Стивен Сэвил "Доминион" 2-я книга цикла "Фон Карштайн"

Пролог Глаз бури

Грюнберг

Поздняя зима, 2052

Безнадежно.

Каллад Страж Бури знал, что исход битвы предрешен. И все же молодой принц дварфов продолжал драться плечом к плечу со своим отцом, ничем не уступая суровому родителю: тот огромным топором вырубал просеку в толпе мертвецов, штурмующих стены замка Грюнберг. Дварфы Карак Садры удерживали последнюю линию обороны вместе с людьми, отчаянно противостоя натиску графа-вампира.

Мостки были скользкими от дождя.

Каллад обрушил свой топор, Разящий Шип, на ухмыляющееся лицо женщины, в чьих пустых глазницах кишмя кишели черви. Лезвие раскололо ее череп точнехонько пополам, но женщина продолжала надвигаться, пытаясь выцарапать дварфу глаза. Каллад отступил под яростным напором противницы и выдернул секиру из гниющей плоти. Крякнув от натуги, он нанес второй и последний удар. Мертвая женщина пошатнулась и рухнула со стены, словно бесформенный куль.

Костяшками пальцев Каллад стряхнул с ресниц капли дождя.

Крови не было, и мертвецы не кричали. Их молчание пугало больше, чем любой из бесчисленных ужасов бойни. Они упрямо и жестоко рвались вперед, не обращая внимания на топоры, ломающие их хрупкие кости, раскалывающие плечи и дробящие черепа. Они шатались, но шли — шли с торчащими из груди стрелами, пронзившими туго натянутую кожу, рассыпающуюся в порошок, точно тонкий, иссушенный временем пергамент, шли безустанно, с отрубленными конечностями и укатившимися головами — они наступали.

— Гримна! — взвыл Каллад, пинком скидывая со стены женскую голову.

Его боевой клич прокатился вдоль шеренги шаркающих мертвецов. Гримна. Храбрость. Это все, что осталось у защитников перед лицом смерти. Да больше ничего и не требовалось. Гримна дал им силу, суровость гор — отвагу, а с силой, мужеством и с седовласым королем в их рядах они вынесут все.

Атмосфера величия окружала Келлуса Железную Руку. Исполненный доблести и умения, дварф воплощал собой железную волю своего народа. Он был скалой, неутомимой, несокрушимой. Он был великаном.

И все же леденящая душу тревога червем грызла Каллада Стража Бури.

Только в мгновение истинной смерти стоны слетали с разбитых губ, протискивались меж раскрошенных зубов, но звуки эти были не настоящими, не звуками сражения. Это был неясный шепот. Нечеловеческий. Не живой. Эти стоны принадлежали надвигающейся грозе и до дрожи пугали своей неестественностью.

Не важно, с каким упорством дерутся защитники, не важно, сколько врагов они уничтожат, — они попались в ловушку проигранной битвы. Ряды армии нежити не редеют, их число бесконечно, их кровожадность неугасима.

В черной воде крепостного рва колыхались, всплывая, раздутые тела с лицами, изглоданными жадными пиявками.

Каллад смотрел на то, как трупы вдруг начали один за другим дергаться и корчиться, точно марионетки, насильственно возвращаемые к жизни. Первые, цепляясь когтями, уже поползли вверх по грязной насыпи. За ними последовали остальные: казалось, под гнилой водой вспухает необъятный нарыв смерти.

С болью в душе дварф осознал тщетность борьбы. Все бессмысленно. Смерть защитников лишь увеличит число армии врагов. К рассвету все сыны Карак Садры рассядутся за столами Зала Предков.

Каллад несколько раз плашмя хлопнул Разящим Шипом по голенищу сапога, стряхивая с оружия ошметки плоти, и вновь вскинул топор, встречая взобравшийся на вал однорукий труп. Нижняя челюсть мертвеца вяло болталась на лоскутах сгнившей кожи и мускулов. Одним мощным ударом Каллад снес мерзкому сукину сыну голову. Бой был жесток. Несмотря на всю свою выносливость, дварфы начали уставать. Поражение казалось неизбежным.

