"Обманный Дом" - читать интересную книгу автора (Стоддард Джеймс)

ФОНАРЩИК

За стенами Высокого Дома завывали ветра. Они стонали в дымоходах, свистели под кровлями, порывами налетали на каменных горгулий, грифонов, ангелов и монахов, осыпали их снегом, отчего скульптуры становились бесформенными. Зимняя вьюга стенала непрерывно, тянулась к добыче холодными, острыми клыками. Поля были погребены под толстым снеговым покрывалом, пруды замерзли на уснувших деревьях повисли снежные бороды.

Картер слушал ветер и тревожился из-за его злобы. Стоны вихрей были подобны воплям неупокоенных мертвецов. Однако тревожиться из-за ветра, а также из-за отсутствия Чанта не стоило. Картер сидел у камина в глубине большой беломраморной ниши. Пламя согревало узорчатые изразцы на стенах и персидские ковры королевского пурпурного цвета с рисунком в виде золотых подсолнухов, лежащие у него под ногами. На столе перед Картером лежал открытый том «Лилит» Макдональда, а он разглядывал дубовую доску, стоявшую на камине и изображавшую замок с тремя башнями. Из самой высокой башни высовывалась рука в латах, державшая меч, внизу были выбиты слова: «Горе тому, кто посягнет». Картер сидел так, что ему была видна только часть надписи, но резной барельеф стоял на этом месте испокон веков, и Картер с детства помнил эти слова.

– А вот буря посягнула, – негромко пробормотал он, думая о бескрайних просторах Эвенмера, о его башнях и крышах, погребенных под снегом. – И кто посягнет на нее?

– Ты сам с собой разговариваешь или призываешь духи предков? – послышался голос неподалеку.

Картер улыбнулся Саре, вошедшей в столовую и вставшей у камина. Сара грела руки у пламени. На ней были зеленая блузка и простая юбка, а также короткий жилет с богатой вышивкой, отороченный и подбитый мехом персидской овцы. Волосы цвета воронова крыла были стянуты на затылке в пучок, и из-за этого глаза Сары казались больше. Она улыбалась, но Картер заметил, что глаза у жены заплаканные.

– Ни один дух не подкрадется так незаметно, как ты, – сказал Картер. – Посиди со мной.

Он отодвинул книгу, чтобы Сара села с ним рядом на скамью с мягкой обивкой. Она взяла его за руку и спросила:

– О чем ты думал?

– Мысли у меня просто очаровательные… Отчаяние, темнота, страх. Особенно – страх. Ты сказала о духах предков. Слышишь, какой ветер?

– Буря разгулялась не на шутку.

– Да. На Террасах падеж скота, там не хватает еды, одно это плохо. Но сидя здесь, я слышу глас вызова и власти. Это неестественно, Сара. Я понял это сразу, в одно мгновение.

– Анархисты? Картер пожал плечами.

– Вполне вероятно. Мои раздумья возвращаются к сокровищу Иннмэн-Пика. Вот я и гадаю, нет ли здесь связи.

– Может быть, есть. А может быть, ты вспомнил о том, что сегодня – день рождения Лизбет. Картер запрокинул голову.

– Вот как? Неужели я забыл?

– Ты не виноват. Я не всегда напоминаю тебе об этом. Ведь тебе ни разу не довелось праздновать дни рождения. Сегодня ей исполнилось бы восемнадцать. Если бы я знала, что она жива, и даже если бы я точно знала, что она погибла, мое сердце успокоилось бы. Не стоит ли нам еще раз спросить о ней у динозавра?

Картер покачал головой.

– Уж этот мне старый дракон! Думаю, он все знает, но он такой задавака. «Как одна из ушедших душ» – так он сказал о ней. Что это значит? Загадками он говорит тогда, когда хочет обмануть. Только раз я видел его расстроенным – когда спросил о сокровище Иннмэн-Пика. Но мы должны смириться с тем, что Лизбет для нас потеряна. Давным-давно я сказал тебе о том, что Дом смиряет своих Хозяев. Он заставил меня смириться с этой потерей. В том году, когда я унаследовал вещи отца, стал Хозяином, победил Полицейского и сделал тебе предложение, я считал, что я непобедим. Но я не смог разыскать потерявшуюся девочку. Однако даже теперь, когда прошло столько лет, всякий раз, когда брожу по Дому, я невольно прислушиваюсь и приглядываюсь нет ли где ее.

– Ты сделал все что мог. – Сара погладила руку Картера и вздохнула: – Мне она была и сестрой, и дочерью. А у нас нет своих детей… Я знаю, что тебя это печалит. Прости…

– Т-с-ссс, – проговорил Картер и уложил голову жены себе на плечо. – Это наша общая печаль. Быть может, Господь откликнется на наши молитвы, хотя врач нам ничего не обещал.

Они молча сидели рядом, а в груди Картера усилилась тупая боль. Наконец он сказал:

– Сегодня я снова отправлюсь на поиски. Чанта нет слишком долго.

– Чант ходит куда пожелает, и его часто не бывает по нескольку дней.

– Да, и я так думал, но так я думал, пока не услышал голос на фоне ветра. Есть кое-что, что понятно только Хозяину. Равновесие нарушено, Сара. Равновесие между Хаосом и Порядком. С пор как я увидел Леди Порядок в Иннмэн-Пике, я ощущал это как боль в затылке, но сегодня… Сегодня я знаю это наверняка. Перемены чудовищны. Силы пришли в движение, и я боюсь за Чанта.

– Куда ты отправишься?

– Это вопрос. Я должен поговорить с Хоупом и Енохом.

– Я думала, ты меня утешишь. Почему же и мне невесело? Картер торопливо поцеловал Сару в губы.

