Сун-лин ПуСмешливая Ин Нин

Пу Сун-лин

Смешливая Ин Нин

Ван Цзы-фу из Лодяня провинции Шаньдун рано лишился отца. Обладая недюжинными способностями, он уже четырнадцати лет "вошел во дворец полукруглого бассейна". Мать чрезвычайно его любила и берегла, не позволяя ему без дела гулять за селом, по безлюдным местам. Сосватала было она ему невесту из семьи Сяо, но та еще до брака умерла, и, как говорят, "клич феникса к милой подруге" бедному Вану так и не удался.

Дело было 15-го числа первой луны. К Вану зашел его двоюродный брат, студент У, и увлек его с собой посмотреть на праздник. Только что вышли они за село, как за У прибежал слуга и позвал его домой. У ушел, а Ван, видя, как "девы гуляют, словно тучи на небе", в возбужденном упоении пошел гулять один. И вот он видит, что идет какая-то барышня, держась одной рукой за прислугу, а другой теребя ветку цветущей дикой сливы. Лицо ее такой красоты, что в мире не сыщешь, и смеется, смеется. Студент остановился, уставившись на нее и забывая о всяком приличии. Барышня прошла еще несколько шагов и говорит, обратясь к служанке:

- Смотри, как у этого молодца горят глаза. Словно у разбойника!

Обронила цветок на землю и удалилась, смеясь и болтая. Студент подобрал цветок, грустно-грустно задумался...

Душа его замерла, куда-то исчезла. В сильном унынии вернулся он домой, спрятал цветок под подушку, поник головой и уснул. После этого он перестал говорить и даже есть, чем сильно встревожил мать, которая позвала монахов, служила молебны, но больному стало еще хуже - у него заострились кости, обтянулась кожа, и стал он скелет скелетом. Пришел врач, посмотрел, пощупал, дал лекарство, вызвал пот... Студент только бормотал что-то в забытьи, словно помешанный. Мать ласково спрашивала его, что с ним, Ван не отвечал ни слова.

Зашел как-то У. По секрету мать наказала ему допытаться у больного о причине его болезни. У подошел к постели; при виде его у Вана покатились слезы. У стал утешать его, помаленьку расспрашивая, и тогда Ван сказал ему все, как было, и просил дать совет, как и что делать. У засмеялся и сказал:

- Какой ты, братец, чудак! Разве трудно сделать то, что тебе надо? Я просто расспрошу, поищу ее - вот и все. Ведь раз она шла пешком по полю, то уж наверное не из богатого, знатного дома, и если она еще не замужем, тогда дело твое, вероятно, сладится. Если нет, то дадим им круглую сумму, и тогда наверное согласятся. Ты только поправляйся, дело это я уж беру на себя.

Услышав такие слова, Ван невольно улыбнулся и повеселел.

У вышел от больного, рассказал все это матери и стал искать, где живет красивая девушка. Но сколько он ни расспрашивал, не находил никаких следов. Мать снова сильно забеспокоилась, не зная, что делать. А с тех пор как ушел У, лицо больного стало вдруг проясняться, и он даже начал понемногу принимать пищу. Так прошло несколько дней. У снова пришел, и студент кинулся к нему с вопросами: "Нашел девушку, кто она?" У пришлось обмануть друга.

- Нашел! - сказал он. - Готово! Я-то думаю, кто такая, а оказывается дочь моей тетки и твоя троюродная сестра. Теперь мы еще чуть-чуть повременим свататься: ведь родственникам неудобно вступать в брак, хотя, знаешь, по правде говоря, всегда это налаживается.

Студент так обрадовался, что у него даже брови поднялись, и спросил, где же она живет. У продолжал врать:

- Там, в юго-восточных горах, верстах этак в пятнадцати отсюда.