За спиной Каллада кто-то предостерегающе вскрикнул, и над стеной взмыл котелок с горящей смолой-нафтой. Пылающий снаряд врезался в ряды мертвецов. Огонь впился в иссохшую плоть и принялся пожирать трухлявые останки, с треском опаляя волосы и обугливая кости. Ливень только способствовал горению — нафта бурно реагировала с водой.

От полыхающих тел исходила тошнотворная вонь.

Келлус широко замахнулся, и руна Гримны, вычеканенная на его топоре, вонзилась в живот мертвеца. Грудная клетка врага с треском распахнулась, и из бреши вывалились склизкие серые петли внутренностей, похожие на бухту заплесневевшего троса, распутывающуюся в руках зомби в то время, как тот пытался запихнуть свои кишки обратно. Кровь не потекла. Мертвец поднял голову, и замешательство навечно застыло на его лице — удар Келлуса покончил с жалким существованием твари.

Каллад шагнул к отцу.

— Нет лучшего места, чтобы умереть, — со всей серьезностью произнес он.

— Есть, парень, — в своей постели, когда вокруг тебя суетятся и рыдают два десятка сыновей и дочерей и твоя жена с любовью смотрит на тебя. Так что это место — второе на очереди. Хотя я не жалуюсь.

Три шаркающих трупа кинулись на них разом, в своем стремлении отведать мозг Келлуса, чуть не опрокинув противника. Каллад спихнул одного с галереи, а другого Разящий Шип разрубил от макушки до грудины. Глядя на отца, расправляющегося с третьим врагом, дварф ухмыльнулся, но улыбка его мигом угасла, когда он увидал, как трупы ухватили одного из его собратьев и утащили в грязь, где одержимые лютым голодом мертвецы принялись срывать с костей свежую плоть. Крики дварфа умерли за миг до его гибели.

Смерть товарища подстегнула защитников, воспламенила их кровь, пробудила упорство, и само отчаяние черным железным кулаком сжало их сердца, изгоняя надежду. Еще один дварф упал вниз, на поле, в объятия смерти. Каллад оцепенело наблюдал, как свирепые существа терзают его соратника, как демоны захлебываются его кровью в неистовом стремлении утолить свою нечестивую жажду.

Очнувшись, Каллад принялся рубить, рубить и рубить, крепко обхватив толстое древко Разящего Шипа. В тот миг, когда последний принц Карак Садры понял, что его ждет грязная смерть, он ощутил страх. Какую славу он ни заслужил бы на стенах Грюнбергского замка, ее сдерут с его костей вместе с мясом хищники фон Карштайна. Нет в такой смерти никакой чести, никакого величия.

Дождь усилился, волосы Каллада слиплись, струйки воды затекали в щели его доспехов и ручейками сбегали по спине. Кто мог знать, что так будет. Трубадуры никогда не воспевали гибель в бою. Они плели небылицы о чести и геройстве, а не о грязи и дожде, не о проклятом страхе смерти.

Каллад повернулся к отцу, надеясь обрести смелость, но Келлус дрожал под дождем, и в его старческих глазах читалось поражение. Воодушевиться его отвагой и уверенностью не удалось. Гора рушилась. Какое унизительное чувство — стоять у подножия кряжа и смотреть, как трескается и рассыпается скала, превращаясь из высокого и гордого утеса в простую щебенку. Один-единственный взгляд — и Каллад узрел гибель легенды в самом ее низменном виде.

А на поле среди груд костей бесцельно слонялись несчетные сотни мертвецов, дожидающихся, когда и их бросят в бой. За ними чернели шатры Влада фон Карштайна и приближенных к нему некромантов. Они были кукловодами, той истинной силой, что стояла за шаркающими трупами. Солдаты вражеской армии представляли собой всего лишь мертвечинку. Некроманты же были монстрами во всех смыслах этого слова. Они отреклись от всего человеческого и добровольно отдались черной магии.

Каллад смотрел, как еще пять тварей карабкаются по стене замка к мосткам. Не эти ли пятеро отошлют его в Зал Предков?

— Ты нужен внизу, — сказал Келлус, разрывая чары крадущейся смерти. — Уводи отсюда женщин и детей. Падет замок — падет и город. Я не позволю, чтобы погиб хоть кто-то, кого можно спасти. Никаких споров, мальчик. Веди их через горы, в глубокие шахты. Я полагаюсь на тебя.