– Я далеко не весельчак, Сара. Я на тебе женился в надежде, что стану более радостным. А почему ты вышла за меня замуж, я не понимаю.

– Может быть, из-за того, о чем говорил народ в Иннмэн-Пике, – чтобы ты одарил нас башмаками и зерном. Но у меня были другие запросы, повыше.

– Ты ранила меня.

– Не вижу крови. И зерна, кстати, тоже. Пойдем, вместе поищем Еноха и Хоупа.

Они встали и вышли из каминной ниши. Картер оглянулся на барельеф, украшавший арку: десятки белок в ветвях клена, а по краю – виноградные грозди. В столовой царил полумрак. Потолок и стены здесь были забраны темным дубом, посередине стоял массивный стол, обитый кожей, с ножками в форме когтистых лап. Над столом висела хрустальная люстра. Ободок ее плафона украшала резьба в виде маленьких мышек.

Рука в руке, супруги вышли из столовой и пошли по боковому коридору, мимо панелей красного дерева, тускло поблескивавших багровыми отсветами в полумраке, мимо контрфорсов с резьбой в виде котят, играющих с клубками шерсти. Справа располагалась главная лестница, вся сделанная из темного дуба. Столбики перил были выполнены в форме когтистых лап, а над верхней площадкой разместился вырезанный из железного дерева орел с размахом крыльев в шесть футов, сверху взиравший на добычу. Под лестницей коридор сворачивал к западу у выхода в сад и заканчивался двумя дверями, одна из которых вела в зал для джентльменов, а вторая – в картинную галерею.

Дверь в зал для джентльменов была полуоткрыта, оттуда слышалось негромкое немелодичное пение. Хоуп имел привычку проводить целые часы в небольшом кабинете, который устроил для себя в этом зале. Картер открыл дверь нараспашку, и они с Сарой вошли в мрачноватую комнату. Высокое и глубокое окно было отделано дубом, в темной нише стояла длинная, обитая кожей кушетка, бледно-розовый доломитовый камин был покрыт дубовой доской, по обе стороны от него располагались углубленные в стены панели. Потолок и бордюр здесь были нежно-белые, с лепниной в виде висящих колокольчиков. Торшер из кованого железа в форме буквы «Н», увенчанный четырьмя лампами в гофрированных абажурах, освещал дубовый бильярдный стол. Вокруг стола лежал восточный ковер, красный и зеленый с золотом. Ножки стола прочно стояли на паркете. Около одной из луз на бортике бильярдного стола было вырезано имя «Каваганс».

Рабочий стол Хоупа стоял у стены. Эту часть комнаты он занял целиком, и на каждом столике, этажерке и книжной полке лежали всевозможные чудесные мелочи: книги, курительные трубки, деревянные инструменты, географические карты и пустые бутылочки, бесценные камни из дальних стран, гравюры шестисотлетней давности, древние благовония, крошечные куколки из слоновой кости. На письменном столе рядом со свитком, испещренным рунами, лежала большая лупа, а поверх свитка – карточка, на которой было написано: «Эррет-Акбе?». Потускневшее зеркало в тяжелой золоченой оправе стояло на уголке стола. Его поверхность была затерта сухим мылом.

Хоуп оторвал взгляд от толстенного фолианта на французском языке в красном кожаном переплете. На его переносице поблескивали очки.

– У тебя есть минутка? – спросил Картер. Хоуп привстал со стула – так он имел обыкновение изображать поклон Хозяину, и снова сел.

– Входите. Я тут читал занимательнейшие труды о древних соглашениях. Известно ли вам, что каждые три года мы обязаны посылать два медных яблока, изготовленных кидинскими мастерами, жителям Идрина в знак нерушимости нашей дружбы. В ответ они обязаны отправлять нам дюжину бутылок своего лучшего вина.

– И когда такое происходило в последний раз? – осведомился Картер.

Хоуп снова уткнулся носом в книгу.

– Гм-м-м… Мы опоздали на четыреста двадцать лет. Но поскольку в Кидине больше не добывают медь, а в Идрине уже нет виноградников, винить нам себя не в чем.

Сара рассмеялась.

– Вы на самом деле все время читаете о такой ерунде, или это только прикрытие? Правда, я время от времени заглядываю сюда, но ни разу не видела, чтобы вы играли в бильярд.

– Сударыня, я изучаю тонкости юриспруденции, а не аксиомы геометрии. Я не могу согласиться с глупым предположением о том, что числа неизменны, а углы постоянны. Знакомство с этим Домом утвердило меня в мысли о том, что моя интуиция меня не подводила: принципы существования Вселенной столь же изменчивы, сколь и судебные законы. С какой же стати мне увлекаться игрой, которая основана на ничем не поддержанных предположениях? Вот шахматы – это игра, сплошной хаос и смятение.

– Но уж конечно, в шахматах существуют четкие правила, – возразила Сара. – И я уверена, вы их соблюдаете.

– Совершенно верно, – отозвался Хоуп, и его округлое лицо озарилось улыбкой. – Но если бы нам пришлось решать вопрос о том, что играть надо по новым правилам, никто не стал бы утверждать, что это невозможно.

– Но, сэр…

– Пожалуйста, лучше не начинайте, – вмешался Картер. – Как только вы вступаете в спор, он раскручивается, словно смерч. Мы пришли потому, что я тревожусь за Чанта.

Взгляд Хоупа стал озабоченным.

– Что случилось?

– Не знаю. Я боюсь за него. Он редко докладывает мне, куда именно направляется, но я подумал, что, может быть, об этом знаешь ты или Енох.

