"Колесники" - читать интересную книгу автора (Стюарт Йэн, Коэн Джек)Глава 7 Гума, зоологический факультет, 2210-йКогда полицейский автомобиль въехал на территорию Гума, Черити кормила бонобов. Эти удивительно напоминающие человека приматы из семейства шимпанзе были ее любимцами, и она часами наблюдала за их сообществом. Они были заметно более хрупкими – «грациозными», это слово ей нравилось, – чем обычные шимпы. Детеныши, конечно, еще симпатичнее и приятнее – как все младенцы, напомнила себе Черити. Универсальный защитный механизм эволюции. Однако больше всех ее интересовал Пого, старый самец с мудрыми глазами, который мог заставить любого из своей стаи выполнить его желания. Она услышала шелест электрического двигателя, и водитель машины стал подниматься к ней. Черити еще подумала, зачем он приехал. Некоторые местные блюстители порядка частенько заходили на факультет выпить чашечку кофе, потрепаться и даже понаблюдать за животными. Но это лицо было ей незнакомо. – Черити Одинго? Она кивнула: – Чем могу помочь? – Джайрус Мванга, констебль по специальным поручениям. – Он выглядел явно смущенным. – Я здесь, чтобы арестовать вас по обвинению… – Что-что? – Черити едва справилась с нервами. – Тут, должно быть, какая-то ошибка! – Бог мой, наверное, они хотят арестовать Пруденс и кто-то перепутал имена! Констебль бесстрастно продолжил с того места, где его прервали: – … в подделке произведения искусства. Он полез в нагрудный карман форменной рубашки. Черити без сил рухнула в ближайший шезлонг. Все это наверняка связано с Пруденс. Что же сестра отмочила на сей раз?.. Но куда сильнее ее тревожило другое. – Мозес! Что с ним будет? – Мозес? – вскинулся Мванга. – А это кто? – Мой сын. Спит в своей комнате. Ему только четыре года! – А-а, мне ничего не говорили про ребенка. Подождите секундочку. Констебль нашел то, что искал, выдвинул плоский принтер, подсоединил к своему уникомпу и распечатал копию стандартного уведомления, которое вручил обвиняемой. После этого объяснил, как ввести документ в ее уникомп, чтобы соблюсти юридические требования. Она попыталась еще несколько раз поднять вопрос о Мозесе, но Мванга оказался способным сосредоточиться только на одном пункте за раз, повторяя, как попугай, «мы решим вопрос с ребенком через минутку-другую». К тому времени, когда ее ответы удовлетворили констебля, Черити расплакалась, и вот тогда он забеспокоился и быстро произнес что-то в уникомп. Через несколько секунд пришел ответ, должно быть, от кого-то из старших по чину, потому что Мванга хрюкнул пару раз, после чего сказал: – Мозеса разрешено взять с собой. Мы получили распоряжение суда. О нем позаботятся на месте. Черити была слишком расстроена, чтобы рассуждать логически. – Но малышу не понравится ночевать в камере! Мванга покачал головой: – Ребенка не оставят в участке, мадам. Не волнуйтесь, сержант из канцелярии присмотрит за ним. Черити была знакома с Милтоном Оботе и сомневалась, что присмотр сержанта окажется лучше ночевки в камере, однако к тому времени ее мысли были заняты другим. – А мои животные! Кто их напоит и накормит? Констебль снова пробормотал в уникомп. Снова довольное хрюканье. – Мы и о них позаботимся. Мванга терпеливо подождал, пока Черити разбудит и оденет Мозеса. Мальчик спросонья уставился на полицейского. Потом его глаза широко раскрылись, и на личике без предупреждения возникла маска непроницаемости, которая не на шутку встревожила мать. – Кто это, ма? – Хороший дядя, который хочет покатать нас на машине – Черити почти не слукавила, или по крайней мере она надеялась на это. Мозес ответил смешной гримаской. Она обратилась к констеблю: – Позвольте мне позвонить друзьям, чтобы разобраться с живо… – Нельзя, – отрезал Мванга. – Подождите, пока мы не приедем в участок, хорошо? За несколько часов с вашей живностью ничего не случится. – Так или иначе, выбора у нее не было. Черити посадила Мозеса на заднее сиденье машины и села рядом. Только сейчас она заметила, что рубашка у мальчика порвана. Когда автомобиль отъехал от факультета, она пощупала место разрыва. Ну и ну! Мозес прихватил с собой мемимал. Нельзя сказать, что Пруденс была изумлена. Исторический музей Карвер, на ее взгляд, выглядел довольно симпатично, но не более того. Обычные экспонаты, каждый в виде Голограммы. Грандиозная копия Розеттского камня доминировала над вестибюлем, исчезая и медленно проявляясь через равные промежутки времени. Дальше расположилась Сильвия – самая древняя женская особь. Этот расхожий экземпляр принято считать австралопитеком, хотя у Пруденс имелись серьезные сомнения – ведь оригинал выкопали возле Ценинджи, к северу от Олдувайского ущелья, где за последние несколько столетий было найдено множество предков человечества. По ее мнению, это был прачеловек, и, скорее всего, разновидность папантропа. Братья Голдины всегда настаивали, что фрагменты костей, найденных поблизости, убедительно свидетельствуют об умении существа изготавливать инструменты. Однако даже обезьяны частенько используют палки или скрученные стебли, чтобы выкуривать муравьев из муравейника, так что доводы Голдиных не смогли убедить Пруденс. Она указала на это Джонасу, а тот в ответ лишь рассмеялся. – Доверься мне. Я хочу, чтобы ты познакомилась с моим другом. Она обычно крутится среди экспонатов и любит поболтать с посетителями… Джонас заметил проходящего ассистента и привлек его внимание. Молодой человек пробормотал что-то под нос и указал на дверь в дальнем углу. Они направились вдоль стеллажей («Портрет Моны Лизы воспроизведен на удивление топорно», – промелькнуло у Пруденс) по направлению к Миносскому залу, украшенному симпатичным плиточным лабиринтом и статуей Минотавра, сработанной из стекловолокна. Довольно крупная женщина несла пластиковое ведро. – Итак, она на месте… Эйнджи! Эйнджи! Мы здесь! И без того выглядящая строго, женщина на мгновение нахмурилась, но быстро улыбнулась, узнав оператора. Потом поставила ведро и величественно зашагала навстречу, внимательно заглядывая Джонасу в глаза. – Неужто Джонас Кемп! Как дела у вас на ВидиВи? И кто это с тобой? Очередная подружка? – Она окинула взглядом Пруденс с головы до пят, как оценивают товар на рынке. Пру почти ожидала, что сейчас ей прикажут открыть рот, чтобы осмотреть зубы. – Знаешь, а она выглядит намного приличнее, чем девица, виснувшая на тебе, когда ты брал у меня интервью. – Нет-нет, Эйнджи. Я же говорил тебе тогда, Кэшью лишь коллега. И всегда было так. – Эйнджи глазами дала ему понять, что не верит, но продолжать тему не стала. – Пруденс тоже мне не подруга, я просто хочу, чтобы вы ей помогли. Эйнджи насторожилась – это становилось интересным. – Эйнджи и есть владелица музея, – пояснил Джонас Пруденс, пытаясь вернуть разговор в прежнее русло. – Который я унаследовала от Михаила, моего седьмого мужа, – жизнерадостно пояснила Эйнджи, еще раз окинув Пруденс оценивающим взглядом класса «женщина-женщина». – Я пережила его подобно предыдущим шести. У первого моего супруга, Генри, была собственная конюшня, где он разводил чистокровных скакунов. И целая сеть отелей. Второй, Жан-Луи, владел несколькими авиалиниями. Осборн – мой третий, о! – унаследовал