Каллад не сдвинулся с места. Он не мог бросить отца на этой стене: это же все равно что собственноручно убить его.

— Иди! — приказал король Келлус, с размаху вонзая топор в лицо первого зомби. Удар бросил существо на колени. Упершись сапогом в грудь трупа, Келлус высвободил оружие.

Мертвец завалился и рухнул в ров.

Но Каллад не пошевелился, даже когда Келлус, рискуя потерять равновесие, обрушил кулак на кованый нагрудник сына, откинув его на два шага назад.

— Я все еще ваш король, мальчик, а не только твой отец. Ты нужен им больше, чем мне. Я не запятнаю свою честь их смертями!

— Тебе не победить… только не в одиночку.

— А я и не собираюсь этого делать, парень. На рассвете я уже буду попивать эль с твоим дедушкой, болтать об отваге с твоим прадедушкой и хвастаться тем, что мой мальчик спас сотни жизней, даже зная, что обрекает этим на смерть одного старого дварфа. А теперь иди, сын, выводи отсюда людей. Это больше, чем жертвоприношение. Сделай так, чтобы я гордился тобой, парень, и помни, что и в смерти есть честь. Увидимся по ту сторону.

С этими словами старик повернулся к Калладу спиной и ринулся в гущу схватки с мстительной яростью, расколов первым ударом злобно щерящийся череп, а вторым лишив разлагающегося мертвеца гангренозной руки. Король Келлус, король Карак Садры, давал свой последний славный бой на стенах замка Грюнберг.

Все больше и больше мертвецов вылезали из рва. Сцена словно вырвалась из какого-то кошмарного сна: твари упрямо карабкались по насыпи, солоноватая вода поблескивала на их коже. На черной поверхности полыхала разлившаяся нафта, голубые языки лизали корчащиеся трупы. И все же зомби безмолвствовали, даже сгорая до углей, до пепла.

А по горящей воде, взбивая пену, уже неслись скользкие черные тела сотен крыс, спасающихся от жалящего огня.

Каллад неохотно развернулся и зашагал по галерее. Он спустился по пандусу, скользкому от дождя, и резко остановился — ночь вспороли пронзительные женские вопли и детский плач.

Сердце Каллада бешено заколотилось, и он принялся лихорадочно озираться в поисках источника криков. Разглядеть что-то в сутолоке сражения оказалось непросто, но пару секунд спустя дварф обнаружил визжащую женщину, сломя голову бегущую из храма Сигмара. Она прижимала к груди младенца и то и дело бросала через плечо испуганные взгляды.

А спустя секунду из храма вышел скелет одного из давно почивших мертвецов Грюнберга. Калладу потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что происходит: их собственные покойники поднимаются из холодных могил и идут против своих соплеменников. Мертвые зашевелились по всему городу. На погостах и в склепах некогда любимые существа возвращались на сцену мира из-за занавеса смерти. Да, эффект будет опустошительным. Потерять дорогих сердцу родных и так тяжело, но столкнуться с необходимостью сжигать или обезглавливать их тела, чтобы спасти собственную жизнь… не многие способны хладнокровно преодолеть этот ужас.

Теперь он понимал логику врага. Некроманты щедро бросают своих слуг в ничего не решающие атаки. Число погибших не имеет для них значения. Все мертвецы, которые им нужны, уже находятся в городских стенах.

Странная правда быстро дошла до Каллада, но, вместо того чтобы поддаться панике, он крикнул: «Ко мне!» — и вскинул над головой Разящий Шип.

Он не позволит, чтобы отец стал неоправданной жертвой, и когда женщины и дети Грюнберга окажутся в безопасности, он отомстит за короля Карак Садры.

Перепуганная женщина заметила Каллада и кинулась к нему. Юбки ее волочились по грязи. Крики ребенка звучали глухо, так сильно мать прижимала к себе несчастное дитя. Каллад шагнул между женщиной и охотящимся на нее скелетом и обрушил кулак на голый череп. Скрежет железа о кость и последующий хруст показались дварфу тошнотворными. От удара у черепа оторвалась с правой стороны челюсть и повисла, демонстрируя разбитые зубы, похожие на раскрошившиеся надгробные камни. Каллад замахнулся еще раз, и его латная перчатка проделала брешь в левой скуле чудовища. Но скелет не остановился и даже не замедлил шага.