– Гм-м-м. Вот они, издержки того, что ваши слуги лезут в дела Хозяина. Енох отправился заводить часы на Башнях. Думаю, он вернется не раньше пятницы. А вот обходы Чанта не связаны ни с какой таинственностью. В свое время я сопровождал его, как и Еноха, дабы изучить их маршруты, и я все записываю, как до меня делал Бриттл. Они сообщают о своих передвижениях, поскольку их работа слишком важна для того, чтобы допускать малейшие случайности. Минутку.

Хоуп вытащил из ящика стола серый блокнот и перелистал его.

– Сегодня среда. Чант ушел в субботу путем, ведущим к Аллее Фонарщика. Дорога в лучшем случае занимает два дня, учитывая, что по пути он проверяет все лампы. Вам логично отправиться прямо к этому переулку, и скорее всего вы встретите его на обратном пути, если предположить, что он просто задержался. Вы попадете в те края быстрее, если пойдете более короткой дорогой. Послать с вами кого-нибудь?

– Нет. Я пойду один. Все равно слугам нельзя входить в аллею – этот проход закрыт для всех, кроме Чанта и меня.

– Что вы подозреваете и чем я могу вам помочь? – спросил Хоуп.

– Я не знаю ответа ни на тот, ни на другой вопрос. Мне просто не по себе.

В Дорожном Плаще, поверх которого была надета шуба, с Мечом-Молнией, Картер покинул Внутренние Покои. Сара проводила его по продолговатому залу к двери за лестницей для слуг. За дверью была свалена всякая всячина: деревянный конь-качалка, поломанный и безглазый, игрушечный кораблик цвета морской волны – он был совсем целый, только киль с дыркой, рисунки и блокноты. Из каморки уводила Зеленая Дверь со стеклянной ручкой с миниатюрным изображением Высокого Дома с северной стороны. Картер вынул из кармана связку Ключей Хозяина. Бронзовое кольцо тускло поблескивало в свете единственной газовой горелки. Ключи сверкали и переливались в руках Картера. Все они были разного цвета, размера и формы. Верхушки некоторых из них были вырезаны в виде крылышек ангелов и различных головок. Картер выбрал малахитовый ключ с голубыми прожилками. Казалось, ключ сделан из камня, но он был прочен, как железный. Затем Картер обернулся к Саре и сжал се руки в своих.

– Я постараюсь вернуться как можно скорее. Сара была печальна, однако сумела улыбнуться.

– Знаешь, – сказала она, – у меня не слишком хорошо получается роль жены, ожидающей возвращения мужа… Ходить по берегу, вглядываться в морскую даль. Я бы пошла с тобой, если бы ты мне позволил.

– Ты бы и сигары курила, если бы я тебе позволил.

– Я бы их курила независимо от твоего позволения, и несколько раз это делала. Просто ты боишься, что я стану вторгаться в курительную комнату, где мужчины так любят сидеть и вести мальчишеские разговоры.

– Это не я боюсь, миледи, это Хоуп. Лично я вкус сигар ненавижу. А Енох предпочитает свою трубочку. И когда только ты видела, чтобы я курил? Или, если на то пошло, тратил время на фривольные разговорчики?

– Никогда, – согласилась Сара, и слезы застлали ее глаза. Она порывисто обняла мужа с таким отчаянием, что это напугало его. – Будь осторожен, Картер. Береги себя. Я люблю тебя.

– И я тебя, – сказал он. – Не плачь. Сара отстранилась и улыбнулась.

– Я не хотела. Богу известно, сколько раз я вот так тебя провожала. Ну, иди. Найди Чанта.

Картер поцеловал ее в губы, вставил ключ в замочную скважину и отпер Зеленую Дверь. За ней лежал Длинный Коридор – весь серый. Под потолком клубилась дымка. Картер смотрел на Сару, пока она не прикрыла за ним дверь. Затем он, вздохнув, запер дверь ключом.

Картера охватило ощущение чуда, как случалось всегда, когда он входил в Длинный Коридор, с самого первого раза, когда он попал сюда, украв у отца Ключи Хозяина. Тогда ему было двенадцать лет. За тем страшным днем последовала его четырнадцатилетняя ссылка из Эвенмера. Угрызения совести, стыд за единственный легкомысленный проступок терзали Картера всякий раз, как только он переступал порог. Чувство вины и сожаления о содеянном притупились, когда он стал Хозяином, но тоска многолетней разлуки с отцом из-за глупой детской шалости никогда не покидала его.

Картер шагал по серому коридору, по серому ковру, мимо серых картин в ожидании боли, настигавшей всякого, кто входил в главную часть Дома. Боль пришла. Она началась с рук, в которых словно бы перестала течь кровь, быстро переместилась к груди, потом – к голове, потом опустилась к ногам. Картеру казалось, будто его режут и зашивают одновременно. Он опустился на колени, сел и стал ждать, когда отпустит боль. Картер часто размышлял о ее причине и подозревал, что при входе в главную часть Дома люди попадают в другое измерение и подвергаются изменениям, за счет которых здесь можно сохраниться. Видимо, этим объяснялось и то, каким образом бескрайние природные просторы умещались внутри вполне конкретного пространства, ограниченного стенами. Но сейчас Картер был способен думать только о боли, а не о том, что ее вызывает.

Когда боль отступила, он встал и пошел дальше по коридору. Здесь было холодно. С губ Картера срывались облачка пара. Он слышал, как за стенами стонут свирепые северные ветры. Картер похлопал затянутыми в перчатки руками, тоскуя о теплом камине в столовой.

Длинный Коридор представляет собой окружность, и почти все страны Белого Круга, то есть государства, дружественные Внутренним Покоям и присягнувшие на верность Хозяину, примыкают к внешнему краю этой окружности. А внутри круга располагаются Уз, Вет, Иннмэн-Пик, Верхний Гейбл и еще с десяток стран. Ближе к центру, в тех краях, куда людям вход воспрещен, лежит Аллея Фонарщика, а там находятся самые главные фонари, о которых заботится Чант.