Ван еще и еще раз просил похлопотать. С решительным и смелым видом У взял все это на себя и ушел. С этих пор студент стал есть все лучше и лучше, с каждым днем приближаясь к окончательному выздоровлению. Посмотрел он под подушку: цветок хотя и засох, но был цел, - и вот, весь уйдя в воспоминания, он держал его в руке и любовался, словно видя перед собой девушку. Затем, дивясь, почему У не приходит, послал ему записку, приглашая зайти, но У под разными предлогами не приходил. Тогда Ван разозлился и опять затосковал. Мать, боясь, как бы он снова не захворал, стала спешно искать ему невесту, потихоньку заговаривая с ним о женитьбе, но Ван всякий раз отрицательно мотал головой, не желая слушать; он со дня на день поджидал У, а от того по-прежнему не было никаких вестей. Тоскуя и досадуя, Ван подумал, наконец, что каких-нибудь пятнадцать верст вовсе уж не такая даль, чтобы стоило из-за этого кланяться человеку и от него зависеть. Взял нежно цветок, спрятал его в рукав и, набравшись духу, сам отправился искать девушку. А дома никто и не знал, что он ушел. Нерешительно шагая, не зная, у кого спросить дорогу, он пошел прямо к южным горам. Пройдя около пятнадцати верст, он очутился среди гор, обступивших его со всех сторон... Было пустынно и красиво. Всюду сине-зеленые тона и чистый воздух, бодрящий тело... И тихо, тихо - ни одного прохожего. Нет и дороги, лишь "птичьи пути", не для людей. Взглянул вглубь ущелья - и видит, что где-то там, среди лесных чащ и цветочных полян, как будто притаилась маленькая деревушка. Сошел с горы, направляясь в деревню. Видит, домов немного, и все бедные хижины, хотя вид имеют очень чистый и привлекательный. У входа в один дом растут шелковистые ивы, за забором видны персики и сливы вперемежку с высокими, стройными бамбуками, в листве порхают и щебечут вольные птицы. Ван подумал, что это, пожалуй, сад и дом какого-нибудь ученого, и не посмел войти сразу, но, оглянувшись вокруг и высмотрев против дома большой гладкий камень, уселся на него и решил отдыхать. Вдруг слышит, как за забором девушка кокетливо-нежным голосом протяжно зовет какую-то Сяо Жун. Только что он прислушался, как девушка вышла из дома с цветком абрикоса в руках, нагнулась и стала закалывать шпильку. Увидя студента, она остановилась и, еле сдерживая смех, вернулась в дом. Ван пристально всмотрелся: так и есть, это она - та самая, которую он встретил на празднике. Сердце его забилось бешеною радостью, но как войти, под каким предлогом? Хотел было позвать тетку, но, не будучи знаком с нею, побоялся ошибиться. Спросить некого. И вот он, то сидя, то лежа, то гуляя взад и вперед с утра и до захода солнца, просмотрел все глаза, даже забыл о голоде. Лишь время от времени он видел, как девушка, выставив половину лица, приходила посмотреть на него и делала вид, что удивляется, почему он не уходит. Наконец, вышла старуха, опираясь на палку, и обратилась к студенту с вопросом:

- Откуда вы, господин? Мне говорят, что вы пришли с утра и сидите здесь до сих пор. Что вы хотите делать? И разве вы не голодны?

Ван вскочил на ноги и, приветствуя старуху, отвечал:

- Хочу повидать своих родственников.

Старуха была глуха; она растерянно сказала:

- Не слышу!

Ван повторил громче. Тогда старуха спросила:

- А как фамилия ваших почтенных родственников?

Студент ответить не мог. Старуха засмеялась.

- Как странно, - сказала она, - даже фамилии не знаете: как же родственников можно разыскать, не зная их имени? Гляжу я на вас и вижу, что вы ученый дурень. Идемте-ка лучше за мной. Я дам вам поесть. Дома у меня найдется для вас и небольшая постель. Выспитесь, а утром отправляйтесь себе домой, узнайте, наконец, фамилию ваших родственников и приходите опять искать; ничего, не опоздаете!