В небесах низко висели луны-близнецы, Маннслиб и Моррслиб. Дерущиеся словно застряли в безвременье, где нет ни истинной ночной тьмы, ни первого рассветного зарева. Бледный лунный свет бросал на кошмарную картину судорожные тени.

— Там есть еще кто-то?! — рявкнул Каллад. Женщина с расширенными от ужаса глазами закивала.

Каллад ступил в храм Сигмара, ожидая найти там спасающихся от битвы, но встретил лишь шаркающих скелетов в различных стадиях разложения. Они пытались преодолеть ряды церковных скамей, занимающих пространство между усыпальницами и бушующим снаружи сражением. Дварф быстро попятился и захлопнул за собой дверь. Подпереть створки нечем. «Почему все так?» — с горечью вопросил себя Каллад. Никому никогда не приходило в голову, что может возникнуть необходимость превратить храм в тюрьму.

— Кто-то из людей, женщина, не из монстров! — крикнул он, наваливаясь на дверь.

— В ратуше, — прошептала она.

Женщина уже не радовалась своему избавлению — ее колотило от осознания реальности. Спасения не было. Нигде.

Каллад фыркнул.

— Хорошо. Как тебя зовут, женщина?

— Гретхен.

— Отлично, Гретхен. Приведи-ка сюда кого-нибудь с нафтой и факелом.

— Но… но… — залепетала женщина, сообразив, что задумал дварф. Ее дикий взгляд не мог скрыть правды: мысль о том, чтобы огнем стереть с лица земли дом Сигмара, страшила ее больше, чем любое из запертых внутри чудовищ.

— Иди!

Секунду спустя мертвецы кинулись на дверь — раздался хруст костяных кулаков, раскалывающихся от неистового напора. Огромные створки вспучивались и прогибались. Каллад отдавал все свои силы, до последней капли, только чтобы сдержать атаку трупов.

— Иди же! — гаркнул он, обрушивая плечо на твердое дерево, ибо в приоткрывшуюся щель уже просунулись пальцы скелета. Дверь захлопнулась, превратив трухлявые кости в грубую пудру.

Не сказав больше ни слова, женщина со всех ног кинулась к факельщикам.

Каллад, изловчившись, удерживал створки собственной спиной, упираясь пятками в грязь. Он видел на стене своего отца. Седовласый король яростно бился, отвечая ударом на удар. С гигантским топором, сияющим серебром в лунном свете, Келлус казался бессмертным — воплощением самого Гримны. Он дрался расчетливо, экономя силы, его оружие рассекало ходячие трупы с убийственной точностью. Самопожертвование Келлуса подарило Калладу бесценные минуты, чтобы увести женщин и детей Грюнберга в безопасное место. Он не имеет права подвести отца. Он в слишком большом долгу у старого дварфа.

Мертвецы колотили кулаками в дверь храма, требуя освобождения.

Гретхен вернулась с тремя мужчинами, приволокшими огромный черный котел смолы. В их действиях ощущался мрачный стоицизм, особенно когда они вчетвером принялись расплескивать горючую жидкость по деревянному срубу храма, пока Каллад сдерживал мертвецов. Еще один мужчина поднёс горящий факел к стене и тут же отступил — нафта мгновенно вспыхнула холодным синим пламенем.

Огонь охватил фасад храма, вгрызаясь в деревянный остов. К воплям и лязгу стали о кость присоединился треск пожара. Священное здание окуталось дымом. Не прошло и минуты, а полыхал уже весь храм. Невыносимый жар отогнал Каллада от двери, и мертвецы вырвались наружу.

Мерзких существ встретили резак, топор и пика — горстка защитников безжалостно загнала нечисть обратно в огонь. Это была настоящая бойня. Каллад не мог позволить себе такой роскоши, как передышка, даже секундная, — до победы было еще ой как далеко. Лоб его покрывала копоть, тяжелое дыхание с шумом рвалось из обожженных легких. И все же сердцем он понимал, что худшее еще впереди.