от почившей тетушки кое-какие туристические комплексы на Бали и Таити. Иошики, номер четыре… – У Эйнджи денег больше, чем у Господа, – вставил Джонас. – Только потому, – парировала Эйнджи, – что я не так щедра как Господь, Джонас. Чувствовалось, что у них это было традиционной шуткой. – Мне кажется, – сказала Пруденс резко, – что у вас также не все ладно со вкусом. Эйнджи осталась невозмутимой. – Ах, как вы очаровательно прямолинейны!.. Будьте добры пояснить, что вы подразумеваете, молодая леди? Пруденс с готовностью обвела рукой экспозицию. – Голограммы. Стекловолоконный хлам. Пластмассовые клише. Расхожий материал и полное отсутствие чего-нибудь по-настоящему ценного. – Говорите, старый хлам? – от души расхохоталась Эйнджи. – Дорогуша, хорошо, что вы не кривите душой. Чтобы сохранить договор на аренду здания, мне необходимо соблюсти букву закона и интересы публики, тем более что каждый год, по крайней мере, двадцать тысяч зевак посещают мое заведение. – Эйнджи взяла девушку за руку. – Джонас, ей можно доверять? – И уловив его кивок, продолжила: – Хорошо, если ты прав… – Чувствовалось, что она приняла решение. – Да, очень надеюсь, что молодая леди умеет держать язык за зубами. Если понадобится, я в состоянии нанять лучших адвокатов, чем правительство, не так уж сильно я рискую… – Она взглянула на Пруденс. – Если хотите увидеть настоящие экспонаты, дорогуша, пойдемте со мной. И ты тоже, Джонас. Молодая леди, можете мне поверить, мы чудесно проведем время, но попрошу вас никому не рассказывать о том, что увидите. Теперь позвольте мне рассказать о Мэдисоне, моем пятом муже, игроке высшей баскетбольной лиги, дьявол его побери, когда он… В ответ на цифровой код, который Эйнджи набрала на пульте, лифт опустился на несколько уровней ниже, чем было указано на его панели. Дверь открылась, и они очутились в кромешной темноте. Эйнджи протянула руку и нащупала выключатель. – Вы хотели по-настоящему ценного? Тогда взгляните, – она щелкнула тумблером, – на это! Несколько секунд глаза Пруденс привыкали к яркому свету. Нет, такого не может быть. Открывшееся взгляду подземелье было огромно. Стенды и тумбы, столы и застекленные витрины повсюду. Прямо на нее глядела каменная глыба, прикрепленная к стене. Она была расписана картинками, напоминающими животных, черными, коричневыми, ржаво-красными, тускло-зелеными… – Нравится? – спросила Эйнджи. – Похоже на пещерную живопись, – ответила Пруденс, подходя ближе. – Замечательная копия, Эйнджи, но я думала, что мы собирались смотреть подлинники. – Это не копия, дорогуша. Пруденс уставилась на владелицу сокровищ широко раскрытыми глазами. – Но частным коллекционерам не позволяется владеть настоящей пещерной живописью! Международное археологическое общество не потерпит… Эйнджи похлопала Пруденс по плечу: – О чем МАО не ведает, то его не огорчает. Теперь понимаете, почему вам нужно хранить секрет? Эта древняя роспись – одна из моих любимых, вы только посмотрите на чувство, с каким передано изображение быка… Добыто в бассейне притока Дордоньи. Я воспользовалась деньгами Генри, чтобы спасти эту красоту прежде, чем пещеру затопит грязь из-за какого-то кретина, проигнорировавшего решение суда и начавшего рубить деревья на склоне холма. Джонас гордо улыбнулся Пруденс. – У Эйнджи есть возможность хранить незаконно добытые артефакты, Пру, но с экологической точки зрения она столь же чиста, как свежевыпавший снег. – Это мое кредо, – призналась Эйнджи, – я поступаю так, как считаю правильным, девочка. Иначе не смогу жить в ладах с собой. – Она запнулась, затем расхохоталась: – И я, конечно, не смогу жить в ладах без себя! Это было еще одно из ее любимых выражений. Пруденс переходила от стенда к стенду, с каждым шагом испытывая изумление. – Никогда не видела столь грандиозного чучела ихтиозавра! Бог мой, да это настоящие каменные орудия, сделанные Homo habilis! У вас – о нет, не могу поверить – целый скелет! – Минус несколько пальцев на левой ноге и коленная чашечка, – уточнила Эйнджи. – Возможно, когда-нибудь однажды я заполучу полный экземпляр. – Большинство из моих заказчиков убило бы ради… Эйнджи, а это что, черт побери? – Пруденс задержалась возле громадного ископаемого костяка. – Часть динозавра? – Ваших заказчиков? – Эйнджи посмотрела на Пруденс намного пристальнее, чем раньше. – Так вы замешаны в торговле, моя милая? Подозреваю, что мне должно быть знакомо ваше лицо… Пруденс… О'Доннел? Нет-нет, этнически неверная установка на фамилию… Вспомнила, Одинго! Серные цветы Ио! Вы та особа, которая замешана в делах с полицией… – Ошибка следствия, – сказала Пруденс, уйдя в оборону. – Я никогда не попадала на скамью подсудимых. – Как-нибудь, но не сегодня, мы потолкуем с вами об инопланетных диковинах. Никогда полностью не одобряла… – Серных цветов больше нет, несколько лет назад произошло извержение вулкана Пеле. – Ага, это в корне меняет дело. Стало быть, экземпляры, доставленные вами с Ио, стали уникальными? – Да. – Превосходно, что у меня в непроницаемых для влажности контейнерах в дальнем углу сохранилось с дюжину. Теперь они будут стоить целое состояние. – Мой Бог, Эйнджи, они стоили целое состояние и до извержения! Эйнджи подняла палец. – Между прочим, чтобы получить их, мне пришлось продать налаженный бизнес Хэмфри по упаковке мяса в Аргентине. Это мой муж за номером шесть, дорогая. Или то был один из его серебряных рудников?.. Старые мозги уже не работают так хорошо, как прежде… Боже, как я опростоволосилась! Ведь это вас прошлой ночью на ВидиВи пинала стерва Кортни! Пруденс застонала. – А вы знаете, молодая леди, что у вас неприятности? Неприятности с полицией. Вы… – Да, знаю, – устало промолвила Пруденс, – однако вы так и не ответили на мой вопрос. – Ах, вы про это! Моя кость вкорли. – Кость в горле? – перебил в смущении Джонас. – В горле, насколько я знаю, нет костей… – Вкорли, – отчеканила Эйнджи. – Найдена Второй марсианской экспедицией. Еще перед Паузой. – Вы смеетесь! – вспыхнула Пруденс. – Или разыгрываете меня? Может быть, время пошло назад и это первоапрельская шутка? Вкорли вымышлена Эдгаром Райсом Бэрроузом. Никогда не было никаких реальных тварей, называемых вкорли. Эйнджи потерла шею рукой. – Так же считали и участники Второй марсианской, – сказала она. – Пока не нашли это. – Чушь! – Возможно. Находка сделана Сайласом Шатнером, инженером-связистом, во время установки антенны дальней связи. Он понимал, что никто ему не поверит, и потому припрятал окаменелость среди инструментов. На Земле он продал ее дилеру за несколько сотен. Я купила за семьдесят тысяч примерно десять лет назад. В атмосфере строжайшей секретности подвергла приобретение радиоуглеродному анализу и выяснила: это совершенно подлинная, окаменевшая кость, полностью неизвестная палеонтологии. – Она пожала плечами. – Конечно, Шатнер мог солгать, будто нашел ее на Марсе. – На мгновение лицо Эйнджи заволокла вуаль тревоги. – Но если это так, то бедняге пришлось изрядно помучиться, чтобы пропитать найденную органику подлинными марсианскими минералами. Молекулярная структура не может обманывать, уж вы мне поверьте. Несмотря ни на что, я решила назвать ее