"mASIAfucker" - читать интересную книгу автора (Стогов Илья)

Ташкент — Самарканд (Время в пути: 6 часов)

Утром в купе заглянул проводник.

— Просыпайтесь. Готовьте валидол. Казахская граница.

— Все так серьезно?

— Шутки еще дома кончились.

Поезд двигался вперед короткими рывками, а потом встал окончательно. Для начала состав загнали на солнцепек и забыли про него на несколько часов.

Вокруг вагонов в оцеплении стояли пограничники в бундесверовской форме и со злыми собаками на поводках. Даже майки, торчащие из-под расстегнутых рубашек, у них были в модных камуфляжных крапинках.

За спинами военных виднелось множество легковых машин с местными номерами. Аборигены специально приезжали к этому месту, чтобы, дождавшись, пока пассажиры начнут выбрасывать из окон нелегальную контрабанду, потом всю ее подобрать и увезти.

Во время стоянок генератор электровоза вырубался. Кондиционер не работал. К двум часам дня стекла в вагоне начали плавиться. Мне было видно, как по железнодорожным путям бродят куры. Утешало, что солдатам из оцепления еще хуже.

Когда пограничники решили, что начальник поезда созрел, к нему были отправлены парламентеры. Они долго торговались. Я надеялся, что предложенная сумма устроит начальника. Соседи по купе говорили, что в этом случае проверять пассажиров не станут. Если же сумма его не устраивала, то поезд должен был стоять до тех пор, пока не устроит.

Переговоры не задались. Еще через час в вагон вошли несколько мужчин в камуфляже. Они громко скомандовали:

— Паспорта! Всем приготовить паспорта!

Вслед за военными по проходу двигались лица в штатском. Они, разумеется, не представлялись, но, как я понял, имелось в виду, что лица выполняют функции таможни.

В мое купе зашел тип, на лице которого имелись очень близко посаженные и узкие глаза. Это сочетание придавало мужчине экзотический вид. На нем была клетчатая рубашка с короткими рукавами и дорогие ботинки. По-русски он говорил практически без акцента.

Сперва он проверил у всех паспорта. Я все равно знал, что это ко мне.

— Выйдите из купе. Я хочу подробно проверить мужчину.

Старичок переполошился:

— Меня?

— Нет. Лысого.

Все, опустив головы, выскочили в коридор. Я остался. Таможенник сел и посмотрел на верхнюю полку, где лежал я. Молчание длилось долго.

— Слезьте, пожалуйста. Сколько мест багажа вы провозите с собой?

— Один рюкзак.

— Покажи. Оружие? Наркотики? Устройства для их применения? Иконы? Антиквариат? Изделия из золота и драгоценных металлов?

— Ничего из перечисленного.

— Чистосердечное признание является обстоятельством, смягчающим вину обвиняемого. Повторяю еще раз. Оружие? Наркотики? Устройства для их применения? Иконы? Антиквариат? Изделия из золота и драгоценных металлов?

— Нет.

— Хорошо. Сейчас я буду проводить наружный досмотр. Если чего не сказал, сам виноват.

Сперва казах тщательно обыскал меня. Даже сквозь трусы потрогал мошонку. И охота ему… по такой-то жаре?

— Сколько марок ты провозишь?

— Такой валюты больше не существует. Все страны Европы перешли на евро.

Мне показалось, что сейчас он меня ударит, но вместо этого он спросил, сколько рублей я провожу? А казахских теньге?

Он тщательно прощупал каждую вещь у меня в рюкзаке. Вещей было так немного, что мне стало неудобно. Зато в кармане куртки он нашел мои доллары. Все четыреста семьдесят.

— Ну вот. Я спрашивал про иностранные деньги. А ты отказался их декларировать.

— Вы не спрашивали про доллары. Я не отказывался их декларировать.

— А это что?

— Это узбекские сумы.

— Где ты их взял? Ты знаешь, что менять деньги у валютчиков — это нарушение закона?

— Серьезно?

— Ты нарушил закон. За это нужно платить.

Молчали мы долго. Потом я сказал:

— Три доллара США.