Каллад схватил женщину за руку и, перекрикивая гул и шипение пламени, проорал:

— Надо вывести всех отсюда! Скоро город падет!

Гретхен молча кивнула и, пошатываясь, побрела к ратуше. Огонь, выросший над храмом, уже облизывал каменные стены замка и обвивал крыши, протягивая щупальца к сараям и конюшням. Ливень неистовствовал, но не мог потушить пожара. В считанные секунды соломенная крыша конюшни вспыхнула, и деревянные стены рухнули под напором дикого жара. Испуганные лошади сорвали засовы, выбили копытами двери и, обезумев от страха, ринулись на грязную улицу. Запах крови, перемешанный с вонью горящей плоти, ужасал животных. Даже самые смирные лягались и шарахались от тех, кто пытался их успокоить.

Мертвецы шли сквозь пожар, волны трупов захлестывали стены, шаркающие орды двигались вперед и, объятые пламенем, падали на колени, ногтями срывая с себя огонь вместе с кожей, хотя сама плоть их уже горела.

И все же они наступали.

Мертвецы окружили защитников со всех сторон.

Лошади в панике били копытами.

Пожар распространялся, пожирая деревянные дома с такой легкостью, словно стены их были сделаны из обычной соломы.

Каллад потащил Гретхен к центральной башне замка, протискиваясь между беснующихся лошадей и конюхов, что пытались утихомирить перепуганных животных. Жадные рыжие языки пламени скакали по крышам. Доблесть обороняющихся уже не имела значения — через несколько часов Грюнберг перестанет существовать. Об этом позаботится огонь, который они запалили. Мертвецы не разрушат Грюнберг — живые взяли все на себя. Остался лишь отчаянный бег наперегонки с пламенем.

Прямого пути к ратуше не было, хотя один ряд ветхих зданий, казалось, превратился в своего рода временный огненный заслон. Каллад побежал туда, держась середины улицы. Хибарки бедного квартала корежились и рассыпались от жара, вспыхивая как угли. Мощное пламя оттеснило дварфа к трем дверям в центре ряда. Груда потрескивающего дерева перед ним всего пару минут назад была пекарней.

Каллад втянул в себя сухой обжигающий воздух и, метнувшись к средней двери, нырнул в рассыпающуюся оболочку аптеки, приветствуемый взрывами больших, оплетенных бутылей со снадобьями. Гретхен покорно следовала за ним, ребенок у нее на руках молчал.

Полыхающая притолока над черным ходом рухнула, засыпав дорогу обломками каменной кладки. Каллад оглядел преграду, вскинул Разящий Шип и с силой опустил его в центр завала. Позади застонали стропила. Каллад вновь вонзил топор в каменные потроха и разметал препятствие. Над головой оглушительно треснула балка, и на беглецов обрушился невыносимый жар. Через секунду потолок провалился, и они оказались в ловушке внутри горящего здания. Выругавшись, Каллад удвоил усилия, прорубая путь сквозь нагромождения камней, мешающих добраться до задней двери. Времени на раздумья не было. За минуты, потребовавшиеся для расчистки дороги, густой удушливый дым заполнил проход. Снова и снова острие Разящего Шипа вонзалось в кучу обломков, лунный свет и огонь сочились в щели — и тут Каллад наткнулся на дверь, заколоченную досками крест-накрест. Дым разъедал глаза.

— Прикрой рот ребенка, женщина, и пригнись. Или ляг на живот. У пола воздух чище.

Черная клубящаяся завеса заслонила все, так что он не знал, послушалась его Гретхен или нет.

Каллад отступил на два шага и с разбегу врезался в деревянный барьер, сокрушив его, вылетел по инерции на улицу и растянулся там ничком.

Задыхаясь и кашляя, из горящего здания выползла Гретхен — и в этот миг крыша не выдержала и рухнула. Женщина укачивала прижатого к груди младенца, успокаивая его и пытаясь одновременно досыта наглотаться свежего воздуха. Повсюду вокруг ревел и стрелял огонь. В аптеке гремели короткие, но мощные взрывы — это лопались от внутреннего жара витрины и склянки с химикалиями и всяческими диковинными зельями.