костью вкорли. Так мне захотелось. – Два миллиона долларов? – Черити была ошеломлена. – Вы прекрасно знаете, что я не смогу собрать столько денег, Уильям! Уильям Джумб, ее адвокат, сочувственно кивнул. Законы Гуамвези не настолько прогрессивны, как в других странах, и у обвиняемого не так уж много прав. Но, даже принимая это во внимание, кое-что из вмененного ей явно несправедливо. А установка такого нелепого залога лишь подтверждала это. Все знали, что Черити Одинго не опасна для общества, а ее заботливое отношение к любимым животным гарантировало, что с фермы она никуда не сбежит. – Что с Мозесом? Я хочу, чтобы его вернули! – Судья Петерсон подписал постановление, устанавливающее временную государственную опеку над мальчиком, – скучным голосом поведал Джумб, – для его же блага. – Петерсон? Да он сумасшедший как лысуха! – Однако он все еще судья, который отправляет правосудие. Я, конечно, напишу иск, но потребуется время… Оботе предпринял меры, чтобы Мозеса отправили в семейный приют под присмотр супругов Мвиньи. Они прекрасные люди, а их дом находится отсюда в какой-то миле или двух. – Уильям, как мне объяснить все это Мозесу? – Скажи, что это специальное лечение. – Он понимает, когда я лгу. Он всегда это понимает. А что будет с моими животными? В конечном счете, трое молодых парней из деревни Гума, которых Черити частенько использовала в качестве временной рабочей силы, поняли, как заботиться о живности на ферме, ибо были приглашены к полицейской машине и получили по комплекту инструкций, которые она распечатала на компьютере полицейского участка. Распоряжения для Оботе исходили из очень высоких инстанций, в ответ на запрос полицейского департамента округа Колумбия в Севмерике. Адвокат сказал Черити, что севмери-канский поверенный уже в пути. – Как только он прибудет, все прояснится, я уверен. К сожалению, эту ночь вам придется провести в камере. Оботе и его подчиненные постараются сделать все, чтобы ее пребывание там было столь же кратким, сколь и удобным. Без сомнения, это какая-то ошибка, и скоро все встанет на свои места. Черити попыталась представить, что бы сделала Пруденс – в конце концов, сестра привыкла к подобным передрягам. Очевидно, вызвала бы своего адвоката, что Черити уже сделала, а потом? Ничего хорошего. Она понятия не имела, что способна выкинуть Пруденс, и если бы даже имела, у нее никогда не хватит смелости повторить. Лучше всего расслабиться до прибытия Джумба и подождать, когда за нее внесут залог… Только-только к ней начало возвращаться самообладание, как к двери камеры подошел обеспокоенный дежурный и сообщил, что Мозес сбежал из дома Мвиньи. Черити, объятая ужасом, старалась расшатать решетку, а бедный коп пытался ее урезонить, заверяя, что по горячим следам отправили целый взвод, так что беглеца обязательно найдут. Черити была достаточно умна, чтобы понять, что выйти отсюда не в ее силах, и после уговоров перестала крушить решетку и, тихо всхлипывая, уселась на койку. Она попыталась взять себя в руки. Это так похоже на Мозеса, никогда не останется там, где его оставишь!.. Впрочем, он мальчик неглупый и даже слишком изобретательный для своего возраста. Все будет хорошо. Полиция скоро отыщет его след. Конечно, они найдут его. Она всю ночь не смыкала глаз. – Ты сказал, что девушке нужна помощь, – обратилась Эйнджи к Джонасу. – Неприятности с копами? Джонас напомнил себе, что Эйнджи отличается проницательностью и с теми, кто пытался ее надуть, коротка на расправу. – И да, и нет. – Сначала поясни мне свое «да». – Утром полиция попыталась задержать Пру для допроса, но она успела смотаться до их приезда. Мы предполагаем, что теперь копы ее ищут. – Конечно, ищут – на всем пространстве Экстранета, – хохотнула Эйнджи и посмотрела на Пруденс. – Издан приказ о вашем аресте, милочка. Вашу сестру уже захапали. Между прочим, залог установлен в размере двух миллионов долларов за каждую. Пруденс разинула рот. Черити? А как же Мозес? И как с… – Ничего не знали, милочка? Ошеломленная свалившимися на нее новостями, Пруденс покачала головой. – Четыре миллиона на круг? Да чтобы достать такую сумму, надо продать «Тиглас-Пильсер». А он и так уже заложен-перезаложен! – Это ваш космолет? Пруденс кивнула. – Так вот, милочка, он временно задержан по обвинению его хозяйки в подделке произведений искусства. – Произведений искусства? – изумилась девушка. – Вопрос не ко мне. Так заявил адвокат. Дескать, налицо серьезное мошенничество. Ваш космолет подлежит конфискации, как только будет доказано, что его использовали для совершения уголовно наказуемого деяния. – Что-что?! – Не переживайте, здесь вы в безопасности, по крайней мере, пока не выследили транспорт, на котором вы приехали. – Мы взяли машину в аэропорту, – сказал Джонас. – Это их задержит. До тех пор пока кому-нибудь не придет в голову связать нас вместе. Но это едва ли! – Вот и хорошо. Значит, у нас в запасе час или даже два. Теперь расскажите, дорогуша, о чем умолчали. – Что? – Девушка до сих пор не могла прийти в себя. – Вам требовалась помощь для чего-то еще. Не только для защиты от преследования полиции. Пруденс положила сумку на стеллаж. Настала ее очередь показывать и сообщать. – Вы видели «Трепалку»? – Да, и несколько ваших игрушек. – Ага, но вы не видели вот этих. Я назвала их колесниками. – Пруденс вытащила одну из чужеземных машинок и развернула обертку. Эйнджи так и уставилась на ржавое металлическое изделие. У Джонаса внезапно зачесались кончики пальцев – появился шанс рассмотреть артефакты вблизи. – Хм… хочешь сказать, что нашла эту вещь на Каллисто? – Вы же смотрели передачу. Семикратная вдова промолчала, занятая изучением. Пруденс быстро прикинула, в чем ее выгода. – Эйнджи, мне нужны три вещи, которые вам под силу, хотя я не знаю, как их можно сделать. Во-первых, надо вытащить мою сестру из тюрьмы. Во-вторых, найти покупателя на мои колесники. – Это, в-третьих, из-за чего я нуждаюсь в помощи. Кто-то пытается дискредитировать меня, и, похоже, я знаю кто и почему. Если я права, то причина в личной неприязни, только и всего. Колесники – подлинны… Эйнджи отошла в дальний угол, скрипнуло стекло витрины. Потом владелица музея положила что-то на стеллаж рядом с колесником. – Не удивляйся, голубушка. Нашли на Каллисто. Я всегда задавалась вопросом, что это такое… Это было одиночное колесико от колесника. – Потребуются кое-какие лабораторные анализы, чтобы убедиться в вашей правоте, дорогуша, но я неплохо разбираюсь в людях. Вы совершенно правы, ваши колесники – не фальшивки. – Эйнджи проницательно взглянула на Пруденс. – Хе-хе, а вы взволнованы, молодая леди. Не беспокойтесь. Насколько я знаю, это был единственный раритет подобного рода, пока не появились ваши. Я купила его у поддавшего оператора лидара в Каире много лет назад, высокого такого блондина, мускулистого, как носорог. Цена – два пива и нескромное предложение, которое я отвергла. – Последнюю фразу она произнесла тоскующе-задумчиво. – Я считала, что была первой, кто их нашел, – сказала Пруденс с обидой в голосе. Джонас взял одну из машинок на ладонь и стал разглядывать. Да что же в ней такое, что решительно заявляло: я – «чужак»? – Вы