Ван только теперь почувствовал голод и в надежде поесть, а главное, сознавая, что это приближает его к красавице, сильно обрадовался и пошел в дом вслед за старухой. Видит,- во дворе дорожка устлана ровным белым камнем, красные цветы сжимают ее с обеих сторон, лепесток за лепестком роняя на ступени. Прошли к западу, открыли еще ворота - весь двор наполнен цветами, парниками, куртинами. Старуха ввела гостя в дом. Белые стены сверкали, как зеркала. В окна влезали, словно чего ища, ветви дикой яблони. Цыновки, столы, сиденья - все блистало, сверкало чистотой. Только что Ван уселся, как кто-то стал на него украдкой поглядывать в окно. Старуха крикнула:

- Сяо Жун, скорее готовь кашу.

Служанка за стеной издала ответный крик. Ван сидел и подробно рассказывал, кто он, кому и кем приходится. Старуха спрашивает его:

- Вашего деда по матери не была ли фамилия У?

- Да!

Старуха изумилась и промолвила:

- Да вы ведь мой племянник. Ваша мать - моя сестра. Сколько лет уже, как мы друг о друге ничего не знаем! Это потому, что мы бедны, да и в доме нет подростка-мальчика... А ты, племянник, вот уже какой вырос, я и не признала тебя!

- Да я к вам ведь и шел, тетя, - сказал студент, - но, знаете, второпях забыл вашу фамилию.

- Фамилия твоей старухи - Цинь. У меня детей нет. Есть, правда, нежное существо, да и то не от меня, а от другой. Ее мать вышла снова замуж, а ее оставила мне на воспитание. Она очень не глупа, но не совсем-то воспитана: только и знает, что беззаботно веселится. Вот сейчас я пошлю за ней, пусть придет тебя приветствовать.

Через некоторое время прислуга изготовила и внесла пищу: оказались цыплята, в горсточку величиной. Старуха угощала студента. Когда кончили и прислуга пришла убрать посуду, старуха сказала ей:

- Позови сюда барышню Ин.

Прислуга вышла. Прошло довольно много времени. Ван слышит, что за дверью кто-то тихо смеется. Старуха говорит:

- Ин Нин, здесь сын твоей тетки.

За дверями не прекращались взрывы смеха. Служанка втолкнула барышню в комнату, а та, зажав рот, безостановочно смеялась. Старуха посмотрела на нее сердито.

- Здесь гость! Что за манера смеяться, захлебываясь, хи-хи-хи да ха-ха-ха?

Девушка стояла, сдерживая смех. Студент сказал приветствие. Старуха представила его:

- Это господин Ван, сын твоей тетки. Одной семьи, а друг друга не знаем! Не смешно ли?

Студент спросил, сколько сестрице лет. Старуха не разобрала. Студент повторил, а девушка так и смеялась вовсю, не могла даже головы поднять и смотреть прямо. Старуха продолжала:

- Я сказала ведь, что она мало воспитана: вот и видно. Уже шестнадцать лет, а глупенькая, словно младенец!

- Она моложе меня на год, - сказал студент.

- А тебе, значит, семнадцать,- отвечала старуха. - Ты не родился ли в год гэн-у и не под "конем" ли ты?

Ван кивнул головой утвердительно. Тогда старуха опять спросила:

- Кто твоя жена?

- Нет у меня жены!

- Как? При таких способностях и при такой красоте, в семнадцать лет человек еще не имеет жены! Смотри, у Ин Нин тоже нет своей семьи. Как вы прекрасно друг другу подходите! Жаль, что для брака есть запрет, касающийся близких родственников.

Студент молчал, уставив взоры на Ин Нин, весь поглощенный ею. Служанка шепнула барышне:

- Глаза так и сверкают: разбойничий вид, как и прежде!

Ин Нин громко рассмеялась и сказала служанке:

- Посмотри, не распустился ли голубой персик.

Быстро поднялась и, закрывая себе лицо рукавом, засеменила мелкими шажками к выходу. Дойдя до дверей, она смеялась уже без всякого удержу. Старуха тоже встала, велела служанке сделать для студента постель и сказала ему:

- Милый племянничек, тебе ведь нелегко было сюда прийти. Так ты остался бы у нас на три-четыре дня, а мы потом, не торопясь, проводим тебя. Если тебе не нравится, скучно и пусто здесь у меня, то за домом есть садик, где ты можешь гулять и развлекаться. Есть и книги для чтения.