Каллад с трудом поднялся на ноги. Он оказался прав, ряд лачуг, словно барьер, не подпускал пожар к этому кварталу обнесенного стеной города. Однако подаренная им отсрочка будет невелика. Все, что осг тается сейчас, — это молиться Гримне, чтобы импровизированная противопожарная преграда продержалась столько времени, сколько понадобится ему для того, чтобы успеть вывести женщин и детей из ратуши.

Он пересек двор и, остановившись у огромных, окованных железом дверей замка, принялся стучать по ним обухом топора, пока створки не отворились на дюйм и в щели не показались испуганные мальчишечьи глаза.

— Шевелись, парень. Убираемся отсюда. Открывай.

По лицу мальчика расплылась улыбка. Очевидно, он решил, что битве конец. А потом за спинами Каллада и Гретхен он увидел огонь, уничтожающий развалины его города. Мальчик отпустил тяжелую дверь, и та распахнулась сама, оставив его стоять в проеме с деревяшкой в дрожащей руке — игрушечным мечом. Ребенок этот видел не больше девяти-десяти весен, но осмелился встать между женщинами Грюнберга и смертью. Оттого-то дварф всегда с гордостью сражался рядом с людьми: среди них всегда найдется место доблести, даже когда ее не чаешь встретить. Каллад хлопнул мальчонку по плечу:

— Давай выводить женщин и детей, верно, парень?

Вслед за мальчиком они прошли по широкому коридору с украшенными огромными гобеленами и ни на что не пригодным оружием стенами. Проход вывел их в холл, где толпились, теснясь в тени и темных уголках, матери с детьми. Калладу хотелось пообещать им, что они спасутся, что все будет хорошо, но он не мог. Их город лежит в руинах. Их мужья и братья мертвы или умирают, поверженные монстрами. Какое уж там «хорошо»…

Так что вместо лжи он предложил им горькую правду:

— Грюнберг почти пал. Его никому уже не спасти. Город горит. На стенах кишат мертвецы. Ваши родные погибают, давая вам шанс выжить. И вы обязаны воспользоваться этим шансом.

— Если они гибнут, почему ты здесь? Ты должен быть там, с ними!

— Да, должен, но я не там. Я тут пытаюсь сделать так, чтобы их смерти не были бессмысленными.

— Мы можем сражаться рядом с нашими мужьями! — крикнула, поднявшись, какая-то женщина.

— Да, и умереть рядом с ними.

— Пусть ублюдки идут, им будет не так-то просто убить нас!

Одна из женщин вскинула руки и стащила со стены гигантский двуручный меч. Она едва удерживала его, не говоря уже о том, чтобы приподнять. Вторая раздобыла богато украшенную нагрудную пластину, а третьей достались латные рукавицы и цеп. В их руках эти инструменты убийства выглядели нелепо, но выражение женских глаз и их упрямо выставленные подбородки отнюдь не казались комичными.

— Вы не можете надеяться…

— Ты это уже говорил, надеяться мы не можем. Наши жизни уничтожены, и наши дома, и наши семьи. Дай нам последний шанс. Позволь решить, побежим ли мы, как крысы с тонущего корабля или останемся и пойдем на суд Морра наравне с нашими мужчинами. Не отнимай у нас этого.

Каллад вздохнул. Рядом с женщиной, требующей права на смерть, ревела маленькая девочка. Мальчонка, едва научившийся ходить, прятал лицо в материнских юбках.

— Нет, — отрезал Каллад. — И никаких споров, это не игра. Грюнберг в огне. Если мы останемся тут ждать и пререкаться как идиоты, через несколько минут мы будем мертвы. Посмотри на эту девочку. Готова ли ты сказать, когда она должна умереть? А? Ради чего ваши мужья кладут свои жизни, если не ради вашего спасения? — Принц дварфов тряхнул головой. — Нет. Вы не предадите их. Мы уходим отсюда в горы. Там есть пещеры, ведущие в глубокие шахты, которые тянутся аж до ущелья Удар Топора, дальнего ущелья. Мертвецы туда не потащатся.