и были первой, кто нашел их целиком, – подтвердила Эйнджи и тут же перешла на официальный тон. – Итак, вам нужен покупатель? – Да. – Вы его нашли. После того, что вы мне рассказали, я готова вам помочь. Сколько всего у вас колесников? – Сто тридцать семь. Эйнджи нисколько не удивилась. – Где вы их достали? У Пруденс отлегло от сердца. С покупателем на своей стороне она уже могла хоть как-то привести дела в порядок. Свобода для Черити и освобождение «Тиглас-Пильсера» от ареста стали осязаемыми вещами. – Во льду их много. – Оставили после себя улики? – Нет. Я выжгла почву при взлете, затем зависла над ней, чтобы удостовериться, нет ли каких-нибудь следов после того, как только все заморозилось. – Круто. – Эйнджи почесала макушку. – Не мне вам объяснять: выбрось на рынок много колесников сразу, и цена мигом упадет. Пруденс была профессионалом и не нуждалась в лекциях по спросу и предложению. – Да-да, конечно. Я продам сейчас штук десять. В глазах Эйнджи вспыхнули огоньки. – Вы только что продали всю партию, милочка. И баста. – Я еще даже не назначила цену! – Если спрашиваешь цену, значит, не можешь себе этого позволить. Поэтому я не спрашиваю. Сумма наверняка покроет все ваши нужды. – Миллионерша небрежно махнула рукой с бриллиантовым кольцом. – Но, кроме первой десятки, я еще надеюсь застолбить первую очередь на остальные сто двадцать семь, и с этого момента плюс все, что вы выкопаете. И это уже четвертая вещь, для которой вам необходима моя помощь, правильно? – Четвертая? – Я не выпускница детского сада, молодая леди. Вы нуждаетесь в финансах для новой экспедиции, чтобы слетать и забрать все остальное, оставленное чужаками. Это очевидно. Джонас повернул колесник, чтобы получше рассмотреть его снизу, и почувствовал, как волосы встали дыбом. – Я понял, что ваши артефакты настоящие, как только их увидел, но не мог объяснить почему! А как только взглянешь на них снизу, все становится очевидно. – Что вы имеете в виду? Правда, они выглядят немного мистически… – Вот и замечательно! – воскликнул Джонас с энтузиазмом. – Слишком мистические были бы фальшивками. Я… нет, вы только посмотрите, как у них расположены колеса! Эйнджи перевернула колесник верх колесами и поднесла к глазам. – Ой, они не… – Точно! Колесные пары не симметричны, а слегка смещены. Не намного, но достаточно. – Не уверена, что понимаю. – Эйнджи, у людей очень развито врожденное чувство симметрии. Это вытекает из механизма сексуального выбора: женщины предпочитают партнеров с симметричными лицами, ибо принято считать, что у них более интенсивно протекает оргазм, поэтому люди всегда стремятся проектировать колесные объекты с симметричными колесными парами. А у колесников очень забавное смещение. Определенно их проектировал чужак. – Ты умеешь убеждать, – похвалила Пруденс. – Ха, в свое время конструкторской фирмой «Воздух Эпсилона» был разработан проект самолета с крылом, чуть наклоненным с одной стороны вниз, а с другой – вверх. Весьма эффективная в плане экономии топлива и идеально устойчивая в полете модель. Но фирма обанкротилась, так и не воплотив ее в реальность. И знаете почему? – Даже не представляю. – Пассажиры отказались летать на несимметричной машине. Да-да, понимаю, по-настоящему опытный изготовитель подделок мог бы придумать асимметричные машинки чужаков. Но я продолжаю настаивать: он не осмелился бы на это, не позволил бы инстинкт симметрии. Сэр Чарльз, только что вернувшийся из Гааги на своем реактивном самолете, плеснул в рюмку капельку «арманьяка». Превосходный пилот, он обычно наслаждался полетом, это отвлекало от работы на несколько часов, но сегодня отдушина не сработала, и полет стал настоящей пыткой. Светилу археологии определенно требовалось выпить. После принятой дозы он посматривал на ржавый предмет, диссонирующий с безупречно чистой столешницей. Его глаза заблестели, мысли смешались. После бурных дней, заполненных политиканством и урегулированием проблем, следовало хоть на несколько минут снять напряжение и стать самим собой. Он почти забыл, как это делается. Отпетым негодяем в глубине души Чарльз Дэнсмур не был. Скорее уж сложной личностью, которая, благодаря цепкой памяти и живому уму, ступенька за ступенькой продвигалась по карьерной лестнице. Некоторые из этих ступенек слегка превышали уровень возможностей Чарльза. Годы, проведенные в академической среде и заполненные борьбой с коллегами, отточили у него рефлекс самосохранения, так что, приблизившись к середине жизни, он развил в себе сознательную жестокость, которую в более раннем возрасте презирал. Он помнил оскорбление, нанесенное ему на первой египтологической конференции, когда председательствующий разгромил его доклад, и даже сейчас ощущал горячечный ток крови, прихлынувший к щекам. Как глупо, в конце концов – ведь Дриттсек давно покоится в могиле, да и доброй половины участников конференции уже нет на свете. Все же трудно сдерживать рептильное мышление в собственном разуме… Подсознательно Дэнсмур сузил глаза, как ящер, глядя на маленькую штуковину, разъеденную коррозией и больше всего напоминающую истертую монету. Частичку его обширной коллекции. Пруденс Одинго. Он вздохнул. Несомненно, умна, несомненно, талантлива; не спасует перед трудностями, но слишком импульсивна… и всегда рядом с ней таится опасность. Какая жалость, что именно она первой наткнулась на очевидные свидетельства инопланетной технологии. Какая жалость, что необходимо ее дискредитировать, заставить замолчать, стереть в порошок. А ведь замечательное открытие; позор его хоронить… хотя придет день, когда про Одинго забудут, тогда он, победитель сэр Чарльз, представит артефакты еще раз, и приоритет навечно останется за ним. Воспоминания… Некоторые были очень болезненны. Бедная Пруденс… Она ворвалась в палатку в самый неподходящий момент. Если бы только удалось ее догнать… Он рассказал бы ей, что всего из-за одной таблички придется переписать всю предъегипетскую историю. Ибо на обожженной глине была описана во всех деталях конструкция Сфинкса – с огромной львиной головой вместо всем известного лица фараона Хефрена. Но дьявольский характер Пру заставил ее выскочить из палатки. Позднее он не раз пытался войти с нею в контакт, объясниться, позвать назад… Не получилось. Сэр Чарльз отхлебнул коньяка, однако благородный напиток не унял боль. Изотопная датировка, наиболее точный из доступных методов, поместила табличку в интервал между 4535 и 4585 гг. до нашей эры, что перевернуло историю с ног на голову. Разве Пруденс не понимала, что такое открытие не удержать в тайне? Он пробовал связаться с ней по Экстранету, ибо без ее согласия не мог получить разрешение использовать фамилию Одинго на титульном листе в качестве соавтора, хотя все время ссылался на нее в тексте. А СМИ все требовали и требовали имя героя, гения, решившего Загадку Сфинкса – и не оставили Чарльзу выбора. Они проигнорировали участие Пруденс потому, что к этому времени она стала вольным стрелком, свободным художником, а СМИ никогда не умели манипулировать такими. Им требовались аккуратненькие, чистенькие, хорошо обработанные истории. Симпатичные байки. Та же проблема возникла, когда он задумал