Три часа шел Картер по Длинному Коридору. Серая дымка мало-помалу рассеивалась. Цветы цинний на обоях постепенно из серых стали оранжевыми, цвет ковра потеплел, сделавшись персиковым. Картер перекусил, остановившись на привал у одного из очагов, устроенных вдоль стен. У этого очага лежал солидный запас дров и стояло большое, удобное мягкое кресло. Как правило, во время странствий Картер питался сухими фруктами и солониной, но с тех пор, как он женился на Саре, она взяла за правило хотя бы на первую трапезу снабжать мужа провизией, которую готовила сама. Картер вынул из мешка жареную речную форель, приготовленную под томатно-чесночным соусом, и развел огонь в очаге. Сердце его согрелось при мысли о заботе жены. Ненадолго, совсем ненадолго он ощутил себя счастливым человеком. После еды ему захотелось спать, однако он встал и продолжил путь Вскоре Картер повернул направо и вошел за серую непримечательную дверь, которая вела в Гаханджин. Картер несколько раз бывал здесь и посещал таинственного правителя страны, барона Кощея, известного под прозвищем Бессмертный, поскольку этим прозвищем награждали каждого правителя после того, как он проводил на престоле семь лет. Кроме того, законы правления страной предписывали тамошнему сюзерену постоянно ходить в маске. Вот так и получалось, что Кощей вроде бы правил Гаханджином испокон веков.

Картер миновал прихожую, где вдоль одной стены тянулись мраморные книжные полки, уставленные невысокими, но жутко толстыми (в четыре фута) томиками в зеленых кожаных переплетах. Говорили, будто в этих книгах изложена история времен до провозглашения Гаханджина, но написаны они на гистианском языке которого не знал уже никто из живущих. Перед следующим дверным проемом на столбиках стояли чучела гнолингов, похожих на медведей с плавниками, шестидюймовыми клыками и когтями. Рядом с чучелами за столом из палисандра сидел стражник в серебристой кольчуге, тунике цвета слоновой кости, плаще и сапогах. Он читал перепечатку древней-предревней книги сэра Белы, скальда с Восточных Трясин. Завидев Картера, стражник аккуратно закрыл книгу и, встав, сжал тяжеленное копье. Он был невероятно мускулист и видно было, как могучие мышцы играют под кольчугой.

– Добро пожаловать в Гаханджин, – произнес стражник низким приятным голосом. – Пожалуйста, подробно поведайте о Цели вашего прихода без поспешности, ничего не упуская.

На голове стражника сверкал медный шлем, на забрале которого блестела серебряная змейка.

– Картер Андерсон, Хозяин Эвенмера, пришел по делам Дома

Картер показал стражнику перстень на левой руке. Этот перстень ему вручил Хоуп во время официальной церемонии провозглашения нового Хозяина. Точно такой же был у отца Картера, поскольку традиция ношения таких перстней была древней – но отцовский перстень исчез вместе с отцом в волнах Радужного Моря. Семью концентрическими кругами лежали семь камней – яшма, сапфир, халцедон, изумруд, сардоникс, сардер и хризолит, символизирующие Семь Слов Власти. С внутренней стороны на перстне были выгравированы слова:

Стражник отвесил Картеру поклон.

– Большая честь, милорд. Следует ли мне известить барона о вашем прибытии?

– Известите, если хотите, но я сомневаюсь, что у меня будет время повидаться с ним. Мне просто нужно пройти короткой дорогой к Аллее Фонарщика.

– Что ж, тогда доброго вам пути и скорейшего возвращения. Вы, наверное, из-за всех этих неприятностей, да?

– Каких неприятностей?

Стражник, неотесанный малый лет двадцати пяти с грубоватым лицом, смущенно потупился.

– Я думал, вы знаете, милорд. Дозорные говорят, будто бы видят что-то странное в окнах, что выходят на Аллею Фонарщика, и слышат оттуда странные звуки. Выйти-то туда, само собой, никто не может, но местечко стало страшноватое, так что дозорные его теперь недолюбливают.

– Я все проверю. А Чанта ты видел?

– Самого Фонарщика? Нет, милорд, да ведь только он всегда этой дорогой ходит.

– Если пройдет здесь, скажи ему, что я пришел.

– Конечно. Если хотите, я вам провожатого найду.

– Времени нет, иначе я бы подождал. Дорогу я и сам найду.

– Хорошо, милорд.

Повернув к югу, Картер вошел в северные пределы Гаханджина и вскоре добрался до Зеркальных Пустошей, своеобразной защитной преграды вокруг страны, устроенной три столетия назад во время Войны Пяти Стран и получившей свое название из-за того, что тут все стены, потолки, пол и лестницы были забраны зеркалами. Отражения отражений вдоль извилистых переходов, предназначенные не для забавы, а в качестве защиты, обманывали зрение, смещали перспективу и делали ходьбу по этим краям делом опасным. Попав в Зеркальные Переходы большой компанией, люди, как правило, сразу терялись, а о головоломной задаче было принято говорить: «трудно, как пройти по Гаханджину». Картер шел, натыкаясь на стены, с трудом разбирая дорогу. Не будь внутри него запечатлены карты Эвенмера, он бы давным-давно заблудился.

Переходы, двери, лестницы чем дальше, тем сильнее сужались, и в конце концов сделались такими узкими, что плечи Картера терлись о стены. Гаханджин – страна уютных мансард и крошечных комнатушек, кукольное королевство, полное потайных каморок и переходов. Здешние жители были непревзойденными мастерами нападения из засады. Почти все они превосходно владели луками и духовыми ружьями.