Честно говоря, он понятия не имел, так это или нет, но сейчас имело значение лишь одно — чтобы женщины поверили ему хотя бы настолько, чтобы покинуть город. Надо подарить им безопасность или иллюзию безопасности, что в данный момент являлось одним и тем же.

— А теперь идем!

Слова принца загипнотизировали горожанок. Они начали вставать, собирать вещи, связывать тряпки в тюки, набивать узлы всем, что осталось от их имущества. Каллад покачал головой:

— Времени нет! Пошли!

Мальчишка, стороживший дверь, побежал впереди, игрушечный меч шлепал его по ноге.

— Это останется здесь. — Каллад ткнул Разящим Шипом в сторону изящного сундучка для драгоценностей, который стискивала в руках одна из женщин. — Здание покинут лишь те, кто живет и дышит. Забудьте о безделушках, за них не стоит умирать. Понятно?

Никто не стал спорить.

Выходящих из широкого проема он сосчитал по головам: сорок девять женщин и едва ли не вдвое больше детей. Каждый смотрел на дварфа как на спасителя, посланного им самим Сигмаром. Гретхен стояла рядом, укачивая своего ребенка, но когда она отвела от его лица край одеяльца, Каллад понял причину молчания младенца, кожа которого уже подернулась голубизной смерти. И все же женщина гладила мертвую щечку, словно надеясь передать ребенку хоть немного тепла. Каллад не мог позволить себе принять близко к сердцу эту маленькую трагедию — сегодня умерли сотни людей. Сотни. Что такое жизнь одного младенца против этой бессмысленной бойни? Но он слишком хорошо осознавал, отчего вид мертвого малыша так действует на него. Дитя невинно. Ребенок не делал выбора, не шел сражаться с врагами. Он представлял собой все, ради чего защитники отдавали свои жизни. Погибший младенец свидетельствовал о бесполезности принесенных ими жертв.

И вдруг ребеночек зашевелился, из-под одеял показалась маленькая ручка. Взгляд младенца был пуст, по-прежнему скован смертью — лишь тельце ответило на зов графа-вампира.

Тошнота всколыхнулась в желудке Каллада. Ребенок должен быть мертв.

Он не должен двигаться.

Выбора у дварфа не было. Существо в руках Гретхен — не ее дитя. Это всего лишь оболочка.

— Дай мне ребенка, — велел он, протянув руку.

Гретхен замотала головой и попятилась, словно догадываясь, что он задумал, хотя, конечно, знать она не могла. Каллад сам едва ухватил мысль, мелькнувшую в его голове, мысль, совершенно чуждую ему.

— Дай мне ребенка, — повторил он.

Женщина упрямо качала головой.

— Это не твой сын, больше нет, — сказал дварф как можно спокойнее, сделал шаг и сам взял младенца.

Ребенок стал паразитом, но, несмотря на эту превратность судьбы, материнский инстинкт велел Гретхен защищать его.

— Ступай, — произнес Каллад, не в силах посмотреть женщине в глаза. — Тебе не нужно этого видеть.

Но она не послушалась.

А он не мог сделать то, что должен, — только не тут, на улице, только не под ее взглядом.

Тогда Каллад сам зашагал прочь от несчастной матери, и беженцы Грюнберга последовали за ним. Ребенка он прижал к себе так крепко, что на мертвой коже отпечатались звенья кольчуги. Оглянувшись на развалины конюшен, Каллад увидел собирающихся на улице мертвецов, чью гниющую плоть омывал серебристый лунный свет. Они преодолели стену и продолжали просачиваться в город. Зловещую толпу обступали пожары, но мертвецы не выказывали ни страха, ни понимания того, что огонь способен сделать с их иссохшей плотью. Последние потрепанные фаланги обороны бились с атакующими, но их жалкие копья и щиты не справлялись с морем мертвецов. Даже солнце уже не поднимется вовремя, чтобы спасти их. Защитники, как и их противники, мертвы, Морру осталось лишь потребовать к себе их души.

Каллад уводил женщин и детей; он не хотел, чтобы они видели гибель мужчин. Из-за пожаров по улицам было трудно передвигаться. Стены ревущего пламени превращали аллеи в тупики. Проходы загромождали обломки выгоревших домов.