— Что «три доллара США»?

Я промолчал.

— Как тебя зовут?

Я сказал как.

— Вставай. Собирай вещи. Выходим. Тебя отдадут под суд. Ты будешь сидеть в казахской тюрьме. Я постараюсь, чтобы сиделось тебе как можно тяжелее.

Я встал и начал собирать вещи. Успел подумать, что кондиционера в казахской тюрьме наверняка нет.

— Давай поговорим по-мужски.

— По-мужски?

— Три доллара — это смешно.

— А сколько не смешно?

— Десять долларов.

— Нет. Я останусь в чужой стране без денег. Не смогу уехать. Я не могу заплатить столько. Дело в том, что я собираюсь приехать на вокзал, купить билет и сразу же уехать. В эту же секунду.

— Тогда семь.

— Нет. Я же говорю: три. Через несколько часов мне предстоит опять с вами встретиться. И представьте, сколько раз мне еще предстоит платить. Я столько не зарабатываю.

Мы сошлись на пяти долларах. Таможенник пошел дальше по вагону. В купе вернулись соседи. Они боялись на меня смотреть. Я вышел в тамбур и достал сигареты. В тамбуре было душно.

Потом я вернулся на свою верхнюю полку. У соседнего купе стояли, за руку держа детей, бледные поверх загара узбеки. Внутри купе кого-то из них очень тщательно досматривали.

После таможни поезд отставал от расписания больше чем на шесть часов. Проводников и пассажиров это не трогало, а почему это трогало меня, объяснить я бы не взялся.

Едва мы отъехали от погранзаставы, как поезд сразу же остановился опять. Выяснилось, что на рельсах стоит еще одна бригада пограничников. Начальник поезда долго объяснял, что нас только что осмотрели и поставили штампы, а те говорили, что настоящие пограничники не те, а именно они, поэтому необходимо все еще раз внимательно проверить.

В Узбекистан поезд въехал одновременно с тем, как стало темнеть. Практически сразу по пересечении границы начался город Ташкент, столица республики.

Я стоял у окна и рассматривал этот четырехмиллионный мегаполис. На его главной улице косматый баран с разбегу бился рогами в грудь испуганной тощей коровы. Пытаясь спастись, та бегала по проезжей части, а легковые машины причудливых моделей сигналили и объезжали место происшествия по тротуару.

Проводник осмотрел пассажиров и велел мужчинам встать спереди, а женщинам и детям отойти вглубь коридора. Мне он вложил в руку швабру на длинной палке.

— Не жди. Будешь ждать — погибнешь. Сразу бей по голове. Понял?

Если честно, я не понял. Но времени переспрашивать уже не было. Поезд подходил к перрону.

Состав рывками вползал в огражденное со всех сторон толстыми решетками пространство. Еще до того, как он остановился, прямо на стены вагона начали прыгать полуголые люди. Они, как человеки-пауки, цеплялись за оконные рамы и пробовали пробраться внутрь.

Пассажиры поплотнее прижались друг к другу. Тихонечко выли дети. Как только поезд полностью встал, все резко двинулись к выходу.

Меня вынесло к двери. Швабру вырвало из руки еще до того, как я смог выйти в тамбур. Внизу со всех сторон поезд окружили тысячи черных голов.

О том, чтобы сойти по ступеням, не могло быть и речи. Я прыгнул пятками вперед, прямо на толпу. Толстый узбек, пытавшийся прыгнуть за мной, исчез под ногами, а когда его опять вынесло вверх, на седых волосах виднелись сгустки черной крови.

Отбиваясь кулаками, я пытался пройти хоть на миллиметр вперед, выбраться из давки. Рядом со мной пытался пробиться молодой азиатский парень. У него была в клочья разорвана рубашка.

В карманах джинсов я ощутил сразу несколько чужих рук, но я не возражал, потому что заранее спрятал деньги и паспорт под футболку. Слышался звон бьющегося стекла.

Железную решетку, ограждающую перрон, я перелез через верх. Спрыгнул, отряхнул колени, посмотрел, не разорван ли рюкзак, и оказался в руках первого ташкентского милиционера.