научную публикацию открытия. Многостраничный труд включал в себя щедрую благодарность Пруденс за находку табличек и за предварительный перевод, но… фамилия Одинго не значилась в списке авторов. Все его послания по электронной почте остались безответными. Он чуть ли не умолял. Ничего. И, конечно же, когда все зашло слишком далеко, она объявилась. Некий аноним, пылая гневом на всем пространстве Экстранета, обвинил Чарльза во всех мыслимых и немыслимых грехах: от академического пиратства до изнасилования. По счастью, обвинения были настолько абсурдными, что необходимости обращаться в суд с обвинением в клевете не возникло. Буйная, импульсивная… Не его вина, что вклад Пруденс в открытие – он допускал теперь даже то, что роль его студентки во всем этом была далеко не случайна – оказался проигнорирован. Ну что он мог поделать?! Сэр Чарльз склонил голову набок и пригубил из рюмки. Он не испытывал никакого удовольствия от того, что предстояло выполнить. Но у него снова не было выбора. В голову пришла мысль: судьба безжалостна и не знает исключений. Невозмутимо прогудел уникомп. Дэнсмур нажал на запястье, чтобы включить голографический экран. Хрипловатый женский голос завладел его вниманием. – Сэр Чарльз, срочное сообщение. Конфиденциальное. Желаете, чтобы я вывела его на экран, прочитала, создала файл для более позднего повторного вызова или отправила в мусорную корзину? – Прочти. – Сообщение от Мэри Делларми из секретариата Европейского института археологии. Сэр Чарльз зевнул. Как утомительны все эти интеллектуалы, как для них важен престиж… На подходе, как минимум, дюжина молодых людей типа «чегоизволитес», которые могут сделать все, что и Дэнсмур, и даже больше, если, естественно, получат такую возможность. У них есть все, за исключением – и это тоже естественно – его опыта, его влияния и его связей. Поэтому у них и нет реального способа заполучить хоть какую-нибудь из более престижных – и доходных – консультаций. – Вирджиния, – это было имя, закрепленное за изображением молодой женщины, олицетворяющей индивидуальность его уникомпа, – подтверди финансовые условия. – Оплата по шкале «А», сэр Чарльз. – Ага, любые расходы, лучшие отели и рестораны плюс пять тысяч долларов в день. Трудно отказаться, если у вас замашки коллекционера дорогих вещей. Хорошо бы и само поручение оказалось интересным… Он попросил Вирджинию поделиться подробностями. – Просьба рассмотреть претензий некоей Пруденс Одинго на предмет обнаружения артефактов чужаков, – поведала Вирджиния сдавленным голосом. Фибры души сэра Чарльза уловили уникальную комбинацию счастливого случая и опасности. Он отставил рюмку. – Продолжай. – Секретариат ЕИА уполномочил вас провести открытое расследование ее требований. Проклятие. Его идея заключалась в том, чтобы похоронить, а не раздувать эту историю по глобальной паутине ВидиВи. – Процессу будет оказывать поддержку Канал Общественного Интереса в лучшее время трансляции. Ситуация ухудшалась с каждой секундой. – Вас просят подготовить научное обоснование для беспристрастной оценки и возглавить суд, чтобы гарантировать справедливость по отношению к конкретным лабораторным исследованиям, проведенным для подтверждения подлинности представленных артефактов или опровержения таковой… Сэр Чарльз выругался и приказал виртуальной Вирджинии заткнуться. Он предполагал, что враждебный прием, оказанный «Трепалкой» бедняжке Одинго, утопит ее раз и навсегда в бездонных глубинах юридических документов и полицейских протоколов. Так было запланировано: увести импульсивную девицу в сторону, а самому оставаться в тени и всячески избегать личного участия, поскольку могли возникнуть всякие непредусмотренные сложности. В подобного рода делах сэр Чарльз съел зубы, иначе не удалось бы добиться высокого положения в обществе и беспрецедентной репутации среди себе равных. К сожалению, у него имелось несколько секретов, которые, выплыв наружу, наверняка уничтожили бы и то и другое. Значит, надо этого избежать, придумав правдоподобную отговорку: инспектирующая поездка за границу, подготовка важного доклада, выборы комитета по распределению грантов… Сэр Чарльз собрался было проинструктировать Вирджинию соответствующим образом, как вдруг заприметил ловушку. А ведь он ни разу в жизни ни от чего не отказывался. Репортеры, знавшие Дэнсмура давно, начнут задавать неприятные вопросы, поскольку считают, что их креатура никогда не упустит возможности сделать рекламу себе и своей опытности. Колесники потенциально являлись находкой столетия, если не тысячелетия; однако вряд ли требования П. Одинго, какими бы они ни были, следует принимать всерьез. Лучше всего – покончить с ними окончательно. Надо тщательно все обдумать. Слишком поздно отказываться, нанесен удар по его престижу. Любое оправдание прозвучит неискренне, отказ от участия в процессе разворошит целое гнездо шершней, которые до сих пор его не трогали. Единственное, что может спасти репутацию, это положение независимого эксперта. Председательствующим должен стать кто-то другой. А ему следует сослаться на возможный конфликт личных интересов, а также подчеркнуть свою заботу о необходимости абсолютно честного расследования. Прежде чем эта мысль покинула сэра Чарльза, возникла другая. По-настоящему независимое расследование сможет доказать правдивость истории Одинго. Если его проведут со знанием дела, то так оно и будет. Взгляд Дэнсмура вернулся к артефакту на столешнице. Он взвесил ржавый изогнутый диск на ладони, будто перед ним лежал ключ к разгадке Вселенной. Возможно, так оно и было. Мировая величина археологии давно знал, что сей предмет до смешного древен. Сто двадцать тысяч лет, как сообщила лаборатория. Сэр Чарльз не сомневался: предмет Дэнсмур сознавал, что консервативных коллег ни за что не убедить таким маловпечатляющим доказательством, как интуиция. Он даже не знал происхождения диска – тот был частью партии, ввезенной контрабандно из Турции. В течение двадцати лет Дэнсмур надеялся отыскать что-нибудь более материальное, чтобы подтвердить свою догадку, гарантировавшую не только репутацию, но и бессмертие. И каждый день боялся, что его сотрут в порошок. Вот и сбылись худшие опасения. Все это неизбежно подводило к третьей мысли: принимая предложение участвовать в расследовании, ему придется дискредитировать Пруденс Одинго безвозвратно. А отклоняя приглашение стать председательствующим, он ставит себя в лучшую позицию, потому что сможет играть более активную роль. Председательствующие, так уж повелось испокон веков, должны вести себя так, словно они беспристрастны и справедливы. Сэр Чарльз даже соглашался предложить на этот пост одного из своих жесточайших конкурентов… Да, это будет здорово. Он проинструктировал Вирджинию принять предложение секретариата и принялся разрабатывать долгосрочные и тщательные планы. Малыш бежал по узким тропинкам между рядами простых блочных домов, мимо маленьких огородиков, некоторые из которых густо заросли сорняками, другие же были тщательно ухожены и радовали глаз опрятными овощными шеренгами, а третьи походили на помойку. Старик, отдыхающий в гамаке, помахал Мозесу, когда тот промчался мимо. Игрушка в руке