— Смотрите! — вскрикнула какая-то женщина, показывая на рухнувшую часть стены.

На развалины медленно, оступаясь и спотыкаясь, вползали, прямо по телам павших, мертвецы.

— К горам! — Крик Каллада заглушил вопли паники.

Огибать островки жара становилось все труднее — пожар распространялся, и изолированные очаги огня становились непреодолимыми преградами.

Но Каллад упрямо вел свою группу к безопасности гор и пещер, ведущих в глубокие шахты, — через открытую площадь, по узкому проулку, тянущемуся к входу в подземелье. Извивающийся ребенок не мог помещать ему.

— Скорее! — торопил принц женщин. Осталось слишком мало времени, чтобы они все успели укрыться в пещере, — огонь вот-вот охватит всю улицу. — Скорее!

Матери волокли детей за руки, тащили на закорках, баюкали на груди. Никто не оглядывался.

— Куда нам? — спросил мальчонка, обнаживший свой деревянный меч и готовый пронзить любую тень, которая зашевелится в зыбком зареве пожара.

— Третий поворот в центральном туннеле, парень. Шагайте туда. Он уходит глубоко под гору. Я вас найду. Оттуда мы отправимся домой.

— Мой дом здесь.

— Мы пойдем ко мне домой, парень, в Карак Садру. Там вы будете в безопасности.

Мальчик мрачно кивнул и исчез во тьме. Каллад считал всех, входящих в пещеру, и когда последняя беженка нырнула в туннель, принц повернулся, чтобы взглянуть на городскую стену.

Сквозь завесу пляшущего пламени он увидел, что битва еще продолжается. Мертвые захватили большую часть города, но жители сражались до конца. Каллад обвел взглядом укрепления, разыскивая отца, — и нашел его. Келлус вел смертельный бой. Отсюда нельзя было сказать наверняка, но, кажется, король потерял топор. Огонь лизал камни вокруг орудующего какой-то жердиной дварфа, прилив мертвецов загонял Келлуса в самое пекло. Последняя линия обороны Грюнберга была прорвана. Седовласый король Карак Садры дрался отчаянно, сбрасывая со стен мертвую плоть безмозглых зомби.

Вдруг вперед метнулась фигура в плаще, и король потерял равновесие. Черный плащ неприятеля трепетал, как раскинутые по ветру крылья. Каллад знал, что это за тварь. Вампир. Возможно, и не сам граф, но один из потомков фон Карштайна, близкий, очень близкий, практически во всем схожий со своим родителем, и в то же время всего лишь бледная его имитация.

Вампир запрокинул голову и завыл на луну, призывая мертвых восстать.

На миг Калладу показалось, что отец разглядел его сквозь черный дым и рыжее пламя. Всеми фибрами души принц стремился на помощь старому королю, но ему были поручены иные обязанности. Он должен позаботиться о безопасности женщин и детей, чтобы жертва великого короля не стала напрасной. Он не может бросить их, он — единственная их надежда. Одни они наверняка умрут там, внизу, как умерли бы, если бы он оставил их в ратуше.

Существо подтащило Келлуса к себе, словно пародируя объятия, и на миг показалось, что пара целуется. Иллюзия разрушилась, когда вампир отшвырнул мертвого дварфа и грациозно спрыгнул с высокой стены.

Каллад отвернулся, слезы безмолвно катились по его бесстрастному лицу.

На руках корчился младенец. Дварф положил ребенка на землю лицом вниз, потому что не смог бы вынести обвинения, запечатленного в мертвых глазах малыша. Всхлипнув, принц поднял топор и оборвал неестественную жизнь крохи.

Дым, огонь и горе жгли глаза дварфа, когда он опустился возле трупика на колени и вложил в детский рот монету — подношение Морру, людскому богу смерти.

— Это невинное дитя испытало адские муки, которых сполна хватило бы на три жизни, Владыка Мертвых. Пожалей тех, кого ты потребовал сегодня к себе.

«Однажды, — пообещал Каллад себе, поднимаясь, — однажды тварь, которая в ответе за все эти страдания, узнает мое имя; и этот день станет днем ее смерти!»