Он проорал мне в лицо непонятную узбекскую фразу. Я пожал плечами: не понимаю. Он легонечко ударил меня в живот и велел показать паспорт.

— Русский? Понятно. Листовки есть?

— Листовки?

Он ударил меня в живот посильнее.

— В Зингату захотел? Сейчас организуем! Живо сдал экстремистские листовки!

— Ангелы-хранители! В экстремизме какого рода вы меня подозреваете?

— Ваххабитская рожа!

— Ваххабитская?! Я?!

Немного позже я узнал, что Зингата — это недавно построенная под Ташкентом особая тюрьма для исламских фундаменталистов. Узники там содержатся в особых железных стаканах, не позволяющих разогнуться в полный рост и в считанные месяцы делающих из человека полного инвалида.

Вывод же о том, что я ваххабит, милиционер сделал на основании того, что я был единственным бородатым мужчиной во всей Республике Узбекистан.

— Нет. Вы не поняли. Это не борода. Просто я несколько дней не мог побриться в поезде. Хотите, я наизусть прочитаю «Отче наш»?

Офицер милиции оказался неплохим парнем. Всего за один американский доллар он передумал, перестал считать меня экстремистом и даже пальцем показал дорогу к железнодорожным кассам.

У касс, как и было обещано, стояли люди, каждый из которых сжимал в руках брюки впереди стоящего. Зато до окошка «Справочное» я достоялся за каких-то сорок минут.

— Могу ли я получить у вас справку о наличии билетов?

— Можете. Билетов нет.

— Вы же даже не спросили, куда я хочу уехать.

— А билетов никаких нет.

— Если вы поможете мне уехать сегодня в Москву, я заплачу на сто долларов больше.

Девушка в окошке весело засмеялась.

— В Астрахань? Саратов? Иркутск? В любой город России!

— Поезд, который ходил в Иркутск, снят с маршрута. Вон он гниет.

— А куда от вас ходят поезда?

— От нас поезда ходят в Москву. Один поезд. Тот, на котором приехали вы. Других поездов нет.

— Вообще нет?

— Вообще нет. Никуда. Ни за какие деньги.

— Я заплачу $200.

Девушка продолжала веселиться:

— Следующий! Молодой человек, не задерживайте очередь.

— О'кей. Я заплачу $200, чтобы доехать хотя бы до Казахстана, из которого только что приехал.

Толпа потных узбеков оттерла меня от окошка.

За большими, но грязными окнами вокзала виднелось черное небо Азии.

Я вернулся к перрону, протиснулся через ряды мужчин с ключами от машин в руках и вышел на вокзальную площадь. Она была темная и страшная.

Я был чужим на этой площади, как пахнущий одеколоном и помадой Филипп Киркоров был бы чужим в переполненном городском троллейбусе.

Первым делом я хотел выпить холодной воды. Или не воды, а просто чего-нибудь холодного. У продавцов в ларьках не было холодной воды, холодного сока, холодной «коки», холодной минеральной воды… Холодными в этих краях были разве что ноги покойников в городском морге, да и то вряд ли.

Напротив вокзала стояло пятиэтажное здание с надписью «HOTEL». Я поднялся по ступеням.

— Могу я снять у вас номер на одну ночь?

— Вы откуда?

— В смысле?

— Значит, из России. Жителям России все только за доллары США.

— Вам кажется это логичным?

— Будете платить?

— Сколько?

Женщина назвала астрономическую, совершенно невозможную для такого заведения сумму. Мне некуда было идти. Я согласился заплатить столько, сколько она сказала.

— Давайте ваш паспорт! О! У вас нет регистрации?

— Я только что с поезда.

— Неважно. Без регистрации в ОВИРе никакого номера вы не получите.

— Уже ночь. Где я получу сейчас регистрацию?

— Молодой человек, выйдите из гостиницы.

— Куда?

— Это не мое дело.

— Можно я переночую у вас до утра? В вашей личной комнате? А с утра получу регистрацию?

— Если вы сейчас же не выйдете отсюда вон, я позову милицию.