На следующий день студент пошел в сад за домом - маленький садик, так, в половину му, весь покрытый, точно ковром, нежным пухом: цвет ивы устилал все его дорожки. В саду был павильон в три маленьких комнатки, весь скрытый цветущими деревьями. Ван тихо шагал, пробираясь сквозь цветы, и вдруг слышит чей-то журчащий с дерева смех. Поднял голову: оказывается, это сидит Ин Нин. Как только увидела студента, захохотала, как сумасшедшая, чуть не свалилась с дерева. Студент крикнул:

- Не надо, упадешь!

Девушка стала спускаться с дерева, все время неудержимо смеясь, и, уже почти спустившись наземь, действительно сорвалась и упала. Смех прекратился. Студент, поддерживая ее, тайком пожал ей руку у локотка. Девушка опять стала смеяться, прислонясь к дереву, не в силах идти. Прошло довольно много времени, прежде чем прекратился ее смех. Студент дождался, когда она перестала хохотать, и тогда вынул из рукава цветок и показал ей. Ин Нин взяла цветок и сказала:

- Засох! К чему его беречь?

- Ты, сестрица, обронила его в праздник первой луны - вот я и берегу его.

- Какой же смысл беречь?

- Чтобы показать, что я тебя люблю, не забываю. С тех пор как я встретил тебя на празднике, все мысли мои остановились на тебе, и я захворал. Я уже приговорил себя к превращению в странное создание и не чаял увидеть твое лицо, твою красоту. Как счастлив я, что ты удостоила меня своей лаской и жалостью!

- Ну, это ведь сущие пустяки! Ты ведь пришел к родным, так разве нам чего-нибудь для тебя жаль? Когда будешь отправляться, надо будет позвать прислугу и велеть ей нарвать тебе из нашего сада огромный букет, нагрузить тебя и проводить.

- Сестрица, ты глупенькая, что ли?

- Почему вдруг я стала глупа?

- Да ведь я не цветок люблю, а ту, которая этот цветок держала.

- Разве нужно еще говорить о чувстве к родственнице?

- Любовь, о которой говорю я, вовсе не любовь брата к сестре, а любовь мужа к жене.

- А есть разница?

- Ночью быть на одной постели, спать на одной подушке - вот что.

Девушка, опустив голову, довольно долго думала и проговорила:

- Я не привыкла спать с незнакомыми людьми...

Не успела она это проговорить, как незаметно подошла прислуга, и студент, испугавшись, быстро убежал. Вскоре после этого собрались у старухи, которая спросила Ин Нин, где она была, на что та отвечала: "Я разговаривала с Ваном в саду". Старуха ворчала:

- Обед давно уже готов. О чем там было так долго болтать?

- Да вот, братец хочет со мной вместе спать...

Не успела она проговорить это, как студент в ужасе стал делать ей страшные глаза. Девушка слегка улыбнулась и остановилась. К счастью, старуха не слыхала, а когда она начала подробно расспрашивать, студент сейчас же замял дело, говоря о чем-то другом. Затем он вполголоса стал упрекать девушку, а она ему на это:

- Значит, эти слова не следует говорить, так, что ли?

- Это говорится, - сказал ей студент, - за спиной у людей.

- Так это за спиной у посторонних людей. Как же можно говорить за спиной у мамы? Да ведь и спальня-то - самое обыкновенное, житейское дело; почему о нем нельзя говорить?

Студент, досадуя на ее наивность, не находил способа вразумить ее.

Только что они кончили обедать, как из дома пришли за студентом и привели двух ослов. Дело было так. Мать, поджидая его и не дождавшись, встревожилась и стала искать по всей деревне, но никаких следов сына не обнаружила. Она пошла к У, тот вспомнил о своих словах и велел ей идти поискать сына в юго-западные горы, и вот люди, пройдя несколько сел, добрались сюда. Студент вышел из ворот, встретил пришедших, а затем вернулся и стал просить у старухи позволения отправиться домой вместе с девушкой. Старуха обрадовалась.