мальчика время от времени мяукала. Никакого плана у Мозеса не было. Для карапуза четырех лет отроду мир казался громадной путаницей, и в лучшие времена даже самые знакомые места постоянно вызывали новые эмоции, иногда приятные, иногда – не очень. К тому же Мозес был не вполне обычным карапузом: замечательно ладил с животными, но не с людьми. Он мог запросто уйти в себя и игнорировать все остальное, и никто не знал, что послужило причиной такого отстранения. Он наслаждался поездкой в машине, однако ему не нравилась разлука с матерью. У очень юных созданий особенно остро проявляется инстинкт распознавания глубоко спрятанных чувств; в частности, Мозес ощущал, что его мать напугана. Даже при всем при том, что она говорила оживленно. Наверное, именно из-за того, что она говорила слишком оживленно. Мозес не мог четко объяснить, откуда у него подобное ощущение. Некоторые вещи кажутся неправильными. Он ненавидел, когда люди говорили языком одно, а телодвижениями – другое. И именно поэтому любил животных, которые не умели лгать. За исключением бонобов… но они такие очаровательные лгунишки. Хотя дядя и тетя Мвиньи говорили правильные слова и пытались вести себя как настоящие родители, Мозес решил бежать от этих неприятных людей с приклеенными улыбками и жестким взглядом. Все оказалось на удивление просто. Взрослые не представляют, на что способны дети. Винты, крепящие окно к раме, были разболтаны, и ловкие пальцы ребенка быстро вывернули их ножом для разрезания бумаг, найденным в мусорном ведре под столом. Мозес остановился, чтобы передохнуть, а заодно осмотреть окрестности в поисках места, где можно спрятаться. Если убегаешь и остаешься на виду, тебя быстро поймают. Взрослые – тугодумы, но на открытых пространствах передвигаются удивительно быстро. Мальчик добрался до окраины деревни и понесся вдоль кукурузных полей, на которых стебли были вдвое выше его роста и даже больше; на африканском солнцепеке созревали початки, снопы окружающих их листьев высыхали и коричневели, забавные усики метелок поникли, так как ютились поблизости от толстых прямых стеблей. Внезапно он заметил, что мемимал мяукает. Пришлось резким окриком заставить игрушку умолкнуть. У Мозеса всегда было врожденное чувство ориентации. Он наблюдал за поворотами полицейской машины, и когда его везли в близлежащий город Намбозу, и когда перевели в резиденцию Мвиньи, что располагалась на краю деревни. Наконец мальчуган остановился. Перевел дыхание, подыскал подходящее дерево и залез наверх. На полях люди собирали корнеплоды. Вдали справа виднелись знакомые очертания скал, известных в данной местности (согласно племенному мифу, включающему в себя некоторую долю неправдоподобия и довольно забавную изюминку) под названием Крокодилий Нос; мама иногда брала Мозеса туда на прогулку. С мамой все было в порядке, она никогда не лгала Мозесу. Мальчик мог свободно найти дорогу от Крокодильего Носа домой, хотя никогда этого не проверял, ибо его талант был чем-то большим, нежели инстинктивным нахождением знакомого места. Он слез с дерева, выбрал направление, и побежал снова. Инстинкты велели ему скрываться. Но где? Короткая боковая тропинка вывела к брошенному навесу – старой пристройке к ферме. Крыша обвалилась, одна стена рухнула, поверх другой стены птицы свили неряшливое гнездо. Мозес протиснулся между перекладинами перекошенных ворот, не заметив, что по пути обронил мемимал. Он знал по опыту, что прятаться внутри зданий не всегда правильно, именно в такие места любят заглядывать взрослые. Наверх, туда, где часть упавшей крыши выступала над стеной, взрослые никогда не догадаются заглянуть. Он вскарабкался по наклонному краю стены, используя кирпичи как лестницу, и сжался под выступающим краем листа из восстановленной пластмассы. Мозес был уверен, что никто не видел, как он залезал в свое убежище. Мальчик устал, проголодался и хотел пить, но больше всего он был испуган. Злые люди, которые забрали его от ма, хотят найти его снова и оттащить назад. И еще – мамы не было дома, там, где ей положено быть. Плохие люди забрали ма. Он прищурился, наблюдая за поднимающимся все выше и выше солнцем. Прежде чем жара станет невыносимой, надо найти что-нибудь попить… Раздались голоса. Два полисмена громко разговаривали на тропинке внизу. – Никаких следов маленького ублюдка, – сказал один. Мозес не понял последнее слово, но узнал униформу, и ему очень не понравился тон. Плохие люди. Он спрятался в тень, пытаясь стать тихим как мышка, подобно героине одной из своих любимых сказок. – Вомбага вроде видел ребенка, спешащего в этом направлении, – сказал второй полицейский. – Старый дурак всегда навеселе. Полагаться на его память нельзя. Скорее всего, он все придумал. – Возможно, и нет! – Полицейский поднял бесформенный комочек пены. – Эта игрушка принадлежала ребенку! – Он сунул ее в карман: послужит доказательством. Полицейский покрутил головой по сторонам, увидел навес, показал пальцем. Другой кивнул. Они открыли ворота, отломав в процессе несколько хрупких щепок. Их башмаки разъезжались на куче щебня. – Похоже, никого нет. – Да? А ну-ка погляди. Почему сорняки примяты? – Вероятно, какое-нибудь животное. Мозесу послышался слабый шелест поблизости, хотя люди ковырялась в руинах навеса внизу. – Не проморгай крыс или змей. – Да нет здесь никого, кроме букашек и пауков. – Тогда сваливаем. Должно быть, пацан потерял игрушку, когда пробегал мимо. – Сваливать рано. У меня собственные дети; ты поразишься, насколько они сообразительны, когда прячутся. Посмотрю наверху. – Полицейский начал взбираться по разбитой стене, выходя прямо на убежище Мозеса. – Осторожнее, – предупредил напарник. – Там могут водиться скорпионы! – Верно. А ты не упусти момент появления бешеных носорогов, договорились? Не указывай мне, как надо действо… За мгновение до того, как он достиг места, с которого нельзя было не обнаружить беглеца, источник шуршания объявился воочию. Огромный питон шести дюймов в обхвате и длиною по крайней мере двенадцать футов прополз мимо Мозеса по направлению к полисмену. Бедняга завопил и свалился на землю. Резво вскочил, и оба блюстителя порядка дали деру, остановившись только тогда, когда выскочили на главную дорогу. – Ничего не имею против скорпионов, – сказал тот, кто упал со стены. – А вот змеи – упаси Боже! – Мальчишки там быть не могло, – сказал другой. – Да уж, – поспешно согласился первый. – Куда направилась эта змея? – Без понятия. Куда-нибудь в кусты. – Малыш, должно быть, почесал дальше по дорожке. Давай тоже пойдем по ней. Ненавижу змей. Закат был великолепен. Вся западная сторона небосклона полыхала оранжевым. Полосатые пучки перисто-слоистых облаков зависли над горизонтом подобно вьющимся следам дыма, выделяясь на фоне пылающего неба своими темными силуэтами. На востоке другая группа перистых облаков отсвечивала нежно-розовым. Стаи гусей пересекали затемненные небеса подобно нитям изодранной рыболовной сети. Удлиненные тени пальцами скелета грозили наступающей темноте. Слезы исчертили пропыленное личико Мозеса, ноги болели и покрылись волдырями, а он все ковылял и ковылял Знакомый силуэт Крокодильего Носа по-прежнему казался