Через час Картер вышел из Зеркальных Переходов в коридоры, забранные темными дубовыми панелями. Здесь совсем не было окон, газовые светильники попадались редко, и потому глубокие тени лежали на длинных гобеленах с изображением «картинок в картинке», то есть самих коридоров. Гаханджин был довольно многонаселенной страной, но хотя еще почти час Картер шел по коридорам, ему никто не встретился, словно здешние обитатели были фейри, прячущиеся за кустами роз и первоцветами.

Наконец Картер набрел на семерых воинов, согревавших руки у небольшого очага. Все воины были высокого роста и очень бледные, в серебряных кольчугах и с саблями. При виде Картера они тут же вскочили и нацелились в него копьями и арбалетами. Самый высокий указал на массивную дверь и торжественно возгласил:

– Остерегайся, о путник, ибо эта дверь ведет к Аллее Фонарщика, куда не может войти и остаться в живых ни один человек, кроме Хозяина и его Фонарщика. Уходи, если страшишься смерти.

– Но если смерть неизбежна, зачем нужны стражники? – как того требовал ритуал, вопросил Картер.

– Стражники предупреждают, дабы несведущие не погибли.

– Я – Хозяин Эвенмера, и ищу моего Фонарщика, – сказал Картер и показал перстень, тем самым завершив ритуал.

Молодой стражник коснулся правой рукой левого плеча, приветствуя Хозяина.

– Он пока не проходил здесь, милорд. Обычно он попадает в аллею другой дорогой, а здесь возвращается. Но мы знаем о том, что он сейчас за этой дверью и преследует какого-то неведомого посланца злых сил. Потому я здесь не один. Мы не должны позволить врагу уйти. Если вы желаете пройти туда, будьте осторожны.

Тревога, не отпускавшая Картера на всем протяжении пути от Внутренних Покоев, сдавила его сердце, но он только сказал:

– Ты меня взволновал. Прошу тебя, дай мне пройти.

Стражник отпер дверь черным ключом из связки, висевшей на ремне, и отодвинул стальной засов. В дверной проем ворвался порыв ледяного ветра. За дверью лежали высокие сугробы. Ветви деревьев скрючило морозом.

– Благодарю, – проговорил Картер и вышел на просторную квадратную площадку. Кое-где между сугробами проглядывали плиты с орнаментами и стояли надстройки из красного кирпича. Ветер, гулявший меж скатов, шпилей и башенок, кусал щеки и рвал одежду. Слой снега на горизонтальной поверхности быстро нарастал.

Дверь за Картером со скрипом затворилась. Он прошел немного вперед. В самом центре квадратной площадки, чуть вдали, длинным рядом выстроились двенадцатифутовые пьедесталы, увенчанные массивными статуями и окруженные каменным лабиринтом, стены которого вдвое превышали рост человека.

Картер не видел следов, но понимал, что их могло давным-давно занести снегом. Он пошел по сугробам, закрывая лицо полой плаща. Как он ни тревожился за Чанта, но решил обследовать площадку самым тщательным образом и только после этого войти в лабиринт. Что-то удерживало Картера от того, чтобы окликнуть Фонарщика – не то здешнее призрачное безмолвие, не то предупреждение стражника.

В наружных стенах были выбиты округлые ниши, и в каждой стояла фигура ангела. Картер осматривал каждую нишу и всякий раз боялся, что в очередной обнаружит тело друга. Страх его становился все сильнее, подогреваемый воображением и безнадежностью: ведь если Чант ранен, враги могли унести его и спрятать где угодно в Доме.

Картер обошел половину площадки и вдруг резко остановился и затаил дыхание. Перед ним, наполовину засыпанная снегом, лежала шляпа Чанта. Картер разбросал снег, чтобы убедиться, что перед ним действительно шляпа Фонарщика. Кровь бешено пульсировала в висках. На таком холоде человек с непокрытой головой долго не продержится.

Картер осмотрелся – нет ли поблизости следов, но если они и были, ветер замел их. Ничего не найдя, Картер пустился бегом. Он продирался по сугробам, торопливо заглядывал в ниши. Он бежал вперед, вперед, по периметру площадки, и дыхание вырывалось из его рта клубами пара. Нет, никаких следов Чанта.

До угла оставалось совсем немного, когда Картер заметил оборванный, растрепанный рукав плаща, торчащий из ближайшей ниши. Издав звук, подобный сдавленному рыданию, Картер бросился к нише и обнаружил там Чанта, лежавшего на спине с раскинутыми руками. Голова Фонарщика была повернута набок, одежда порвана.

Окликая друга по имени, Картер сорвал с рук перчатки и коснулся шеи Чанта, чтобы пощупать пульс. Кожа Фонарщика была холодна, как у мертвеца, но на прикосновение он отозвался еле слышным стоном.

Не зная о том, насколько тяжелы раны Чанта и можно ли его шевелить, Картер все равно не мог оставить его здесь, на морозе, под ветром, потому поднял Фонарщика, уложил себе на плечо и пошел по площадке в обратную сторону, пройдя при этом вблизи от каменного лабиринта. Чант был худощав, но высок ростом, и нести его Картеру было нелегко. Добравшись до двери, он тяжело дышал, но стражники, наблюдавшие за ним сквозь щель, поспешно отодвинули засов и бросились на подмогу.

Воины уложили Чанта на кушетку у очага. Один из них развел огонь пожарче, а Картер вместе с начальником стражи стащили с Чанта сапоги и перчатки и стали растирать его ступни и пальцы. Вскоре Фонарщик снова застонал, разжал веки, открыл бледно-розовые глаза и проговорил:

– «Один желает кровь пролить чужую, и проливает кровь свою другой. Сама Природа злится, негодует и студит кровь морозом и пургой…» – С этими словами он вновь лишился чувств.