- Я хотела сама к вам пойти, - говорила она, - и не теперь, а давно уже, но по дряхлости своей не могу далеко ходить. Если можешь взять с собой сестру, чтобы представить ее тетке, то отлично - бери.

Позвали Ин Нин. Та пришла, смеясь.

- Что за радость у тебя, что смеешься, - ворчала старуха. - Как начнет смеяться, так и не унять. А ведь если бы не смеялась, то была бы, наверное, прямо-таки совершенством.

Посмотрела на нее сердито и продолжала:

- Твой старший брат хочет идти вместе с тобой. Изволь сейчас же собраться и сложить свои вещи.

Затем накормила, напоила пришедших за Ваном людей и, провожая их обоих, наказывала девушке:

- У твоей тетки земли и добра вполне достаточно, так что лишнего человека она прокормить может. К ним придешь, так и не возвращайся. Поучись немного грамоте и приличию, хорошенько служи старухе тетке. Пусть она возьмет на себя труд подыскать тебе хорошую пару.

Молодые люди отправились, дошли до границы гор, обернулись, и им казалось, что старуха, стоя у ворот, все еще смотрит на север, вослед им.

Когда прибыли домой, мать студента, увидя красавицу, с удивлением спросила, кто это. Студент сказал, что это дочь тетки.

- Как? - удивилась мать. - Ведь то, что тебе говорил У, был вздор. У меня нет сестер. Как же ты можешь быть племянником?

Спросили девицу; та отвечала:

- Я не от этой матери. Мой отец был по фамилии Цинь. Когда он умер, я была еще в пеленках и потому не помню его.

- Это правда, - согласилась мать, - у меня была сестра замужем за неким Цинь, но умерла она уж очень давно; как же она может еще существовать?

Тут она стала внимательно расспрашивать о приметах сестры - ее лице, родинках и прочем. Все оказалось в полном соответствии. И мать снова с изумлением повторяла:

- Да, конечно, правильно. И все-таки она давным-давно умерла... Как может быть, что она еще жива?

Пока они недоумевали и рассуждали, пришел У. Девица убежала в дом. У расспросил обо всем и, узнав, долго молчал в полном недоумении, потом вдруг спросил:

- А что, эту девицу не зовут ли Ин Нин?

- Да, да,- сказал студент.

У стал громко выражать свое крайнее изумление. Когда его спросили, откуда он знает ее имя, то он рассказал следующее:

- Когда умерла тетка Цинь, ее муж жил вдовцом и подвергался наваждению лисы, от которого захворал сухоткой и умер. Лиса же родила девочку, по имени Ин Нин. Она лежала в пеленках на кровати, и все домашние ее видели. Когда Цинь умер, то лиса все еще время от времени приходила. Впоследствии достали талисманные письмена Небесного Учителя и расклеили по стенам. Тогда лиса ушла, забрав с собой и дочь. Это уж не она ли самая?

Стали снова удивляться, догадываться, а из дома только и слышно было, что захлебывающийся смех Ин Нин. Мать сказала.

- Эта девица все-таки очень глупа.