более далеким, чем когда-либо. Мозес отчаянно страдал от жажды. Губы треснули и кровоточили, горло пересохло. У мальчика не было четкого представления о смерти, он не мог сообразить, что если не найдет воду в течение нескольких часов, то умрет… Но он чувствовал, что должен быстро найти что-нибудь попить. Он наблюдал трупы животных во время засухи и знал, что без пищи и воды животные прекращают двигаться; не знал лишь, что то же самое происходит с людьми. Животные… Мозес должен следовать за животными. Сначала надо их найти, а это не просто. Были птицы, но они или сидели на деревьях, или проносились мимо настолько быстро, что взгляд едва поспевал за ними. Змеи тоже не могли помочь, по преимуществу они или свивались в кольца на травянистых кочках, или ускользали при приближении человеческого детеныша. Внезапно Мозес услышал вдалеке вой стаи гиен. Он повернулся и продолжил свой страдальческий путь. Гиенам, несмотря на их неказистую внешность, храбрости не занимать. Одинокая гиена способна напасть на львицу, стая же смело атакует прайд львиц и может лишить добычи, независимо от того, насколько большие кошки проголодались. Мальчуган не боялся. Мозесу не приходило в голову, что эти дерзкие хищники опасны. Ему не приходило в голову, что опасны любые животные. Для него они были не опасны, потому что он фактически мог читать их мысли. Где гиены, там и пища для них. Мать объяснила Мозесу про пищу для хищников такими словами, какие в состоянии понять четырехлетний ребенок. Хотя у Черити был развит материнский инстинкт, а ее главной задачей была защита сына от жестокости мира, она еще была и опытным полевым зоологом со старомодным неприятием любой лжи. Созерцание счастливых беззаботных зверей, играющих в идеальном мире Диснейвельда, было далеко не тем зрелищем, к какому она приобщала собственное чадо. Мозес прошел обширный курс истинной природы поведения животных и знал, что некоторые звери поедают других зверей и что множество животных крадут пищу, которую добыли другие. Именно так происходило на самом деле, и Черити пыталась объяснять сыну, насколько нелепо наделять зверей человеческими чертами характера. Так что хотя он и не знал слов, зато знал, насколько глупо называть гиен трусливыми, когда они тянут с пиршественного стола благородных львов. Раз уж гиены не в состоянии конкурировать с львами, они, чтобы добыть пищу, используют собственные, очень эффективные приемы. Солнце клонилось к закату, скоро совсем стемнеет. Мозес похромал дальше, уже улавливая прелый запах водоема. И аромат ушедших травоядных: зебр, газелей, носорогов… Как только солнце стало садиться, они покинули водоем: зебры и газели вернулись к своим стадам, носороги – к уединенному времяпровождению. Место водопоя было достаточно опасно и в дневные часы, а уж ночью там вовсю царствовали гиены. Мозес шатался, погружая лодыжки в вязкую, жидкую грязь. Он шлепал и шлепал, забрызгав даже лицо. Рыдая, встал на четвереньки, протер глаза, насколько мог, и прополз с дюжину ярдов по направлению к блику, вспыхивающему на темной поверхности воды. Он почти его коснулся, когда из укрытия вышла гиена. Оба подскочили на месте и встали нос к носу на расстоянии ярда. Он обонял теплое дыхание хищника. Пахло премерзостно. Гиена открыла пасть и, показывая острые клыки, зарычала. Она пролаяла шесть раз, пароль своей стаи. Мозес глубоко вздохнул… и залаял в ответ. Гиена такого конфуза не ждала. Она прорычала и отступила на несколько шагов. Каким-то образом Мозес понял, что прорычать в ответ будет неправильно. Вместо этого он снова залаял, но добавил в голос скулеж, как детеныш гиены. Инстинктивно он сделал свой ответ похожим на пароль стаи – не слишком точным, но и не отличающимся от него сильно. Гиена пришла в замешательство. Добыча вела себя не так, как добыча. Так могла вести себя скорее гиена, щенок из ее собственной стаи. Но это не щенок. Гиена никогда не видела существа, менее похожего на щенка. И все же… Чувствовалось в нем нечто такое, вроде языка телодвижений добычи, способ, которым оно держало позу в течение какого-то времени, как оно двигало головой… Гиена отодвинулась еще немного. Что-то неправильно. Мозес заскулил снова и покрутил головой, глядя в сторону, чтобы избежать прямого контакта взглядов. Гиена помедлила, издала горловой звук и… скрылась в темноте. Мозес знал, что так будет. Он не знал, почему это знает, но знал. С животными он знал всегда. Мальчик наклонился и отхлебнул грязной, вонючей воды. Выплюнул кусочки грязи. На вкус вода была подобна нектару. Потом закашлялся, шатаясь, поднялся на ноги и похлюпал через грязь к одинокой акации. Вскарабкался, не обращая внимания на царапины и порезы, и устроился в развилке на высоте пятнадцати футов от земли. Он втиснул себя так надежно, насколько мог. И уже через несколько секунд заснул. Мгновение спустя вельд освещали только звезды. Охотник распаковал механизм, на что ушло всего несколько минут, и проверил арбалет. Рассвело, и он не мог позволить себе тратить впустую дневное время. Проверив направление ветра, чтобы удостовериться, не изменился ли азимут с предыдущего вечера, Охотник быстро направился к скалам, которые окружали водопой. Зебры и газели его не интересовали. Их шкуры еще имели некоторую ценность, но он охотился за тем, из чего можно приготовить традиционные снадобья. С мощной винтовкой он мог бы даже, пожалуй, добыть рог носорога и сделать себе состояние, но Охотники так не поступают. А с помощью арбалета с носорогом не справиться. Карлсон надеялся взять леопарда. Или, если повезет, гепарда. Подойдет даже львенок… Кости всех больших кошек ценились высоко. Чем больше полиция Экобаланса затрудняла охоту на них, тем больше росла цена. На мгновение Карлсон позволил себе помечтать о всяких дорогостоящих вещах, которые он сможет себе позволить, как только добыча окажется у него в руках… Мысли перескочили на Кандински, одинокого, ждущего жуткой смерти… Карлсон тряхнул головой, чтобы отвлечься. Прежде всего, он – Охотник, а Охотник всегда сосредоточен на добыче. На расстоянии четверти мили он заметил крадущихся в высокой траве львиц. Все три прижимались к земле, били хвостами, лопатки и крестцы рельефно выделялись под кожей, а шеи были вытянуты так, что в профиль виднелись забавные бородки, окаймляющие подбородки. Хищницы преследовали отдаленное стадо зебр. Чуть позже, куда быстрее, чем надеялся Карлсон, появилась достойная добыча. Из-за близлежащих кустарников вышли два гепарда, самка с детенышем. Очевидно, взрослая особь приходилась малышу матерью. Самка была очень осторожна. Она подняла голову и понюхала воздух, готовый предупредить об опасности. Так как Охотник приближался с подветренной стороны, ветер ничего ей не подсказал. Оба, мать и детеныш, хотели пить. Потихоньку, шаг за шагом, они приближалась к водоему. Мозес открыл глаза, попытался расправить затекшие конечности и чуть не свалился. Голова болела, все тело ныло, он чувствовал себя отвратительно. К тому же с ног до головы был заляпан высохшей за ночь грязью. Мальчик вцепился за ветку и застыл на несколько секунд, пока не сориентировался. Повернул голову, чтобы посмотреть на водоем, и увидел