались мертвецы и поползли на безмолвный зов некроманта. Колдунья вдыхала Шайш, сметанный с обычным холодным и влажным ветром, и выдыхала магию.

Труп Хельмута из Мариенбурга содрогнулся — нежизнь коснулась и его.

Ужас объял Каллада. Повсюду вокруг двигались черные тени, слышались низкий пронзительный стон и шарканье трупов, удаляющихся от армий живых.

— Поднимись! — вскричал Конрад. — Воспрянь, мой новый король мертвецов, поднимись!

Тело неуклюже встало. Ноги с рассеченными сухожилиями не держали его.

Иммолай Фей протянула руку и поддержала воскрешенный труп, вливая черный ветер и силу в мертвые кости.

Ни Иммолай Фей, ни Конрад не заметили Хелмара Мариенбургского, подобравшего Рунный Клык и со всхлипыванием бросившегося вперед. Увидели они уже зубья меча, впившиеся в шею новообращенного зомби. Хелмару потребовалось три удара, чтобы обезглавить труп отца.