У просил разрешения повидать ее лично. Мать ввела его в дом, где дева захлебывалась смехом, не обращая на них внимания. Мать велела ей выйти, и тогда она, напрягая все силы, постаралась сдержать смех, повернулась к стене и все-таки долго не выходила. Потом, только что вышла и еле-еле раскланялась, как быстро повернулась и ушла обратно в комнаты, где опять засмеялась раскатистым, безудержным смехом. И все женщины, что были в доме, глядя на нее, открывали рты и тоже смеялись. У попросил разрешения пойти и посмотреть на лисьи чудеса, став для этого сватом. Когда он пришел на то место, где должна была находиться деревня, то никаких домов не нашел, были только горные цветы, и те уже опадали. Он вспомнил, где была схоронена его тетка, и ему показалось, что это как будто неподалеку отсюда, но могильный холм зарос, сровнялся с землей, и никаких сил не было его распознать. Поехал в досаде - с тем и вернулся. Мать Вана, подозревая, что Ин Нин - бес, вошла к ней и рассказала, что слышала от У. Девица нисколько не изумилась. Даже когда мать пожалела, что она теперь бездомная, она не выказала никакого горя, а только хихикала. Все терялись и ничего не могли понять. Мать велела ей спать с младшей дочерью. И вот она рано утром стала приходить к матери здороваться и спрашивать, хорошо ли та почивала. Ее рукоделия были совершенно исключительны по работе, удивительно ловки и тонки. Только и было в ней странного, что она любила неугомонно смеяться: несмотря на запрещения, она, видимо, не имела сил сдерживать себя. Однако смеялась она грациозно. Бывало, бешено захохочет, а лица ее это не портит. Все ее очень полюбили, а соседки - и девицы и замужние - наперебой старались ей угодить и понравиться.

Мать Вана выбрала счастливый день и уже готова была сочетать молодых, но все еще боялась, что девушка эта - бесовское отродье. Как-то раз она незаметно стала рассматривать Ин Нин против солнца - оказалось, что в ее теле и ее тени не было ничего особенного. Когда настал избранный день, она велела ей одеться в самое красивое платье и исполнить церемонии, требуемые от молодой жены, но девушка покатывалась со смеху и не могла делать никаких обрядовых движений. Пришлось прекратить церемонию. Студент стал бояться, как бы она, по своей глупости, не разболтала про тайные дела их спальни, но она оказалась тут весьма серьезной и хранила секреты, не проронив ни слова. Бывало, мать рассердится, но стоит только молодой засмеяться, как гнев исчезнет. Если случалось, что служанка в чем-либо провинится, то, боясь розог и плетки, просила ее пойти поговорить со старухой. Затем приходила виноватая - и всегда бывала прощена.

Молодая любила цветы до безумия, разыскивая их повсюду, у родных и знакомых. Даже тайком тащила в ломбард золотые булавки, чтобы только купить еще каких-нибудь красивых цветов. И вот в течение нескольких месяцев крыльцо, ступени, заборы, даже ретирады оказались сплошь в цветах.

За домом росла роза мусян, у самой стены соседнего дома. Ин Нин часто влезала на это дерево, рвала розы и, любуясь ими, закалывала их себе в волосы. Старуха, если видела это, всегда бранилась, но молодая не слушалась. Вот однажды соседский сын увидел ее, пристально уставился и совсем потерял голову. Ин Нин и не подумала убежать, сидела и смеялась. Тот решил, что ее мысли уже с ним, и еще более распалился. Она указала ему на место под стеной и, смеясь, слезла, тот понял, что она назначает ему свидание, страшно обрадовался и, как только стемнело, направился туда. Оказалось, что женщина уже там. Подошел к ней, схватил и начал блудить. И вдруг - в скрытом месте он почувствовал словно укол шила, - боль проникла в самое сердце. Громко закричал и свалился наземь. Вгляделся хорошенько: это вовсе и не женщина, а сухое дерево, валяющееся у стены; а то, к чему он прижался, оказалось дырой дождевого желоба. На крики быстро прибежал его отец и стал спрашивать, но сын лишь стонал, ничего не отвечая, и только когда пришла жена, рассказал ей все, как было. Зажгли огонь, осветили дыру - смотрят: в ней сидит огромный скорпион, величиной с небольшого краба. Старик отломил кусок дерева, убил скорпиона, поднял сына и унес его на себе домой. В полночь сын умер. Старик подал на Вана жалобу, в которой разоблачил все дьявольские причуды и странности Ин Нин. Начальник уезда, относившийся всегда с уважением к талантам Вана, отлично знал его как солидного и степенного ученого; он решил, что сосед его оклеветал, и уже велел дать тому палок, но Ван упросил начальника освободить старика от наказания, и того отпустили домой. Старуха сказала Ин Нин:

- Послушай, глупая, послушай, сумасшедшая! Ведь я давно уже знала, что в твоей безмерной веселости таится горе. Хорошо, что теперешний начальник такой светлый ум, и мы, слава богу, не попались в кашу, а представь себе на его месте дурака: тот непременно потащил бы нас, женщин, в свидетельницы, и тогда с каким лицом было бы сыну моему показаться к родным и в селе?