Прошло полчаса, и согретый теплом очага Чант пошевелился. Картер напоил его с ложки горячим чаем, и Фонарщик сумел приподняться и сесть. Через некоторое время он выглядел гораздо лучше. Картер уже осмотрел его, но ни ран, ни отморожений не нашел. Только на лбу Чанта лиловел большой кровоподтек.

– Судя по всему, я не в Раю, – еле слышно проговорил Чант, если только ангелы не похожи на Картера Андерсона.

– Благодарение Господу, надеюсь, что не похожи, – отозвался Картер и впервые за все время улыбнулся. – Ты верен себе. Просто чудо, что я тебя разыскал. Сначала я подумал, что ты мертв.

– Еще несколько минут при таком морозе и вьюге, и я бы точно отправился на тот свет. «Ибо Ангел Смерти простер надо мной свои крыла».

– Наверняка ты там недолго пролежал, – заключил Картер, – иначе бы обморозился. Где ты был в последние несколько дней?

– Неподалеку отсюда, но сегодня только на Аллее Фонарщика. За границей собрались злые силы, они орудуют в Доме.

– Я это почувствовал. Хватит ли у тебя сил рассказать мне обо всем?

– Нет времени! Фонари в опасности! Нам нужно немедленно идти.

Чант попытался встать, но Картер бережно уложил его на место.

– Прежде чем мы полезем в пекло, мне нужны сведения. Будь краток, но расскажи все, не опуская подробностей.

– Ладно. Голова у меня словно мякиной набита, но если я выпью еще чаю, то расскажу что сумею.

Картер налил чая в оловянную кружку. Чант отпил несколько глотков и начал свой рассказ:

– Мои беды начались четыре дня назад. В Риффенрозе, возле четырех ионийских свеч различной высоты есть маленькая зеленая лампа, масло в которую надо подливать каждую неделю. Я отправился туда через Озеро Книг и намеревался вернуться Аллеей Фонарщика, дабы подрезать там фитили и проверить, хватает ли в фонарях масла.

На второй день, чуть только минуло два часа дня, я свернул за угол и лицом к лицу столкнулся… с самим собой! Я это говорю отнюдь не в переносном смысле: передо мной стоял мой двойник. В разговорах мы порой можем обмолвиться о таких встречах, и нам они представляются волшебными, но в действительности они порождают неописуемый ужас. Наверное, такие же чувства можно испытать, если бы довелось увидеть собственную смерть. «Уйди от меня. Но нет, я чувствую, что с этих пор ты не покинешь меня, как моя тень. Теперь и на пороге двери своей я не буду одинок». Я не мог дышать, я дрожал, словно напуганный пес. Двойник воспользовался моим испугом и выхватил пистолет. Я бросился бежать, и это было глупо, ведь ему было легко подстрелить меня на таком расстоянии, но мне казалось, что он не намерен меня просто уничтожить или взять в плен. Как ни странно, выстрелив мне в спину дважды до того, как я успел свернуть за угол, он промахнулся – будто впервые взял в руки оружие.

– Он побежал за тобой?

– Да. Потом мы с ним играли в «кошки-мышки». Он меня упорно преследовал, а я как мог хитрил, чтобы уйти от него. Он гонялся за мной по лестницам, по узким переходам и широким коридорам, но я ухитрялся дурачить его. Мне было страшно, однако я понимал: уничтожив меня, он меня подменит. Я решил не вступать с ним в схватку до последнего, поскольку легко мог проиграть, а цена проигрыша была слишком высока. Не раз мы обменивались выстрелами. Я пробивался к аллее, надеясь, что тамошние Хранители не пропустят врага. «Мой путь во мраке одинок, нет никого, кто б мне помог. Один – вдоль берега реки, по склону горному – один. Один. Вокруг меня страна – обитель грез, обитель сна…»

Я бежал всю ночь и весь день и наконец добрался до коридоров, ведущих к аллее. Встречные говорили мне о том, что тут слонялся некий тип, похожий на меня. В это время я уже находился в Графстве-у-Переулка, где у меня есть знакомые, поэтому к цели меня сопровождали маршал Япт и целый эскадрон из леса Вруманлин. Маршал спешно отправил к вам гонца, и видимо, тот добрался до Внутренних Покоев нынче утром, вскоре после того, как вы тронулись в путь.

Наконец после долгих проволочек – надо сказать, что Япт жутко скрупулезен во всем, в том числе и по части сборов в дорогу – мы добрались до восточной двери, выводящей на площадку, сегодня после полудня. Стражник, охранявший дверь, был убит, дверь открыта нараспашку. Ни маршал, ни его люди, естественно, не могли идти со мной к аллее из страха перед Хранителями. Я хотел одного: дождаться вашего прибытия, но я не мог ждать. Фонари следовало осмотреть в урочное время, ибо огни в Аллее Фонарщика – это огни Вселенной. Им, более чем прочим огням в Доме, нельзя позволять гаснуть. «Звезды на небе – не столько ли их, сколько на свете людей? Разума светом людей наделенных, видящих в звездах деянье Творца?» Я назвал воинам пароль, чтобы они узнали меня, когда я вернусь, и ступил на площадку.

Вьюга на время утихла, и вскоре я увидел следы, ведущие к каменному лабиринту, окружающему аллею. Прежде чем войти в лабиринт, я внимательно осмотрел стены, замыкающие площадку. Следы были видны четко, и я понимал, что мой двойник где-то недалеко. Шагая по следам, я догадался о том, что врагу моему дорога к аллее неизвестна. Он бродил по лабиринту не меньше двух часов, а я – за ним, и только потом он наконец добрался до Аллеи Фонарщика.