Я забрал рюкзак, вышел вон, и милиция появилась без всяких призывов. Если звезды на погонах означали то же, что и в России, то на этот раз передо мной стоял молодой майор милиции.

То, что приезжих на улицах грабят милицейские чины столь высокого ранга, было странно. В моей стране майор милиции — это большое звание. По рангу ему положено грабить не меньше, чем целый вещевой рынок за раз.

Прежде чем увидеть меня, офицер регулировал дорожное движение. Он подошел, отобрал мой паспорт, положил его в задний карман брюк и вернулся к прерванному занятию. Я подождал, но офицер больше не обращал на меня внимания. Я докурил и подошел к нему сам. Майор задрал брови: «Да?»

— У вас мой паспорт.

— Твой?

— Ну да. Вы забрали мой паспорт.

— Ах это твой.

Он достал мой паспорт из кармана и долго разглядывал фотографию.

— Это же не ты.

— Это я. Просто на фотографии я с волосами, а теперь бритый.

— Но ты не похож.

— Это действительно я.

— Если это ты, то что ты нервничаешь? Сейчас проедем в отделение, все выясним, установим твою личность.

О том, что после таких проверок люди в Узбекистане пропадают навсегда, я слышал. О том, что в первую же ночь после инаугурации местного президента милиционеры вывезли всех воров в законе или просто лиц, состоявших на учете в милиции, за город и расстреляли, мне тоже рассказывали. Так что от майора я предпочел откупиться.

Итог: десять метров ходьбы по ташкентскому тротуару стоили мне приблизительно десять долларов США. С такой интенсивностью всех моих денег хватит от силы на полкилометра. Вернее, даже меньше.

На темной площади возле закрытого ларька стоял узбек приблизительно моего возраста. У него не было одного глаза и двух пальцев на правой руке. Зато рубашка была модного оранжевого цвета.

За его спиной, возле вокзала, таксисты выкрикивали душманские названия городов: Коканд! Бухара! Фергана! Самарканд!

Я угостил парня сигаретой. Он прижал руку к груди, поклонился и сказал:

— Рахмат!

— Помоги мне. Мне нужно уехать из этого города. Докуда отсюда можно доехать? Какие города здесь рядом?

— Здесь рядом — всякие города.

— Мне нужен большой город. Маленький не нужен. Чтобы была гостиница и авиакасса. Билет на самолет покупать буду. Понимаешь?

— Понимаю.

— Фергана — большой город? Там есть кассы?

— Фергана — пиздец, маленький город!

— А Самарканд?

— Самарканд — пиздец, большой город!

Я подошел к толпе таксистов и громко крикнул: «Самарканд!» После небольшой драки среди водителей нарисовались три финалиста, готовые отвезти меня до автобуса, идущего в пиздец, большой город Самарканд.

За десятилетие без Советской власти узбеки почти совсем разучились говорить по-русски. Водители, взмахивая руками, что-то мне объясняли, а я почти ничего не понимал.

В конце концов, черный азиат с кустистыми бровями просто взял мой рюкзак, положил его в багажник своего антикварного транспортного средства, и мы поехали.

Ехать молча в Центральной Азии считалось верхом неприличия. Водитель развлекал меня светской беседой:

— У нас дороги лучше, чем в России. И питание у нас лучше, чем в России.

— Вы были в России?

— Никогда не был. А ты кушал в наших чайханах?

— Нет.

— У нас все блюда… как сказать?., для мужской силы. Попробуй.

— Зачем мне здесь мужская сила? У меня жена — за четыре тысячи километров отсюда.

— С собой возьмешь. Или здесь используешь. У нас цивилизованный город. Бары, шлюхи на каждом шагу. У нас все есть!

— Шлюхи? Русские?

— Почему? Разные. Негритянки есть. Я один раз итальяночку отодрал. Я тебе говорю: мы нормальный город.

— И местные есть? Узбечки?

— Конечно! Знаешь, какие нежные!

— В шароварах? С золотыми зубами?

— В русских платьях. Нежные. Сходи в любой клуб. Тебе понравится.