Ин Нин с серьезным видом поклялась, что больше не будет смеяться.

- Нет таких людей, - возразила старуха,- которые бы не смеялись... Только надо время знать.

Однако Ин Нин с этих пор совсем уж больше не смеялась, даже когда ее дразнили и вызывали. Тем не менее целый день ни на минуту не становилась грустной.

Однажды вечером, сидя с мужем, она вдруг заплакала; слезы так и закапали у нее из глаз. Тот удивился, а она, всхлипывая, говорила ему:

- Раньше я не говорила тебе об этом, боясь испугать, да и жила я с тобой еще слишком мало времени. Теперь же я вижу, что ты и твоя мать оба любите меня даже слишком, и совершенно меня не чураетесь, значит высказать все напрямик, пожалуй, беды не будет. Я действительно лисьей породы. Перед тем как умереть, моя мать отдала меня матери-бесу, у которой я и жила более десяти лет. И вот теперь, когда у меня нет братьев и когда вся моя надежда только на тебя, я скажу, что моя мать осталась лежать в горах; над ней некому сжалиться, чтобы похоронить ее вместе с отцом моим; в могиле царят горе и досада. Если бы ты не пожалел хлопот и затрат, то, может быть, велел бы нашим слугам покончить с этой обидой, и тогда все, когда-либо воспитывавшие девочек, не допустили бы более, чтобы их бросали и топили.

Студент согласился, но выразил опасение, что могила затерялась в густых зарослях травы и отыскать ее будет трудно. Жена сказала ему, чтобы он не беспокоился. И вот в назначенный день муж с женой повезли гроб на могилу, которую Ин Нин быстро нашла среди путаных чащоб и падей. Действительно, там оказался труп старухи, еще с остатками кожи. С плачем и причитаниями положила она труп в гроб и повезла к могиле отца, где и погребла мать с ним вместе. В эту самую ночь студент видел во сне старуху лису, которая пришла благодарить. Проснулся и рассказал сон жене, а та сказала, что она с лисой даже виделась этой самой ночью, но старуха не велела ей пугать мужа. Студент выразил досаду, зачем она не оставила старуху дома. Ин Нин сказала:

- Она ведь бес, а здесь много живых людей и царит земной дух. Разве можно ей тут долго жить? Ван спросил про Сяо Жун.

- Она тоже лиса, - сказала жена, - и очень способная, понятливая. Моя мать-лиса оставила ее, чтобы смотреть за мной. Она, бывало, соберет плодов или еще чего и кормит меня: вот я ее и ценила, жила с ней душа в душу. Вчера я спросила мать о ней: оказывается, она уже замужем.

После этого каждый год, в тот день, когда едят холодное, муж и жена шли на могилу Цин, ей отбивали поклоны и прибирали могилу.

Через год Ин Нин родила сына, который еще грудным ребенком не боялся незнакомых людей. Увидит кого - сейчас смеется: много, видно, было в нем материнского.

Послесловие рассказчика

Мы видели, как девушка заливалась глупым смехом, и казалось, не правда ли, что в ней нет ни сердца, ни души. Однако устроить у стены такую злую штуку, кто мог бы умнее ее? Опять же так любить и жалеть свою мать!.. Быть бесовской породы и вдруг перестать смеяться, даже наоборот - заплакать... Да, наша Ин Нин - уж не отшельник ли, скрывшийся в смехе?

Я слышал, что в горах есть трава, называемая "смейся!" Кто ее понюхает смеется так, что не может остановиться. Вот этой бы травки да в наши спальни! Тогда поблекла бы слава знаменитых трав "радость супружеская" и "забвение неприятностей". А этот наш "цветок, понимающий слова", - хорош, конечно, - но, право, досадно, что он вечно кокетничает.