В аллее я увидел темный силуэт. Мой враг был готов погасить первый из двадцати одного фонаря. Я вскрикнул и выстрелил, но промахнулся. Он с поразительной скоростью скрылся за деревьями, и мне ничего не оставалось, как только броситься за ним в погоню. Там толстым слоем лежит опавшая листва, и бежать трудно – все время проваливаешься в снег. Только я вбежал в заросли, как мерзавец набросился на меня. Пуль у него, видимо, не осталось, поскольку пистолетом он воспользовался как кастетом. Ударил меня по лбу изо всех сил, но я успел выстрелить с близкого расстояния и ранил его. Он пустился прочь, подвывая, словно собака.

От удара у меня закружилась голова, навалилась слабость, по виску текла кровь. Я тронулся в обратный путь по лабиринту, но долго идти не смог. В глазах у меня потемнело, я заблудился. Вот и все. Потом я очнулся здесь, и больше ничего не помню.

– Значит, ему удалось обмануть Хранителей, представ перед ними в твоем обличье, – заключил Картер.

– Да. И это пугает меня. Он все еще там. Нельзя допустить, чтобы он погасил фонари.

Картер выхватил Меч-Молнию.

– Я найду его.

– Я тоже пойду.

– Ты еще слаб.

– Но я могу прикрыть вас с тыла. Какой ни увертлив, с нами двумя ему будет справиться нелегко. Слишком многое поставлено на карту.

Чант встал. Он не слишком твердо держался на ногах, но вид имел самый решительный. Вымученно усмехнувшись, он проговорил:

– «Вперед, без страха и упрека, и пусть покой нам только снится. За дело правое сразимся, и к нам победа возвратится».

По приказу Картера стражники отперли дверь, ведущую на площадку. Снег повалил гуще. Почти ничего не было видно за его белой пеленой. Спутники пошли рядом по сугробам к лабиринту. Картер мог бы пройти здесь и сам, слушаясь запечатленных в его сознании карт, но это было ни к чему, когда рядом с ним шел Чант. Проходы между стенами были узкие, все завалило толстым слоем снега. Через двадцать минут Картер и Чант вышли к аллее.

Прошло два года с тех пор, как Картер впервые побывал здесь. Тогда он представлял себе парк с единственной мощеной дорожкой, вдоль которой стоят фонари, а тут оказался скорее лес безо всякой мостовой, где густо росли кусты и сосны. С ветвей свисали сосульки, кусты, целиком засыпанные снегом, казались белыми холмиками. Фонари стояли тремя группами по семь. Все они ярко горели во мраке, противостоя снежной буре. Выше деревьев поднимались охраняющие фонари статуи, пристально взиравшие сверху вниз. Плечи и головы каменных фигур замело снегом и казалось, будто на головах у них шляпы с широченными полями, а на плечах эполеты. Это были скульптуры героев Эвенмера – тех, что сражались и зачастую погибали за Высокий Дом. Некоторые из них были Хозяевами, некоторые – нет. Ближе всех стояла скульптура Кемпеда, губернатора Уза, мужчины с мудрым, вдумчивым взглядом, с мечом и солнечными часами в руках. Именно он был инициатором подписания соглашения, в результате которого был образован Белый Круг. У его ног стоял Эльфвендж – трехглавый Цербер, натянувший поводок, крепко сжатый в могучих каменных пальцах. Следующей была статуя графини Тсичем Тибелл, уроженки Логаны, первого магистрата Анверра. Эта держала в руках гусиное перо и мерило правосудия. Именно эта женщина казнила главного анархиста в Доннершоте. За ней располагалось скульптурное изображение лорда Фарнсворта в виде кузнеца-великана с молотком и щипцами в руках – он стал спасителем Эйлириума во время Бунта на Крышах. Статуя леди Ганиел, поэтессы и философа, стояла перед изображением дракона с глазами Йормунганда. Скульптуру барона Серсцита окружали изображения сов – он провел свою жизнь в заоблачных высотах Верхнего Гейбла. Доктор Лэтч Рельсвайзер из Аркалена был изображен в небольшой лодке, в левой руке он держал маску. Здесь было много подобных статуй. У Картера захватило дух от этого зрелища. С величайшим мастерством были высечены из камня скульптуры людей, защитников всего, что являл собой Эвенмер.

– Фонари горят, – сказал Чант. – Я отведу вас туда, где я дрался с двойником.

Он пошел по аллее между фонарями и статуями, но когда они с Картером пробрались через кусты к месту схватки, оказалось, что там уже все замело снегом и даже капель крови не видно.

Если он ранен, он должен искать укрытия, – заметил Картер, озираясь по сторонам.

– В пьедесталах статуй есть ниши.

Спутники углубились в заросли сосен. Они оскальзывались на снегу, спотыкались о корни и вот наконец подошли к ближайшей статуе и услышали негромкие причитания. Картер и Чант медленно пошли вокруг пьедестала к тому месту, откуда доносился голос.

– Жжется. Как жжется, – произносил голос, в котором Картеру послышалось что-то смутно знакомое. – Не надо было приходить. Нет, нет. Эти… в серых плащах обманули. Говорили – легко. Нелегко. Надо уходить. А жжется. Больно.

Картер собрался с духом, вдохнул поглубже и, ступив в узкую нишу, наставил на мерзавца Меч-Молнию.

– Ни с места, – приказал он.

Лишь одно мгновение он видел лицо, которое напоминало и не напоминало лицо Чанта. В принципе все черты были воспроизведены верно, но в них было нечто совершенно звериное: розоватые глаза смотрели по-волчьи, тонкие губы кривились в злобном, бездушном оскале. Ноздри тонкого носа с горбинкой сжимались и разжимались, принюхиваясь. Удлиненное лицо было начисто лишено каких-либо признаков высокого ума. А в следующий миг двойник изменился, да настолько быстро, что Картер и глазом моргнуть не успел, и подпрыгнул выше лезвия меча.