В этих краях есть клубы! Отдам два пальца на левой ноге, чтобы услышать, какая музыка играет в клубах города Ташкента!

Мы припарковались на асфальтированном пустыре. Водитель сказал, что сейчас придет. Не было его долго. Вернувшись, он сказал, что менты, суки, обложили, ходить опасно, но он договорился: автобус ждет, я могу ехать.

— Ну так пошли?

— Какое, пошли! Деньги давай! Деньги!

— В смысле?

— Я заплатил за твое место в автобусе! Если бы менты увидели, что ты платишь, тебя бы сняли с автобуса! Давай! Давай! Скорее плати! Автобус уходит! Скорее!

Я вытащил из кармана пачку узбекских денег, и водитель долго отсчитывал свою долю. Быстро пересчитывая купюры, он пополам порвал одну, но не обратил на это внимания, бросил половинки на пол и стал считать дальше.

Потом я схватил рюкзак, и мы бегом добежали до автобуса. Таксист махал руками и кричал по-узбекски.

Я заскочил внутрь, и автобус сразу же тронулся. Пассажиры выдохнули: «Аллах акбар!»

Когда-то, в предыдущей жизни, наш междугородный автобус был американским школьным автобусом. Потом из него вынули все стекла, ободрали обшивку с кресел и украсили рекламными наклейками товаров, которые никогда не продавались в этих широтах.

Белых среди пассажиров не было. Были типы в тюбетейках, выглядящие так, будто их верблюд с привязанным пулеметом едет багажом, а хозяин, прикола ради, решил попутешествовать налегке. Все курили. Когда курить надоедало, они протягивали недокуренную сигарету соседям: «Хочешь?»

Свободное место обнаружилось только в самой дальней части салона. Я сел, засунул рюкзак под сиденье, закрыл глаза.

Какое-то время я просто сидел. Потом подумал, что пошли уже вторые сутки, как я не ел, вспомнил о печенье, купленном еще в Казахстане, достал рюкзак, порылся в нем, но печенья не нашел, оно пропало, и я убрал рюкзак обратно.

В рюкзаке лежало не просто много денег. В моем рюкзаке лежало больше денег, чем было у остальных пассажиров автобуса, вместе взятых.

Было жарко. В проходе между сиденьями стояли алюминиевые бидоны с жидкой грязью. Пассажиры засасывали немного жижи в пластиковые бутылки, пили и передавали соседям.

Я еще раз закрыл глаза. Ко мне тут же подошел юноша, который сказал, что мне пора заплатить за проезд.

— Я же уже платил.

— Когда?

— Я заплатил таксисту, который меня сюда посадил. Он сказал, что заплатил за дорогу сам.

Юноша сходил к водителю, посовещался с ним, вернулся, долго говорил узбекские слова, среди которых удалось разобрать «пидораса гнойная», а потом объяснил, что таксист не отдавал им ни единого узбекского сума и поэтому мне все-таки придется заплатить.

Иногда автобус останавливался и подбирал попутчиков. Сидячих мест давно не было. Новые пассажиры оставались стоять.

На одной остановке внутрь вошли плешивый горбун, узбекская женщина с нарядной маленькой девочкой на руках и военный в форме.

Честно сказать, я устал, как собака. Я хотел спать. Но я не мог видеть стоящую надо мной женщину с ребенком. Я встал и уступил ей место. Сидевшие вокруг мужчины посмотрели на меня с интересом.

Военный подмигнул мне, показал, что, как и у всех приличных азиатов, у него имеется полный рот золотых зубов, и спросил, откуда я. Сам он — прапорщик Узбекских ВС. Уволился и едет домой. Я сказал, что рад за него.

— Тебя как зовут? А меня — Абдула-Умар. Двойное имя, понимаешь?

— Очень приятно.

— Ты куда едешь?

— Во-он туда.

— И что там?

— Я думал, ты знаешь, что там.

Грохоча на выбоинах в дороге, завывая турецкими голосами в динамиках, воняя азиатскими папиросами и бараньим салом, автобус ехал вглубь пустыни Кызылкум, а я ехал внутри его.