гепардов. Его дыхание участилось – это были Земба и Мбава. Он начал слезать с дерева. В детском понимании Земба и Мбава приравнивались к понятию «дом». Ребенок не сознавал, что животные выпущены на волю и могли находиться очень далеко от его дома. Охотника, прячущегося за скалой, мальчик не заметил, однако услышал щелчок освобожденной тетивы арбалета и вслед за ним, когда стрела вонзилась в Мбаву, странный глухой звук. Самка упала на бок и в течение нескольких секунд сучила лапами. Потом подрагивания прекратились. Из ноздрей и уголка пасти потекла кровь. Земба подошла к матери и обнюхала, почувствовав, что произошло что-то нехорошее. Она еще раз понюхала мех, но большая кошка не двигалась. Земба принялась жалобно мяукать. Мозес спустился на землю и бросился к животным. – Земба-а-а-а-а-а! Ошеломленный Охотник выскочил из укрытия. У него не было времени перезаряжать арбалет, поэтому он схватился за нож. Фу, да это всего лишь ребенок!.. Теперь и Мозес заметил Охотника, задохнулся от неожиданности, остановился. – Не бойся, малыш. Я не сделаю тебе ничего плохого. Охотник улыбался, но улыбка была неискренней. Мозес повернулся и припустил со всех ног, спасая свою жизнь. Недалеко рос колючий кустарник, через который можно было проползти лишь на животе… Взрослый догнал ребенка на полпути. Мозес брыкался, отбивался и вопил, но Охотник легко подхватил его одной рукой, уселся сверху и связал. Потом не спеша вернулся к тому месту, где рядом с мертвой матерью жалобно скулил детеныш, и перерезал тому глотку. Зеленые банкноты заплясали у него перед глазами. Три четверти миллиона! Это сулило роскошную жизнь, чего уж тут говорить! Его успех войдет в анналы Охотников. Опытному специалисту Кандински хана, а новичок вернется домой с костями гепарда. Баснословная добыча! Мозес захлебывался от крика. Мальчик все видел. В тренировочных лагерях Карлсона не учили, как обращаться с детьми, зато научили, как поступать со свидетелями. В охотничьем деле свидетели не нужны. Главная заповедь Охотника – секретность. Он сумеет перерезать глотку человеческому детенышу так же легко, как детенышу гепарда. Мальчик прекратил кричать и уставился на Охотника. Карлсон нашел этот взгляд странным, если не сказать больше; он не мог понять, что выражает взгляд ребенка. Не страх, не ненависть… скорее, отчуждение. Ребенок был очень мал: судя по одежде и прическе – мальчишка, но разве определишь под коркой потрескавшейся грязи. Карлсон посмотрел на нож в руке, потом снова на ребенка, который отчаянно извивался, несмотря на острые камни и колючки. Нельзя не восхищаться храбростью парнишки! В таком возрасте и в подобных обстоятельствах сам он наверняка превратился бы в трясущееся желе. Охотник хмыкнул. Он никак не мог решиться. Потом шагнул вперед и схватил ребенка за ногу, одновременно переворачивая на спину. Другой рукой задрал Мозесу подбородок и прижал лезвие ножа к беззащитному горлу… Ребенок испуганно вздрогнул. Потом захныкал. Сопля выползла из ноздри и размазалась по грязной щеке. Карлсон выругался и спрятал лезвие в ножны. Он не мог хладнокровно зарезать мальчишку, так же, как не смог прикончить Кандински, хотя тот умолял о смерти. Карлсон не раскаивался по поводу убитых животных и не испытывал никакого уважения к закону, но неожиданно – к собственному удивлению – обнаружил, что все еще остается человеком. Вот же срань. Ну и что теперь делать? Его обучение касалось лишь общих принципов поведения; предполагалось, что до некоторых вещей Охотник будет доходить самостоятельно. Секретность была главной и основной директивой. Однако директива не указывала, как сохранять эту секретность. Директива санкционировала уничтожение свидетелей, если это не влекло за собой еще большую опасность разоблачения, но к обязательному убийству не призывала… Итак, предположим, он убьет ребенка. Тогда придется скрывать тело, а единственный способ, конечно, захоронение. Почва здесь или тверда как скала, или жидка как каша, так что гиены быстро откопают труп. Слетевшихся грифов можно заметить с большого расстояния. Уже сейчас несколько уродливых птиц кружили в воздухе, привлеченные мертвыми гепардами. Скоро стервятников прибавится. Если оставить мальчишку непогребенным, то останки быстро обнаружат. Дети не бывают ничейными, стало быть, родители скоро начнут искать… Следовало действовать в темпе, прежде чем кто-нибудь выйдет на след Охотника. Отсюда вывод: улику в виде мертвого ребенка оставлять нельзя. Это могло вызвать ненужное преследование. Хотя совсем неплохая идея оставить что-нибудь из того, что уведет полицию в сторону… Напрашивалось только одно, и Карлсон был рад, что так быстро нашел решение. Надо отослать ребенка вместе с гепардами. Мальчишка явно потерялся, и, несомненно, потребуется время, возможно, день или даже больше, прежде чем обеспокоенные родители обратятся к властям. К тому моменту Охотник и мальчик окажутся далеко. Карлсон пробормотал код в уникомп. Чтобы их забрали, следовало условиться с базой. Вертушка появилась с северо-востока, как раз перед полуднем, когда орбитальные соглядатаи осматривали другие участки планеты. Она была заметного ярко-желтого цвета, с зеленой надписью по обоим бортам «САФАРИ С НЕБА». Летающая платформа при приземлении подняла столб пыли. Двигатель сбавил обороты до отметки «самый малый», из кабины выпрыгнул пилот и сразу пригнулся, чтобы не остаться без головы, попав под удар вращающихся лопастей. Вдвоем они загрузили гепардов и ребенка. Из тел животных Карлсон вырезал радиомаячки-автоответчики – жалко было повреждать мех, но ничего не поделаешь. Позднее он забросит их в гущу кустарника. Сигналы исчезнут с экранов полиции Экобаланса, и, если повезет, там посчитают, что гибель гепардов вызвана естественными причинами. Пилот был предупрежден, что ему придется взять на борт ребенка, и не собирался перечить Карлсону. В конце концов, это проблема Охотника. Не имело никакого значения, что мальчишка видел лицо пилота, поскольку вскоре от него отделаются. Карлсон еще плохо знал правила игры и даже не догадывался, что подобное случалось не раз. Детей вывозили из страны тем же маршрутом, что и убитых животных. Пилот понятия не имел, что с ними делали дальше, но был уверен, что никогда их больше не увидит. Его работа – доставить груз куда положено. После этого он поставит вертолет в ангар в неком безопасном месте и перепрограммирует цвет корпуса снова в хаки. «САФАРИ С НЕБА» – известная туристическая фирма, основанная в Претории, но вертолет не имел к ней никакого отношения. Это была корейская копия одной из их машин марки «Фрэнклин П-45а», оборудованная устройством военной интеллектуальной раскраски типа «хамелеон». Вертолет взмыл вертикально, покружился и пошел зигзагом к границе с Мозамбиком. Если бы кто-нибудь увидел эту картину на радаре или воочию, то предположил бы, что летчики ищут дикую живность, чтобы развлечь пассажиров-туристов. Карлсон был доволен, теперь его мысли занимало решение лишь одной задачи: до того как нагрянет полиция Экобаланса, Убраться отсюда как можно дальше. Он проверил уникомп, подтвердил свои координаты и, насвистывая, отправился в путешествие по вельду. |
||
|