Мощные когти ухватили Картера за ворот, тяжелые лапы вырвали из его руки меч и прижали к пьедесталу. Картер в отчаянии протянул руку к кобуре, чтобы выхватить пистолет, а зверюга уже рванулась к Чанту. Картер развернулся, чтобы выстрелить, понимая, что может опоздать. Длинное чешуйчатое тело было готово навалиться на Фонарщика. Это был гнолинг из Наллевуата, зверь-оборотень. Картер видел глаза друга, полные страха, видел щелкающие зубы, слышал звериное рычание.

Но вдруг на спину зверя с необычайным проворством приземлились две массивные ступни и сломали хребет чудовища. Гнолинг взвыл, упал и стал корчиться в агонии. Хранитель Кеван Мудрый, как только гнолинг сменил обличье, догадался о том, что в Аллею Фонарщика проник чужой, и, спрыгнув с пьедестала, обрушился на оборотня всем своим чудовищным весом. Великан поднял гнолинга могучими каменными руками и ловко свернул ему шею – так человек справился бы с курицей. Двенадцать лап оборотня перестали дергаться. Колосс зашвырнул гнолинга в заросли сосен, обвел окрестности величественным взглядом и вернулся на пьедестал.

– Ты ранен? – спросил Картер. Чант неуверенно осмотрел себя.

– «Жив ли я, мертв ли?» Знаете, по-моему, он ко мне и прикоснуться не успел. А к вам?

Картер глянул на свои руки. Когти гнолинга распороли рукава шубы, но на коже не оставили ни царапины.

– Я цел и невредим. – Картер посмотрел на неподвижную статую Хранителя. – А они и вправду свирепы и страшны, как ты и говорил.

В глазах Чанта был страх пополам с восхищением.

– Да. «Где он стоит, там виден страх воочию». Однако впервые самозванцу удалось проникнуть в Аллею Фонарщика. И никогда прежде гнолинги не принимали обличье людей – это какие-то новые гнолинги. Нужно будет поставить побольше стражников у дверей и потайных ходов, ведущих сюда.

– Их можно распознать по речи, – сказал Картер. – Этот разговаривал точно так, как все гнолинги – утробным голосом и короткими, отрывочными фразами. По крайней мере они не поумнели.

Они вместе осмотрели труп чудовища. Гнолинг как гнолинг – ничего примечательного. Не обнаружив в нем ничего необычного, Чант приступил к осмотру фонарей, а Картер, которому делать было положительно нечего, решил походить по аллее и посмотреть, не побывал ли тут кто-либо еще из его врагов. На самом деле тревожиться об этом не стоило: раненый гнолинг нашел бы своих союзников, будь они где-нибудь поблизости, но все же лорд Андерсон обнажил Меч-Молнию. Аллея заканчивалась у корсиканских сосен, между которыми лежала узкая тропинка. Картер осторожно пошел по ней, все еще не до конца оправившись после пережитого нападения.

Пройдя между соснами, он обнаружил за ними небольшой ручей. На миг ручей очаровал Картера своей красотой. Берега его были прямыми, как у искусственно прорытого канала, деревья по берегам стояли ровно, как в парке. Но почти сразу Картера охватило беспокойство. Он понял, что деревья стоят через слишком равные промежутки, и каждое третье в точности одинаково: молодая ива с совершенно одинаковыми ветками и отметинами на коре. Картер подошел поближе к ручью. Странно, но вода не замерзла, она оказалась теплой, как в весенний день. Вдоль берега сновали тысячи мелких рыбешек, их движения были симметричны и синхронны.

Тихий ужас сковал Картера по рукам и ногам, но причины своего страха он бы и сам не мог объяснить. Он почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.

– Хозяин! – окликнул его из-за сосен Чант.

– Я здесь! – отозвался Картер. – Поди-ка сюда, посмотри.

Вскоре рядом с ним появился Фонарщик. Лицо его приобрело землистый оттенок, взгляд сделался мрачным. Поджав губы, он хрипло прошептал:

– «Ах! Владыка мой, Артур, куда идти мне? Где спрячу я мой лоб, мои глаза?»

– Что случилось? – спросил Картер. – Ведь здесь не всегда было так.

Чант покачал головой.

– Все переменилось. Эта речка течет издалека, с юга, она протекает по большой части Высокого Дома. Это приток Сказочной Реки под названием Плегатаниз. Но то была обычная речка, а не эта пародия, причуда художника. И что же это значит?

Картер обвел взглядом линию берега.

– Это значит, что в борьбе Порядка с Хаосом Порядок одержал жуткую победу и начал заражать мир. Наверняка за этим стоят анархисты. Нужно проверить, далеко ли распространилась болезнь.

Чант пошел влево вдоль берега. Он был так ровен, что идти было нетрудно, и вскоре путники приблизились к стенам лабиринта, где ручей стекал в водосток. И здесь царили симметрия и гармония, вот только у самого водостока о льдину, свалившуюся со стены и быстро таявшую, позвякивая, бились несколько стеклянных бутылок. Чант вынул льдину, и бутылки поплыли вниз по течению ручья. Все они были закрыты пробками, и внутри каждой лежала записка.

– Любопытно, – сказал Картер и выхватил из ручья первую бутылку. Он вынул из нее пробку, извлек записку, пробежал глазами и дрогнувшим голосом проговорил: – Чант, мы должны вытащить все бутылки до одной.

Бутылки успели уплыть ниже по течению, но ручей тек неспешно, и Картер с Чантом сумели собрать все пять бутылок.

– Что это за записки? – спросил Чант, когда извлек из воды последнюю бутылку.

– Все они адресованы Даскину, – ответил Картер. – Писала их Лизбет. Она жива.